Камень Юноны

Когда Иван Арсентьевич распинался перед внуком о мытарствах семьи Ипатовых, Виктор стоял в, прилегающем к кабинету, чулане и, в отличие от Анатоля, внимательно слушал. Кроме трагической истории, которую в доме знали все, включая пса Тризора, в этот вечер ему стало известно еще одно интересное обстоятельство. Оно заставило сорваться с места и лететь в Россию, чтобы обернуться раньше Анатоля.

Виктор нерешительностью не страдал, он привык действовать, не погружаясь в долгие раздумья и самокопания. В городском архиве он сориентировался быстро. Нашел нужных людей, раздал взятки и совсем скоро узнал точный адрес Юноны. На дело он шел подготовленным: заранее изучил распорядок хозяйки и обзавелся набором отмычек.

По его наблюдению, живущая в двенадцатой квартире женщина, в будни приходила не раньше семи. Когда Виктор закончил с камином, до возвращения хозяйки оставалось три часа. Для отвода глаз он решил инсценировать кражу — отовсюду выгреб все вещи и бросил на пол. Пора было уносить ноги. Прислушавшись к звукам на лестнице и посмотрев в глазок, Виктор выскользнул за дверь. Он спускался тихо, всматриваясь в полумрак — встреча с кем-либо в его планы не входила. Ему повезло — народу в доме жило не много, и никто в этот час по подъезду не шастал. Он глянул сквозь пыльное стекло межэтажного окошка и оторопел: через двор спешными шагами шла Вера. Она нырнула в арку и скрылась. Виктор, опрометью бросился за ней.

«Вот почему в камине пусто!», — догадался он. — «Все верно: эта щучка увязалась за Роллером и все у него выведала».

Виктор следовал за Верой второй квартал, он не хотел себя обнаруживать рядом с домом на Разъезжей. Вера очень удачно зашла в кафе на Невском, и Виктор решил уместным изобразить нечаянную встречу.

— Вера?! — засиял он и упал на свободное кресло за ее столиком. — Никак решила вернуться на родину?

— Да вот, маму хотела навестить, — ответила она севшим голосом — явление Виктора было сродни приходу кариеса: такое же внезапное и неприятное. — А ты здесь зачем? Эрмитаж приехал посмотреть?

— Можно сказать и так. Вот что, нам надо встретиться. Есть о чем поговорить. В твоих же интересах.

— Так говори, я слушаю.

— Не здесь. В пятницу в девять вечера, напротив трамвайной остановки около метро Озерки.

Виктор встал, и, не прощаясь, ушел.

«Откуда он взялся и что имел в виду, когда упомянул о моих интересах?», — Вера нервно стала перебирать в мыслях всевозможные причины, которые могли привести Виктора в Петербург. Его присутствие здесь было крайне не желательным. И без того скверное настроение, стало еще хуже. Она зашла в это кафе, чтобы успокоиться. Взяла кофе экспрессо и свое любимое пирожное с большим количеством белкового крема. После разговора с Виктором кусок в горло не лез. Вера так и сидела за столиком, флегматично ковыряя в тарелке десертной ложкой и раздумывая над словами Виктора, своей дальнейшей судьбой и тем отчаянным поступком, на который у нее хватило духа полтора часа назад. Чем дольше она размышляла, тем больше становилось уверенности в том, что Виктор намекал на ее сегодняшний поход на Разъезжую. Веру охватили тревога и страх. Скованная этими чувствами, она потеряла способность здраво оценивать происходящее. Логика отказала напрочь, остались одни эмоции, которые были не самыми лучшими союзниками в данной ситуации. Очень не хотелось идти на встречу с Виктором. Вера ничуть не сомневалась, зачем он ее позвал — будет требовать деньги за свое молчание. Не прийти — себе дороже. Уж очень она хорошо знала своего приятеля, чтобы отнестись к его слова с наивысшей степенью серьезности. Этот шутить не станет. Спрятаться от него не возможно — из-под земли достанет, но тогда уже будет поздно — обратно же и закопает.

В душе Элины Сырниковой наступила запоздалая весна. Не смотря на недавние передряги, к ней вернулось забытое приподнятое настроение. Причиной тому, были простые, но очень долгожданные слова, произнесенные Николаем. «Давай поженимся», — сказал он за ужином. Эла смутилась, словно юница. Она не смогла донести до стола чашку с чаем, который только что заварила — так и замерла посреди кухни. А Колясик продолжал жевать ватрушку, словно предложил пойти на выходных в парк кормить уток, а не в загс.

Торжество запланировали на следующую субботу. Жених пожелал обойтись без «глупой напыщенности»: гостей, марша и прочей мишуры, которые влекли за собой прорву расходов. Он считал, что бракосочетание должно быть простым и бюджетным: заскочить мимоходом в кабинет заведующей и получить документ. Элина, вообразившая себе нарядное платье, букеты, поздравления и праздник в ресторане, расстроилась, но не надолго: какой бы ни была свадьба — пышной или скромной — она все равно выходила замуж. И это было главным.

Эла хлопотала всю неделю. Устроила генеральную уборку, купила новые занавески и люстру в гостиную. В ее понимании, после свадьбы должна была начаться другая жизнь, для которой следовало обновить обстановку. Элина разорилась на шелковый костюм с люрексом, который ее стройнил и очень ей шел. Николай приобретение невесты не одобрил — обновка слишком дорого стоила. Аргумент о том, что костюм был приобретен в качестве подвенечного, только подлил масла в огонь. Про запланированный поход в салон красоты Эле пришлось благоразумно промолчать.

В пятницу, накануне свадьбы, Сырникова суетилась как никогда. Она увидела в журнале, который листала в очереди к парикмахеру, свадебные букеты. Они были чудо, как хороши — настоящие произведения искусства. Эла загорелась. Она решила, что у нее непременно будет букет, вне зависимости от того, захочет этого Коля или нет.

Эла закупила кучу, что требовалось для изготовления букета: специальную порт-ручку, зеленую скотч-ленту, прутья лозы, бисер. Тщательно подобрала самые красивые цветы, листья и ветки. Она не стала обращаться к услугам флориста не только из-за их высокой стоимости. Эле хотелось самой создать букет и это занятие ей очень нравилось. Розовые гортензии, утонченные ирисы, нежные фрезии и милые альстромерии — получилось нечто восхитительное. Безусловно, у нее был талант флориста. Элина любовалась цветочной композицией весь вечер, жаль, что Николай не оценил ее стараний. Придя домой с бутылкой пива он лишь криво усмехнулся. Жених уже был навеселе, поэтому особо не ворчал по поводу разбазаривание семейного бюджета.

Аромат цветов, прическа, новые туфли на высоком каблуке, которые она сто лет не носила — все эти милые элементы завтрашнего праздника делали Элу счастливой.

В таком радостно-взволнованном настроении ее застали внезапные гости. Около девяти вечера, когда Элина крутилась на кухни вокруг теста для пирогов, а Колясик блаженно вытянул ноги на диване, и смотрел туманным взором телевизор, раздался звонок в дверь. Канареичная трель прозвучала лебединой песней семейному счастью Элины. Увиденное в глазок равнодушное лицо Шубина, отозвалось в сердце хозяйки недобрым предчувствием.

— Онищенко Николай Дмитривич здесь находится? — скорее констатировал факт, чем спросил майор. Не дожидаясь приглашения, Шубин и еще двое сотрудников вошли в квартиру.

Эла осталась в пустой квартире одна при новом костюме, туфлях и прическе. На кухонном столе стояло брошенное дрожжевое тесто, в спальне благоухал роскошный букет. Еще несколько минут назад все эти прелестные штучки радовали и дарили мечты о женском счастье. Теперь они стали бессмысленными и только раздражали. Зачем им, черствым милицейским людям, нужно было явиться и все разрушить? Кому от этого стало лучше? Сестру все равно уже не вернешь, тем более, что еще не понятно, как все было на самом деле и кто виноват в ее гибели. Элина ни столько сокрушалась по поводу ареста Николая, сколько страдала от того, что стало не за кого выходить замуж. Она была согласна повести в загс хоть телеграфный столб, если бы тот смог оторваться от бетона и пойти.

