Капкан для призрака

Глава 1

Был прекрасный июньский вечер, и уже начинало смеркаться, когда поезд прибыл на вокзал Чаринг-Кросс. Дэвид Гарт вышел из здания вокзала и как раз собирался нанять один из новых автокэбов, когда впервые увидел мужчину, слова которого привели его в тягостное состояние.

Сидя в поезде, на протяжении всего пути от Фэрфилда он размышлял о Бетти Калдер. Он с неохотой уехал от нее, хотя речь шла всего лишь о нескольких часах. Однако встреча с пациентом, о которой он условился в столь странных обстоятельствах и в такое необычное время дня, нарушила его рутинную, спокойную жизнь.

Доктор Дэвид Гарт не был рядовым врачом. О Дэвиде Гарте, специалисте с Харли-стрит[1], говорили как о враче-неврологе с будущим (правда, неизвестно, с каким будущим, частенько подшучивал над собой Гарт).

Перед отъездом из Фэрфилда он переоделся в смокинг, будто между Кентом и Лондоном пролегала какая-то мистическая граница. Его белые перчатки и блестящий цилиндр словно укоряли запыленный поезд. Ему было тридцать восемь лет, и, вопреки насмешкам над самим собой, он был строен и импозантно выглядел. Однако, несмотря на весь этот показной почтенный вид, это был самый неисправимый романтик из тех, которые когда-либо существовали на свете. «Гм, подумал он. — Это еще как сказать».

Этот вечер он потом уже не мог забыть. Он помнил запах дегтя, который после жаркого дня проступал на деревянном настиле; помнил последние лучи солнца, садящегося за Трафальгар-сквер; помнил приглушенный шум уличного движения, нарушаемый лишь звяканьем колокольчиков двухколесных экипажей или редким «пуф-пуф-пуф» проезжающего автомобиля.

Эти обычные звуки вокруг него сливались в каком-то нереальном сумраке, клубящемся над Чаринг-Кросс. А размышления доктора Гарта изумили бы его самых близких друзей — Винсента и Марион Боствик.

«Так значит, я впервые в жизни влюбился, — подумал он. — Клянусь, я влюбился».

«Приятель, — сказал его другой, внутренний голос, — это всего лишь биологическая потребность…»

«Да замолчи ты с этой твоей биологической потребностью! — прикрикнуло его разъяренное Я. — С этой твоей чертовой научной терминологией! Молчи, говорю тебе! Заткнись!»

Он расстался с Бетти в Фэрфилде; точнее говоря, недалеко от Фэрфилда, в домике на берегу моря, рядом с которым на песчаной отмели находился пляжный павильончик с кабинками. Жарким летом здесь рокотал неутомимый прибой. Каждый раз, когда Гарт вспоминал Бетти Калдер, эту невероятно достойную двадцативосьмилетнюю вдову, у него перед глазами всегда возникал образ, приводящий его (дословно) в отчаяние. Он представил себе Бетти как русалку. Однако на дворе был 1907 год. Уже одно то, что молодая вдова без компаньонки сама для себя купила домик на морском берегу, было слишком дерзким и смелым поступком.

Погруженный в эти размышления, он по Юго-Восточной и Чатемской железной дороге приехал в Лондон. Он шел через площадь перед вокзалом к стоянке кэбов, когда из сумерек его окликнул мужской голос:

— Эй, вы! Мистер! Доктор Дэвид Гарт?

— А?.. — Гарт вышел из задумчивости и решительно остановился. — Да? Слушаю вас.

На противоположной стороне Стрэнда, за засохшей грязью и клубами пыли, в нескольких магазинах виднелись отблески электрического освещения. Мимо с грохотом катились бело-зеленые омнибусы на конной тяге, периодически сотрясая электрические лампочки на всей улице.

Человек, подошедший к Гарту, ничем особенным не выделялся. Это был коренастый мужчина с полным лицом и в котелке с продавленным верхом. Вел он себя бесцеремонно. У него была толстая золотая цепочка от часов, и дышал он так, словно ему пришлось бежать.

— Вы доктор Гарт, верно? Позвольте поинтересоваться, доктор, вас уже вызвали в Скотленд-Ярд?

— Вызвали ли меня в Скотленд-Ярд? Нет, не вызвали. А разве существует какая-либо причина, по которой меня должны туда вызвать?

— Не будем строить об этом догадки, доктор, — неуступчиво сказал незнакомец. — Если вы направляетесь не туда, то позвольте спросить, куда именно вы направляетесь?

— Кто вы такой? И что вам угодно?

— Я из полиции. Моя фамилия Твигг.

— В таком случае могу проинформировать вас, что я еду к себе в приемную, где у меня назначена встреча с пациентом. Потом я отправлюсь на поздний ужин со своими друзьями — мистером Боствиком и его супругой, после чего поездом в одиннадцать двадцать вернусь.

— Не поздновато ли уже для встречи с пациентом, доктор?

— Обстоятельства иногда бывают не совсем обычными…

— Тут я с вами согласен. Что да то да. Однако я все же полагаю, что вам следует отправиться вместе со мной в Скотленд-Ярд.

— Неужели?! А зачем?

— Ну, не будем строить догадки, доктор. — С видом человека, которому все ясно, собеседник Гарта — олицетворение важности и презрения — протянул к нему руку и одновременно втянул в себя воздух сквозь дырявый зуб. — Если желаете взглянуть на мое удостоверение, прошу вас. Джордж Альфред Твигг. Детективный инспектор, уголовный розыск. Что же касается того, зачем мы хотим побеседовать с вами, то речь идет о некоем человеке, который, возможно (пожалуйста, обратите внимание, что я говорю «возможно»), ведет двойную жизнь.

В сумерках зазвенел колокольчик какого-то кэба. Гарт быстро сказал:

— Двойную жизнь? И кто же ведет двойную жизнь?

— Ну… это выяснится. Давайте сядем в кэб, там нам будет удобнее разговаривать.

— Инспектор, — подчеркнуто вежливо сказал Гарт, — я хотел бы, чтобы вы сразу меня поняли. Раз вы не желаете сообщить, что вам от меня нужно, я, к сожалению, не смогу сопровождать вас ни в Скотленд-Ярд, ни в какое-либо другое место. Намерены ли вы сообщить мне об этом?

— О цели этих вопросов вам сообщат в надлежащее время, мистер.

— В таком случае мои ответы вы получите тоже в надлежащее время. Спокойной ночи, инспектор Твигг.

— Послушайте, мистер, я предупреждаю вас!..

— О чем же, например? — спросил Гарт. Он снова остановился и обернулся.

Кроме уличного шума он ничего не услышал. Его собеседник не ответил, и Гарт махнул рукой водителю ближайшего автокэба. Шофер включил разболтанное, похожее на часы устройство, известное как таксометр, выскочил из кабины и с энтузиазмом принялся вращать заводную ручку. Инспектор Твигг что-то сказал, однако его слова заглушило рычание мотора, в который вдохнули жизнь. Дребезжа и громыхая крыльями, кэб выкатился на Стрэнд и направился налево, навстречу фарам экипажей, объезжающих Трафальгар-сквер.

Двухколесные кэбы, пролетки на четырех колесах и частные экипажи производили при их скорости такое впечатление, словно вот-вот врежутся в автокэб. Возница одного четырехколесного экипажа наклонился и с выражением невероятного бешенства на лице обругал обгоняющий его автокэб.

— Тьфу на тебя, проклятая дьявольская развалина! — прорычал он чуть ли не в самое ухо шоферу. — Тьфу на тебя, мошенник, предатель! Тьфу! Тьфу!

Он щелкнул кнутом так, что перепугал собственных лошадей, однако шофер совершенно не обращал на него внимания и выглядел невозмутимым и высокомерным, как лорд.

Известно, что возниц конных экипажей охватывает бешенство не только из-за этого шума, скорости и вони выхлопных газов. Что их раздражает больше всего, так это таксометр, который не позволяет шоферу обсчитывать вас, когда вы расплачиваетесь с ним. Теперь уже неудобно говорить об этом в обществе, однако большинство англичан охотно уплатили бы определенную сумму, чтобы только избавиться от этих парней. Восседающие на козлах, они ненавидят таксометры и даже отказываются взглянуть на них. Однако независимо от того, смирятся они с таксометрами или нет, судьба их мира лошадиных экипажей будет решена еще до начала тридцатых годов.

В это просто невозможно было поверить! Однако таков прогресс. Все эти мысли мелькали в голове у Дэвида Гарта, который, выпрямившись, сидел в кабине автомобиля, хотя теперь у него были другие заботы.

Упоминание о двойной жизни обеспокоило его больше, чем он был склонен признаться себе в этом. Да, конечно, он ведет двойную жизнь, по крайней мере в определенном смысле. А его друг Каллингфорд Эббот, заместитель шефа полиции, наверняка каким-то образом догадался или узнал об этом.

К чертям все это!

Его двойная жизнь вовсе не является незаконной. И она не имеет отношения к Бетти Калдер, а еще меньше она касается Винсента и Марион Боствик. Гарта беспокоит лишь одно — чтобы никто не стал над ним насмехаться.

Правда, если бы об этом узнал Винс Боствик, Гарту это не очень бы помешало. Со своим сверстником Винсом он дружил с детства. Винс выглядит, как типичный образчик человека, живущего на свежем воздухе. У него худое лицо, обветренная кожа, вьющиеся волосы с прямым пробором. Хотя, по правде говоря, он редко отваживался удаляться от Лондона, разве что ради тетеревиной охоты в Шотландии или игры в баккара в Остенде и Трувиле. Под беззаботным обликом Винса скрывается живой ум и повышенная чувствительность. Он и Марион, чьему браку в этом месяце исполняется два года, судя по внешним признакам, представляют собой именно тот тип элегантной, хорошо обеспеченной супружеской пары, для удовольствия и счастья которой словно бы и создана эдуардовская эпоха.

И все же у Гарта были определенные сомнения. Однако он всегда тут же ругал себя за них. Он очень любил Винса.

Марион, дочь офицера, родилась и воспитывалась в Индии. Когда родители Марион умерли от холеры, ее опекуном стал ближайший друг и начальник ее отца. А полковник Джон Селби из Бенгальской королевской артиллерии был человеком упорным и добросовестным. Он оплатил школьное обучение девочки. Поручил ее заботам строгой тетки, миссис Монтэг. А потом, выйдя в отставку с пенсией, равной половине жалованья, полковник Селби взял обеих женщин с собой в Англию, в чопорный мрачный дом на холме в Хэмпстеде.[2] Там Винс Боствик познакомился с юной Марион. Не прошло и трех недель, как он попросил ее руки.

— Мой дорогой друг, — почти кричал он тогда, — говорю тебе, я хорошо знаю, что делаю. О Марион и ее семье никто не смеет сказать ни одного плохого слова.

— Успокойся, Винс! Никто не собирается говорить какие-то плохие слова об этой молодой даме. Ты в нее влюбился, насколько я вижу, да?

— Дружище, для меня это единственная женщина в мире. Я даже не подозревал, что способен испытывать такие чувства к кому-нибудь.

— А она тебя тоже любит?

— Да, конечно! Тебе это может показаться непостижимым, но она любит меня!

— Что же, в таком случае, тебя беспокоит?

— Ну… Марион молода. Ей всего лишь восемнадцать, а я в два раза старше. Однако ведь в этом нет ничего плохого, разве не так?

Тогда Гарт не ответил на это. Он еще не был знаком с Бетти Калдер и не мог представить себе, что тоже способен потерять голову. До свадьбы он виделся с Марион лишь один раз, когда Винс однажды вечером привел его на ужин в Хэмпстед. О тете Бланш и дяде Сэле, другими словами, о миссис Монтэг и полковнике Селби у него остались лишь смутные воспоминания. Удивительная красота Марион как бы сгладила большинство других впечатлений.

От нее исходило какое-то сияние: от блеска темно-рыжих волос и румянца на свежей гладкой коже. В свои восемнадцать лет она держалась с такой уверенностью, словно была на десять лет старше. Гарт все же ощутил какое-то беспокойство, однако и тогда ничего не сказал. Если Марион хочет выйти замуж, чтобы избавиться от стариков и опостылевшей дисциплины, у Гарта было не такое сердце, чтобы нарушать явное блаженство Винса. Ему также не очень мешали атмосфера хэмпстедского дома и чувства, которые это строение пробуждало. По словам Винса, полковник Селби купил дом довольно дешево, так как у него была плохая слава: в нем три человека совершили самоубийство.

Окна закрывали плотные кружевные занавески. В просторной, похожей на пещеру гостиной, обставленной мебелью из светлого дуба, Марион вела остроумную и свободную беседу; звенел ее громкий смех, она была прелестна.

— Ну, что скажешь, дружище? — спросил Винс, когда вечер закончился. — Она тебе понравилась, разве я не прав?

— Да, конечно.

— Черт возьми, Дэвид, со мной ты ведь можешь не играть в прятки! Понравилась тебе Марион или не понравилась? Да или нет?

— Она нравится мне, Винс. Это очаровательное создание. Прими мои поздравления.

Из-за своей неуверенности на регистрации, которая спешно состоялась в хэмпстедском муниципальном совете, не присутствовали ни миссис Монтэг, ни полковник Селби, а у Гарта попросту не было оснований мешать счастью своего друга.

Благодаря богатству Винса все уладилось. После свадебного путешествия в Афины и Стамбул они купили дом в Гайд-Парк-Гарденз и начали приглашать в гости молодых людей. Это, несомненно, было неразумно.

И хотя у Марион имеются кое-какие черты характера, вызывающие беспокойство, и хотя время от времени она проявляет склонность к язвительным замечаниям и любит подчеркивать, что Винс намного старше, — несмотря на все это, скорее всего именно она из них двоих ведет себя с величественным достоинством. За два года она расцвела и стала красивой, импозантной женщиной. А Гарт позабыл о большинстве своих сомнений в результате того, что произошло с ним летом 1906 года в Остенде.

В Остенде, на этом весьма модном приморском курорте, от ветерка трепетали зонтики. Точно так же трепетали шляпы на высоких прическах дам. Дамские купальные костюмы были скандально смелы, — по крайней мере, кое-кто так утверждал, — а в казино игра шла по-крупному.

Гарт, возвращающийся из Вены, куда ездил по медицинским делам, заглянул однажды вечером (о котором он долго будет вспоминать) в казино.

— Доктор Гарт, — обратился к нему один коллега, — позвольте представить вам леди Калдер.

С этого все и началось!

Каждый раз, когда он пытался анализировать свои чувства к Бетти Калдер, что само по себе случалось лишь изредка, он всегда вспоминал о двух особенностях. Ее покойный супруг, сэр Гораций Калдер, был, как оказалось, колониальным губернатором и надутой, важной шишкой. Она взяла на вооружение полный достоинства стиль, поскольку нуждалась в нем на протяжении всей своей супружеской жизни.

И все же, несмотря на это, двадцативосьмилетняя Бетти выглядела менее зрелой, чем двадцатилетняя Марион Боствик.

Правда, Марион на полголовы выше и осанка у нее, как у статуи, чего не скажешь о Бетти. Бетти предпочитает одиночество, а Марион не может обходиться без общества. У Бетти сильное воображение, а Марион его явно не хватает.

С тех пор как он впервые увидел Бетти, когда с доктором Гендерсоном и его женой они сидели в салоне казино и пили кофе, а она подняла глаза и их взгляды встретились, Гарт уже догадался о том, о чем вслух говорить не стал бы. Бетти легко краснеет. В ней есть застенчивость ярко выраженной женственности. Хотя она любит прогулки на свежем воздухе, воспитанность и чрезмерная стыдливость привели к тому, что она отказалась (почти с ужасом) ехать в Остенд и купаться в море на глазах у всех этих людей.

В нынешнем году, когда она купила домик на берегу моря в Фэрфилде, это уже нечто другое. В этом пустынном месте, где совсем нет людей, Бетти надевает самый модный купальный костюм 1907 года. У нее прекрасная фигура, выразительные карие глаза и каштановые волосы, которые очаровательно блестят, когда она распускает их на пляже. В сущности, она обладает какой-то страстной невинностью, которую Гарт в глубине души одобряет. Однако он не способен совладать со своей ревностью. Ему хочется, чтобы Бетти принадлежала ему и только ему одному.

Бетти, Бетти, Бетти!

