Каллиграфия

Глава 6. «Шестерка проныр и К.»

Джейн питала слабость к любовным романам, мыльным операм и просто операм. И от экрана, что горел в гостиной, ее было за уши не оттянуть. Поэтому Лиза решила не докучать ей со своими рассказами о достоинствах Донеро и не затрагивать тему предсказаний. Тем более, что герои телесериала рассуждали как раз об этом.

«Генри, вещунья пророчила тебе скорую гибель. Прошу, не садись сегодня за руль! На улице гололед. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится!»

«Успокойся, дорогая. Гадалка еще и не такого наговорить может, лишь бы денег содрать с честного человека. А ты и купилась. До аэропорта, кроме как на машине, не доберешься, поэтому я поступлю так, как сочту нужным».

И всё в таком же духе добрых сорок минут. Лиза еще кое-как переваривала российские сериалы, но вот от зарубежных ее мутило самым скверным образом.

— Подруга, раз ты здесь, принеси мне чего-нибудь попить, — попросила Джейн, не отрываясь от кино. — И присоединяйся, если хочешь.

Лиза фыркнула и ушла за чашкой. Когда она вернулась, англичанка явно кого-то хоронила, рыдая в три ручья и непрестанно хлюпая носом.

— Вот уж нашла, по ком слезы лить, — проворчала Лиза, поставив чашку с чаем на журнальный столик. — Наревёшься еще. Помнишь пророчество из книги?

Джейн откинулась на спинку дивана.

— Ах, нет! Я не воспринимаю подобные вещи всерьез. Ты только представь: путешествие на острова. Немыслимо! Я и так с величайшей неохотой покинула Лондон. Вояжер из меня никакой… Кстати, как первое впечатление от будки на пружинах?

— Это было великолепно! — оживилась Лиза. — Нас раскачивало, как на лодке в ветреную погоду. Донеро рассказывал о Марианской впадине и Большом Барьерном рифе, о превратностях в пустыне Гоби и загадках Амазонии. Я словно побывала сразу в тысяче мест! А еще… еще у него есть необычная подзорная труба. Думаешь разглядеть охранника на стенной башенке, а на деле выходит, что упираешься взглядом в Эйфелеву башню. Да-да, хочешь верь, хочешь нет, — добавила она, когда брови Джейн взлетели вверх. Выражение ее лица, казалось, вопрошало: «Зачем же столь гротескно приукрашивать правду?».

С мольбертом под мышкой и папкой картона в другой руке, в гостиную ввалилась Роза.

— Фу-уф! Ну и денек! — сказала она и с размаху плюхнулась рядом с Джейн.

— Творила? — поинтересовалась та.

— И весьма неплохо, — заметила Лиза, разглядывая эскизы художницы. — Уверена, эта осень будет твоей.

— Завтра даю мастер-класс по рисованию акварелью, — устало проговорила Роза. — Я здесь нарасхват. Но знаете, несмотря на всю эту суматоху, я чувствую себя одинокой.

— Одинока среди людей… Как лирические герои Лермонтова, — сказала россиянка.

— Не среди людей, а в своей комнате, — уточнила Роза. — И еще меня гложет совесть.

— Так уж прямо гложет?!

— Да, потому что Кианг ютится на дереве исключительно по моей вине. Кто на нее накричал? — Я. Кто поколотил? — Тоже я. И только представьте, каково мне занимать целую комнату, в то время как все вы живете по двое!

— Значит, тебе нужна компаньонка, — заключила Джейн. — Но такая, которая бы не прекословила и не устраивала беспорядков. У тебя есть кто-нибудь на примете?

— А не лучше ль вернуть Кианг? — попыталась было встрять Лиза, да только ее никто не слушал.

— На примете? — почесала в затылке Роза. — Так с ходу и не назову…

— То-то и оно. Займись пока что поисками сожительницы. Это тебя отвлечет, — посоветовала Джейн.

