Камень Юноны

Молодая красивая женщина всегда радует мужской глаз. А в апрельский вечер, когда после хмурой зимы выглядывает теплое солнце, согревая уставших от шапок и варежек горожан, созерцать милых дам особенно приятно. Ей очень шло ее светло-зеленое кашемировое пальто с поясом на тонкой талии, полусапожки на высоких каблуках с заостренными носами, стрелки на ажурных колготках подчеркивающие стройность длинных ног. Изящная миниатюрная сумочка, на руках лайковые перчатки. Пушистые рыжие волосы, разбросанные по плечам, на щеках ямочки, губы персикового с перламутром цвета чуть приоткрыты, глаза…. Какие у нее глаза? Малахитовые, кофейные, синие, а, может, черные, как антрацит? Шубин хотел подойти и заглянуть в глаза незнакомке, но его опередил Куликов. Судебный медик привычным жестом приподнял ей веки и, бесстрастно произнес:

— Мертва. Уже часов пять, не меньше.

На шее женщины отчетливо выделялась узкая фиолетовая полоска. Потерпевшая была задушена резиновым шнуром, который валялся тут же.

Оперативная группа, прибыла на вызов в один из старых домов, каких много в центральной части города. Первым труп обнаружил местный сантехник. Он спустился в подвал, чтобы проверить водопроводные краны. Сантехника уже допросили, но ничего полезного он сообщить не смог. Если выбросить из его речи мычание, причмокивание и матерные слова, то оставалось всего два предложения: «Пришел, смотрю — лежит. Вам позвонил».

От убойного отдела были вынуждены выехать Анатолий Шубин и Саша Носов — Шубин сегодня дежурил, а лейтенант Носов «удачно» оказался на месте.

— Ни документов, ни мобильного телефона. Ладно, личность и так установим. Ведите соседей — может, опознают, — распоряжался Скородумцев.

Шубин знал Артема Скородумцева, как человека, не очень прилежно относящегося к своей работе. Поэтому то обстоятельство, что Артем здесь в качестве дежурного следователя, и поэтому дело, скорее всего, передадут кому-нибудь из его коллег, немного ободряло.

Через две минуты, то и дело причитая, и вспоминая всевышнего, в подвал спустились две пожилые дамы. Они вместе с другими зеваками давно стояли у парадной, ожидая подробностей случившегося. Так что, Носову уговаривать их долго не пришлось — соседки с готовностью вызвались принять участие в опознании.

— Господи! — зашептала бабуля с большой хозяйственной сумкой, из которой торчала румяная горбушка батона. — Что же это делается, а?! Как же так, как же так…

— Из двенадцатой квартиры она. Как зовут — не знаю, но точно из двенадцатой.

— Да, да. Она из нашей парадной.

Двенадцатая квартира принадлежала сестрам Элине и Олесе Сырниковым и располагалась на третьем этаже. Кроме нее на площадке находилась еще одна — для старого фонда вполне распространенная планировка. Дверь в квартире потерпевшей оказалась не запертой. Внутри никого, впрочем, этого стоило ожидать. Перед взором оперативников предстала привычная картина, трактуемая уголовным кодексом, как кража: ящики всех шкафов, комодов, тумбочек и столов были открыты, вещи вывалены на пол и разбросаны. В углу одной из комнат угадывался камин, вернее, то, что от него осталось. Неизвестный, устроивший погром, уделил архаичной отопительной системе особое внимание. Камин был вероломно разобран по кирпичику, искорежен и разбит. Рядом валялась груда осколков, пыль плотным слоем покрывала паркет. На полу четко проглядывались следы от кроссовок. Судя по размеру — не меньше сорок второго — следы принадлежал мужчине.

После тяжелой смены Элина очень уставала. По приходу в номер едва хватало сил, чтобы переодеться и ополоснуться под душем. Потом она доползала до кровати и тут же засыпала. Спала всю ночь, как убитая, и ничто ее не могло разбудить: ни горластая соседка со своими пьяными гостями, ни шумные турки, вечно галдящие в коридоре — ничего, кроме будильника, поставленного на без четверти шесть. Сегодня впервые за все время работы на платформе Элина Сырникова не смогла уснуть. За час до окончания смены ей позвонили на мобильный. Звонок был из России — номер начинался с семерки. Из сумбурной, короткой речи Ритки Элина поняла, что ее сестра умерла и нужно ехать на похороны. Как умерла Олеся, когда — эти вопросы остались без ответа. Элина не успела ничего спросить — Ритка отсоединилась. «Экономит», — с неприязнью подумала Эла. Даже в такой ситуации копейки считает. А еще лучшей подругой считалась. Нет не ее подругой, слава богу. Ритка дружила с сестрой. Элина набрала номер Олеси — вне зоны доступа. Затем позвонила Рите — в такие новости сразу не верилось, их нужно было услышать, как минимум, еще раз. «Ты ничего не путаешь?», — хотела она спросить, но дозвониться не удалось. «Абонент временно не доступен», — ответил ей голос оператора. «Вот нищета!». Элина догадалась, Ритка не экономила — у нее, как всегда, на мобильном был минимальный баланс, который сразу же истек, как только она позвонила. Связь с Голландией — удовольствие не из дешевых. Она еще раз набрала номер сестры. Ей казалось, нет, она была уверена, что Олеся ответит. Но опять: «Абонент не недоступен».

Оставшееся время она работала по инерции, не помня, что делала минуту назад. Думать ни о чем не хотелось, а что-либо предпринимать — тем более. А следовало. Хотя бы узнать, что произошло на самом деле. Только спросить было не у кого: они с сестрой жили одни. Родственники, конечно, были, но не настолько близкие, чтобы она знала телефон кого-то из них.

Мысли стали приходить ночью. Они назойливо лезли в голову и мешали уснуть. «Олеськи больше нет", — звенело в голове. Как странно, нелепо и неожиданно. Сестра младше ее, а, значит, должна была прожить дольше. Душа у Элы не болела. Ей было тяжело и скверно, но от горя она не убивалась. Она стала думать, как действовать дальше: попросить на работе расчет и ехать домой, заниматься похоронами. Отпуск за свой счет не дадут — здесь так не положено. Она гастерарбайтер — человек второго сорта, должна радоваться, что вообще на работу взяли. Ее проблемы никого не волнуют. Желающих на ее место хватает — очередь вереницей вьется. Как ей этого не хотелось, но Элина была вынуждена признать, что уволиться все же придется. А ведь в этот раз и недели не отработала, даже деньги на дорогу не отбила. Внутренний калькулятор уже включился и подсчитывал убытки. Кроме незаработанных денег и трат на возвращение домой, добавлялись расходы на похороны. Даже при самом скромном раскладе придется потратить все, что у нее есть, что откладывалось с каждой поездки. Элина хорошо знала порядок цен на ритуальные услуги — два года назад они с Олесей похоронили мать. Еще раньше умер отец. Его смерть пришлась страшным ударом по семье — Сырников умер в сентябре девяносто восьмого года, когда страну лихорадило от дефолта. Цены взлетали ежедневно, и они с матерью не знали, на что купить продукты, а тут такое… Сейчас, слава богу, не девяносто восьмой, макаронами давится не придется, но вот машина. Покупка четырех колесной мечты отдалялась еще на год. Что же, потерпит раз так случилось. Она привыкла к тому, что ничего легко не давалось. В личной жизни тоже не обошлось без шероховатостей. У таких невезучих, как она если есть проблемы, то они во всем. С Колей вроде все складываться стало, так ведь Олеська поперек дороги встала. Колька специально на кухню выползал, когда она там находилась, и сидел, пялился, а сестра словно нарочно уходить не торопилась, еще и куцые халатики носила, которые один пупок прикрывали. Теперь-то, у них с Колей все будет хорошо, никто больше не помешает. Элина старалась не думать о выгоде от смерти сестры, но меркантильные мысли просачивались сами. Ей стало очень стыдно перед собой — неужели она такое чудовище? Но сознание продолжало рисовать картины будущего — одну краше другой. Теперь квартира принадлежит только ей. Олеся не хотела ее менять и из-за этого они постоянно ссорились. Какая может быть личная жизнь при совместном проживании? Ей можно было не торопиться с замужеством. О старшей сестре Олеся думать не хотела, а ей, между прочим, было очень тяжело найти мужа, и с каждым годом шансы неумолимо стремились к нулю. Теперь она богатая невеста, хоть и в непривлекательном для женихов возрасте. Перспективы возможного брака немного успокоили Элину, и угрызения совести ее больше не терзали.

Во второй половине дня майор Андрей Атаманов собрал своих сотрудников на совещание.

На повестке было убийство Сырниковой Олеси Михайловны двадцати шести лет от роду, труп которой был обнаружен накануне в подвале ее же дома. Было установлено, что Олеся работала программистом в фирме «Парадиз». Из ближайших родственников наличествовала лишь старшая сестра, которая в данное время находилась на заработках в Нидерландах.

— Чем занимается этот «Парадиз» известно? — задал вопрос Андрей.

— Вот. — Носов, который успел навести справки о месте работы Сырниковой, достал рекламный буклет «Парадиза». На хорошей глянцевой бумаге пестрели шикарные коттеджи, в заголовке была надпись: «Умный дом». Далее перечислялся широкий спектр услуг, исходя из которого, следовало, что при желании заказчика фирма берется полностью автоматизировать быт домовладельца, а также оснастить техникой его офис, склад, предприятие, концерн, и так далее — кто чем смог обзавестись.

— Это когда встаешь с кровати, а тапки сами приходят и на ноги обуваются, — прокомментировал Костров. У лейтенанта, как обычно, было веселое настроение.

— Тут не знаешь, в какой угол диван поставить, чтобы проход не загородить, а народ с жиру бесится — свет им включать лень, надо, чтобы сам включался, когда баре входят.

— Олеся Михайловна программировала устанавливаемую у клиентов технику, а так же должна была отлаживать оборудование, если что-то выйдет из строя при эксплуатации. То есть, гарантийный ремонт с выездом на место, — Саша продолжал свой доклад, невзирая на реплики коллег. — Кроме превращения обычного дома в «умный», «Парадиз» предлагал разработку и внедрение программ различного назначения.

— Понятно. Потерпевшая — технический специалист, или ИТР, как сейчас их принято называть. Не жена миллионера и не дочь депутата. И на том, спасибо. Чем она занималась помимо работы? Круг общения установили? — с этими вопросами Атаманов обратился ко всем, но отозвался один Шубин:

— Удалось выяснить, что наиболее тесно Сырникова общалась с Маргаритой Катасоновой. Личная жизнь Олеси либо полностью отсутствует, либо покрыта густым туманом — ни одного мужчины, имевшего на Сырникову виды, в ее окружении обнаружить не удалось. Но это еще не указывает на отсутствие у нее любовника или жениха — молодая привлекательная женщина редко бывает одна. Думаю, стоит покапать в этом направлении.

— Логично. Какие имеются версии?

— Ее могли убить из-за работы, — предположил Носов. — Клиенты «Парадиза» люди состоятельные, то есть, очень состоятельные. Большие деньги не редко соседствуют с криминалом. Олеся в силу профессии могла иметь доступ к тому, к чему простому смертному лучше доступа не иметь. К компьютерам клиентов, например. Как к рабочим, так и к домашним. Сырникова настраивала программы и случайно, а, может, и целенаправленно, могла узнать то, что ей не полагалось. Наша девушка сунула нос не в свои дела, и оборотистый заказчик ее устранил.

— Версия неплохая, только не логичная.

— Отчего же?

— Во-первых, способ убийства. Подвал, шнурок на шее, — все это не типично для финансовых воротил, не брезгующих криминалом. Их почерк — пуля в лоб, труп в лес с глаз долой. А Сырникову, как сказали эксперты, задушили небрежно и непрофессионально. Во-вторых, не понятно, что искали в ее квартире, и зачем понадобилось уродовать камин?

— Ну, Андрей Денисыч, вы хотите все и сразу, — возмутился Носов, — На все вопросы вам ответы вынь да положь. Тут подумать надо.

— Вот и подумай, а не с плеча руби.

— А, по-моему, все проще, — вступил в разговор Антон Юрасов. — Убиенная жила в хорошей квартире в центре города, стоимость которой с нынешними ценами на недвижимость зашкаливает за все разумные пределы. Теперь вопрос. Кому достанется квартира? Правильно, сестрице. Вот вам и убийца, получите и распишитесь.

— А разгром, а камин? — злорадно спросил Носов, который не хотел соглашаться с чужой версией, когда имел свою, кажущуюся ему более привлекательной.

— Инсценировка. Чтобы подозрения отвести.

— Бытовой вариант мне больше нравится. Не уверен, что сестра сподобилась, но в первую очередь стоит отработать эту версию. Тем более, видна рука не профессионала. На этом и решим. Шубин, Костров — вам сестра и все родственники Сырниковой, которые найдутся, а так же друзья, подруги, знакомые. Тебе, Антон, искать сердечные связи потерпевшей. К родне с твоей горячностью тебя допускать нельзя. У людей горе все-таки, тут поделикатней надо быть, а не с обвинениями набрасываться. У Шубина чувство такта, в отличие от тебя, есть — так, что это его участок.

— А может, все-таки, убийство связано с работой? — не хотел сдаваться Носов. — Давайте я в этом направлении покопаю.

— Может, и с работой, — пробормотал Атаманов. — Это было бы совсем не кстати. Особенно если ты со своей чертовой версией окажешься прав. Можно ведь в такую историю вляпаться… Ладно, отрабатывай «Парадиз», но в рамках разумного. Никакого сумасбродства. И держать меня в куре!

1934 г. Ленинград

Полина и не догадывалась, какой приятной может быть тишина. Раньше, еще в той жизни, самым лучшим звуком она считала музыку: Моцарта, Шопена, Чайковского… Произведения этих композиторов она могла слушать часами. Когда их уплотняли и заодно реквизировали ее любимое, доставшееся от матери, фортепьяно, Полина думала, что не сможет без него жить. Теперь, стоя на крыльце деревенского дома в старом, заношенном до дыр ватнике и в безразмерных чунях вместо манто и изящных туфелек, с ведром помоев в обветренных руках, молодая женщина молила судьбу лишь об одном: уберечь сына, маленького Ванечку.

