Канатная плясунья

Глава 6. В пути

Каждый день цирк Доротеи менял место. Ни в одном городе не задерживались на ночь.

Доротея была не похожа на себя. Ее веселость и игривость исчезли.

По утрам в первой же деревне, какая попадалась на пути, Доротея покупала газету, быстро пробегала ее и, не находя того, что ждала, раздраженно комкала. Кентэн поднимал отброшенную газету, расправлял смятые листы и тоже искал на всех страницах заголовка со знакомыми фамилиями. Ничего. Ни одного слова о преступлениях Эстрейхера. Никаких сообщений о его аресте.

Мрачное настроение Доротеи длилось целую неделю. Наконец на восьмой день ее лицо осветилось улыбкой. Она опять стала прежней — радостной, подвижной и ласковой. Кастор, Поллукс и Монфокон получили ни с того ни с сего долгожданную порцию поцелуев. Кентэн был обласкан очередным шлепком. В этот день состоялось представление цирка в городе Витре. Доротея была в ударе, прыгала, вертелась, танцевала, смеялась. Когда публика разошлась, она стала шалить и возиться с детьми. Неделя тоскливых дней была забыта.

Доротея взяла Кентэна с собой на прогулку. В узких и кривых переулках старого городка Витре она впервые рассказала ему о годах своего детства.

— Когда я совсем маленькой жила в имении, я уже тогда собирала всех деревенских ребят, и мы составляли отряд, который занимался борьбой с преступниками. Самым серьезным образом. Случится в деревне кража, украдут утку или овцу, еще и жандармам не успеют сообщить, а я уже расследую все дело. Обо мне и слава шла по округе, крестьяне соседних деревень приезжали советоваться со мной, тринадцатилетней девчонкой. «Настоящая колдунья», — говорили они. Но дело совсем не в колдовстве, Кентэн. Ты сам знаешь, что если я иногда прикидываюсь ясновидящей или гадаю на картах, то я рассказываю о том, что мне удалось случайно подметить на самом деле, от себя я ничего не выдумываю, все основываю на фактах. Самые сложные истории мне кажутся чрезвычайно простыми, и я только удивляюсь, как другие не замечают одной какой-нибудь детали, которая раскрывает все дело…

— Так, так, — заговорил Кентэн — Вот потому-то получилось, что серьги украл не Кентэн, а Эстрейхер. И не Кентэна, а Эстрейхера сажают в тюрьму. Так захотела, так и сделала.

Доротея рассмеялась.

— Я-то так захотела, это правда. Но вот суд, кажется, не склонен подчиняться моим желаниям… В газетах ни слова о роборэйской истории.

— Что же могло случиться? Куда дели этого негодяя?

— Не знаю.

— И не можешь узнать?

— Могу. — Как?

— Через Рауля Давернуа.

— Ты его увидишь?

— Я послала письмо.

— Он ответил?

— Да. Телеграммой. Помнишь, сегодня перед началом представления я ходила на почту.

— Что же он пишет?

— Он выехал из Роборэй и по дороге к себе в имение заедет в Витре повидаться с нами.

Она посмотрела на часы.

— Уже три. Идем.

Они находились в таком месте города, откуда было видно шоссе, вьющееся меж холмов.

— Смотри-ка, — сказала Доротея. — Мы можем стать здесь. Отсюда хорошо видно.

Они постояли несколько минут. Когда вдали на шоссе показался автомобиль, пошли к своему фургону, у которого играли трое ребят.

Когда автомобиль, в котором был Рауль Давернуа, приблизился к фургону, Доротея бросилась ему навстречу и крикнула:

— Не сходите, не сходите. Скажите только, арестован?

— Кто? Эстрейхер? — спросил Давернуа, смущенный таким приемом.

— Ну, конечно, Эстрейхер. В тюрьме?

— Нет. Он бежал.

Этого Доротея не ожидала.

— Эстрейхер бежал! Он на свободе?.. Какой ужас! И сквозь зубы прибавила:

— Боже мой… Боже мой! Зачем я там не осталась? Я бы не дала ему бежать.

Но так как сожаления ни к чему не приводили, Доротея не умела долго попусту горевать, она обратилась к Раулю с новыми вопросами:

— Почему вы так задержались в замке?