Виктор питал к Вере противоречивые чувства: он ее ненавидел и, в тоже время, видел в ней родственную душу. Ненавидел уже потому, что она была путаной. Его мать — Верина коллега — в свое время работала в интуристе, и умудрилась выйти замуж за француза. Они жили в достатке, и все было хорошо, если бы мать не продолжала трудовую деятельность. После развода Виктор остался с отцом, но через некоторое время родитель нашел себе новую, более благочестивую невесту, а его отослал с глаз долой — в пригород к своим дальним родственникам. Виктор рос в чужой семье, и чувствовал себя нахлебником. Вечное одиночество среди людей, равнодушие окружающих и нелюбовь — все это выпало на его детство юность. С восьми лет он не видел матери — после развода она ни разу не попыталась с ним встретиться. Каждый раз, терпя обиды, он думал о матери и все годы мечтал ее найти. Их встреча все же состоялась. Виктору было двадцать два года, он давно работал, и жил один в маленькой квартиронке на улице Де Лаборде, пожалованной ему отцом с барского плеча.

Мать он помнил молодой и красивой, поэтому в толстой рыночной торговке с помятым лицом он узнать ее не мог. Его взгляд задержался на бейдже с собственной фамилией — Кардаш. Мадам Светлана Кардаш о своем сыне давно забыла, поэтому и предположить не могла, что стоящий перед ней молодой человек ни кто иной, как ее Виктор.

— Что будем брать? — спросила она, широко улыбаясь искусственной улыбкой. — Огурцы, зелень, помидоры.

Виктор молчал, вглядываясь в ее лицо: «Нет, это не мама — она не могла так сильно измениться». Торговка продолжала предлагать свой товар.

— Может, желаете баклажанов? Крепкие, хорошие, только с грядки.

— Нет, спасибо, — пробормотал он и развернулся.

— Ну, и вали отсюда, полудурок! — сказала она по-русски.

— Так это ты, мама? — Виктор замешкался в нерешительности: обнять ее или нет.

Появление сына у Светланы теплых чувств не вызвало, скорее, напротив, одно раздражение.

Виктор ушел с растоптанной мечтой и с сумраком в душе — лучше бы им вообще никогда не встретиться, чем пережить такое. Шлюхи не должны иметь детей — они не способны дать им то, что должна дать мать. Они делают их несчастными и никому не нужными.

Во всем виновата его мать и ее распущенность.

Ненавидя падших женщин, Виктор испытывал к ним жалость. Веру он принял из жалости. Подсознательно он хотел ее остановить, чтобы она не повторила судьбу его матери и не бросила своих, еще не родившихся детей. В Вере он видел свою маму, которую помнил в детстве: молодую и веселую.

Ненависть и жалость. Эти два полярных чувства, соседствуя в его душе, не давали покоя, и в моменты обострения доводили до бешенства. Вызвать сильное волнение могла его мать и женщина, на нее похожая. На свою беду, Вера не догадывалась, что ее общение с Виктором сродни игре с огнем — одно неосторожное слово могло превратить ее хладнокровного друга в разрушительный кипящий поток.

Вера поднялась по эскалатору и поплелась в сторону трамвайной остановки, на которую указал Виктор. Она, как всегда, опаздывала, но шаг ускорять не стала — ноги совершенно не хотели ее нести. На условленном месте Виктора не было, но не успела она обрадоваться этому обстоятельству, как откуда-то вылетела синяя четверка с сильно затонированными стеклами, и остановилась перед ней. Открылась дверь со стороны пассажирского места. Виктор, сидевший за рулем, ни слова не говоря, жестом пригласил ее в салон.

— Крутая тачка. Где взял? — попыталась пошутить Вера, но, наткнувшись на недобрый взгляд водителя, тут же замолчала.

Так они и ехали, не произнося ни единого слова, пока машина не остановилась за железнодорожным мостом у Шуваловского лесопарка.

— Иди вперед, будешь ждать меня у пруда за церковью.

Он высадил Веру, и уехал.

Она хорошо знала этот парк — раньше жила неподалеку и часто здесь гуляла. Прудов в парке насчитывалось несколько. Тот, что находился рядом с церковью, был укрыт зарослями деревьев. Этот уголок не пользовался популярностью среди гуляющих из-за своего неудобного расположения и заброшенности.

«Развернуться и бежать назад!», — завопил инстинкт самосохранения. Вере стало жутко еще тогда, когда они выехали на Выборгское шоссе. Она решила, что Виктор везет ее куда-то под Зеленогорск. Близость к городу немного успокоила, хотя Вера предпочла бы для рандеву более людное место.

После прохладного апрельского дня настал промозглый вечер. Парк почти опустел, и только иногда выплывали из-за деревьев редкие собачники со своими питомцами. Вера успела замерзнуть в своей модной куцей курточке и короткой юбке. Она сама не понимала, что ее вело в глубь парка. Протоптанные дорожки закончились, дальше предстояло шагать по густой высокой траве. Почти добравшись до пруда, она остановилась, споткнувшись о корягу. «Да пошел он!», — разозлилась Вера. — «Что я ему, грибник, по лесам бродить?!». Торчащий из земли корень осины, способствовал пробуждению мозга. Она собралась уйти прочь, подальше от этого неприятного парка, но было поздно: из зарослей вынырнул Виктор и повлек ее за собой.

— Видел тебя на Разъезжей. И не пытайся утверждать, что ты там не была.

В Вериных светло-серых глазах отразился ужас — худшее предположение подтвердилось — ему все известно. Но как он мог ее видеть, когда там никого не было, иначе она бы обязательно его заметила? Он же не умеет просачиваться сквозь стены.

От глаз Виктора не скрылась гамма чувств, отразившаяся на Верином лице. У него не осталось ни малейшего сомнения в ее причастности к исчезновению колье.

— Где брюлики? — по-змеиному тихо зашипел он.

— Какие?

— Терпеть не могу, когда меня дурачат! Будешь отвечать? Ну!

Лицо Виктора перекосилось в страшной гримасе. Таким Вера видела своего друга лишь однажды, когда имела неосторожность вывести его из себя. Она знала: в гневе Виктор теряет над собой контроль, и в этот момент лучше держаться от него подальше. К сожалению, никакой возможности отдалиться от Виктора у нее сейчас не было. Она в отчаяние закрыла лицо ладонями, глядя сквозь растопыренные пальцы на прежнего любовника. Проворным движением он сунул руку в карман. В воздухе, в котором давно уже витал дух смерти, блеснул металл

«Господи! Почему все так?!». За секунду у Веры в голове пронесся ураган мыслей. Яхты, замки, острова — роскошь, к которой она стремилась всегда, но так и не смогла до нее дотянуться. Она не раз приближалась к богатству, стояла в полушаге, почти касалась его, но оно исчезало, словно призрак, оставляя вместо себя нищету и унижения.

Всплыл образ Олеси Сырниковой. «Ты хочешь получить все и сразу», — наставляла она, — «а так не бывает». Олеся еще что-то говорила про образование, необходимость работать и добиваться всего своим трудом. «Это она, она во всем виновата! Если бы не Сырникова, у меня было бы все».

— Все и сразу. — Эти слова Вера произнесла вслух. Ее тело тут же обмякло и упало в траву.

Вера не сомневалась: Сырникова обязательно сообщит Анатолю про ее прошлое и настоящее. Эта крыса считает своим долгом оповещать потенциальных женихов об ее образе жизни. Ведь это Олеся виновата в том, что ее бросил Димитрис. Если бы она не рассказала ему про работу на веб-сайте, все сложилось бы иначе: она, Вера, была бы сейчас хозяйкой особняка и купалась бы в лазурном море удовольствий. Ей не пришлось бы пережить тех лишений и страданий, которые посыпались на нее снегопадом после разрыва с греком.

Анатоля терять нельзя. Он состоятелен, молод и хорош собой. Богатство, правда, в перспективе — когда Анатоль унаследует имущество деда, но старику не долго осталось. К тому же, Анатоль по-детски наивен: ему можно задвинуть любое вранье — примет за чистую монету. Лох чилийский. И, кажется, он ее любит. На этот счет Вера сомневалась потому, что ее давно никто не любил. Сама она разочаровалась в этом чувстве еще в юности, когда безответно влюбилась в женатого мужчину. Жаль только, что Анатоль не поймет ее и не примет такой, какая она есть: прожженной охотницей за чужими деньгами, пренебрегающую всеми нравственными принципами.

Можно было бы надеяться, что все обойдется, если бы Анатоль не был знаком с Сырниковой. Самое паршивое, что она видела у него Олеськин адрес. Эта жаба всучила таки ему свои координаты, и наверняка записала его. Надо было плюнуть на все и бежать за Сырниковой следом, когда та бросилась в холл любезничать с Анатолем. Удивительно, что еще тогда Олеся не посвятила его в подробности ее жизни.