Однако даже если это и объясняет, почему Бетти выглядит настолько младше и нежнее Марион Боствик, другой странный факт этим объяснить невозможно. Невозможно этим объяснить, почему Гарт до сих пор не познакомил ее с Винсом и Марион или почему даже не намекнул им о существовании Бетти.

Именно эта главная проблема начала мучить Гарта, сидящего сейчас в автокэбе, который с пыхтением ехал по Риджент-стрит.

Он влюблен в Бетти и гордится ею. Его мысли — так бы он ответил, глядя на вскинутые в любопытстве брови Винса, — строги и целомудренны. По какой же неосознанной причине он, в таком случае, не хочет, чтобы Винс и Марион познакомились с ней?

«Но ты ведь уже ответил на этот вопрос, — заявил один из его внутренних голосов. — Ты хочешь обладать ею один и только один. Ты слепо ревнуешь ее, даже к такому глупому, зеленому юнцу, каким является твой собственный племянник.

— Нет-нет, ничего подобного, — ответил другой, иронический, голос, — это не так. К Хэлу можно ревновать до определенной степени. Однако нет никакого смысла ревновать к Винсу и Марион. Так почему же ты никогда не говорил с ними о Бетти?»

Ровно неделю назад, в субботу, 8 июня, в театре Дейли впервые играли новую пьесу. Не было ничего необычного в том, что премьера состоялась именно в этот день. Премьера спектакля по пьесе «Раффлз, джентльмен-грабитель» с Джеральдом дю Морье в главной роли, на долю которой пришелся самый шумный успех прошлого года, тоже состоялась в субботу. На нынешний спектакль, музыкальную комедию «Веселая вдова», несколько друзей Винса решили отправиться организованно и заняли четыре ложи.

Там был и Гарт, и он жалел, что Бетти не пошла с ним. Пенящиеся платья и пенящаяся музыка, публика, которая, уже начиная с половины спектакля, мурлыкала про себя вальс веселой вдовы или «Иду к „Максиму“ я», все это улучшило настроение Гарта до такой степени, что он тоже напевал. Позднее, во время ужина в ресторане, возле него на соседний стул присела Марион Боствик.

На ней было глубоко декольтированное вечернее платье с серебристым отливом и такой затянутой талией, что Марион чем-то напоминала песочные часы.

От ее обнаженных плеч и модной американской прически отражался свет хрустальных люстр. На какое-то мгновение, словно в задумчивости, она перевела на Гарта взгляд своих голубых глаз.

— Дэвид, — внезапно сказала она, — у вас в последнее время есть какие-нибудь новые пациенты?

Это было так неожиданно, что Гарт рассмеялся; он просто не мог удержаться от смеха, между тем как Марион казалась обиженной.

— Но послушайте! Неужели то, что я сказала, было таким ужасно смешным?

— Вовсе нет, но это был совершенно новый способ завязать разговор с врачом. Мое ремесло процветает, если можно так выразиться. Меня радует, что это вас волнует.

— Благодарю, однако меня это вовсе не волнует. Я пыталась лишь проявить вежливый интерес к вашей работе. Однако если мой интерес вам безразличен… — Марион пожала плечами и сменила тон. — Кстати, Дэвид…

— Да?

— Наш автомобиль, к сожалению, в очередной раз сломался. Естественно, по вине Винса. Иногда я думаю, что пожилые джентльмены ужасно глупы.

— Пожилые! — воскликнул Гарт, снова подумавший о Бетти. — Но ведь Винс не пожилой. Ему столько же, сколько и мне.

— И все же вы понимаете меня. В конце концов этот возраст вам идет. Вы выглядите таким ужасно мудрым с этим вашим естественным благородным поведением и выразительным лицом.

— Я не выбирал себе лицо, Марион. И оно мне очень не нравится.

— Вы опровергаете все, что я говорю, Дэвид. Ну, ладно. В общем, у нас сломался автомобиль, а я не переношу ездить в наемных экипажах. Речь идет именно об этом и ни о чем другом. Вы не могли бы оказать нам любезность и отвезти нас домой в Гайд-Парк-Гарденз? Кстати, надеюсь, вы не откажетесь заглянуть к нам и немножечко выпить?

— С большим удовольствием. Марион, вас что-то мучит?

— Мучит ли меня что-то? — Она повысила голос. — Я вас не понимаю. Что вы хотите этим сказать?

— Да так, ничего.

У Гарта не было шофера. Он сам водил большой, покрытый светло-зеленым лаком пятиместный «паккард» с мотором мощностью двадцать лошадиных сил.

Вся прислуга уже давно спала, и роль бармена взял на себя Винс. Они подошли к столу в столовой, и Винс откупорил бутылку шампанского.

Столовую с панелями из черного дерева, которая по замыслу наверняка должна была напоминать зал баронета с геральдическими знаками, освещали электрические настенные светильники с розовыми абажурами. На очаге были нарисованы листья папоротника. Винсент Боствик, высокий и стройный, в смокинге и рубашке со стоячим воротничком, поднял брови и собрался произнести тост, как вдруг Марион спросила:

— Дэвид, почему вы не женитесь?

Винс поставил бокал на стол. Раньше Гарт сам задавал себе вопрос, почему он никогда не говорил им о Бетти, а теперь впервые ему пришла в голову мысль о том, не узнали ли они о чем-то. Нет, наверняка нет, судя по тому, как рассмеялся Винс.

— Такой вопрос, — лениво сказал он, — рано или поздно задает любая женщина, дружище. Что же касается Дэвида, то тут ты зря тратишь время, любимая. Это прирожденный холостяк. К тому же должен тебе напомнить, что у него есть интересная работа.

— Вот именно! — воскликнула Марион. — В этом и состоит половина всех мучений. Этот бедняжка, — она сделала сочувственный жест, словно Гарту было всего лишь двенадцать лет, — так погрузился в работу, что это уже грозит полным истощением. И не укладывается ни в какие рамки. В театр его пришлось буквально волоком тащить. Его уже не интересует ничего, кроме убийств.

— Убийств? — удивленно переспросил Винс.

— Но ты-то уж должен меня понимать! Я имею в виду те истории с детективными загадками, которые Дэвид и ты читаете. Шерлок Холмс, Л. Т. Мид и Роберт Юстас и прочие глупости какого-то субъекта, который пишет под псевдонимом Фантом.

— Твои мысли, любовь моя, — сказал Винс, — похожи на вокзал, где во всех направлениях отправляются и отовсюду прибывают разные поезда. Естественно, я тебя понимаю. Однако если под этим ты подразумеваешь практический интерес к убийствам, то я в таком случае тоже ими интересуюсь.

— Милый, я, конечно же, неоднократно это замечала. Однако, прошу тебя, не переводи разговор на другую тему, — Марион повернулась к Гарту. — Простите мое невежество, Дэвид, но в чем, собственно, заключается эта ваша знаменитая работа? Что такое неврология?

— В общем смысле, Марион, это лечение нервных болезней. Некоторые из них, как принято полагать, являются органическими…

На лице Марион появилось нетерпеливое выражение.

— К сожалению, мне это ни о чем не говорит. Органические?..

— Это значит, что в их основе лежат физиологические причины. Например, эпилепсия. Лет сто мы пользовались теорией Вейра Митчелла, который утверждал, что такие заболевания все без исключения имеют органическую природу. Если же физиологических нарушений нет, то у пациента не может быть ничего настолько серьезного, чтобы его не мог вылечить простой покой и отдых.

— Так это правда или нет?

— Не совсем. В Венском университете преподает профессор неврологии, который разработал прямо противоположный подход к этой проблеме. Его теория все еще вызывает сильное сопротивление; лично я полагаю, что некоторые вещи она слишком упрощает. Однако рано или поздно она может произвести полный переворот во всей нашей области науки.

— Серьезно, Дэвид? А кто он, этот профессор из Вены?

— Его фамилия Фрейд. Доктор Зигмунд Фрейд.

— И что же он утверждает?

Где-то наверху часы пробили один раз. Было уже очень поздно. Гарту не хотелось продолжать разговор, однако он принялся излагать дальше.

— Погоди, погоди! Секундочку! — протестующим тоном прервал его Винс.

Однако Марион это, очевидно, не шокировало и не разозлило, как шокировало и злило большинство людей, или, по крайней мере, как им это казалось. Напротив, она неожиданно рассмеялась. Взмахнув руками, она, как воплощение неуверенности, отошла от стола и тут же в вихре светлого платья и кружев вернулась обратно.

— Но ведь это же смешно! Важно то, что люди не отдают себе в этом отчета! Однако вы все же говорите, Дэвид, что каждый человек так или иначе ведет двойную жизнь.

— Так я об этом еще не думал. Однако в определенной степени это правда.

— Да хватит вам об этом! — снова вмешался Винс.

— Любимый, прошу тебя, помолчи. Ответьте мне хотя бы на один вопрос, милый Дэвид. А что, если бы речь шла обо мне? Что, если бы кто-то пришел к вам в приемную, рассказал вам обо мне и утверждал, что я неуравновешенная и ненормальная и меня нужно посадить в сумасшедший дом, чтобы я не совершила какое-нибудь убийство? Что бы вы ответили на это?

Это прозвучало так, словно кто-то бросил камень в окно.

— Ради бога, Марион, — воскликнул Винс, — почему ты все время заводишь разговоры об убийствах? И что это за ерунда, откуда эта мысль о сумасшедшем доме? Надеюсь, ты не думаешь об этом серьезно?

Марион снова рассмеялась и на этот раз над ними обоими.

— Нет, конечно же, нет, глупенький. Конечно, я не думаю об этом серьезно. Ты и Дэвид строите из себя таких великосветских людей, вы постоянно читаете эти смешные истории, и мне захотелось немножечко помучить вас. — Она махнула рукой. — А теперь, с вашего позволения, я устала. Забудьте обо всем этом. Хорошо?

Это было в ночь на 8 июня. В следующий понедельник днем, когда Гарт сидел в своей приемной на Харли-стрит и у него был перерыв в приеме между двумя пациентами, сработало переговорное устройство.

— Простите, доктор, — послышался голос молодого Майкла Филдинга, студента-медика, который был ассистентом Гарта, — но тут в холле сидит один джентльмен, и он говорит, что ему нужно побеседовать с вами. Он утверждает, что это очень срочно.

— Сейчас я не могу его принять, Майкл. Вы ведь это знаете. Мой список пациентов…

— Я знаю, доктор. Это джентльмен не требует, чтобы вы приняли его немедленно. Он хотел бы условиться на пятницу вечером, в девять часов. Кроме того, он хотел бы узнать, может ли он прийти к вам сюда, в приемную. Это было бы ему приятнее, чем если бы вы пришли к нему домой.

— Что с вами происходит, Майкл?

Юноша закашлялся. Это был студент-отличник и весьма симпатичный, несмотря на свое угловатое костлявое лицо и слишком угловатые манеры. Майкл Филдинг ответил упавшим, запинающимся голосом:

— Я знаю, доктор, что обычно вы так с пациентами не договариваетесь. Но я подумал, что этот случай не совсем обычен. На визитной карточке этого джентльмена написано «Полковник Джон Селби, Королевская Бенгальская артиллерия».

Гарт молча стоял у переговорного устройства.

Снаружи сюда не доносилось никакого шума уличного движения. Лишь дождь стучал по крыше в этот мутный скучный день; дождь хлестал и затуманивал окна, как мысли хлестали и затуманивали мозг.

— Если я не ошибаюсь, это ведь бывший опекун миссис Боствик, доктор? Да и адрес на визитной карточке указан в Хэмпстеде. Я решил, что вам известна эта фамилия. Я просто… Доктор, вы меня слушаете?

— Да, слушаю.

— Надеюсь, я не сделал ничего плохого, доктор? Я был бы очень огорчен, если бы так оказалось.

— Нет, вы не сделали ничего плохого, Майкл, и не сердитесь на меня, — серьезным тоном ответил Гарт. — Назначьте ему встречу. Скажите полковнику Селби, что в пятницу в девять часов вечера я с удовольствием приму его здесь.

И сейчас, когда в эту условленную пятницу сумерки сменялись ночной тьмой и дребезжащий автокэб вез Гарта через благопристойный район с позолоченными табличками обладателей аристократических профессий, через район с домами из красного кирпича, лежащий между Оксфорд-стрит и южной стороной Риджентс-парка, Гарт разобрался с тем, вторым, фактом.

Дело не в том, что он не хочет, чтобы Винс и Марион познакомились с Бетти Калдер. Он все время рассматривал эту проблему с неверной точки зрения. В глубине души он внезапно осознал, что не хочет, чтобы Бетти познакомилась с Марион Боствик.

Он должен быть доволен, что сейчас Бетти в безопасности, в Кенте. Когда этот вечер закончится, что бы он ни узнал, он уедет последним поездом обратно в Фэрфилд; перед гостиницей «Олень и перчатка», где он проводит уик-энд, возьмет свой автомобиль, поедет к ее домику, чтобы пожелать ей спокойной ночи, вернется в гостиницу и снова увидится с ней в субботу и воскресенье. Бетти не должна знать о Марион Боствик больше того, что Марион знает о ней.

Он просто не позволит очернить Бетти.

Однако он тут же подумал о Марион: «Чертова лицемерка!» и едва удержался от громкого смеха.

Очернить?

Так дело не пойдет! Еще минута, и ты начнешь рассуждать о фальши, испорченности и прочих подобных понятиях, которые обожают моралисты. Обо всем этом ты должен забыть! Ты должен подходить к своим собственным делам точно так же бесстрастно, так же профессионально, как подходишь к делам других людей. И потом, в конце концов, если не принимать во внимание нескольких туманных догадок и визита полковника Селби, который может не иметь никакого отношения к Марион Боствик, у тебя ведь нет ни одной реальной причины предполагать, будто бы что-то не в порядке.

Автокэб повернул на Харли-стрит, к двери его приемной. Внезапно Гарт увидел перед собой кое-что и вздрогнул.

— Остановите здесь! — велел он шоферу. — Здесь, немедленно! Достаточно!

Он расплатился и послушал, как удаляется кэб.

В этом доме находились приемные шести врачей, которые сообща пользовались большой комнатой ожидания для пациентов на первом этаже. Двое из них, Гарт и один пожилой хирург, тоже холостой, здесь же и жили.

У бордюра тротуара стоял автомобиль Гарта.

В первый момент он подумал, что ошибся. Этот автомобиль должен находиться за много миль отсюда, в Фэрфилде. Однако это был зеленый «паккард», пустой, весь в пыли от долгой езды и такой горячий, что из-под капота все еще доносилось шипение масла.

Гарт вытащил из кармана связку ключей и взбежал по ступенькам. Он открыл входную дверь и уставился на женщину, которая стояла напротив него посреди холла.

— Вот так сюрприз, Бетти! — сказал он.

Глава 2

— Надеюсь, я ничего такого не натворила? — спросила Бетти Калдер. — Мы приехали…

— Мы?

— Хэл и я.

Хэл Ормистон, его племянник. Хэл Ормистон, этот исключительно высокомерный юный бездельник, который совершенно не скрывает своего презрения к заботливому дяде. Хэл Ормистон, который всегда только смеется и всегда поступает по-своему.

— Если быть точной, автомобиль вел Хэл. Мне он вести не дал, хотя я и просилась за руль. Мы преодолели пятьдесят две мили без единой поломки и приехали сюда тогда же, когда прибыл твой поезд. Хэл был у меня, в моем домике… — Бетти осеклась. — Надеюсь, ты не против этого?

— Нет, не против. Однако я не знал, что мой глубокоуважаемый племянник бывает у тебя в гостях.

— О боже, да он не был у меня в гостях. Он пришел навестить тебя в «Олене и перчатке».

(Наверняка явился, чтобы одолжить денег. А когда выяснил, что меня там нет, то, естественно, воспользовался моим автомобилем.)

Гарт не произнес эти слова вслух, но этого и не требовалось. Взгляд у него был настолько злой и вид такой неприятный, что Бетти могла легко прочесть его мысли.

Они стояли в холле с белыми панелями и черно-белым кафельным полом. Пальмы в ящиках производили впечатление каких-то джунглей, однако другой мебели, кроме вешалки для шляп и столика с телефоном возле лестницы, не было. Газовую люстру уже заменили на электрическую, однако лишь в одной лампочке сквозь чистое стекло светилась бледно-желтая нить. От этого холл казался еще выше и мрачнее. Гарт захлопнул входную дверь.