Еще достаточно рано, полупрозрачный туман стелился от леса над полем. Но Солнце постепенно выжигало его остывшими сентябрьскими лучами. Полина замерла, вдыхая прохладный утренний воздух, разглядывая простую красоту сельской природы и наслаждаясь тишиной. За последние полгода она научилась ценить такие мелочи, которым раньше не придавала значения: роса на траве, солнечный рассвет, лунная ночь. С каждым днем все это для нее становилось дороже — Полина понимала, что скоро не станет ничего, даже проливного дождя и пронизывающего ледяного ветра. Скоро ее жизнь закончится, как закончилась жизнь ее мужа и всего его окружения.

Сюда, в деревню под Белыми Стругами, куда спрятала ее Катерина, еще не приезжали нквдешные воронки, пронзая ночь шорохом шин и глухим хлопком дверей, за которыми в каждый раз исчезала чья-то судьба. Здесь не шептались соседи, косясь на вчерашних добрых знакомых, ставших в одночасье членами семьи врага народа. Но уже и сюда докатился страх. Раньше и острее всех его ощутила Полина.

Той ночью Полина не спала. Она давно перестала спать по ночам — с того момента, как пришли за Арсентием, — вздрагивала и прислушивалась к каждому звуку. Тихо повернулся ключ, и отварилась входная дверь. Полина обмерла: все жильцы их большой квартиры уже легли, и никто не должен был прийти. Послышались легкие шаги по коридору и хрипловатый голос Катерины под дверью ее комнаты:

— Полина Андреевна! Полина Андреевна, вы спите?

Кутаясь в шаль, Полина поспешила навстречу своей бывшей домработнице.

— Бежать тебе надо, — возбужденно заговорила Катерина, стоя посреди кабинета профессора Ипатова, в котором теперь жила Полина с сыном. — Вечером к Петровым Борис приходил. Тот, который в одной квартире с Варениным живет. Варенин — сексот — это все знают. Он нажрался самогона, и стал хвастать, сколько они буржуазной заразы извели и сколько еще изведут. Про Арсентия Павловича говорил, и про тебя, Полинушка. Сказал, что сорняки надо выпалывать с корнями, поэтому вас с Ванюшей они в покое не оставят — не сегодня — завтра за вами приедут.

— Ванечку то за что?! Он ведь совсем кроха, чем он виноват?

— Виноват — не виноват, теперь никто не спрашивает. Такие нынче времена пошли, звериные. Видать, сильно не угодил Арсентий Павлович, раз за семью, изверги, принялись.

— Арсенюшка принципиальный. Никогда против совести не пойдет и напраслину наговаривать не станет.

— Вот поэтому вас с Ваней теперь и преследуют. В нашем дворе врача одного забрали, а через несколько дней его жену арестовали, даже пожилых родителей не пожалели — тоже увезли. Несовершеннолетнего ребенка отправили в приют. Только там ему житья нет — ярлык на нем: «сын врага народа».

— Про себя я давно знаю — не будет мне жизни: расстреляют меня или сошлют на Соловки, а там я долго не протяну. Я привыкла каждый день проживать, как последний. Уже думала, скорей бы забрали, чтобы больше не дрожать от страха. Только Ваню куда деть? Что с ним станет?

— Бежать тебе надо, — повторила Катя.

— Куда? Некуда мне бежать. Нет такого места, где бы не достали руки новой власти.

— Я все придумала. Сейчас соберешься и пойдешь со мной. До вечера побудешь у Римы в Спасском — она не выгонит, у нее отца арестовали. Только отец этот по документам ей никто, потому как незаконнорожденная она. Вот как получается, что теперь выгоднее быть байстрюком, или вовсе, сиротой считаться. Времена звериные.

Полина вытащила из комода большой чемодан и стала складывать в него детские вещи. Из своего взяла только самое необходимое, деньги и документы. Она подошла к кроватке, на которой спал белокурый мальчик. Ей было жалко будить сына, и она медлила, рассеяно обводя комнату взглядом — что бы еще взять?

— Много вещей не бери, самим бы спастись, — заметила Катя. — Вечером я к Риме за вами зайду. В деревню вас отправлю, к тетке.

Больше Катерина не рассказала о плане бегства ничего. Она деловито осмотрела собранный чемодан, вытащила из него туфли на каблуке и синее бархатное платье.

— Это не понадобится, — прокомментировала она. — Резиновые сапоги есть?

Полина помотала головой.

— Ладно, свои дам. Спички, свечи возьми. Еще мыло пригодится.

Рима при виде Полины с чемоданом и ребенком на руках особой радости не выказала, но и прогонять, как и обещала Катя, не стала. Она молча увлекла ее за собой в полуподвальную квартиру. В темном коридоре, по которому они шли, Полина почувствовала запах сырости, от которого стало тяжело дышать. Ее привели в крохотную комнату-кладовку без окон, в которой, кроме лежанки из старого матраца не было ничего.

— Вот еда, — Рима поставила на пол поднос, накрытый полотенцем. — Уборная за углом на право. Но лучше тебе в коридоре не мелькать — кроме меня еще двое соседей живут. Они уже ушли на работу, но мало ли что. Я сейчас тоже пойду, вас закрою.

Вечером, ближе к девяти появилась Катя. Без лишних слов они вышли на улицу и направились к Сенной площади, где ходили трамваи.

— Куда мы едем? — не выдержала Полина, когда они доехали до конечной.

— В деревню. Сейчас до дороги пойдем пешком, там нас ждет дед Василий — с ним поедешь.

Еле поспевая за скорым шагом Катерины, Полина неуклюже семенила в неудобных кирзовых сапогах.

— Поспешай, милая. Уже немного осталось, — поторапливала Катя, не оглядываясь.

Собрав последние силы, Полина молча шла следом, таща на себе раскапризничавшегося Ванечку. Она мысленно благодарила Катерину за то, что та взяла ее чемодан и за то, что она с ней, по сути, с чужим человеком, возится, подвергая себя опасности.

Уже смеркалось, когда они вышли к грунтовой дороге, на которой угадывались силуэты запряженной лошади и, сидящего в телеге мужичка.

Дед Василий дремал, закутавшись в ватник. Когда Катерина толкнула его в бок, он не сразу открыл глаза, бормоча себе под нос какие-то ругательства.

— Эку кралю ты мне привела! — ахнул дед, продирая глаза. — Поди, не привычная к нашему быту. Да еще и с дитем. Куда это вас, девоньки, жизнь загоняет?

— Ну все, с богом! — Катерина перекрестила по очереди сначала Полину, затем Ванечку. — Доедите до Белых Струг, потом дед Василий покажет дорогу. Тетке Нюре скажешь, Катерина привет передает, и вот это отдашь, — она протянула небольшой газетный сверток.

Сидя поверх соломы и какого-то тряпья, Полина печально смотрела, как удаляется крепко сбитая фигурка Катерины.

— Храни вас господь, — произнесла им в след Катя, но Полина ее не услышала.

Дурные вести пришли нежданно, но в то же время, Полина морально к ним была готова. Она так привыкла бояться, и так долго жила в постоянном ожидании своего последнего дня, что появление в деревне нквдешников восприняла спокойно, с христьянским смирением. Ее предупредили, что в районе сформировали отдел, который ориентирован на борьбу с антисоветскими элементами. Это значило, что скоро ее, беглую вдову врага народа, на которую в Ленинграде заведено уголовное дело, обязательно арестуют.

«Что же с тобой будет?», — думала Полина, глядя на сына, играющего с деревянными ложками. Она просила бога, спасти Ванечку, отвести от него все несчастья, которые ему предрешены только из-за того, что он сын своих родителей.

Ее молитвы были услышаны. Ближе к рассвету мокрая и озябшая от ночного холода, на пороге появилась Катерина.

— Я за Ваней, — коротко сказала она.

Полина стала быстро собирать сына, и за все время сборов, с ее глаз не упала не одна слезинка. Только когда настало время в последний раз обнять Ванечку, Полина не выдержала и разрыдалась.

— Полно, — сухо сказала Катерина. — Пора идти, иначе будет поздно.

Полина все понимала: если за ней не пришли ночью, обязательно явятся перед рассветом — это у нквдешников такой особый шик — забирать людей, когда солнце за линией горизонта — держат марку. Катерине и так чудом удалось их опередить, и любое промедление могло стоить им троим жизни: ей, Катерине и Ванечке. Вернее только Катерине и Ванечке — ей уже не спастись.

— Подожди, — окликнула ее Полина. — Вот, возьми, — Она протянула Кате нечто маленькое и твердое, завернутое в носовой платок. — Это колье Алисы, английской принцессы. Она пожаловала его своей фрейлине, которая приходилась мне родственницей по материнской линии. Может, это колье выручит вас в тяжелые времена.

Катерина, не разворачивая, быстро убрала платок в карман и поспешила прочь.

Через десять минут к дому тети Нюры подъехала повозка, откуда вышли трое хмурых мужчин в штатском. Через два дня Полины не стало.

Рита

Как он поселился в ее мыслях, Рита Катасонова понять не могла. Только думала она о Егоре постоянно. Это безумие продолжалось уже не один месяц. Был бы красавцем, а то ведь ничего особенного. К тому же, не первой молодости, в придачу женат, но обручального кольца не носит и о жене ни слова — прожженный ловелас. Кот мартовский. Очаровывал Агеев постепенно: мимолетной улыбкой при встрече в коридоре, мягким тихим голосом, когда по телефону предупреждал о своем отсутствии, непринужденным комплиментом. Окончательно он влюбил в себя Риту на корпоративной вечеринке, посвященной восьмому марта. Егор задержался на совещании и пришел в разгар веселья. Сел за стол, где было свободное место — оно оказалось рядом с Катасоновой. Он развлекал ее, наливал напитки, шутил потому, что не шутить не умел. От потока комплиментов, вызванных женским днем, поздравлений и вина у Риты закружилась голова. Агеев пригласил ее на танец. Все остальное она придумала сама.

Конец вечера получился скомканным. Вопреки Ритиным ожиданиям, Егор не вызвался проводить ее хотя бы до метро. После танца он пропал, растворился в толпе сотрудников. Рита не стала примыкать к девичьей компании, резво отплясывающей под модные хиты. Она сидела одна и ждала Егора. Он появился внезапно, взял свою рюмку и, одарив Риту прощальной улыбкой, перекочевал за другой столик. Последовать за ним Катасонова не решилась. Во-первых, ее никто не звал, во-вторых, смущало общество, сплошь состоящее из руководства: директора департаментов, их заместители, начальники подразделений и секторов. Агеев там был своим, а ей, секретарю, среди белой кости компании было не место.

Выходные Рита провела в счастливых мечтах. Она представляла себе, как будут развиваться их с Егором отношения. Чего только не было в этих отрадных картинах, которые, не скупясь красок, рисовало ее воображение! Она сочинила сказку, и окунулась в нее с головой, не желая думать, что в реальности события могут сложиться иначе. Действительность оказалась прозой. Все шло по сценарию, отличавшемуся от, выдуманного ею, с точностью до наоборот. Она словно нарочно все так подробно нафантазировала, чтобы мечты ни в коем случае не сбылись. Жизнь — приключение, и она не любит, когда ее программируют.

В понедельник, придя на работу особенно нарядной и ухоженной, Рита обнаружила первое несовпадение: Егор поздоровался, и не задерживая на ней взгляд прошел мимо. И это после того, что между ними было! «Не желает демонстрировать свои чувства», — нашла оправдание Катасонова. Ей очень не хотелось признавать очевидное.

Неожиданно образовалась проблема, которая стала помехой ее планам, и эта проблема заключалась в ней самой. Рита вдруг стала чувствовать себя в присутствии Агеева сковано, терялась, говорила не то, что хотела и отводила глаза. С ней всегда было так: когда ей кто-нибудь нравился, Рита начинала вести себя с этим человеком так, словно он ей неприятен или, в лучшем случае, безразличен. Она злилась на себя, но ничего поделать не могла: смущение и страх — «вдруг все все поймут» — привыкли скрываться за показной холодностью.

Егор продолжал вести себя независимо, словно это не он всего неделю назад говорил ей комплименты и обволакивал теплым взглядом. После ряда умозаключений, Рита пришла к выводу: она сама его отталкивает своей отчужденностью. Нужно было срочно менять тактику поведения, переломить стеснительность, найти в себе силы показать Егору свое расположение. Сделать первый шаг оказалось слишком трудно, у Риты хватило смелости лишь на мелкие робкие шажки.

За то время, пока Рита собиралась с духом, нашлась более решительная. Яна Бортникова из отдела продаж появилась на горизонте, словно шаровая молния — внезапная, опасная и непредсказуемая. Она ураганом закружила Егора, охмурила, присвоила, не спросив его согласия и не считаясь с толпой виснущих на нем поклонниц. Дерзкая, привыкшая быть во всем первой, Яна смотрела на поверженных соперниц с высока. Служебное положение Бортниковой — директор по маркетингу — позволяло ей быть хозяйкой положения. Никто не мог возражать, что главный приз достался ей по праву. Сам Егор, как оказалось, был не против подобных действий по отношению к себе — ему нравился страстный и экспрессивный натиск главы отдела продаж.

Девчонки пообижались, и, в конце концов, смирились с таким положением вещей, довольствуясь улыбками предмета своего обожания и редкими возможностями потанцевать с ним, пока Яны не было рядом. Рита сдаваться не собиралась. Она слишком сильно влюбилась в Егора, увязла в нем, он настолько прочно вошел в ее жизнь, что согласиться с поражением и сдать позиции Рита просто не могла. Катасонова не понимала, почему Егор позволил Яне прибрать себя к ее, унизанным кольцами, рукам? Он из тех, для кого важна свобода, и не может быть чьим-то. Такие, как он обычно имеют толпу любовниц, умудряясь не принадлежать ни одной из них.