О том, чтобы по-хорошему договориться с Олесей, Вера даже не думала. Это не представлялось возможным. Если Сырникова сразу не раскроет Анатолю глаза, то обязательно сделает это потом. Что и говорить, подруга у нее потрясающая. И где она таких находит?

Вывод был не утешительным: пока есть Олеся, ее шансы выйти замуж за Анатоля близки нулю. Похоронить свои планы Вера не могла, она предпочла похоронить подругу.

Накануне она позвонила Сырниковой и предложила встретиться.

— Как ты завтра? Давай, я заеду к тебе. Посидим, поболтаем.

— Конечно, Верунь! Я как раз приду с работы рано — у меня местная командировка. Думаю, часам к трем буду дома.

Вере всегда нравился дом, в котором жила Сырникова: красивый, с высокими потолками и с колоннами в просторных парадных. Стены в квартирах толстые, с хорошей звукоизоляцией: хоть песни ори во весь голос — в соседней комнате будет тихо. Еще у Олеси был камин. Громоздкий и обшарпанный. Жила бы Вера в такой квартире, она бы непременно сделала бы его украшением интерьера. В том, что подруга жила в хорошем доме в центре, а она в хрущевке на окраине, Вера видела несправедливость. Сырникова раздражала ее все больше.

Над способом убийства Вера долго не раздумывала: огнестрельного оружия она не имела и никогда им не пользовалась, от холодного много крови и результат выглядит не эстетично. Идеально бы подошел яд, но Вера не планировала заходить вместе с Олесей в ее квартиру, чтобы не быть замеченной соседями. В каком-то кино она видела, как хрупкая девочка-подросток набрасывает на шею здоровенного мужчины скакалку, и легко его душит.

Вера пришла заранее и, чтобы не попасться никому на глаза, заняла пост за колонной. При появлении Сырниковой она выплыла из темноты, и сделала вид, будто недавно зашла в парадную.

— Олеся! — заулыбалась Вера. — Пойдем, что покажу!

Она повела подругу за собой в подвал. Вяло сопротивляясь и ничего не понимая, Сырникова пошла следом.

— Куда ты меня тащишь?

— Пойдем. Там котята. Пушистые, как ты любишь.

— Какие котята?

В нос ударил спертый подвальный воздух. Подруги стояли в полутемном помещении среди водопроводных труб и оставленных кем-то коробок. Рука Веры не дрогнула. Она проворно накинула на шею Олеси припасенный резиновый шнур и с силой его затянула. Когда тело Сырниковой рухнуло на пол, Вера хладнокровно проверила пульс, и, убедившись в том, что подруга мертва, освободила ее от удавки — так Олеся больше походила на живую.

Ответ экспертов подтвердил показания Бондарева: Вера Байнарович, была на месте убийства Сырниковой. На одежде потерпевшей и в подвале остались микрочастицы, подтверждающие присутствие Байнарович. Характер затягивания шнура указывал на то, что им орудовал человек Вериного роста и комплекции.

У следствия были все основания, чтобы считать убийство Сырниковой раскрытым. Хотя мотивы его оставались не установлены. Никто не мог дать ответ, почему Вера убила Олесю.

— Как же так закрывать дело, когда не ясен мотив? — сетовал Носов. — Андрей Денисыч, разве тебе самому не интересно, что двигало Верой? Они ведь были подругами.

— Особенности женской дружбы, — философски заметил Атаманов. — Но дело еще закрывать рано — оно в одном производстве с убийством Байнарович.

— Осталось только установить, кто и за что убил саму Веру, — вздохнул Носов. В этом плане у них ничего не было наработано. Даже не знали, в какую сторону думать.

Если в случае с Байнарович все было покрыто густым туманом неразгаданных тайн, то с Николаем, напротив, дела обстояли предельно просто. Мотив Онищенко лежал на поверхности: квартира сестер Сырниковых. Николай его и не скрывал. Сначала он от всего открещивался, и пытался изобразить полное непонимание происходящего, но очень скоро ему пришлось пересмотреть свою линию поведения с тем, чтобы заработать смягчение приговора. Показаний Бондарева и шила, выданного ему в качестве оружия, было достаточно для предъявлений Онищенко обвинения по статье, предусматривающей наказание за организацию покушения на убийство.

На этот раз Богданов позвонил сам. Звонок был неожиданным, и вызвал у Марата тревогу.

— Какие-то неприятности? — обреченно спросил Марат. Он уже привык к тому, что в последнее время на него валится один негатив.

Недавно к нему приходили из милиции. Смазливый лейтенант, молодой и въедливый — Александр Носов. Про Сырникову ни слова. Интересовался его личной жизнью: что да как. И все издалека спрашивал. С кем жил, почему расстались. Какая, к черту, личная жизнь, когда на работе творится не весть что.

— Нужно срочно встретиться, — серьезный голос Стаса не предвещал ничего радужного.

В баре на Садовой за чашкой крепкого кофе Марат слушал рассказ Богданова о последних событиях, связанных с Сырниковой и ее окружением. По ходу повествования лицо Гизатулина приобретало скорбное выражение. Напиток казался отвратительно пресным и не шел в горло.

Как и было оговорено, после гибели Сырниковой люди Богданова продолжали вести наблюдение за французом — Виктором Кардашем. В последний раз его видели в одном из дворов Выборгского района. Он сел в старые «Жигули» четвертой модели и направился в сторону центра. По дороге Виктору удалось уйти от наблюдения.

— Как выяснилось, этот автомобиль Кардаш угнал. Позже четверка была обнаружена брошенной около Шуваловского парка. Но это еще не все. В тот же вечер в парке была убита женщина — Вера Байнарович, которую видели у метро Озерки, садящейся в эту машину. В связи с открывшимися обстоятельствами я вынужден обо всем сообщить в компетентные органы. Надеюсь, вы понимаете, что мне придется рассказать и о нашем с вами договоре, в том числе, и о взломанном электронной почте.

— Да, конечно. Раз такое дело, тут вопросов быть не может. Поступайте, как это требует закон.

Из-за столика Марат вышел совершенно разбитым. Его любимый кофе с амаретто остался не тронутым.

— Если так пойдет и дальше, совсем разучитесь работать, — ворчал Атаманов на свою команду, но вид у него был довольный — только что он закончил беседу со Станиславом Богдановым.

Сведения, которые передал в РУВД Стас, оперативникам очень пригодились. В деле появился новый фигурант — Виктор Кардаш, — о котором до этого они не слышали. Сразу прояснились многие обстоятельства, не понятные ранее. Для полной ясности, требовались показания самого Кардаша, место нахождения которого пока оставалось неизвестным. Но это тревоги не вызывало — по опыту сыщики знали: рано или поздно, Виктор себя обнаружит. Особенно, если он считает, что сработал чисто, и о его причастности никто не догадывается. Тогда можно надеется, что преступник расслабится, и не будет утруждать себя излишней конспирацией.

Вызывала интерес заварушка с электронной почтой финансового директора, благодаря которой к работе подключился Богданов. Кто и зачем копался в письмах Гизатулина, так до конца выяснено не было. Настораживало то, что прослеживалась непосредственная связь с Олесей Сырниковой.

— Богданов уверен, Сырникова к истории с почтой финдиректора отношения не имеет. Но фактов у него нет — одни домыслы.

— Может, в этом и кроется причина, по которой ее убили? — предположил Костров, которому тоже не нравилось, что в деле не найден мотив. — Верой мог кто-то руководить, использовать ее вслепую.

— О взломе ящика Гизатулина сложно что-то говорить. По счастью, искать взломщика — не наша задача. Пусть этим занимается служба безопасности концерна.

— С самого начала было понятно, что ноги растут из «Парадиза». Я до сих пор уверен, что причины убийства Олеси каким-то образом переплетаются с ее работой, хоть это и сделала Байнорович. — Саша Носов продолжал лелеять свою первоначальную версию.

— Там все переплетается в единый узел. Не хватало сейчас заняться его распутыванием — убийца установлен, и этого достаточно. Лучше направьте энергию на поиски Кардаша. — Андрей решил закончить совещание, которое начинало скатываться в пустое разглагольствование. — Не ждите, пока преступника найдут по ориентировкам. Попрошу всех составить планы розыскных мероприятий.