Бетти едва заметно вздрогнула.

На ней были сшитый по мерке жакет, юбка и блузка с накрахмаленным лифом, к которой были приколоты часы. Она вовсе не была красавицей, но относилась к тем очаровательным, приятным, спокойным, красиво одетым женщинам, которые излучают невинность. Живые карие глаза смотрели на него с выражением, средним между неуверенностью и обидой непонятой женщины. Бетти осталась свежей, пахнущей духами, словно не проехала более пятидесяти миль по летней жаре. Ее плащ, шляпка с вуалью и слюдяной щиток для глаз — все это лежало, брошенное в кучу, на столике.

— Пожалуйста, — сказала она, — пожалуйста, не надо!

— Что не надо?

— Не думай о том, о чем ты думаешь.

— Разве я что-нибудь сказал?

— Нет. Ты никогда ничего не говоришь. Мне часто хочется, чтобы лучше ты что-нибудь сказал. Ты не должен злиться на бедняжку Хэла. Да, он взял твой автомобиль, но только потому, что я попросила его об этом.

— Ты?

— Да, серьезно! — воскликнула Бетти. Ее каблуки застучали по выложенному плиткой полу, когда она подбежала к столику. — Из-за этого, — добавила она, вытаскивая из-под плаща черный кожаный портфель. — Из-за этого портфеля. Ты забыл его днем у меня. А я испугалась, что он понадобится тебе при этой встрече с пациентом, и решила привезти его тебе.

«В этом портфеле нет ничего, кроме нескольких листов бумаги с отпечатанным на машинке текстом, которые…» Гарт оборвал свою мысль. Это неважно. Существуют моменты, когда мужчина способен лишь изумленно молча смотреть, когда обнаруживает, что может ради него сделать женщина.

— Ты приехала из такой дали только для того, чтобы привезти мне…

— Но, милый, ведь это не имеет значения.

— Нет. Для меня это имеет значение, Бетти. Я должен попросить у тебя прощения за то, что…

— Но ведь это вовсе не заслуга — сделать то, что тебе хочется сделать. А то, что ты ревнив, мне не мешает. Наоборот, меня это радует. Но только тогда, когда я этого жду и могу относиться к этому с улыбкой.

— Ну, объяснить ты, несомненно, сумеешь. Мой глубокоуважаемый племянник, этот юный негодяй…

— Ну вот! Если ты не любишь Хэла…

— Да, я не люблю его. Он так по-юношески самоуверен, что человек среднего возраста испытывает мучения, находясь рядом с ним. Я не люблю его, но постоянно одалживаю ему деньги. (Однако я хотел сказать, что Хэл был лишь предлогом для моего ужасного срыва минуту назад. В действительности же причиной может быть тот человек, который должен прийти в девять часов.) Бетти, мне бы очень хотелось, чтобы ты находилась на расстоянии многих миль отсюда. Кстати, а где Хэл? И как ты попала в дом?

— Хэл отправился в бар «Критерион». А мне открыл дверь очень симпатичный юноша, когда я постучала. Он представился твоим ассистентом.

— Майкл? Но он не должен был приходить!

Внезапно у них создалось впечатление, что кто-то подслушивает их разговор.

Справа от холла в фасадной части дома находилась просторная комната ожидания, дверь которой сейчас была закрыта. Еще дальше по ту же сторону за лестницей находилась приемная Гарта. А сзади была комната, которую врачи в доме называли библиотечкой. Дверь в нее была полуоткрыта. Эту дверь сейчас настежь распахнул Майкл Филдинг со своим обычным смелым выражением, смягченным застенчивостью. Пиджак коричневого цвета он застегнул на все четыре пуговицы и выглядел в нем, как затянутый в корсет.

— Это правда, доктор, — заявил он, — но я тем не менее пришел. Пациент уже там.

— Уже? Неужели я опоздал?

— Нет-нет, доктор. Но полковник Селби пришел на целых сто лет раньше. Он сидит в комнате ожидания. Вам не следует держать его там слишком долго. Если желаете знать, что я о нем думаю, могу сказать, что этот джентльмен в ужасной панике.

Эхо повторяло слова Майкла. Гарт взглянул на закрытую дверь в фасадной части дома.

— Мистер Филдинг, — церемонно сказал он, — полагаю, вы знакомы с леди Калдер? Ну, естественно. — Он собрал на столике все вещи Бетти: плащ, шляпу с вуалью, слюдяной щиток на глаза, сумочку — и вручил все это Майклу. — Будьте любезны, унесите все это. Леди Калдер будет удобнее подождать меня в библиотечке. А полковника Селби пригласите в приемную.

— Так, значит, тебе это не нужно? — спросила Бетти, протягивая ему портфель. — Значит, это не так уж и необходимо тебе?

— Это очень необходимо, леди Калдер, благодарю вас. — Гарт взял портфель, положил его на телефонный столик и тут же забыл о нем. — Итак, в библиотечку, мистер Филдинг!

«И без дискуссий!» — прибавил его тон. Спустя несколько минут, когда Гарт с вежливой серьезностью ждал за своим письменным столом, ситуация ухудшилась сильнее, чем он опасался.

В приемную вошел статный пожилой джентльмен с сединой стального оттенка и лысиной. Держался он прямо, а его голос словно оставался спрятанным за зубами.

— Мы с вами уже однажды встречались, доктор, — сказал он и чопорно протянул руку. — В Хэмпстеде. Два года назад. Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились меня принять.

— Не стоит благодарности.

— Напротив. К тому же вы позволили, — полковник Селби сделал неопределенный сдержанный жест, — чтобы я пришел к вам вечером. Словно какой-то подлый воришка или кто-то вроде этого. Однако выбора у меня не было. Я…

— Пожалуйста, присаживайтесь.

— Спасибо. Я…

Полковник Селби тяжело дышал. От его пиджака с шелковыми лацканами, белого жилета и широкого черного пластрона, украшенного жемчужной булавкой, — от всего этого веяло корректностью. Однако сжатые кулаки никоим образом не способствовали такому впечатлению.

Над письменным столом висела люстра с четырьмя электрическими лампочками с абажурами в форме стеклянных цветов. Когда полковник Селби опустился в черное кожаное кресло, обращенное к Гарту, свет люстры упал на краешек его века; полковник вздрогнул, а на лбу у него заблестели капельки пота.

— Дело в том… снова начал он, — дело в том, что я вынужден был прийти к вам. Вынужден, поскольку вы являетесь другом молодой миссис Боствик. С одной стороны, это все облегчает. С другой же, значительно осложняет. Надеюсь, наш разговор останется между нами.

— Естественно, Полагаю, я не должен вас в этом заверять.

— Вы поклянетесь именем Господа Бога, что об этом никто другой не узнает?

— Никто другой об этом не узнает, клянусь именем господа бога.

— Доктор, как поступают с сумасшедшими?

В этом старом доме была исключительная тишина. Приемная с окрашенными в зеленый цвет стенами и слабым запахом антисептиков казалась какой-то холодной, нереальной. На каминной полке слева, напротив стола Гарта, стояли бронзовые часы, а рядом с ними с одной стороны — фотография Бетти Калдер в рамке, а по другую сторону — фотография родителей Гарта, тоже в рамке. Зеркало над полкой было разрисовано стилизованными цветами и ветками папоротника.

Полковник Селби, не сводя глаз с Гарта, чей взгляд был устремлен прямо на него, чуть подался вперед, сжимая руками поручни кресла.

— Говорите прямо! Как поступают с сумасшедшими?

— Это зависит от того, что вы понимаете под словом «сумасшедший». Это слово слишком обманчиво. Не каждый настолько безумен, чтобы отправить его в сумасшедший дом. Кое-кто так о себе думает, а на самом деле он просто испытывает светобоязнь; таким людям легко можно помочь.

— Серьезно?

— Это можно доказать. Чей случай вы имеете в виду? Свой собственный?

— Свой собственный? — Полковник Селби замолчал, ответил на взгляд Гарта и сделал быстрый выдох. — Сто чертей! Не думаете же вы, что я говорю о себе?

Гарт ждал.

— Ну, скажем, что этот случай гипотетический. Нет! Скажем, речь идет о том, кого я знаю. Но вы должны понять, во всем виноват я. Я всегда старался поступать порядочно и полагал, что поступаю порядочно. Однако… Да, это действительно моя вина. Если бы Бланш что-то подозревала…

— Бланш?

— Миссис Монтэг. Моя подруга. Экономка. Весьма набожная.

— Полагаю, я знаю эту даму. Пожалуйста, продолжайте.

Большая рука замерла над подлокотником.

— Жаль, что я не пришел к вам раньше, доктор. С вами легко разговаривать. Без колебаний признаюсь вам, что в последние годы я попал в неприятную историю. А больше всего мне добавил — вы не поверите! — сегодняшний вечер. Когда я сидел в вашей комнате ожидания. А как же иначе, ведь у вас там имеются такие книги!

— Книги?

— Да. В одной из них говорится о том, как телом женщины может овладеть колдунья или дьявольский демон. По крайней мере, люди так думают о ней. Это загадочная история, а в конце все объясняется самым естественным образом. Однако мне о таких вещах известно еще с тех пор, когда я был в Индии. Лично я не вижу в этом ничего смешного. Лично я над этим не смеюсь.

Гарт сказал резким тоном:

— Полковник, очевидно, произошла какая-то ошибка. Я бы не стал приносить такую книгу в комнату ожидания.

— Однако сейчас она находится там. Книга в красном переплете, ее написал некто по имени Фантом, и она открыта на иллюстрации, на которой изображена женщина… гм, довольно раздетая… Она склоняется над спящим мужчиной. Не думаю, что ее туда кто-то положил специально для меня, однако мне это не нравится.

— Говорю вам, уважаемый сэр, что вы наверняка должны были ошибиться!

— А я говорю вам…

В холле начал громко звонить телефон. Оба собеседника вздрогнули.

Доброжелательная атмосфера исчезла, ниточка доверия оборвалась. Полковник Селби, с бледным лицом отвел взгляд от Гарта, повернул голову и уставился на камин. Его руки снова крепко сжали поручни кресла.

В холле послышались чьи-то шаги. Телефон перестал звонить. Как правило, за этой массивной дверью голоса в холле были слышны неясно. Однако Майкл Филдинг так же, как и многие другие люди, которые в те времена пользовались телефоном, считал, что в микрофон нужно кричать.

— Миссис Боствик? — сказал он. — Да, доктор здесь. Однако, к сожалению, я не могу его позвать. Нет, не могу. Но если это так срочно, миссис Боствик, вы можете продиктовать ему записку.

К голосу Майкла присоединился еще один голос. Майкл сказал; «Т-с-с», после чего оба голоса перекрыл сокрушительный грохот: кто-то на улице завел мотор автомобиля. Гарт снова повернулся к своему посетителю.

— Я хочу, чтобы вы поняли, полковник…

Однако полковник Селби уже встал.

— Сожалею, — рявкнул он.

— Простите?

— Сожалею, но теперь я уже не смогу вам ничего рассказать. Извините за то, что отнял у вас столько времени. Чертов стыд, но поступить по-другому я не могу. Извините меня, доктор.

Мотор автомобиля по-прежнему грохотал. Гарту было ясно, что настроение у полковника Селби совсем иное чем минуту назад. Внезапно полковник поднял обе руки, прижал ладони к глазам, а потом опустил руки в жесте какой-то неотложной просьбы, которую Гарт оказался не в состоянии исполнить.

— Простите меня, доктор. Надеюсь, вы не станете меня задерживать?

— Задерживать? Нет, конечно, нет. Тем не менее, если я смогу быть вам полезен, надеюсь, вы еще раз обдумаете все это дело.

— Спасибо. Я обдумаю. Вот моя визитная карточка. Пришлите мне счет. Я ни за что на свете не стал бы беспокоить вас, если бы не… Где моя шляпа и трость? Ах, да, в комнате ожидания.

— Полковник, у меня имеется причина просить вас, чтобы вы изменили свое решение.

— Не могу, доктор. Что случилось то случилось.

Полковник с большим достоинством поклонился. Гарт ответил ему тем же. В этот момент произошло нечто совершенно невероятное: Майкл Филдинг распахнул дверь приемной — без вызова и даже предварительно не постучав.

— Доктор, — вскричал он, — пришел какой-то джентльмен из Скотленд-Ярда, и он не обращает внимания ни на какие мои возражения. И это еще не все.

— Мистер Филдинг, — с ледяной вежливостью перебил его Гарт, — будьте настолько добры и проводите полковника Селби к двери.

— Не могу, доктор. По телефону передали записку, которую мы не можем оставить без внимания.

— Мистер Филдинг! — Гарт сосчитал до трех. — Будьте настолько любезны и проводите полковника Селби до дверей. Его шляпа и трость в комнате ожидания. Будьте так любезны.

— Прошу прощения, доктор.

Грохот автомобильного мотора перешел в рычание, и автомобиль удалился по Харли-стрит. Когда Майкл и полковник Селби вышли, в приемной была абсолютная тишина. Гарт стоял у письменного стола и глядел на столешницу, на которой лежала писчая бумага, однако нельзя было сказать, что он ее видел.

В этот момент кто-то кашлянул. Гарт поднял взгляд от стола. С порога из-под своего котелка с продавленным верхом на него равнодушно смотрел инспектор Джордж Альфред Твигг.

— Похоже на то, доктор, что сегодня вечером нам суждено встречаться.

— Поскольку вы следите за мной, наши встречи попросту неизбежны. Надеюсь, вам не пришлось долго ждать на улице?

— Ну, как сказать. Вы позволите войти?

— Приемную, как правило, считают частным помещением. Однако прошу, входите. По крайней мере, так мне удастся быстрее избавиться от вас. Прошу прощения, но сейчас мне необходимо на минутку выйти.

— А?..

— Всего лишь на минутку. Мне нужно проверить кое-что в комнате ожидания для пациентов. — Гарт приветливо показал на черное кожаное кресло. — Устраивайтесь поудобнее, инспектор. — И вышел в холл.

Гарт полагал, что Бетти по-прежнему находится в библиотечке. Дверь туда была закрыта. А полуоткрытая входная дверь пропускала внутрь туманный свет уличных газовых фонарей. Гарт направился в комнату ожидания, открыл дверь и осмотрелся, стоя на пороге.

Два окна с кружевными занавесками выходили на улицу. У полковника Селби, очевидно, было достаточно времени, чтобы выкурить по крайней мере одну сигару; ее раздавленный окурок лежал в фарфоровой пепельнице на столе посреди комнаты, в которой был спертый воздух. В этой унылой комнате, отмеченной эмоциями тех, кто здесь ожидал, на столе над раскрытыми журналами светила лампа из мозаичного стекла. На журналах лежал открытый на фронтисписе только что изданный шестишиллинговый роман под названием «Чьей рукой?»

Гарт не мог видеть на улице ни полковника Селби, ни Майкла Филдинга, однако расслышал несколько неразборчивых слов полковника. Кроме того, он слышал, как Майкл, дуя в специальный свисток, подзывающий кэб, непрерывно повторял одиночный сигнал, которым вызывают четырехколесный экипаж.

— Миссис Бланш Монтэг, — сказал вслух Гарт.

Одним свистком подзывают четырехколесный экипаж, двумя — двухколесный кэб, тремя — автокэб. Пока вновь и вновь раздавался свисток, Гарт не двигался с места. Он не подходил к открытой книге, лежащей на столе в комнате ожидания; этот выпуск был ему знаком. Вместо этого он воспроизводил в памяти воспоминания о той ночи, когда вместе с Винсентом Боствиком ехал — тоже в четырехколесном экипаже — по крутым улицам Хэмпстеда к дому на Нэгс-Корнер.

Они ехали от Свисс-Коттедж по Фитцджонс-авеню до холма, который кэбы преодолевают с трудом даже тогда, когда нет грязи. На Черч-Роу они повернули направо, а вокруг кладбища и церкви Святого Иоанна ехали по узкой и еще более крутой улочке, напоминающей проселочную дорогу.

Дом полковника Селби окружала высокая кирпичная стена с двумя воротами из ажурных металлических прутьев. Хотя он и не слишком богат, очевидно (это сказал Винс), у него, кроме пенсии, имеются еще какие-то источники дохода. В одном углу сидела миссис Монтэг, грузная особа с расцвеченными серебром черными волосами. Марион смеялась. В том доме три человека совершили самоубийство.

