- Не нажрусь, сэр.

- Посмотрим. Сегодня праздник.

- Вот именно, сегодня праздник. Ни капли!

- Что ты этим хочешь сказать?

- Ничего, сэр. Только то, что в праздник охрана короля должна быть особенно бдительна: оппозиция хоть и малочисленна - не дремлет.

Я сидел в шезлонге - в двух шагах от своего загородного дома, под большим, дающим густую тень ореховым деревом. В последнее время я почти всегда здесь сижу. Отсюда виден океан, всегда пустынный, сколько на него ни смотри. Но согласно китайской философии, у меня наступил созерцательный период жизни, и я смотрю. Рядом лагуна, куда я несколько раз в день хожу освежиться или, для разнообразия, половить рыбу или раков. Было утро. Солнце еще не показалось из-за горы Святого Георга, так что эта сторона острова оставалась пока в приятной тени. Потом солнце начнет нестерпимо жарить, и я перейду в дом. Там у меня все удобства: диван-кровать, охлажденные напитки, мух женщины повыгоняют.

Некоторое время я смотрел вслед удаляющемуся Майклу-Миньке, командующему гвардией и начальнику службы моей безопасности, ближайшему сподвижнику и конфиденту, - с некоторой грустью. Скоро он меня предаст... Я это знаю. Но что-то уже сегодня, в нашем с ним разговоре, подсказало мне, что произойдет все очень скоро. Как он говорил со мной... Дерзил с невинным видом. Раньше он не позволял себе такого, хотя и раньше всегда был себе на уме. Двадцать лет живу с таким чувством, что я его где-то видел. Но где я мог его видеть? Бред. Что-то он уже пронюхал, о чем еще неизвестно мне, - о чем говорят в народе. По роду своей деятельности служба безопасности монарха всегда ближе к народу, чем к самому монарху, и от нее всего ждать можно. Если не сможет подавить, может возглавить... Знает, собака, но молчит! И не знаешь, что делать, когда точно знаешь, что человек замышляет предательство. Особенно - такой влиятельный человек. Дать ему еще один орден? Но их у него и так - не на чем носить. Демонстративно ходит голый. Это, видите ли, их национальный обычай! Мы в академиях не обучались!.. Дурак я, - зря я ему все эти годы открывал душу и черт знает чего наговорил за двадцать лет. Он обо мне много знает. Таких раньше мочили, чтобы не разглашали, но теперь нельзя, могут не так понять. Или я стал излишне подозрительным? Но что делать - что-то творится вокруг меня. И я догадываюсь - что, но ничего не могу поделать. А я так надеялся на Майкла, он всем обязан мне в своей карьере.

Эх, Миня... Но еще посмотрим, может быть, ты рано вылез из окопа. Я ведь тоже не лыком шит и тоже кое о чем догадываюсь из его личной жизни - о чем говорят в народе. Например, о том, что двадцать лет назад он отрубил половой член туземцу (как потом оказалось, чистокровному ирландцу) вовсе не из принципиальных соображений, а потому что тот прохиндей был его соперником в любовных похождениях. Воспользовался моим плохим знанием местных обычаев и языка. Но я теперь язык знаю.

А тот ирландец, которому отрубили, теперь главный идеолог оппозиции. Орет на каждом углу, что я изверг! Оно мне надо? Говорю ему: вот чудак, а

я-то тут при чем? Так получилось. И видит Бог, что если бы у меня были средства, я бы отправил тебя в Америку или еще куда, за государственный счет, где хорошая медицина и где тебе пришили бы какой-нибудь протез. Но такой возможности у меня нет, ты сам видишь. Так чего кричать? С такой травмой тебе не поможет ни более справедливая идеология, ни более приемлемый монарх. А главное, не очень-то ты и страдаешь - активная политическая деятельность хорошо заменяет секс. Вот горе, лучше бы ему и яйца отрубили, сидел бы тихо. Половинчатость тоже не доводит до добра. Не раз говорил ему: хочешь приближу? Присвою какое хочешь звание, дам орден - "Двадцать лет в непримиримой оппозиции". И может быть, станешь если не единомышленником, то хоть центристом. Можно, кстати, быть и непримиримым центристом, тоже красиво.

Я сидел в шезлонге. Думал: а может, я все преувеличиваю и все не так уж плохо. И Минька ни в чем не виноват, зря я его подозреваю. На политический союз с ирландцем он не пойдет... По-моему, я был с ним сегодня слишком уж официален. А причина моих грустных мыслей - обыкновенная ностальгия: прошло ровно двадцать лет с того дня, как я оказался на острове. Двадцать лет правления. Как я правил? А как все правят - согласно интуиции: того приближу, того прогоню. Главное, чтобы была ротация. Ротацией занимается Минька. А я только смотрю, чтобы не было никаких перегибов. По крайней мере, внешний вид народа не давал никаких поводов для беспокойства, все было как всегда. Брожение умов наблюдалось лишь в элите. Это и понятно, элите всегда нужно больше всех. Вдоль берегов лагуны бродили с сетями рыбаки, плескались в воде дети, производя страшный шум. Иногда надоедает, но что делать. Остров мал, все рядом. И на горе Святого Георга все спокойно, никто ничего не обнаружил. Тут Минька не врет, пока одни слухи. Потому что, если обнаружат, тогда все и начнется. Но может быть, к тому времени, когда обнаружат, подойдет все-таки к острову какой-нибудь корабль и заберет меня отсюда. Но это уже точно бред - за двадцать лет я, как ни всматривался в бинокль, ни разу не увидел на горизонте ни одного дымка, ни одной мачты. Ночами, когда от смутных раздумий не сомкнуть глаз, не спится, я до боли в глазах всматривался в даль океана, но ни разу не увидел ни одного огонька. Только висит всю ночь над лагуной оранжевая луна. Как приклеенная, и почему-то она здесь всегда круглая. Потом, устав смотреть в ночь, я все-таки засыпаю, иногда прямо в шезлонге, и мне снится черт знает что - какие-то все мелкие, незначительные события из моей прошлой жизни: как ни с того ни с сего дал жене по морде или как ходил в школу.

Я сидел под деревом и наблюдал, как группа туземцев из моей обслуги разделывала только что забитую свинью. Готовился праздничный обед. Солнце к этому времени уже поднялось над горой Святого Георга почти на целую ладонь, и я позволил себе первый коктейль. Я уже давно, как все культурные англичане, не пью раньше полудня. Коктейли я обычно предпочитаю делать себе сам. Не в том дело, что могут отравить, но так спокойнее. Баклажка у меня всегда с собой, на веревочке. Карманов же нету... Налил стопарик. Подумал немного, сколько добавить соку. И разбавил все-таки пятьдесят на пятьдесят, покрепче, хоть это и противоречило моему собственному указу. Во-первых, я король, чем-то должен отличаться от простых пьющих, а во-вторых, сегодня праздник. Праздник государственный. Сегодня главное - не перебрать. Ну а переберу - спецназ поможет, отнесут в дом и уложат на диван-кровать.

Чем дольше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что у меня философ-ский склад ума. Люблю думать, как некоторые любят заниматься физическим трудом копать землю или забивать во что-нибудь гвозди. Хотя иногда думаю: а чего думать, все уже и так давно передумано людьми и более сильного ума. Но все равно думаю. Думаю: проходят годы, проходят огорчения и обиды, которые когда-то так отравляли жизнь. Это хорошо. У некоторых при этом такое впечатление, что вообще - все проходит. Это чепуха. Зачем же тогда все было? И теперь ты знаешь, Валера, куда деваются летчики, когда их самолеты исчезают с экранов радаров. Они никуда не деваются. Они опускаются на парашютах на зеленые острова с хорошей природой и мягким климатом, и живут там королями, но об этом никто не знает из их родных и близких - отсюда не сообщить. Видать, так надо, чтобы не нарушился ход вещей. Райка так ничего и не поняла... И никогда не узнает, как мне было плохо. Я вспоминаю о ней уже не часто, иногда вижу во сне, но даже какие у нее глаза были, стал забывать. Зато хорошо помню голос: "Ты, Валера, идиот... Тебя выгонят из армии".

Я сидел в шезлонге, в набедренной повязке... Это у меня последняя набедренная повязка, сделанная из шелкового купола парашюта, потом придется носить из какой-нибудь дерюги. Если у меня, конечно, еще есть время. Если на днях не опустится на остров очередной летчик... Тогда за мной придут - с лопатами. Уже прошел слух, что парашютист бродит где-то по лесам. Я усилил бдительность - может, удастся вовремя поймать и дискредитировать, сказать народу, что это не летчик, а страшный людоед. Он вооружен, как все летчики, но и у меня еще осталось в "Макарове" четыре патрона, и я время от времени смазываю пистолет оливковым маслом. Не так-то просто будет меня взять. Хотя Майкл и говорит - ничего не поможет, у прежнего вождя тоже был пистолет, но так заведено от века на этом острове. Такая ротация... По-моему, он только делает вид, что разыскивает пришельца. Разыскивать-то разыскивает, но зачем? Чтобы привести его и показать народу: вот ваш новый кинг, а не для того, как мы с ним договорились, - чтобы посадить парашютиста в клетку. Он и около меня когда-то не зря крутился! Я все знаю, все понимаю. Но что делать, я одинок. У меня нет даже попугая или собаки. Ручной попугай был, жил у меня на веранде около года, но потом стал так ругаться, бывало, целый день: мать-перемать! При женщинах. Пришлось выгнать. Теперь живет в лесу, и я иногда среди птичьего разноголосья узнаю его голос. Так что теперь я могу рассчитывать только на Жаклин... Жаклин тоже не подарок, темперамент холерический. Когда в экстазе, может чем хочешь по голове дать, хоть веником, хоть мокрой тряпкой. Но она-то как раз и оказалась самым верным мне человеком, хоть и изменяла мне все эти годы под каждой пальмой. По-моему, уже не изменяет, вышла в тираж, и слава богу: хотя бы об этом уже не надо думать.

Куда девалась Мэри? А никуда не девалась, живет тут же, в деревне. Мы когда-то с ней слишком долго смотрели друг на друга издалека, а Жаклин всегда была рядом, при дворе. У Мэри пять человек детей, она три раза выходила замуж, но все три раза неудачно. По-моему, она всегда любила только меня. И когда я раньше, когда еще был подвижен и не отяжелел, встречал ее где-нибудь в окружении ребятишек мал мала меньше, несущей на плече кувшин или тяжелую корзину с пищей, мне делалось больно и я быстро сворачивал в какой-нибудь проулок, чтобы не видеть ее глаз. Как будто я перед ней виноват в чем-то. А в чем я виноват? Мэри навсегда осталась девушкой моей мечты. Она уже седая девушка.

Ну а у нас с Жаклин нет детей, как ни старались, но это и к лучшему - не надо думать еще и о семье, что с ней будет. Мы не оформлены законным браком, так, живем вместе. Жаклин ведет хозяйство. И если все-таки меня заберет отсюда какой-нибудь корабль, не жаль будет покидать остров. Никто меня тут не держит.

Всего из моего парашюта получилось двадцать набедренных повязок, по ним я и отсчитываю годы, что, конечно же, весьма приблизительно. А трусы у меня украли в первый же год, когда я загорал во дворе, чтобы покрыться равномерным загаром и спереди, и сзади. Повесил трусы на кустик... Кто-то заскочил во двор и унес. Ни на одном из туземцев я их потом не видел, сколько ни искал, наверное, кто-то хранит дома в качестве сувенира. Часов нет, лето-счисление тут не ведется, и я, в общем-то, не знаю точно, сколько на самом деле прошло с тех пор, как я катапультировался. Может, двадцать, а может, больше лет. Какая разница... Но точно помню: мы с Райкой расписались 1 июля 1991 года, ушел в поход на авианосце в октябре, а потерпел катастрофу над Индийским океаном в феврале 1992-го. И с тех пор ничего не знаю, что происходит у меня на родине совсем распалась или не совсем. Почему-то меня это странным образом продолжает волновать. Сколько там теперь стоит колбаса? Открыли ли публичные дома - хотя бы для военнослужащих? Хотя уже понял, что не это самое главное в жизни. Что-то другое. А что - никак не могу ухватить мыслью, иногда кажется, вот-вот схвачу, но только зря напрягаю голову. Может, ничего и нет главного, все второстепенно.

2. Закон острова

И лучше никогда ничего не додумывать до конца. А то не будет о чем думать дальше.

Я сидел в шезлонге. Готовился праздничный обед. Я наблюдал за работами и принимал приношения. Несколько туземцев-рыбаков приволокли корзину отборных лещей, только что выловленных в лагуне, и корзину раков. У меня в лагуне все есть. Раки здоровенные, как крабы. Другие туземцы принесли несколько корзин фруктов. Все, что доставлялось ко мне во двор со всего острова, было отличного качества, но все-таки я пробовал все на вкус, не поднимаясь с шезлонга: персики, дыни, груши, сливы, виноград, чтобы не кислый. Мне подносили пробовать прямо в корзинах. Рыбины я замерял специальной палкой, лежавшей возле меня, и если выходило меньше, чем полметра, приказывал отпустить в лагуну или пускай туземцы едят сами. Рыба должна быть крупной. Возле шезлонга стояли на траве кувшины с соками. Шезлонг я себе сделал сам - из бамбуковых прочных чурок, переплетя их не менее прочными, но гибкими ивовыми прутьями. Получилось превосходно. Когда я сижу под пальмой, разбросав ноги, и потягиваю через соломинку коктейль, то, наверное, похож на английского колонизатора. Не хватает только пробкового шлема на голове, и редко бреюсь. И стрижет меня Жаклин не часто. Ну и ладно, зеркал тут нет.

Из того же материала, бамбука и ивовых и тростниковых прутьев, сделал диван-кровать, два кресла и журнальный столик. Все сам. На столике - кувшин с цветами, из всех цветов я предпочитаю розы. Все это на веранде моего загородного дома, где я большей частью провожу время в думах о прожитых годах, а в королевской резиденции сидит Минька и осуществляет исполнительную власть. Пусть пока осуществляет. Но на веранде, если там все время сидеть или лежать на диван-кровати, кусают мухи, и надо, чтобы их все время кто-то отгонял, махая тряпкой, иначе загрызут. А под пальмой все-таки продувает.

Свой загородный дом я в свое время построил на берегу лагуны, похожей на живописный пруд или небольшое озеро, обсаженное со всех боков пальмами, с хорошим пляжем и обустроенными местами для рыбалки. Всё под боком. С вечера подкормлю лещей кашей, оставшейся от гвардейцев, и утром сижу, смотрю на поплавок. Вода розовая, воздух теплый. Хотя раньше, когда попал на остров, думал, что буду все время сидеть на самом берегу океана и смотреть в даль. Но смотреть в даль оказалось утомительным занятием, когда даль пуста с восхода до захода солнца и ничего там нет. Океан мне скоро надоел своим шуменьем. Шумит и шумит, а что толку. И флота нет, чтобы куда-нибудь сплавать, хотя и были в самом начале моего правления честолюбивые, насчет флота, мысли. Думаю: строили же некоторые правители - и флот, и пирамиды, прорывали каналы от моря и до моря. Зачем? Если все проходит, если все тщетно? Но зачем-то строили.

