Канатная плясунья

Глава 6

Пока Кэрис чистила лошадей, Телор и Дери, направившиеся в главную залу замка, осторожно пробирались мимо многочисленных групп мужчин и женщин, в разговорах которых чувствовалось более чем обычное возбуждение. Из главной залы Телор и Дери вышли в башню, чтобы по лестнице подняться в галерею, занимавшую почти весь второй этаж замка. С одной стороны галереи был сводчатый переход, расположенный немного позади над тем возвышением, где обычно де Данстенвилл занимался делами, а сейчас накрыли стол к ужину. В этой галерее обычно выступали музыканты, в то время как гости ели и танцевали. По обеим сторонам сводчатого перехода были небольшие арки, за каждой скрывались укромные уголки, отгороженные стенами и колоннами, служившими опорами верхнего этажа.

Зайдя в один из таких уголков, Телор сложил на пол свои инструменты, а Дери, опустившись на колени, открыл корзину и извлек из нее узел, завернутый в кусок кожи. Положив узел на пол, он развернул кожу, затем одеяло и вынул длинный халат темно-синего цвета, богато отделанный золотой вышивкой у ворота, а также по подолу и обшлагам рукавов.

Под халатом лежал красный кожаный пояс с несколькими кармашками, украшенный изысканным узором, светло-голубые шоссе[6], рубашка из белого полотна с большим гофрированным воротником, также богато украшенная вышивкой, и пара блестящих, ярко-красных туфель с очень длинными загнутыми вверх мысами. Телор снял с себя дорожную одежду и надел костюм для выступлений, Дери завернул снятое в кусок кожи одеяло, положил рядом с инструментами, чтобы Телор мог прикрыть им те, которыми пока не будет пользоваться.

– На чем ты собираешься сегодня играть? – спросил карлик Телора.

Менестрель нахмурился. Несколько рассеянно он прислушивался к звукам, доносящимся из залы, расположенной внизу, и услышанное не очень радовало его. Ему показалось, что для такого счастливого и радостного события, из-за которого здесь все собрались, смех звучит слишком уж резко и громко, а голоса – чересчур напряженно.

– Боюсь, сегодня вечером мне вообще придется обойтись без инструментов, – ответил Телор, поджав губы. – Мне кажется, все сейчас чрезмерно, раздражены, и что понравится одному, может другому подействовать на нервы. Будь проклят этот король, совершенно не умеющий управлять страной, и эта мнимая королева, которая не может вступить на престол, но все же оставляет его в покое.

– Вот именно, – согласился с ним Дери. – Но рано или поздно эти презренные личности лишатся всех своих сторонников.

Телор мысленно обругал себя за то, что из-за раздражения, охватившего его, совсем забыл о чувствах Дери, и поспешил добавить:

– Но я думаю, что сейчас бесполезно сидеть и ждать, пока вокруг меня начнут собираться гости, поэтому я лучше возьму лиру и сам буду обходить одну группу собравшихся за другой. Но когда все сядут ужинать, мне придется исполнить что-нибудь более официальное, чем беззаботные песенки о весне и любви. Поэтому, Дери, возьми арфу и привяжи к ней вот этот кусок бечевки. Я перекину арфу через плечо.

К удивлению Телора, в этот раз упоминание о войне почти не разволновало карлика. Взяв кусок бечевки, которую Телор вытащил из кармана, Дери принялся привязывать ее к арфе. Не глядя на Телора, он сказал:

– Я отнесу твою одежду в конюшню и посмотрю, удастся ли мне отчистить ее от грязи, а потом отведу Кэрис, нет, Кэрона, как ты назвал «его», во внешний двор. Там мы и поедим. А после того, как я уложу его в конюшне спать, я принесу одежду, которую ты наденешь завтра.

Телор поразился тому, как перспектива отвести Кэрис на ярмарку изменила обычную реакцию Дери на любое упоминание о короле или войне. Но Телор не испытывал ревности. Он понял, что девушка не в восторге от карликов вообще, и боялся, как бы она нечаянно не обидела Дери. Но, с другой стороны, Кэрис, кажется, обрадовалась, когда Дери вызвался сопровождать ее, поэтому Телор решил – ему лучше никак не реагировать, хотя это несколько обеспокоило его и разожгло страстное желание узнать, в чем же все-таки дело.

– Да, возвращайся, – сказал он Дери. – И чтобы больше тебя не беспокоить, захвати заодно и то, в чем я буду спать. А еще лучше, если ты принесешь мои сапоги и красный кожаный камзол. Думаю, завтра все отправятся на охоту. Насколько я понял, они не собираются устраивать турниры, чтобы упражняться в том, как убивать друг друга, но будет лучше, если я подготовлюсь к самому худшему.

– Что ты подразумеваешь под «самым худшим»? – спросил Дери. – Если все отправятся на охоту, тебе не придется ничем заниматься, а если состоится турнир, от тебя потребуется восхвалять мужество и героизм участников в героических балладах, и на их тщеславии ты сможешь неплохо заработать.

Телор улыбнулся.

– У меня будет предостаточно работы, даже если мужчины отправятся на охоту. Развлечений захотят леди, а некоторые из них довольно расточительны.

– Будь осторожен, – мрачно усмехнулся Дери. – Леди может заставить мужчину потерять голову.

Хотя Телор посмеялся над прозрачным намеком Дери и беззаботно уверил его, что всегда соблюдает в подобных делах осторожность, все же он был слегка потрясен, когда осознал, что действительно развлечения в его представлении начисто лишены какого-либо любовного смысла. И тотчас в памяти Телора всплыло маленькое, дерзкое личико Кэрис, напоминающее лисью мордочку, и он почувствовал, как теплая, щекочущая волна поднимается к его бедрам. Телору потребовалось почти физическое усилие, чтобы выбросить из головы образ девушки, и он намеренно рисовал в своем воображении усыпанных драгоценностями надушенных леди, ожидающих его внизу, Он представлял себе нежную кожу этих дам, их изящные ручки со сверкающими, отполированными ноготками. Телор старался не думать о другом теле, узком и мускулистом от частых тренировок, в испуге отпрянувшем от него.

Потом, на какое-то мгновение, из общего гула разговоров выделился знакомый женский голос, и Телор почувствовал, как в предвкушении чего-то пикантного слегка напряглись мускулы самых чувствительных органов его тела. Он знал, что вслед за этим отяжелеют его веки, а глаза вспыхнут вызывающим блеском, который, впрочем, замечали только женщины. На таких больших торжествах леди были обычно более раскованны и безрассудно смелы, чем в своих собственных домах, где их все знали на несколько миль в округе. Там, где собиралось такое количество абсолютно незнакомых людей, гораздо легче было сделать что-то незаметно, и похоже, что и на этой свадьбе не одна леди отважится пофлиртовать с ним. Без сомнения, он забудет Кэрис, когда пресытится этими удовольствиями.

– Телор, – неуверенно окликнул его Дери.

Телор сокрушенно подумал, что на его лице, должно быть, отразились все его мысли, а он знал, как беспокоят Дери его любовные игры со знатными дамами, одного каприза которых достаточно, чтобы лишить Телора головы, если он чем-нибудь их прогневит. В известном смысле это прибавляло пикантности любовным приключениям, но Телору не хотелось доставлять Дери беспокойство.

– Я ничего не имею против турниров, – сказал Телор, меняя тему разговора. – Рано или поздно турнир непременно состоится, а за время, оставшееся до него, участники успеют забыть, что эти же песни для кого-то из них я пел сегодня.