Джулия допустила грубейший промах, перенеся кенийку в непривычную для нее среду. Глухие, плотные стены здания Академии скрадывали пространство, и создавалось общее впечатление изолированности и безвыходности. Стены — это вам не слоновая трава, сквозь них так запросто не пройдешь. Они-то больше всего и смутили Клеопатру. Когда же она попыталась высказать свои соображения по этому поводу, вместо членораздельной речи из ее уст вырвались слова, совершенно Джулии незнакомые (Перешагнуть языковой барьер можно ведь было лишь в саду!). Поэтому пришлось им изъясняться знаками да междометиями.

— Ты, — сказала Венто, ткнув пальцем в грудь африканке, — будешь учиться вместе со мной. В Академии, — и она обвела жестом парк.

— Ёнканга, — сказала Клеопатра. — Я… строить… ёнканга. И жечь… пщщщ… sadaka moto[11].

— Нет-нет-нет! — воскликнула Джулия. — Никаких «ёнканга»! Никаких «жечь»! Будешь жить… там, — убеждающим тоном произнесла она, указав на дворцовый ансамбль неподалеку. — В общежитии.

— В об-ще-жи-ти-и, — неуверенно повторила Клеопатра. — Sipendi![12]— запротестовала она. — Не хочу!

— В таком случае, отправишься обратно в сад, к узкоглазой! — Для пущей выразительности Джулия оттянула уголки глаз. Этот жест подействовал на кенийку отрезвляюще. Возвращаться на небесный остров после всего, что она натворила?!

«Куда бы ее поселить? — размышляла Венто, шагая по аллее и не выпуская руку Клеопатры. — Да так, чтобы об этом не прознали ни преподаватели, ни студенты…».

Когда беглянки очутились в парке Академии, стояла ночь, оранжевые капли фонарей высвечивали отвоеванное у темноты пространство и мерцали на фасаде главного корпуса радостными маячками. Аллеи были пусты, пустовали и скамейки у фонтанов. Только какой-то поэт-полуночник с пятого курса шатался среди насаждений. Но его не стоило опасаться — он был всецело поглощен собой и своими ощущениями.

Вот девушки миновали вяз, на котором храпела Кианг, и незаметно проскользнули в общежитие. По счастью, консьержа они не застали. Это был добрый знак.

— Не зевай! — зашипела на негритянку Джулия. — Хочешь, чтобы нас увидели?

Они прокрались в гостиную четвертого апартамента и, не зажигая ламп, стали устраиваться на ночлег.

— На первый раз составлю тебе компанию, — прошептала итальянка. — Неохота будить Мирей. А завтра что-нибудь придумаем.

Клеопатра, разумеется, ничего из сказанного не поняла. Она сознавала лишь, что в ее жизни всё стало шиворот-навыворот и теперь ей, как никогда, нужна опора.

«Не сваришь со мной каши, — подумала она, засыпая. — Зато заварить кашу — в два счета».

Прибытие африканки произвело на студенток апартамента незабываемое впечатление, в особенности на Мирей. Почитая себя ответственною за всё, она принялась опекать Клеопатру с тем жаром, какой бывал присущ разве что матронам викторианской эпохи. Не сказать, чтобы она перегибала палку, но для бедной девушки, не привыкшей к столь усердным заботам, ее самоотверженность была чересчур угнетающей. Трижды в неделю Джулия возвращалась с кенийкой в сад, соблюдая предосторожности, чтобы не попасться на глаза хранительнице. Там, под сенью вишен, она обучала дикарку итальянскому. В остальное же время над нею, как курица над яйцом, кудахтала Мирей. Это Мирей посоветовала (Да что там посоветовала? Настойчиво рекомендовала!) разместить Клеопатру в комнате Розы, Мирей взялась обеспечить ее канцелярскими принадлежностями и кое-какой одеждой. Именно Мирей занималась с нею алгеброй после пар.