Или была еще мысль, в начале правления, построить на берегу океана приливную электростанцию, хотя бы небольшую, наподобие Шатурской, - чтобы давала свет, и по ночам, когда нет луны, не так темно было. Иногда боишься лишний раз во двор сходить, с крыльца побрызгаю на цветочки... Жаклин ругается. Все можно было построить - лес есть, люди есть. Но не хотелось никого эксплуатировать. Все эти пирамиды и петербурги - на костях, зачем мне в исторической перспективе такой имидж. Думаю: сиди тихо, обходись тем, что тебе досталось. Никакой гигантомании. А там видно будет. И какая-нибудь репутация, хочешь не хочешь, тоже будет. Плохо, что никогда не знаешь заранее - какая. Но точно - не Строитель. А сначала, что греха таить, хотелось что-нибудь такое возвести...

Сначала я и свою загородную виллу хотел возвести исключительно собственными руками, от начала до конца, по собственному проекту - на сваях, с окнами, с двухскатной крышей, с камином, чтобы сидеть около огня в сезон дождей и курить трубку. Я уже начал было строительство: заготовил при помощи моих гвардейцев десятиметровые сваи, приволокли их из леса на берег лагуны. Сделали козлы и стали забивать сваи в землю большими деревянными молотками. Ничего железного из инструмента на острове не оказалось, кроме моего ножа-мачете. Колотим... Стук стоит на всю деревню. Все население сбежалось посмотреть, какой необычный вождь им достался. А я хожу по строительной площадке, как Петр Первый, правда, в одних трусах. Там тюкну, в другом месте тюкну, создаю шум... Или пособлю кому-нибудь принести бревно, плечо подставлю. Всегда же думаешь, как лучше выглядеть.

День строим, другой строим. А потом думаю: да ну его, такой имидж! Все и так поняли, что я трудолюбив и честен. Гвардейцев всего десять человек, и те не очень приучены к труду. А остальные туземцы стоят и праздно смотрят, как король строит себе дом. Не я первый, не я последний... Или я не знаю, как строят себе дачи? Знаю. Дал команду. И Минька пригнал рабсилу, человек пятьдесят с лопатами и топорами. Гвоздей нет, но, думаю, есть же шедевры зодчества, возведенные без единого гвоздя, купленного за свои деньги. Работа закипела. Я руковожу. Заодно общаюсь с народом и узнаю его нужды.

А когда строение подвели под крышу, поставил людям выпивку. Сначала туземцы боялись пить - как же его пить, если оно назад лезет?.. Нет, сэр, это невозможно! Ага, думаю... Все пьют, кто может достать, а вы такие умные. Говорю: так ведь разбавлять можно, апельсиновым или томатным соком, по вкусу. Я же пью, ваш кинг. Но потом распробовали. Всю ночь жгли костры, прыгали через огонь. Я даже испугался - не нарушить бы экологического равновесия. Но слава богу, все обошлось, на другой день все вышли на работу. Управились до дождей. Что значит спирт хорошей очистки.

Ну а свой первый на острове сезон муссонных дождей, когда все жители деревни безвылазно сидят в своих хижинах и едят то, что заготовили в сухое время года, я потратил на усиленное изучение английского языка, на котором говорят островитяне. Обучали меня Майкл, хромой Бертран и еще один туземец, которого я приблизил, он быстрее всех бегал к ручью. Немного выпьем и изучаем. Жаклин готовит закуску.

И тут оказалось, что мои туземцы вовсе не туземцы, а самые натуральные англичане! Просто от продолжительного пребывания на солнце сильно загорели. По устному преданию, живущему в народе, этих англичан привезла сюда какая-то телевизионная компания, чтобы устроить сексуальное шоу "Любовь в тропиках". Пообещали людям большие деньги. А потом забыли забрать с острова... И денег не заплатили. Люди были молодые, без крепких моральных устоев, и быстро одичали ходят голые и предаются разврату где попало, а не в специально отведенных для этого местах.

Но по другому преданию, тоже живущему в народе, когда-то давно-давно пираты захватили британский корабль, направлявшийся в Индию за пряностями, и ограбили до нитки. А всю команду и пассажиров высадили на необитаемый остров. Оставили им кур, поросят на развод. И с тех пор бывшие подданные Великобритании живут тут. В каком веке это произошло, не помнят. Я, пользуясь своими скромными познаниями в английской истории, попробовал это установить. Они, например, знают, кто такой был Ричард Львиное Сердце, Робин Гуд. На вопрос, кто такой Исаак Ньютон, уверенно отвечают - еврей, но в каком году адмирал Нельсон одержал победу в Трафальгарском сражении, над испанцами и французами, не знают. Хотя такие все патриоты - на свадьбах поют хором: "Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!" И смотрят на тебя высокомерно. Лондон, Оксфорд, Шекспир, быть или не быть, спикер верхней, нижней палаты - все знают! У некоторых даже родственники учились в Оксфорде на бакалавров. Наша историческая родина, наша историческая родина!..

Думаю: твою мать, а я - из Херсонской области... Произведения Шекспира только в кино видел, а что такое спикер, вообще не знал, думал - что-то непристойное. Но говорю: а как же вы, англичане-англичане, народ ушлый, с большими культурными традициями, а разбавлять спирт не догадались? Хотя его можно и так пить... Хорошо хоть ручей не подожгли. Никогда не надо считать себя самыми умными. И вообще, что такое традиции? Не надо преувеличивать их значение. Ну и что с того, что ваши предки были англичане, - на острове ни газет, ни театра, некуда сходить, ни самого примитивного парламентаризма. Не говоря уже о флоте, которым всегда так славилась Англия, - "Правь, Британия, морями!" Ага, правь... Нет флота. Вот вам и традиции, вот вам и историческая родина, на которую многие из вас не теряют надежды вернуться. Как вы вернетесь... И что, собственно, такое - историческая родина? Почему на нее надо обязательно стремиться? Не обязательно. Родина там, где ты родился, вот и все. Ее даже не обязательно любить, если это не Италия... Но допустим, вы заявитесь в Англию, допустим. Все может быть. Вы же там померзнете, к чертовой матери! В Англии туманы. Неграмотные... Ни читать, ни писать. А сейчас везде компьютеры. Будете тротуары подметать. Сидите тут и не рыпайтесь. И скажите спасибо Провидению, что сюда попали, едите апельсины и бананы, а не картошку и капусту. Валенок не надо, если в сельской местности, и зимнего "пальта" с воротником - если в городе. Волков нету... Вы не понимаете, как вам повезло! Не надо заготавливать на зиму дрова, каждый день топить печку, лазить в подпол и смотреть, хватит или не хватит до весны картошки. Главное, чтобы до весны хватило, а там пойдет щавель, молодая крапива. Коллективизация, приватизация... Катаклизм за катаклизмом. Вот кому так не повезло, тех, я понимаю, потянет на историческую и куда угодно. Но и то не всех тянет, некоторые привыкли. Не в бананах счастье. А Англия говно. Правда, хорошо в футбол играют.

Иногда думаю: этим гордым англичанам всегда везло. "Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!" Сидят за Ла-Маншем, взять их трудно. Не то что пятнадцать тысяч километров сухопутных границ, всегда жди какого-нибудь ига. А если сами нападут на кого и завоюют, то обязательно и климат теплый Африка, Индия, Гонконг, - и недра хорошие, а мы, дураки, полезли в Сибирь, где только недра. Ямало-Ненецкий автономный округ... Мороз пятьдесят градусов, газ и тундра. Но что делать, расширяться на запад не давали, Индию и Америку кто поумней завоевали, а тундра в конце концов тоже пригодилась - газ сейчас в цене. Продал газ - купил бананы или еще что, что дома не растет, самим выращивать не надо. Эти бананы у меня уже вот где! Может, попробовать их солить? Солят же хохлы арбузы в боч-ках.

И черт меня дернул рассказать этим папуасам кое-что, что сам знал, про их историческую родину: как там сейчас живут, в чем ходят. Такие фанатики объявились, не дай бог. Я им, видите ли, должен построить флот, чтобы они могли на родину вернуться. А как же, говорю, сейчас все брошу и займусь... Я не строитель, как оказалось, я политик в чистом виде. Построил что мог: общественный туалет на тридцать посадочных мест, а вы все равно мочитесь на пальму. Между прочим, говорю, в Лондоне штраф десять фунтов стерлингов, если справишь даже малую нужду на газон - знаете, какие в Англии газоны? - или суд присяжных, если иностранец и нет с собой валюты. И больше никогда не пустят в загранплавание. Это в Лондоне. А сколько в Оксфорде за это штраф, точно не знаю. Так что сидите тут, тут с правами человека лучше. Историческая родина американцев - та же Англия, но почему-то потока возвращенцев из Америки в Англию не наблюдается. Иногда думаю - а почему? Но если в конце концов пристанет к острову какой-нибудь корабль - езжайте, кто пожелает, если уж так хочется ходить в джинсах и любоваться на небоскребы. А я никуда не уеду, я останусь здесь. Между прочим, ходить в набедренной повязке удобнее, чем в штанах, легче и продувает. А небоскребы... Небоскребы тоже не вечны, когда-нибудь начнут падать, когда им выйдет срок, - это же не пирамиды, одно стекло и бетон. Мир небоскребам...

Так я думал двадцать лет назад, когда оказался на этом острове. Думал: мне тут все нравится, и климат, и питание, каждый день ем твердокопченую колбасу. Соки - апельсиновый, грейпфрут, манго. Ни в чем себе не отказываю. Уважаемый человек... А на исторической родине могут посадить. Купался в лагуне, ловил рыбу. Вел здоровый образ жизни. И если, думал, буду пить с умом, начиная не с утра, а когда солнце поднимется на два пальца над горой Святого Георга, то доживу до глубокой старости без цирроза и камней в печени. Я добрый, отзывчивый, доступный - кому придет в голову меня свергать? Классовой борьбы на острове не наблюдалось. Может, правильно говорят, что ее выдумал Карл Маркс.

Я был наивный - двадцать лет назад. И хотя был неплохо политически подкован, читал газеты и смотрел телевизор, меня все-таки больше интересовали тогда проблемы взаимоотношения полов, а не проблемы власти. А сегодня генерал, кавалер ордена "За верность" всех трех степеней, намекнул мне, что мое время пришло... Или ушло, какая разница. Полагаться ни на кого нельзя. Но и одному править невозможно, приходится приближать к себе всякое дерьмо. Повышаешь в звании, вешаешь ордена... Плохо, что нет денежной системы. Деньги надежнее орденов.

Пока все спокойно. Парашютиста никто не видел. Если бы кто-то видел, я бы уже об этом знал - я хорошо помню, как сам оказался на острове и что тогда произошло.

Но у Миньки политическое чутье. И если летчик еще не прибыл, то он вот-вот прибудет, возможно, уже взлетел со своего авианосца - "Энтер-прайз"? "Индепендент"? "Теодор Рузвельт"? А может, это будет земляк, свой? Но какая разница, свой или не свой, закон есть закон. Летчик взлетел, я знаю... И может, как раз сейчас, над океаном, у него заклинило турбину, мотор горит, и он смотрит на кнопку катапульты, как когда-то смотрел я. А я сижу безоружный, пью уже третий коктейль и с нездоровым интересом наблюдаю, как несколько туземцев под предводительством Жаклин разделывают на лужайке перед домом откормленную свинью. Готовится угощение. Сегодня день моей коронации, а заодно и День Независимости острова от британского ига... Этот праздник я учредил в первый год моего правления, когда еще не знал историю народа, населявшего остров. А откуда я мог знать? Потом узнал. Но отменять уже было неудобно, а туземцам один черт.

Солнце уже стало припекать даже сквозь крону орехового дерева, под которым я сидел, и я перебрался со своими манатками, шезлонгом и кувшинами на террасу, укрытую от палящих лучей тростниковой крышей. Я сидел на террасе, потягивал охлажденный в погребе апельсиновый сок и продолжал наблюдать за процессом приготовления из свиньи жаркого и домашней колбасы. Как и везде в мире, процесс этот начинается - с убоя.

Но забивают свинью туземцы совсем не так, как это делается, к примеру, в Херсонской области. В Херсонской области однажды наш сосед, директор "смешторга", купил на пару с начальником милиции свинью, на мясо. В ней было килограммов пятьдесят, но ее еще недели две кормили кукурузой, чтобы мяса было побольше. У нее был отличный аппетит, она ни о чем не подозревала. Обычно свиней откармливают до центнера и больше, и наша думала, что впереди у нее еще полжизни. С начальником милиции мы жили в одном доме, и директор "смешторга", взял его в долю, рассчитывая, что тот застрелит свинью из табельного оружия, чтобы сэкономить на резчике. Директор "смешторга" был хозяйственный мужчина, всегда ходил на работу и с работы с бидончиком - пива или молока, что по пути подвернется.

И вот настал день экзекуции. Машку с утра покормили... А мужчины перед тем, как идти на дело, выпили по стакану водки. И вошли в сарай, где жила Машка, уже слегка покачиваясь. А не выпить тоже было нельзя - все-таки убийство. Неопрятную, но веселую и добродушную Машку было жалко, но мясо на базаре стоило дорого, покупать "живым весом" выходило дешевле. Все наши соседи собрались во дворе и ждали.

Сначала в сарае послышалась возня, отчаянный свинячий визг. Потом раздался страшный грохот. Это начальник милиции палил из пистолета "ТТ", а из "ТТ" выстрел - как из пушки, глушители тогда были только у шпионов. Когда он разрядил в свинью всю обойму, из сарая с радостным хрюканьем выскочила невредимая Машка и заметалась по двору, огороженному штакетником, тычась в колени всем, кто ее последнее время кормил, чесал за ушком и говорил: "Машка, Маша..." Директор "смешторга", шатаясь от ужаса, вышел из сарая. А начальник милиции не вышел - боялся позора. К тому же у него кончились патроны и никто не знал, что делать дальше. Машка металась по двору в надежде как-нибудь спастись.

