Капкан для призрака

Глава 6

Фэрфилд даже в воскресный июньский день вряд ли можно было назвать городом развлечений. На песчаном пляже не бренчали никакие банджо, не пели никакие менестрели с багровыми лицами и никакие странствующие проповедники не излагали, что есть плохого на свете, и не впадали во время этих своих лекций в транс. Хотя многие горожане были пожилыми или инвалидами, здесь все же жили в основном люди состоятельные и степенные.

Когда начинался прилив, в море вкатывали несколько передвижных купален — этих удивительных пережитков восемнадцатого века, думал Гарт, выглядевших, как низкие сарайчики на колесиках, — чтобы заботящиеся о своей репутации любители купания не показывались на пляже в купальных костюмах, а могли раздеться внутри и погрузиться в воду. Но сейчас был отлив, обнаживший широкую полосу серого ила, поблескивающего под мрачным, покрытым тучами небом.

Правда, вдоль моря построили набережную с высокими фонарями, украшенными металлическим орнаментом. Здесь был также небольшой, очень красивый парк, со скамьями и выкрашенной в золотистый цвет оркестровой беседкой, из которой при случае звучали мелодии из опер Гилберта и Салливана. Однако в это время, в шесть часов теплого летнего вечера, большинство жителей еще нежилось дома после дневного чаепития.

Если бы не две или три нервные собаки, которые иногда лаяли, можно было бы сказать, что Фэрфилд отдыхал в абсолютной тишине.

Чуть дальше к северу на побережье находился больший по величине и более известный курортный городок под названием Банч. Время от времени ветер приносил оттуда обрывки мелодий, скрип карусели и стук мячей, однако жители Фэрфилда все это игнорировали. Сам Гарт из этих двух городков скорее выбрал бы Банч. По крайней мере, там никто бы ему ничего не сказал, если бы видел, как он сейчас идет по набережной в южном направлении, где посреди пустынной береговой равнины вырисовывался у моря домик Бетти. А еще дальше к югу находился третий курортный городок — Равенспорт.

Гарт снял свой профессиональный наряд, цилиндр и сюртук и надел выходной твидовый костюм и мягкую шляпу. Он все еще выглядел мрачным и озлобленным, думая о прошлой ночи и резких правдивых словах, прозвучавших незадолго до ухода Бетти из дома в Хэмпстеде.

Она еще была там, в кабинете, ее допрашивал инспектор Роджерс, когда Винс Боствик произнес удивительные слова.

— Перестань все время повторять это свое «невозможно!»— обидчиво сказал он Гарту за минуту перед этим. — Ты что, все еще пытаешься найти объяснение для этой двери, закрытой изнутри на две задвижки?

— Да. Ты будешь изумлен, но я пытаюсь найти объяснение.

— Ну так знай, — сказал Винс, — я могу это объяснить.

Это заявление, сделанное в неподходящую минуту, привело к тому, что Марион едва не вскрикнула.

Поскольку инспектор Роджерс воспользовался кабинетом для допроса Бетти, трое остальных перебрались в гостиную. Марион ходила взад-вперед, иногда разглаживала на бедрах платье.

— Я подумал о человеке, — сказал Винс, при этом его взгляд был направлен словно внутрь самого себя, — который пишет о загадочных вещах. О Фантоме. Кто бы он ни был, но соображать он умеет. Так вот, Фантом…

— Если вы не прекратите говорить о романах, — перебила его Марион, — я сейчас совершенно, да, совершенно сойду с ума. Романы! Романы! Романы! — При каждом повторении этого слова ее голос становился все выше и выше. — Эти ваши смешные романы не имеют ничего общего с тем, что здесь произошло.

— Я в этом не уверен, малышка, — ответил Винс. — Если ты говоришь правду, то, как утверждает Дэвид, кто-то устроил какой-то фокус с этой запертой дверью.

— Что за выдумки! Кто?

— А что если это был я?

Марион сделала глубокий вдох и уставилась на него. Казалось, все предметы в комнате — от индийских ковриков и до светлой дубовой мебели — ярко заблестели. Винс направил длинный указательный палец на Гарта.

— Когда я стучал в парадную дверь, — продолжил он, — ты и Марион были слишком погружены в спор, чтобы меня услышать. Парадная дверь была не заперта. Пожалуйста. Вот вам объяснение! А что если дверь в подвал тоже была не заперта и не закрыта на задвижки, как это и утверждает Марион? Что если я проскользнул в дом через другой вход? Что если я хотел доказать, что моя дорогая женушка лгунья, и устроить ей неприятности с полицией? Что если я закрыл эту дверь на задвижки, потом пробрался наверх и наделал в холле немного шума, словно только что пришел через главный вход!