— Как раз из-за Эстрейхера.

— Напрасно. Сейчас же после его бегства вы должны были возвратиться к себе.

— Зачем?

— Вы забыли о своем деде… Я предупреждала вас.

— Во-первых, я ему написал и просил принять меры предосторожности, а во-вторых, я думаю, что вы преувеличиваете…

— Как? У него в руках золотая медаль, талисман, за которым охотится преступник. Эстрейхер об этом знает. И вы говорите, что опасность невелика!

— Но ведь этот талисман уже есть у Эстрейхера, потому что он убил вашего отца и взял его медаль.

Рауль хотел выйти из автомобиля, но Доротея не дала ему открыть дверцы:

— Поезжайте, поезжайте немедленно… Правда, я еще не все уяснила себе и не знаю, нужна ли Эстрейхеру вторая медаль. Но твердо уверена и ясно чувствую, что теперь борьба будет вестись там, у вас. Я не сомневаюсь в этом и решила тоже перебраться в ваши края. Уже наметила маршрут. Ваше имение называется Мануар-о-Бют, около Клиссона? Отсюда сто пять километров. Для моего фургона восемь переходов. А вы приедете туда сегодня к вечеру. Ждите меня. Через неделю, самое позднее через восемь дней буду у вас.

Убежденность Доротеи подействовала на Рауля. Он больше не прекословил.

— Возможно, что вы правы. Я сам должен был подумать об этом. Тем более, что сегодня вечером дедушка один в доме.

— Как один?

— Все слуги на празднике. Один из них справляет в соседней деревне свадьбу.

Доротея даже вздрогнула от его слов.

— Эстрейхер об этом знает?

— Допускаю. Кажется, я в его присутствии рассказывал графине об этой свадьбе.

— Когда он бежал?

— Позавчера.

— Значит, в его распоряжении было два дня, и он… Она, не докончив фразы, бросилась к фургону и почти

моментально вернулась назад. В руках у нее был небольшой чемодан и пальто.

— Я еду с вами… Не будем терять времени! Кентэну она отдала приказания:

— Фургон и мальчиков отдаю на твое попечение. Трогайся в путь. Для представлений не останавливайся. Вот тебе дорожная карта. Видишь, красной чертой намечен путь к Клиссону, а оттуда к Мануар-о-Бют. Этой дороги и держись. Через пять дней ты должен быть на месте.

Она села рядом с Давернуа. Автомобиль уже тронулся, когда подбежал маленький капитан. Доротея подняла его и усадила позади себя на груду чемоданов и свертков.

— Сиди там… До свиданья, Кентэн. Кастор и Поллукс, не драться…

Последнее пожатие руки.

Поехали.

Все это произошло не больше, чем за три минуты.

Раулю Давернуа было очень приятно ехать со своей очаровательной кузиной. Он стал рассказывать обо всем, что случилось в замке Роборэй после ее отъезда.

— Главное, что спасло Эстрейхера, — это рана, которую он нанес себе, когда связанный бился головой о железную спинку кровати. Он потерял много крови. Появился сильный жар. Вы, конечно, сами заметили, что граф очень щепетилен, когда дело касается фамильной чести. Узнав, что Эстрейхер болен, он облегченно заявил: «Это нам даст время». «Время для чего?» — спросил я. «Чтобы поразмыслить. Разразится неслыханный скандал; не лучше ли для чести наших фамилий его избежать?» Я протестовал, но в конце концов граф хозяин у себя в доме, и я должен был подчиниться. А он все откладывал и не принимал никакого решения. К тому же Эстрейхер казался таким слабым… Неудобно же больного отправлять в тюрьму.

— А какие показания давал Эстрейхер? — прервала Доротея рассказ Рауля.

— Никаких. Да его никто и не допрашивал.

— Он ничего не говорил обо мне? Не пытался обвинять меня?

— Нет. Он прекрасно разыгрывал роль больного, измученного лихорадкой. Тем временем Шаньи написал в Париж, чтобы там навели справки о личности Эстрейхера. Через три дня пришел ответ по телеграфу: «Очень опасный субъект, разыскиваемый полицией, подробности письмом». После такой телеграммы Шаньи в один миг решился и позвонил в полицию. Но когда пришел жандармский бригадир, было уже поздно. Эстрейхер бежал через окно, которое выходит в овраг.