Джейн с Лизой вызвались носить новенькой еду из столовой. А чтобы ни у кого не возникло подозрений, в первый же день взяли из питомника щенка колли. Теперь, если дежурный по кухне и приставал к ним с расспросами, у них всегда было наготове оправдание: для собаки.

Надо сказать, собака сыграла не последнюю роль в привыкании Клеопатры к новой компании. Этот маленький четвероногий друг помог ей освоиться куда больше, чем все испробованные хранительницей методы. И если б кто-нибудь убедил Аризу Кей, что собака действительно необходима, в ее саду уже давно бегали бы эти добродушные животные.

Франческо по-прежнему не был желанным гостем в апартаменте. Джулия терпела его только потому, что он приносил пользу хранительнице, и брала его в свои ночные путешествия исключительно по просьбам Аризу Кей. Что же касается Мирей, то при появлении Росси у нее возникало непреодолимое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Роза уже не надеялась их примирить, но и тут на руку сыграл щенок. На одной из прогулок он в буквальном смысле опутал итальянца и француженку «веревкой дружбы», то есть своим поводком, и Мирей после такого столкновения даже растрогалась. «Как глупо было с моей стороны, — сказала она, — осуждать тебя за привязанность к Аннет! Наши симпатии, антипатии — всё это так условно и преходяще! Пёс и тот липнет к каждому встречному».

В отличие от француженки, Джулия не была столь отходчива. Она всё еще копила обиду, и в ее редких обращениях к Росси неизменно преобладали презрительные интонации. Задабривания здесь не помогали, а счастливые случайности, вроде той, что сблизила Франческо с Мирей, обходили ее стороной.

Червонно-золотой стрелою пролетел октябрь, стало заметно холодать, участились ливни. И о том, что сердце Джулии оттает, можно было забыть. Она куталась в свитер, прятала руки в карманах и отзывалась о своем бывшем друге, не особо выбирая выражения. Клеопатру она держала в ежовых рукавицах, и та даже не смела рассчитывать на поблажки в виде сокращения уроков итальянского. Возможно, именно по этой причине уже через полтора месяца она могла сносно разговаривать на языке римлян. Первая победа была одержана.

Хранительница только однажды вскользь поинтересовалась, что же стало с африканкой, и Джулия заверила ее, что беспокоиться не о чем, ибо шефство над Клеопатрой взяли ее подруги из Академии. Она ни словом не обмолвилась о том, что посещает сад тайком. К чему Аризу Кей лишние переживания?! У нее и так хлопот немерено: приют обиженных и оскорбленных что ни день то пополнялся, и вопрос о размещении новоприбывших был как нельзя более актуален.

— Сад не выдержит такого наплыва страждущих! — сказала как-то раз японка. — А на то, чтобы его расширить, уйдет много времени и сил. Судя по количеству беженцев, работорговля на Земле процветает.

— Может, сложишь с себя полномочия хранительницы, и дело в шляпе? — полушутливо предложил Кристиан, присутствовавший при разговоре. Обладай он в тот момент хоть долей здравого смысла, он бы держал рот на замке, ибо его реплика надолго отбила у Джулии желание посвящать его в свои замыслы. Она окончательно перестала доверять синьору-в-черном. Теперь уж если она и займется проблемой работорговли, то никак не при его содействии.

Промозглым ноябрьским вечером Венто собрала подруг в гостиной.

— У меня для вас объявление, — сказала она, обводя их пытливым взглядом.

— Устроят маскарад? — замирая от волнения, спросила Роза.

— Да ну тебя, маскарад же только зимой! — проворчала Мирей.

— Вы с Франческо наконец-то заключили мир? — предположила Джейн.

— Нет и нет! Кстати, вот и он, легок на помине! — сказала Джулия, когда в дверную щель просунулся любопытный нос итальянца. — Благородному мужу подслушивать не к лицу. А ну, давай, к нам! — и она ловко втащила Франческо внутрь.