Дери ничего на это не ответил, он лишь укоризненно покачал головой, собрал в охапку вещи Телора, которые нуждались в чистке, и направился к лестнице. Уж он-то знал, что Телор обладает неиссякаемым запасом самых разных песен, поэм и баллад, и он едва ли исполнил хоть одну из них дважды за все то время, пока они были вместе. Дери не понимал, как Телору удавалось удержать в памяти так много всего, хотя и знал, что большую часть временив путешествиях Телор проводил молча, повторяя про себя свой репертуар. В самом начале, когда они только встретились, Дери предупредил Телора, что вряд ли станет для него веселым и разговорчивым спутником, и извинился за это. Но Телор тут же уверил его, что и сам предпочитает иметь молчаливого попутчика, и объяснил причину. Дери сразу понял, что дело не только в доброте Телора – он долго наблюдал за ним и заметил, как пальцы менестреля перебирают поводья, будто играют на музыкальном инструменте, и губы тоже постоянно двигаются, что-то декламируя.

Проводив взглядом Дери, скрывшегося за углом, Телор принялся настраивать лиру. Когда в ее звучании послышались верные ноты, он стал под одной из маленьких арок и начал играть. Кое-кто, услышав звуки лиры, поднял голову, прислушиваясь, а женщина, чей голос так возбудил Телора, заулыбалась, глаза ее заблестели радостью, и она поманила Телора к себе изящным взмахом руки. Он поклонился, заспешил вниз по лестнице и, перебирая струны лиры, направился в ее сторону. Двое мужчин, знавших Телора, окликнули его по имени, но извинившись перед каждым и пообещав, что подойдет к ним позже, как только выполнит приказания леди, он продолжил путь. Несмотря на это, мужчины поспешили вслед за Телором, возмущенно крича, что больше ничего не желают слышать о войне, в которой друзья становятся врагами, и предпочитают веселую музыку. Услышав эти слова, еще несколько человек отвлеклись от разговоров и пошли за ними.

Когда леди, позвавшая к себе Телора, увидела следующую за ним компанию, она воскликнула:

– Нет, сэр Хьюберт, я первая увидела Телора. Я не желаю больше слушать о том, как Роланд так и не смог одолеть Дэрандэля.

– Я тоже, леди Маргарет, – скривив губы, ответил сэр Хьюберт, абсолютно не подозревая, что леди Маргарет стремилась избавиться от их компании хоть на несколько минут вовсе не из-за надоевших разговоров о войне. – По крайней мере, не сегодня, – продолжил сэр Хью6ерт невинным голосом. – Я с радостью преклоняюсь перед вашим выбором или же выбором Телора. Но, мне кажется, в столь прекрасной компании, – он галантно поклонился, – слушая слишком сладкие любовные песни, мы легко можем быть введены в заблуждение.

Телор метнул быстрый взгляд на леди, которая лукаво и многозначительно опустила глаза вниз. Она поняла намек сэра Хьюберта, как ни старался тот поделикатнее его выразить, и догадалась, что он решил отплатить ей за то явное недовольство, которое она выразила при его приближении. На улыбающемся личике леди Маргарет мелькнула усмешка – на этом ее миссия окончена, Телору самому придется решать проблему. Менестрель улыбкой ответил на ее вызов, но в глубине его сознания таилось беспокойство, которое не имело ничего общего с проблемой. Он был прав, одним не хотелось слушать песни о героических приключениях, другие не желали слышать о любви. Поскольку тем и другим обычно нравились все песни, Телор понял, что людьми владеют беспокойство и раздражение. Но он улыбнулся, поднял брови, словно собирался задать веселый, немножко поддразнивающий вопрос, ударил по струнам и запел:

Жил на свете Катэгранд,

Так странно звали рыбу.

И был он просто великан

Других таких не видел.

И ты, дружок, наверняка,

Увидев это чудо,

Так испугаешься его,

Что заревешь белугой...

Леди Маргарет смеялась, глядя на Телора, который исполнил этот куплет чрезвычайно напыщенно.

Сэр Хьюберт тоже улыбался, и кто-то за его спиной изумленно заметил, что это совсем не похоже на Телора. К ним подходило все больше людей, чтобы послушать песенку про Катэгранда, который:

...Был страшен, как смертный грех.

Предвещал он бурю.

А когда хотел он есть,

То не сомневался

Широко разинув пасть

Рыбок дожидался.

И из пасти великана

Bсем на удивление

Вырывался аромат,

Приводя в волнение.

Из глубин морских пучин,

Не ведая несчастья,

Устремлялись рыбки все

К этой страшной пасти...

и Катэгранд тотчас же проглатывал несчастных.

Это вызвало взрыв хохота, и толпа слушателей еще больше увеличилась, чтобы узнать развязку истории, рассказывающую о том, как пострадавшие из-за шторма моряки приняли эту огромную рыбу за остров, высадились на ней, развели костер и, конечно же, утонули после того, как встревоженная рыба принялась метаться из стороны в сторону и нырять, пытаясь погасить пламя.

Это мелодраматическая история была встречена с необычайным воодушевлением. Телора осыпали похвалами и комплиментами, к которым присоединились и несколько серебряных монет, богато расшитая лента, маленькое колечко и другие менее ценные безделушки. Слушатели богато одарили менестреля, который представил их вниманию абсолютно новую вещь.

Маленькое колечко, последний подарок, доставшийся Телору, принадлежал леди Маргарет, и вкладывая его в руку менестреля, она прошептала:

– О, самовлюбленный человек, ты пел о себе, имея в виду «сладкий аромат, влекущий к себе жертвы»? Завтра после охоты я буду кататься верхом.

Телор принялся раскланиваться и благодарить слушателей за внимание, казалось, он вовсе не слушал леди Маргарет, а рассовывал подарки по карманам своими проворными пальцами так же быстро, как и получал. И тотчас же стал отрицать, что эта песенка новая. Он объяснил, что слова позаимствовал у одного всеми уважаемого поэта, в то время как музыка, действительно, принадлежит ему. Эти объяснения совсем сбили с толку толпу, которая не могла опомниться после слов леди Маргарет – те, конечно, кто слышал их, – и после того, как увидели, сколько всяких подарков получил менестрель. Другая часть слушателей, узнав, что музыку к песне написал Телор, принялась осыпать его еще более щедрыми дарами. Объяснения Телора были правдивы, так как история о Катэгранде входила в древнее собрание сказок и басен о животных. Но даже если бы стихи написал он сам, Телор все равно скрыл бы свое авторство, потому что в те времена к любому произведению, лишенному истории, относились с подозрением, считая, что все новое, выходящее из головы менестреля, создано не иначе, как с помощью дьявола. Музыка же служила исключением из этого правила; хотя некоторые священники и утверждали, что вся музыка, написанная вне церкви, нечестива и порочна.