— Ну, хватит! — сказал себе Гарт.

Он повернулся, быстро пошел обратно в приемную и там в изумлении остановился.

Инспектор Твигг спокойно сидел в большом кресле, а его котелок валялся возле него на полу. В руках инспектор держал черный портфель с позолоченной монограммой «Д. Г.» над замком, портфель, который Гарт оставил на телефонном столике в холле. Твигг поднял портфель и похлопал по нему.

— Он заперт на замок.

— Естественно.

— Он закрыт. Может, вы его откроете?

— Не открою! — Гарту потребовалось приложить немало усилий, чтобы овладеть собой. — Могу сказать вам, инспектор, что мне редко приходилось встречать людей, которые могли бы сравниться с вами в чистейшей, ничем не омраченной грубости. Встреча с вами дает массу свежих впечатлений. Она доставляет почти истинную радость. У вас имеется разрешение на обыск?

— Нет, пока еще нет.

— В таком случае этот портфель останется закрытым.

У Твигга на лбу появилась красная полоса. Он устремил взгляд в угол приемной, где ширма закрывала умывальник, а также плащ и цилиндр Гарта. Внезапно он перевел взгляд своих злых глаз на Гарта и уставился на его смокинг.

— Вы, джентльмены, все на один лад. Думаете, что мир принадлежит вам. Думаете, можете делать все, что вам захочется, когда вам захочется и как вам захочется. Но, возможно, это будет продолжаться не слишком долго, и вы станете жалеть, что не захотели мне помочь, когда у вас была для этого возможность.

— Значит, мы снова возвращаемся к вопросу о том, не ведет ли кто-то двойную жизнь?

— Именно так!

— Что вам, собственно, угодно? Выкладывайте!

— Минуточку, минуточку, у вас нет причины волноваться, — энергично предупредил Твигг. — Для этого у вас нет ни малейшей причины. Сейчас я скажу вам, в чем дело. Речь идет об одной особе из круга ваших друзей, у которой есть странные увлечения. Кое-кто мог бы даже отмахнуться от этого, потому что дама чуточку эксцентрична…

— Дама?

— Ну, я всегда так выражаюсь. Мистер Каллингфорд Эббот тоже отмахивается, но я хожу в церковь и называю это совсем по-другому. Впрочем, дело не в этом. Нас не касается, как эта дама ведет себя или какая у нее репутация, до тех пор пока она держится в рамках закона. Однако она не держится, доктор. Нет, не держится. Поэтому я предостерегаю вас.

— Гм. От чего вы меня предостерегаете? Если существует какое-нибудь бессмысленное обвинение против миссис Боствик…

— Против миссис Боствик? — повторил инспектор.

Он медленно встал и в холодном неуютном освещении казался огромным и широкоплечим.

— Разве кто-то говорил что-нибудь о миссис Боствик? — спросил он. — Кто вообще упоминал о миссис Боствик? На тот случай, если вы еще не догадались, сообщаю, что я говорю не о миссис Боствик. Я говорю о вашей близкой знакомой леди Калдер.

Глава 3

— Что это за шутки, инспектор?

— Это вовсе не шутки. Разве что, возможно (обратите внимание, как я осторожно выражаюсь), разве что, возможно, вы позволили себя дурачить, когда думали, что никто ничего не замечает. Послушайте, эта леди Калдер… Вы знаете, кто она такая?

— Вдова, мужа которой звали сэр Гораций Калдер. С 1900 по 1905 год он был губернатором Ямайки. Умер в 1905 году.

— Нет! — Твигг широко раскрыл глаза. — Это известно! Она хитра, это надо признать. А знаете ли вы, что она за человек?

— Что она за человек?

— Вы ведь хорошо слышите, а я говорю достаточно понятно. Вы ведь познакомились с ней в Остенде, не так ли?

— Да.

— Прошлым летом, верно?

— Да, если вас это интересует.

— Она приехала туда из Парижа, где провела шесть месяцев. Что она делала в Париже?

— Этого я вам сказать не могу.

— Зато я могу, — заявил Твигг. Портфель он положил на письменный стол, при этом серебристый замок ярко блеснул. — До того как выйти за престарелого сэра Горация, она была одной из четырех красивых сестер, которые все родились где-то в Германии и все научились танцевать, чтобы иметь возможность выступать на сцене. Точнее говоря, в «Мулен Руж» в Париже. Но этот престарелый джентльмен хорошо обеспечил ее. Поэтому должна существовать какая-то причина, почему в прошлом году она вернулась туда, хотя у нее не было необходимости развлекаться тем способом, о котором мы не станем распространяться. Мне эта причина неизвестна. Да она меня и не интересует. Но что она за человек, могу сказать вам точно и уверенно. Это шантажистка и проститутка по призванию.

— Что?! Будет лучше, если вы немедленно возьмете ваши слова обратно!

— Обратно? Обратно?! — лениво передразнил Твигг Гарта. — Это звучит красиво, что да то да. Это звучит фантастически в устах джентльмена, который разбирается в людях и думает, что глядит на невинность с глазками, чистыми, как утренняя роса, а потом оказывается, что из него делали дурака.

— Это вам дорого обойдется! — сказал Гарт и быстро сделал шаг вперед.

— На вашем месте я бы не пытался делать глупости, доктор. Возможно, вы достанете до меня оттуда, а возможно, и нет. Но если вы попытаетесь сделать что-нибудь полицейскому, то увидите, что для вас это плохо кончится. К тому же появится прекрасный материал для газет. Разве не так? Такое небольшое сообщение об известном специалисте с Харли-стрит.

Гарт в замешательстве остановился.

Твигг тоже несколько смешался. Его разъярило слово «обратно», глазки на его широком лице налились кровью. Теперь он, очевидно, понял, что зашел слишком далеко, сменил тон и примирительно сказал:

— Мне бы хотелось, доктор, чтобы вы не думали, будто мы пытаемся вас обмануть или унизить. Нет, скажу вам прямо, мы не хотим этого. Если бы вы поехали со мной в Скотленд-Ярд, когда я просил вас, вы могли бы услышать все это от мистера Эббота. Он заместитель шефа. И ваш друг.

— Спасибо, я знаю.

— Ну вот! Он бы сообщил вам обо всем деликатно. — Неожиданно Твигг уставился на Гарта. — О боже, доктор, неужели вы попросили эту женщину стать вашей женой?

Гарт ничего не ответил.

— Ну, конечно же, попросили! А теперь спрашиваете себя, отнеслась ли она к предложению серьезно. О, если речь идет о вас, она наверняка отнеслась к нему серьезно. Этой даме около тридцати, насколько мне известно. Конечно же, ей хотелось бы заполучить кого-нибудь ненамного старше нее, однако слишком много предложений она бы не получила. Это ее последний шанс. Надеюсь, вы еще не зашли слишком далеко?

— Ваша забота обо мне ужасно трогательна. Что именно совершила леди Калдер?

— О боже, вы не верите ни одному моему слову!

— Нет, не верю.

— Там в холле есть телефон, — сказал Твигг и ткнул в воздух указательным пальцем, — а мистер Эббот сейчас в Скотленд-Ярде. Поговорите с ним. Спросите у него. Если вы не верите мне, ему-то вы уж наверняка поверите. Разве не так?

У Гарта чуточку кружилась голова.

— Мы можем предпринять кое-что получше. Мы выясним все непосредственно у леди Калдер. Оставайтесь на месте, инспектор.

Гнев, несомненно, является признаком слабости или неуверенности; это эмоциональное излишество, которое мы не должны себе позволять. А с Джорджем Альфредом Твиггом, размышлял Гарт, следует вести себя очень осторожно. Спокойная, отчасти даже показная, самоуверенность Твигга всегда победит твое остроумие, однако не потому, что превосходит его, а потому, что игнорирует. Бывают, конечно, минуты, когда человек должен дать выход гневу, потому что это единственная возможность сохранить душевное равновесие.

Хотя Твигг что-то говорил ему вслед, Гарт не обратил на него внимания. Он направился в библиотечку, постучал в дверь и открыл ее.

В комнате никого не было.

Входная дверь осталась полуоткрытой и поскрипывала на слабом сквозняке.

Снаружи на тротуаре послышались шаги. По ступенькам взбежал запыхавшийся Майкл Филдинг и с глухим ударом захлопнул за собой входную дверь.

— Извините, что потратил так много времени, — сказал он. — Нам пришлось дойти до самой Девоншир-Плэйс, и только там удалось взять кэб для полковника Сэлби. — Сказав это, Майкл словно проснулся. — Если вы ищете леди Калдер, доктор, так она уехала.

— Уехала?

— На автомобиле. Я думал, вы знаете. Ваш автомобиль грохочет, как пара пулеметов.

— А почему леди Калдер уехала?

— Это не так уж и важно, доктор. Я уже пытался сказать вам о той записке от миссис Боствик. Естественно…

— Окажите мне любезность, мистер Филдинг, объясните, что здесь произошло.

— Ну, все случилось за минуту или две до того, как ушел полковник Селби. Это было немного странно, теперь я понимаю. Однако тогда мне пришлось думать о нескольких вещах одновременно. Леди Калдер и я сидели там, в библиотечке, — он показал в нужном направлении, — когда в дверь постучал этот полицейский. Сказал, что он из Скотленд-Ярда и… и все остальное. Я хотел избавиться от него, сказал, что вы заняты, однако он направился прямиком в комнату ожидания, даже не спросив разрешения.

— Ну, а дальше?

— Следующее, что я запомнил, было то, что леди Калдер выбежала на улицу, прямо к автомобилю. Свое автомобильное снаряжение она бросила на заднее сиденье, а из ящичка на капоте вытащила заводную ручку. Ну, думаю, погоди, ведь эта дама не умеет водить автомобиль! К тому же у нее не хватит сил, чтобы провернуть ручку, верно? Она попросту вывихнет себе запястье, если попытается это сделать.

— Леди Калдер, — сказал Гарт, — не обладает большой силой. Однако, как вы, очевидно, заметили, она очень крепкая. В конце концов, она является членом королевского спасательного общества.

— Простите?

— Королевского общества спасения утопающих, Бейли-стрит, Бедфорд-сквер. Существуют способы, как спасти человека, который тонет, и как вытащить его из воды, чтобы можно было сделать искусственное дыхание.

— О чем это вы говорите, доктор?

Неверно было бы сказать, что над головой Дэвида Гарта сомкнулись воды. Однако перед глазами у него стояло свежее воспоминание об одной такой тренировке на пляже в Фэрфилде и о том, как лицо Бетти и ее фигура выделялись на фоне белого утрамбованного песка.

— Я вам говорю, мистер Филдинг, что эта дама отсюда не убежала.

— О боже, а кто утверждает, что она убежала? Я всего лишь подумал, что ей, возможно, нужна помощь, и больше ничего. И только я собрался предложить ей помощь, как зазвонил телефон. Это звонила миссис Боствик, ужасно взволнованная какой-то попыткой убийства…

— Идите со мной, мистер Филдинг.

В библиотечке так же, как и в приемной, в стеклянных цветах светились четыре лампочки. Кресла с регулируемой спинкой и пепельницы на высоких ножках придавали комнате достаточно комфортабельный вид. Вдоль стен стояли высокие застекленные книжные шкафы с украшениями на дверцах. На их полках находилась не только медицинская литература.

Поверх плеча Майкла, когда юноша остановился напротив него, Гарт вначале увидел отражение собственного лица в застекленной дверце одного из шкафов. Потом он заметил роман в красном переплете, автор которого выбрал себе псевдоним Фантом, — книгу, которая резко отличалась от остальных невзрачных темных томиков.

— А сейчас я бы хотел узнать кое-что об этом телефонном разговоре, Майкл. Сегодня вечером, немного позже, я должен ужинать с мистером Боствиком и его супругой. Полагаю, миссис Боствик звонила из Гайд-Парк-Гарденс?

— Нет, доктор. Из Хэмпстеда.

— Из дома полковника Селби?

— По крайней мере, я так понял. Она сказала, что должна поговорить с вами, а потом добавила: «Эта женщина будет моей смертью».

— Какая женщина?

— Я не понял. Ее вообще трудно было понять. Едва я сказал: «Миссис Боствик?» или «Это вы, миссис Боствик?», когда она позвонила, как этот детектив из Скотленд-Ярда, словно пуля, вылетел из библиотечки и встал возле меня. И все время спрашивал: «Ну, юноша? Что нужно миссис Боствик?» Он все время что-то говорил, я не мог от него избавиться, и мне было плохо слышно.

— Майкл, откуда инспектор Твигг вообще знает о существовании миссис Боствик?

— Не знаю, доктор. А почему вы не спросите у него самого?

— Да-да, я собираюсь это сделать. Но вначале должен сообщить вам кое-что. Подождите здесь минуточку!

Присутствие полицейского инспектора Твигга в доме было уже чем-то таким само собой разумеющимся, что Гарт был почти уверен, что обнаружит его возле телефона в холле. Однако инспектора там не оказалось, а из комнаты ожидания доносилось его тихое посвистывание сквозь зубы. Гарт подошел к телефону — устройству, на вилке которого с одной стороны висел микрофон, а с другой — слуховая трубка, а на подставке имелась металлическая кнопка, на которую следовало нажать, чтобы собеседник мог вас услышать.

Скотленд-Ярд! Каллингфорд Эббот!

Здание, которое называли Новый Скотленд-Ярд, в то время было еще довольно новым. Архитектор спроектировал его как какую-то крепость. Оно было массивным, сложенным из красного и белого кирпича, в каждом его углу находились конусообразные башенки, а через двор к прилегающему с южной стороны зданию вел подъемный мост. С того момента, как штаб-квартира столичной полиции переехала сюда из Скотленд-Ярда, здесь было невероятно оживленно и шумно. От непрерывно растущих штатов полиции и расходов на их содержание у многих людей уже разболелась голова.

А ведь за эти прошедшие семнадцать лет ничего не изменилось так, как отношение общественности к уголовному розыску.

Гарт вспомнил, что когда полиция заняла новое здание, то как уголовный розыск, так и начальство время от времени все еще вынуждены были успокаивать общественность, взбудораженную недавней неудачей в поисках Джека Потрошителя. В общем-то в этой неудаче особой вины полиции не было: реформа проводилась очень давно. Сотрудникам казалось, что это было еще в мрачное средневековье. Однако реформы продолжались, и большинство людей ощутило их, когда из индийской гражданской полиции в столичную был переведен старший комиссар мистер Эдвард Генри — теперь уже сэр Эдвард Генри.[3]

Сплетни и насмешки прекратились. В 1905 году для опознания убийцы из Масвелл-Хилла впервые в британское судопроизводство была введена в качестве доказательства система идентификации путем снятия отпечатков пальцев. Полиция и общественность воспряли духом.

И хотя большую долю успеха необходимо приписать заслугам сэра Эдварда Генри, нужно признать, что Каллингфорд Эббот тоже сыграл значительную роль. Эббота обычно называют секретарем шефа, поскольку для его должности не существует никакого официального названия. Эббот попросту коллега шефа, а иногда он руководит отделом уголовного розыска.

Эдвард Генри — профессиональный государственный чиновник, Каллингфорд Эббот — богатый энтузиаст, рассматривающий свою задачу как жизненно необходимую миссию. Эдвард Генри суров и сдержан; Эббот, с моноклем и пышными седыми усами, уже стал популярной личностью и почти каждый вечер ужинает в большом золотисто-синем зале «Кафе Ройал». Эббот тоже умеет быть суровым, однако, когда нужно, способен проявить понимание. Его конек — это оккультизм и сверхъестественные явления, тем не менее он с уважением относится к техническому прогрессу.

— Запомни, — сказал он Гарту около двух недель назад, — что хорошая полицейская работа означает просто хорошую организацию плюс новые идеи. К примеру, это твое увлечение… как ты его называешь? Психоанализ?

— Да, психоанализ — это один из возможных терминов.

— Ну вот! Мы заставили судей принимать в качестве доказательства отпечатки пальцев. Скоро мы заставим их признать, что пулю, выпущенную из ствола с определенной нарезкой, тоже можно точно идентифицировать. А в один прекрасный день мы, возможно, станем пользоваться и психоанализом.