— Это нечестно! — вскричала Марион. — Это нечестно!

Она довольно резко попятилась, нащупала поручень одного из кресел и села.

— Значит, ты отомстил мне, Винс, да? — обвинила она его. — В тот вечер, когда мы смотрели ту музыкальную комедию, «Веселую вдову», я… я чуточку поддразнивала тебя и подшучивала над тобой совсем по другому поводу. А теперь ты, значит, взял реванш. — Выражение ее лица изменилось. — Но ведь на самом деле ты этого не делал, разве не так?

— Нет, черт возьми, ясно, что я этого не делал! С такими вещами я бы не стал шутить.

Выражение лица Винса тоже изменилось. Он сделал несколько шагов и положил руку на плечо Марион.

— Ты просто большой ребенок. Я, как и прежде, влюблен в тебя, хоть и не люблю признаваться в этом. — Черты его вытянутого лица стали резче от беспокойства. — Я этого не делал, однако, наверное, это сделал кто-то другой. Кто-то, наверное, хотел захлопнуть капкан и устроить так, чтобы полицейские установили, что дом был заперт.

— Но полиция это не установит. Инспектор… ну, как же его зовут?., верит всему, что мы говорим.

— Гм, возможно. Ты никогда не умеешь думать на два хода вперед.

— Но, Винс…

— А ты что скажешь на это, Дэвид? Это разумное объяснение?

— Ну что ж, — сказал Гарт, — отчасти такое объяснение возможно. Когда я впервые подумал о нем…

— Так, значит, ты уже думал об этом? Ты думал обо мне?

— Да, о тебе. Ведь это очевидно.

— В таком случае, могу сказать, что с твоей стороны это не очень красиво! — обиженно воскликнул Винс, забыв обо всех шутках. — Так, значит, ты считаешь, что это сделал я?

— Нет, я не думаю, что это сделал ты. Но я также не думаю, что это сделал кто-то другой. Дом похож на резонатор; каждая половица громко скрипит, я уж не говорю об этой деревянной лестнице в подвал. Марион и я были здесь вдвоем. И хотя нам хватало волнений, я не могу представить себе, что совершенно ничего не услышал бы, если бы происходило что-то в таком роде. Имеется еще целый ряд причин, но сейчас я не стану их называть. Я могу почти поклясться, что это неправильное объяснение.

И позднее они обнаружили, причем при весьма мрачных обстоятельствах, что Гарт был абсолютно прав. Однако в тот момент он, весь измученный, видел лишь выражение лица своего друга.

— Но, Дэвид, ради бога!..

— Что с тобой, Винс? Ты ведь всегда относился ко всему легко. Что же теперь с тобой случилось?

— Ничего. Я размышляю. Если все произошло не так, то оно не могло произойти вообще. Это абсолютно невозможно!

— Вот, значит, как! Раз уж ты наконец пришел к такому выводу, Винс, мы можем продвинуться еще на шажок вперед. Кто-то в самом деле ладит для нас ловушку. Если это так, мы должны подготовиться, чтобы не попасть в нее.

— Как?

В глубине холла энергично распахнулась дверь кабинета. Лампа бронзовой Дианы, стоящей на столбике, закачалась. Однако Бетти шла медленно, и по ее опущенным плечам было видно, что теперь она в еще большем отчаянии. Инспектор Роджерс проводил ее до входной двери.

— На сегодня достаточно, миссис. Но я боюсь, что только на сегодня. Сожалею, что эта женщина ваша сестра. — Бетти сделала быстрый жест, однако инспектор продолжил: — Конечно, если это именно она, та, с которой наши люди хотят поговорить и по другим причинам (как вы говорите), тут уж ничего нельзя поделать, а возможно, это и к лучшему.

— Ее посадят в тюрьму?

— Этого я вам не могу сказать, миссис. Покуда не дойдет до очной ставки, покуда миссис Боствик не скажет либо «да», либо «нет», не имеется ни одного доказательства, что это именно она напала наверху на бедную старушку. Теперь у меня есть ее адрес, Роджерс похлопал по блокноту в нагрудном кармане мундира, — и я передам его в Скотленд-Ярд. — Потом он добавил: — Прошу вас, не сердитесь, но остается еще один вопрос, который я вынужден вам задать.

Когда он произносил эти слова, его тон почти не изменился. Он держал дистанцию, но со своими пышными седыми усами был похож на отца. Бетти остановилась как вкопанная посреди холла. В двери гостиной она заметила Гарта, покраснела и повернулась лицом к инспектору.