И тогда позвали резчика-профессионала, трезвого рябого дядьку. Он брал за убой деньгами плюс два-три кило сала и "свежины" - парного мяса, - не считая обильной выпивки в конце дела. Свинью поймали, связали ей ноги. И резчик прямо посреди двора одним ударом длинного ножа в сердце убил ее. Машка только вздохнула и устало прикрыла глаза. Из нее выпустили кровь в большой эмалированный таз и разрезали вдоль живота на две части. Отрубили голову, голова идет на холодец. И уже часа через три спорой и дружной работы все участники разделки, усевшись в кружок, ели нажаренную на большой сковороде Машкину печенку, свежее мясо, пили водку и задушевными голосами выводили хором: "Я люблю тебя, жизнь..."

Ну а местные туземцы забивают свинью и разделывают ее совсем иначе. Сперва трое мужчин опрокинули свинью на спину и удушили - двое придавили ей горло толстой палкой и навалились на ее концы всем телом, а третий держал свинью за задние ноги. Никакого холодного оружия, кроме копий и деревянных ножей, на острове нет. И когда Минька укоротил ирландцу, он воспользовался моим ножом-мачете. Теперь и это хотят на меня повесить! Но Минька был такой свирепый - ирландец похаживал к его фаворитке, - что и без ножа отгрызть мог. Ревность... Я сам когда-то того прапорщика, хоть он и не виноват, убил бы. Теперь иногда думаешь: Господи, и из-за чего шум... До меня доходят слухи, что Минька время от времени то еще кому-нибудь отрежет, то набьет кому-то морду, очень честолюбив. Но у них тут свои давние счеты, и если во все вникать, никакой головы не хватит. Не раз говорил ему: нельзя использовать служебное положение в личных целях! Это безнравственно. А он говорит: как же можно не использовать? Это невозможно, сэр! В чем же тогда привлекательность власти? Вы же сами говорите - надо быть реалистом. И продолжает использовать в личных целях. Напьется пьяный, соберет красивых женщин со всего острова и устраивает на берегу лагуны оргии. Я усну на террасе, с коктейлем, просыпаюсь ночью - что такое! Луна светит, голые бабы летают над лагуной... Музыка гремит! Публичный дом, ей-богу. А я уже не мальчик. Но куда денешься - сидишь и смотришь, как по цветному телевизору. Иногда даже бывает интересно, думаешь: а вот я, когда молодой был, такой сложной композиции и не знал... Многого не знал. Но думаешь об этом без всякого надрыва.

Я бы сместил Миньку с должности начальника охраны, но кого вместо него поставишь - Бертрана? Бертран честен и неподкупен, патриот, с острова его никуда не тянет, но уже в летах, никакой инициативы. Выпьет две-три рюмки и спит в сарае, какая из него охрана. Я держу Бертрана возле себя, главным образом, за солидный вид - в качестве секретаря. Гордый профиль, благообразная небритость. Но главное, глаза никогда не бегают, когда он врет, а честно смотрят в одну точку. Ценнейшее качество для статс-секретаря. Когда я не в форме, валяюсь на диван-кровати, не в силах даже натянуть набедренную повязку, Бертран выходит к тем, кто ждет аудиенции, и говорит им - глаза в одну точку, - что у меня расстройство нервной системы, а если расстройство желудка, не говорит, - для руководителя государства расстройство желудка не совсем прилично. В крайнем случае - гипертонический криз или обострение застарелой язвы. Откуда Бертран такой грамотный, я не знаю, видно, происходит из медицинского сословия старой доброй Англии. Все может быть.

Да, я про свинью... Минут через десять свинья перестала дрыгать ногами. Другие туземцы тем временем развели огонь и стали раскалять печь - яму в земле, в которую набросали камней. На этом огне мертвую свинью опалили, а чтобы она стала чистой, ее понесли к воде, оттерли песком и галькой, промыли и опять принесли на прежнее место. Здесь ее положили на свежие листья, вспороли брюхо. А когда яма, наполненная камнями, раскалилась, в нее положили свинью брюхом вниз, покрыли зелеными листьями, а сверху - раскаленными камнями. Потом прикрыли еще одним слоем листьев и забросали все камнями и песком.

И пока это блюдо находилось в земле, Жаклин, командовавшая парадом, вместе с двумя миловидными туземками стала накрывать на стол. Я рассеянно смотрел на туземок. Но странно, хоть я уже и выпил несколько коктейлей, вдруг понял, что дамы привлекают меня чисто визуально! Я выпил еще один... Что за черт? Разбавлял пятьдесят на пятьдесят, а смотрю на красивых баб, и никакого впечатления под набедренной повязкой. Нельзя, наверное, так много думать.

Но как не думать... Я часто думаю, например, а какой национальности был летчик, правивший на острове до меня, и куда он делся. У него был греческий профиль. Но у греков нет авианосцев. Скорее всего, он был американец греческого происхождения, он и засорил язык бывших англичан всеми этими о'кей, импичмент, сори, чего истинные англичане никогда не знали. В Америке всякой твари по паре. Вот опустится какой-нибудь гомосексуалист, что тогда будете делать... Запретит традиционные виды секса, женщины перестанут рожать, и вымрете все к черту. Чем я вам не нравлюсь? Теперь говорят, что тот летчик был неплохой король, не лучше и не хуже других, а какие кипели страсти. Но так заведено на острове: когда опускается на парашюте другой летчик, того, что правил до него, - пускают "в расход"... Чтобы между ними в дальнейшем не было борьбы за власть. В этом что-то есть. Но при чем тут я, мне же никто этого не объяснил, может, я бы и не согласился. Откуда я мог знать? А теперь что делать, одна надежда, что, может, все-таки подойдет к острову какой-нибудь корабль и заберет меня отсюда. Но корабля все нет и нет...

И еще думаю: ведь я спас того летчика... Он потом исчез, я его больше никогда не видел, хотя разыскивал по всему острову, чтобы поговорить. И может быть, мы бы стали друзьями. Я думал, он казнокрад, но оказалось, в кейсе, с которым он ушел из резиденции, он хранил фотографию жены и детей, и еще две-три мелочи, какие бывают в карманах у летчика, - как память о родине.

А у меня Райкиной фотографии не сохранилось, я ее порвал на мелкие кусочки, а кусочки сжег в пепельнице, запивая свое горе армянским коньяком. Райка мне его достала по блату, три бутылки в буфете офицерской столовой. Потом вышел на палубу и развеял пепел над Японским морем.

Но вот что парадоксально: оставшийся коньяк пришлось отдать мичману Тихонову, командиру адмиральского катера, за услугу, а фактически за то, что он и стал виновником моей житейской катастрофы: если бы не взял тогда на катер, ничего бы и не произошло. Вернулся бы из похода. Привез бы Райке "Шанель No 5", купили бы ей новые сапоги... И может быть, мне все-таки дали бы майора. А не дали - уволился бы, к чертовой матери, и уехали бы с Райкой куда-нибудь. Начал бы новую жизнь. Бы, бы, бы... А так сижу вот тут уже двадцать лет, как граф Монте-Кристо, по-моему, он тоже лет двадцать отсидел. Но все-таки вырвался на свободу. Разбогател... Выходит, можно перехитрить судьбу? Можно. И у меня есть на этот счет одна интереснейшая мысль! Надо бы с кем-то посоветоваться. Но с кем? Я одинок...

3. Госпожа советница

- Жакли-ин! Мне надо с тобой поговорить. Подойди сюда.

- А как же, разбежалась...

- Жаклин!

- Чего тебе? Не видишь - я занята. Сейчас жрать попросишь, а у меня еще не готово. Тебе печенку потушить или зажарить?

- Да не буду я есть твою печенку! Людоеды... Я больше не ем мяса, в нем один холестерин...

- А что ж ты есть будешь?

- Фрукты, овощи, все в натуральном виде.

- О Господи, то ему колбасы всю жизнь не хватало...

- Не хватало, потому что дурак был. Сколько поел всякой гадости! Но должен же человек со временем умнеть? Умный тем и отличается от дурака, что может меняться в соответствии с велением времени. Но не в этом дело. Иди сюда!

- А я сказала - подождешь! Пошел к черту.

- Как ты со мной разговариваешь? При людях... Совсем не думаешь о моем престиже. И напрасно, я еще у власти. В конце концов ты мне не только фаворитка, но и политический советник. А то удалю от двора, ты меня знаешь...

- Вот горе... Ну что тебе, мой повелитель? Каждый день что-нибудь новое. Я тебе уже сказала, что не знаю, кто убил президента Кеннеди... Мафия.

- Да бог с ним. Пускай американцы сами с этим разбираются. Я еще и об этом должен думать? Жаклин... Только не надо иронии, прошу. Ирония все разъедает, все устои. Посиди со мной, ты же мой единственный друг. Все поразбегались, гады... Я тебя люблю. Ты думаешь, я тогда, после инаугурации, по ошибке послал за тобой, а не за Мэри? Нет, Жаклин, я не ошибся. Это - судьба. Мне ни с одной женщиной не было так комфортно... Мэри только сверху красивая, а так холодная и недалекая. А ты темпераментная и умная. Но главное - умная...

- Что это на тебя нашло: то блядь, то сука, француженка развратная, и вдруг на лирику потянуло - я, оказывается, его идеал. Уже принял? А я и смотрю - мыслит неадекватно... Что ты несешь? А ну-ну, какие интересные подробности всплывают! Какая Мэри? Я тебе покажу Мэри! Это та жопастенькая проститутка на тонких ножках, у которой пять человек детей и ни одного мужа? Проходной двор... А может, там и твой - бегает?

- Может, и бегает, кто их знает. А что такого? Я сам вырос без отца, но стал же человеком.

- Точно, нажрался! С утра!

- Ничего я не нажрался. И солнце уже вон где. Два коктейля, чистая формальность... И все равно дурные предчувствия не покидают. Нет никакой уверенности в завтрашнем дне. А раньше была. Надо что-то делать. Но что? Может, ты знаешь - что делать?

- Я не Ленин...

- Не надо иронии, Жаклин! Все такие умные - некого и на хрен послать. Я серьезно. Но если ты думаешь, что ты умнее меня, вот и посоветуй что-нибудь. Не сидеть же сложа руки и ждать, когда за тобой придут с лопатами. Я не хочу!

- Я эту твою баклажку найду и выброшу - в океан...

- Ага, выброси. И хорошо бы в баклажку вложить записку: "Я, капитан Кравцов, летчик с авианесущего противолодочного крейсера "Малая земля", потерпев катастрофу над открытым океаном, нахожусь на острове, на широте и долготе..." Но, к сожалению, я не знаю ни широты, ни долготы, знаю только, что где-то между Африкой и Индией. Жаклин... А может, нам провести референдум? Сейчас не время менять власть, мне всего-то каких-то - под пятьдесят или шестьдесят? Все равно, для политика самый расцвет сил.

- О, Господи... Какой референдум? На твоем острове никто не умеет ни читать, ни писать.

- Ну, поднимут руки...

- А если не поднимут?

- Ты права, могут не поднять, гады. Но все равно что-то делать надо. Был бы парламент - разогнал бы всех к черту, чтобы не воняли! Завести парламент? Или сменить охрану? Охранники все знают про монарха: и про любовниц, и про заначку в какой-нибудь банке, это же такой компромат. Слава богу, заначки у меня нет... Но с другой стороны, а что же, главе государства нельзя отложить какую копейку на черный день или завести красивую секретаршу, сразу импичмент? Вот возьму и заведу. Мы же не в Америке.

- Ваше величество, вы не видели, куда я положила тряпку...

- Зачем тебе тряпка? Как что, так - тряпкой! Ты лучше скажи: а ты сама в случае чего - не переметнешься? Как переметнулась когда-то ко мне. Я к тебе привык. Я тогда останусь совсем один.

- Не переметнусь, куда мне деваться... Ты же сам говоришь, что я уже вышла в тираж. Кому я нужна такая, кроме тебя.

- Вот и мои такие мысли.

А сам думаю: знаю, знаю, что ты на самом деле обо мне думаешь. И что думают другие. Ну и пускай думают. Военная хитрость. Всегда лучше притвориться дураком, чем умным, как Кутузов, ввести противника в заблуждение, а потом ударить всеми наличными силами, когда противник думает, что уже взял тебя голыми руками. У каждого своя стратегия и тактика ведения политической игры. А строить из себя умного - много вас таких, и кто знает, умный ты или только эрудированный. Будешь выдвигать свою кандидатуру двадцать лет, пока сам себе не осточертеешь умными речами. А хорошего человека и так видно, по прическе...

- Жаклин... Мне сегодня такой страшный сон снился.

- Ага, тебе снилось, что я умерла...

- Дура набитая, я тебя люблю. Мне тебя будет жалко. Мне снилось, что я живу не тут, на острове, а совсем в другом месте. Ни пальм, ни лагуны, ни изобилия бананов и мясопродуктов. Холод собачий... А я в одной набедренной повязке стою в очереди за чем-то, уже не помню - за чем. Очередь большая...

- Интересно, и за чем же ты стоял в такой большой очереди? По-моему, за бочковым пивом.

- Не надо иронии, Жаклин, не надо! У тебя одно на уме. Ну, выпил... А что делать? Как ты думаешь - меня все-таки свергнут?

- А как же? Всех когда-нибудь свергнут или переизберут. Только одни войдут в историю, а другие нет. Ты - войдешь...

- Это я и без тебя знаю. Но я не об этом. Ты хорошо знаешь - о чем я... Но делаешь вид, что не знаешь! Я же не мальчик. Говорят, в лесу уже видели кого-то... Говорят даже, что это женщина - в джинсах... Довольно миловидная. А что, бывают же и женщины-летчицы - Гризодубова, Терешкова... Ты не слышала ничего такого?

- Мало ли что говорят, не бери в голову. Но насчет женщины можешь быть спокоен, женщина не пройдет. Король должен быть летчик. А все эти феминистки...

- Вот и я так думаю, баба есть баба. Понаведет с собой фаворитов, и не знаешь, кто будет управлять. Какой-нибудь временщик вот с такой штукой... А народ страдает. Ну, а если все-таки по лесу ходит летчик? Тогда как?

- А никак. Если даже летчик уже на острове, но никто не видел, как он опускался, - он тебе не страшен. Это же самое главное - чтобы все понимали: инопланетянин. А так, мало ли кто по лесу ходит, нет у него легитимности. А если еще и английского не знает... Успокойся.

- Но я тоже не знал.

- Ты способный, быстро выучил. Забросил все государственные дела - в самый сезон дождей... Но выучил. Не переживай, у тебя самый высокий рейтинг.

- Так-то оно так, но ты не хуже меня знаешь, что летчик все равно должен быть. Ты все знаешь, но придуриваешься... Говорят, что следующий будет еврей.

- Кто говорит?

- Бертран. Он панически боится евреев. Говорит: если еврей, я удавлюсь. А по мне, так это как раз и лучше.

- Чем же?

- А еврея все равно не выберут! Будь он хоть летчик, хоть ангел с крылышками.

- Но ведь - закон...

- Ну и что, что закон? А титульная нация? Титульная нация может обидеться.