Поэтому Гарт, который сейчас звонил Каллингфорду Эбботу в Скотленд-Ярд, очень надеялся на проявление здравого смысла. Однако его надежды рассеялись.

— Ошибка? — повторил четкий иронический голос Эббота. — Нет-нет. Инспектор Твигг вовсе не мошенник, и это вовсе не ошибка. В деле этой дамы из Фэрфилда и речи нет о какой-то ошибке.

— В деле Бетти Калдер?

— Да, ее зовут именно так.

— Да нет, я серьезно! Неужели ты полагаешь, что я поверю в эту чушь? Ты ведь не можешь привести мне ни одной причины, по которой я должен буду поверить во все это.

— Дорогой друг, — нетерпеливо сказал Эббот, — веришь ты или не веришь, это роли не играет. Это попросту факт! А если говорить о причинах, так ведь они существовали до этого твоего психоанализа. Ты забываешь о тех субъектах, которые в это замешаны.

— Каких субъектах?

— Когда какой-нибудь наш провинциал, скорее всего женатый, хочет отдохнуть от семейной жизни и немножечко кутнуть, он садится в поезд, который привозит его к судну, отплывающему в Париж. Да или нет? Так ведь поступают многие, верно?

— Да. Ты тоже так поступаешь.

— Естественно. — Тон Эббота стал резче. — Однако я не тот субъект, который замешан в самую свежую аферу с шантажом.

— А кто он, этот субъект?

— Хочешь, чтобы я сказал тебе по телефону?

— Хочу!

— Это один твой приятель, фамилия которого Боствик. Винсент Боствик.

Гарт оглянулся. От телефонного столика он хорошо видел библиотечку и краешком глаза — приемную. Майкл стоял у книжных шкафов, однако смотрел в холл. А Твигг теперь стоял в дверях приемной. Оба, казалось, окаменели. Твигг по-прежнему что-то насвистывал сквозь зубы. Оба стояли так, словно могли слышать этот слабый голос на другом конце провода.

— Гарт! Черт возьми! Ты слушаешь?

— Слушаю.

— Позволь прочесть тебе кое-что из дела этой женщины, — продолжил Эббот. — Девичья фамилия — Элизабет Стакли. До того как на ней женился старый Калдер — ему было семьдесят три, и он был совсем немощен, — она целых три сезона танцевала в «Мулен Руж». Там давно неравнодушны к английским красоткам. Ты видел ее когда-нибудь без одежды?

— До сих пор я не имел такого удовольствия, — вежливо ответил Гарт.

— Я хотел сказать, — тем же медовым голосом произнес Эббот, — видел ли ты ее в купальном костюме? Насколько мне известно, один или два раза видел. Однако забудь об этом, если тебя это уязвляет. Ты обратил внимание на ее ноги? Это ноги танцовщицы. Я прав?

Когда она танцевала в «Мулен Руж», у трех мужчин возникли из-за нее большие неприятности, хотя в конце концов они вернулись в Англию. Их имен я не могу тебе назвать, однако дело не в именах. Один из них — биржевой маклер, другой — депутат от консервативного округа, и еще один — директор частного банка. Во всех трех случаях твоя подруга Бетти выслеживала джентльмена, писала ему письмо либо навещала его. Когда он скрывался от нее, она в конце концов обращалась к его жене. Как там было дело с двумя первыми, неизвестно, но все как-то уладилось. А вот банкир застрелился.

Стало тихо.

Инспектор Твигг продолжал фальшиво насвистывать.

— Он застрелился осенью 1902 года, как здесь написано, — продолжал Эббот. — Гм! Мисс Бетти удалось избежать наказания; родственники покойного подтвердили, что его шантажировали, однако подать заявление отказались. В следующем году она вышла замуж за сэра Горация Калдера и вплоть до его смерти, последовавшей спустя два года, жила на Ямайке. Прошлым летом, до того как познакомиться с тобой в Остенде, она опять была в «Мулен Руж».

Каллингфорд Эббот снова замолчал. Его легко было представить себе: энергичного, никогда не испытывающего усталости, с моноклем, прижатым к левому глазу, склонившимся над документами.

— Послушай, Гарт. Считают, что Калдер как следует обеспечил ее. Ну, не знаю. Я бы сказал, что вилла у моря довольно скромна.

— А какой она должна быть?

— Ну, ладно. А разве в Лондоне на Патни-Холл она не живет в таком же импозантном небольшом домике? Есть еще одна вещь, которая, возможно, имеет лишь теоретическое значение. Прошлым летом, также в Париже, она принадлежала к одной сатанинской группе.

— К чему?

— К сатанинской группе. Довольно непристойные ритуалы в честь старика Люцифера. В Париже всегда имеется что-нибудь такое для новых фанатиков и огромного количества скучающих бездельников, жаждущих острых ощущений.

— О боже, Эббот! По крайней мере, надеюсь, у вас там не утверждают, что Бетти обладает какими-то сверхъестественными способностями.

— Нет, вряд ли. Но ты спрашивал о причинах. Если ей нужны деньги, это объясняет, почему она вернулась в «Мулен Руж», чтобы немножко пошантажировать. Если она принадлежала к каким-то сатанистам, это объясняет, почему она так охотно появляется почти обнаженной. Впрочем, тут ее одобрили бы большинство женщин, даже самых уважаемых, если бы у них хватило на это смелости. Но ты тем не менее не расстраивайся, дружище.

— Я вовсе не расстраиваюсь, — сказал Гарт.

— Серьезно? Я думал…

— Оставим это! Минуту назад ты заявил, что Винс Боствик… что он каким-то образом связан с Бетти. У тебя имеется какое-нибудь веское доказательство?

— Насколько мне известно, мистер Боствик прошлым летом был в Париже.

— Там были тысячи туристов. Я сказал: «доказательство»! Он вообще встречался с ней? А она «выслеживала» его до самого Лондона точно так же, как, по твоим словам, выслеживала остальных? Она когда-нибудь писала ему или пыталась его найти?

— Нет, — ответил Эббот, — такого доказательства не существует.

— Ну вот!

— Однако оно нам и не требуется. Из Боствика ей не удалось выжать ни пенса, это ясно. — Тон Эббота изменился. — Однако в эту старую-престарую игру играют все тем же старым-престарым способом. Черт побери, Гарт! Две недели назад она навестила миссис Боствик в Гайд-Парк-Гарденз.

— Откуда тебе об этом известно?

— Потому что инспектор Твигг взял на себя заботу не спускать с нее глаз.

— Опять этот Твигг!

— На твоем месте, дружище, я бы не стал так его недооценивать. Характер у него, возможно, не из мягких, однако это способный полицейский. Если он за что-то зацепится, то уже не отпустит. Если ты поссоришься с ним, то будешь иметь очень злого врага.

— Ну-ну! — вмешался в этот момент в разговор инспектор Твигг. — Ну-ну!

Трудно сказать, догадался ли Твигг, о чем Эббот говорит по телефону. Стоя на пороге приемной, он поднялся на цыпочки и медленно опустился на пятки. Лампочка за ним освещала его голый череп, прикрытый несколькими прядями каштановых волос. Потом он энергично направился к Гарту.

— Эббот, — сказал Гарт в микрофон, — сейчас я должен закончить разговор.

— Момент! Подожди! Ты еще не сказал мне…

— Я должен закончить разговор, — повторил Гарт и повесил трубку.

— Вот так-то, доктор, — приветливо сказал Твигг. — А теперь послушаем, — он ткнул пальцем в направлении Майкла Филдинга в библиотечке, — теперь послушаем, что на душе у этого молодого человека. Что сказала по телефону миссис Боствик?

— Мистер Филдинг, — повышенным тоном сказал Гарт, — этому человеку вы ничего не скажете. Вам понятно? Вы ничего ему не скажете.

Он произнес это сквозь зубы. Видеть себя он не мог, но почувствовал, что его лицо стало бледным. Твигг пришел в замешательство.

— Мне бы не хотелось, чтобы возникли еще какие-нибудь затруднения, доктор.

— Мне также. Миссис Боствик — моя пациентка, — он впервые солгал, — и любое ее сообщение является врачебной тайной. В этом доме вам нечего больше делать, мистер Твигг. Мы оба охотно отпускаем вас.

— Послушайте, мистер, я предостерегаю вас…

— Ну? — Гарт ждал. — Вы уже вторично произносите эти слова вслух и по меньшей мере в десятый раз намекаете на это. От чего вы предостерегаете меня?

— От того, чтобы вы не попали в ужасно неприятное положение. Миссис Боствик находится сейчас в Хэмпстеде. Мне достаточно зайти туда…

— А я, в свою очередь, предостерегаю вас, мистер Твигг. Повторяю, что миссис Боствик — моя пациентка. Если вы попытаетесь навестить ее без моего разрешения, будь то сегодня или в любое другое время, именно вы попадете в неприятное положение, и вам об этом прекрасно известно. Дверь находится там. Убирайтесь!

— Мне никто не будет указывать…

У обоих были громкие голоса — у инспектора хриплый, у Гарта сочный и звонкий. Примерно десять секунд Твигг смотрел на Гарта и шумно дышал. Потом кивнул. Вернулся в приемную за котелком, после чего прошел по черно-белым плиткам, осторожно, словно на цыпочках. Подойдя к входной двери, он остановился и повернулся. Он больше ничего не сказал, но взгляд, брошенный им на Гарта, был выразительнее всяких слов.

Дверь за ним закрылась.

У Гарта вырвался вздох — выражение внезапного расслабления его напряженных нервов.

— Итак, Майкл. Что сказала миссис Боствик?

— Доктор, разве это было разумно? Я имею в виду этот вызов.

— Не знаю. Все это начинает становиться мне безразличным. Нет, это неправда. Мне небезразлично. Так что вы хотели сказать о миссис Боствик?

Майкл вышел из библиотеки.

— Она хочет, чтобы вы как можно быстрее приехали туда. Очень просит вас, доктор. Она говорила весьма серьезным тоном.

— Понятно. Что у нее случилось?

— Когда кроме миссис Боствик и ее тети в доме никого не было, туда проникла какая-то женщина и попыталась убить миссис Монтэг. Она пыталась задушить ее. Ей это почти удалось.

— Но если им нужен врач…

— Нет, врач им не нужен. По крайней мере, в связи с этим случаем. Миссис Боствик вызвала их семейного врача из Хэмпстеда. Однако она отчаянно нуждается в вашем совете по какому-то личному делу. Та женщина, которая проникла в дом, а потом каким-то образом исчезла через подвал…

— Кто была эта женщина?

— Этого миссис Боствик не сказала. — Майкл облизал языком губы и дал ответ после минутного молчания. — А учитывая то, что произошло сегодня вечером здесь, я ни за что на свете даже и гадать не стал бы.

Гарт оставил это без комментариев.

Он прошел мимо юноши и вошел в приемную. Направился к камину, где на полке слева от часов, перед зеркалом стояла фотография Бетти Калдер в серебряной рамке.

Другая фотография Бетти, маленький снимок, сделанный «кодаком», лежала в бумажнике Гарта во внутреннем нагрудном кармане. Он дотронулся до этого кармана. Никакая фотография не могла передать цвет блестящих каштановых волос, ярких карих глаз и розовых полуоткрытых губ. И все же это лицо в серебряной рамке казалось живым.

— Доктор, — воскликнул Майкл, — что, собственно, происходит?

Гарт снова прикоснулся к пиджаку там, где был внутренний нагрудный карман. Из карманчика белого жилета он вытащил часы, нажал на кнопку — открылась крышка, взглянул на циферблат, закрыл часы и положил их в карман.

— Доктор, я спрашивал…

— Знаю, — сказал Гарт, — я слышал, что вы говорили. — Он повернулся к Майклу. — Пожалуйста, попытайтесь вызвать еще один кэб. Что бы ни происходило, я хочу доказать, что происходит не то, что они имеют в виду.

Глава 4

Марион Боствик ходила взад-вперед по гостиной. Она ходила с достоинством, не спеша и выглядела задумчивой. Подол ее хорошо сшитого платья при каждом движении подметал ковер.

Дэвид Гарт, спускающийся по лестнице, посмотрел вниз через перила на освещенную дверь гостиной. Остановившись на минуту, он принялся размышлять над тем, что должен сказать. Затем пошел дальше.

Этот дом на холме, такой высокий и узкий, что казалось, он вот-вот опрокинется, на сей раз произвел на него несколько иное впечатление, не такое, как во время первого визита. Человек в этом доме все время чувствовал себя не в своей тарелке, его постоянно тревожила атмосфера этого дома, ему непременно хотелось оглянуться, и он не знал почему. Однако сейчас дом казался Гарту не таким мрачным и не напоминал ему пещеру, как это было в прошлый раз. В гостиной стояли жесткие кресла из резного полированного дуба. Полированный стол из такого же светлого дуба имел выдвижные ящики с блестящими латунными ручками в виде петелек. Над камином висела голова тигра.

Марион снова прошла мимо дверей, к губам она прижимала кружевной платочек. На ней было дневное платье, обтягивающее грудь и бедра и сшитое из какого-то атласа, синева которого была темнее ее светло-синих глаз. Услышав шаги Гарта, она остановилась и спросила, не отнимая платочка ото рта:

— Ну что, Дэвид?

— Это были довольно маленькие руки, — ответил он.

— Простите?

— Руки, которые душили миссис Монтэг. Маленькие, но очень сильные. На нее напали сзади. Об этом свидетельствуют следы ногтей на ее шее. Просто счастье что она осталась в живых.

— Что? Марион широко раскрыла глаза. — Да-да, я знаю. Бедная тетя Бланш. В каком она состоянии?

— Она спит.

— Я имею в виду, что вы установили, когда ее осматривали.

— Я всего лишь ненадолго заглянул в спальню. Всю ее я не осматривал. Она не моя пациентка.

— Ах! Эта ваша дурацкая этика! — Марион сделала нетерпеливый жест. — Знаете, Дэвид, наверное, вам не надо было приходить сюда.

— Но ведь вы сами меня вызвали.

— Да, милый друг. Однако я ведь тоже… — сказала Марион, приподняв одно плечо и вытянув руку вперед ладонью вверх, — я ведь тоже могу быть иногда истеричной, как и любой другой человек. К счастью, в конце концов это не столь важно.

— Это весьма важно, Марион. Вы должны сказать мне, что, собственно, произошло.

— О чем вы?

— Ну, насколько я помню, мы с вами и Винсом должны были сегодня ужинать в Гайд-Парк-Гарденз. Что же вы делаете здесь?

— Ах, вот вы о чем… Да, конечно, я должна вам объяснить. Поскольку именно меня это измучило больше всех, а мне такие вещи не нравятся, и я не собираюсь одобрять их! Меня позвала тетя Бланш, Дэвид.

Ее глаза перестали бегать. Она глубоко вздохнула, села в одно из массивных кресел, выпрямилась и кивком предложила Гарту сесть в соседнее кресло.

— Она позвонила мне, Дэвид. Невероятное дело. Тетя Бланш не любит телефон и никогда не притрагивается к нему. Однако на сей раз ей пришлось воспользоваться им. Она сказала, что всю прислугу отослала из дома. Выпроводила сразу всех и велела им явиться поздно вечером. Сказала, что ее должна навестить какая-то женщина и что она не хочет оставаться в доме одна, когда придет эта женщина. Как я могла в таких обстоятельствах немедленно не прийти и не остаться с ней? Посудите сами!

— Миссис Монтэг сказала вам, как зовут ее гостью?

— Прошу вас, не торопите меня!

— Ну, что же было дальше?

Гарт, оставшийся стоять, наклонил голову. В свете двух ламп полировка на мебели стала мертвенно синей. В углах блестели латунные вазы из Бенареса.

— Дядюшка Сэл каждую среду и пятницу ходит вечером в клуб. Он никак не мог оставаться здесь. А Винса, как обычно, дома не было, так что послать сюда его я тоже не могла. В конце концов еще не было восьми. Вы сказали, что сможете быть в Гайд-Парк-Гарденз не раньше десяти. Поэтому я решила, что сама исполню этот смешной каприз тети Бланш. У меня хватало времени, чтобы вернуться домой к десяти.