Небольшая песенка Телора слегка оживила толпу, он выполнил просьбу слушателей, и за это его осыпали подарками. Некоторые насмешливо кричали, притворяясь раздраженными, что им снова приходится слушать старого любимца, и даже леди Маргарет слегка отодвинулась от Телора, изображая на лице недовольство. Но все это было лишь результатом хорошего чувства юмора, и когда Телор принялся комично упрашивать слушателей не вынуждать его, оскорбляя одних, доставлять удовольствие другим, и пообещал, что исполнит еще одну «новую» песню, его заверили, что если кого и следует подвергнуть наказанию, то, во всяком случае, не его. Во всем виноват тот, кто попросил менестреля исполнить песню, а этот человек туговат на ухо, и, следовательно, просто не в состоянии ничего оценить, значит, если кому и не сносить головы, так именно ему. И поскольку угроза прозвучала из уст человека, брат которого как раз и просил исполнить песню, а братья были известны как чрезвычайно страстные соперничающие натуры, Телор, решив стать связующим звеном и помирить братьев, предложил вниманию слушателей старую историю, переложенную на новую музыку. Предложение это было встречено с восторгом, и Телор приступил к рассказу о датчанине по имени Хэвлок. Телора всегда поражала популярность, которой пользовалось это произведение у норманнских лордов, ведь это английская песня, которую его учитель перевел на французский. Может быть, эта история так нравилась лордам из-за того, что повествование велось от имени датского завоевателя, и слушателям становилось понятно, почему датчане имели полное право возглавлять правительство Англии.

Когда Телор подходил к концу первой части рассказа, в которой злой и коварный граф Годрич, несмотря на обещание, данное покойному отцу принцессы Голдебург, бросает девушку в темницу и вместе со столь же жестоким графом Годардом подвергает ужасным издевательствам Хэвлока и его сестер, он заметил, что управляющий подает знак слугам накрывать столы к ужину. Продолжая петь, менестрель знаками попросил гостей стать вдоль стен залы, чтобы не мешать слугам. Телор продолжил свой рассказ: рыбак Грим, вместо того, чтобы утопить Хэвлока, спасает его, молодой человек мужественно ведет борьбу со своими врагами и одерживает над ними верх. В конце концов принцесса Голдебург, чтобы досадить Годричу, который и не подозревал, что Хэвлок – король Дании, выходит замуж за победителя.

Когда же Телор подошел в своем рассказе к тому месту, как Хэвлок и Голдебург отправляются с визитом к лорду Уббэ, он подробно описал, как они садятся за стол, упомянул блюда, которые им подают, после этого менестрель с силой ударил по струнам и воскликнул:

– А сейчас, мои дорогие леди и лорды, если вы тоже не прочь перекусить – ваш ужин ждет вас!

Вслед за этим раздался взрыв хохота, и зазвенел настоящий дождь из монет, большинство которых Телору удалось поймать в полу своего халата, после того, как он заученным движением взял лиру под мышку, чтобы иметь возможность держать полу обеими руками. Но он совсем забыл об арфе, висящей за спиной, и когда лира с глухим стуком ударилась об арфу, Телор чуть не уронил лиру и поймал гораздо меньше монет, чем мог бы. Он упустил еще несколько блестящих монет, со звоном упавших на пол и раскатившихся в разные стороны. Глаза Телора скользнули вниз, но он не стал наклоняться за деньгами, а просто поблагодарил слушателей, раскланялся перед стремительно редеющей толпой и, когда музыканты в галерее над залой начали играть, отошел и уселся на край возвышения, на котором стояли столы. Если бы в том укромном уголке, в котором он оставил свои инструменты, его ждал бы Дери, как это обычно бывало, карлик собрал бы оставшиеся на полу монеты, но Телор понимал, что самому ему это делать не следует. Он будет выглядеть настоящим дураком, ползая в своей нарядной одежде по полу и собирая монеты, кто-нибудь обязательно выставит его на посмешище, решив, что чрезвычайно смешно видеть, как человек, исполняющий песни о трагической любви и героических подвигах, ползает по грязному полу, и все слушатели впоследствии будут обязательно швырять подарки так, чтобы он ничего не сумел поймать.

Телор едва успел выгрести из подола халата монеты и положить их в свободный кармашек на поясе, где не было запасных струн для лиры, мотков бечевки и других мелочей для музыкальных инструментов, как раздался голос де Данстенвилла:

– Менестрель, подойди сюда.

Поглядывая одним глазом на слуг, которые несли огромные котлы с супом и тушеным мясом, широкие деревянные блюда с жареной говядиной, бараниной, свининой и другую еду, Телор, стараясь не наскочить на кого-нибудь из них и не испачкаться, подошел к возвышению, на котором сидел де Данстенвилл, встал перед ним и поклонился.

– Слишком горд, чтобы поднимать с пола то, что тебе причитается? – спросил его лорд.

– Боюсь, что я к этому не приспособлен, – ровным голосом ответил Телор и, улыбнувшись, добавил: – Но, к сожалению, здесь нет моего слуги… Я разрешил ему сходить на ярмарку. И будьте уверены, находись он сейчас здесь, я умерил бы свою гордость и попросил его поискать на полу упавшие монеты.

Лорд Коумб засмеялся.

– А ты высокого мнения о себе, Телор!

– Не о себе, мой лорд, просто мне не хочется снижать цену тех историй, которые я рассказываю.

– Вот это я понимаю, прямой ответ, – заметил де Данстенвилл уже менее агрессивно, но цинично добавил: – Если бы он оказался еще и правдивым, – и все же лорд Коумб подозвал к себе юного сквайра, стоящего наготове с чистой тканью, о которую его хозяин мог бы вытереть руки. – Поди отыщи какого-нибудь слугу и вели подобрать ему все монеты, лежащие на полу, – приказал лорд. – И проследи, чтобы все они попали к Телору, – потом он опять повернул голову в сторону менестреля. – Итак, что ты собираешься спеть нам еще? Будешь заканчивать историю о Хэвлоке?

– Если вы хотите этого, мой лорд, – ответил Телор, поклонившись. – Но я ради такого значительного и счастливого события приготовил несколько новых песен – это особая история о дворе короля Артура, о самоотверженной любви лорда Герэйнта и леди Эниды, – улыбнувшись, Телор учтиво поклонился сыну де Данстенвилла и девушке рядом с ним, которые занимали самые почетные места. – Я могу рассказать историю об охоте на грозного кабана, полную захватывающих приключений, а также историю, произошедшую при дворе королевы Франции и рассказывающую о героических подвигах сэра Гэуэйна, честь которого была глубоко задета рыцарем, очарованным колдуньей.

– А откуда тебе известна история, произошедшая при дворе королевы Франции? – спросил де Данстенвилл и, прежде чем Телор успел ответить, нетерпеливым жестом велел подойти поближе и стать рядом с ним, чтобы не мешать слугам и сквайрам, продолжающим разносить блюда.

– Я узнал ее от своего учителя, – ответил Телор. Он обошел вокруг стола и остановился сбоку, немного позади высокого стула, на котором сидел де Данстенвилл. Таким образом Телор оказался между ним и его гостями, сидевшими на скамейке по правую сторону от хозяина. Слева от лорда Коумб на стуле меньших размеров сидела его жена, сосредоточенно выуживая пальцами кусочки тушеного мяса из серебряной чашки, стоящей между ней и ее мужем. Она повернула голову в сторону Телора, ибо хотела расслышать его ответ – действительно ли он расскажет им столь занимательную историю о французском дворе, ведь если он ответит утвердительно, эта история станет подлинным украшением свадьбы. Жена лорда Коумб с таким вниманием уставилась на Телора, что, выудив не глядя кусок мяса из чашки, не замечала, что с него на скатерть капает соус.