- А ты сам - титульная? Сам же говорил, что не знаешь, кто твой отец. Байстрюк...

- Я - это другое дело, независимо от национальности. Меня народ знает. Ты выбирай выражения! Байстрюк! А вот кто ты такая... Я сильно сомневаюсь, что ты француженка, хотя и ветрена, как все французы.

- А ну, где моя тряпка...

- А что я такого сказал! Я только хотел сказать: а почему это я решил, что ты француженка? В самом деле - почему? Ты не знаешь?

- Ну как же, ты опять хотел сказать, что я изменяла тебе на каждом углу, пока ты защищал родину.

- А что, не изменяла?

- Успокойся - не на каждом углу...

- По-моему, ты выдаешь себя не за ту, кто ты есть на самом деле. Все кругом англичане, а она, видите ли, маркиза де Помпадур... Ты хоть несколько слов знаешь по-французски?

- Откуда? Я давно из Франции.

- Ну и что? Должна знать, от мамы, от бабушки.

- Бонжур, мерси.

- Это и я знаю. А ну, еще что-нибудь скажи.

- Еще польска не сгинела...

- Так это же по-польски! А ну, ну... Откуда ты знаешь польский?

- А черт его знает.

- Слушай, а может, ты полячка? Полячки тоже ветрены.

А сам думаю: черт-те что, живешь всю жизнь непонятно с кем. Поляки не раз Москву палили, участвовали в нашествии Наполеона, а потом еще обижаются, что их давили. А полячки вообще - не дай бог. Я раз познакомился с одной полячкой в Сочи. Выпил у нее в номере гостиницы флакон одеколона, утром, а бутылку "Выборовой", что у нее с собой была, мы с ней выпили вечером. Так она подняла крик: "Это стоит пятьдесят злотых! Это стоит пятьдесят злотых!" Говорю: какие пятьдесят злотых - как наш "Шипр", только не зеленый, а розовый. Вот сука.

Жаклин ушла. Я опять остался один на один со своими мыслями. Сидел и думал, зачем мне выпала такая доля - возглавлять народ. Нет, пока возглавляешь, все нормально. Но приходит срок... А тут еще мой попугай прилетел из леса, сел на плечо и начал: "Бедный, бедный Валера! Говорил же тебе, что политика до добра не доведет - в тюрьму посадят или из-за угла прибьют. И нужна была тебе эта власть?" Это попугай мне. А я ему говорю: "Ты прав. Но я могу сказать даже больше: и на хрен не нужна - я из народа. Разве я хотел? Так получилось. Я хотел жить в хижине как простой туземец, ничем не выделяться, а меня взяли и выбрали. Избранничество, брат, это такая вещь..."

Попугай обозвал меня нехорошим словом и улетел. А я, пока Жаклин не позвала обедать, еще немного подумал - по национальному вопросу. Жаклин сама часто допытывается у меня, из какой страны я прибыл на остров, но я не говорю - черт его знает, а вдруг это военная тайна? И вообще, если трезво прикинуть, никто не знает, к какой нации он принадлежит. Точно знают про свою национальность только англичане. Они никогда ни под кем не были, их только бомбили немцы. А тут то монголы, то турки, то псы-рыцари. В одном двадцатом веке - две германские оккупации. А солдат всегда солдат, хоть бы и советский, где-нибудь в Берлине, а баба всегда есть баба, хоть и в оккупации - не всегда ждет, когда вернутся "наши".

Что касается меня, то я хоть и родился после войны, своего отца никогда не видел, а мама видела один раз... Когда я, после этого, родился, записали на маму.

А что касается Жаклин... Она в общем-то неплохая женщина - и приготовит, и пострижет, постирает мою закаканную набедренную повязку... Геморрой, сволочь, удел всякого философа. Но полного понимания между нами нет, она не всегда меня понимает, особенно когда я рассказываю ей, что на родине, где жил раньше, у меня есть жена, красивая женщина, которую я очень любил. А она мне только временная сожительница, придет корабль, и я уплыву. Бывает, что и плачет. Но что же делать, раз так получилось. Все зависит не от нас. Зря я ей сказал про Мэри... Зачем? Может, и не было никакой Мэри, чистой-непорочной, только мечта. Ничего не было. Были одни...

Если когда-нибудь вернусь - на родину, - напишу книжку для детей: "Как бывший пионер Валера Кравцов жил на необитаемом острове". Ничего не поделаешь, придется приврать: не могу же я написать для детей, как жил - на обитаемом, слишком много натурализма. По-моему, Робинзон Крузо тоже жил на обитаемом, но он хорошо понимал, что для детей можно, а чего нельзя. На острове не было ни одной женщины, это понятно, но Робинзон даже ни разу не подумал о них за все двадцать или сколько там, не помню, лет. Я еще в четвертом классе обратил на это внимание; только - Провидение, Провидение... Воспитывался в набожной семье. А я жил совсем в другое время. Когда меня принимали в пионеры, мы с моим другом Яшкой, сыном хирургической медсестры, после церемонии повязывания галстуков и вручения пионерских значков уединились за школьной уборной на тридцать посадочных мест и торжественно поклялись, что больше никогда не будем ругаться матом, курить "чинарики" и, конечно же, не будем заглядывать из-под парты под юбку Анне Митрофановне, интересуясь, какие сегодня на ней панталоны. У нее были все разных цветов. Но иногда, в мае, в конце учебного года, когда уже стояла настоящая летняя жара, она приходила без панталон, чтобы хоть немного продувало. Мы с Яшкой и смотрели... А телевизоры в Херсонской области тогда были только в красных уголках и у зажиточной элиты. Но что тогда показывали? Вести с полей.

Что-то меня потянуло на воспоминания, все чаще и чаще вспоминаю, как мама давала мне десять копеек на кино и десять на мороженое, и какой я был счастливый. И какие все были счастливые вокруг меня. Это симптом: наступил заключительный период, еще не размягчение мозгов, но уже воспринимаешь действительность неадекватно. В этот период, чтобы сохранить мозги, лучше всего уйти от дел, жить скромно, полностью отдавшись созерцанию: ловить рыбу, часами созерцая поплавок, или собирать в лесу грибы. И я бы так и сделал, я не держусь за власть, если бы всякие придурки не грозились: скоро ты за все ответишь. Ага, буду сидеть по шею в смоле и лизать раскаленную сковородку... Но за что за все? Я не ангел. Если бы Бог хотел, он создал бы меня ангелом, а не летчиком палубной авиации. Значит, такой я ему больше нравлюсь. А они все равно кричат: мы в тебе ошиблись! Мы ошиблись! Не оправдал надежд! Не сделал того, не сделал другого, не просыхал... Но разве я собирался что-то делать? По-моему, меня принимают за кого-то другого. При чем тут я? Я летел на самолете, самолет стал падать, и я катапультировался. Вот и все. А вы...

Черт их знает, может, и ошиблись. Но странная логика: ошиблись они, а отвечать должен я? Вот идиоты.

4. Народ мой

Но как бы там ни было, мне повезло с народом, доставшимся мне в управление. Не говоря уже о климате, в который я попал. Бывает, правда, жарковато, но в набедренной повязке ничего, а сплю я вообще голый. Мутит воду и возбуждает страсти, в основном, элита: сместишь кого с хлебной должности сразу в оппозицию, я для него уже говно. Говорю: сам ты! Чего же ты тогда со мной пил? Должна же быть ротация в верхних эшелонах? Должна. Раньше вообще расстреливали - наркомов, маршалов, - чтобы не было оппозиции. В этом что-то есть. Простые люди это понимают и потому всегда более лояльны к верховной личности, чем элита. Элита, когда уйдешь, скажет: и хрен с ним, нам никогда не был близок его образ мыслей. Это еще самое лучшее, что скажет. А то обгадят не узнаешь себя, таким изобразят монстром. А народ, когда уйдешь, будет долго вспоминать, какая вкусная колбаса при тебе была, "любительская" и "докторская", какие невинные девушки маршировали строем, какие жизнерадостные песни пели. А то, что при тебе кому-то отрезали уши, забудут или скажут: так ему и надо, рыжему, он думал - самый умный. Иногда думаешь: а не был ли я слишком либерален, поддавшись господствующим настроениям? Эти настроения... Может, надо было еще кое-кому отрезать, а не одному ирландцу, чтобы не гавкали - я им, видите ли, не наладил производство мануфактуры, народ как ходил голый, так и ходит. Будто он до меня ходил во всем импортном! Зато я не загрязнял атмосферу дымом фабрик и заводов.

Народ хороший. Мало того, что все свободно владеют английским, почти каждый день моют ноги перед сном, воинственны, хотя никогда ни с кем не воевали, так, иногда набьют друг другу морду, но на другой день помирятся, так они еще - не пьют! Я первое время, когда открыл ручей со спиртом, малость побаивался: сопьются, а мне потом отвечай. Другие бы народы, чукчи или нивхи... Но этот сам по себе веселый и жизнерадостный. Могут целый день купаться или валяться на траве, предаваясь безделью, просто так смотреть на плывущие в небе облака, и никому в голову не придет пойти и для разнообразия выпить - в какой-нибудь "Голубой Дунай". Чего не скажешь об элите. Эта попивает. В пьяном виде матерится и предается оргиям. Дошло уже до того, что Минька с Бертраном воруют у меня спирт, вместо того чтобы самим сбегать. Говорю: да что вам - трудно? До ручья меньше километра. Никакой очереди, никаких талонов. Я бы эту элиту разогнал, но без привилегированных слоев тоже нельзя, с кем-то время от времени выпить и поговорить о жизни надо. Иногда хожу в народ, но о чем можно говорить с этими детьми - что они о жизни знают? И политика им до одного места: кто пришел на ту или иную должность, кто ушел, где взять инвестиции...

Бывает даже, предложишь какому-нибудь проходящему мимо усадьбы туземцу слабенький коктейль - я на лавочке сижу, смотрю на дорогу, - так нет, качает головой: ноу, сэр, не употребляем, нам это без надобности. Не хочешь? говорю. Так чего же ты хочешь?! Грызет яблоко или грушу и смотрит на тебя, как на идиота. А потом запустит огрызком в небо или в пробегающую мимо курицу или кошку и доволен. Я этого долго не мог понять, хотя ведь и сам когда-то был равнодушен к спиртному, но это было давно... Изо дня в день наблюдая жизнь этого своеобразного народа, я наконец понял - в чем дело.

Дело в том, наверное, что другие народы пьют потому, что, как только станут взрослыми, обречены на постоянный труд, с утра до вечера. Особенно земледельцы. Чтобы прокормить себя, земледелец должен неустанно пахать, сеять, жать и молотить, удобрять землю. Он должен получать избыток урожая, чтобы кроме себя содержать скотину (в качестве тягла и мясо-молочной пищи), а также чтобы кормить военнослужащих, элиту и рабочий класс, который производит для земледельца сельскохозяйственный инвентарь. Это общеизвестно. Но кому до этого есть дело: земледелие, которое всех кормит, самое неуважаемое занятие на свете. Проституткой быть почетней - и деньги всегда есть, и по телевизору покажут. Разозленный такой несправедливостью, усталый земледелец приходит вечером домой и напивается. Утром похмелится и - опять на работу. И то в пьяном виде попадет под трактор, то свалится в силосную яму. Сплошные стрессы. А мои туземцы не пьют, потому что они по-настоящему не работают. Какие им снимать стрессы? Два-три хлебных дерева у самого порога хижины почти не требуют ухода и плодоносят каждый год. Не надо думать о прошлом и будущем: прошлого у туземцев, как и у детей, нет, по крайней мере оно, ввиду отсутствия письменности, не зафиксировано ни в каких анкетах - было-не было? - а будущее материально хорошо обеспечено. Возле каждой хижины пасется пара упитанных свиней и гуляет стая кур. И в огороде все растет, знай сорняки дергай. А устал - бросил огород полоть или собирать яблоки, пошел поел, а потом, в самое горячее время дня, когда солнце печет так, что нельзя ступить на землю босой ногой, залез в какой-нибудь бурьян выше головы и спи сколько захочешь. Секс доступен... Никто не боится СПИДа - остров не посещают иностранцы.

А когда спадает дневная жара, туземцы начинают развлекаться. Между прочим, молодежь тут очень любит играть в футбол, как-никак бывшие англичане. Но поскольку пираты высадили их предков на этот остров на самой заре развития этой замечательной игры, правила игры у них несколько отличаются от наших. Например, им безразлично, в какую сторону бежать, лишь бы бежать, и в какие ворота забить гол, в свои или в чужие. В свои считается даже почетней, потому что неожиданней. Вратарей или совсем нет, вратарем быть непрестижно, или на ворота ставят самых мелких и бездарных. В свое время я долго "стоял на воротах", завидуя бегавшим форвардам и инсайдам, пока не подрос. Возможно, именно поэтому и развилась во мне потом склонность к философии и самосозерцанию.

Но болельщиков у здешних футболистов мало. Солидные туземцы проходят мимо играющих равнодушно, с вязанками хвороста за спиной, с корзиной груш или бананов, отдавая предпочтение другим играм, например, - теннису, который тоже, как и все здесь, находится в той стадии развития, в какой пребывал английский народ, когда часть его высадили на этот остров. Теннис собирает массу зрителей - быть может, потому, что в теннис играют настоящие мужчины. Теннис тут настольный. Болельщики толпятся вокруг стола, за которым играют теннисисты, всячески подбадривая их. Приносят с собой гнилые яблоки и апельсины, тухлые яйца и дохлых крыс - все, чем можно бросить при случае неудачливым игрокам в морду. Играют преимущественно два на два, но поскольку теннисные мячи и ракетки достать негде, правила игры тут, как и в футболе, тоже другие.

Посреди грубо сколоченного стола прорезается дырка, величиной с крупный апельсин. И четыре теннисиста, стоя друг против друга по разные стороны стола, привязывают к своим пипиркам куски бечевки... Затем бечевки под столом просовывают в дырку. Рефери спутывает бечевки в ладонях и раздает концы их над столом - в руки теннисистам. И по команде судьи игроки начинают изо всех сил тянуть концы бечевок на себя, а болельщики скандировать "давай, давай!", естественно, по-английски.

Выигрывает тот теннисист, который дольше всех выдержит и не закричит от боли, не нарушив при этом правил. Самое грубое нарушение - это если он тянул за бечевку самого себя, чувствовал это и тянул лишь для вида. В то время как другие тянули честно - изо всех сил... Если такое обнаруживается, хитрована под дикий свист и улюлюканье забрасывают гнилыми фруктами, а потом дюжие туземцы берут его за руки и за ноги, раскачивают - ван, ту, фри! - и изо всех сил закидывают куда-нибудь в кусты. Несчастный улетает иногда ярдов на двадцать, с трудом поднимается на четвереньки, плачет и удаляется с позором, как побитая собака.