— Я вовсе не благородный муж, — с легкой обидой в голосе произнес тот, расправляя на одежде несуществующие складки. Он тупил глаза, смущался и, вообще, вел себя как девица на выданье.

— Ты до сих пор сердишься на меня? — нерешительно спросил он.

— Сержусь, но меньше… Гораздо меньше. Я даже разрешу тебе участвовать в нашем предприятии.

— В нашем?! — подскочила Мирей. — Что-то не припомню, чтобы нас ввели в курс дела. Я уж точно не дам согласия, пока мне не разъяснят сути.

— Дело элементарное, — непринужденно сказала Венто и тотчас перешла в наступление: — Как насчет того, чтобы искоренить мировое зло? Я имею в виду торговлю людьми.

При этой фразе кенийка вжалась в диванную обивку, у Франческо вырвалось какое-то нелепое восклицание, а Мирей неодобрительно поморщилась, шепнув на ухо Розе:

«Она не из тех, кто разменивается на мелочи».

— Но бороться с преступностью отнюдь не легкая задача, — вмешалась Джейн, которой эта затея пришлась не по душе.

— Безрассудство! Déraison! — вскричала Мирей.

— Позвольте мне пояснить, — примирительно сказала Джулия. — У естествоиспытателей есть одно правило: сперва они проводят серию опытов in vitro, в лаборатории, а уж затем приступают к операции in vivo. Переводя на нормальный язык, следует вначале разузнать, где находится источник всех зол, откуда у мафиози растут корни и какой отравой их полить, чтобы истребить сорную траву.

«Изъясняется, что твой проповедник», — не удержалась Мирей от реплики в сторону.

— А я знаю того, кто нам поможет! — сказала вдруг Лиза. — Сатурнион Деви.

— Директор?! — как по команде воскликнули остальные. Джулии совсем не хотелось вмешивать сюда директора.

— Кто как не он? Ведь ему одному доступны все рычаги в Академии, он ведет переговоры с учеными зарубежья и наверняка состоит в дружеских отношениях с некоторыми представителями ООН. Деви непременно подскажет путь.

— А ведь верно! — заметил Франческо, который до той поры молчал. — Если заострить его внимание на проблеме, из твоего déraison, Джулия, может, и выйдет толк.

— Коль вы, и правда, прибегнете к его помощи, то я, пожалуй, признаю, что идея эта не так глупа, — отозвалась Мирей.

Как и следовало ожидать, «бразды правления» перешли в ее руки. Теперь главным организатором была она. Франческо она поручила прозондировать почву в библиотеке, и когда тот заикнулся, что книгохранилище имеется также и в саду сакур, Джулия была готова его придушить.

— Вот, значит, откуда взялась Клеопатра! — сощурилась Джейн. — Невероятно, как вам двоим удавалось так долго скрывать от нас существование рая!

— Вход в параллельный мир! Феноменально! — воскликнула Лиза.

Джулия отнюдь не разделяла общего энтузиазма. Она была несколько удручена сложившейся ситуацией: из-за легкомыслия Росси двери в заповедный край могли навсегда для нее закрыться. Если уж Аризу Кей и берет с кого слово, то подразумевается, что слово это надо держать, а не трубить о саде на каждом углу. Если новость расползется по Академии, никто не поручится, что вскоре она не облетит весь земной шар. А против шестимиллиардного населения Аризу Кей вряд ли устоит…

— Внимание! — возвысила голос Венто. — Кхм, пока не случилось непоправимое… Обещайте мне… Нет, поклянитесь! Дайте нерушимую клятву, что ни при каких обстоятельствах не раскроете тайны сада. Поклянитесь держать язык за зубами. И ты, Франческо. Но тебя, боюсь, даже клятва не остановит.

— Там, где бессильно внушение, вполне сгодится скотч, — вставила Роза. — Или иголка с ниткой.

— Обойдемся и без варварских методов. Но учти, Франческо, если проболтаешься, не сносить тебе головы.

