Часть 1.8

— Да, пожалуй, всё… — ответил задумчиво, размышляя, что ещё я мог бы сделать.

Трудно было признать, что даже будучи наделённым Даром, сейчас, когда речь шла о моём собственном счастье, я был совершенно бессилен.

Тем временем девушка удалилась, граф же сразу приступил к расспросам.

Выглядел он настороженно. Видимо, настроился на печальный вердикт. Но тут мне пришлось его разочаровать:

— В целом с ней всё хорошо. Аура чистая и следов насильственного вмешательства я не увидел.

— То есть насилия не было? — удивился Ванбургский.

— Нет, — твёрдо ответил я.

Наверное, мне следовало подтвердить предположение графа. Сказать то, чего он ждал, избавив девушку от дальнейших расспросов, а самого графа от чувства ущемлённого достоинства. Так бы всем было проще. Но… соврать я не смог.

Не смог — и все тут!

— А что с памятью?

А вот этот вопрос поставил меня в тупик.

Сказать, что всё в порядке? Но тогда получится, что девушка врёт и нарочно не рассказывает отцу, где пропадала весь этот месяц. Но ведь она никак не может этого помнить! Память закрепляется именно за душой. Так что ни нашего знакомства, ни моего дома, ни всего того, что между нами было, дочь графа помнить не может. Правда вот… где была её собственная душа, пока это тело занимала Айрель? И какая из них находилась в нем на правах гостьи?

— Простите, а вы… не замечали за дочерью никаких странностей? Она ведет себя как прежде?

Граф задумчиво пожевал губу. Провёл кончиками пальцев по гладко выбритому подбородку.

— Вроде да. Всё как обычно… — спустя мгновение ответил мужчина. — К чему вы клоните?

— Нет, я ни к чему не клоню. Просто это странно, что остальные воспоминания не тронуты. Обычно подобные нарушения затрагивают более длительные временные периоды, — опять глупость сказал, но надо же было как-то объяснить свое любопытство.

— Так что у неё с памятью? — повторил все тот же вопрос граф, ожидая конкретного диагноза.

— К сожалению, я не могу сказать ничего дельного по этому поводу. Я не заметил никаких отклонений. Головной мозг не поврежден и функционирует должным образом.

— Вы шутите? — возмутился Ванбургский. — Куда же тогда подевался целый месяц из её жизни?

— Простите, но я не знаю, — лишь пожал плечами в ответ.

Посвящать графа в истинное положение дел я был не намерен. Проще свалить всё на собственную некомпетентность. Пусть уж лучше репутация пострадает. Не такая уж она у меня и выдающаяся.

— А, может, вы попросту мне врёте? Скрываете истинное состояние Адель?

Да, я и правда врал, но предположение графа было просто абсурдно. До смешного абсурдно. Я не смог сдержать усмешки:

— Позвольте, но зачем мне это?

— Откуда я знаю, какая вам в том может быть выгода? — открыто фыркнул мой собеседник.

— Поверьте мне, если бы я искал выгоды, я бы прямо сейчас поставил вашей дочери какой-нибудь страшный диагноз и назначил с десяток сеансов лечения. Но лечить тут попросту нечего. Впрочем, вы вправе обратиться к другому целителю. К тому же доктору Айзеку. Уверен, он проведет всестороннее обследование и пропишет с десяток лекарств и процедур. — Вновь ухмыльнулся и поднялся с места, готовый попрощаться. — Что ж, думаю, я ничем более не могу быть вам полезен, а потому позвольте откланяться.

— Погодите! — Граф определенно не ожидал, что я так быстро уйду. Растерялся даже. И вдруг потянулся за бумажником. — Сколько я вам должен?

Признаться честно, о деньгах я в тот момент думал меньше всего.

— Не стоит. Вы ничего мне не должны.

Теперь усмехнулся уже граф.

— А вы странный. Даже более странный, чем мне виделось вначале.

— Ну, уж какой есть.

— Я провожу вас. — Мужчина поднялся с места вслед за мной и двинулся к двери.

— Не стоит, я помню дорогу. Да и у вас дел наверняка много.

— Это верно, — не стал отрицать хозяин. — В таком случае, позвольте ещё вопрос? — И под моим внимательным взглядом продолжил: — У вас такое лицо было, ну… когда вы коснулись руки Адель, что я подумал…

Да, эмоции мне не удалось тогда скрыть. Но сейчас, когда все улеглось, я вполне был способен выдать очередную правдоподобную ложь:

— Простите, если заставил вас беспокоиться. Это всего лишь особенность работы Дара. Когда погружаешься слишком глубоко, возвращаться в реальность порой бывает затруднительно, — ответил с улыбкой, внутри же яростно желая остановить этот нескончаемый поток неудобных вопросов.

Слишком много лжи на сегодня.

К моему счастью, Ванбургский не стал меня более задерживать. У двери ждала всё та же горничная. Подала плащ, уже почищенный и просушенный. И почему-то проводила очень долгим, тоскливым взглядом. К чему бы это?

Запоздало подумалось, что она может что-то знать. Всё же женщина вела себя странно. Стоило бы расспросить её. Хотя бы попробовать. Но эта идея пришла мне в голову, когда я был уже на середине пути к дому — решил отправиться пешком, дабы всё улеглось внутри — и возвращаться сейчас было бы попросту неуместным.

Прекратившийся было дождь напомнил о себе лёгкой моросью. И я, спохватившись, вспомнил про зонт. Оставил. В доме у графа. Иной бы огорчился, что вымокнет, но я лишь обрадовался. Значит, будет повод вернуться туда завтра.

Мой собственный дом встретил пустотой. Холодом и намечающейся сыростью. Одинокой вазой с унылыми ромашками и тёмным пятном, въевшимся в ковёр. Огонь в камине ещё не до конца потух — одинокий рыжий язычок дрожал, словно напуганный — но прогреть дом был явно не в силах. Следовало подбросить дров. И притащить новых с улицы.

Работа. Привычная, однообразная. Спасительная. Потому что отвлекает. Не даёт окончательно оторваться от реальности.

А в голове сумбур. Разбросанные кусочки мозаики, которые никак не хотят складываться в единую понятную картинку. И бесчисленное количество «А что, если…», бродящих в голове.

Что, если бы я проснулся раньше и не дал ей уйти?

Что, если бы вовремя обнаружил ту газету со снимком?

Что, если прислуга ничего не знает об исчезновении?

Что, если не найдется никого, кто бы смог мне помочь?

Что, если… я больше никогда её не увижу…

Ноги ослабели, и я сел прямо на ковёр. Невидящим взглядом уставился на огонь. Теперь он пылал ярко, горячо, почти обжигал своей близостью. Но мне было всё равно. Мной вновь завладело оцепенение. Равнодушие. Руки опустились. А на смену желанию разобраться в ситуации пришло совершенное непонимание — как мне теперь быть… одному?

Загрузка...