По этой же причине ответ Телора был важен и для самого де Данстенвилла, он с нетерпением ждал, что скажет менестрель. К тому же лорд хотел быть уверенным, что это подлинная история, а не выдумка Телора и не одна из старых избитых историй, приукрашенная новыми именами. Ходили слухи о том, что в Англию снова собирается приехать королева Матильда, она, якобы, хочет представить лордам своего сына Генри, который станет наследником престола, если удастся избавиться от короля Стивена. Вместе с Матильдой из Франции должны приехать искатели приключений благородного происхождения, а также несколько человек из Нормандии и Анжу, которые, вероятно, тоже будут приближенными французского двора. И лорду Коумб вовсе не хотелось превратиться в объект насмешек за то, что он не умеет отличить изысканную историю от бреда, сочиненного простым менестрелем.

Пока Телор обходил вокруг стола де Данстенвилла, тот положил на дощечку перед собой аппетитный ломтик свинины и отрезал от него кусочек, когда же менестрель сообщил ему, что предлагаемой песне его научил учитель, де Данстенвилл на кончике ножа отправил кусочек свинины в рот. Он что-то пробурчал: какое-то время лорд не мог говорить членораздельно, и услышал, как забурчало в животе у менестреля. Де Данстенвилл намеренно не спеша проглотил мясо. И улыбнулся, подумав о том, что менестрель, должно быть, только приехал и еще не успел поесть, но выражение лица Телора ему не понравилось, по нему абсолютно нельзя было понять, голоден ли тот. Телор смотрел ему в лицо своими кроткими, голубыми глазами, взгляд которых вовсе не собирался перемещаться на еду, не было заметно, что Телор судорожно сглатывал слюну, которой у него должен быть полон рот при виде столь обильной и вкусной пищи.

– Менестрель, – проворчал де Данстенвилл, – только не пытайся обмануть меня. Откуда, интересно, такому человеку, как твой учитель, могут быть известны истории, которые рассказываются при дворе Франции?

– Он узнал ее от своего покровителя, мой лорд, – спокойно ответил Телор, стараясь сохранить самообладание, хотя внутри у него все кипело от злости.

Для самого Телора было куда важнее, чем для де Данстенвилла, убедить всех, что это, действительно, подлинные истории из Франции. Если ему поверят, каждый присутствующий здесь лорд сочтет за счастье пригласить менестреля к себе для развлечения гостей и хорошо за это заплатит, если же нет – все они придут в ярость от того, что их одурачили, и постараются убить его или покалечить, чтобы хоть как-то успокоить свою ущемленную гордость.

– Но, – продолжил Телор чуточку громче, чем начал, – я не могу сказать, что эта история была рассказана при дворе короля Луи, – этого я не знаю. Могу лишь заверить вас, что история эта рассказывалась при дворе королевы. Все это поведал моему учителю сэр Ричард Марстон, а тот, в свою очередь, рассказал мне. Сэр Ричард может читать и писать, – Телор выждал некоторое время, чтобы в головах невежественных гостей улеглась столь ужасная информация. – И сэр Ричард повсюду ищет разные истории. Когда я однажды находился со своим учителем в поместье Марстона, то собственными ушами слышал, как сэр Ричард заявил, что королева Элеонора – образованная леди. Она внучка того самого Гиллома Пуатиерса, который написал много песен о любви, и я могу спеть эти песни для вас, если вы пожелаете. Сэр Ричард говорил, что при дворе королевы Элеоноры было довольно много поэтов, которые потом вместе с ней уехали на юг страны. Королева приказывала им перекладывать на стихи все рассказы о героических подвигах и страстной любви, которые они только могли узнать, переезжая из одной местности в другую.

– Это похоже на правду, – раздался приятный мужской голос. Гость сидел позади леди де Данстенвилл. – Я был в Париже, кажется, два года назад. Или, может быть, три... и тогда Элеонора, действительно, занималась только этими поэтами, – он вкрадчиво засмеялся. – Бернард Клэрвакс взбесился от злости, у него на уме одни пороки, но аббат Шугер смотрит на это сквозь пальцы, он считает, что для королевы лучше слушать поэтов, чем совать свой нос в политику.

– Значит, лорд Уильям, вы верите, что история Телора действительно пришла к нам из Франции? – нетерпеливо перебила его леди де Данстенвилл.

Уильям Глостер, старший сын и наследник графа Глостера, улыбнулся:

– Если в ней говорится о благородных поступках или о великой любви, то, вероятнее всего, так и есть. А если к тому же ее рассказал Ричард Марстон, то я просто уверен в этом. Ведь, как всем известно, сэр Ричард любит слова гораздо сильнее своего меча.

– Он уже стар, мой лорд, – встал на защиту Телор.

Яркие черные глаза лорда Уильяма какое-то время внимательно изучали Телора, прежде, чем губы его тронула улыбка.

– Это действительно так, менестрель, но я вовсе не хотел обидеть сэра Ричарда. Все дело в том, что я тоже люблю слова больше меча. Я не знаю тебя, но думаю, знаю твоего учителя. Это, случайно, не менестрель Юрион?

– Да, мой лорд, – ответил Телор.

– Великий артист, – лорд Уильям какое-то время смотрел на де Данстенвилла, потом снова перевел взгляд на Телора и кивнул головой. – Надеюсь, он все еще жив и здоров. Я не видел его несколько лет.

– У него все очень хорошо, мой лорд, – ответил Телор, сияя от удовольствия, – но он становится слишком стар для странствий. Сэр Ричард отвел ему место в своем доме, и теперь Юрион тоже живет в Марстоне.

– Если бы я узнал пораньше, что он собирается прекратить странствовать, я с радостью предоставил бы ему место в своем доме, – во взгляде лорда Уильяма мелькнула явная зависть. – Мой отец предлагал ему это несколько лет назад, еще до смерти короля Генри, но тот сказал, что отупеет, если будет долго оставаться на одном месте, – он усмехнулся. – Я понимаю, что это была только отговорка с его стороны, но я никогда не мог понять, почему он отказался. Из-за того ли, что он был уэльсцем и не потерпел бы милости от норманна, или же потому, что в нашем доме не было человека, которому искренне хотелось бы стать его учеником.

– Мне кажется, он и в самом деле любит странствовать, – сказал Телор, – как и я.

Лорд Уильям засмеялся.

– Это что же, учтивое предупреждение на тот случай, если я попрошу тебя остаться у меня в доме? Нет, нет, не отвечай. Как-нибудь ты обязательно расскажешь мне, как встретился с Юрионом. Я хочу сказать, что мне очень понравилась твоя песенка о Катэгранде. В искусстве должно быть место и для смеха. Есть ли еще в твоем репертуаре подобные песни?

– Да, конечно, мой лорд, – с готовностью ответил Телор.

– Хорошо. Я обязательно выкрою время, чтобы послушать тебя и, может быть, ты заедешь ко мне в Шрусбери, где мы сможем поговорить о твоих песнях. Вижу, что за тем столом тебя ждет твое место, – лорд Уильям указал на стол, расположенный ниже и за которым сидели менее титулованные гости. – Ступай и поешь, а потом мы с тобой еще поговорим.

Гость не имел права отдавать подобные распоряжения, но де Данстенвилл ничем не выразил своего недовольства, напротив, он улыбнулся и кивнул Телору. Когда лорд Уильям заметил, что Юрион – великий артист, лицо его были лишено какого бы то ни было выражения, но он сурово взглянул на де Данстенвилла, и тот почувствовал себя не в своей тарелке из-за язвительного замечания относительно учителя Телора. Он решил быть помягче с менестрелем, чтобы тот не стал мстить и не пожаловался бы на него лорду Уильяму. Граф Глостер уже далеко немолод, и когда лорд Уильям унаследует после смерти отца титул графа, то приобретет неограниченную власть. И хотя он действительно не столь славный воин, как его отец, все же он сумеет достойно управлять делами графства и, возможно, еще больше увеличит свои владения и власть. Люди Глостера боялись его больше, чем старого графа, и подчинялись ему с необыкновенным рвением и преданностью. И совсем мало было тех, кто не желал покориться лорду Уильяму. Да и те давно мертвы.