Удача сама шла в руки. Как только Яне стало известно, что Сырникову поставили на «СтальМет», она решила непременно этим воспользоваться. Такого случая больше могло не быть. Пококетничав с программистами из группы Сырниковой, Яна узнала ситуацию на объекте: программу установили почти на всех рабочих местах «СтальМета», остались только компьютеры администрации и финдиректора, в том числе. Как нельзя кстати у «Парадиза» образовался очередной сверхсрочный проект — какой-то пансионат, на который решили направить специалистов со «СтальМета», и Сырникова осталась заканчивать работу в одиночестве.

Чтобы иметь возможность работать дома, Марату на его домашнем компьютере организовали удаленный доступ. Финдиректор мог, не вставая с дивана, просматривать документы, словно находился у себя в офисе. Все пароли Яна давно знала — она не раз видела, стоя у него за спиной, как милый одним пальцем набирает на клавиатуре свое любимое ругательство.

Следовало поторопиться: по графику, пуско-наладка на «СтальМете» должна была закончиться в ближайшие два дня. Как сказали программисты, планировалось сначала установить программу в помещениях второго этажа, на котором находился кабинет финдиректора. Отсюда Яна определила, когда Сырникова будет работать с компьютером Марата. К прочим удовольствиям, в этот день Марат после обеда собирался покинуть офис, чтобы отправиться по каким-то важным делам. Об этом он обмолвился на кануне, когда они с Яной ужинали. Яна тогда от радости заулыбалась. Марат улыбку любимой принял на свой счет.

Для реализации своего коварного плана Яна отпросилась с работы и поспешила в квартиру к Марату. Она включила компьютер и набрала нехитрый пароль. Ей стали доступны все финансовые документы «СтальМета». Если бы Яна разбиралась в бухгалтерии, она бы непременно что-нибудь проделала с этими файлами, чтобы проступок Сырниковой выглядел наиболее тяжким. Для того, чтобы вредить, надо знать как, иначе можно погореть. Она не стала рисковать, и решила обойтись почтой. Хоть переписка и не так важна, как финансовые отчеты и счета, зато большая вероятность, что диверсия сработает наверняка — очень сложно будет не заметить следов вторжения.

По расчетам Яны, скандал в «СтальМете» должен был разразиться уже на следующий день, а за ним последовать незамедлительное увольнение Сырниковой. Но почему-то на объекте все было тихо, в «Парадизе» о взломанной почте клиента тоже ни гу-гу. Марат ходил хмурый и злой, на вопросы не отвечал, только отмахивается. А Сырникова по-прежнему отсвечивала широкой улыбкой, в ожидании медали за успешную работу.

Гражданина Франции Виктора Кардаша задержали при прохождении паспортного контроля в аэропорту.

Казалось, он ничуть не удивился, когда появились люди в штатском и отвели его в сторону, чтобы не сеять тревогу среди добропорядочных пассажиров.

Наработки группы Богданова стали основным материалом при раскрытии убийства Веры Байнарович. Доказать вину Виктора не составило большого труда: против него нашлось столько улик, что их хватило бы на три уголовных дела. У следователя к арестованному было всего несколько вопросов, внятных ответов на которые он получить не смог.

— За что вы ее убили?

— За сущность и склад характера.

— Разбитый камин — ваших рук дело. Чем он вам не угодил?

— С детства не терплю камины, особенно такие огромные.

Расправившись с Верой, Виктор и не думал скрываться. Будучи самоуверенным и решительным, он не привык прятаться и переживать. Предпочитал все просчитывать и действовать дерзко. Он не сомневался, что нигде не засветился и никто его искать не станет. Кардаш уже убивал однажды — у себя в Париже одну куртизанку. Она, как и Вера походила на его мать. Тогда Виктору все сошло с рук — французская полиция на него выйти не смогла. Безнаказанность позволила ему уверовать в свою неуловимость. «Главное, подойти к делу с умом и нигде не светиться», — считал он. — «Люди — вот основной источник всех проблем. Не допускать распространение о себе никакой информации. Тогда ни одна ищейка не обнаружит».

Все так бы и было, если бы Кардаш не попал в поле зрения группы Богданова. До этого оперативники не знали о существовании Виктора. Они подозревали о присутствии неизвестного, который был в квартире Сырниковых в день гибели Олеси, но кто он и где его искать никто предположить не мог.

Пасмурным первомайским утром Анатоль брел по пустым набережным Невы. Ночью были заморозки, и на асфальте блестели тонкие льдинки. Через месяц наступало календарное лето, а город никак не хотела оставлять зима. Настроение Анатоля было под стать погоде: такое же мрачное и тоскливое. Пол часа назад он покинул отделение милиции, где провел последних два дня. Высокий худощавый майор, подписывая пропуск, сообщил, что «претензий к нему нет». Зато у него были претензии и вопросы, ответы на которые предстояло найти самому. Анатолю изначально не понравилась затея с поиском колье. Он был реалистом и не верил, что такая ценная вещь долгие годы будет лежать в камине, дожидаясь своего законного хозяина. Удел драгоценностей — исчезнуть без следа, сея вокруг себя несчастья. Куда делось колье и у кого оно, Анатоля не волновало — он не считал его своим и не строил относительно него планов. Вызывало интерес другое: Катерина. Та самая Катерина, которая вывезла его деда из России. Ее жизнь, окружение, связи. Она была своей в семье Ипатовых, и, была вероятность, что у ее родственников остались какие-то вещи его семьи.

Анатоль знал, как действовать дальше. Он обратился в то же сыскное агентство. «Желтая такса» не разочаровала: скоро он листал длинные списки, в которых переплетались судьбы людей, имевших отношение к Ипатовым и к Катерине. Родни Анатоля в России не осталось — всех уничтожила железная машина нквд. Это подтвердили и в «Желтой таксе». Родственники Катерины погибли в блокаду. Остались только знакомые. В отчете была выделена фамилия Римы. Рима Сагальская — наиболее близкая подруга Катерины. Она умерла двадцать лет назад, но были живы ее дочь и внуки. Анатоль не раздумывая, решил начать знакомство именно с них, уже хотя бы потому, что Рима приходилась двоюродной сестрой Юноне Роллер, чью фамилию он теперь носил.

Анастасия Марковна была почти ровесницей его деду, но выглядела старше на десяток лет. Она жила одна в маленькой, скромно обставленной квартирке на городской окраине. Анатоль с трудом отыскал ее дом среди безликих новостроек спального района. Выцветшие близорукие глаза, трясущиеся пальцы, старушка с трудом передвигалась по комнате. Он усомнился в успехе своего визита. Анатолю стало неудобно тревожить расспросами престарелую хозяйку, и он уже решил откланяться, но Анастасия Марковна наотрез отказалась отпускать его без чая.

Аромат мяты и пышки с яблочным вареньем. Такого вкусного чая не подавали ни в одном парижском ресторане. Мягкое творожное тесто под хрустящей корочкой таяло во рту, варенье янтарного цвета капало на блюдце. Анатоль с аппетитом ел выпечку, отхлебывая горячий чай из хрупкого фарфора. Чашка с красными петухами, пальцы в сахарной пудре — Анатоль чувствовал себя по-домашнему уютно, как в детстве. Он искренне похвалил угощения, отчего Анастасия Марковна растрогалась.

Вопреки производимому впечатлению, пожилая дама хорошо помнила минувшие годы и охотно о них рассказывала. Она принесла из комнаты внушительных размеров бумажный пакет, в котором хранила фотографии. Бережно вытаскивала одну за другой, и, попутно комментируя, раскладывала их на столе. Преимущественно черно-белые, потрескавшиеся и затертые снимки почти столетней давности. Вот Рима Сагальская в юности — стройная и статная со строгим взглядом. Рима с маленькой Анастасией на руках. На потрепанном прямоугольнике фотокарточки плотное лицо, прямой взгляд из-под густых бровей — Катерина. У деда есть точно такая же, она же единственная, на которой запечатлена его неродная прабабушка в молодости. Следующий снимок прокатился в душе Анатоля теплой волной. Он сам не понял, отчего так взволновался. Чернявая, словно цыганка, грустный тонкий лик — с пожелтевшей фотографии большими пронзительными глазами на него смотрела Юнона. Юнона Роллер, передавшая ему свою фамилию, безмолвная хранительница колье английской принцессы.