Рита не сразу смогла оценить опасность, которую представляла собой Бортникова. Но, видя, как Яна полипом приклеилась к Егору, и не дает ему прохода, пришлось признать — Агеева у нее отобрали. Она еще лелеяла надежду на очередной корпоративный праздник — день рождения «Парадиза», который ожидался через месяц. К этому времени, возможно, Егор с Яной устанут друг от друга и расстанутся. Тогда на вечеринке все повторится, только в этот раз Рита наберется решительности и будет раскованной.

Замечать Риту Егор не хотел. Последняя надежда приблизится к нему в неформальной обстановке потерпела фиаско. Долгожданный юбилей компании надежд не оправдал. На корпоративных мероприятиях Агеев предпочитал вращаться в своем круге среди управленцев, к которым Рита, увы, не относилась. Правда, отдельным девицам ее уровня удавалось просочиться в его клан. Она с завистью смотрела, как Ленка — логист (по сути, девочка на телефоне) запросто чокается с замдиректора. Настя — референт и того хуже — уселась к Егору на колени. Настя простая, что ей погоны, лампасы и регалии? Чихать она хотела на субординацию — на вечеринке, как в бане, все равны. Более скромная Ленка получила пропуск в компанию Егора благодаря своей дружбе с директором по персоналу, которая начальству считалась ровней. Ни нахальством, ни приятельством с особами, приближенными к императору Рита похвастаться не могла. Поэтому ей ничего не оставалось, как только довольствоваться обществом системных администраторов. Но они ее не интересовали. Без Егора праздник был не праздником, и Рита грустила, одиноко цедя мартини.

Появилась Яна. В обтягивающей юбке в форме тюльпана и коротком джемпере, открывающем живот. Рита ни как не могла понять: зачем выставлять на показ свои недостатки? С такой фигурой можно рассчитывать на успех разве что в восточном гареме — там ценятся складки на боках. Хорошо, хоть догадалась надеть юбку ниже колена — полные ноги нужно скрывать. Риткины скабрезные мысли по отношению к подруге Егора, не смотря на желчь, вызванную ревностью, были не лишены объективности: фигура директора по маркетингу, действительно, имела изъяны. Но Яну собственные лишние килограммы не беспокоили: влюбленная женщина рядом с предметом своей любви становится счастливой, а счастье способно избавить от комплексов даже самую последнюю уродину. Судя по тому, что Яна при каждом удобном случае старалась прислониться к Егору обнаженным участком тела — бывшей талией, она считала голый живот своим оружием в покорении мужчин. Все верно, нужно делать ставку на природные инстинкты.

Яна потащила Егора танцевать. Рита от досады отвернулась: ей не везло по полной программе. «Так просто я не сдамся!», — зло пообещала она сама себе. — «Сырникова! Вот кто мне поможет». Она допила остатки мартини и решительно направилась к выходу.

ОАО «Парадиз» Александру Носову именно таким и представлялось: несколько помещений в бывшем административном здании одного из, дышащих на ладан, заводов. Как ему стало известно, этот корпус у «Парадиза» был не единственным — два других располагались по соседству. Саша в первую очередь пришел сюда потому, что здесь находился отдел Сырниковой.

— Олеся у нас появилась относительно недавно, всего четыре месяца назад. Она была грамотным специалистом, я бы сказал, одним из лучших моих инженеров.

Саша сидел в кабинете Егора Агеева, начальника отдела программных решений. «Интересно, при жизни он так же тепло отзывался о своей подчиненной или ругал на чем свет стоит?», — думал лейтенант, глядя в усталые глаза Агеева.

— Как у Сырниковой складывались отношения с коллегами?

— Замечательно. Ни каких конфликтов и недоразумений. Олеся со всеми прекрасно ладила.

— А с клиентами? На нее клиенты не жаловались?

— Нет, конечно. Она работала без нареканий, и ни у кого никаких претензий никогда не возникало.

— Скажите, какие заказы выполняла Сырникова? Меня особенно интересуют последние.

Агеев защелкал мышью и что-то стал набирать на клавиатуре. Послышалось шуршание принтера, откуда вскоре вылез лист бумаги.

— Вот, пожалуйста, — протянул начальник отдела короткий список с названиями объектов. — Здесь все проекты Олеси, начиная с последнего.

— Вы сказали, что Сырникова пришла в вашу компанию недавно. А до этого, где она работала и чем занималась?

— Занималась тем же, чем и у нас — программированием. А вот, названия организации я не скажу — не знаю. Олеся говорила, но мне не запомнилось. С этим лучше в отдел кадров.

— Что ее заставило сменить работу? Она называла причину?

— Как обычно — искала, где больше платят.

— Может, на прежнем месте не все было гладко, например, поссорилась с кем?

— Возможно. Но она об этом ничего не рассказывала.

Закончив беседу с Агеевым, Носов не торопился покидать стены акционерного общества. Он ходил по офисам, задавая вопросы Олесиным сослуживцам, после чего у Александра сложилось представление о погибшей, как о перспективной, успешной сотруднице, милой и доброжелательной женщине.

Четыре месяца назад

— Оставайся у меня, — предложила Рита, когда подруга засобиралась домой. Время близилось к одиннадцати и, чтобы успеть на метро, нужно было выходить прямо сейчас.

Олеся с сомнением посмотрела на часы, и, чуть подумав, сказала:

— Если выделишь теплое одеяло, так уж и быть, останусь.

То, что ее подруга — мерзлячка, был известный факт. Сама Рита чувствовала себя вполне комфортно в вымороженной (по мнению Олеси) до плюс шестнадцати квартире. Теплоощущение девушек было хорошо заметно по их одежде: Рита в футболке и легких хлопковых бриджах, Олеся в свитере и брюках, надетых на колготки.

— Дам тебе мамино ватное. Она как раз к бабушке уехала.

— И махровый халат, — тут же добавила Олеся. — Я не рассчитывала на ночлег и ничего с собой не взяла.

— Будет тебе и халат, и йогурты на завтрак — специально за ними сходила, знаю, что любишь, аристократка.

Раньше Олеся часто ночевала в Ритиной просторной квартире. Потом обеих закружили дела, и время для встреч стало находиться все реже. Но, не смотря ни на что, их дружба не таяла, постепенно превращаясь в приятельство, ограниченное взаимными поздравлениями с днем рождения по смс и прочими знаками вежливости. Девушки по-прежнему, были в курсе дел друг друга, хоть и без подробностей, как в былые годы.

У Олеси полоса неприятностей — проблемы на работе. Конца этой полосы не видать — уже полгода ходит с кислым настроением.

— Смени работу, раз начальник-козел, — совет подруги был прост и не отличался оригинальностью — то же самое Олеся слышала ото всех. Легко сказать: «смени работу». Кто бы знал, как тяжело и страшно отказаться от привычного уклада. Пусть начальник ежедневно достает идиотскими вопросами типа: «Почему, она, старший программист, не понимает элементарных вещей?». Каких именно вещей, не уточнялось — это Олеся сама должна знать в силу того, что она — старший программист. Была бы младшим или, хотя бы, просто, программистом, надо полагать, ей бы объяснили. Пусть коллектив не во всех отношениях приятный — а где все идеально? Обязательно найдется пара-тройка сварливых теток, обожающих плести интриги. Пусть, в конце концов, зарплата оставляет желать лучшего. Сколько бы ни было негативных моментов, они не могли заставить Сырникову сделать решительный шаг. Причиной тому была ее вселенская лень сдвинуться с места и страх перед неизвестностью. Что там, на новой работе? В каждой избушки — свои погремушки. Придется подстраиваться под чужой, незнакомый стиль, ко всему привыкать. Особенно для Олеси было болезненным расстаться со своим рабочим местом — уютным уголком около окна, с широким подоконником, на котором беспорядочно валялись папки с документами, и перегородкой, отделяющей от окружающих ее мирок. Как потом она призналась сама себе, это и была основная причина не желания менять работу. Она держалась не за сотрудников, с которыми установились приятельские отношения, и не за обещанные перспективы скорого карьерного роста — Олеся вцепилась в кусок дсп, из которого был сделан, пусть не большой, но удачно расположенный рабочий стол. Она знала — новичкам сразу никогда не достается хорошего места, а уж о таком уютном, как у нее в «Ламиноре», и мечтать нечего.

— У тебя на работе по-прежнему мрак? — спросила Рита, доставая из закромов початую бутылку их любимого вина «Слеза люцифера».

— Ни какого просвета. Критинизм не излечим.

— Перебирайся к нам. В нашей компании программисты нужны.

— Подумаю, — равнодушно ответила Олеся, и было ясно, что думать она не собирается.

— Будем вместе работать. Зарплата полностью белая, и тебе добираться ближе, — агитировала Рита. — Коллектив дружный — отдел персонала старается сплачивать всевозможными семинарами и выездами на природу.

— Вот только этого мне не хватало! Ты же знаешь, как я отношусь к подобным мероприятиям: и так целыми днями с коллегами приходится общаться, и чтобы еще вне работы те же лица мелькали?

— Не хочешь на пикник — никто не заставляет, — быстро ретировалась Рита, и поспешила добавить основной аргумент. — У тебя будет нормальный начальник — то, что тебе сейчас нужно.

— Угу, — пробурчала Олеся, надламывая шоколад.

— Приятный во всех отношениях, мягкий, покладистый, разговаривает тихо, размеренно — никогда не слышала, чтобы он орал.

— Так мой тоже не орет — по ушам ездит исключительно елейным голосом.

— Ты на своего убогого всех не ровняй. Наш Егор Александрович классный, сама увидишь.

— Хорошо, буду иметь в виду.

— Не имей в виду, а высылай резюме. У нас на сайте в разделе «вакансии» есть электронный адрес менеджера по персоналу.

Рита мигом слетала в комнату за визиткой, на которой был адрес сайта компании «Парадиз».

«Агеев Егор Александрович. Начальник отдела программных решений», — было выведено серебряными буквами на синем прямоугольнике — торжественно и строго.

— Только визитку я тебе не отдам. Перепиши название сайта и телефон заодно. Все равно на собеседование к Егору направят.

Олеся на визитку не претендовала — у самой такого добра было полно, третья визитница закончилась. Она безропотно записала на предложенном подругой листе бумаги необходимые данные и оставила на столе, рядом со «Слезой люцифера».

— Положи в сумку, иначе потеряешь.

Пришлось тащиться в прихожую за сумочкой, иначе от Ритки было не отделаться.

В понедельник с самого утра на Олесю навалилось столько работы, что у нее возникло ощущение, будто бы выходных не было вовсе. Когда она совсем зашивалась, подошел начальник — маленький, щуплый мужичонка в вечно помятом костюме. Словно нарочно, он завел тягомотный разговор про отчет за прошлый месяц. Дескать, она, Сырникова безответственно относится к своей важнейшей обязанности и не вовремя отчитывается о проделанной работе. Олесю затрясло: «Только этого сейчас не хватало! И так некогда — за сегодня надо переделать программу, а он со своими никому не нужными отчетами». Она насупилась и молча уставилась в стол, пока руководитель не закончил читать нотацию. Пришлось бросить программу и выполнять его требование.

Мобильник заверещал Риткиной мелодией: ария Кармен из оперы Бизе.

— Резюме отправила? — начала она с места в карьер.

— Какое резюме? — вырвалось у Олеси, но, спохватившись, она добавила: — Нет еще, не успела — работы много.

— Пришли мне, я размещу, — альтруизм подруги не знал предела.

— Хорошо, в обеденный перерыв займусь.

— Давай сейчас. Дело минутное.

Зная, что Ритка все равно не отстанет, Олесе пришлось выполнить ее просьбу.

Ей позвонили в этот же день.

— Олеся Михайловна? — поинтересовался неизвестный абонент. — Это из «Парадиза» по поводу работы.

«Голос у него, действительно, приятный», — отметила Олеся, вспоминая, как Ритка расхваливала ее возможного шефа.

— Олег Севастьянов, менеджер по персоналу. Нас заинтересовало ваше резюме …

Дальше следовали дежурные вопросы и в конце приглашение на встречу.

Как и предупреждала Ритка, Олег направил ее к начальнику отдела.

— Его зовут Агеев Егор Александрович. Если вам удобно, звоните прямо сейчас.

Любезный, обходительный Олег ей понравился — даже по короткому телефонному разговору можно было сказать, что он — положительная и притягательная личность. Олеся пожалела, что на собеседование придется идти не к нему, а к какому-то Агееву.

«Это такой корпоративный стиль, что ли?», — подумалось ей после первых фраз общения с Егором. Если у менеджера по персоналу голос был просто приятный, то начальник отдела говорил проникновенно, он мурлыкал мягко, убаюкивающее, словно сказку на ночь рассказывал.

Элина Сырникова выглядела замученной и разбитой. Она только что прилетела из Амстердама хоронить сестру. Тело ныло, в висках жилкой пульсировала мигрень. Свалиться бы в постель и спать несколько часов подряд, не о чем не думая. Но явился человек из милиции, чтобы задавать дурацкие вопросы.

Анатолий Шубин сидел в гостиной за столом в глубоком плетенном кресле и терпеливо ждал, пока хозяйка приведет себя в порядок.

— Когда вы видели Олесю в последний раз, — начал он разговор после того, как пришла Элина и опустилась в такое же кресло за противоположным концом стола.

— Наверное, с неделю назад. Да, именно тогда. Я вылетала на платформу, сестра оставалась дома.

— У нее все было нормально? Может, какие-нибудь проблемы?

— Вроде, все в порядке. Если что и произошло, так она не рассказывала. Леся гордая была и скрытная: когда случались неприятности — виду не показывала. Окружающие должны были знать, что у нее все шоколадно.

— С кем она дружила?

— Рита и Вера. Это ее самые близкие подруги. Других не знаю, а эти часто у нас бывали в гостях.

— А как насчет поклонников? У Олеси они были?