Я теннис не люблю, слишком варварские правила игры. У нас так развлекаются только в колониях для малолеток, а потом приходят - из колонии - и вовлекают других. Бывали случаи, когда и отрывали друг у друга, а потом приходили ко мне - опять я разбирайся.

Устраивают туземцы и другие соревнования, не менее экзотичные, чем теннис. Например, кладут посреди зеленой травянистой лужайки, как для гольфа, большую тыкву, а спортсмены по очереди разбегаются и прыгают с разбега на тыкву голым задом. Кому удается расплющить тыкву - победитель. Тыква, естественно, выбирается покрепче.

Или насобирают на дороге кучу пыли, пыль тут по щиколотку, и опять-таки по очереди подходят и изо всех сил в эту кучу пукают. Пыль - столбом до неба. А рефери замеряет, у кого пыль поднялась выше, и определяет чемпиона.

Поскольку денежной системы у туземцев нет, то все соревнования носят исключительно любительский характер, что хорошо развивает молодежь физически, но в то же время не развращает нравственно, а футболисты и теннисисты и так регулярно пополняют ряды элиты. И это хорошо: у правящего слоя должен быть хорошо развит соревновательный инстинкт. Вообще, будущее нации во многом зависит от физической культуры, от всего другого зависит меньше. Если соревновательный инстинкт развит плохо, в обществе преуспевают совсем не те люди - элита вялая и худосочная: построил дачку на десяти сотках, купил кооперативную квартиру, "Жигули", съездил в Сочи с секретаршей. Жене купил какое-нибудь манто. И все, на большее фантазии не хватает. Но почему бы не построить дачу на южном берегу Франции или на острове Таити? От этого застойные явления, а не от того, что что-то там не уродилось на полях или упала цена на нефть. Все дело в качестве элиты. Если элита небогата, откуда тогда возьмется зажиточный народ? Народ косный, при всех его хороших качествах сам ни до чего додуматься не может, копается на грядках. Элита должна увлечь народ своим примером. Увидит человек, как красиво жить можно, и сам возьмется за какой-нибудь бизнес, главное - где-нибудь украсть начальный капитал. Но не обязательно красть: современная экономическая мысль знает, что можно стать миллионером и без начального капитала, если у человека хорошие связи наверху. А какие у меня были связи - одна пьянь...

Кроме элиты большое влияние на образ жизни народа оказывает климат: там, где теплее, живут лучше. В южных странах даже кровь быстрее бежит по жилам. Тигр в Африке круглый год бегает, добывая пищу, а наш медведь заберется в свою берлогу и полгода спит - холодно и какая зимой пища. У нас в футбол играют только летом, в гольф не играют вообще, такая и элита - сидят в президиуме, вместо того чтобы побегать в одних трусах, погонять мяч. Но по прогнозам синоптиков грядет глобальное потепление на всей Земле, от которого всем станет жарко. И тут тем, кому выпало жить в России, нельзя упустить свой шанс. Этой стране должно повезти больше, чем другим странам и народам с их и без того теплым климатом. Во Флориде все выгорит к черту от жары и превратится в пустыню, а в Сибири начнут расти бананы и ананасы по доступной цене. На побережье Белого, а не Черного или Средиземного, моря будут ездить со всего света отдыхать от жары и, само собой, оставлять в местных лавках доллары, фунты, иены, марки, франки... Или вот еще есть хорошая валюта - кувейтский динар. Отечественная элита окрепнет. Главное, пережить переходный период, и если за время перехода от холода к субтропикам не выгорят все леса, не пересохнут реки, не вымрет от засух и бескормицы слишком много народа, то те, кто будет жить за нами или кто придет на наше место, будут наконец жить по-человечески, а не ждать по полгода весны, скромного лета и кислых яблок.

Я сидел в шезлонге... Сильный ливень, прошумевший ночью, сделал воздух прохладным, а местность перед моей дачей - лагуну, пальмы, ореховые деревья и зеленые лужайки под ними - еще красивее. Деревья и растения как будто заново ожили, земля благоухала. Птицы в ветвях деревьев верещали веселыми голосами. Утро стояло прекрасное. И если бы не мысли о прошлом и будущем... О будущем я старался не думать, но если думать только о прошлом - это уже ностальгия, зачем она мне нужна. Ностальгию испытывают те, кому не повезло на новом месте. А кто устроился хорошо, никакой тяги в прошлое не ощущает. Надо ли говорить, что я устроился неплохо: этим бывшим англичанам достался хороший остров. Природа богата красивыми местами, воздух теплый. Свежие морские ветры ослабляют жару, а небо здесь почти всегда ясное. Благодаря такому климату и обилию фруктов и овощей здешние туземцы сильны, упитанны, тела их красивы. А то, что ходят голые, только способствует активной половой жизни.

Я когда-то читал у Энгельса, когда ходил в университет марксизма-ленинизма, что католические миссионеры на каких-то островах в Тихом океане предлагали вырубить все хлебные деревья, чтобы ликвидировать историческую несправедливость - природа слишком щедро наделила островитян пищей, - и таким образом приучить туземцев к труду, а в процессе труда думать, главным образом, о Боге. В этом что-то есть: наводнения, землетрясения, атомные и ковровые бомбардировки делают людей трудолюбивее, они то и дело восстанавливают всё, что разрушили бомбы и цунами. Не только элита, но и народ меня иногда раздражает, не знаешь, что и делать: сплотить его или наоборот. Сплоченный народ хорош на войне, а пока не воюешь, все должны жить сами по себе, независимо от государства, не сбиваться в кучи и не орать что взбредет в голову.

А иногда думаешь: хоть бы кто-нибудь напал на остров... Не людоеды, не дай бог, а какая-нибудь цивилизованная страна, где уважают права человека, верят в Бога и не будут применять ковровое бомбометание. Повоевал бы малость, а потом достойно капитулировал. И никто бы со мной ничего не сделал: тут бы жил спокойно, в почетном плену, или уехал. Бывших королей везде чтут. И правильно делают: короли больше всех рискуют, больше, чем летчики. Летчик просто разобьется, а королю, если окажется мздоимцем, могут отрубить руку или еще что. Но я не мздоимец: ни счета в банке, ни - во что одеться, ни хрена.

Я глянул на солнце. Оно уже поднялось достаточно высоко над горой Святого Георга, и я позволил себе первый коктейль.

Потом я подозвал охранника, дремавшего, опершись на копье в тени кривой пальмы, и велел ему позвать ко мне командующего гвардией.

5. Агент влияния

Командующий явился - опять без набедренной повязки, без орденов... Взгляд учтивый. Вытянулся передо мной по стойке "смирно", пятки вместе, носки врозь, но ладонями глумливо прикрыл низ живота, показывая всем своим видом полное презрение к субординации, как это делают в военкомате не желающие служить родине умники из зажиточных слоев. Кто желает или кому некуда деваться - мама получает восемьдесят рублей, а папы нету - ведут себя скромнее, чтобы не загреметь в Афганистан или на Землю Франца-Иосифа в пограничные войска.

- По вашему приказанию явился, сэр!

Но что меня больше всего насторожило - абсолютно трезвый! Я не подал вида. Говорю:

- Генерал... Сколько можно говорить, что руки надо держать по швам. А вы где держите? Вы же не в бане...

Говорит:

- Не понимаю, сэр...

- Что - не понимаешь?

- Как это - руки по швам?

Вот, гад. Все он, конечно, понимает. Это другие, сколько ни учу, никак не могут в толк взять, что такое держать руки по швам, никогда штанов не носили. А этот - понимает все, даже что ему и не надо понимать, например, когда я рассказываю ему за коктейлем что-нибудь из моей прошлой жизни. Например, говорю: понимаешь, Майкл, жизнь такая штука... И он кивает - понимаю, сэр. Жизнь такая штука, говорю, в ней все случайно. Не туда свернул, и биография совсем другая, чем могла бы быть. Мог быть майором. Если бы не пил в свободное от полетов время. В полете, конечно, ни-ни-ни... Я раньше, бывало, увижу какого-нибудь моложавого полковника, думаю: вот, сука, не пьет... Или пьет перед обедом по сто граммов "Столичной". Так можно кем угодно стать. А ты попробуй... Но что теперь говорить. Ты меня понимаешь? И он говорит: понимаю, сэр, жизнь дается человеку один раз... Как будто и он когда-то изучал этот весьма спорный постулат в школе. Как там дальше: ...и ее надо прожить так, чтобы, умирая, что-то мог сказать, а то многие при этом только в потолок смотрят. Или говорит, когда уже хорошо выпьем: все бабы... сволочи, чтобы не сказать резче, сэр! Понимаете... Да понимаю, говорю, что же тут не понять. Давай еще по одной - за женщин!

Словом, взаимопонимание полное.

Но теперь все изменилось. Передо мной стоял совсем другой человек. Смотрит отчужденно. Думаю: нет, Миня, кто-кто, но ты хорошо умеешь держать руки по швам, когда это тебе нужно. Просто ты понял, что мне - конец. А я понял, что ты мне сейчас злейший враг - ты обо мне слишком много знаешь. Что тут делать? Существуют на этот счет разные варианты... Говорю спокойно:

- Генерал, не будем пререкаться... Мы не дети. Я вызвал вас сегодня не для того, чтобы заниматься с вами строевой подготовкой. Ладно... Держи руки где хочешь. Я вызвал вас совсем по другому случаю. Сколько лет уже вы ходите в генерал-майорах?

- Много, сэр. Точно не могу сказать. Как вы прибыли на остров, сразу и произвели. Там, у ручья - помните?..

Как не помнить... Может, он обиделся, что я его двадцать лет в звании не повышал? Кто не обидится. Но ведь генерал, не капитан...

- А до меня кем были?

- Простым гвардейцем, сэр.

- Видишь, как хорошо, - говорю, - прошел путь от рядового до генерал-майора парашютно-десантных войск, не зря жил. Будет что на похоронах сказать. Не все проходят. Я вот, например, не прошел. От этого остался неприятный осадок. Но дело не во мне, я не в обиде. - И принимаю официальный вид. Говорю: - Поздравляю вас, генерал, с присвоением очередного воинского звания! Теперь вы не генерал-майор, а генерал-лейтенант. Были бы погоны вручил бы лично. Но что делать, мы бедные. Главное, ты сам не перепутай, кто ты теперь. Генерал-лейтенант! Понял?

Опять говорит:

- Не понял, сэр...

Ну, это уж слишком.

- Чего ты не понял?

- А почему - лейтенант? Был генерал-майор...

Вот дурень!

- Вот дурень, - говорю, - да потому что генерал-лейтенант выше генерал-майора! На целую звезду. Потом идет генерал-полковник, потом генерал армии... Что там дальше идет? Ага, вспомнил: маршал рода войск бронетанковых, ракетных, маршал авиации. Потом идет Маршал Советского Союза "Товарищ Маршал Советского Союза, войска для парада на Красной площади построены! Командующий парадом маршал авиации Кравцов!" Когда-то в училище заставляли всю эту мудистику зубрить, зачем - непонятно. Потом идет Генералиссимус, четырежды Герой Советского Союза... Дальше ничего не идет. А жаль, хорошо бы и дальше что-то было - военному человеку интересней бы жилось. Армейская иерархия - сложная материя. Но если тебе что-то непонятно, спрашивай, - говорю, - пока я помню.

- Но почему, сэр, - спрашивает, - генерал-лейтенант выше генерал-майора? Вот это мне непонятно.

А черт его знает, почему. Сам когда-то над этим задумывался. Но думал, когда присвоят, тогда и объяснят... Говорю:

- В армии, генерал, не все обязательно понимать. Главное в армии, для успешного прохождения службы, - не задавать начальству вопросов, на которые оно само не знает, что тебе ответить. А я когда-то задавал, дурак. Один раз спросил у замполита... Страшно и вспомнить, что спросил, за такие вопросы сажать надо. Это я понял, когда сам пришел к власти. Я тебя повышаю, Минька, понял? За безупречную службу...

- Сэр...

- Благодарить не надо, - говорю, - заслужил. Хотя и понимаю твои чувства. Когда-то и я засыпал и просыпался с одной мыслью. А теперь сам присваиваю кому хочу, кому хочу дам какой хочешь орден. Будешь умно себя вести, получишь орден Андрея Первозванного, хотя я так и не успел узнать, кто он был такой, в школе не проходили. В школе проходили членов Правительства и членов Политбюро. Понял или не понял? Пока я у власти, все в наших руках.

- Сэр...

- Ну что ты заладил - сэр, сэр! Оставим в стороне официальность. Мы с тобой друзья? Друзья. Уже двадцать лет. Я тебе тоже кое-чем обязан... Быстро летит время. Давай расслабимся, надоело все время быть застегнутым на все пуговицы. Я - фигурально... Давай - без галстуков! Садись рядом со мной на травку. Надо же новое звание обмыть. Мы в полку всегда обмывали. Но какие у нас были звания - старший лейтенант, капитан. Кому давали майора, напивался до бесчувствия - так ему надоело капитанские звезды к погонам прилеплять: восемь штук и мелкие, как на небе. Садись, садись, что ты как не родной. Знаешь, кому на родине твоих предков, в Англии, разрешалось сидеть в присутствии короля?

- Я плохо знаю историю, сэр.

- Ну и что? Я тоже не очень знаю - в пределах школьной программы. Для умного человека этого достаточно. Так вот, сидеть в присутствии короля в Англии разрешалось только самым приближенным. Понял? Все остальные стояли и ловили каждое слово, даже если король был пьяный и нес всякую... Некоторые даже записывали, что нес король, чтобы потом использовать в низких целях. Ты, слава богу, не записываешь - неграмотный... Это хорошо, мало ли что я иногда скажу нестандартное. Умный человек тоже имеет право сказать глупость. Давай, Минька, выпьем! Я одинок...

- Не могу, сэр.

- Как это - не можешь?

- Завязал.

- Давно?

- С сегодняшнего дня, сэр.

- Ясно, - говорю. - Завяжешь завтра, какая разница. А сегодня, Миня, у меня такое настроение... Где наша не пропадала! Тебе пятьдесят на пятьдесят или сделать покрепче - по случаю производства? Сегодня не жарко.

- Не могу, сэр. Я же вам сказал.

- Дерзишь? Монарху?

- Ничего я не держу.

- Нет, что-то держишь! А то я тебя не знаю. Не выпить с королем - где это видано? В каком царстве? Ты со мной двадцать лет пьешь. А ну, говори, что ты задумал! Ты что-то знаешь...