— Угу, — вякнул он.

В тот знаменательный ноябрьский вечер Мирей присягнула на верность Аризу Кей, как если бы та была Людовиком XVI; Роза с жаром пообещала, что скорее позволит сварить себя в кипятке, чем обмолвится о Волшебных Деревьях. Джейн дала честное «космическое» слово (в ее понимании, беспредельно честное), а Лиза сказала, что у нее в роду сплетники и болтуны вымерли еще к началу девятнадцатого века.

— Нам нужно как-нибудь назваться, — скромно заметила Джейн, когда с клятвами было покончено.

— Зачем? Чтобы выделиться? — въедливо поинтересовалась француженка. — По-моему, известности как раз и следует избегать. Мы же договорились действовать втайне.

— Так-то оно так, и всё же… Я не ставлю целью популярность. Название должно подбадривать нас самих. И пусть оно будет звучать только в нашем, узком, кругу. Знаете, как приятно…

— Ага, назовемся, к примеру, «Шестерка проныр и К.», — предложил Франческо, который с юмором всегда был на «ты».

— Ну, насчет «Шестерки проныр» всё ясно, а что такое «К.»? — удивилась Джулия.

— Да Клеопатра же!

— Остроумно, остроумно, — сказала Мирей, которая не упускала случая вставить в разговор свои два цента[13].

После того как были распределены обязанности, никто и думать не думал об учебе. Все беседы неминуемо сводились к предстоящей миссии, и старания, в прошлом направленные на выполнение практических работ в лаборатории, текли теперь в другое русло. Кристиан Кимура уже не раз замечал кого-нибудь из «Шестерки», бродящего по коридорам с многозначительным видом. Если ему попадались Джейн или Франческо, он приписывал их загадочность тем идеям, которые они, возможно, вынашивали, и очень надеялся, что идеи эти связаны с их курсовыми. С Джулией он виделся реже обычного, хотя под крышей белой пагоды встречи их были неизменны. Прежняя открытость ученицы уступила место отчуждению и холодности, и порой в ее речи звучали не нотки, а целые аккорды недоверия. День за днем она всё более отдалялась от синьора-в-черном, который никак не мог уяснить себе причину ее странного поведения. Но, быть может, то сказывалась унылость осенней поры?

— История японской каллиграфии восходит к той эпохе, когда в страну пришли иероглифы из Китая, — повествовал Кристиан, наблюдая, как сосредоточенно Джулия переписывает столбцы из свитка. Этот потрепанный свиток, принадлежавший некогда династии Тан, выудила из закромов Аризу Кей.

Синьор Кимура с гордостью отмечал, как далеко его ученица продвинулась в искусстве письма, однако, казалось, Джулию его похвалы ничуть не трогали. Она обзавелась тем щитом равнодушия, каким время от времени прикрывался он сам, дабы не выдать своего истинного душевного состояния. Кристиан судил по себе: под восковой маской прячут чувства. Прячут замыслы и намерения. И только блеск в глазах способен выдать, каковы эти намерения…

— Принято считать, что до этого времени японцы своей письменности не имели. Периодически, однако, во времена подъёма национального самосознания в Новой Японии, в эпоху Мэйдзи и перед Второй мировой войной появлялись теории о существовании доиероглифической письменности, напоминавшей руническое письмо. Но подтверждения они не получили. Иероглифы попали в Японию через Корейский полуостров. Их проникновение началось в I–II веках нашей эры, однако достоверно говорить об использовании японцами иероглифов в качестве средства письма можно начиная с середины VI — начала VII веков.

Джулия кивала, делая вид, что слушает. Но, уж конечно, ее занимало другое. Кристиан всё бы отдал за то, чтобы проникнуть в ее мысли. Она никогда не была такой скрытной, она срывалась по пустякам, злилась, когда кисточка выскальзывала у нее из рук, а по временам вымещала гнев на рисовой бумаге. Теперь же ее словно подменили. Где та живость характера? Куда испарилась прежняя раздражительность? Положительно, если б она ничего не замышляла, это бы означало, что ее околдовали.