— Были. У нее все было! — Элина не выдержала и сорвалась. Она так вымоталась за последние дни, что нервы совершенно ни куда не годились. — И внешность, и карьера, и уважение. Табун ухажеров, друзья, вечеринки — все, что только можно пожелать. Все радости жизни достались ей одной. Леську словно, ангел при рождении поцеловал — ей везло всегда и во всем.

Анатолий внимательно посмотрел на собеседницу: под большими прозрачными глазами темные от недосыпа круги, на лбу угадывались тонкие морщинки, посеченные короткие волосы небрежно собраны в хвост — в тридцать один год Элина похоронила свою внешность и махнула на себя рукой. Она, несомненно, привыкла себя жалеть и лелеяла в душе это чувство.

Свою единственную сестру Эла любила и одновременно ненавидела. Олеся была младше ее на пять лет, но мудрее на целое поколение. После школы Элина учиться не пошла. «Диплом — бумажка. Сейчас на него никто не смотрит. Главное для девушки — удачно выйти замуж». Мама подпевала: «Правильно. Зачем тебе институт? Ты что, науку собираешься двигать?». Замуж Эла не вышла — была слишком красива и разборчива. Как-то незаметно, красота поблекла, фигура поплыла, шлейф поклонников поредел. Олеся, напротив, со временем похорошела: из невзрачного, худющего создания превратилась в привлекательную особу. В купе с милой внешностью младшая сестра имела диплом престижного вуза. Мама по-прежнему поддерживала свою любимицу, Элину, но уже с жалостью, мол, такая хорошая и при этом такая несчастная. Младшую дочь уважала молча, гордилась ею перед знакомыми, но никогда не хвалила. Так повелось в их семье: вся любовь и внимание доставались старшей Элочке, занимались только с ней, учили писать, читать, готовить, кататься на велосипеде и на коньках, опять же, только Элину. Олеся всегда оставалась в «зрительном зале», наблюдала, как возятся с сестрой, и стояла в стороне потому, что она «еще не доросла». Олеся отставать не хотела, училась всему сама, чтобы и ее тоже хоть раз похвалили, как Элу. Но за сестрой было не угнаться. Что там Олесина самостоятельно разученная гамма на фортепьяно, когда Эла лихо играла «Лунную сонату» в музыкальной школе. На Олесин день рождения родителе купили ролики для Элины. Младшая дочь осталась без подарка — в магазине ничего путного в тот раз не нашлось, а покупать лишь бы что — выбросить деньги на ветер. Всей семьей держали Элу за руки, когда она училась кататься. Именинница грустила в стороне. К ее счастью, ролики сестре быстро надоели, и она их забросила. Олеся дождалась своего часа: украдкой ото всех шла за три двора, и там в одиночестве каталась, царапая локти и коленки. Ролики брать ей запрещалось — мала еще, нос разобьет.

Если у Олеси что-то не получалось, ее ругали за бестолковость, и приводили в пример расторопную и сообразительную старшую сестру. Типичный прогноз психологов в таких случаях выглядит однозначно: из Сырниковой младшей должно было вырасти затюканное, неуверенное в себе существо с огромным комплексом неполноценности. Повзрослевшая Олеся явила собой полную противоположность научным предписаниям: стала воплощением самостоятельности и целеустремленности, она не знала слова «невозможно».

Олесю считали везучей потому, что все у нее ладилось и легко давалось. «Удача сама идет в руки», — говорили о ней. И только одна она знала, что везение не причем. Никто не задумывался, какого труда стоили ей ее успехи. Удача внезапна и мимолетна, она появляется, чтобы исчезнуть, словно шальные деньги, на которые невозможно рассчитывать. Успех закономерен. В этом Олеся не сомневалась потому, что планировала и стремилась к нему.

Рита Катасонова производила двоякое впечатление: она казалась энергичной, деловой и одновременно слабой, растерянной, неприспособленной к жизни. Это она, узнав о смерти Олеси, оповестила всех друзей и позвонила Элине. Рита хлопотала о похоронах и прочих необходимых в такой ситуации мероприятиях, словно приходилась погибшей не подругой, а близкой родственницей. Она, не задумываясь, собрала все свои нехитрые сбережения, чтобы потратить их на проводы подруги в последний путь. Рита уже справилась о расценках на ритуальные услуги, узнала все, что требуется для похорон, и если бы Элина не смогла приехать, она все бы сделала сама. Но Эла все-таки приехала, и не нуждалась в Ритиной суетливой беготне. Деятельность пришлось остановить, и Катасонову словно подменили: руки опустились, она замкнулась, и впала в депрессию. Ей стало казаться, что то же самое может произойти еще с кем-нибудь из ее друзей, родственников или с ней самой. Жизнь выглядела жестокой, перспективы мрачными. Чем дольше Рита была вынуждена бездействовать, тем больше она себя накручивала. Когда к ней пришли из милиции, девушка была в состоянии, близком к тихой истерике. Она смотрела на молодого, невысокого оперативника и рассеянно отвечала на вопросы.

— С кем Олеся дружила? Со мной и с Верой. С коллегами по работе поддерживала хорошие отношения, но дружбой их назвать нельзя. У Сырниковой было полно знакомых и приятелей. Она могла с ними сходить на выставку, в театр, в кафе, просто болтать ни о чем. И все равно, ближе нас никого у Олеси не было. С кем она дружила больше? Эта тема никогда не поднималась. Мы все очень разные, у каждой свой характер, жизненные позиции, взгляды. Я нацелена на семью, Вера мечтает о красивой жизни, а Олеся была карьеристкой. Что значит, красивая жизнь? Это когда не надо идти на работу ради зарплаты потому, что денег столько, что не знаешь, куда их девать. Вместо тесной комнатушки в хрущевке огромный дом на теплом побережье, а в гараже парк автомобилей. Вы осуждаете Верино стремление к лучшему? Чтобы стать очень богатой, получить все и сразу, знаете, сколько труда нужно приложить? Просто так на блюдечке никто замок с видом на океан не принесет. Верка — герой. Она так упорно идет к своей цели, что обязательно ее достигнет. Знали бы вы Веру, так бы не говорили.

Вера

Как надоели Олеськины нравоучения: «Надо получить образование, от знаний не полнеют, без диплома никуда…». Зануда. Как у нее округлились глаза, когда Вера сказала, что поступила в Политех. На мгновенье Сырникова выпала в осадок, но потом быстро сделала нужное лицо с приклеенной на нем улыбочкой и защебетала: «Молодец, какая же ты молодец! Сумела поступить в институт сама, без денег». «Да уж, не тупее тебя», — подумала тогда Вера, но в слух ничего не сказала, а подруга продолжала: «Только не бросай. Поступить — пол дела, главное — не разлениться и закончить. Сначала будет трудно: нехватка времени, желание все бросить под сиюминутное настроение… Если что, обращайся, всегда помогу с учебой». «Кто бы сомневался. Ты всегда рада показать свое превосходство. Тебе лишь бы поучать невежд, вроде меня. Не дождешься, такого удовольствия я тебе не предоставлю». Вера свое слово сдержала: к Олеси за помощью ей обращаться не пришлось потому, что она бросила институт еще до начала первой сессии. У Веры всегда было так: появлялась цель — и она кидалась в омут с головой и с неистовой силой устремлялась к ее достижению. Даже самые дерзкие, несбыточные планы воплощались под натиском ее мощного фонтана энергии. Она сворачивала горы, обходила любые преграды, не считаясь со средствами. И вот, когда добивалась своего, наступала апатия: что делать дальше она не знала. Вера ставила перед собой цель, но никогда не задумывалась, зачем ей нужен результат. Политех был капризом, желание там учиться — блажью. Вера в очередной раз искала работу на время зимнего межсезонья и среди газетных объявлений увидела раздел, где требовались менеджеры. Зарплата была выше, чем у продавца-консультанта, на вакансию которого она могла претендовать. Но дело было не в зарплате. У Веры разыгралась фантазия — она представила себя в строгом деловом костюме, который ей очень шел. Просторный офис, широкий стол с кучей папок и рамками для фотографий, в которых были ее самые удачные снимки. На мониторе веером прилеплены цветные бумажки-напоминалки, где постороннему взгляду открывается вся ее насыщенная жизнь: понедельник — фитнес, среда — спа-салон четверг — свидание в модном клубе, пятница — вечеринка на яхте. Пусть знают, что за личность перед ними — не какая-нибудь замужняя наседка тетя Клава с кругозором: дом-работа-ясли-магазин или одинокая грымза, с тем же кругозором, только без яслей. Осторожный стук в дверь и в кабинет робко заходит посетитель. Он мнется в дверях, а затем нерешительно присаживается на предложенный стул возле Вериного стола. «Сел на самый краешек— неуверен в себе», — отмечает Вера — не одна мелочь не ускользнет от ее цепкого профессионального глаза. Соискателю предлагается пройти по комнате зажмурившись, с вытянутыми вперед руками, затем он должен загасить свечу. Вера наблюдает за его действиями и делает пометки в блокноте. «Вы свободны, — говорит она испуганному посетителю, — если ваша кандидатура нам подойдет, мы вам позвоним». Менеджер по персоналу — эта профессия в какой-то период времени казалась Вере невероятно модной и богемной. «Здесь надо быть психологом», — делилась она своими планами с Олесей, — «а у меня к этому есть способности. Мне все говорят, что я разбираюсь в людях. Образование тут не причем — психолог — это не запись в дипломе, а призвание. Можно окончить пять университетов, но психологом быть только на бумаге — кому нужен такой специалист, который знает только голую теорию, но при этом ничего не смыслит в человеческих отношениях? А у меня такая практика, такой огромный опыт общения с людьми, что иным за три жизни не накопить». Олеся не возражала: Верка — известная максималистка и фантазерка — как начнет развивать теорию, так останавливать ее бессмысленно, все равно будет упрямо стоять на своем, будь то даже очевидная чушь. Хотя, богатый опыт общения, преимущественно с мужчинами, у Веры не отнять — что есть, то есть.

«А как же карьера актрисы?» — напомнила Олеся ее предыдущую идею-фикс. — «Мировой кинематограф задыхается без блистательной Веры Байнарович». «Между всеми не разорваться», — не замечая сарказма, непринужденно ответила несостоявшаяся звезда. Два года назад Вера грезила театром. Она всерьез намеревалась поступать в Театральную академию, но, узнав, что опоздала с возрастом, планы перекроила. Это ей ни в коем случае не помешало мечтать о большой сцене — чтобы Верку остановили непонятно кем придуманные правила приема? Никогда! «В Швеции есть студия при театре, туда принимают всех желающих. При наличии таланта, разумеется. Мне девочка по Интернету написала, она за шведа замуж вышла, теперь живет в Стокгольме и чтобы хоть чем-то заниматься, ходит в театральную студию». «Тебе осталась самая малость: найти шведа, выйти за него замуж, ну, еще, желательно, выучить шведский язык». «Язык — фигня, я уже самоучитель купила, шведов полно в Интернете, замуж — не проблема — мне предлагали двое, правда, один из Уругвая, а второй америкос. Но америкосы — не мой профиль — они сплошь все самодовольные эгоисты». Олеся в ответ опять лишь кивала — несмотря на чудовищную безалаберность и детскую наивность, Вера ей нравилась. С ней было легко и весело, она заражала своей неиссякаемой энергией и заставляла забыть о мелких насущных проблемах — что там какой-то нагоняй от начальника на фоне таких грандиозных планов. Шире надо на жизнь смотреть, а не посвящать ее бездушным компьютерным программам. Вот взять бы и тоже куда-нибудь уехать, только, конечно, не так, как Верка, а нормально, по рабочей визе.

Вера считала Олесю неудачницей — каждое утро та ходит на работу и торчит там целый день. Судя по ее рассказам, выслушивает нравоучения начальника — недоумка, ко всему прочему, урода (Вера видела его на общей фотографии с корпоративки), и за это получает гроши (по меркам Веры), к тому же, живет в одной квартире с сестрой — старой девой. И главное, не желает браться за ум — ее, видите ли, все устраивает. О чем тут говорить? Каждый достоин того, к чему стремится. Потолок Сырниковой — зарплата в три рубля, платье из OGI и муж — владелец девятки. Но на этот счет Вера предпочитала не высказываться — дружба с Олесей была для нее удобной, и портить отношения язвительными замечаниями не стоило. Вера лишь снисходительно улыбалась, слушая, как Олеся мечтает об отпуске. «Целых две недели в Синявино. Обалдеть!», — усмехалась она про себя. — «Об этом, действительно, стоит мечтать пол года». Вера никак не могла взять в толк, как люди могут кому-то позволять решать за себя, когда и на какой срок им ехать отдыхать. Вот она, захотела куда-нибудь поехать — купила билет, оформила визу и все — уже там. А эта клуша может себе позволить поездку лишь раз в пол года и то, если отпустят с работы.

Не смотря на все недостатки вроде не желания видеть бесперспективности своего существования, Олеся была интересна. С ней было приятно поболтать, вслух помечтать о том, как она, Вера, станет экс-женой наивного олигарха, оставившего ей в качестве отступных половину своего состояния. Кто еще ее будет так слушать? Ритка? Эта точно не станет. Если Олеська — просто неудачница в силу своей твердолобой упертости, то Ритка — неудачница безнадежная, хотя бы потому, что мозгов у нее, в отличие от Сырниковой, нет. Но, наверное, из-за их отсутствия, Ритка такая простодушная — всегда выручит, что не попроси и поверит любому вранью. Однажды Вере прислали с оказией из Турции посылку, и нужно было ехать в аэропорт, ее встречать, а тут, как на зло, в этот же день предложили контрамарку в закрытый клуб, где собирается золотая молодежь. Отказаться от перспективы завести выгодное знакомство, Вера не могла, да и в аэропорт ехать совершенно не хотелось. Она попросила Ритку помочь — наврала с три короба, сама уже не помнила про что. Так расписала ситуацию, словно решался вопрос жизни и смерти. Вера обладала потрясающей способностью сгустить краски так, что отказать ей мог не каждый, а уж о сердобольной Рите и говорить нечего.