Анастасия Марковна Юнону, приходившуюся ей двоюродной теткой, в силу возраста не помнила. Зато Рима часто вспоминала сестру. Она рассказывала про союз, связывающий их троих: Риму, Нону и Катю. О том, как они дружили и поддерживали друг друга. Анастасия Марковна знала, что Катя после смерти Юноны взяла ее паспорт и стала Юноной Роллер. Поэтому, услышав по телефону, что с ней хочет встретиться Анатоль Роллер, очень обрадовалась — это была нить из прошлого, которым пожилая женщина очень дорожила.

О колье дочери Римы ничего известно не было.

— Как ты сказал, в камине? — переспросила она и задумалась. В доме на Разъезжей Анастасия Марковна никогда не была, но знала о нем со слов матери. В комнате Юноны, действительно, был камин. Большой, занимающий много места и не исправный. Он имел невзрачный вид, и хозяйка мечтала от него избавиться.

— Толенька, в камине колье никогда не было. Катерина спрятала его в другом месте, и я, кажется, знаю, где.

1934 год. Ленинград

Находиться в чужой квартире всегда неловко, если пришел туда без ведома хозяев. Взяв паспорт Юноны, Катерина поторопилась покинуть ее дом, но опоздала — по коридору шагали незваные гости. В отличие от нее, они смущения не испытывали. Как только Катя поняла, что в доме нквдешники, сразу вспомнила про колье, которое носила с собой. Попадись она с драгоценностью, без всяких сомнений, была бы расстреляна. Первое, что пришло на ум — это камень. В торцевой стене был дефект — небольшая выемка, в которую по причине отсутствия кирпича нужной формы, был вставлен камень. Потрескавшуюся стену много раз красили, но трещины все равно оставались, и маскировали собой вставленный камень. Если знать способ, то его можно было легко вытащить. Между стеной и камнем оставалось пространство, в котором Юнона раньше прятала от строгих маминых глаз девичьи записки. Катерина и Рима под страшным секретом были посвящены в существование тайника. Повзрослев, Юнона о хранилище забыла: скрывать было нечего и не от кого — мама давно умерла.

Катя едва успела вставить камень на место, как в комнату ворвались сотрудники нквд.

Дворы рабочих кварталов всегда и везде, как правило, служат благоприятной почвой для взращивания из подросткового племени не самого лучшего слоя общества. Окраины Парижа, где нашли пристанище Катерина с пасынком, не были исключением. Социально опасная среда малолетних беспризорников и детей маргиналов магнитом притягивала юного Ивана. Запряженная в работу Катерина не могла заниматься его воспитанием. Все, что она сумела сделать, это устроить его в школу и выкроить деньги на частные уроки русского языка, обучить Ивана которому она считала своим долгом. К счастью, преподаватель брал за занятия символическую сумму, поскольку сам был из России и обучение русскому рассматривал в качестве миссионерства. Ваня был добрым и внимательным мальчиком, эмоциональным и чувственным. Он любил свою приемную мать, и для нее отдушиной. Вместе с тем, он отличался редкостной безалаберностью и ленью. Учеба его совершенно не интересовала. В школу он ходил толь ради Катерины. Вся жизнь в его пятнадцать лет была сосредоточена на дворовом братстве, игры которого со временем становились все опасней. Если раньше шалости юных бездельников ограничивались порчей стен и без того обшарпанных домов, то теперь оголтелая команда развлекалась грабежом одиноких прохожих. Безнадзорный Иван скользил по лезвию ножа и вот-вот должен был угодить за решетку. Так бы и случилось, если бы Катерине не выпал сказочный шанс, в корне и безвозвратно поменявший их с Ваней жизнь. Это было божьей милостью, царской наградой за все трудности и невзгоды, которые Катя стойко вынесла вопреки колючей судьбе.

Катерине было почти сорок, когда в ее вдовье окошко бархатной перчаткой постучалась любовь. Она пришла наниматься на работу в особняк, хозяином которого был пожилой граф. Статный, благородный, с открытым взором пепельных глаз, он покорил Катерину галантностью и хорошими манерами. Такие обходительность и учтивость были присущи только Арсентию Ипатову, расстрелянному отцу Ивана. Граф сумел разглядеть в Катерине тонкую, чуткую натуру, одновременно сильную и страстную. Ему было безразлично ее простое происхождение и недостаточное образование, главное, что от этой женщины исходило душевное тепло, которого так ему не доставало.

Катя радовалась, что рядом с Иваном появился мужчина — воспитанный и мудрый — очень похожий на его родителя. Безусловно, смена обстановки и влияние графа сыграли свою положительную роль — лишенный сомнительного общества несовершенных гангстеров, Ваня сильно изменился. Но все же, время было безнадежно упущено, и нагнать пробелы в воспитании не представлялось возможным.

Катерину очень огорчало равнодушие Ивана к русскому языку.

— Как ты можешь так относиться к памяти своих родителей? — сокрушалась она. Иван не понимал, зачем ему русский, когда он живет во Франции. Неохотно, но он все же шел на уступки и худо-бедно осваивал с трудом произносимые слова. Иван Арсентьевич проникся трепетными чувствами к России только в зрелости. Тогда он серьезно принялся изучать не только русский язык, но и историю страны, где родился. Он обставлял свое жилище предметами, советского, а потом российского производства: картины русских художников, сервизы Ломоносовского завода, полотенца с национальными узорами. Стеллажи были заполнены книгами на русском языке. Если бы до этих дней дожила его приемная мать, она непременно обрадовалась бы такому событию.

В то время, когда Катерина решила рассказать сыну Ипатовых об оставленном в России колье, Иван по-русски говорил через пень колоду.

— Колье лежит за камнем в стене, — втолковывала она ему. — В комнате у Юноны. Запомни: Юнона Роллер. Город Ленинград, Разъезжая улица, восемнадцатый дом, квартира девять. — О колье Катерина рассказывала на русском, впрочем, как и всегда, когда говорила с Иваном.

Она просила ничего не записывать — такие тайны нельзя доверять бумаге, их надо держать в памяти. Слова Катерины Иван не воспринял всерьез: она была в летах и в последнее время ее рассуждения часто были не понятными и пространными, особенно, когда речь заходила о России.

Бесшабашный повеса, Иван Роллер рано женился и быстро развелся. Позже вступил во второй брак, в котором у него появилась дочь Анна. Судьба Анны сложилась неудачно. Она погибла, не дожив до тридцатилетия, и оставила Ивану, рожденного вне брака, Анатоля.

Лишь спустя годы, Иван задумался о тайне, переданной Катериной. Все, что осталось в памяти, это название города и имя — Юнона Роллер, в комнате которой в камине лежит колье. Что-либо уточнить не представлялось возможным — Катерины уже не было в живых. В последующем он так и сказал Анатолю, но уже по-французски: — Колье в камине.

Иван Арсентьевич давно мечтал посетить родину, но холодная война и железный занавес не оставляли никаких шансов. Потом пошатнулось здоровье, и пуститься в поиски семейной реликвии самостоятельно старик не мог.

Анатоль стоял перед выбором: рассказать о тайнике милиции или, ничего никому не сообщая, попытаться самому добыть колье. Внезапно его охватила брильянтовая страсть. В глазах загорелся азарт, пятки жгло — хотелось бежать на Разъезжую, чтобы отодрать от стены камень Юноны. Ладони вспотели, дыхание участилось, фантазия рисовала буйные картины. Анатоль не подозревал в себе склонности к авантюризму. Усилием воли он заставил себя остановиться — сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти, чтобы прекратить поток пагубных мыслей. Наваждение стихло, и он взглянул на ситуацию иначе. Опять явиться в ту же квартиру, из-за которой у него началось знакомство с милицией? Одного раза оказалось не достаточно? Он так легко выпутался только потому, что иностранец. Если лезть на рожон, французское подданство больше не поможет — замотают по допросам и следствиям. А таможня? Даже если ему удастся добыть колье, то вывезти его из страны он не сможет. Да и вообще, с чего он взял, что оно там лежит? В нем снова заговорил авантюрист. По-дьявольски тихо он искушал заглянуть в тайник и забрать колье. Но тут же был перебит голосом разума, советовавшим сообщить о камне следователю. Был еще и третий вариант, сродни соломонову решению: ничего не предпринимать, оставить все как есть. Учитывая, что общение со стражами правопорядка произвело на Анатоля не самое приятное впечатление, он думал поступить именно так. Вернуться во Францию, выбросив из головы королевские цацки.