Эта мысль заставила де Данстенвилла поспешить отвлечь мысли лорда от менестреля и, наклонившись вперед, он спросил:

– Как обстоят дела по ту сторону пролива, мой лорд?

– Лучше, – ответил лорд Уильям, улыбаясь. – В Нормандии сейчас царит больший мир и покой, чем в голове моей тетушки, императрицы Матильды, решившей, что настал, наконец, подходящий момент воспользоваться советом моего отца и привезти в Англию принца Генри. Хотя никто и не возражает против внука короля Генри и не считает его неподходящим наследником престола.

Незначительная язвительность в адрес менестреля сделала свое дело, думал лорд Уильям, довольный тем, что Телор стал удобным инструментом с точки зрения политики, отметил он также и бесспорные артистические способности менестреля. Готовность де Данстенвилла стереть маленькую разницу во мнении относительно Юриона, волей-неволей заставила его перейти к обсуждению политических проблем, теме, которую он до этого старательно избегал. Теперь же лорд Уильям был уверен – он сможет убедить де Данстенвилла принять у себя в доме Матильду и Генри, когда те приедут, и тем самым заставить принять сторону Глостера в гражданской войне, вспыхнувшей после того, как смерть короля Генри оставила престол без наследника мужского пола.

При жизни старый король был достаточно силен, чтобы заставить английских лордов дать клятву, что королевой станет его единственная дочь, императрица Матильда, но все-таки он не был силен настолько, чтобы заставить их сдержать клятву после своей смерти. К сожалению, Матильда была и горда, и глупа. Ее властные манеры и неспособность признать, что женщина должна быть нежной и покорной, вылились в самое настоящее негодование со стороны лордов, которыми управляла эта женщина. И вместо того, чтобы отдать свои голоса за Матильду, большинство лордов с радостью встретили племянника короля Генри, Стивена, когда через две недели после смерти дяди он приехал в Англию и привез лживую историю о том, что король Генри на смертном одре отрекся от Матильды и провозгласил своим наследником Стивена.

Сначала Стивен казался действительно неплохим выбором, потому что храбрый, как лев, прекрасно руководил сражениями, но этого было недостаточно. По натуре добрый и мягкий, он был слаб и руководил страной с помощью фаворитов, вероломных и невежественных. Их злость, жадность и ревность заставляли Стивена с подозрением относиться к людям, которые возвели его на трон, под их влиянием он начал совершать глупые поступки, которые превратили большинство могущественных лордов и духовенство Англии в его противников, начавших выступать с открытыми мятежами.

Сопротивление одержало верх, Стивена бросили в тюрьму и со всеми подобающими почестями встретили Матильду, которую признали королевой. Но Матильда еще глупее Стивена, со злостью думал лорд Уильям. Жена Стивена, Мод, вновь принялась собирать тех, кто оставался верен ее мужу, и Матильду удалось изгнать из Лондона. Но та не извлекла урока из своего поражения и продолжала терять своих сторонников, поэтому, когда армия Мод перешла в наступление, лишь очень немногие выступили на защиту Матильды и, предоставив ей убежище, Глостер сам был взят в плен. Уильям надеялся, что по крайней мере, у Матильды хватит ума понять: без Глостера ее дело безнадежно. Она уехала в Нормандию на то время, пока велись переговоры об освобождении ее единокровного брата Глостера в обмен на Стивена.

Сейчас вопрос о власти продолжал висеть в воздухе, не было в стране и четких границ, то тут то там постоянно вспыхивали случайные войны и, что самое плохое, в стране не было доминирующей власти, достаточно сильной, чтобы навести порядок. А пока любой жадный лорд или корыстный полководец, обладающий достаточно большим войском, могли преспокойно напасть на каждого, кто был слабее и кого можно было завоевать.

Вслед за замечанием лорда Уильяма, что императрица Матильда собирается приехать в Англию вместе с принцем Генри, последовала небольшая пауза, во время которой в памяти лорда Уильяма всплыли события, начавшиеся в 1136 и закончившиеся в нынешнем, 1144 году, почти абсолютной анархией. Лорд Уильям относился к де Данстенвиллу с некоторой долей симпатии и одновременно цинизма. Он прекрасно понимал, почему этот человек предпочитает придерживаться нейтралитета. И тем не менее, когда лорд Уильям решительно покачал головой в ответ на слабый протест де Данстенвилла, считающего, что еще слишком рано привозить принца Генри в Англию, в улыбке его сверкнул отблеск угрозы.

– Ведь мальчику еще только девять лет, – неуверенно продолжил де Данстенвилл. И потом добавил уже с большим оптимизмом: – Конечно, если императрица не намерена стать его регентом, то эта роль перейдет к вашему почтенному отцу до совершеннолетия принца Генри.

– Это один из вопросов, которые остаются открытыми до тех пор, пока мальчика здесь нет. И лишь после того, как он приедет, такие люди, как вы, де Данстенвилл, должны решить, сможет ли мальчик рассчитывать на основательную и недвусмысленную поддержку со стороны лордов, – не краснея, гладко соврал лорд Уильям. В крайних случаях он не избегал лжи и давно уже с презрением относился к осуждению церкви. И Бог до сих пор еще не покарал его за это. Попасть же в ад лорд Уильям не боялся, он был уверен, что с лихвой оплатил свое освобождение оттуда, ибо сейчас щедро платил за отпущение своих грехов. Не влияло на действия сэра Уильяма и сочувствие, которое он испытывал к положению де Данстенвилла. Его цель – еще больше увеличить власть своего отца и тем самым свою собственную. А это можно сделать, лишь склоняя на сторону отца как можно больше людей, чтобы в последствии они уже не осмелились присоединиться к Стивену. Лорд Уильям не мог допустить, чтобы доверие, сочувствие или симпатия помешали осуществлению его планов.

...Войдя в конюшню, Дери увидел, что Кэрис с огорчением рассматривает свои грязные руки. Он был изумлен тем, как изменилась девушка, хотя еще два дня назад она и не подозревала, что грязи нужно стыдиться. Но потом карлик сказал себе, что судит о девушке несправедливо. Ведь когда они нашли Кэрис, ей было не до чистоты. Тут Дери заметил, что все животные вычищены, и сразу понял, чья это работа, ведь лентяй Арни никогда не перетрудится и не сделает больше, чем его просили, а просили его лишь показать, как нужно расседлывать лошадей.

– Тебе вовсе не нужно было чистить животных, – Дери говорил довольно тихим голосом, хотя для любопытных гостей было уже слишком темно, а у входа в конюшню сидел лишь один конюх, да и тот дремал. – Я попросил Арни научить тебя расседлывать лошадей только затем, чтобы конюхи поверили, что ты мальчик.

Кэрис улыбнулась карлику.

– Ничего страшного. Мне совсем не трудно было это сделать. Это лишь самая малость, которой я могу отплатить за вашу доброту, к тому же я люблю животных. Мне кажется, я им тоже понравилась. Плохо только, что я выпачкала руки, да и лицо, наверное, тоже. Телору это не понравится. Можно мне где-нибудь помыться, прежде чем он вернется?