Однако это не было смешным капризом, Дэвид. Прежде всего я совершила глупость, наняв автокэб. Шофер оказался таким идиотом, что хотел преодолеть этот ужасно длинный подъем на Фитцджонс-авеню. Мотор зачихал и заглох, когда мы проехали две трети склона. Потом оказалось, что тормоза не могут нас удержать, как это и бывает в большинстве случаев. Мы начали просто-напросто скользить с холма. Я уже представляла себе, как автомобиль неотвратимо скатится вниз. Так оно и случилось бы, если бы шоферу не удалось сделать почти полный разворот и упереться левым задним колесом в бровку тротуара.

Я понимаю, что это не так важно, однако я разнервничалась. Остаток пути я добиралась пешком. Подойдя к входной двери, я увидела, что она приоткрыта. На улице было еще светло, однако тетя Бланш опустила все шторы на первом этаже. Когда я вошла, в доме было темно. А через минуту я услышала крик тети Бланш.

Она разговаривала с кем-то наверху. Я видела их обеих за перилами на верхней площадке позади холла. Тетя Бланш повторяла одно слово снова и снова, до бесконечности. Дэвид, это было слово «шлюха». Она непрерывно его выкрикивала: «Шлюха, шлюха, шлюха!»

Марион замолчала.

К ее лицу быстро прилила кровь, но глаза уверенно смотрели на Гарта. Это был взгляд зрелой женщины.

Гарт между тем тоже сел в резное кресло напротив нее. Теперь он сидел и слушал, облокотившись на широкий поручень и подперев голову рукой, не глядя на Марион.

— Я еще никогда не слышала этого слова от тети Бланш, Дэвид. Внезапно она замолчала и больше ничего не говорила. Раздались какие-то странные звуки. Мне следовало побежать наверх по парадной лестнице. Но я не сделала этого. Я пробежала через дом и помчалась вверх по задней лестнице. Когда я поднялась на площадку перед тетиной комнатой… Вы были правы. Эта женщина схватила ее за горло.

Тетя Бланш лежала ничком на соломенном коврике. Женщина склонилась над тетей, стоя спиной ко мне. Я что-то закричала, и женщина оглянулась. В конце площадки есть окно с цветным стеклом. Та женщина находилась на таком же расстоянии от меня, что и вы. Я вытянула руки и бросилась к ней. А она побежала вниз по парадной лестнице.

Входная дверь была распахнута настежь. Я думала, что она бежит к двери, однако она как-то беспомощно повернулась и, словно слепая, помчалась назад. Я бы не поняла, в чем дело, если бы не стояла на коленях возле тети Бланш. С этой верхней площадки, если наклониться почти до самого пола, сквозь перила можно видеть ворота. А перед воротами стоял полицейский и заглядывал внутрь.

Потом он пошел дальше. Был теплый вечер, еще не совсем стемнело. Наверное, этот полицейский подумал, что все в порядке, хотя ворота и входная дверь в дом были открыты. Эта женщина не видела, что он уходит. Из дома наружу ведет еще один путь: через дверь под парадной лестницей на лестницу в подвал, а через подвал к боковому полуподвальному входу в дом. Она бросилась туда.

Теперь начинается самая глупая часть моего рассказа. Мне пришла в голову только одна мысль: «Она попалась! Она попалась!» Когда она побежала вниз, в подвал, я помчалась вслед за ней к двери на подвальную лестницу. Я закрыла дверь на засов и держала его, но совершенно забыла, что внизу не ждет никто из прислуги. Этой женщине достаточно было открыть наружную дверь внизу в подвале и удрать через боковые ворота, прежде чем кто-либо сможет ее заметить.

Я все еще держала засов, когда услышала, как открылась и потом захлопнулась наружная полуподвальная дверь. Была такая тишина, что мне казалось, будто я слышу, как эта женщина бежит к воротам, однако это была, возможно, лишь игра моего воображения. В конце концов я была здесь одна, начинало темнеть, а там, наверху, неподвижно лежала тетя Бланш.

Марион снова замолчала.

— Понятно, — заметил Гарт.

— Дэвид, дорогой, — сказала Марион совсем другим тоном, — наверное, вам все это ужасно скучно слушать. Наверное, и я сама кажусь вам ужасно скучной.

Слез для нее словно не существовало. Марион встала. Уронила кружевной платочек и сжала ладони. Высокая, ростом почти сто восемьдесят сантиметров, похожая на античную статую, она медленно подошла к камину.

— То, что произошло с тетей Бланш, просто ужасно, — сказала она, повернувшись спиной к камину, — однако ни на кого это не подействовало сильнее чем на меня. А ведь все могло кончиться гораздо хуже.

— Да, действительно, — Гарт следил за ней взглядом. — А когда вы обнаружили, что та женщина, которая была здесь, удрала, что вы сделали, Марион?

— Ну…

— Что вы сделали? Обратились в полицию?

— Нет, не обратилась. А зачем? Представьте себе эти сплетни. Подумайте, что бы обо всем этом говорили люди?

— Значит, вы не заявили о попытке убийства, потому что начались бы сплетни?

— Но, милый Дэвид, так уж устроен мир. Слава Богу, я поняла это, когда мне было четырнадцать лет, и никогда не забываю об этом. Когда тетя Бланш придет в себя и будет способна говорить, со мной или с кем-либо другим, наверняка она сама решит, как следует поступить.

— Возможно. Но вы не сказали мне, что сделали.

— Я, естественно, позвонила доктору Фортескью. Спустя две-три минуты он уже был здесь, и мы положили в постель эту бедную старушку.

— Вы сказали ему то, о чем только что рассказали мне?

— Я вообще ничего не сказала ему, милый Дэвид.

— Но вам, надеюсь, понятно, что доктор Фортескью должен будет сообщить о случившемся в полицию? Если он уже этого не сделал.

— Нет, Дэвид, это мне непонятно. Доктор Фортескью даже словом нигде не обмолвится. Он на нашей стороне. Люди всегда на нашей стороне.

— Ну нет! Какая-то женщина, кто бы она ни была, жестоко напала и чудом не убила миссис Монтэг. Неужели вас это не задело за живое, Марион? Вы не хотите, чтобы она понесла наказание?

— Конечно, я хочу, чтобы она понесла наказание. — Светло-синие глаза избегали его взгляда. — Никто, никто не способен представить себе, — она перевела дыхание, — как бы я хотела, чтобы эта женщина понесла наказание и чтобы она испытывала муки за то, что совершила. Но я, с вашего позволения, поступлю по-своему.

— Вы узнали эту женщину?

— Узнала ли я ее?

— Вы ее уже когда-нибудь видели?

— О боже, конечно же нет! Какая бессмыслица!

— Вы хотя бы знаете, кто она такая?

— Нет.

— Можете ли вы назвать какую-нибудь причину, по которой кто-то хотел убить миссис Монтэг?

— Но позвольте, Дэвид, я ведь не умею читать мысли. Как вы можете спрашивать о таком?

— Если вы никогда раньше ее не видели и не знаете, кто она такая и почему она так поступила, найти ее будет нелегко, до тех пор пока ее не начнет искать полиция. Вы можете, к примеру, описать ее?

— Она выглядела, как… нет! Этим словом я не буду пользоваться. Оно отвратительное, пошлое. Но она выглядела именно так, как назвала ее тетя Бланш.

— Мы говорили о ее внешнем виде, Марион, а не о ее характере. Вы можете описать, как она выглядит?

— С легкостью. Ей лет тридцать, а возможно, и больше. Она ниже меня сантиметров на десять — двенадцать. Каштановые волосы, карие глаза. Вовсе не красавица, но для этой своей профессии, я бы сказала, вполне подходяща.

— Во что она была одета?

— Одета она была хорошо. Синий матросский костюмчик из саржи, сшитый по мерке, по-моему, в ателье Редферна. Плиссированная накрахмаленная белая блузка с кружевным воротничком. Маленькие золотые часики. Соломенная шляпа с сине-белой лентой.

— Кстати, Марион, который был час, когда вы ее увидели? Помните?

— Довольно точно. Было… Дэвид!

Она замолчала.

Оба старались говорить спокойным тоном: Гарт нарочито без предубеждения, а Марион обращалась скорее не к нему, а к стене между двумя фасадными окнами. Отблески бледного света лампы падали на гладкие рыжие волосы Марион, зачесанные за ушами; он отражался от светлой дубовой мебели и от стеклянных глаз тигриной головы высоко над каминной полкой. Неприятная атмосфера дома (Гарт неожиданно подумал, что знает ее причину) так заразила их обоих, что Марион оцепенела, когда в холле раздались шаги.

— Дэвид! — повторила Марион.

Гарт вскочил, вбежал в холл и едва не столкнулся с Винсентом Боствиком.

— Мой дорогой друг, — слегка растягивал слоги точно так же удивленный Винс, в сером летнем костюме и с котелком в руке, — подстерегаешь какую-нибудь добычу?

— Мне бы очень хотелось, чтобы я мог тебе возразить.

Они посмотрели друг на друга.

— Я обнаружил весьма странную записку от Марион, — громко сказал Винс, — когда пришел домой.

— Марион здесь, Винс. Она в этой комнате.

— Чудесно, дружище, но почему никто не открывал мне? Я стучал добрых пять минут.

— Мы, к сожалению, не слышали тебя. Мы беседовали.

Возможно, Винс понимал, что здесь случилось нечто вовсе не смешное, но, несмотря на это, его поведение не стало хотя бы чуточку менее игривым. Его вытянутое лицо с гладкой кожей, покрытое солнечным загаром и обветренное, все было в веселых морщинках. Вьющиеся волосы, разделенные прямым пробором, уже начали седеть на висках. Гарт вспомнил целый ряд образов Винса Боствика, абсолютно отличных от того обманчивого образа бездельника, который Винс демонстрировал обществу, а потом он представил себе Винса с Бетти Калдер.

Нет, только не это! Только не это!

— Винс, ты точно знаешь?

— Что? Что я точно знаю?

Что дверь подвала заперта изнутри.

— Если быть точным, — ответил Винс, — я не знаю, торчит ли изнутри в замке ключ. Но эта дверь имеет две задвижки от воров, одну наверху и одну внизу. И эти задвижки закрыты, это я знаю совершенно точно. А разве в этом есть что-то странное?

— Есть. Здесь произошло несчастье. Иди к Марион.

— Какое несчастье?

— Иди к Марион.

Винс ушел.

Холл был наполнен тихими ночными скрипами и шорохами. Стены в рост человека обшиты темным дубом, выше обшивки обтянуты каким-то толстым материалом, похожим на матовую коричневую юфть. На столбике у подножья лестницы стояла бронзовая статуэтка Дианы, державшей над головой электрическую лампочку, которая освещала ковер, покрывающий лестницу, и перила на верхней площадке, обращенной к входной двери.

Гарт осмотрелся по сторонам.

Прошел под лестницу. Доступ к лестнице в подвал, как и говорила Марион, преграждала дверь, которая по-прежнему была заперта на засов. Гарт отодвинул засов, сразу за дверью нажал на электрический выключатель и ступил в подвал.

Когда в каком-нибудь доме гнетущая атмосфера усиливается до такой степени, что приводит к самоубийству, это можно объяснить тем, что ее переполнили отрицательные эмоции. «Это уже невозможно выдержать, — слышим мы от людей, — мы должны отсюда переехать». А если такие чувства подавляются, подавляются и скрываются, поскольку их считают ненормальными, неестественными, то в таком случае эти «узники в клетке» могут стать еще опаснее.

Гарт осмотрел подвальное помещение. Он прошел через кухню, столовую для прислуги, кладовую и прачечную, везде включил свет и увидел, как разбегаются в разные стороны тараканы. Заглянул в камеру с углем и в винный погреб. Каждое из окон, которые до половины были ниже уровня земли, было закрыто на шпингалет и забито угольной пылью.

Правда, в кухне, которую он осматривал в начале и в конце, в замке большой двери, ведущей наружу из дома, торчал ключ, повернутый так, что замок был открыт. Однако обе задвижки, и наверху и внизу, действительно были закрыты. Гарту пришлось сильно дернуть задвижку, когда он захотел ее открыть.

На кухонной печи, которую топили углем, горела голубым огоньком свечечка, напомнившая Гарту его детство. В застекленной двери отражалось его изображение. Гарт провел в этом подвале не более десяти минут. Когда он торопился обратно, его каблуки громко стучали по деревянным ступенькам. В гостиной в одиночестве сидела Марион и улыбалась ему.

— Марион, а где Винс?

— Он пошел наверх посмотреть на тетю Бланш. — Марион прикрыла глаза. — Я сказала ему, что доктор дал ей морфий.

— Вы рассказали Винсу о том, что здесь случилось?

— Конечно. Разве вы не заметили, что здесь еще чуточку дрожит воздух? Винс от всего этого сам не свой, бедняжка. Видит Бог, я не держу на него зла за это. Дэвид, вы о чем-то спрашивали меня, когда пришел Винс?

— Спрашивал.

— Вы спросили, сколько было времени, когда я увидела эту женщину?

— Да.

— Это не должно быть с точностью до минуты?

— Нет.

Пальцы Марион передвигались по подлокотнику кресла из золотистого дуба. Вот они соскользнули, несколько мгновений блуждали вслепую, как гибкие змейки, потом коснулись руки Гарта. Очевидно, она не хотела сознательно использовать свое очарование, однако оно непроизвольно струилось из ее глаз и губ, когда она подняла голову.

— Прошло довольно много времени после того досадного случая с автокэбом, о котором я вам рассказала. Остаток пути я шла пешком. Когда я вошла в дом через парадную дверь, было приблизительно без десяти минут девять.

— Вы в этом уверены?

— Да. Вполне уверена. Но оставим это, Дэвид!

Она не объяснила, что имела в виду под «оставим это». А Гарт проигнорировал то, что она сказала.

— Вы очень хорошо описали эту женщину, Марион. Вы смогли бы узнать ее по фотографии?

— Не понимаю вас.

Он сунул руку во внутренний карман, вынул бумажник и достал оттуда сделанную «кодаком» моментальную фотографию на глянцевой бумаге. Снимок изображал Бетти Калдер на пляже возле ее домика. Бетти смотрела на утреннее солнце, а позади нее был виден пляжный павильончик на низких сваях на отмели.

— Эта та женщина, которую вы видели?

— Дэвид! Откуда это у вас?

— Это та женщина, которую вы видели? Внимательно посмотрите на фотографию, прошу вас. Эта та женщина, которую вы видели?

— Да. Да, это она! Она не надевает чулки к купальному костюму, видите? Но вы ее не знаете, нет?

— Я достаточно хорошо знаю ее. Ее фамилия Калдер. Она вдова губернатора Ямайки, и в этом году мы должны пожениться.

— О боже! — прошептала Марион после краткой паузы. — Боже мой!

Несмотря на полную уверенность в себе, несмотря на то, что он говорил спокойно, у Гарта болезненно заколотилось сердце и ему показалось, что он задыхается. Во взгляде Марион были ужас, сочувствие, искренняя симпатия.

— Не имеет значения, что вы сейчас сказали, — энергично заявил он, — при условии, что вы сказали это только мне. Или Винсу. Но больше никому не говорите об этом. Вы ведь говорите неправду, разве не так?

— Но я говорю правду! Клянусь! Честное слово, это чистая правда!

Если бы не его опыт, он, вероятно, поверил бы, что Марион говорит правду. Гарт сказал спокойным голосом:

— Послушайте, Марион! Сегодня вечером без десяти девять Бетти Калдер находилась у меня на Харли-стрит. Именно в это время она разговаривала с моим ассистентом, которого зовут Майкл Филдинг. Я лично могу засвидетельствовать, что в девять часов она еще была там. Это совершенно точно. Я пришел на встречу с пациентом… — Он осекся.

— С каким пациентом?

— Это не имеет отношения к делу. Я хочу выделить лишь следующий факт. Дом, где находится моя приемная, так далеко отсюда, что несколько минут, десять или даже двадцать, вообще не играют никакой роли. Бетти Калдер решительно не могла быть в Хэмпстеде ни до ни после этого времени, которое вы мне назвали. Это доказательство номер один. Неоспоримое доказательство! Второе доказательство сейчас прозвучит. Минуту назад вы мне сказали, что эта «загадочная женщина» выбежала из дома через дверь в подвале и захлопнула эту дверь за собой.

— Я и сейчас это утверждаю! Это правда!

— Марион, вы когда-нибудь спускались вниз, в подвал?

— Нет! Естественно, нет!

— А кто-нибудь другой туда спускался? Например, доктор Фортескью?