Брильянты приносят несчастье — всплыло в его памяти накануне отлета. Где он слышал это изречение, и кто его придумал, Анатоль не помнил. Он знал одно: из-за колье уже погибли две женщины, и, может быть, не только они. Неразгаданная тайна и большие деньги всегда влекут за собой шлейф смертей. Он принял решение. Достал из кармана визитку майора Атаманова и набрал его номер.

Даша, напарница Байнарович по работе на сайте, попала в неприятную ситуацию. И этому поспособствовала Вера своим внезапным решением оставить все, и умчаться в Грецию за лучшей долей. В одиночку расходы за съем квартиры и оплата услуг Интернет-провайдера оказались непосильными. Угнетали долги, набравшиеся за все по не многу, которые теперь отдавать стало не с чего. Когда Вера уговаривала ее работать на себя, она развернула перед ней такой заманчивый проект скорого обогащения, что не размечтаться Даша не могла. Она мысленно давно потратила, заработанные деньги на кучу нужных и приятных вещей. В ее фантазиях была шубка, серьги с сапфирами и такой же кулон, новые платья из бутиков. При хороших барышах, к концу года можно было рассчитывать на машину. Правда, на одну из самых дешевых моделей, но зато иномарку. В перспективе маячила покупка квартиры. Вера говорила, что раньше веб-модели за три года легко могли накопить на квартиру. В это не очень верилось, но Байнарович убеждать умела. Когда речь идет о воплощении желаний, раньше казавшихся недостижимыми, здравый смысл отступает. Со всем пригрезившимся благополучием, машиной и собственной жилплощадью пришлось расстаться. Даша была брошена с балкона своего высоченного воздушного замка на серый асфальт Российского проспекта, на котором находился салон «Клубничка». Возвращаться, и работать на «на тетю» не хотелось до дрожи в коленках. Одна мысль о том, что придется идти на поклон к менеджеру, которая «еще подумает» брать ее или нет, вызывала гамму самых скверных чувств. Со многими девчонками-моделями Даша рассталась очень прохладно. Она уходила сопровождаемая косыми взглядами и шепотом колкостей. Но в этом по большому счету сама была виновата — расхвасталась будущими заработками и раскритиковала коллег, остающихся в салоне. Провожали ее враждебно, но тогда она чувствовала себя победительницей. Встретят еще хуже, и ощущение будет, как у побитой собаки.

Как бы это ни было противно, но в «Клубничку» все-таки идти пришлось. Даша бы предпочла другой салон, но это потребовало бы материальных затрат на регистрацию, создание своего аккаунта, раскрутку и прочие поборы. А денег и так не было. Все случилось в точности так, как она и предполагала. Менеджер, вдоволь наглумившись, снизошла и разрешила вернуться «завравшейся, бестолковой овце». Коллеги хихикали и вслух обсуждали ее потрепанный гардероб. Самолюбие было растоптано, гордость забыта, обида кипела и была готова вылиться с потоком слез. Из последних сил Даша держалась, чтобы не разрыдаться. И во всем была виновата Вера. Это она поставила ее в такое положение. Ради собственной выгоды вытащила из салона, запудрила мозги и бросила, когда перестала нуждаться в напарнице. Самое отвратительное, что Вера была в шоколаде: в цивилизованной Греции, при богатом женихе и с умопомрачительными перспективами. Выйти замуж за иностранца — Дашина давнишняя цель и хрустальная мечта. Жизнь за границей, представлялась ей сказкой. Но она не умела, как Вера заводить знакомства с нужными мужчинами, выпрашивать у них подарки и приглашения в гости. Она всегда с завистью слушала Веркины рассказы о разных странах, в которых той довелось побывать. Даша догадывалась, что подруга сильно приукрашивает события, но это ничего не меняло: за границу Вера ездила, и это главное. Ей тоже очень хотелось куда-нибудь уехать: в Испанию, Италию, на Кубу… Хотя бы в Финляндию. Даша вообще никогда не покидала страны, если не считать поездки на Украину, откуда она была родом, и чего всегда стеснялась.

По началу, после возвращения в «Клубничку» приходилось экономить на всем: гардеробе, кафе, и что особенно раздражало, на косметике. Все валилось из рук, клиенты шли неохотно, а заработок был почти нулевым. Менеджер грозила увольнением по причине ее убыточности. В наиболее напряженный период нервы у Даши не выдержали. Она закурила впервые после пятилетнего перерыва. В результате бессонной ночи: разбитость, серое лицо с кругами под уставшими глазами и гора окурков на кухни. «Почему я должна мучаться, когда эта кикимора наслаждается жизнью?», — пришла в ее уставшую голову мысль. Адрес электронной почты Димитриса она подсмотрела, когда Вера, хвастая своим женихом, показывала его письма. Она решила преподнести удачливой подруге свадебный подарок — написать греку об образе жизни его невесты. Даша на краски не поскупилась, и была перед Димитрисом откровенна, как на покаянии. Ей даже привирать не пришлось — Верочку при всем желании нельзя было назвать святой. А уж приложенные пикантные фотографии и ссылка на сайт, на котором Вера трудилась, развлекая клиентов, не оставляли подруге никаких шансов спасти репутацию. Сделав дурное дело, Даша почувствовала умиротворение и настроение ее улучшилось. Потом, как-то незаметно, жизнь стала налаживаться. Золотой дождь удачи на нее не пролился, но несколькими капельками все же оросил. Однажды Даша получила письмо, в котором один датчанин приглашал ее к себе. Датчанин был в солидном возрасте, имел средненькую должность в какой-то фирму и серьезные намерения. Он нашел Дашино портфолио на сайте знакомств, и счел ее подходящей для себя партией. Немного поколебавшись — все-таки не о престарелом клерке она мечтала, — Даша стала готовится к поездке. Как бы это было не прискорбно, она понимала: ничего лучшего ей не светит. Надо брать, что дают, иначе и этого не предложат. Для того, чтобы получить нечто значительное, стать богатой и жить в роскоши, нужно обладать Веркиной настырностью, беспринципностью и нахальством. Как же она завидовала Вере, как ей хотелось оказаться на ее месте!

Даше стало интересно, получилось ли у Веры что-нибудь с Димитрисом, и как тот отреагировал на ее донос. Верин аккаунт на сайте «Клубничка» давно был не активен — еще с тех пор, когда они с ней в последний раз виделись. Это могло значить, что Вера либо перебралась на другой сайт, либо она замечательно устроилась и не нуждалась в работе. Первый вариант Дашу устраивал больше.

После поимки Виктора Кардаша в деле Сырниковой и Байнарович вскоре была поставлена точка. В отделе Атаманова образовалось затишье, и сотрудники, наконец, получили возможность взять отгулы, которых накопилось столько, что у некоторых в своей сумме они превышали отпуск. Когда на стол Андрея легло сразу три заявления по этому поводу, зазвонил городской телефон.

— Объявился наш французский друг. Он имеет что нам сообщить, и порывается приехать. Сказал, что будет через пол часа.

Оперативники переглянулись: история заканчиваться не собиралась, невзирая на то, что они собирались отдохнуть.

— Уматывал бы уже в свой Париж. Нечего нам раскрываемость портить. К бабке не ходи — проблем подкинет, — заворчал Юрасов.

— А может, напротив, поможет решить, — оптимистично предположил Миша.

— Помогать не надо. Достаточно не создавать новых.

Анатоль появился, как и обещал, ровно через тридцать минут. Он вытащил из пухлой папки бумаги, полученные в «Желтой таксе» и стал рассказывать, все, что знал о колье принцессы Алисы, начиная с истории своей семьи. Его слушали, не перебивая — всем было интересно узнать про драгоценности, оставленные в тайнике семьдесят лет назад.

— Про колье — это правда? — спросил Костров, когда француз закончил рассказ.

— Думаю, да. В то, что оно до сих пор находится в стене, я не верю. Но, что Катерина его туда спрятала, нет оснований сомневаться.

— Теперь понятны причины разрушения камина. Кардаш и не догадывается, что его подвело нежелание Ивана прилежно изучать родной язык, — прокомментировал Шубин.

Разрушенный камин совершенно выпадал из логики. Не найдя объяснений, сыщики списали этот факт на намерение отвести глаза в купе с хулиганством.

— В молодости дед пренебрегал русским, и это очень беспокоило Катерину. Чтобы привить своему приемному сыну знание языка, она разговаривала с ним только на русском. Слова «камень» и «камин» в вашем языке созвучны, в то время, как на французском они произносятся совершенно по-разному, и их перепутать невозможно. Я понимаю деда — мне самому язык давался с большим трудом. Иван Арсентьевич в свое время настоял, чтобы я его освоил. Но я не жалею, что посвятил изучению русского уйму времени. Он мне пригодился хотя бы в работе.