Недавно у Олеси появилось еще одно преимущество перед Ритой — ее старшая сестра Элина устроилась работать за границей. Теперь в гостеприимный дом Сырниковой стало наносить визиты куда приятней — никакой вечно недовольных старшей сестры, а, главное, ее кислолицего кавалера. Веру особенно бесило присутствие Николая, который чувствовал себя в чужой квартире хозяином. Когда Эла впервые уезжала в Голландию, Коленька не счел нужным убраться — отсутствие подруги — не повод съезжать с ее квартиры. Эла возражать не стала, пусть живет, кому он мешает? Олеся была не в восторге от его присутствия, но настаивать не стала, решила, пусть пока поживет, а там будет видно: надоест — выгонит. Она так и сказала Вере. На что Верка отреагировала очень бурно. С присущей ей безудержной энергией она развернула деятельность по вытеснению противника с территории. Борьба шла по всем направлением: Олеси внушалась необходимость выдворить Колясика тут же — «еще не понятно, чем он будет здесь заниматься в твое отсутствие», Элине Вера недвусмысленно намекала, что ее сокровище не прочь скрасить свой досуг обществом легкомысленных красоток; Николаю Вера открыто заявляла, чтобы он катился куда подальше. Если на Коленьку Веркины фырканья действовали, как на мертвого припарка, то Эла очень даже забеспокоилась. Она и сама не раз замечала, как ее милый заглядывался на смазливые мордашки. Пометавшись между желанием угодить жениху и нарастающей ревностью, Эла приняла решение отказать Николаю в жилье. «Как ни крути, Верка права, — рассуждала про себя Элина, — оставлять мужика без надзора, да еще и в свободной квартире крайне опрометчиво. Пусть живет у себя в коммуналке, туда не очень-то девок поводишь — соседки-маразматички свое дело знают».

— Вот, змея! — шипел Николай, лежа на диване в своей коммунальной квартире. Вокруг валялись пустые бутылки из под пива и рыбьи очистки вперемешку с окурками. Под змеей он подразумевал как Олесю, выставившую его из квартиры, так и Элину, не сумевшую настоять на своем.

С отдельной квартирой Сырниковых Колясик уже сроднился. Он считал ее почти своей и от этого выдворение казалось особенно несправедливым. Сомнений быть не могло: это Олеська со своей подругой-оторвой мутят воду. Они и Элину против него настроили, теперь у нее свое мнение стало появляться. Раньше его слово для Элки было непререкаемо: как он скажет, так и будет. Мужик в доме хозяин, а не полоумные тетки. Элина легко поддавалась манипуляции, ей можно внушать все, что угодно — совсем ручная. Если бы не младшая сестра, он давно бы продал их квартиру. Олеська мешала во всем, словно кость в горле: слишком стервозная, слишком упрямая и слишком умная. По началу Коленька ее недооценил, всерьез не воспринял. Думал, раз старшую сестру в оборот взял, так с младшей тем более справится. С ней пытался совладать по-всякому — ничего не вышло. Олеся угрозы не воспринимала, от фальшивой приветливости кривилась. Мужские чары Колясика, перед которыми, по его мнению, устоять было невозможно, не возымели никакого эффекта — Олеся взглянула на него, как на убогого. Николай не ожидал такого пренебрежения к своей персоне и оскорбился. В тот вечер он выместил злобу на покладистой Элине. Эла устроила скандал Олесе и сестры поссорились, на радость Колясику.

Николай был охоч до женского полу, и любил окружать себя толпой подружек. Но ни одной из них не принадлежала квартира в центре, а главное, никто не дорожил им так же, как Эла. Он знал, другой такой дуры ему не найти. Поэтому упускать свой шанс Коля не собирался. Всего-то надо было, чтобы исчезла Олеся. «Уехала бы куда, что ли», — мечтал он. — «Хотя, эта, пожалуй, не уедет. Если и уедет, то все равно какую-нибудь пакость предпримет и завалит все планы».

По любому выходило, что ситуацию надо было брать в свои руки. В его сознании стало смутно вырисовываться решение проблемы.

Марат не мог поверить своим глазам. Он открыл электронную почту и пришел в недоумение: письма, полученные вчера, которые он еще не успел просмотреть, были отмечены, как прочитанные. На душе стало противно, будто залезли к нему в карман и вытащили зажигалку. К этому чувству добавились тревога и смятение. Почтовый ящик был корпоративным, письма — деловыми. В силу занимаемой должности Марата — финансовый директор — его почта содержала секретную информацию, разглашение которой не допускалось. Он пробежал глазами вчерашние письма — четыре вполне безобидных, не представляющих собой ничего конфиденциального, пятое от партнеров. В нем шла речь об условиях контракта. Конкуренты не отказались бы взглянуть на их переписку. Кроме этого письма, в ящике было масса других, содержащих не менее важные сведения. Марат покрылся испариной — с его руки тайны холдинга «СтальМет» стали доступны посторонним.

Он попытался очертить круг лиц, которые имели доступ к его компьютеру. Таковых оказалось двое: он сам и системный администратор. Руководствуясь логикой, системного администратора Марат исключил: за пять лет работы тот ни в чем подобном ни разу замечен не был, и зарекомендовал себя, как ответственного и добропорядочного человека. К тому же, чтобы системнику копаться в компьютере финдиректора, ему надо получить пароль у своего руководителя. То есть, в этом случае остаться ни кем не замеченным не получится — возникнет, как минимум, один посвященный. Себя Марат исключил в первую очередь — собственноручно открыть почту и забыть об этом, он не мог. Значит, есть еще кто-то, кто сумел это сделать. Голова шла кругом, но толковой версии в ней не рождалось. Появилась одна, и та бредовая: в компьютер влезли, когда он не надолго отлучился. Выходя на перекур, Марат свой кабинет не запирал. В таких случаях он, обычно, не оставлял открытой страницу электронной почты. Обычно, но не всегда. Вход в его кабинет не оставался безнадзорным — он хорошо просматривался со стойки рецепшен. Но секретарь — тоже человек, она могла отойти или отвлечься. Получалось, что теоретически такой вариант возможен.

«Нет, не подходит. Письма пришли во второй половине дня, в то время, когда меня не было в офисе. А значит, кабинет был заперт, и проникнуть в него никто не мог».

О случившемся чепе Марат был обязан доложить начальству. Но это было сейчас совершенно не кстати. На днях решался вопрос о его переводе в центральный филиал, и это недоразумение отнюдь не поспособствует принятию положительного ответа. Оставить все как есть, словно ничего не произошло — невозможно. Если это чье-то намеренное вторжение, то в скором времени оно обернется большими проблемами для «СтальМета». Забить тревогу — значит, привлечь внимание руководства. По-любому получалось паршиво. «Придется проблему решать самому, без лишнего шума», — заключил он после непродолжительных раздумий. — «Осталось только выяснить, чьих это рук дело».

— Марат Аронович, вы уже работали с новой программой? — в телефонной трубке раздался простуженный голос начальника аналитического отдела.

— С какой программой? — не понял он.

— Программный продукт для осуществления документооборота. О нем шла речь на последнем совещании. Помните?

Марат не помнил, но ничего не сказал. У них каждый месяц что-нибудь преобразовывают. Своих дел хватает, чтобы еще о каких-то программах думать.

— Мы заказали этот проект «Парадизу». Они должны были заточить программу под нас, и установить ее. Вчера устанавливали вам.

«Вот, значит, как. Что же это за «Парадиз» такой и кто в нем работает? Ходим по фирмам и под видом наладчиков копаемся в чужих документах».

Марат набрал номер отдела системного администрирования.

— Илья! Вчера на мой компьютер что-нибудь устанавливали?

— Да. Что-то случилось?

— То есть, ты хочешь сказать, что пока меня не было, вломились в мой кабинет и рылись в папках и файлах?

— Бог с вами, Марат Аронович. Никто в ваш кабинет не заходил — программа ставилась удаленно. И файлы ваши не трогали. Или у вас что-то пропало?

— Нет, ничего.

Сообщать Илье о вскрытие почтового ящика Марат не стал. Ему давали предписание, удалять из почты сообщения, представляющие коммерческую тайну. Марат его игнорировал или выполнял от случая к случаю. В почтовом ящике документы хранить удобно — они всегда под рукой. Так что, если почту вскрыли целенаправленно, то сделали это не без его пособничества.

Выяснить, кто именно из специалистов «Парадиза» устанавливал программу на его компьютере, финдиректору не составило труда. Ему сообщили, что в тот день от подрядчиков работала одна Олеся Сырникова.

Марат сидел в своем кабинете и перелистывал собранное на нее досье. Двадцать шесть лет, не замужем, детей нет, живет с сестрой в центре. Старший программист, в «Парадиз» пришла недавно. До этого работала в ООО «Ламинор». «Это уже интересно», — подумал он. — «Надо узнать, по какой причине она от туда ушла. Может, работая в «Ламиноре» Сырникова проделывала то же самое — копалась в секретах клиентов, а затем передавала их конкурентам?». Он сделал пометки в ежедневнике и выписал на отдельный лист данные Олеси. К своим сорока шести годам Марат обзавелся сетью знакомых, которые могли быть полезными в тех или иных жизненных ситуациях. Для решения вопроса с Сырниковой у него тоже нашелся человек — Стас Богданов. Стас раньше работал в органах, затем ушел на вольные хлеба — открыл охранное предприятие. В его фирме было направление по оказанию гражданам специфических услуг: наведение справок об интересующих лицах, выявление их контактов, слежка — как раз то, что было нужно Марату.

— Стас, надо встретиться, — сказал он в трубку, когда услышал голос Богданова. — Дело есть.

1934 г. Ленинград

«Бывает же такая красота!», — думала Катерина, любуясь колье монаршей особы. Она сидела у Римы в Спасском, в той самой комнате-кладовке, где полгода назад скрывалась Полина с ребенком. Камни ее высочества умудрялись сверкать даже в тусклом свете замызганной лампочки, болтающейся в углу комнатушки на пыльном, засаленном проводе. В центре произведения ювелирного искусства блистал огромный, в восемь карат бриллиант, вокруг которого, сложенные в замысловатый узор, переливались камешки поменьше. Катерина, как завороженная смотрела на драгоценность. Она и представить себе не могла, какое впечатление может произвести кусок металла с камнями, пусть даже с очень красивыми. У нее никогда не было дорогих украшений: нательный крестик — из меди, обручальное кольцо и то из простого железа. Выросшая, как теперь говорили, в пролетарской семье, Катерина была абсолютно равнодушна к золоту. Ее отец, приносивший в дом не весть какие крохи, которых едва хватало, чтобы свести концы с концами, внушал матери, что красивые и дорогие вещи — это пошлость и блажь барских особ, от скуки увешивающих себя побрякушками. По его мнению, честную женщину украшает скромность и кротость, а также работа. Причем, чем труд тяжелее, тем он почетнее. Те же слова Катерина слышала от мужа, пока тот не замерз на смерть, спьяну не дойдя до дома. Оторвав, наконец, взгляд от бриллиантов, Катя бережно завернула колье в платок и положила его во внутренний карман тужурки. Оно тут же обожгло тело: даже через толстый слой одежды ощущался холодный огонь самородков. Почти невесомое, теперь колье казалось грузом, оттягивающим карман. Катерину бросило в жар и заколотило мелкой дрожью: оказалось, очень нелегко держать при себе такие ценности. «Лучше бы не разворачивала», — подумала она с грустью.

Выбравшись из Белых Струг, Катя решила в город Ваню не везти. Она рассчитывала на свою дальнюю родственницу Варвару, которая жила в Горелово, недалеко от Ленинграда. Варвара в помощи не отказала, приютила ребенка, но не надолго — поостереглась подозрений и расспросов. Люди увидят, что в ее семье появился еще один ребенок — своих у Варвары трое — начнутся пересуды, а там и до доноса не далеко. Нынче время такое: все друг друга боятся. Даже соседку, с которой двадцать лет бок о бок прожили, не один вечер за чаем скоротали, опасаться приходится. «Ваня может пожить в Горелово еще два дня, дольше оставлять его там не стоит», — рассуждала про себя Катерина. — «И мне тоже нужно поскорее отсюда съезжать».

Возвращаясь в город, она и не думала, что самой придется скрываться, как пришлось скрываться Ипатовой. Подходя к своему двору, спрятавшемуся в глубине рабочего квартала, Катерина замедлила шаг. Внезапно засвербело и стало неуютно на душе. Такое случалось нечасто, но предчувствие Катю ни разу не подвело. Она не сомневалась: быть беде. Катерина решила подойти к дому со стороны пустыря. Уже стемнело, и путь через пустырь, который и днем выглядел весьма сомнительно, теперь стал и вовсе неприятным. Чуть не вывихнув ногу, вымазавшись в грязи, с расцарапанной о ветки кустарника щекой, она тысячу раз поблагодарила бога за то, что выбрала окольную дорогу. Стоя, прижавшись к дереву, Катерина увидела сутулую фигуру мужчины, сидевшего во дворе на скамейке. Скамейка стояла в удобном месте: с нее хорошо просматривались входы в обе парадные, а сама она была скрыта густой кроной старой рябины. Свет от единственного во дворе фонаря на скамейку не попадал, за что она была облюбована молодежью. Из своего укрытия Катя могла видеть сидящего со спины: темный, с поднятым воротником, пиджак и кепка. Мужчина поежился от холода и еще больше ссутулился. Что-то знакомое показалось ей в силуэте. Она напряженно вглядывалась, но было слишком темно. Катя начала мерзнуть, она вдруг ощутила, насколько сильно устала, и ей захотелось домой. «К черту предчувствия!», — разозлилась она на себя, — «Сколько можно скитаться?!». Она собралась уже выйти из-за дерева, но человек на скамейке вдруг засуетился. Он порылся в карманах и стал прикуривать. Защищаясь от ветра, он повернулся в Катину сторону, спичка на мгновенье осветила его профиль. Катерина замерла: прозрачные глаза, равнодушно смотрящие из-под низких широких бровей, узкое скуластое лицо — именно этот человек присутствовал при аресте Арсентия. Сам он стоял в стороне и был как бы ни причем, но Катя не сомневалась в его непосредственном участии в происходящем.