«Телору это не понравится», – эхом отозвались в голове Дери слова девушки, и он пришел к нелогичному, но правильному выводу – Кэрис влюбилась в его товарища. Дери испытывал что-то похожее на зависть к способности Телора привлекать женщин, но это было у менестреля в крови. Карлик не интересовался Кэрис, а лишь сочувствовал ее нелегкой судьбе и жалел еекак человека, которому многое пришлось пережить. Дери вовсе не находил привлекательными заостренные черты лица Кэрис, ее худое, мускулистое тело. Его жена, в отличие от Кэрис, была пухленькой и полногрудой, хотя и невысокой, и необычайно нежной и ласковой, чего в Кэрис вообще не было. Но Дери не мог не восхищаться тем, как стоически девушка переносила боль и потери, он удивлялся ее стремлению всегда быть жизнерадостной и находить у довольствие во всем. Поэтому-то они желал Кэрис только хорошего и чувствовал, что для ее же блага будет лучше, если она расстанется с Телором, пока еще не слишком к нему привязалась.

Когда в голове Дери проносились все эти мысли, он согласился, что Кэрис и в самом деле не мешает вымыться. Он привел девушку к колодцу и набрал для нее ведро воды. Когда руки и лицо Кэрис снова стали чистыми, насколько это могла сделать простая вода, они направились к подъемному мосту, чтобы выйти во внешний двор. Кэрис шла, наступая на больную ногу, но сильно хромала, и Дери предложил ей опереться на его плечо, что она с благодарностью и сделала. Проходя мимо стражников, Кэрис опустила голову, чтобы капюшон достаточно хорошо затенял ее лицо, но стражник, отметивший ее при въезде, то ли не узнал девушку, то ли слишком близко к сердцу принял предупреждение Телора.

Когда они шли через мост, Дери сказал:

– Мне кажется, тебе не следует говорить, что ты – ученик Телора, пока стражники не попытаются выставить тебя за пределы замка или по какой-нибудь другой веской причине.

– А зачем стражникам выставлять меня из замка? – с тревогой в голосе спросила Кэрис.

– Никто этого и не сделает, – ответил Дери. – Я просто хотел привести пример самого худшего, что может случиться, пример, когда тебе стоит назваться учеником Телора. Я подумал, если ты и в самом деле хочешь присоединиться к какой-нибудь труппе, выступающей здесь, они нив коем случае не должны подумать, что ты как-то связана с Телором.

Это была хорошая мысль, и Кэрис кивнула головой в знак согласия. Она не собиралась спрашивать у Телора разрешения уйти от него, но не могла не задуматься, почему вообще, карлик затронул эту тему. Чтобы скорее от нее избавиться? Но с чего бы ему этого хотеть? Из ревности? Нет, эта мысль в отношении Дери не казалась правдоподобной. Отношения Телора и Дери не были отношениями хозяина и слуги или двух равноценных странствующих вместе артистов, которым приходится мириться с присутствием друг друга потому, что это выгодно, они были друзьями. И ничего не изменится в их отношениях, если она станет возлюбленной Телора. Кроме того, Дери вряд ли опасался, что ее мастерство отвлечет от него все внимание зрителей, – человек, исполняющий роль дурака, всегда привлекает к себе больше внимания, чем другие артисты.

И все-таки у многих карликов, которых знала Кэрис, был странный склад ума и характера. Это, несомненно, являлось следствием их физического уродства. Правда, тело Дери лишь непропорционально, а не уродливо. Но Кэрис быстро кивнула головой, решив на всякий случай сменить тему разговора, и принялась болтать о ярмарке, которая была уже в самом разгаре. Огни факелов освещали красочные балаганы и импровизированную сцену, на которой в тот момент какая-то труппа выступала с комической пьесой. Кэрис и Дери услышали взрывы хохота и увидели актеров – мужчину и женщину, которые с неподдельной яростью бросались на двух карликов. Один из карликов подпрыгивал и отскакивал в сторону с мастерством настоящего акробата, одновременно толкая и жестоко избивая другого – жалкое, неуклюжее существо, которое то и дело спотыкалось и орало какие-то слова, абсолютно лишенные всякого смысла. Ни Кэрис, ни Дери не смогли удержаться от смеха, хотя были еще далеко от сцены и не слышали, что говорили актеры. Сойдя с моста, Кэрис и Дери спустились по небольшому склону, ведущему к внешнему дворику, и поняли, что потеряли из виду сцену. Только теперь до Кэрис дошло – весь внешний двор до отказа забит людьми и число их с каждой минутой все возрастает. Хотя главные ворота замка Коумб закрыли, но остался открытым вход поменьше, и через него в замок то и дело входили мужчины и женщины с детьми.

– Кто все эти люди? – спросила Кэрис.

– Рабы и крестьяне из деревень, расположенных неподалеку, – ответил Дери. – Они будут идти сюда всю ночь. Наверное, свадьба состоится завтра, хотя я думал, что она будет послезавтра. В день свадьбы лорд по традиции освобождает своих рабов от работы и предоставляет всем угощение и напитки. Некоторые лорды отводят на праздник по три дня, а то и по неделе, – продолжил Дери, говоря все тише и тише, так что Кэрис пришлось даже наклониться, чтобы расслышать последние слова карлика в шуме толпы.

– Я не ожидал ничего подобного. Де Данстенвилл не очень-то щедрый человек. Но, поскольку прибыло много знатных гостей, он просто не захотел, чтобы о нем подумали, как о скупердяе.

– Так, значит, сегодня вечером можно будет поесть бесплатно? – не унималась Кэрис. Ей абсолютно не было никакого дела до характера де Данстенвилла, ведь она твердо решила всю свою оставшуюся жизнь держаться как можно дальше от всех лордов.

Дери засмеялся, но, желая ободрить девушку, взял ее за руку.

– Нет, не сегодня вечером, но в любом случае сейчас мы с тобой набьем свои желудки. Я собираюсь купить нам по ужину. И довольно хорошему, если мой нос меня не подводит.

Потом Кэрис поняла, почему Дери воспринял ее вопрос с таким воодушевлением. Она заметила, как карлик пытается протолкнуться к одному из балаганов, где продавалось съестное, и витающий в воздухе аппетитный запах вызвал в желудке девушки громкое урчание. Кэрис так привыкла к чувству голода, что обычно просто не обращала на него внимания, к тому же она хорошо позавтракала сегодня утром, но запахи были слишком аппетитными. И пленили не только их с Дери. Вокруг этого балагана собралась настоящая толпа, но большинство из тех, кого Дери отпихивал плечом, пробираясь к палатке, с готовностью уступали ему дорогу, и Кэрис поняла, что покупателей там было гораздо меньше, чем просто обычных зевак. Многие стояли, повернувшись к прилавку спиной и, видимо, решали, стоит ли тратить свои последние бесценные фартинги на столь эфемерное удовольствие, как еда.

Когда Дери протолкнулся, наконец, к балагану, Кэрис уже не могла думать ни о чем, кроме предстоящего удовольствия от вкусного ужина. Она недоверчиво смотрела округлившимися от изумления глазами, как карлик заказывал по два пирога с мясом и дичью и две порции жаркого, которое подавалось в половинках караваев черствого хлеба, из которого вынули мякиш. В толпе раздались чьи-то приглушенные голоса, и когда Дери вынул из кошелька и положил на прилавок серебряную монету, Кэрис принялась с беспокойством оглядываться по сторонам, нет ли поблизости воров.