- Ничего я не знаю, сэр. Просто я подумал, что мне не надо генерал-лейтенанта... Время сейчас такое: в случае чего могут сказать, что я был у вас в фаворе. А зачем мне это нужно... Сейчас для меня тактически грамотнее вообще уйти в отставку или даже возглавить оппозицию - компромат у меня на вас есть... Я понимаю, сэр, гнусно. Но вы же сами говорите: политика дело грязное, в политике главное - вовремя предать, когда прижмет, в политике нет места красивым чувствам. Я подаю в отставку, сэр.

Тут я немного задумался. Думаю: твою мать... Или мне голову напекло - я же без головного убора, - или я плохо знаю людей. Стоит передо мной голый папуас, живот чешет, но рассуждает как вполне зрелый политик. Говорю:

- Как - в отставку? Ты же присягал... Это предательство!

Он пожал плечами, продолжая одной рукой задумчиво чесать, а другой делая так, как делают воспитанные люди, когда в ответ на каверзный вопрос хотят сказать "вы знаете...", чтобы выиграть время.

- Вы знаете, сэр, я долго думал: быть или не быть - после вас. Вы человек славный... Но я все-таки решил: быть. В этом нет ничего дурного, инстинкт самосохранения. Здравый смысл. Я ухожу. Можно сказать - катапультируюсь... Думаю, с моей стороны это тоже сильный ход. Хороший политик - это абсолютно беспринципный политик.

Что тут скажешь? Я мог бы ему возразить: что хотя с какой-то точки зрения оно и так - быть лишь частично беспринципным глупо, - но нельзя, чтобы беспринципность слишком бросалась в глаза. Это ты, Минька, упустил, ты против меня еще зеленый. Какие-никакие принципы и у политика должны быть, а не только - по обстановке. К примеру: врожденный либерализм, как у меня, мне когда-то и жена об этом говорила, или, наоборот, - приверженность твердой вертикали; приоритет народного над элитарным или наоборот, без разницы, - иногда и права богатых не стыдно защищать, если народ не против. Богатые тоже люди - народ же телевизор смотрит. Но если народ начнет роптать, вот тут смотри в оба, как он ропщет. Если пищит - и пусть пищит, не страшно. Но нельзя пропустить момент, когда зрелый политик должен грудью встать на защиту прав народа - всех поразгонять, невзирая на заслуги, кого-то посадить, какого-нибудь козла... Народу особенно нравится, когда сажают козлов, их всегда возле себя иметь надо на этот случай. А не козла - как посадишь? Он сам тебя сожрет. Не тронь говно - оно и не воняет. Эх, Минька... Иногда хочется куда-то убежать, жить в хижине... Но вот тогда обязательно сожрут, власть нельзя отдавать, пока ноги держат.

Но, думаю, разве может усвоить такие тонкости простой туземец? Или - не такой простой? Что-то же он, собака, понимает... Иногда мне кажется, что он чей-то шпион. Бред. Не надо мне было пить. Но с другой стороны, думаю, столько лет он возле меня - мог кое-чему и обучиться.

- Сэр... По-моему, вы хотели что-то сказать.

Говорю:

- Пошел ты знаешь куда...

- Знаю, сэр.

- Все-то ты знаешь, паразит, двадцать лет возле монарха. Таких нельзя отпускать в отставку. Таких надо мочить... Чтобы не разглашали. Но это я так, мысли вслух. Скажи мне, Миня, как начальник службы моей безопасности: летчик уже на острове или нет и у меня еще есть время? Скажи честно...

- Нет, сэр, летчика еще никто не видел. Но он вот-вот должен появиться. Это же закон. Закон острова... Я понимаю, что это жестоко, но я обязан говорить монарху правду. Разве не так?

Я сделал себе еще один коктейль. Минька стоял передо мной и смотрел честными глазами.

- Хочешь, Майкл, один совет на дальнейшее, когда ты будешь служить другому хозяину? Это заблуждение, что королю всегда надо говорить правду, чтобы он, основываясь на ней, принимал правильные решения в экономике и в политике. Чепуха... Монарху надо говорить то, что поддерживает в нем боевой дух. Мне это сейчас так необходимо... Ни о какой твоей отставке я слышать не хочу. Это политиканство! Я еще король и могу разжаловать тебя до рядового - нужен ты тогда оппозиции? Оппозиции нужна фигура при регалиях. Будешь бегать по острову и предлагать всем свои услуги, как гомосексуалист. Учти это. И откуда, не пойму, в тебе этот цинизм? От цинизма до предательства один шаг.

И вдруг он говорит:

- Я не циник, сэр. И не предатель. Человека нельзя называть предателем, пока он не предал. Тут надо подождать... Знаете, сэр, я передумал, я тоже не люблю предателей. Я остаюсь с вами.

Я сказал:

- А зачем же тогда ты все это городил - про здравый смысл и все такое, что тебе подсказывает здравый смысл?

А он сказал:

- Сам не знаю. Мысли вслух. Мысли, сэр, игра ума. Я пошутил.

И он подмигнул мне, монарху. Черт с ним, думаю, кто надо мной сейчас не шутит. Даже Жаклин, старая интриганка. Что я ей сделал? Не просыхаю... Испортил ей жизнь... О, Господи, как же мне все это каждый день слышать? Я не могу жить в условиях постоянной травли и психологического террора! Говорю:

- Ну, раз такое дело и ты не уходишь в отставку, давай все-таки выпьем, Минька. Какой тебе смысл теперь бросать, во всяком случае - так резко? Резко нельзя, организм может не так понять и от неожиданности отреагировать неадекватно - инфаркт или еще что. Бросать надо постепенно. Так как?

- Наливайте, сэр! Выпьем, чтоб дома не журились.

- И откуда только ты все знаешь...

- Как - откуда? От вас и знаю. Всё от вас.

- Тебе покрепче? Чтоб сразу хорошо стало, а то ни два, ни полтора.

- Ну!

Думаю: душевный малый. И как я мог о нем нехорошо подумать?

Солнце уже перевалило через верхнюю точку своей дневной траектории, воздух прогрелся после ночного шторма и дождя. Все кругом сияло: и океан, и лагуна, глянцевые листья на ветвях деревьев. Гора Святого Георга радовала глаз своим изумрудным лесным покровом. Почему гору так назвали, на острове никто не помнит, да и мне как-то один черт. Лишь бы радовала глаз. Мы сидели с Минькой на мягкой траве, выпивали и закусывали. Никто нам не мешал - кто может помешать монарху? Монарху не может помешать даже собственная жена, может только сказать: "Вот не дам жрать - будешь знать, как пить с утра". Или дать по голове чем-нибудь мягким. А я с утра и не пью, жду, когда солнце поднимется над горой Святого Георга. А несколько коктейлей после полудня только улучшают черепномозговую деятельность. Говорю:

- Знаешь что, Минька, давай что-нибудь споем дуэтом, что это мы все о политике да о политике, у меня от нее уже голова пухнет. Все эти перестановки... Иногда сам путаюсь, кто у меня премьер-министр, кто первый вице-премьер, кто - второй.

- Какой премьер-министр, сэр? - говорит Минька. - У нас же нет кабинета.

- Все равно, - говорю. - Давай споем! Что-нибудь такое... На переднем Стенька Разин! Обнявшись, сидит с княжной! И за бо-орт ее бросает в набежавшую волну! Подпевайте, генерал!

- Не могу, сэр, слов не знаю.

- Ну, пой тогда, что знаешь. Но только - про любовь, у меня лирическое настроение. Есть у англичан песни про любовь? И за бо-орт ее бросает!..

- Даже не знаю, сэр, что вам спеть, - говорит. - Вы любите такие песни...

- Какие? Чем тебе не нравится песня? Хорошая песня.

- Ну как же, ведь речь идет, я полагаю, об убийстве ни в чем не повинной женщины?

- Ах-ах, - говорю, - женщины... Ну и что? Утопил Стенька княжну, делов куча. В Англии не мочат красивых женщин? Такие джентльмены? А у нас такой менталитет: я тебя полюбил, я тебя и утоплю, чтобы не отрываться от коллектива. Княжну и мне жалко, но что делать - исторический факт. А ни в чем не виноватых женщин, между прочим, не бывает. Вполне возможно, княжна чем-нибудь Стеньку заразила, про что история не знает или умалчивает. А Стеньке было больно. Сам знаю, что это такое - летать над Охотским морем с острой болью в мочеиспускательном канале. Летал, а что делать. Эх, Минька... Жаль, что ты не знаешь вот эту: "Распрягайте, хлопцы, коней и лягайте спочивать..."

- Почему - не знаю? Знаю, сэр: "А я пойду в сад зеленый, в сад крыныченьку копать".

- Нет, эту песню ты не можешь знать. Не можешь!

- "Копал, копал крыныченьку..."

- А дальше?! Дальше не знаешь!

- Дальше слова забыл. Хотя содержание помню: копал, копал казак крыныченьку и тут к нему вышла - дивчинонька, среди ночи. Стали вдвоем копать, вдвоем легче. Ну как?

Я, конечно, выпивши был, но голова работала нормально. Говорю:

- Слушай, Майкл... Если ты по происхождению англичанин, ты не можешь этой песни знать. Откуда? Ничего не понимаю. А ну еще налей!

И тут он говорит:

- А может, хватит, сэр? Вы уже и так лыка не вяжете.

- Что, что?! - говорю. - Это я... С кем ты разговариваешь! А ну налей, я приказываю!

Но Майкл твердо сказал:

- Не налью, сэр. И не просите. Не забывайте, кто вы есть, - так и государство пропить можно. Но я этого не допущу. Вы меня понимаете, сэр?

Думаю: что я должен понимать? При чем тут государство? Я пью независимо от государства. Говорю:

- Отдай мою баклажку! Я сам налью.

- Не отдам, - говорит, - сэр. Я за вас отвечаю.

- Перед кем?

- Перед историей.

- Кто - ты?.. Да я тебя! Я тебя породил...

Думаю: белая горячка? Все симптомы - помрачение сознания, зрительные и слуховые галлюцинации, бред ревности... С таким диагнозом я когда-то в госпитале лежал, чуть концы не отдал. Если бы не Райка... Она не отходила от меня. Может, все-таки любила? А потом любовь прошла, как все проходит. Но я уже давно не ревную. Пью умеренно... Я все понимал, контролировал ситуацию. Как закричу:

- Да кто ты такой, в конце концов, чтобы мне указывать! Я всегда подозревал, что ты выдаешь себя не за того, кто есть на самом деле. Может, ты черт?

А сам думаю: а что, все может быть, когда в обществе нет стабильности, но никто не понимает, что главное - стабильность, а не цены на хлеб и мясопродукты.

Но он сказал:

- Успокойтесь, сэр. Я не Мефистофель. Уж так и быть, открою вам секрет. Пришло время. Никакой я не Майкл, никакой я не туземец, а тем более не англичанин... Я советский разведчик Михаил Иванович... фамилию говорить не буду, вы же понимаете, прибыл сюда с секретной миссией на год раньше вас... И не орите так - все-таки военная тайна.

Надо ли говорить, что после такого заявления в нашей беседе возникла продолжительная пауза, в течение которой он налил себе из баклажки и залпом выпил, а я, проследив взглядом, как он опять спрятал баклажку за спину, обдумывал создавшееся положение. Жизнь продолжала подбрасывать мне... На этот раз подбросила - разведчика. Вот придурок.

- Ага, - говорю, - так я тебе и поверил. Видел я таких... У вас продается славянский шкаф? С тумбочкой? Шкаф продан, но можем предложить малопотертую горжетку. Сейчас мы тебя проверим! Сейчас мы тебя проверим. Знаешь, что такое горжетка? Послушайте, Штирлиц... Если вы мне сейчас не нальете...

Но он говорит:

- Что такое горжетка, не знаем, но чтобы сохранить ее от вытирания, советуем поменьше ездить на велосипеде. Армянское радио, сэр. Ну так как, знаю или не знаю? Послушайте, Валерий Иванович, я - серьезно. - И, оглянувшись по сторонам, перешел на шепот. - Я действительно из Совет-ского Союза. Понимаю, как вам трудно в это поверить. Но вы подумайте, откуда я тогда знаю и "Распрягайте, хлопцы, коней", и про армянское радио? Откуда?

Вот это уже, думаю, надо серьезно обдумать, и самом деле - откуда? Если он туземец или англичанин. Армянское радио вещало только на Советский Союз... Но с другой стороны, я сам когда-то, когда был летчиком, однажды в Сочи (или в Гаграх?), где отдыхал по путевке, не моргнув глазом, поведал очкастой блондинке из Варшавы, как я катапультировался над Индийским океаном, как меня чуть не съели акулы... Действовало всегда безотказно. Из ресторана отеля поднялись к ней в номер. Но в номере уже была ее подруга, с другим летчиком, полячки путешествовали по Советскому Союзу. И мы пошли на пустынный ночной пляж. Пляж все-таки лучше песчаный, чем галечный. Играла музыка, шуршал песок. Потом полячка сказала, что ей ни с кем не было так хорошо. А я ничего не сказал. Она была костлявая, как стиральная доска, очки привязаны к ушам, чтобы не спадали, а песок - это все же песок, хоть и не галька, везде понабивался. Но вот прошли годы, и я думаю, что это самое "хорошо" во многом зависит от общей обстановки - настроения, музыкального сопровождения и приятного, по возможности, пейзажа. Ну и, конечно, от температуры окружающей среды. Думаю: сейчас мы проверим, какой ты разведчик! Про горжетку и армянское радио знаешь, "Распрягайте, хлопцы, коней", но это еще ни о чем не говорит. Мало ли про что я знаю из американской или французской жизни, в кино видел. Говорю:

- Во-первых, что делать разведчику в бедной банановой республике, где нет ни военных баз, ни промышленности, ни приличного отеля с рестораном, где бы разведчик мог остановиться под видом туриста или бизнесмена и хорошо провести время - разведчик тоже человек. Но дело не в этом. Если ты разведчик, говорю, - что же ты тогда все эти годы молчал? Не видел, что я - свой? Или, может быть, ты меня с кем-то спутал, с англичанином или французом? Похож я на эсквайра?.. Какой же ты тогда чекист?

- Ни с кем я вас не спутал, - говорит. - У вас очень характерная внешность. Но черт вас знает, время сейчас такое - не знаешь, кто на кого работает. Пистолет у вас "Макаров", а зажигалка - с голой бабой, сделано в США... Вот и думай, кто за вами стоит и чей вы агент влияния. Потребовалось время, чтобы разобраться.

Говорю:

- Ага, потребовалось двадцать лет... Никто за мною не стоит, я сам по себе. А как ты оказался на этом острове? Тебя сбросили сюда на парашюте?

- А как же еще? - говорит. - Конечно, на парашюте. Тут все парашютисты, кроме местных жителей. Хотя и среди местных есть агенты различных спецслужб. Но это - между нами, время сейчас такое...

- Какое?

- Ну, может куда угодно повернуть.