— Началом современной каллиграфии можно считать конец эпохи Тайсё, когда видные каллиграфы начали объединяться и создавать разные общества, проводившие большие выставки не реже раза в год. Одним из первых и самым известным было Нихон Сёдо Сакусинкай. С него некоторые исследователи начинают отсчёт каллиграфии нового времени. И сейчас он ежегодно собирает у себя дома деятелей искусства, дабы приобщить их к своему мастерству. Не правда ли, замечательно?

— Да-да, — проронила Венто.

— Джулия! — воззвал Кристиан. — Джулия, — сказал он чуть мягче, — очнись! Сёдо умер в прошлом веке. Я нарочно переврал, чтобы тебя проверить.

Она вздрогнула и посмотрела на него расширенными глазами.

— Признаться, я чувствую себя третьим лишним, помехой, тогда как ты, похоже, испытываешь потребность побыть наедине со своими мыслями. Ты как будто меня дичишься. В тебе произошла какая-то перемена…

— Она вам не по нраву? — наивно спросила девушка, откладывая кисть. — Что ж, тогда мы квиты. Ваша линия поведения меня также не устраивает. Вы корите меня за сучок, а бревна в своем глазу не видите.

— Объяснись, — потребовал тот, всё больше хмурясь.

— Очень просто. Почему вас гнетет присутствие детей в саду? Почему вы избегаете их общества? Почему вести о Клеопатре, которую мы, кстати, приютили в общежитии, вас тяготят? (И вы даже не пытаетесь этого скрыть!) Сознайтесь, вам не дает покоя чувство вины?

— Ты меня подозреваешь, не так ли? — ответил Кристиан вопросом на вопрос, догадавшись, куда она клонит. — Полагаешь, что я замешан в зверских преступлениях? Так вот, должен тебя разочаровать. Я чист, как утренние небеса.

— Но солнце часто восходит в дымке, — пробормотала Джулия.

— А тревожусь я из-за тебя не на пустом месте, — продолжал синьор Кимура, обретя равновесие. — Со слов директора мне стало известно, что кое-кого (не будем перечислять поименно) тянет отнюдь не на безобидные приключения. Разыскивать гнездо мафии — это вам не в кошки-мышки играть. Это огромный риск!

Она вспыхнула, после чего медленно произнесла:

— А ведь не так давно вы сулили мне поддержку…

— Я был глуп и многого не предвидел, зато предвижу теперь.

— Вы опоздали. Я не отступлюсь, — сказала Джулия, складывая руки на груди. — И вам, хотите вы того или нет, придется принять участие в нашей игре, — ультимативно заявила она.

— Эка дерзость! — возмутился Кимура. — Но здесь ты права. Без меня вы сядете в лужу.

— Постарайтесь лучше сами не ударить лицом в грязь, — сказала она и вышла, невзирая на его протестующий жест.

Вскоре, тем же вечером, судьба снова свела их вместе, уже в лаборатории биофизики. Джулия вела себя на редкость непоследовательно и портила опыт за опытом. Конфронтация в саду, вопреки чаяниям Кристиана, не привела к какому бы то ни было утешительному результату, и он по-прежнему числился у нее черном списке. Они готовили реакционные среды плечом к плечу и не сказали друг другу ни слова. Отчаянные попытки Кристиана расположить ее к себе потерпели полный провал. Что уж говорить, если даже его ничтожная просьба передать флакончик с индикатором была воспринята в штыки!

— Очень жаль, что Вам так опротивело мое общество, — сказал он после затяжной бури молчания. — Но в нашем распоряжении, увы, всего один ламинар-бокс, одна раковина для мытья посуды и девять квадратных метров. Поэтому, если Вы желаете закончить эксперимент сегодня, Вам придется потерпеть мое присутствие.