— Нет! Зачем же кому-нибудь спускаться в подвал?

— Ну так вот, я туда спустился. Дверь внизу по-прежнему была закрыта на две надежные задвижки, и только несколько минут назад я сам ее открыл. Даже дуэт самых знаменитых салонных фокусников не смог бы выйти этим путем из дома и оставить за собой дверь, закрытую изнутри на задвижки. И даже если бы вы ошиблись, говоря о звуке открываемой и закрываемой двери, все равно ваша «загадочная женщина» не смогла бы выбраться наружу через какое-нибудь окно: все окна там тоже заперты. Через холл она также не могла выйти: вы сами заперли на засов дверь в подвал и оставили ее закрытой. А теперь этой женщины там нет.

— Бедняжка Дэвид, — воскликнула Марион; не было похоже, что она злится на него; скорее она выглядела так, словно переживает за него, — вы так сильно влюблены в эту особу, да?

— Черт возьми, Марион!..

— Да?

— Ну, скажем, она мне нравится. Но это к делу не относится. Не суйте вашу собственную голову в петлю. Если об этом деле узнает полиция, неужели вы думаете, что она поверит в такую детскую сказку, как ваша история?

— А если она не узнает об этом, то в таком случае ваше благородное и сильное чувство профессиональной этики, очевидно, заставит вас рассказать ей об этом?

— Оставьте в покое мою профессиональную этику! — Гарт сам испугался того, что говорит. — Вы и Винс мне ближе всех на свете, за исключением Бетти. Если понадобится, я буду вас защищать. Вы, несомненно, знали об этом, когда позвали меня, чтобы проверить на мне свою версию произошедшего здесь. Но Бетти в эту версию не впутывайте! Я слышал о ней, что она мошенница и шлюха, это уже само по себе достаточно плохо. Но вы не смеете утверждать, что она может одновременно находиться в двух местах и способна пройти сквозь толстую стену, как эта женщина в вашей истории.

Марион вскочила из кресла.

— Каждое слово, которое я вам сказала, — она медленно цедила слова сквозь зубы, — это чистая правда. Пусть я умру на месте, если это была неправда. Может, хотя бы теперь вы мне поверите! — подняв взгляд к потолку и затопав ногами, как капризный ребенок, она вскричала: — Боже на небесах, сделай так, чтобы он мне поверил!

Спокойным, протестующим «Ну и дела!» ее перебил новый голос. Перебил так неожиданно, словно на них обоих кто-то вылил ведро холодной воды.

По пестрому индийскому ковру в гостиную вошел Винс Боствик, теперь он был бледнее, чем раньше. Он курил сигарету, которую поспешно погасил в латунной пепельнице на сервировочном столике, лишь только перехватил ледяной взгляд Марион. И все же спокойным он не казался.

— Мой дорогой друг, — сказал он и смерил Гарта взглядом с головы до ног, — сколько живу, никогда не слышал, чтобы ты так выражался. Я даже не знал, что ты на такое способен.

— Ты не знал? — вскричала Марион, оттопырив верхнюю губу. — Ты серьезно не знал?

— Нет. А теперь пара слов для тебя, золотко. Ты уговорила доктора Фортескью, чтобы он ничего не сказал полиции? Ты попросила его, чтобы он ничего не говорил?

— Но, Винс, в этом не было нужды. Достаточно было просто намекнуть. Доктор всегда делает то, что я попрошу.

— Если ты так полагаешь, любимая, поскорее посмотри в окно.

Марион не шевельнулась.

— Полиция, — сказал Винс. — Насколько я помню этот округ, один из них — инспектор из полицейского участка на Росслин-Хилл. Хочешь что-нибудь добавить к этому, Дэвид?

— Только один вопрос, — ответил Гарт, тоже повернувшись к Марион. — Вы говорите, что об этом деле доктору Фортескью не сказали ничего. Что точно означает это «ничего»?

— Ну, кое-что мне пришлось ему сказать, сами понимаете. Не могла же я отделаться простым молчанием, ведь так? Поэтому я сказала, что на тетю Бланш напала какая-то женщина, которая потом убежала через дверь в подвал, что она в действительности и сделала. Однако я сказала, что это, очевидно, была какая-то воровка, что я ее как следует не рассмотрела и поэтому не смогу опознать.

Эхо в холле глухо повторило энергичный стук в парадную дверь.

— Тебе нужно хорошенько подумать, что ты скажешь этим парням, — произнес Винс. Он пошел открыть дверь и, перед тем как взяться за дверную ручку, расправил плечи. Гарт последовал за ним.

Снаружи стояла по стойке смирно широкоплечая фигура военного вида, у нее были пышные седые усы, а на голове фуражка инспектора. Позади нее торчал шлем какого-то констебля. Винс прекрасно умел обходиться с низшими полицейскими чинами, они просто обожали его.

— А, приветствую вас, — непринужденно и доброжелательно сказал он. — Мистер… э-э… инспектор Роджерс, если не ошибаюсь?

— Сэр! — Инспектор отдал честь. — Полковник Селби дома?

— К сожалению, сегодня вечером полковник Селби в клубе.

— Только между нами, сэр, но я не разыскиваю полковника. Вы мистер Боствик, не так ли? Зять полковника.

— Ну, не совсем зять, но нечто в этом роде. Вам что-то угодно?

Вид у инспектора Роджерса стал еще более серьезным и отчаянным. Он снова отдал честь.

— Просто ужасно, сэр, что с этой бедной дамой случилось такое горе. Но, к счастью, у нас есть свидетельница, которая считает, что окажется полезной, если у нее будет возможность десять минут побеседовать с миссис Боствик.

— Свидетельница?

— Да, сэр. Если вы выглянете за ворота, вы увидите ее. Она сидит в автомобиле марки «паккард». Ее зовут леди Калдер.

Глава 5

— Леди Калдер! — повторил Винс.

Он обернулся и посмотрел на Гарта.

«Да, дружище, — добавил его совершенно не враждебный взгляд так ясно, словно Винс сказал это вслух, я слышал твой разговор с Марион».

Винс как-то заметил, что из окон верхнего этажа этого дома в ясную погоду виден самый дальний уголок парка и даже собор Святого Павла. Если бы такой вид сейчас и открывался, Гарт вряд ли стал им восхищаться.

Неухоженный сад перед домом, с рододендронами и араукариями, простирался до самой кирпичной стены на Нэгс-Корнер-Роуд. Через ажурные ворота в этой стене, которые сейчас были открыты, Гарт видел дрожащий отсвет уличного фонаря на зеленом лаке и латунных молдингах автомобиля.

Первая мысль, пришедшая Гарту в голову, была: «Инспектор Роджерс. Как Винс ухитряется запомнить такие фамилии? Как такое возможно, что он помнит всех и сумел заслужить расположение всех этих людей?» Потом он мог думать только о Бетти.

— Леди Калдер, — повторил Винс. — Спасибо, инспектор, прошу вас, пригласите леди Калдер войти.

— Слушаю, сэр.

В холле, который уже видел столько эмоциональных сцен, снова ощущалось похожее волнение. Из гостиной с властным достоинством вышла, шелестя платьем, Марион Боствик и направилась в тыльную часть холла.

Гостиная и столовая находились справа. В конце холла, напротив фасада, была маленькая комната; когда Марион включила там свет, Гарт увидел типичное мужское жилище.

Бетти Калдер шла по дорожке от ворот.

Она была бледна под соломенной шляпкой с сине-белой лентой. Казалось, что эта замкнутая, скрытная Бетти пересилила растерянность и даже чувство унижения. Хотя, возможно, она еще не преодолела ни того, ни другого. Она замедлила шаг, когда увидела Гарта, а на ее щеках появились красные пятна.

Инспектор Роджерс, полицейский того типа, который нравился Гарту и которому он доверял в той же степени, в какой не любил и не доверял полицейскому типа инспектора Твигга, с пониманием покашливал.

— Это мистер Боствик, — сказал он. — А там, в кабинете полковника, миссис Боствик. Этот мистер…

— С доктором Гартом мы знакомы, — перебила его Бетти.

— Еще один доктор? Вот как? Это хорошо.

Лицо Бетти по-прежнему оставалось бледным. Бронзовая фигурка Дианы на столбике перил держала лампу, ярко освещавшую обеих женщин: Марион в кабинете и Бетти, которая смотрела на Марион и медленно приближалась к ней.

Гарт присоединился к Бетти, пошел радом, прошептав: «Главное — спокойствие!», и прикоснулся к ее локтю.

Она вся дрожала.

Напряжение с каждой секундой возрастало. Марион с внезапным гневным жестом шагнула вперед и так же неожиданно остановилась на пороге кабинета — не со страхом, это было очевидно, а от изумления. Бетти тоже остановилась. В холле с темной дубовой обшивкой и коричневой юфтью все замерло.

Раздался нежный голос Бетти.

— Инспектор, — она кашлянула, — прошу вас, сделайте то, что вы мне обещали. Оставьте меня на десять минут с мистером Боствиком и его женой. И, естественно, с доктором Гартом. Что будет потом, мне безразлично.

— Инспектор… — быстро начал Винс.

— Замолчи! — прикрикнул на него Гарт.

— Ну, не знаю, миссис, — заколебался инспектор, — должен ли я это делать. Ну, ладно… Мне кажется, вы хороший человек, поэтому я рискну. Но только десять минут! Я и констебль подождем возле дома.

— Вам не нужно ждать возле дома, — сказал Винс. — Там в столовой имеются виски. Можете ими воспользоваться. И констебль тоже.

— В таком случае, джентльмены…

Марион, которая все еще держалась прямо, величественно расправив плечи, словно королева, вошла в кабинет. За ней последовала Бетти и только потом Гарт и Винс.

С темных обоев, усеянных матовыми золотистыми пятнышками, смотрели еще три охотничьих трофея, головы пантеры, антилопы и снежного барса. В комнате пахло сигарами. Здесь стояли коричневые кожаные кресла, а на стенах висели фотографии охотников с ружьями или рогатинами для кабанов. Книг здесь не было, только наверху на застекленном шкафу, в котором висели ружья, стояло несколько переплетенных годовых подшивок журнала для охотников. Хотя люстра была переделана под электрический свет, но на красивом письменном столе стояла латунная газовая лампа с зеленым абажуром (полковник Селби предпочитал старомодное освещение). На полу лежала еще одна тигриная голова, на этот раз вместе с выделанной шкурой.

Гарт закрыл дверь. Он все еще держал в руке фотографию, сделанную «кодаком», и только теперь положил ее в бумажник. А Бетти по-прежнему избегала его взгляда.

— Посмотрите на меня, — сказала она, обращаясь к Марион. — Посмотрите на меня еще раз!

— Благодарю вас, я смотрю.

— Вы же видите, что это была не я, это не меня сегодня вечером вы видели в этом доме. Вы видели кого-то похожего на меня и точно так же одетого. Я больше не могу выдерживать с ней. Я пыталась, пыталась поступать с ней порядочно. Но теперь я уже больше не выдержу с ней.

— С ней? — воскликнула Марион. — Вы утверждаете, что вы невиновны?

— Нет, я невиновна в этом. Я почти такая же, как она, но я не преступница. Много раз, когда она напивалась, я заменяла ее в программе. Но хуже всего то, что мне это вовсе не мешало, я делала это охотно до тех пор, пока… — Бетти замолчала. — Но теперь этому пришел конец, — после паузы сказала она. — Если она попытается совершить еще одну подлость, Бог мне свидетель, я убью ее, и будь что будет. Разве вы не понимаете, что я не та женщина, которую вы видели?

— Знаете, — воскликнула Марион, которую этот монолог наверняка заворожил и ошеломил, но вместе с тем заставил смягчиться, — я начинаю думать, что это в самом деле были не вы.

— Бетти, — мягко произнес Гарт.

— Не прикасайся ко мне! — крикнула Бетти и отдернула руку. — После того, что случилось сегодня, ты все равно больше не захочешь прикасаться ко мне. Ты ничего не понимаешь.

— Бетти, не сходи с ума! Я догадываюсь, что Марион видела одну из твоих сестер, если она вообще кого-нибудь видела.

Винс Боствик, который открывал серебряный портсигар, закрыл его, щелкнув крышкой. Бетти наконец перевела взгляд на Гарта и запинаясь сказала:

— Как ты догадался?

— После того что рассказал Твигг, это было не очень трудно. Садись сюда, — он показал на коричневый плюшевый диван, стоящий в правом углу возле пустого камина, — и давай проясним более непонятные вещи.

— Но…

— Марион, вы тоже садитесь. На противоположный конец этого дивана.

— Как вам угодно, — сказала Марион и театрально пожала плечами. — Я из всего этого не понимаю ни единого слова, но если вам угодно, пожалуйста.

— Оставьте, Марион. Ведь эта танцовщица-шантажистка из «Мулен Руж» вам знакома.

— Я не имею ни малейшего понятия!..

— Садитесь обе. Мы попали в дьявольски неприятное положение, и у нас не слишком много времени, чтобы из него выпутаться, — Гарт подождал и, когда женщины сели, продолжил, — ну вот, так будет лучше. Бетти, когда сегодня вечером на Харли-стрит появился инспектор Твигг и заявил, что хочет поговорить со мной о человеке, который ведет двойную жизнь, тебя охватила паника и ты убежала. Тебя можно понять, и никто не имеет права упрекать тебя за это. Но что привело тебя в хэмпстедскую полицию, а потом сюда? Как ты узнала о Марион и Винсе? Не помню, чтобы я при тебе упоминал о них.

— Это неважно. Мне следовало раньше рассказать тебе о Глайнис.

— Это твоя сестра?

— Да.

Трудно было ожидать, что эти две женщины будут сидеть рядом, как терпеливые Гризельды, хотя Марион теперь выглядела полюбезнее, проявляла искреннее любопытство и, очевидно, уже не испытывала никакого отвращения к Бетти.

Однако Бетти к этому времени потеряла свою решимость. Теперь было ясно, что она начала смотреть на все это не только как на свое личное дело. Она начала взвешивать свои слова перед чужими людьми. Бетти встала. Нерешительно, сделав извинительный жест рукой в перчатке, она подошла к стене и повернулась лицом к присутствующим. Она не была красивой, но обладала свежей прелестью и очарованием, а идущий ей матросский костюмчик из синей саржи и белая блузка подчеркивали ее женственность.

— Я…

— У тебя есть три сестры, — сказал Гарт, перехватив ее взгляд, — которые родились «где-то в Германии», как выразился Твигг, чем, вероятно, хотел подчеркнуть, что они незнатного происхождения и которые стали танцовщицами.

— Да. Однако речь сейчас идет только об одной из них, Глайнис. Она на год старше меня. Она не была бы столь похожа на меня, если бы с тех пор, как я вышла замуж за Горация Калдера, не начала нарочно одеваться точно так же, как я. Это одно из проявлений ее чувства юмора, если можно так выразиться. И это приводит ко всяким осложнениям. Глайнис всегда говорила, что я…

— Что?

— Слишком стыдлива. Тот образ жизни, который нам пришлось вести, я всегда ненавидела. Ненавидела! Это бесспорно. Около семи лет назад Глайнис получила первый ангажемент. Ее пригласили танцевать в «Мулен Руж». Через год она написала мне в Англию, будто бы у нее в «Мулен Руж» блестящее жалованье (эти деньги были, естественно, не оттуда), и если мои дела не очень хороши (это была правда), то она пристроит меня в случае моего приезда в Париж.

Это «пристроит» означало, что я была чем-то вроде приживалки и заменяла сестру, когда она не могла танцевать. О ее знакомствах с мужчинами я, естественно, все знала. Это не очень красивая история. Однако я совсем не знала, могу в этом поклясться, что каждая ее любовная афера заканчивалась шантажом или, по меньшей мере, попыткой шантажа.

Осенью 1902 года Глайнис ненадолго вернулась в Англию. Один банкир, его фамилия была Далримпл, пустил себе пулю в голову. У Глайнис сдали нервы, и когда ее допрашивали в полиции, она заявила, что ее зовут Элизабет Стакли. Возможно, вы не поверите мне, но обо всем этом я узнала гораздо позднее.