Охваченные юношеским азартом, сыщики стояли в гостиной Сырниковых, и, затаив дыхание, наблюдали за работой экспертов. Анатолю позволили присутствовать при эпохальном событии. Он устроился в плетенном кресле рядом с хозяйкой квартиры. Элина, в отличие от набежавшей толпы, никаких волнительных чувств не испытывала — одно раздражение. Происходящее ей совершенно не нравилось: на ее глазах большими пластами отдирали обои, которые они выбирали еще с матерью. После того, как на полу образовалась гора разноцветной бумаги, милицейские вандалы принялись ковырять стену. К этому моменту она имела довольно неприглядный вид: неровная, с трещинами и намертво приклеенными бумажными клоками. Кое-где пестрели газетные листы. На одном из них отчетливо виднелась дата: июнь1954-го.

Никто точно не знал, в какой части должен быть вставной камень, и поэтому искали по всей стене. Определить с виду место тайника не представлялось возможным: за минувшие годы стена пережила не один ремонт, который, судя по всему, не пошел ей на пользу. Скептически настроенный следователь Мостовой с сомнением смотрел на работу группы: он изначально отнесся к новости о колье с большим недоверием.

— Если через десять минут ничего не обнаружится, сворачиваемся. Хотя и так ясно, что занимаемся ерундой. Вечно ты, Атаманов, втянешь в какую-нибудь авантюру. И чего я с тобой связался?!

Андрей промолчал. Он и сам начал сомневаться в результативности затеи. «Может, и не было ни какого колье вовсе?», — думал он. — «Или камня этого не было, а колье лежало в другом месте. В камине, например. Вся эта игра слов — не более, чем догадки. Драгоценность мог взять тот же Кардаш, а затем перепрятать. Или колье нашли за долго до него».

Поток его размышлений был прерван тихим, как шорох сообщением:

— Кажется, есть.

Все тут же обратили взоры на говорившего, словно тот уже держал в руках бриллианты.

— Вот он, камень Юноны, — оперативник очищал от небрежно наложенного цемента участок стены в левом нижнем углу.

В кирпичную стену был вставлен обычный булыжник. Чтобы его вытащить, понадобилось приложить усилия — цемент прилип основательно и не позволял камню выйти. За вскрытием тайника следили все — даже Элина перестала демонстрировать надменное равнодушие, и подошла ближе.

Как и говорила Анастасия Марковна, за камнем оставалось полое пространство. Свет карманного фонарика выхватил небольшой сверток. Специалисту, который извлек его из тайника, довелось узнать итог эпопеи на несколько секунд раньше остальных. По легкости тряпицы он догадался, что внутри ничего нет.

— Что и следовало ожидать, — не удержался от комментариев Мостовой.

В тайнике остался лишь платок — колье принцессы Алисы бесследно исчезло.

— На экспертизу, — сказал следователь, имея виду кусок ткани.

Рита Катасонова прилетела в офис на много раньше обычного, и тут же залезла в Интернет. Она с интересом принялась изучать материал о всевозможных ядах. Сеть предлагала информацию об отравах на любой вкус: от ведьмовских наговорных кореньях до последних научных разработок. К настойкам на багульнике Рита отнеслась недоверчиво: багульник — растение простое, сорняковое — вряд ли даст нужный эффект. Более солидная мандрагора отпала в силу своей недоступности. Надежнее было бы приобрести уже готовый, специально предназначенный яд, но в аптеке он не продавался. Пришлось искать эквивалентное вещество, или приемлемый рецепт, чтобы самой изготовить зелье. Рита вскоре расстроилась, и пыл ее немного угас: она не думала, что затея может провалиться на самом старте. По ее расчетам, гораздо более сложными должны быть следующие этапы.

Совершенно забыв о работе, Рита упорно прочесывала всемирную паутину, и ее упорство принесло результат. К обеду она нашла то, что искала. На одном из форумов какой-то умник делился познаниями по части отравлений. Страждущим он обещал помочь советом и для этой цели любезно оставил свой почтовый адрес на Яндексе. Особо не на что не надеясь, Рита написала корифею. Ей ответили. Формула оказалась простой, как грабли. Препараты, которые следовало смешать, имелись в свободной продаже и стоили сущие копейки.

Вечер Рита посвятила фармацевтии. Прилежно сверяясь с бумажкой, она с дотошной точностью ломбардного скряги вымеряла каждый грамм снадобья, и перемешивала в стерильной колбе. У нее получилась жидкость без цвета и запаха, которая очень походила на воду, но была чуть гуще. Ей даже самой захотелось попробовать изделие, чтобы его проверить. Но тогда все теряло смысл: реализовывать план станет некому.

— Егор Александрович! — пропищала Рита надломленным голосом. — Вот, возьмите.

— Что? — оглянулся Егор. Он, как обычно рысью пробегал мимо рецепционной стойки, за которой сидела Катасонова, и совершенно не смотрел в ее сторону.

— К чаю, — робко повторила Рита предложение, протягивая шоколад.

— Благодарю, сладкое не ем, — улыбнулся он и поскакал по своим делам.

У Ритки опустились руки. Три дня она силилась всучить Агееву пропитанную зельем конфету. Ужасно мешала застенчивость, и было сложно подгадать подходящий момент — возле рецепшен начальник отдела появлялся не часто и всегда на бегу. Когда Ритка, наконец, решилась, он взял, да отказался.

Катасонова была бойцом. Хоть слабым, неуравновешенным, но упрямым. Следующими в ход пошли фрукты.

— Это вам! — Рита положила перед Егором яблоко, когда тот подошел к ее стойке забрать корреспонденцию. — Угощайтесь, — произнесла она, криво улыбаясь, подергивающимися губами. Риту, как и следовало ожидать, охватило волнение.

— Спасибо, не стоит.

— Напрасно отказываетесь. Вкусное, сочное яблоко, — нахваливала она отравленный плод, но Агеев уже упорхнул.

На Ритку тяжелой океанской волной опять стала накатывать депрессия. Цель, которая являлась ее вдохновением и источником энергии, отдалялась и таяла на глазах в силу не возможности реализации. Ее план состоял из двух частей. Если воплощение первой во многом зависило от обстоятельств, то второй — полностью от нее самой. Принятая вина за гибель подруг, давила и терзала. Катасонова для себя все решила: жить она не будет — просто не сможет. Вариант, осуществления лишь второй части плана, был нежелательным, бесполезным и крайним. По всему выходило, что именно такой исход наиболее вероятен. Поняв это, Ритка ходила сама не своя, всецело поглощенная печальными думами. Она не торопилась сводить счеты с собственной жизнью, надеясь, что все же судьба предоставит возможность избавить мир от Агеева. И такой случай подвернулся. Пришел факс на имя Егора. Обычно он сам в конце дня забирал, отложенную Ритой, почту. Факс был срочным, и Катасонова понесла его сама.

Агеев сидел в кабинете, и что-то писал, склонившись над бумагами. Он неохотно оторвался от своего занятия, когда секретарь протянула ему факсимильное сообщение. Молча взял его, пробежал глазами и отложил в сторону. Рите ни слова. Она уже хотела уйти, но взгляд зацепился за уголок стола, где стояла пластиковая бутылка с минеральной водой. Рита поняла, почему ее так привлекла эта вода, только вернувшись на свое место.

Как же она забыла: Егор любит минералку! Он постоянно ее пил. Минералка была решением и импульсом к дальнейшим действием. Рассчитывать на то, что Агеев примет из ее рук очередное подношение в виде напитка, Катасонова не стала. Хочет Агеев или нет, а испить отравы ему придется. Пробираться в его кабинет было рискованно и страшно. На много страшнее, чем удалять файлы из компьютера Сырниковой. Но авантюра себя оправдывала.

Рита запаслась пузырьком с зельем, и всегда держала его наготове. Все усложнялось тем, что Егор запирал кабинет, если покидал пределы отдела. Нужно было успеть обернуться за то недолгое время, пока он выходил побродить по отделу. Было бы лучше всего, если бы он ушел обсудить какой-нибудь технический вопрос — выясняя тонкости построения системы, он мог застрять надолго.