— Да, увы, — подчеркнуто надменно отозвалась Джулия. — Наука требует жертв.

— Чтобы облегчить Ваши страдания, отныне и впредь я буду держаться от Вас на расстоянии вытянутой руки, — пообещал Кристиан.

— Что ж, прекрасно! — последовал вызывающий ответ.

— Однако это нисколько не умаляет моей роли в миссии по обезвреживанию работорговцев.

— О, нисколько! — сухо подтвердила Джулия и, увеличив напор воды, с превеликим тщанием принялась оттирать грязь с чашки Петри.

Некоторое время спустя синьор Кимура вновь засвидетельствовал свое почтение ноутбуку, не опасаясь быть застигнутым врасплох, поскольку директор лично поручил ему охранять «комнату артефактов», торжественно передал ключ и успокоил тем самым свою совесть. Деви никогда не отличался нюхом на предательства, оттого старика можно было легко обвести вокруг пальца. Он не мог распознать в человеке худого, пока тот сам не обнаруживал какой-либо порочной своей наклонности. И этим активно пользовались. Двух лазутчиков, предшественников Кристиана, выявили лишь благодаря проницательности заместителя, Туоно, который обладал чересчур живым умом и поистине бесценной способностью «видеть» людей. Тот факт, что он до сих пор не вывел на чистую воду синьора-в-черном, можно было бы объяснить разве что милостью фортуны.

«Так-так, посмотрим… Новое указание от Морриса и два письма от Люси, — Кимура кликнул по первому сообщению. — Что же хочет от меня Дезастро, это ходячее бедствие? Ага, копии каких-то документов… С этим я разберусь. Чертежи новейших разработок? Ну, за мной не заржавеет. Странно, но с некоторых пор я стал воспринимать свою работу на два фронта как нечто недостойное и подлое. Нет, право, мне нужен отдых, хороший отпуск эдак на полгода, чтобы раз и навсегда определиться, на чьей я стороне.

А что слышно от Люси? На Крите бархатный сезон, волна туристов отхлынула. Море еще теплое, а солнце греет уже не так, как летом. Ха! Она пишет о шопинге, каких-то глупых скидках и распродажах, хотя прекрасно знает, как я этого не люблю.

Трижды каталась на яхте? Что ж, очень рад за тебя, Люси. А это что? — он развернул второе ее сообщение. — Ты поражена коллекцией награбленных самоцветов? По-твоему, один только блеск рубина или берилла оправдывает жестокость Морриса? Сейчас я не могу с тобой согласиться, дорогая Люси. Ни один камень не сияет так, как сияют глаза Джулии Венто в свете вечерних огней … А радужка глаз Клеопатры, африканки, спасенной из плена, и вовсе неповторимого оттенка. Ты спросишь, кто такая Джулия и отчего я упоминаю о ней лишь сейчас? Вредная, несносная девчонка, которая вечно себе на уме. По правде говоря, я не могу толком разобраться в своих чувствах к ней. Она приобретает всё большую власть надо мной, несмотря на то, что я ее учитель. Кажется, я уже и шагу ступить не могу без того, чтобы не подумать: а что скажет Джулия? Осудит ли она мой поступок? Одобрит ли?

Мне стыдно признаться (и делаю я это исключительно потому, что мы давние друзья), но я в растерянности. Раньше задания нашего шефа не шли вразрез с моей совестью, а теперь я стою перед дилеммой: продолжать ли шпионаж или же положить конец этому двуличию? К несчастью, в таких вопросах мы часто сами себе и советчики, и палачи».

Он выключил компьютер и провел пальцами по клавиатуре.

— Раз решился помогать Джулии, стало быть, ты на ее стороне, Кристиан. Тут и гадать нечего, — сказал он вполголоса. — Берегись, Моррис Дезастро! Отныне мы враги.

— Однако это не делает вам чести, — вдруг сурово произнесли у него за спиной.