Глайнис может быть очень милой, если захочет. Ее отношение ко мне начало меняться только через год. В Париже меня увидел сэр Гораций Калдер, губернатор Ямайки, и попросил выйти за него замуж. Я не могла поверить, что он говорит серьезно, однако это было действительно так. Ну и… Я приняла его предложение. Ему было почти семьдесят три, но я приняла его предложение. Я ведь сказала вам, что это не очень красивая история. Глайнис смеялась, но от зависти едва не сошла с ума.

Бетти говорила без истерики, даже негромко, но с тем особенным, безучастным выражением, которое иногда было ей присуще.

— Я приняла его предложение, — сказала она. — А вы бы приняли его, миссис Боствик?

Марион рассмеялась. Звонким смехом, от которого Гарт ощутил каждый нерв в своем теле.

— Ну, я… миссис… ах, вы ведь леди Калдер, да? — ответила Марион, прежде чем Гарт успел вмешаться. — Если говорить серьезно, не знаю. Возможно, я бы тоже приняла его, но… нет, сомневаюсь. Понимаете, он был уже слишком стар. Мне больше нравятся молодые мужчины. Да, решительно, молодые!

Винс Боствик достал из серебряного портсигара сигарету, разломил ее на две части и бросил на пол.

— Только без эмоций! — сказал Гарт. — Бетти, время уходить. Ты говорила, что…

— Думаю, то самоубийство немного перепугало Глайнис. Когда я жила на Ямайке, она переехала в Трувиль…

— В Трувиль?

— В Нормандию.

— Я знаю, где это, Бетти. Продолжай.

— Глайнис оставалась там вплоть до позапрошлого года. Мой… мой муж умер. У «Мулен Руж» сменился владелец, а состав исполнительниц там меняется постоянно. Глайнис вернулась туда; сказала, что теперь она леди Калдер и что снова хочет работать. Французы испытывают слабость к титулам, но одно это ей бы не помогло, если бы она действительно не была хорошей, смелой танцовщицей (ты понимаешь меня, Дэвид?), какая им нужна. Я в прошлом году тоже была в Париже, но по-прежнему ничего не знала. Обо всем я узнала только…

— Когда?

— Две недели назад. Глайнис неожиданно явилась ко мне в домик на берегу моря и все рассказала.

Бетти повернулась к Гарту.

— Ее уволили из-за пьянства. Ей нужны были деньги, и я дала ей их. Я отдала бы ей все на свете. Я могла бы доказать, что никогда не была шантажисткой или… или тем другим, однако Глайнис смеялась и утверждала, что я никогда не смогу этого доказать. И разве это привело бы к чему-нибудь хорошему? Я ведь танцевала в том заведении. Еще две недели назад я думала, что предпочла бы умереть, лишь бы ты не узнал об этом. Вот и все.

— Нет, Бетти, это не все. Как ты узнала о существовании Винса и Марион?

— Неужели ты думаешь, что меня не интересует все, имеющее к тебе какое-либо отношение? Я должна этим интересоваться. А ведь они твои самые близкие друзья. Мне сказал это Хэл Ормистон.

— Снова мой племянник, гм. Значит, об этом тебе сказал он?

— Да. Он сказал, что очень хорошо знает миссис Боствик.

Четыре лампочки в люстре бросали такой же мертвенно бледный свет, как в приемной Гарта. Бетти стояла, прислонившись к стене. Марион, выпрямившись, сидела на кожаном диване.

— Нет ничего удивительного, — сказала с вызовом Марион, — в том, что я и Винс знакомы с племянником Дэвида.

— Верно, — сказал Гарт и посмотрел на Бетти. — Когда сегодня вечером ты уехала на автомобиле с Харли-стрит, куда ты направилась?

— В Гайд-Парк-Гарденз, 38б. Хэл сказал, что они живут по этому адресу.

— А зачем ты поехала к Боствикам?

— Может быть, достаточно, доктор! У меня… у меня были на то свои причины.

— Я и пытаюсь это выяснить. Бетти, эта «хорошая» Глайнис шантажировала тебя. Она шантажирует еще кого-нибудь?

— Я… я не знаю.

— Марион, — продолжал Гарт, и теперь у него самого было просительное выражение, — принимая во внимание то, что нам подсказывает здравый смысл, вы по-прежнему утверждаете, что до сегодняшнего вечера никогда не видели Глайнис Стакли, которая иногда называет себя Элизабет Стакли?

— Я решительно утверждаю это.

— А ты, Винс? Ты никогда не сталкивался с ней?

— Нет, не сталкивался, дружище, — сухо ответил Винс. — А почему ты меня спрашиваешь об этом?

— Потому что джентльмены из Скотленд-Ярда считают, что ты ее знаешь.

— Что за шутки, дружище?

— Это не шутки. Если бы мне только удалось убедить тебя и Марион, каждого различными способами, что это настолько серьезно, что серьезнее некуда. — У Гарта болела голова. Черные обои с матовыми золотистыми пятнышками или точками кружились вокруг него так же, как страстное, обеспокоенное, любимое лицо Бетти.

— В любом случае, — сказал он, взяв себя в руки, — даже если не упоминать причину, по которой ты поехала в Гайд-Парк-Гарденз…

— Одной из этих причин было то, — сказала Бетти, — что я догадывалась, что ты поедешь туда, когда закончишь свои дела на Харли-стрит. Ты ведь сказал мне, что позднее отправишься на ужин к друзьям. А в тот самый момент, когда я завела мотор автомобиля, я услышала, как юный мистер Филдинг кричит в телефонную трубку. Он говорил с миссис Боствик; мне показалось, что у нее какие-то неприятности. Я понятия не имела, что миссис Боствик нет дома.

— И тогда ты сказала себе: «А не начинает ли Глайнис снова эти свои махинации?»

Это замечание Бетти оставила без комментариев.

— В Гайд-Парк-Гарденз, — обратилась она к Марион, — я разговаривала с вашим дворецким и сделала вид, что я ваша подруга. Надеюсь, вы извините меня за это, миссис Боствик?

— Это зависит от того, — ответила Марион, — что вы ему сказали.

— Почти ничего! Только то, что я ваша подруга и хочу поговорить с вами.

— Ну? — продолжала выведывать Марион.

— Не все окружающие хотят вас обидеть, миссис Боствик. Прошу вас, поверьте мне. Не все пытаются вас обидеть.

— Ну-ну? — повторила Марион.

— Секундочку, — перебил ее Винс, и неожиданно все его поведение изменилось. К нему снова вернулось его впечатляющее непринужденное очарование. — Я сам поговорю с этой дамой.

Хотя Бетти, повернувшись к Гарту, сделала жест отчаяния, Винс посмотрел ей в глаза и не отказался от своего намерения. Высокий и стройный, в сером костюме без единого пятнышка и с гарденией в петлице, это уже не был Винс — примитивный спортсмен или Винс — недотепа, который просит прощения за то, что много читает. Теперь это был Винс — мудрый советчик, готовый с пониманием пожать руку Бетти.

— Моя жена очень сообразительная, леди Калдер. А наш друг Дэвид, естественно, самый ловкий малый, которого я знаю. Правда, иногда он целомудрен, как Святой Антоний, и такая совестливая душа… (Святой Антоний? Как бы не так! Если бы ты знал!)…даже слишком совестливая, чтобы видеть то, что творится под самым носом. Этот дворецкий (между нами говоря, чертовски высокомерный субъект) сказал вам, что Марион внезапно вызвали в Хэмпстед ее бывшие опекуны полковник Селби и миссис Монтэг. А до этого вы заявили, что являетесь подругой Марион, и поэтому не могли признаться, что не знаете, где живут ее опекуны. Я прав?

— Да! Именно так и было! — Бетти с благодарностью посмотрела на него. — Спасибо за то, что вы меня правильно поняли.

(Клянусь Богом, не должен ведь человек быть Аристотелем, Шерлоком Холмсом или принцем Ариманом из романа Фантома, чтобы продемонстрировать такую блестящую дедукцию!)

Винс взял Бетти за руку.

Над оскаленными клыками охотничьих трофеев на стенах словно загорелись тревожные огоньки.

— Что вы сделали потом, Бетти?

— Я… я взяла кэб и ездила вокруг, пытаясь найти почту или какой-нибудь открытый магазин, где могла бы заглянуть в лондонский адресный справочник. Однако везде было закрыто. Потом мне пришла в голову мысль, что можно воспользоваться телефоном. Я нашла телефон на одной из станций метро, они там кое-где установлены, однако на телефонной станции мне сказали, что такие фамилии им неизвестны.

— Но ведь здесь есть телефон, моя дорогая…

— Мистер Боствик, клянусь вам…

— …однако бедняжка тетя Бланш ненавидит это дьявольское устройство, поэтому номер засекречен. Вот и все. Что же было дальше?

— Ну, я просто велела кэбмену отвезти меня в Хэмпстед. Мы уже были очень высоко — по-моему, на Росслин-Хилл, — когда на противоположной стороне улицы я увидела синие фонари полицейского участка. Там должны знать, подумала я; там-то уж наверняка будут знать, где находится этот дом. Однако хватит ли у меня смелости войти прямо в полицейский участок и спросить?

Не знаю, хватило бы мне смелости, несмотря на то, что я уже отпустила кэб и перешла на противоположную сторону улицы, но тут мне помог счастливый случай. Этот офицер, инспектор Роджерс, как раз стоял на крыльце полицейского участка. Он разговаривал с пожилым джентльменом усталого вида, державшим в руке черную медицинскую сумку. Этот джентльмен с сумкой рассказывал ему о том, что случилось. На меня они не обращали ни малейшего внимания; собственно, они даже не видели меня.

Бетти выдернула свою ладонь из руки Винса.

— Дэвид, — продолжала она, — ты никогда не видел Глайнис. Ты не видел и не слышал ее две недели назад на пляже. Когда она сказала…

— Да? Что же она сказала?

— Она заявила: «Все, что у тебя есть, принадлежит мне, котик. Твои деньги, твой дом в Лондоне, твои драгоценности и твои платья. Этой виллой я буду пользоваться, когда мне захочется, а если мне захочется, буду пользоваться твоим купальным павильоном. И если ты не будешь вести себя очень и очень осмотрительно, котик, я все это у тебя заберу».

Я сказала ей: «Оставь моих друзей в покое, не то я убью тебя или постараюсь, чтобы тебя посадили в тюрьму».

«Ты не убьешь меня, котик, потому что на это у тебя не хватит смелости. А в тюрьму меня не посадишь, так как у тебя нет доказательств. Да ты бы в любом случае этого не сделала. Свою собственную сестру, котик! Свою собственную сестру!»

Марион Боствик отшатнулась, издав тихий возглас.

Голос и выражение лица, которые копировала Бетти, на какое-то мгновение стали почти страшными, какими могут быть голос и выражение лица гораздо более зрелой и опытной женщины.

— Ну что ж, Глайнис убедится, что это не так, — заключила Бетти. — Я решилась, когда услышала, что доктор Фортескью говорит инспектору Роджерсу. Правда, сказал доктор, было слишком темно, чтобы миссис Боствик могла хорошо разглядеть эту якобы воровку, которая удрала через дверь в подвале. Однако миссис Боствик указала рост этой женщины, а также цвет ее глаз и волос и заметила, что на ней был синий матросский костюм из саржи и соломенная шляпка.

Я сразу поняла, что это была Глайнис. Я знала, что она напала на миссис Монтэг точно так же, как однажды набросилась на одну женщину в «Мулен Руж». Однако сейчас уже существуют такие вещи, как отпечатки пальцев. Ведь так? Надеюсь, миссис Монтэг полностью оправится.

В общем, я подошла к инспектору и сказала ему: «Я могу сообщить вам, кто была эта женщина». Он отнесся к моим словам несерьезно: «Надеюсь, мисс, это были не вы». «Нет, — сказала я, — я была в другом месте и могу это доказать. Но если вы отвезете меня в дом полковника Селби — причем немедленно! — я скажу вам, как зовут эту женщину и где она живет в Лондоне».

Внезапно я почувствовала, что в глубине души он начал сомневаться в том, что это сделала не я. Я сказала ему: «Отвезите меня туда, где я оставила автомобиль, а потом поезжайте вместе со мной в дом полковника Селби. И разрешите мне поговорить там с миссис Боствик». Я не ожидала, что найду здесь и тебя, мой милый Дэвид. Но я рада, что ты здесь. Во мне течет такая же испорченная кровь, как и в ней. Но теперь все в порядке. Я пойду и скажу им, где они могут найти Глайнис. А меня ты уже больше никогда не увидишь, я этого не хочу.

Она замолчала. Ее глаза были полны слез.

— Прости меня, — добавила она, — а сейчас не смотри на меня.

И побежала к двери.

— Я полагаю… — начала Марион.

— Бетти! — крикнул Гарт таким голосом, каким пользовался очень редко. — Бетти, остановись!

Однако не он, а Винс остановил ее, взял за руки и повернул. Марион быстро встала с дивана.

— Пока ты еще не перестал играть в детектива, Винс, — сказал Гарт, — не будешь ли ты столь любезен задать вопрос, который наверняка задаст полиция? Вопрос, на который мы должны дать ответ, не то в противном случае попадем в неприятную ситуацию. Если Марион говорит правду…

— Если я говорю правду?

— Да. Лично я в этом не убежден. Однако если все мы согласимся с тем, что Марион говорит правду, то как потом Глайнис Стакли или кто-либо другой выбрался из этого дома через дверь, запертую изнутри на две задвижки?

Винс отпустил руки Бетти.

— Конечно, дружище, я понимаю, о чем ты думаешь. Я готов допустить, что это был бы перекрестный допрос, если бы мы играли в загадки. Однако этот вопрос чисто академический, тебе так не кажется?

— Академический? Роджерс ведь не станет вечно сидеть в столовой и пить виски. Он обязательно спустится в подвал. И тебе прекрасно известно, что он там обнаружит.

Мелкие тоненькие морщинки вокруг рта и глаз Винса обозначились резче и тут же исчезли.

— Да, — кивнул он, — известно. Я слышал, как ты говорил Марион, что открыл обе эти задвижки. Так что если невежи не поверят уважаемым гражданам на слово, они обнаружат эту дверь не только не запертой, но и с открытыми задвижками, то есть все будет именно так, как тебе сказала Марион.

— Ах так, понимаю, — сказал Гарт после минутного молчания. — Вы будете утверждать то, что вам выгодно, потому что в противном случае полиция может прийти к нежелательным для вас выводам.

— А что нам остается делать?

— Может, ты и прав. Так, значит, ты в самом деле не знаком с Глайнис Стакли, Винс?

— Я ни разу в жизни не видел ее, дружище.

— Но ты знаком с Бетти. А я защищаю ее.

— Меня никто не должен защищать! Теперь вы разрешите мне поговорить с этим инспектором? А потом, пожалуйста, пожалуйста, чтобы я уже никогда не встречалась ни с кем из вас.

Она говорила неестественным голосом, возбужденная от стыда и унижения, отвернув лицо в сторону. Поэтому Гарт, растроганный до глубины души, вынужден был почти кричать на нее.

— Я уже однажды сказал тебе, Бетти, чтобы ты не сходила с ума. Все это не имеет никакого значения.

— Для кого? Для тебя?

— Да! Когда сегодня ночью ты поедешь обратно в Фэрфилд, я поеду вместе с тобой. И если там случайно окажется Глайнис, мы встретимся с ней оба.

— Нет, нет, это не нужно! Я хочу сказать…

Бетти закрыла глаза, но тут же открыла их.

— Я хочу сказать, — повторила она, — что с твоей стороны очень мило, что ты обманываешь меня. Я люблю тебя за эту ложь. Однако это имеет значение для всех! И будет иметь. Этому нельзя помочь. Если ты думаешь, что можешь еще иногда встречаться со мной и не будешь спрашивать себя, что я за человек и какие мысли у меня в голове, то в таком случае мы можем встретиться хоть завтра, завтра днем, чтобы у тебя было время как следует все обдумать. Но ты не станешь ничего обдумывать. Все кончено, Дэвид, и я бы очень хотела, чтобы все это больше никогда не начиналось. Прошу тебя, скажи этому джентльмену, чтобы он больше не пытался меня задерживать. Я иду к инспектору.

Гарт подал знак Винсу, и тот отошел в сторону.

Однако он не мог позволить, чтобы она ушла. Он решительно не мог позволить, чтобы в Фэрфилд она вернулась одна. Все то дьявольское, что было в этом доме, навалилось на Дэвида Гарта на следующий день в шесть часов вечера.