В критические моменты Катерина соображала быстро. Мгновенно оценив ситуацию, она опрометью бросилась к пустырю. В этот раз путь ей показался вполне приемлемым: светлее под ногами не стало, по-прежнему всюду были канавы и, поцарапавший ее, кривоствольный кустарник рос на своем месте, но Катя проскользила мимо всех препятствий, словно водомерка по толще пруда, и без потерь выбралась к тихому переулку. Была надежда, что человек на скамейке караулил не ее — мало ли народу в доме. В их время каждый мог попасть под подозрение в чем укгодно. Но береженного — бог бережет, Катерина решила лишний раз перестраховаться, чем угодить за казеные стены всемогущей нквд.

К Риме она сразу не пошла — не хотела являться среди ночи, будить ее, а главное, напугать коротким и нежданным стуком в дверь, какой стал для всех граждан предвестником беды. Она бродила по спящим улицам, стараясь никому не попасться на глаза. На набережной Черной речки, в той ее части, которая не была одета в гранит, доживало свой век старое здание фабрики. Катерина когда-то на ней работала мойщицей и знала, что там можно пересидеть. Она быстро нашла укромный уголок в заброшенном бараке, служившем раньше мастерской. Среди кучи брошенного мусора нашлись картонки, ставшие ей постелью. Как ни странно, но лежа на полу глубокой ночью в безлюдном, полуразрушенном бараке, без стекол и дверей она почувствовала себя в безопасности. Тревога ушла и Катерина уснула.

Утром она добралась до Спасского переулка. Рима ничего не стала спрашивать, она поняла все сразу.

— Я сейчас на работу. Вечером все обсудим.

Она собрала для Кати продукты и ушла, оставив ее одну в душной комнатенке. Катерина, привычная к спартанским условиям, нашла свое убежище вполне комфортным. Она знала, как рискует Рима, укрывая ее, и в случае отказа она не смела бы ее осудить. Поэтому помощь подруги Катя принимала с особой благодарностью.

Рима вернулась за полночь. Уставшая больше обычного, бледная, с мутным взглядом.

— Ноначка умерла, — сообщила она, опустившись на табурет и обхватив голову ладонями. Ее темные кудри упали на лицо, скрывая выступившие слезы. Но Катерина и так поняла, что Рима плачет — уж очень хорошо она знала подругу. Ноначка, Ноначка… Как жаль. Хрупкая, тщедушная фигурка, длинные, изящные пальцы и большие темно-карие глаза, казавшиеся еще больше на тонком лице. Ноначка всегда была слаба здоровьем, к своим двадцати четырем годам она обзавелась букетом болезней, роковой из которых стал тиф. Риме Нона приходилась кузиной. Младше Римы на год, Катерины на два. Они росли вместе, когда жили в одном дворе на Колокольной улице. В детстве старшие Рима с Катей избегали Нону — секретничали и не принимали в свои игры. Повзрослев, они сблизились и стали дружить втроем. Их дружба была непростой: без привычных дамских посиделок за чашкой чая, обсуждения последних новостей и стоимости крупы на рынке. Они вообще редко виделись, особенно за последних два года. Это был союз — строгий, немногословный, связывающий только их троих, где каждая знала, что всегда может рассчитывать на помощь подруг. Даже после смерти бедная Ноначка помогла Катерине.

— Завтра пойдешь на Разъезжую. Соседям скажешь, что Нона послала — сестра лежала у нашей тетки, в Паргалово, так что, в ее доме не знают, что она умерла. В комоде под бельем документы Ноны. Ей они больше не понадобятся, а тебе без паспорта нельзя. От людей слышала, тебя ищут. Кто-то донес, что ты Ипатовым помогала. На вот, — Рима протянула подруге большой нечищеный ключ на черной ленте, и с этими словами ушла спать.

Для похода в квартиру Ноны Катерина выбрала утро. В разгар рабочего дня, праздно шатающаяся особа вызовет подозрение; пойти вечером — тоже не удобно — к этому времени соберутся жильцы. Утро подходило больше всего. Подождать, пока все уйдут, и пробраться в квартиру. Чем меньше народу ее увидит, тем лучше. Она хорошо знала этот двор со старыми, склоненными на бок ивами, с давно не бьющим фонтаном, от которого осталась, нелепо торчащая труба, и с вечной канавой посреди дороги. Пяти этажный, добротный дом Ноны вопреки всем стараниям правящего класса по-прежнему смотрелся по-барски. Он раньше был доходным и принадлежал какой-то баронессе. Теперь дом представлял собой улей коммунальных квартир, населенных семьями трудового народа. По широкой лестнице Катерина поднялась на третий этаж. Когда-то в этой парадной висело большое, во весь рост зеркало в замысловатой раме, на ступенях — ковровая дорожка, над входом — фонарь с разноцветными стеклами. Сейчас о былой роскоши напоминали лишь латуневые дужки для крепления ковровой дорожки, колонны и ажурные перила, уцелевшие в силу своей крепости. Немного помедлив, прислушиваясь, Катя решительно вставила ключ в замочную скважину. Дверь отварилась с громким скрипом — петлицы так никто и не смазал. Быстро пройдя по темному коридору, она остановилась у последней комнаты. Нона хранила ключ в щели, за наличником — Катя, как и все соседи, об этом знала. Войдя в душную, пропахшую лекарствами комнату она застыла. На нее нахлынули смутные чувства, взволновали, растревожили. Это были и воспоминания о погибшей подруге, и жалость к ней, и непонятный языческий страх. В отличие от Римы, Катя была суеверной и верующей одновременно. Сейчас ей казалось, что, придя в дом умершей, она совершает что-то запретное с точки зрения религии, и это ее вторжение потом обязательно воздастся в виде какого-нибудь несчастья. С трудом пересилив себя, Катерина двинулась к комоду. Стараясь ни о чем не думать, она пошарила по полкам и извлекла, завернутый в газету паспорт Ноны. Сунув его в сумку, она собралась покинуть комнату, но ее остановил внезапный скрип входной двери. Затем звук шагов и стук в двери комнат.

— Кто дома? Выходи! — Голос командный, не допускающий возражений.

Грохот по тонкой двери комнаты Ноны заставил Катю вмиг забыть о потусторонней жизни и думать о жизни реальной.

Ей повезло. Кроме нее в квартире оказалась Фекла — рано состарившаяся тетка — инвалид, в юности потерявшая левую руку. Фекла жила за стенкой и Кате хорошо было слышно происходящее. Там что-то падало, гремело, раздавался робкий голос Феклы, перебиваемый резким басом. Сомнений не оставалось: в доме нквд.

Через несколько минут заходила ходуном Нонина дверка. Она продержалась не долго — здоровый детина с закатанными по локоть рукавами рубахи легко снял ее с петель.

— Почему не открываем? — Из-за его спины появился щуплый, низенький мужчинка с жесткими черными усиками на крысином лице. Он быстро забегал глазами по комнате, что-то высматривая.

— Гражданка, попрошу документы! — задребезжал высокий женский голос. В комнату вошла девушка лет восемнадцати. С короткой стрижкой, одетая в брюки и гимнастерку, она походила на парня. — Проживаешь одна? — Она уже листала паспорт Ноны. В ответ Катя закивала головой. — Роллер Юнона Яковлевна? — девушка-солдат с сомнением посмотрела на рязанское Катино лицо. — Ты, случаем, документы не украла? На еврейку не похожа.

— Очень даже похожа. Вон, глаза какие раскосые — гены не спрячешь, они все равно выдадут происхождение. Знаю я эту породу! — замечание низкорослого нквдешника спасло Катю. Девица нехотя вернула паспорт и тут же приступила к личному досмотру.

— Руки поднимай! — скомандовала она, бесцеремонно шаря по ее одежде. — Кругом! Поворачивайся, говорю!

В это время детина крушил комнату, крысолицый наблюдал за происходящим, по-хозяйски развалившись в кресле. — Лучше выдай сразу, — посоветовал он.

— Что выдать? — не поняла Катерина.

— Сама знаешь. Листовки, порочащие наше советское государство. Куда спрятала? Отвечай!

Катерина, не раз наблюдавшая аресты и обыски, хорошо знала нквдешные методы: обвинить всякого, кто подвернется под руку, в чем угодно — а вдруг, с перепугу признается. В таких ситуациях лучше не паниковать и не лезть на рожон, тогда, может быть, все обойдется. Она призвала все свое хладнокровие, и как можно искреннее сказала:

— Я всем сердцем на стороне советской власти и полностью разделяю взгляды нашего великого вождя.

— Смотри-ка, усвоила. Хитра жидовочка.

— В отдел ее, там разберемся, чьи взгляды она разделяет! — предложила девушка.

— И то верно, — поддержал крысолицый, который явно был главным в группе. — Собирайся, живо!

Собираться Кате не пришлось — из своего у нее была только суконная сумка, а вещи Ноны она брать не хотела. Что будет дальше, она знала. Сейчас ее выведут во двор, где стоит воронок, за дверьми которого закончится ее свобода, а, может, и жизнь. По лестнице Катерина спускалась медленно, словно пытаясь надышаться перед смертью. Перед входом, как она и предполагала, стояла служебная машина — черная и зловещая, вселяющая страх одним своим видом.

— Что, жидовка, душонка в пятки ушла? — процедил маленький нквдешник. — Жить небось хочешь? Знаю, хочешь — всякая тварь за жизнь цепляется. На первый раз тебя отпускаю. Чего стоишь, как истукан — от радости ополоумела? Проваливай, пока не передумал! — И, обращаясь к подчиненным, добавил: — Некогда с этой возится — еще два этажа нужно отработать.

Катерина, не веря своему счастью, поспешила прочь, от греха подальше.

— Кто его знает, где искать эту Байнарович, — ворчал Юрасов, которому было поручено отработать связи Сырниковой. — У себя дома в последний раз Вера появлялась неделю назад. По словам ее матери, барышня часто бывала в долгих разъездах. Недавно она приехала из Франции. Заскочила вечером домой, бросила вещи, и убежала. Мать привыкла, к тому, что дочь практически дома не живет — Вера давно взрослая и у нее свои интересы. К тому же, в их однокомнатной хрущевке вдвоем тесно. Информацию о том, что Вера сейчас в стране, подтвердили и в миграционной службе — двенадцатого числа Байнарович прошла паспортный контроль в Пулково-два. В обратном направлении границу не пересекала. Теперь уже без нашего ведома из страны не уедет.

— Площадь поисков сузилась до пределов России, — подбодрил коллегу Носов. Ему повезло больше — его участок — компания «Парадиз» никуда не пропадала, стабильно стояла на своей Большой Разночинной улице.

— А у тебя, Саня, как? Что-нибудь накопал на месте работы Олеси?

— Еще не понял. Все, вроде, замечательно — тишь да гладь, никто о Сырниковой слово дурного не говорит, и в фирме дела идут отлично. Только воздух в «Парадизе» какой-то напряженный, насквозь пропитан нервозностью. Это чувствуется при разговоре с сотрудниками. Что-то там происходит, но все молчат. Традиция у нас, у русских, такая: не выносить сор из избы. Не знаю, связано ли это с убийством, но незадолго до него из «Парадиза» уволилась Яна Бортникова, директор по маркетингу.

— Нашла что-то лучшее?

— Пока не известно. Только ушла она быстро, без положенной двух недельной отработки.

— А сама Бортникова, как объяснила свой поступок? С ней уже говорил?

— Не удалось. Дома ее нет. Соседка сказала, что уехала на пару дней к родителям в поселок. Думаю, стоит повторно побеседовать с Катасоновой. В первый раз с ней общались, как с подругой убитой и то наспех, а теперь стоит допросить в качестве сослуживицы.

Правильно, Саня. Наверняка, Маргарита рассказала не все. Дамы в офисе обычно осведомлены обо всем: как о положении дел в компании, так и о подробностях личной жизни сотрудников.

Вера

Настроение у Веры сегодня было особенно хорошим: после долгого общения по электронной почте и смс Димитрис прислал приглашение и деньги на билет. Ехать к нему на Кипр Вера была готова тут же, благо, ничего ее не держало — на работе выпрашивать отпуск не надо, поскольку в этом плане Вера была сама себе хозяйкой. Все же, она решила не торопиться срываться с места: едет надолго, быть может, навсегда. Димитрис предложил руку, сердце и особняк. Вера, чтобы не выглядеть легкой добычей, сказала: «Подумаю», хотя давным — давно все обдумала, и настойчиво добивалась своей цели. Перед отъездом хотелось переделать кучу дел: нарастить ногти, сделать прическу, обновить летний гардероб, чтобы предстать перед женихом во всей красе. К тому же, нужно было продать компьютер и рассчитаться за съемную квартиру.