Вторник ознаменовался неожиданной удачей. Все складывалось именно так, как ей было на руку. С утра Агеев направился в производственный сектор с кипой каких-то бумаг. К счастью, еще пришли не все сотрудники, и никто Рите не мешал своим присутствием. Не теряя ни минуты, она метнулась к кабинету начальника отдела, и, опасливо оглянувшись, скрылась за дверью. Для конспирации секретарь предварительно постучалась: если что — она шла к Агееву, и знать не знала, что его нет на месте.

Как всегда полумрак, на столе относительный порядок, осиротевшая без кота настольная лампа. Ритка здесь еще никогда не была в отсутствии хозяина. Она взглядом поискала бутылку минеральной воды, чтобы вылить туда яд. Минералки нигде не было. Катасонова шагнула вперед, и оказалась там, куда Егор не позволял заходить никому — за его столом. Она замерла от неожиданности: скрытая от посторонних глаз, на системном блоке сидела крупная велюровая жаба. В органайзере Рита заметила желтую длиннохвостую крысу, а с монитора смотрел огромный черный котяра. Среди живого уголка, который развел Агеев, обнаружилось нечто дельное. Красивая высокая чашка с видами Лондона. «Подарок очередной подружки», — с ненавистью подумала Ритка. Чашка была наполнена минералкой — Егор сделал всего несколько глотков. Она проворно открыла пузырек и щедро плеснула яду. Зелье не торопилось растворяться в воде — облачком повисло в центре чашки. Чтобы ускорить процесс, Катасонова взяла карандаш и помешала им жидкость.

Она заметила, нет, почувствовала на себе взгляд. Дрожь пробежала по спине еще до того, как она его увидела. Агеев вошел по-кошачьи тихо и стоял у порога, наблюдая за действиями гостьи. Риту обожгли его темные с блеском глаза. Она испуганно схватила чашку и поднесла ее ко рту, чтобы выпить содержимое.

— Ты что, сдурела?! — Егор подскочил быстрым прыжком и выбил отраву из Риткиных дрожащих рук.

Послышался звон стекла — разбилась английская чашка: Биг-Бен разлетелся на части. Минералка выплеснулась на стол и залила подписанный договор подряда. Рита медленно опустилась на пол и закрыла лицо руками. Егор присел перед ней на корточки.

В соседней комнате Агеева ждал начальник участка. Оставленный без внимания, вопрос отладки базы данных для банка оскорблено повис в воздухе. Егор, махнув рукой на дела, сидел с секретарем на полу среди осколков фарфора. Они молчали уже пятнадцать минут. Все это время плечи Риты вздрагивали. Егор не знал, что ему делать, чтобы Рита успокоилась.

— Зачем вы это сделали? — она подняла голову и посмотрела на него мокрыми, бирюзовыми на фоне покрасневших белков, глазами.

Агееву стало неуютно. Он не нашел, что ответить, и взял ее хрупкую кисть в свою широкую ладонь.

— Все пройдет, только не совершай глупостей.

— Я хотела вас убить.

— Догадываюсь, — улыбнулся он. — Извини, что помешал.

После того, как Егор неожиданно застиг ее на месте преступления, в сознании Катасоновой что-то перевернулось. Словно промылось окошко, и она увидела в него мир иначе. Сместились акценты и поменялись ценности. Еще сегодня, уверенная, что судьба ее определена, Рита решила, во что бы то ни стало жить дальше. Ненависть к Агееву исчезла, но и любовь к нему не вернулась. Он стал для нее обычным сослуживцем, не лучше и не хуже остальных. Катасонова теперь точно знала: из «Парадиза» необходимо уйти. Не от Агеева, а от себя. Хоть и говорят, что от себя никуда не денешься. Рите очень хотелось все забыть и начать другую жизнь, в которой о пережитых трагедиях ничего никогда не напомнит.

В этот день в Пулково было много пожилых людей. В честь праздника победы авиакомпании подарили ветеранам возможность бесплатного перелета. Анатоль прошел регистрацию на парижский рейс и рассеяно смотрел на взлетную полосу сквозь широкое окно аэровокзала. Он увозил во Францию часть истории семьи Ипатовых — камень Юноны, простой булыжник, подобранный ее матерью на улице в начале прошлого века. Эксперты подтвердили, в ткани, лежавшей в стене, действительно, находилось изделие из драгоценного металла. Сама ткань была изготовлена почти столетие назад и служила носовым платком. Платок, с еле заметной прописной буквой «П», принадлежал Полине Ипатовой. Анатоль многое отдал бы, чтобы его заполучить, но платок был назван вещдоком и отчуждению не подлежал.

Иван Арсентьевич ждал внука с особым нетерпением. Из телефонного разговора он уже знал, что колье пропало, но это обстоятельство не умаляло торжественности встречи. Иван Роллер любил устраивать приемы, и они ему удавались. Особенно он тяготел к стилю девятнадцатого века. Его особняк, и так похожий на дворянское гнездо, по случаю прихода гостей преображался до того, что мог служить декорацией для съемок фильма о дореволюционной России.

К приезду Анатоля Иван Арсентьевич собрал у себя друзей по клубу «Потомков русских эмигрантов» — таких же славянофилов, как и он. Гвоздем программы был внук хозяина с его подробнейшим рассказом о путешествии на их общую родину.

Когда были произнесены помпезные тосты за возрождение далекой России, откушаны аппетитные блюда и испиты первые бокалы, настал выход Анатоля. Молодой человек окинул аудиторию обреченным взором, и как кот Баюн затянул сказ о своих похождениях. Раз колье исчезло, то хранить о нем тайну стало бессмысленно. Он не утаил ничего: рассказал о приводе в милицию, о погибших женщинах, о колье и о камне, служившем дверцей тайника. Камень Юноны лежал на столе и все гости уже успели его осмотреть. После услышанной истории, к камню обратились повторно, но уже с повышенным вниманием.

— Позвольте, не то ли это колье, из-за которого убили Сержа Карминова? — послышался глухой голос Антона Мигалина — отставного комиссара французской полиции.

Иван Роллер и Серж Карминов были друзьями — не разлей вода. Они познакомились еще в юности, когда вместе ходили на занятия по русскому языку к старому профессору Екатеринбургского университета — эмигранта первой волны. Серж так же, как и Иван был русским, но родился во Франции. В отличие от друга — разгильдяя, родной язык изучал охотно и неплохо им владел. Серж вообще отличался прилежностью во всем, чем бы не занимался. Как закономерность, Карминов имел успех. Лучший ученик в школе, затем перспективный студент университета. Ему на роду была написана блестящая карьера юриста. Так бы оно и вышло, если бы не это злосчастное колье и не Московский фестиваль молодежи.

В молодые годы Роллер любил покутить, при этом прилично заливал за воротник. Однажды после вечеринки, где Иван изрядно набрался, Серж, который выпил лишь слегка, пошел его провожать. Дома хмельной Роллер, растрогавшийся заботой друга, не мог не поделиться с ним сокровенным — рассказанной Катериной тайной о колье. Протрезвев, Иван издалека и намеками долго пытал Карминова, не взболтнул ли он чего лишнего? Тот заверял, что ничего особенного в его пьяном бреду не услышал. Слова друга Ивана успокоили, хотя он точно помнил, как с жаром убеждал Сержа в необходимости ехать в Ленинград за брильянтами английской принцессы.

Через два года Москва принимала гостей со всего мира. Лучшие и самые достойные представители молодежи съезжались на фестиваль дружбы. Было естественным, что в состав делегации французских студентов вошел Серж Карминов.

Из страны Советов Карминов не вернулся. Он погиб в том же пятьдесят седьмом году, когда и отправился на фестиваль. Причиной смерти официально считался несчастный случай, но ходили слухи, что Серж был убит бандитами из-за какого-то невероятно дорогого колье. Советский Союз должен был выглядеть безупречно, особенно в дни проведения столь масштабного мероприятия. Портить репутацию страны убийством французского студента было недопустимо. Поэтому советская сторона позаботилась о том, чтобы сор остался в избе.

Вот и сложились все пазлы в единую картину. Стало очевидным, кто опустошил тайник на Разъезжей. Позже Иван Арсентьевич не раз пожалел о предпринятой попытке найти фамильную ценность. Следы колье принцессы Алисы затерялись в веренице преступлений и тайн. Распутывать их можно долго, но только стоит ли? Серж, которого Иван считал братом, оказался способным на низкий поступок. Это открытие явилось для старого Роллера самой большой потерей, гораздо большей, чем потеря колье.