- Кто - время? Никуда оно не повернет, время всегда такое. И никакой спирали нет, всё выдумали. Но у меня к тебе еще один вопрос, не обижайся. Я тоже должен тебя проверить. Скажи: если ты опустился на парашюте, как и я, то почему же ты тогда не король? Почему? Если на острове такой закон. А ну скажи!

Но он легко парировал и этот вопрос. Говорит:

- Ну, ваше величество, вы вообще... Почему я не король! Да потому, естественно, что сбросили меня с самолета ночью, чтобы никто не видел. Кто же сбрасывает разведчиков на парашюте днем? Логично?

- Л-логично, - говорю.

- Ну вот. Я был заброшен на длительное внедрение. Закопал парашют в лесу, смешался с местным населением. Это было нетрудно: перед тем два года подряд специально загорал в Сочи и в Гаграх... Радиостанции при мне не было - это раньше были, в Отечественную войну, а сейчас такая техника - в два счета засекут. Ни денег, ни связей... Пришлось пробиваться, полагаясь только на самого себя: прикидываться таким же, как и все, туземцем (английский я, конечно, знал), выслуживаться, гнуть перед каждым говном спину: "Чего вам угодно, сэр..."

Говорю:

- Ладно, ладно, Минька, не надо... Сейчас не время сводить счеты. Я же тебя не обзываю. Голова кругом идет. Теперь я все понял! Все понял, чего не мог понять двадцать лет назад. Я же сразу тогда подумал, что где-то тебя видел - в бане или на пляже. Я видел тебя в Гаграх, вот где! Мы с одной моей знакомой поднялись к ней в номер, после ресторана, а в номере, где она жила с подругой, уже кто-то был и нам не открывали. Мы начали стучать. Стучали долго... И руками и ногами, а что делать? Нам же тоже надо было... И тогда дверь открыл ты - абсолютно голый! Ты был взбешен... Так взбешен, что даже трусы забыл надеть. Ну, вспомнил?

Он немного подумал и говорит:

- Нет, этого эпизода я не помню. - И смотрит отчужденно.

- Да ладно, - говорю, - не помнишь! Все ты помнишь. Но я же понимаю разведка есть разведка. Не в этом дело. Я что хочу сказать... Так ты, выходит, совершенно осознанно привел меня тогда, после инаугурации, к ручью со спиртом? Чтобы проверить?

- А как же - говорит, - я же видел, с какого вы бодуна, ваше величество... Думаю: будет или не будет спирт пить? Ну а когда вы надрались и вас пришлось за руки и за ноги нести в деревню, понял - свой. Но все-таки не спешил открываться, мало ли что. У меня к вам тоже есть вопрос - морально-этического порядка. Насколько я понимаю, летчиков перед полетом должен проверять врач, на предмет употребления спиртного. Это только первых лиц государства не проверяют и они могут в полете надраться до бесчувствия. Так как же вы... Не понимаю, сэр. Может, вы не летчик?

Говорю:

- А я и не употреблял перед полетом. А с похмелья - это же такое дело, возьми любого шофера... Может, как раз, если бы опохмелился, все сложилось бы иначе - смотрел бы на жизнь проще: подумаешь, изменяет жена, сейчас даже смешно вспомнить. Да на здоровье! Но я сосредоточился на страшных картинах измены, а когда очнулся - уже не было керосина на обратный путь. Так тут и очутился. Но дело не в этом, - говорю. - Ответь мне еще на два вопроса, Минька, если ты наш резидент и всех тут знаешь. Первый: на кого работает Жаклин - на французскую разведку? И вообще, француженка ли она - француженки миниатюрны... А эта дерется, оскорбляет мое мужское достоинство. От этого устаешь. Хочется куда-то уйти, но куда тут уйдешь. И второй вопрос, самый главный: откуда на острове ручей со спиртом? Ведь этого не может быть... Мы же с тобой материалисты. Этого не может быть, Минька!

Но Минька сказал:

- Успокойтесь, сэр. Во-первых, Жаклин не шпионка. Она вам предана, как никто. Другая бы женщина вас давно убила... А вот ручей откуда - сам не знаю... Противоречит всем законам природы. Да и Бог не мог его создать зачем? Но у одного моего знакомого жена, медицинский работник, добрая, хозяйственная женщина, работала заведующей аптекой. Так вот ее муж сидел на берегу такого ручья...

- Ясно, - говорю, - в аптеке спирта сколько хочешь.

Хотя мне ничего не было ясно, все было как в тумане. Передо мной сидел на траве, отобрав у меня мою баклажку, совершенно голый разведчик. Внешний разведчик. Внутренние разведчики - те другие: всегда побритые, по-стриженные, всегда при галстуках, чтобы их легче было узнавать. А этот - без галстука... На всякий случай еще спросил:

- А эти твои зверства, Минька, отрубил член ирландцу, еще кому-то, я не вникал, групповой секс на берегу лагуны... Это как, не повредит престижу разведки?

Он говорит:

- А как без этого? Секс - для конспирации. А отрубил ирландцу, потому что он агент британской секретной службы МИ-5. Надо было ограничить его активность. Ведь вся ценная информация - от женщин. Вы думаете, Штирлиц в Германии на женщин только смотрел? И ждал, когда ему привезут на свидание жену из Советского Союза? Это наивно. Есть еще вопросы, сэр?

Больше у меня вопросов не было. А что, думаю, агент влияния, засланный на длительную работу в обществе. Разве так не бывает? В Соединенных Штатах, говорят, один честолюбивый человек десять раз выдвигал свою кандидатуру на пост губернатора штата, уже не помню, какого, - Небраска? Аляска? - где-то на периферии. Но его не выбирали. А когда наконец выбрали, на одиннадцатый раз, и он попал в Книгу рекордов Гиннесса, он на радостях надрался до чертиков, сел в губернаторский самолет и с борта самолета объявил на весь мир, что присоединяет Небраску или Аляску к России. Оказалось - наш агент! А жителям Небраски что делать, раз проголосовали? Утром проснулись совсем в другой стране, переучивайся с английского на русский. Хорошо, что Конгресс не утвердил отделение от Штатов. А если бы не было Конгресса?

Больше у меня вопросов не было. Говорю:

- Ну, раз такое дело, Минька, и мы с тобой - свои, не надо больше этого "сэр, сэр", можешь теперь обращаться ко мне на "ты". Давай выпьем на брудершафт... По последней. И еще по одной - за нашу победу... Неужели не нальешь? Я хоть и не фанатично предан родине, но мне тоже не безразлично, в чьи руки попадет остров с такими запасами спирта. Остров должен быть наш! Ты меня понимаешь? Или давай - за женщин... За что тебе больше нравится. Но за что-нибудь обязательно надо выпить, Минька.

Минька подумал-подумал и согласился:

- Но только - по последней!

Говорю:

- Ну!

Но хорошо, что мы с ним не успели выпить, а только очистили по банану, чтобы закусить. Неожиданно из зарослей, как черт из коробочки, выскочил воин спецназа в полной боевой раскраске, с копьем в руке и с луком за спиной. "Сэр! Сэр!" - кричит. Размахивает руками и показывает пальцем куда-то в сторону горы Святого Георга. Что за черт? Неужели парашютист, думаю. Так некстати...

Мы с Минькой глянули, куда показывал этот идиот, но ничего не увидели. В небе не было ни одного облачка, похожего на парашют, никакого следа от самолета. Океан тоже сиял девственной голубизной.

- Сэр! Сэр!..

- Спокойно, - говорю, - воин, чего ты орешь. Докладывай как полагается. Что ты там увидел, в небе? Там ничего нет. Или инопланетянин уже опустился?

Фамилия воина была - Томпсон, сержант. Хороший воин, дисциплинированный, непьющий. Давно хотел его повысить. Но как непьющего повысишь - его никогда под рукой нет, всегда где-нибудь несет службу.

Томпсон немного успокоился, перестал махать руками и доложил, что никакой инопланетянин на остров не опускался, но пост наблюдения на горе Святого Георга обнаружил в зарослях дикого винограда на близлежащем от горы плато каких-то непонятных людей...

Каких людей? Сколько людей? Ничего не понимаю. Ну и что, говорю, мало ли бродит по лесу туземцев, стреляют диких кур. Или молодежь изучает родной край. Но Томпсон опять махал руками, показывая в сторону горы, и утверждал, что это не туземцы - что я, сэр, туземцев не знаю, туземцы голые.

А эти, значит, не голые... Думай что хочешь. Говорю:

- Спокойно, Томпсон... А сколько их - неголых?

Томпсон стал считать на пальцах: ван, ту, фри... Много, сэр! Фо, файф, сикс.

Значит, шесть. Или даже больше - черт знает, до сколька умеет считать Томпсон. Я сам помню по-английски только до десяти.

Я немного подумал. Ничего себе, думаю, это не штурмовик и не истребитель-бомбардировщик. Не иначе - стратегический ракетоносец гробанулся... Но такой поворот событий я не предусмотрел. Шесть парашютистов, а у меня в "Макарове" всего четыре патрона.

- У тебя оружие есть, разведчик? - спрашиваю у Миньки. - У тебя должен быть пистолет с глушителем.

Минька тоже был растерян. Говорит:

- Какое оружие? Я же не парашютист-десантник. Вы что, не понимаете: если внешнего разведчика возьмут с оружием - пожизненное заключение. А так еще, может, обменяют. Или перевербуют. Что вы, сэр, нет у меня оружия!

Думаю: здрасте, а на хрен ты тогда мне нужен - ни оружия, ни связи с Центром. А пить я и один умею. Шесть человек! Что теперь делать?

Но тут же понял, что шесть летчиков или сколько их там - может, больше десятка - это гораздо лучше, чем один летчик. Король-то должен быть один... Они же в ходе избирательной кампании все между собой передерутся! Экипаж, летают вместе, пьют, по бабам ходят, компромата друг на друга хоть отбавляй. Прорвемся... Надо только делать все с умом.

Настроение у меня улучшилось, и я все-таки сделал по коктейлю себе и Миньке. Минька не возражал - так был растерян. У него не аналитическое мышление. И вообще, я никому не позволю командовать собой. Томпсон стоял по стойке "смирно", но был сильно возбужден.

- Значит, так, Минька, - говорю, - у меня есть план... С этими летчиками можно договориться. Но вести дело надо тонко, иначе можно все испортить. Беру командование национальной гвардией на себя. Отечество в опасности.

И тут этот тип мне заявляет:

- Как это - вы берете командование на себя? Обстоятельства переменились. Теперь вы знаете, кто я. Я кадровый офицер разведки, возможно, - уже полковник: нам, пока мы за границей, звания автоматически идут. А вы только капитан-летчик, и то, по-моему, врете... Летчики так много не пьют. Летали на каком-нибудь "кукурузнике", опрыскивали дустом колхозные поля и в пьяном виде за силосную башню зацепились. Почему вы думаете, что эти шесть человек, высадившиеся на остров, летчики, а не американские рейнджеры, прошедшие специальную подготовку? А у вас никакого опыта борьбы с иностранными спецслужбами. Только и умеете, что представительствовать и в шезлонге сидеть. Чтобы не сказать больше... Почему вы должны командовать, а не я?

- А потому что ты мудак, - говорю. - Кругом вражеские агенты, а у тебя даже револьвера нет. С чем ты пойдешь против рейнджеров? С этим самым?.. Каратэ хоть знаешь? А у меня "Макаров" и второй разряд по боксу когда-то был. А еще раз вякнешь - уволю! И поставлю вместо тебя Томпсона, мне один черт, что тот генерал, что этот. Генералы отличаются друг от друга только количеством звезд. Хочешь, Томпсон, быть четырехзвездным генералом?

Томпсон шмыгнул носом.

- Хочу.

- Тогда старайся. Я, видите ли, умею только в кресле сидеть! И ты все эти годы, что был возле меня, так думал? А говорил что? Отец нации, вот что ты говорил, Миня. Сильный ум... Политик от Бога! А я и верил. Разве так можно? Я ведь тоже человек.

Но он только развел руками.

- А что я должен был говорить? Что вы мудак? Я не идиот, сэр.

Он, конечно, прав - политик не должен быть таким прямолинейным, политик должен быть гибким. Весь вопрос - насколько гибким. Можно потом и не разогнуться.

Препираться дальше не имело смысла. Пришло время действовать. Я поднялся с шезлонга, это далось мне нелегко: все передо мной слегка вибрировало - пальмы, ореховые и хлебные деревья. Но сам я стоял на ногах твердо.

- Караул - в ружье! Слушай мою команду! Построиться в две шеренги! На первый-второй рассчитайсь!

Спецназовцы повыбегали... С копьями, с луками, кто с чем. Думаю: мне тоже вооружиться надо. Где мой пистолет? Куда он подевался... Ведь точно помню был. Когда что-то очень нужно, никогда на месте нет. По-моему, он в сарае, я там сегодня спал - последнее время Жаклин не нравится, как от меня пахнет. Всю жизнь нравилось... Ну, пахнет. Ну, храплю. Значит, еще живой.

Думаю: в одном разведчик прав - вполне возможно, эти шесть человек не летчики. Но тогда кто же? Интуиция, конечно, мне подсказывала, кто они... Но нельзя всю жизнь полагаться на одну интуицию. Иногда нужна и эрудиция. Другое дело - где ее взять. Тут надо крепко все обдумать, а не ввязываться с ходу в бой, не зная, чем он кончится. Я не Наполеон. Для Наполеона все закончилось плачевно, я никогда не мог понять, зачем он так много воевал, если так и не приобрел никаких территорий для отчизны. Так, лишь бы больше шума. Как жили французы в своих пределах, так и живут. Но может, это и лучше, никто ничего назад не требует. Не завоевывай, и все тебя будут любить.

Прежде чем искать пришельцев, целесообразнее, думаю, произвести разведку, чтобы на что-нибудь не напороться. На фиг... Тише едешь - меньше пыли. Тем более, что теперь у меня в штате есть разведчик. Всё как у людей.

6. О целесообразности некоторых исторических событий

Иногда время словно сжимается. Особенно, когда сидишь в хорошей компании: смотришь - только-только сели, а уже вечер и надо идти домой, но сидишь еще. А потом просыпаешься непонятно где, на диване у товарища, тоже летчика, на кухне сурово гремит горшками его миловидная жена, рядом спит собака... Уже утро. И куда-то как провалились десять-двенадцать часов или сжались до одного. Помнишь, что только-только сели и кто-то сказал: "За тех, кто в море". А еще кто-то сказал: "Есть три состояния человека: живые, мертвые и те, кто в море".