— Какие же подробности были получены из Парижа?

— Убийственные. Антуан Эстрейхер, бывший морской офицер, был исключен из списков флота за кражу. Позже был привлечен к суду в качестве соучастника по делу об убийстве, но за недостатком улик освобожден. В начале войны он дезертировал с фронта. Установлено, что он воспользовался именем и документами родственника, умершего несколько лет назад. Еще до запроса графа по полиции был дан приказ о его розыске под этим новым именем Максима Эстрейхера.

— Какая жалость! Такой бандит! Был в руках, и не сумели удержать.

— Мы его найдем.

— Найти-то найдем, да не было бы поздно.

Рауль прибавил ходу. Уже начало смеркаться, когда они доехали до Нанта, где должны были сделать остановку, чтобы запастись бензином.

— Еще час пути, — сказал Рауль.

Доротея потребовала от него подробного описания усадьбы, направления дорог, расположения лестниц и комнат в доме. В то же время расспрашивала об образе жизни и привычках его деда (ему, оказывается, 75 лет), даже о его собаке Голиафе (здоровый пес, страшный на вид, но безобидный и неспособный защитить своего хозяина).

С большого шоссе свернули на узенькую сельскую дорогу.

— Вот там, — показал Рауль. — В окнах свет.

Ворота были заперты. Рауль вышел из автомобиля и пытался их открыть. Послышался громкий собачий лай, заглушавший шум мотора.

— Ну, что же? — крикнула Доротея. — Почему вы не открываете?

— Знаете, тут что-то не ладно… Ворота заперты на задвижку и на замок с той стороны.

— Так не всегда бывает?

— Наоборот, так никогда не бывает. Это кто-нибудь чужой запер. И потом вы слышите, как лает Голиаф?

— Ну?

— Шагах в двухстах есть другие ворота.

— А если они тоже закрыты? Нет, надо что-нибудь сделать здесь.

Она села к рулю, подвинула машину вплотную к стене, на сиденье нагромоздила четыре кожаные подушки, стала на них и окликнула:

— Монфокон!

Капитан уже понял, что от него требуется. Быстро взобрался сначала на колени, потом на плечи Доротеи. Доротея подсадила его, он взобрался и уселся верхом на стене. Рауль бросил ему веревку, которой он подпоясался. За другой конец веревки взялась Доротея и спустила Монфокона по стене во двор. Едва коснувшись ногами земли, он шмыгнул к воротам, отодвинул задвижку, повернул торчавший в замке ключ.

Доротея дала Монфокону новое поручение:

— Обойди вокруг дома и, если увидишь где-нибудь стоящую лестницу, свали ее наземь.

На террасе они увидели Голиафа, царапавшегося в запертую дверь. Из-за двери глухо доносился шум борьбы и стоны.

Чтобы напугать тех, кто забрался в дом, Рауль выстрелил из револьвера в воздух, вынув ключ, отпер дверь. По лестнице они взбежали наверх.

В первой же комнате, слабо освещенной двумя свечами, на полу лежал ничком хрипло стонущий дед Рауля.

Рауль бросился к старику, опустился перед ним на колени, но Доротея, взяв одну из свечей, бросилась в соседнюю комнату.

Комната была пуста. В открытое окно был виден край приставленной к стене лестницы. Доротея подошла к окну и осторожно выглянула.

— Тут я, тетя Доротея, — послышался голос Монфокона.

— Ты видел кого-нибудь?

— Видел издали. Выскочили из этого окна.

— Ты разглядел — кто?

— Их было двое. Одного я не видал раньше, а другой… тот противный бородач.

Дед Рауля был жив. На шее у него темнели свежие кроваво-синие следы от пальцев, сдавливавших горло. Может быть, еще момент и бандиты успели бы довести до конца свое гнусное дело.

Скоро пришли с праздника слуги. Вызванный врач, осмотрев старого Давернуа, заявил, что нет никаких оснований опасаться за его жизнь. Но старик в течение целого дня не отвечал на вопросы, казалось, даже не слышал их, говорил несвязно и невнятно бормотал.