Дери заметил беспокойство девушки и рассмеялся.

– Не бойся, меня не ограбят. Во-первых, потому что за порядком здесь следят люди лорда, а во-вторых, кто рискнет это сделать, поплатится за наглость головой, и я проучу его не за то, что он попытается стащить мой кошелек, которого ему не видать, как своих ушей, а за то, что мы останемся без ужина, ведь я выроню наше жаркое, когда приподниму воришку и зашвырну в кормушку для лошадей. А теперь приподними немного подол своей туники, я высыплю туда пироги. Они слишком горячие, ты можешь обжечь руки.

Один из покупателей, стоящих у прилавка, оглянулся, услышав голос Дери. Он кивнул карлику, поздоровавшись с ним, и сказал, обращаясь к толпе:

– Будет лучше, если вы действительно поверите – этот человек обладает удивительной силой. Никто в замке Коумб не сможет одолеть Дери Лонгармза. Твой хозяин в замке, Дери?

– Да, мой лорд, – ответил тот, поклонившись, спрятал кошелек и ссыпал горячие пироги с прилавка в подол туники Кэрис. – А почему, – спросил он с сочувствием в голосе, – вы здесь, в то время как мой хозяин выступает в замке?

На лице молодого человека, которого Кэрис, наконец, рассмотрела, появилось выражение досады.

– Этой ночью меня назначили надзирателем над стражниками. Я должен удостовериться, что они честно исполняют свой долг и ловят воров и скандалистов, а также следить за самими стражниками, которые тоже могут учинить возмутительные скандалы.

Дери кивнул.

– В стране, действительно, большие беспорядки, и лорд Коумб поступает мудро, желая обеспечить безопасность во время такого радостного события и не закончить его на печальной ноте.

– Да, это так, – вздохнул сквайр.

– Вам не стоит расстраиваться, что вы пропустите выступление Телора, – успокоил его Дери. – Он с радостью споет вам лично все, что вы только пожелаете. Я скажу ему, что вы интересовались им.

– Хорошо. Передай, пусть найдет меня. Он сделал мне чудесную лютню, но я хочу еще приобрести несколько запасных струн. И не откажусь от инструмента меньшего размера, скажем, от лиры, – молодой человек нахмурился. – Только идиот будет сейчас говорить о музыке. Что тебе известно о беспорядках в стране, Дери?

– Только то, что нам то и дело приходилось удирать от разных армий на протяжении всего пути к юго-востоку от Креклейда. В городе Юффине мы узнали, что вокруг Мальборо идут сражения, поэтому нам пришлось свернуть с главной дороги. Но оказалось, что небезопасно ездить по всей этой местности. Замок, находящийся по соседству с деревней, где мы подобрали мальчика, взят штурмом. Кэрон, как называется это место?

– Фоксез Хилл, – пробормотала Кэрис грубовато-застенчивым мальчишеским голосом и покачала головой, будто желая поклониться незнакомцу, но не решаясь сделать это.

Дери взглянул на девушку, когда она отвечала, и снова отвернулся, испытывая почему-то странную неловкость. Но сквайр нетерпеливо махнул рукой, прибавив, что его еда совсем остывает. Дери снова принялся проталкиваться через толпу, которая расступалась перед ним и снова смыкалась, как только он проходил. Множество глаз с любопытством заглядывали в половинки каравая, полные жаркого, которые нес карлик. Несколько человек, воодушевленные увиденным, направились к прилавку. Кэрис старалась держаться как можно ближе к Дери. Она где шла, где прыгала на одной ножке, пока, наконец, карлик не мотнул головой в сторону угла, образованного между импровизированной сценой и стеной свинарника.

– Сядем там, – предложил Дери.

– Это наше место, – раздался сердитый голос, когда Кэрис положила на сцену пироги и повернулась, чтобы взять у Дери жаркое. Голос принадлежал карлику-акробату.

– Мы долго здесь не задержимся, – успокоил его Дери, ухватившись руками за края сцены и взбираясь на нее. – Хочется просто поесть спокойно.

– Ведь мы такие же, как и вы, – сказала Кэрис.

– С вашей стороны глупо считать, что мы приветствуем всех, кто позарится на наш доход, – злобно оборвал ее карлик. – Здесь появилась уже вторая труппа.

Кэрис покачала головой.

– Мы не выступаем. Дери – слуга Телора Лютплейера. А Телор поет только в самом замке перед лордами. Я же Кэрис Роупданса и только по воле случая оказалась в компании Дери и его хозяина. Моего покровителя свела в могилу тяжелая болезнь. Это случилось поздно ночью, и, прежде чем я успела найти новую труппу, меня выгнали из города. Потом мне не повезло и, сорвавшись с дороги, я скатилась под откос. Снова взобравшись на дорогу, я потеряла сознание, а Телор с Дери нашли меня и, пожалев, взяли с собой.

– Так, значит, ты– канатоходка? Понятно, – из глубины сцены вышел какой-то человек, отшвырнул карлика, чтобы тот не путался под ногами, и сел рядом с Кэрис. Совсем неожиданно для себя девушка поняла, что ее раздражает неприятный запах, исходящий от мужчины.

– Меня зовут Джорис Джагла[7], – сказал мужчина. – Если ты канатоходка, то почему не выступаешь? Ведь если ты хорошо знаешь свое дело, тебя не потребуется даже представлять, и любой мужчина сможет помочь тебе натянуть канат.

– Но у меня нет каната, – с трудам проговорила Кэрис с набитым ртом. – Меня выгнали в том, в чем я была.

Подобное происходило довольно часто, и у жонглера не должны были появиться какие-то сомнения в правдивости слов девушки, но, несмотря на это, он равнодушно пожал плечами.

– К тому же сейчас я немного не в форме, – продолжала Кэрис, проглотив кусок. – Когда я упала, то растянула лодыжку, но скоро она заживет, и тогда я одолжу у кого-нибудь канат и смогу показать, на что способна.

Поскольку разговаривать начала Кэрис, Дери все свое внимание обратил на еду. Чтобы добраться до жаркого, он слегка наклонял хлебную корку и объедал края этой импровизированной чашки. Карлик, казалось, целикам был занят своим делом, но глаза его то и дело перебегали с Кэрис на жонглера и других членов труппы, которые тоже взобрались на сцену.

Дери был озадачен. Он никак не мог понять, почему, разговаривая со сквайром де Данстенвилла, Кэрис стала вдруг такой отталкивающе неприятной. Что-то случилось с ее лицом. Может быть, все дело в тенях от пламени факелов? Наверное, так оно и есть, сказал себе Дери, но все же не был в этом уверен. А сейчас, разговаривая с руководителем этой большой и, вроде, преуспевающей труппы, Кэрис говорила так правильно, манеры ее были так учтивы, что Дери задумался: девушка по своему развитию значительно превосходила этого жонглера. Она была вежлива и уверена в себе и говорила так же, как Телор и Дери. И Дери пришел к неожиданному выводу, что все эти люди так же далеки от Кэрис, как земля от неба.