Сначала долгое время Вера работала «на дядю», вернее, тетю — хозяйку салона фривольного Интернет-общения. Она, как и большинство граждан, приходила в офис и отрабатывала смену. У нее был график и план — «сделать двадцаточку», то есть, продержать клиентов в привате не меньше двадцати часов в месяц. Приват — это то, за что платит клиент, зайдя на легкомысленный сайт. Вере легко удавалось удерживать собеседников в сети, и она приносила неплохую прибыль салону. У нее образовался свой круг поклонников, преимущественно за счет которых, и набегала «двадцаточка», а то и «тридцаточка». Обладая предпринимательской жилкой, Вера не могла не подсчитать разницу между тем, что она получает в салоне и тем, что могла бы получать, работая на себя. Прелесть ее «малого бизнеса» состояла в том, что он не требовал почти никакого стартового капитала, налогов и лицензий. Для работы Вере требовался компьютер, веб-камера, быстрый Интернет с большим трафиком и аккаунт на сайте «Клубничка». Компьютер у Веры был, камеру она купила, а со скоростным Интернетом вышла незадача: в ее хрущевку провайдеры сеть тянуть не брались — не выгодно. К тому же, дома мама создавала нерабочую обстановку. Пришлось подыскивать съемную квартиру. Прикинув, что вдвоем оплачивать расходы дешевле, Вера принялась искать напарницу. Такая быстро нашлась — Даша из ее салона. Верочка расписала ей прелести работы на себя и развернула математические выкладки, исходя из которых, необходимые на первом этапе расходы с лихвой окупались, а прибыль выглядела весьма внушительно. Получив согласие компаньенши, оборотистая Вера тут же стрясла с нее взнос на подключение сети. Сначала все отлично ладилось: Веркино предприятие набирало обороты и дело пошло гладко, как экспресс по рельсам. Вера работала днем, Даша по ночам — ресурсы не простаивали ни минуты. Клиент не подводил — исправно заходил к подружкам на огонек. Проблемы начались через месяц. Они нагрянули в виде лохматого южного парня, которого Даша подцепила на дискотеки. Вера была категорически против присутствия в «офисе» посторонних. «Не для гулянок квартиру снимаем», — требовала она выдворения Дашкиного кавалера. Подруга была против, кавалер тоже — ему негде было жить. В знак протеста Дашка стала отлынивать от квартирной платы, чем сильно нервировала Веру. Иногда между товарками воцарялся хрупкий мир, и они вместе сидели на кухни, и пили чай с ванильным кексом. В такие минуты душа Веры теплела, и она начинала хвастаться своими амурными победами. Дашка была неплохим человеком: по-своему доброй и, в общем, не вредной. Она умела слушать, что особенно ценила в ней Вера.

— Меня англичанин к себе приглашает. Ну, тот, с которым я переписываюсь. Правда, он жлоб — попросила прислать денег на косметический салон, так он на неделю пропал. А потом, как ни в чем не бывала появляется в аське, словно и не слушал просьбы. К такому я не поеду. Как бы он меня не уговаривал.

К слову сказать, Веру никто и не думал уговаривать — это она перед подругой хорохорилась.

— Есть вариант поинтересней, — продолжала она делиться сокровенным. — Грек. Он немного староват, но зато совладелец мыльной фабрики. Собирается приехать.

— Зачем?

— Что значит, зачем? Ко мне. Еще у него выставка в Москве.

— Твой клиент?

— Не а, про сайт он ничего не знает. Я ему сказала, что работаю менеджером. Через службу знакомств меня нашел — там такие мои фотографии висят! Ты бы видела.

Фотографии Даша видела. Действительно, красивые. Фотошоп любую кикимору превращает в русалку. Но вслух она ничего не сказала.

Следующие посиделки состоялись через месяц. Вера счастливая вернулась из Москвы, где встречалась со своим мыльным магнатом. Димитрис оказался зайкой — надарил кучу подарков и позвал к себе. Вера просто не могла не поделиться с подругой своей радостью. Сумочка, зонтик, ветровка — Даша с завистью смотрела на обновки. У нее так раскручивать поклонников не получалось.

— Он хоть не очень страшный? — скептически поинтересовалась Даша.

— Вполне ничего. Сейчас покажу, — Вера открыла свою папку в компьютере, в которой хранила их с Димитрисом переписку и фотографии. — Ну, как? — спросила она, когда во весь экран развернулась серьезная чернявая физиономия.

— Симпатяга, — констатировала подруга, ехидно улыбаясь.

Известие о выходе из бизнеса Веры, Даша восприняла в штыки. Это ведь Верка втянула ее в эту авантюру. А теперь придется за квартиру и Интернет платить одной — при ее заработках никакой прибыли, а то и вовсе можно оказаться в минусе.

— Ты меньше дурака валяй, а больше работай, — посоветовала ей Вера. — В общем, я продаю свой компьютер и камеру, будешь брать?

Даша была поставлена в жесткие условия: компьютер был Верин, и без него она работать не могла, а покупать чужое старье не хотела, тем более, что в настоящее время ее финансы пели романсы. Дашка насупилась, Вера равнодушно пожала плечами — каждый крутится, как может.

Кипр

Еще только девять часов, а солнце уже вовсю палило своими жаркими лучами. На ярко-голубом небе ни облачка, впрочем, как и всегда. Море спокойное, безмятежное. В их бухте оно другим и не бывает. Вера даже заскучала по питерской непогоде. Ей захотелось, чтобы нависли серые тучи, пошел проливной дождь, и заштормило море. Но обязательно, чтобы это все длилось недолго. А иначе, зачем она ехала на Кипр? Пусть весь холод и слякоть останутся в прошлой жизни, о которой она позволит напоминать себе лишь кратковременным погодным явлениям. Положа руку на сердце, Вера приехала на родину Афродиты далеко не ради теплого климата, ее мотивы были гораздо масштабнее.

Вера лениво ковыряла десертной ложкой в тарелке с каким-то местным блюдом, по вкусу напоминающим яичницу и смотрела в сторону. В ресторане кроме нее было еще трое отдыхающих: парочка немцев пенсионного возраста и толстый голландец, который вечерами обычно бывал навеселе. Теперь он пил кефир, борясь с похмельем. Вера уже привыкла завтракать в одиночестве. Ее спутник Димитрис приходил в себя лишь к полудню. Он продирал опухшие от обильного возлияния накануне глаза и заказывал пиво в номер. Три кружки холодного пенящегося и отвратительного Вере напитка возвращали Димитриса к жизни, и он выползал на воздух к бару, где и прибывал до обеда. После обеда Димитрис заваливался спать. Затем снова бар, пиво, ужин с непременным аперитивом. Не посетить ночной бар, значило прожить день зря. И Димитрис, одевшись в вечерний костюм — брюки и теннисные туфли вместо цветастых гавайских шорт и пляжных тапок — свежевыбритый и надушенный отправлялся в рейд по питейно-увеселительным заведениям. Веру такой распорядок не устраивал, но она молчала — бунтовать сейчас нельзя, надо быть ласковой и милой. Поначалу она пыталась разделить интересы любимого — таскалась с ним по барам. Очень скоро это занятие ей надоело: очень неприятно смотреть на пьяную физиономию бой-френда и ловить на себя откровенные взгляды посетителей и обслуживающего персонала. Что и говорить, не так она представляла себе эту поездку, совершенно не так. Ее фантазия рисовала яхты, море цветов и драгоценностей…

Начиналось все просто отлично. Димитрис встретил ее в Афинах. Затем отвез в отель, что Веру немного смутило: у него же есть собственный дом. Но она решила не брать это в голову — кто знает, их нравы. Может, у греков так принято? Димитрис купил ей кольцо в знак помолвки, как и обещал, и молодые отправились на Кипр. Вера сияла: вот-вот она станет супругой грека и полноправной хозяйкой в его доме, который она ни разу не видела. Бракосочетание должно было случиться сразу по возвращении с Кипра, где влюбленные проверяли свои чувства. Вере не терпелось, она чувствовала себя почти принцессой, и это «почти» мешало расслабиться и наслаждаться жизнью.

Вера не знала, что преображение Димитриса из галантного ухажера в пьяницу — это невинная шалость судьбы, по сравнению с тем, что ее ожидало впереди. В тот день Димитрис на удивление не пил. Он сосредоточено упаковывал вещи в большую дорожную сумку.

— Котик, мы уезжаем? — проворковала Вера.

— Да, я поеду. На работу пора.

— А я? Неужели ты думаешь, что мне без тебя тут будет хорошо? Я с тобой. — Вера ринулась собирать свой гардероб.

— Нет. Я тебя с собой не возьму. Зачем мне шлюха с порносайта?

Вера на мгновение пришла в замешательство — откуда он знает? Но тут же нашлась — она сделала большие глаза и с драматизмом в голосе сказала:

— Милый, как ты можешь? Кто тебе сказал такую чушь?

— Не держи меня за идиота. Я все знаю — твоя подруга про тебя рассказала. Достаточно одних твоих фотографии в пикантных позах.

— Я все объясню, — заплакала Вера, но спектакль не удался: грек снял с ее пальца кольцо и сунул себе в карман.

Из отеля Веру выселили в тот же вечер, хотя номер был оплачен еще на неделю — уезжая этот скряга забрал предоплату. По-прежнему сияло южное солнце, и шумел прибой. Утомленные негой курортники неторопливо гуляли по набережной, лениво выбирая бары, чтобы посидеть там за вечерним коктейлем. Жизнь разливалась рекой наслаждений и удовольствий, но только не для нее. Вера сидела на скамейке с рюкзаком, набитым летними нарядами. Денег у нее не было даже на бутерброд.

На этот раз Маргариту Катасонову вызвали для беседы повесткой. Она по-прежнему выглядела растерянной и отрешенной: взгляд отсутствующий, лицо бледное и осунувшееся. Волосы собраны в хвост, ни капли косметики. Одета во что попало: старый свитер с вытянутыми рукавами и давно вышедшие из моды джинсы ярко-розового цвета.

Решили, что беседовать с ней будет Юрасов — у него хорошо получалось наводить на подозреваемых страх, и отсекать тем самым всякое желание скрыть что-либо. Как показалось оперативникам, сейчас был именно такой случай: Катасонова явно не была расположена к откровенности, а им требовалось вытрясти из нее как можно больше информации. Носов устроился за соседний стол, и наблюдал за происходящим.

Нужного эффекта Антон достиг быстро — уже через две минуты на лице Риты появились признаки интереса, во взгляде отразились испуг и тревога.

— Как у Олеси сложились отношения с коллегами? Вы ведь вместе работали и должны знать обстановку изнутри.

— У нее со всеми были хорошие отношения, — быстро ответила Рита.

— А у всех с ней тоже хорошие? Женский коллектив да без интриг — явление маловероятное. Водились интрижки, а?

Рита опустила глаза — этот капитан знал куда больше, чем ей казалось мог знать любой мужчина о непростых женских взаимоотношениях.

Носов понял, но было поздно: они выбрали не верную тактику при разговоре с Катасоновой. Рита вскоре замкнулась и на вопросы отвечала очень сдержанно, Юрасову приходилось вытягивать из нее каждое слово.

— Что говорила Сырникова, почему она ушла из «Ламинора»? Не из-за зарплаты ведь — разница в две тысячи — не причина, чтобы менять работу. Вы были подругами, должны знать.

— Не сложились отношения с начальством.

— А в «Парадизе» сложились? С Агеевым они нашли общий язык? — Антон пристально посмотрел на Риту. При упоминании фамилии Егора она поежилась — задели болезненную для нее тему.

— Да, все нормально, — сказала она дрогнувшим голосом. Больше всего Рита боялась, что коснуться этого вопроса. Не хотела, чтобы копались в сложных, запутанных отношениях и чувствах, связанных с Агеевым. С этим мужчиной было слишком много связанно не только у нее. Егор пленил пол «Парадиза» и при этом оставался не причем. Рита знала, сколько девушек запало на начальника отдела программных решений.

Полумрак и пыльный розовый кот, раскачивающийся на настольной лампе. Кот ленивый, с хитрым прищуром, очень походил на своего хозяина, вальяжно откинувшегося в кресле. Егор всегда отъезжал на пол метра от стола, когда Олеся заходила в его кабинет — наверное, так удобнее было наблюдать. Голос нервный, напряженный, во взгляде отстраненность и раздражение, мол, как вы мне все надоели! И если бы не плюшевый кот, Олеся бы решила, что ее шеф — редкостный зануда. У суровых начальников не висят на самом видном месте такие коты. Строгие начальники украшают свой интерьер классическими часами на подставке, ручками с золотыми перьями, малахитовыми пирамидками и прочими солидными вещицами, преподнесенными к очередной дате внимательными сотрудниками. Кот выдавал Егора с потрохами. «Я не такой колючий и сердитый, каким кажусь. Я мягкий и не царапаюсь, меня можно погладить», — мурлыкал он со своей лампы.

— Почему с этими вопросами вы пришли ко мне?

— Извините, Егор Александрович, но кому их еще задавать, как не вам? Вы меня отправляете в командировку, цель которой мне не ясна. Ехать, не имея представления о том, что мне предстоит сделать, я не могу.

Олеся говорила твердо, свои мысли старалась формулировать как можно точнее. Лаконично и по делу — вот как нужно разговаривать с такими.

На собеседовании Егор ее покорил одной лишь фразой: «Если мне не приходится вмешиваться, значит, работа идет хорошо». Полная противоположность ее бывшего начальника, из-за которого Олеся уволилась с предыдущего места. Тот ее доканывал постоянными ц.у. и желанием контролировать каждое действие. Особенно ее выводила из себя необходимость советоваться по любому вопросу. Первый месяц на новой работе Олеся отдыхала душой: оказалось, это так замечательно, когда не приходится общаться с хроническим идиотом. И чего она раньше не сменила работу? Но и здесь со временем обнаружились недостатки. Новый шеф ставил задачи внезапно, и результат хотел получить мгновенно. Он никогда не интересовался, чем занимается его подчиненная в данное время — отправлял по сети задачи, и все. Только для порядка спрашивал, «есть ли у нее пол дня для их выполнения?». «Пол дня» — это его любимый временной интервал, отводимый на задания, и тот он считал щедростью. За одно то, что Егор не пытался рассказывать ей, как нужно оформлять программы, и какой высоты должны быть буквы в штампе, Олеся прощала ему все, и эти злосчастные «пол дня».

Как только Олеся появилась в «Парадизе», женская часть сотрудников взбудоражилась. Дамы под любым предлогом старались зайти в комнату, где определили рабочее место Олеси, чтобы посмотреть на новенькую. Больше остальных переполошилась Яна. Ее офис находился вдалеке от отдела Агеева и она не могла контролировать ситуацию. Яне, конечно же, сообщили о появлении новой сотрудницы, но увидеть ее она смогла лишь неделю спустя. Они встретились, когда Олеся блуждала со страховым полисом по административному крылу в поисках менеджера по персоналу. Взгляд настороженный, суетливый, голос взволнованно дрожит — Сырникова и не подозревала, что ее присутствие может произвести подобное действие. Яна вызвалась ее проводить до нужного кабинета, чтобы та не заблудилась. Так тщательно Олесю не поедали глазами даже беспардонные уличные приставалы: внимательный взгляд на лицо, руки, фигуру, одежду… От цепкого женского глаза не ускользнула ни одна деталь. Осмотр Яну огорчил: Олеся была красоткой — моложе, стройнее, эффектней.