Пока мы с Минькой сидели на лужайке, солнце, описав в небе дугу, опять опустилось в океан с другой стороны горы Святого Георга. Караул спецназовцев построился передо мной почти в полной темноте - куда же тут идти искать пришельцев, на ночь глядя. Да и пришельцы, думаю, ночью нападать не будут: посидят-посидят у костра, споют что-нибудь из туристской жизни, богатой приключениями - "милая моя, солнышко лесное", - и лягут спать, каждый со своим "солнышком". Если это, конечно, туристы. Но если это диверсанты, как говорит Минька, или вооруженный экипаж упавшего в море ракетоносца, тогда все сложнее. Намного сложнее.

Потом над черной завесой лесных зарослей выплыла луна и стало светло, как днем. Когда-то, когда я был очень молодым и все вокруг меня были молодые, мы смотрели вечером на луну и спорили, что на ней изображено: девочка с ведрами воды на коромысле или поднял на вилы брат брата... Лунное сияние озарило мою загородную усадьбу: ковер зеленой травы, фруктовые деревья, дом с верандой, окруженный оградой из штакетника. На то, чтобы изготовить в местных условиях этот штакетник, ушла уйма времени. Но мне хотелось - из штакетника. В саду все благоухало. И если честно - воевать мне ну абсолютно не хотелось! Благоразумнее было лечь спать и хорошо выспаться, а утречком, на свежую голову, организовать экспедицию в лес и разослать людей по всему побережью; быть может, где-нибудь к острову прибило плот или другое плавсредство, уцелевшее после случившейся в океане или над океаном катастрофы. И если бы это был другой остров, не будь на нем такого страшного закона, я оказал бы потерпевшим всяческое госте-приимство. Но теперь мне предстояло их поймать...

Я скомандовал гвардейцам "отбой", поймаем завтра, и они убежали спать в сарай, там у них свежее сено, а сквозь щели в крыше можно смотреть на звезды. Сам я постелил себе на веранде, Жаклин рассердилась и ушла к родственникам в деревню. Черт с ней, с годами понимаешь, что одному спать лучше - никто рядом не сопит. А в таком климате и одному тепло. Дура набитая... Что я такого сделал? Ну, люблю посидеть, а не как идиот весь день молотком стучать или колупать лопатой грядки. С дурною головою - ни рукам, ни ногам покою... Я не раб. Только алкоголики знают, что такое настоящая свобода. Но с другой стороны, думаю, хорошо, что у меня такая трудолюбивая фаворитка. Все-таки я правильно когда-то сделал выбор.

Но прежде чем уснуть, я еще немного подумал - о внешней разведке. А что, думаю, разведка, все эти "интеллидженс сервис", абвер, ЦРУ, Штирлиц... Только зря расходуют деньги налогоплательщиков. Воруют секреты, вербуют "пятую колонну", изо всех сил стараются выведать первый день войны, как Зорге, чтобы войну предотвратить. А что толку? Ничего предотвратить нельзя. Если что-то предотвратили, значит, того и не было, не о чем говорить, и что изучать в школе? Разве можно себе представить, что не было бы второй мировой войны или первой? А что бы тогда было, вместо них? История не терпит белых пятен, что-нибудь всегда подбросит, чего никто не ждет. Вот если бы несколько раньше изобрели телевизор, можно было, практически не выходя из дома, смотреть по телевизору все войны, какие были, - горы трупов, развалины прекрасных городов, - и извлекать уроки. Может, телевизор спасет мир? Что-то же должно спасти. А внешняя разведка только звучит гордо, по мне, так ее лучше упразднить, а освободившиеся средства пустить на повышение благосостояния - внутренней разведки. Внутренняя тоже ничего не предотвратит, но, по крайней мере, своим знанием, кого посадить, а кого изгнать, может на какое-то время продлить срок правления монарха.

А кроме того, разведка часто не столько разведывает коммуникации и военный потенциал врага, сколько умышленно вводит в заблуждение своих - в корыстных целях. Ходил и я когда-то в разведку в Херсонской области...

В тот год я отдыхал на каникулах у тетки, маминой двоюродной сестры. Тетка жила на окраине небольшого райцентра, в домике с огородом и садом. А мама уехала по путевке в дом отдыха. Местные пацаны, в компанию которых я попал, разбившись на две команды, "наших" и "не наших", играли в военную игру. Смысл игры и состоял, главным образом, в разведке. Разведчики должны были тайно, бегая по огородам и садам, заглядывая во все щели и закутки, отыскать, в каком укромном месте противник спрятал свое знамя. Чтобы потом лихой атакой главных сил напасть и унести знамя в свой штаб. Это и означало победить, потому что без знамени как воевать дальше? Можно вести партизанскую или гражданскую войну, но и тут нужны штандарты, чтобы люди знали, кого бить. А может, упразднить к черту всякие штандарты?

Однажды наш командир, скорый на расправу парень, построил личный состав и сказал: кто из разведчиков первым обнаружит знамя, тот будет награжден. И извлек из-за пазухи четыре больших спелых груши из собственного сада. А дело в том, что в разведку ходили не все, а только самые младшие или кто был, как я, приезжий. Остальные "военные" в это время играли в карты в кинга и ждали, когда разведчики вернутся. Разведчики роптали, им тоже хотелось играть в кинга.

Но за четыре груши в разведку вызвались идти двое: я и Валька Иванов, тоже малолетка в коротких штанах на одной помочи. И ему, и мне хотелось груш, но награда должна была достаться кому-то одному. У Вальки было большое преимущество передо мной, он хорошо знал местность, а я был приезжий.

Но я был умный.

Валька сразу же ринулся рыскать по дворам, по огородам, засаженным картошкой и огурцами, заглядывать в сараи, а я спокойно пошел домой, поел, что тетка мне оставила, когда уходила на работу в райпотребсоюз. Почитал немного "Робинзона Крузо" и, выждав время, явился к командиру. Думаю: груши будут на десерт... И говорю: значит, так, товарищ командир, обнаружил. Вражеское знамя спрятано там-то и там-то, не сомневайтесь - в уборной во дворе у председателя райпотребсоюза. Но действовать надо осторожно, мало ли - пойдем в атаку, а там кто-нибудь сидит. Надо подкрасться незаметно.

Командир построил вооруженных до зубов "боевиков". И перед строем торжественно вручил мне груши. При этом шепнул на ухо: если сбрехал - убью. Говорю: да что я, сумасшедший, не знаю, что такое законы военного времени? Не сомневайтесь, все так, как говорю... Видно, в мозгах моих что-то заело в тот момент, так груш хотелось. Ведь понимал же - набьют морду. И дело тут не в одной корысти, но и в чем-то другом. Амбиции, амбиции... Я думаю, Иван Сусанин вызвался проводить поляков не потому, что хотел их погубить, заведя в болото, а потому, что такой амбициозный человек был - что его ни спроси, он все знает, где и что. Когда спросили - поляки, - знает ли кто из местных жителей дорогу через болото, он первый поднял руку - знаю! Хотя не знал, никогда туда не ходил. И повел. И - заблудился. Поляки - черт с ними, а Ивана Сусанина жалко.

Морду мне не набили по чистой случайности. Потому что дополнительным следствием моего обмана случилась подлинная человеческая драма. Когда мы, соблюдая все меры предосторожности, - я шел впереди, - подкрались к дому, где жил председатель райпотребсоюза, и заглянули поверх занавески в окно, мы увидели лежавшего на диване председателя потребсоюза, на котором сверху сидела голая, как туземка, моя двоюродная тетка.

Черт ее знает, сказала же, что пошла на работу...

"Боевиков" было много, и они в тот же день растрепали по всей округе про то, что видели - собственными глазами! А главное, про мою неприглядную роль во всей этой истории. Но тетка меня не побила, она была интеллигентная женщина, главный бухгалтер. На другой день после случившегося она молча собрала мои пожитки, отвела меня на вокзал и отправила домой. На вокзале она сказала мне: "И в кого ты такой...", намекая, как намекала не раз, на мое нестандартное происхождение. А я сказал ей, честно глядя в глаза, - очень честно: "Ты же сказала, что пошла на работу. Сказала? Так при чем тут я?" Она что-то хотела еще у меня спросить, но махнула рукой и пошла от меня, на тонких ножках, хотя и стройных, на высоких каблуках, которые все время подгибались. Даже не передала привет маме.

Дура... Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь: она должна была меня во все места расцеловать, потому что председателя потребсоюза, видного мужчину, жена выгнала за прелюбодеяние из дома, и он потом сошелся с моей теткой, которая до того случая долго не могла выйти замуж, ноги у нее были все же тонковаты. А спросить у меня она хотела, я понимаю что. Она хотела спросить: ну а сам-то я - видел?.. Конечно, видел, как я мог пропустить такое кино. А когда в шестнадцать лет мы получили паспорта и нас стали "допускать" на "Фанфана Тюльпана", мне это было уже не очень интересно - какая в "Фанфане" эротика? Полуобнаженный бюст Джины Лоллобриджиды?

Я уснул, под звон цикад и шум прибоя, и мне приснилась моя тетка, которую я с тех пор ни разу в жизни не видел. Во сне она была очень красивая, наверное, уже умерла, она что-то говорила, но я не запомнил что. Возможно, хотела поблагодарить меня за ту счастливую жизнь, которую потом прожила с председателем потребсоюза. Кто знает, зачем нам иногда то или иное снится.

Утром я освежился в лагуне и, приняв легкий завтрак, чтобы не тяжело было идти, снова построил своих гвардейцев - десять человек. Я разделил их на две колонны. Одну возглавил Минька, другую - Томпсон, я произвел его в полковники. Сам возглавил сводный отряд. Я нацепил на себя нож-мачете и пистолет на веревочке, но так, чтобы его не видно было под набедренной повязкой - пусть думают, что я простой туземец. Главное, чтобы пули в "Макарове" не заржавели. Кстати, мой надувной плотик, с которым я опустился на остров, похожий на надувной матрац, я все эти годы берег, ловил иногда с него рыбу, но главным образом брал с собой в инспекционные походы по острову. Очень удобно: надуешь, ляжешь на него под деревом после обеда и спишь, чувствуя себя цивилизованным человеком, хотя и дома я сплю не на полу, а на диван-кровати. На полу сплю только когда очень жарко или когда Жаклин прогонит...

Но кроме ножа-мачете и "Макарова" я вооружился еще и длинным копьем, а на шею повесил ожерелье из акульих зубов, что-то такое, чтобы выглядеть, как выглядит настоящий вождь туземцев-людоедов. Нанес на тело и на лицо боевую раскраску... А гвардейцы и так - с копьями и луками, полосатые, как тигры, выглядели угрожающе. Набедренные повязки, у кого были, я им приказал снять...

И мы пошли - двумя колоннами - на поиски пришельцев. Никогда не думал, что мне, летчику, придется участвовать когда-нибудь в сухопутном сражении. Но, видно, придется, а то подумают - что это за король, ни разу не воевал. Хотя вообще-то воюют не короли, воюют полководцы. Ладно, думаю, там посмотрим, по обстановке.

Тропа, по которой мы, выйдя из деревни, стали подниматься в гору, миновав сначала невысокое плато, была та же самая - по ней меня двадцать лет назад туземцы во главе с Минькой вели осматривать остров. Я хотел тогда найти клад... Но клада на острове не оказалось или я плохо искал. Длинная аллея деревьев, названия которых я тогда не знал, как и сейчас не знаю, мягкая упругая трава под ногами. Вьющиеся растения местами образовывали над тропой тенистый свод и были сплошь покрыты чрезвычайно пахучими цветами - белыми, розовыми, алыми. Как быстро бежит время, думал я, шагая впереди отряда, особенно когда ты достиг чего-то, а не ждешь годами, когда присвоят очередное воинское звание. Как будто только вчера бежал как конь в гору, а сейчас хромаю, как Джон Сильвер. Подагра не подагра, черт знает. Подагра бывает от шампанского... И что такое вообще - время, которое бежит? Часов у меня тут нет... Последовательная смена явлений и событий, если в философском плане? Время - деньги? Если в плане житейском. Но денег тоже нет... И может, нет никакого времени, только всходит и заходит солнце, а время придумали, чтобы человек не опоздал на самолет или на поезд. Иногда думаю: насколько однообразней и печальней протекала бы моя жизнь на острове, не найди я тогда ручей со спиртом. Сидел бы и тупо наблюдал, как с каждым восходом и заходом куда-то неумолимо утекает время - куда? - я еще и об этом должен думать? А выпьешь - и все... побоку, и время, и пространство.

Между тем тропа, по которой я вел свой отряд, резко свернула в сторону и, полого огибая вершину горы Святого Георга, потянулась серпантином среди высокого, местами выше человеческого роста, густого кустарника рододендрона, усыпанного розовыми цветами. Шли молча, соблюдая все меры предосторожности, курить и петь на марше я запретил. И через некоторое время мы очутились на обширной поляне, поросшей мягкой травкой, очень удобной для привала. Солнце как раз поднялось над горой Святого Георга. Со всех сторон поляну окружал кустарник, и незваные гости, кто бы они ни были, не могли нас тут внезапно обнаружить. "Привал, ребята!" - скомандовал я и повалился на траву в тени не очень высокого, но с густой кроной, дерева. Годы не радость. Был-был молодым, и на тебе, так непривычно...

Костер решил не разводить, обойдемся холодными закусками. Нельзя, чтобы нас заметили, у нас задача - первыми увидеть пришельцев, скрытно подобраться к ним и, войдя в соприкосновение, всех повязать. А там видно будет. Сначала надо разобраться, кто они такие и как оказались на территории, находящейся под моей юрисдикцией. Тут что-то не так: по закону острова - летчик должен быть один! А куда деваются целые экипажи, когда их самолеты исчезают с экранов радаров, я не знаю, островов в океане много.

Я выставил посты на тропе, впереди и сзади по ходу движения. С одной стороны от нас вздымалась гора, с другой был крутой обрыв, так что мы чувствовали себя в относительной безопасности, чтобы спокойно перекусить. Все разложили: копченая макрель, буженина с хреном, домашняя колбаска, сало... Устриц я не признаю. Само собой - фрукты. Я уже приготовил соленый банан - я таки научился солить бананы в бочках, это даже лучше, чем соленый арбуз, держать удобнее.

И тут из кустов выскакивает, как чумовой, туземец с копьем, которого отрядили на охрану, орет: "Сэр! Сэр!" И показывает пальцем - там, там! А что там - непонятно. Господи, опять что-то...

Но делать нечего, повскакивали, идем смотреть, что обнаружил "там" туземец. Прошли ярдов сто по тропе вперед, среди рододендронов, скрывавших нас с головой, и оказались еще на одной поляне, гораздо уютнее, чем та, где мы расположились. И остановились как вкопанные. Посреди поляны еще дымилось наспех залитое водой кострище! Как определил, встав на четвереньки и понюхав угли, наш разведчик, костер тушили известным способом пять человек мужского пола...

Загрузка...