Дери уже пожалел, что завел с Кэрис разговор о том, чтобы она присмотрелась к выступающим здесь труппам, и проклинал себя, что привел ее к этому углу специально для знакомства с какими-нибудь артистами. Девушка сделала все, как надо: она даже не намекнула о случившихся с ней неприятностях и рассказала довольно-таки правдоподобную историю, в которой лишь вскользь упоминалось имя Телора. Кэрис догадалась даже «тяжелую болезнь» своего покровителя представить, как давнишний факт, ведь подумают, что она может принести эту страшную болезнь с собой. Дери оставалось только надеяться, что следующая труппа окажется лучше предыдущей, так как не мог себе представить, что им с Телором делать с девушкой дальше. Дери обрадовался бы, останься она с ними. Он будет играть роль шута, Кэрис – танцевать на канате, если она, действительно, делает это так же хорошо, как говорит об этом, и они смогут выступать в городах и деревнях на ярмарках под музыку Телора. Таким образом, они заработают даже больше, чем сейчас, когда он один выступает в роли шута. Правда, Телору придется придумать себе другое имя и изменить внешность, чтобы его не узнали знатные лорды при случайной встрече. Телору, конечно, не понравится эта -идея, но Дери знал, как его уговорить.

Вся проблема заключалась в Кэрис. Если ей, в самом деле, нравится Телор, он с той же легкостью удовлетворит ее желание, как и желание всех женщин, которым уже успел вскружить голову. Не будет ничего страшного и в том, что Телор расстанется с Кэрис так же, как и со всеми другими женщинами. Но, если Кэрис присоединится к их компании, безграничная доброта менестреля будет привязывать девушку к нему все сильнее и сильнее, и ей станет очень горько, когда она, наконец, поймет – Телор просто-напросто привык к ней, привык настолько, что уже не обращает на нее внимания, как это всегда случалось у него с другими женщинами.

К большому удивлению Кэрис, сам Дери, подтолкнувший ее к разговору с этими артистами, таки не сказал ни слова. Только потому, что он рядом, девушка держалась с таким достоинством и говорила так же грамотно, как с Телором. И это, естественно, отделяло ее от Джориса Джагла, делало ее «не такой», каким был он сам. Но хуже всего то, что сама Кэрис чувствовала себя «не такой», как те люди, к компании которых она относила себя раньше. Раньше? Всего ночь и день назад? Она провела в обществе Телора и Дери одну ночь и один день и отдалилась от таких людей, как Джорис, настолько, что им никогда не удастся дотянуться до нее. И все-таки Кэрис понимала – это довольно хорошая труппа. Она сама слышала, как весело, от души смеялись люди, глядящие на выступление артистов. К тому же Кэрис видела, что все мужчины и женщины труппы сыты и хорошо одеты, даже этот карлик-идиот. Но все они были грязными. Когда в голову Кэрис пришла эта мысль, она едва удержалась, чтобы не засмеяться, и специально засунула себе в рот побольше жаркого. Так, значит, они грязные? Еще два дня назад эти люди благоухали бы для нее, как целая клумба лилий. И все же...

Положив один пирог в подол своей туники, Кэрис обратилась к Дери:

– Я наелась. А сейчас мы пойдем смотреть ярмарку? Джорис сказал, что не может ответить ничего определенно, пока не увидит меня в работе.

«Может быть, – подумала девушка, – если я вернусь сюда одна, буду говорить, как эти люди, и пробуду с ними какое-то время, я снова стану собой, и это непривычное ощущение пройдет». Но при мысли об этом сердце Кэрис обливалось кровью, и изумительно вкусный ужин камнем лежал в ее желуде. Когда Дери снова предложил девушке опереться на его плечо, глаза ее застилали слезы.

Кэрис удалось справиться со своими переживаниями, только когда они с Дери повернули к балаганам, ярко освещенным светом факелов. Как и все другие люди, девушка охала и вздыхала, восхищенная разнообразием товаров, выставленных для продажи лавочниками и ремесленниками. Как правило, на самое видно место торговцы выставляли те предметы, которые при свете яркого, дрожащего на ветру пламени факелов сверкали осколками кварца и стекла и блестели мягким сиянием шелка. Кэрис совсем не задумывалась о своей реакции на все это, она просто наслаждалась, рассматривая все, что видеть доводилось ей не так уж часто. Кэрис много выступала на ярмарках, где на продажу выставлялись такие же яркие и красивые товары. Но артистам никогда не разрешали бродить среди красочных балаганов. И Кэрис старалась всегда держаться подальше от торговцев после одного печального случая, когда ее обвинили в воровстве.

Дери больше привык к такого рода зрелищам. Телора часто приглашали на свадьбы и рыцарские турниры, и тогда Дери играл роль слуги, а не шута, делать ему было практически нечего, и он часто бродил от балагана к балагану, глазея на товары. А теперь понял, что его необычайно взволновала та чистота и невинность, открывшаяся в девушке, та живость и непосредственность, с которой она реагировала на все, происходящее вокруг нее. Вот уже второй раз Дери с трудом удержал себя от соблазна купить Кэрис какую-нибудь вещь, на которую она с завистью смотрела, но не делала ни малейшего намека, что хочет ее иметь. Дери давно уже не испытывал удовольствия, делая кому-нибудь приятное, у него не было этого чувства с тех пор, как потерял жену, братьев и сестер. И потому так велик был соблазн услышать радостные возгласы и увидеть восторг девушки, когда она получит какую-нибудь безделушку. Дружба с Телором удовлетворяла большую часть потребности Дери в человеческой привязанности, но все же ему было просто необходимо кому-то помогать и о ком-то заботиться.

Дери удалось сдержать свой неожиданный порыв отчасти из подозрения, что вещи, продаваемые при свете факелов, днем могут оказаться не такого уж и хорошего качества, но еще больше Дери опасался, что Кэрис воспримет этот подарок как попытку купить ее благосклонность и настроение девушки от этого только ухудшится. Он не стремился к близости с Кэрис. Дери не хотел подобного ни с одной женщиной, кроме своей дорогой Мэри, но еще больше ему не хотелось снова увидеть ужасающую боль в глазах Кэрис. Пока она относилась к нему, как к любому другому мужчине, и это карлику было очень приятно. Но Дери запомнил, на какие предметы дольше всего смотрела девушка – особенно ей понравились гребень и сетка, сплетенная из ярких шелковых шнурков золотистого цвета, предназначавшаяся для поддержания женской прически. Завтра он снова придет сюда, чтобы при дневном свете рассмотреть качество этих предметов. И, может быть, если Кэрис найдет себе место в какой-нибудь труппе, он подарит их на прощание.

Позже, когда они с Кэрис наблюдали за ужимками и гримасами шута из другой труппы, Дери решил, что найдет какой-нибудь другой способ подарить Кэрис гребень и сетку для волос так, чтобы она ясно поняла, – он ничего не требует взамен. Дери не мог представить девушку и в этой труппе. Он заметил, что Кэрис тоже не собирается знакомиться с артистами, которые лениво следили за выступлением своих товарищей. Когда представление окончилось, девушка положила на край сцены свой не съеденный пирог в качестве платы за развлечение. Начали гасить факелы, и вскоре горящими остались только те, что были у открытого входа, где стояла охрана.

– Пора возвращаться, – окликнул Дери девушку.

– Да, – сразу же согласилась с ним Кэрис.

В голосе девушки слышалась грусть, и Дери сказал:

– Не нужно было оставлять свой пирог. Ну ладно, я куплю тебе другой, – он не думал, что девушка так расстроилась из-за пирога, но ему хотелось предложить ей что-нибудь, что хоть как-то поднимет ей настроение.

Кэрис улыбнулась.

– Боюсь, что не смогу его съесть даже завтра. Мой желудок набит битком. Вы с Телором так добры ко мне. Я хотела бы... нет, я сама не знаю, чего хотела бы.