Поведение директора по персоналу не удивляло: ребята в отделе уже успели показать Сырниковой корпоративные фото: на всех снимках Егор в объятиях Яны. И не только. Девицы висли на нем, словно смородина на ветках в урожайный год. Ее шеф — ловелас, а она для дам — соперница. От этого вывода Олесе стало тоскливо. Не так она хотела начинать отношения с коллективом. И никого не волнует, что Егор, как мужчина ее не интересует уже только потому, что он начальник (ее бывший сумел привить ей аллергию на начальство). Она, в отличие от бухгалтеров и секретарей, — его подчиненная, а значит, общается с ним постоянно. Как ни крути — соперница.

Первое время Егор обращался к Олесе, как и ко всем в своем отделе, на «ты», потом вдруг перешел с ней на «вы». Речь его тоже изменилась: теперь он умудрялся не вставлять свое любимое «как бы» в каждое предложение, и подбирал слова — при ней никакого сленга. Олеся не любила слов-паразитов и не допускала в собственной речи никаких жаргонных выражений. При официальном разговоре с Егором, а другого и не случалось, Олеся говорила сложными, канцелярскими предложениями. Она догадывалась, что Егору это не нравится, и предпочитала думать, что начальник списывает эту ее манеру на волнение. Что же, пусть считает, что перед ним робеют и теряются. Это было удобно: пока произносишь длинный оборот, есть время подумать, что ответит на него собеседник и исходя из этого строить разговор. Отчество Егора с этой точки зрения было удачным. Если сразу не знаешь, что ответить, можно выиграть пол минуты на длинном имени шефа. Однажды Агеев решил поинтересоваться, во сколько она пришла на работу. Вопрос был каверзным и неожиданным — обычно он не уделял внимания опозданиям.

— Вы знаете, Егор Александрович… — за время вступительной фразы у Сырниковой в голове успел промчаться табун мыслей: «С чего это вдруг? Сам явился к полудню. Ему за нас от начальства досталось. Сказать, что пришла, как и положено, в полдесятого? Может, ему известно, что это не так?» — Около десяти, — ответила она, глядя на него честными глазами.

Подобным образом Сырникова общалась не только с начальником. Это был хороший способ повернуть беседу в нужное русло и избежать неудобных вопросов. Врать Олеся не любила. Отнюдь не из-за моральных принципов. Ложь она считала несвободой — совравши, попадаешь в зависимость, и приходится выкручиваться, помнить о том, про что наврала. Уходить от ответа не всегда уместно и никогда не остается незамеченным. Олеся предпочитала не допускать вопросов, отвечать на которые ей не хотелось. Еще до того, как визави успевал что-либо произнести, у Олеси мысленно разворачивались целые диалоги в нескольких вариантах. К тому же, ей это здорово помогало выуживать у людей нужную информацию. Иной раз не спросишь о чем-то на прямую. Приходится действовать издалека — задавать пространные, даже неумные вопросы. Снисходительно отвечая на них, собеседник не подозревает, что сообщает Сырниковой совсем не ту информацию, о какой думает.

Рита была довольна собой: ее план постепенно воплощался. Первый важный пункт осуществился: Олеся работает у них в «Парадизе», и что немало важно, под началом Егора. Видя волнения в стане противника (как Янка засуетилась с появлением Сырниковой!), Рита отметила про себя, что, второй пункт плана, пожалуй, тоже на мази. Осталось всего лишь окончательно нейтрализовать основную соперницу. По Ритиному замыслу, Олеся должна была вытеснить с дистанции директора по маркетинга, на время заняв собой Егора. В том, что Егор увлечется Сырниковой, Рита ничуть не сомневалась: Егор ловелас, а Олеся в его вкусе. Не обратить внимания на ее подругу просто невозможно. Не то, чтобы Сырникова обладала небесной красотой — в ней было нечто большее. Обаяние, интересность, и какая-то необъяснимая притягательность. Мужчину к ней тянулись косяками. Для кого-то Олеся становилась личным психотерапевтом, внимательным собеседником, для других другом. Многие надеялись на нечто большее, но Сырникова — это Сырникова. Олеся почему-то слишком близких отношений не допускала.

Вера. Турция

Хакан подвернулся очень удачно. Вера скучала на улице, он смотрел на нее, потягивая пиво.

— Белле! — широко улыбнулся мужчина прокуренными зубами, когда Вера повернулась в его сторону.

Через минуту девушка уже сидела рядом за плетенным барным столиком.

Хакан занимался незатейливым бизнесом: продавал кипрские шубы у себя в Турции.

— Мне нужен русский продавец. Будешь у меня работать?

Нужно было не столько продавать товар, сколько зазывать покупателей — стоять у входа в магазин и приставать к прохожим с предложением примерить шубку в разгар знойного дня.

Как ни странно, шубы продавались. В основном, их брали женщины из России, соблазнившись на разницу цен, внушаемую предприимчивыми торгашами. Стоять на жаре было утомительно и бесполезно — народ выбирался по магазинам ближе к вечеру. Вера попыталась об этом заикнуться Хакану, но тот сразу предложил расстаться. Идея Вере нравилась, но она содержала существенные недостатки: с расторжением деловых отношением автоматически возникала проблема, где и на что жить. Хакан пустил ее в подсобку на диван и еще приплачивал за работу. К сожалению, деньги он выдавал только в конце недели. Сначала и вовсе собирался платить зарплату раз в месяц, но Вера сумела выклянчить понедельный расчет. После несложных арифметических действий, она пришла к выводу, что сколько бы она не трудилась в пушной индустрии, накопить хоть какую-нибудь сумму все равно не удастся. Тех денег, что ей платили хватало только на еду. Нужно было срочно искать вторую работу. В какой сфере — вопрос не стоял, поскольку в ее положении вариантов было не много, и она выбрала самый проверенный и скользкий путь.

Местный клиент, как назло, шел тяжелый. Наглые турки платили неохотно, все больше норовили развлечься за дарма. Пару раз ее обманули, ничего не заплатив. Причем это были наиболее мерзкие типы, с которыми Вера пошла от безысходности — других в тот выход не наклюнулось. После двухнедельной сверхурочной каторги Вера выдохлась. Ей хотелось взвыть от отчаяния. Почему, жизнь покатилась кувырком?! Ведь все так хорошо складывалась. Сейчас она должна была прогуливаться в саду собственного особняка и утопать в роскоши, а не торчать здесь. И всему виной какая-та стерва. Этот козел Димитрис не назвал ее имени, сказал, что все узнал от подруги. Подруга. Вера представила самодовольное лицо подруги и от злости ударила кулаком по стене.

Верина взбалмошная судьба приготовила очередную неудачу. Из магазина пропал полушубок, и случилось это аккурат в день зарплаты. Вера клялась, что она не причем, но Хакана придерживался другой точки зрения. Он отобрал у нее паспорт на время, пока безответственная продавщица не отработает долг. В качестве альтернативы хозяин салона предложил расплатится натурой. Хакан был ничуть не хуже Вериных клиентов, напротив, смотрелся более ухоженным и чистым. Как говорила Вера, гордость — понятие гибкое и зависит от обстоятельств. Некоторые моральные принципы у нее напрочь отсутствовали. И все же, Хакану она отказала. Ненависть и отвращение — такие чувства охватили ее, когда она представила тянущиеся к ней толстые пальцы мехоторговца.

«Какие все мерзкие и противные. Потные, в засаленной одежде, с грязнючими волосами — хоть раз в месяц сходили бы в свою турецкую баню. Сплошь пузатые, коротконогие и старые, а столько претензий! Мне, видите ли, не восемнадцать, я, оказывается, выгляжу гораздо старше. Какие они все сволочи — так нагло тыкать мне в лицо моим возрастом. Им двенадцатилетнюю девчушку подавай, развратники престарелые». — Такой поток мыслей разливался Иртышом в голове Веры, когда она стояла около бара на набережной. По вечернему променаду неторопливо прогуливались туристы: толстые англичане, пожилые немцы и нахальные соотечественники. Последние бесили Веру больше остальных. Особенно те, у кого на запястьях болтались пластиковые браслеты «все включено». Они привыкли к бесплатным услугам, и считали, что халява не ограничивается пределами отеля. Вера ими тоже рассматривалась, как «Он клюзив».

Сегодня ей удалось выкрасть свой паспорт у Хакана. С одной стороны, это была большая удача, а с другой, Вера лишилась пристанища — возвращаться в подсобку было бы, по меньшей мере, глупо. О том, где жить, она старалась не думать. Для начала нужно было хоть что-нибудь заработать, чтобы не рухнуть от голода.

С клиентом не везло, но Вера не отчаивалась — впереди еще была вся ночь. Она для себя отметила закономерность: если в первые два часа работы никто не клюнет, вся смена пойдет насмарку. Уже перевалило за полночь, она проголодалась и замерзла в открытом легком платье, но клиент не шел. На нее, конечно, обращали внимание — на турецком курорте в темное время суток полуодетая блондинка, да еще принимающая призывные позы незамеченной остаться никак не может. Но «неотразимые» халявщики только раздражали и мешали работать. Ужасно надоели кавалеры из официантов, бич-боев и мальчиков-танцоров, что своими убогими па завлекали посетителей в бары. «Ты красавица», — говорили они, после чего Вера должна была растаять от счастья и подарить пылким южанам ночь любви. Даже если бы кто из них догадался свой незамысловатый комплимент дополнить купюрой, Веру вряд ли это порадовало: все-таки она считала себя дорогим удовольствием, привилегией избранных, а не кого попало. Впрочем, через час она стала посматривать в сторону пляжного мальчика — мужчины около пятидесяти, предлагавшего ей накануне любовь за десять евро, а в качестве ухаживания — чипсы с пивом. Но великовозрастный бич-бой тоже знал себе цену, бегать за отвергшей его женщиной джентльмену не пристало — теперь он кадрил подвыпившую шведку.

— Эй, Наташа, пошли со мной, — поступило предложение.

Продрогшая и несчастная, к утру Вера была согласна на все. «Хоть с чертом, лишь бы куда упасть», — думала она минуту назад. Вера подняла глаза: перед ней стоял пожилой турок — смуглый, волосатый, с пивным брюхом — ни чуть не краше сатаны. «Сойдет», — решила Вера и взяла его под руку.

Анзор оказался вполне сносным и ничуть не противнее клиентов с набережной. К запаху пота и грязной одежды она уже привыкла, а в остальном на него было грех жаловаться. Анзор выделил ей угол в своей квартире. Это был двух этажный дом на краю рабочего квартала Мармариса. Мрачный и обшарпанный, он напоминал ее родную хрущевку в Петербурге. Помимо Веры в квартире проживала женщина с пятью детьми — дальние родственники Анзора, и трое турков — квартирантов, приехавших в город на заработки. Веру поселили в комнатушке вместе с Фатихом — торговцем надувными матрацами и прочими пляжными причиндалами. От соседства Вера была не в восторге, как и от вонючей квартиры, и бедного квартала — не такой она себе представляла жизнь в Турции. Но выбирать в ее положении было не из чего. Приходилось спрятать амбиции и терпеть. «Это все не надолго», — успокаивала она себя. — «Ни сегодня-завтра, я отсюда выберусь и забуду эту дыру с ее обитателями, как страшный сон».

Надо отдать Вере должное — она не раскисла и не стала ждать божьей благодати, сложа руки. Трезво оценив ситуацию, она пришла к выводу: нужно возвращаться домой зализывать раны и приводить себя в порядок — в таком потрепанном виде олигарха не охмурить. Все, на что сейчас можно рассчитывать — это средненький служащий с мизерным доходом — абсолютно не то, что ей нужно. Осталось только раздобыть деньги на билет. Виза, слава богу, не закончилась — и то хорошо. Анзор ничего не платил, считал, что и так занимается благотворительностью, предоставляя ей жилье. Это было ужасно обидно — спать с пенсионером за тарелку супа и пляжный надувной матрац, но обижаться не время и не место. Обижаться можно на масика, загорая на его яхте, когда тот преподносит вместо бриллиантового браслета, серьги с изумрудами. От зарабатываемых по пять евро с Фатихом и двумя другими квартирантами капитал не увеличивался — эти деньги сразу тратились на еду. Надо было как-то выходить на рынок с большими оборотами, иначе маячила перспектива застрять тут надолго.

Слезы, унижение, отчаяние — сколько еще всего предстояло пережить Вере в чужой стране. Она как никто другой узнала Турцию: не гостеприимную, которая ласково манит солнечными побережьями с проспектов турфирм, а иную — жестокую и равнодушную, в которой никто просто так не протянет руку помощи, как не проси.

Понемногу Вере все же удалось собрать заветную сумму на чартер до Москвы — на Петербург почему-то билеты стоили дороже. Но и Москва ее вполне устраивала — за рубежом не пропала, а у себя на родине, тем более не пропадет. На кануне отлета Вера ходила веселая и в первые позволила себе выходной. Гуляла по променаду просто так, для удовольствия. По привычке она бросала взгляды на одиноких мужчин, профессионально оценивая их платежеспособность, и каждый раз радостно отмечала, что больше не от кого не зависит.

— Мисс, вы не знаете, где отель «Олимпик»?

Вера не заметила, как к ней подошел странный прохожий. Одетый в одни лишь плавки и часы, приятный мужчина средних лет. Его костюм не вызвал бы удивления, если бы курортник разгуливал бы здесь в таком виде утром, или днем, в разгар жары, но сейчас, когда солнце давно закатилось за горы, он выглядел нелепо.

Вера прекрасно знала «Олимпик». Один из самых дорогих и престижных отелей Мармариса, в котором останавливались только состоятельные туристы.