— Слушаю вас, — сказала она.

— Существует ли какая-либо особая причина, миссис, по которой вы сегодня вечером возвращаетесь в свою загородную виллу?

— Но ведь я… я живу в этом домике все лето. Живу там уже с середины мая.

— Вы, случайно, не должны встретиться там со своей сестрой?

— Нет! Решительно, нет! — воскликнула Бетти с явным изумлением. — Глайнис в Лондоне. Я ведь дала вам ее адрес в Кенсингтоне.

— Я имею в виду вот что. Не угрожает ли вам какая-нибудь опасность со стороны этой вашей сестры? А может, вы сами собираетесь с ней расквитаться и готовы совершить какой-нибудь сумасбродный поступок.

Гарт быстро направился к ним. Однако взгляд инспектора Роджерса остановил его. Хотя Роджерс разговаривал с Бетти, его слова явно адресовались Гарту.

— Я обещал вам, что мы не будем обременять доктора Гарта, чтобы он отвез вас на вокзал Чаринг-Кросс в своем автомобиле. Констебль отправился вызвать кэб, он сейчас будет здесь. Однако я хочу сказать…

— В таком случае, пожалуйста, говорите.

— Я слышал от вас, что вам угрожала ваша сестра. Она угрожала отобрать у вас деньги и то, что вам принадлежит, вообще все. Она говорила о вилле, а также о каком-то павильоне. Прошу прощения, что я вас спрашиваю, но что это такое, этот павильон? Что-то похожее на курортный павильон в Брайтоне?

— Да нет, что вы! Я бы сказала, что это что-то вроде неподвижной и немного более сложной купальни на колесиках, такое сооружение, величиной с небольшой сарайчик, с двумя кабинками, чтобы оба пола были разделены.

— Простите?

Бетти рассмеялась, как раньше этим же вечером смеялась Марион.

— Чтобы мужчины и женщины имели свои отдельные кабинки; естественно, они очень маленькие. — Смех Бетти, безо всяких следов истерии, волнующе звенел, но затем она тяжело вздохнула. — Извините, мистер Роджерс. Это вовсе не смешно. Люди, которые построили домик, десять или двенадцать лет назад забили в песок сваи и возвели павильончик.

— Ага, понятно.

— Теперь уже никто не пользуется павильоном для переодевания. Когда у меня гости, они переодеваются прямо в доме. Но из павильончика мы спускаемся в воду, а с маленькой веранды смотрим на море и иногда внутри пьем чай. А когда павильончик занят, мы поднимаем особый флаг.

— У вас бывает много гостей, миссис?

— Нет. Разве я не сказала вам, что люблю одиночество? У меня бывают только доктор Гарт и… мистер Хэл Ормистон. — Бетти помолчала. — А почему вы об этом спрашиваете? Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Нет, нет. Просто я надеюсь, что вы примете мой добрый совет. Постарайтесь сохранить ясную голову, когда пойдете купаться одна.

— Что вы имеете в виду?

Снаружи на песчаной дорожке послышались шаги.

— Кэб прибыл, инспектор, — доложил констебль.

Каждое слово, каждый оттенок голоса — все еще было живо в памяти Гарта. Вся эта сцена непрестанно была у него перед глазами, когда вечером следующего дня он шел по приморской набережной в Фэрфилде и ветер теребил его шляпу.

Он так углубился в воспоминания, что едва не споткнулся о ступеньки Королевского аквариума, гладкие стены и чеканные металлические украшения которого завершали набережную. Море лежало справа. Для того чтобы вернуться на дорогу, идущую дальше вдоль моря, Гарт должен был обойти аквариум слева, а потом снова идти прямо по Севастополь-авеню до границы Фэрфилда, где все заасфальтированные дорожки переходят в проселочную дорогу, вьющуюся вдоль берега моря.

Здесь во впадине между кентскими скалами, от Банча на севере до Равенспорта на юге, простирался на расстояние почти в пять миль пляж. Равенспорт, когда-то маленький, но оживленный порт, уже в середине века впал в летаргию; в нем сохранилось только несколько живописных достопримечательностей и два из лучших трактиров в Англии.

На околице Фэрфилда Гарт миновал гостиницу «Олень и перчатка». Он постоянно снимал здесь номер. Однако на этот раз он оставил автомобиль в Лондоне и приехал поездом. В гостиницу заходить не стал. Еще десять минут быстрой ходьбы, и он у домика Бетти в пустынной местности.

А потом?..

Он был настроен решительно.

«Есть один вопрос, настолько очевидный, что вчера вечером каждый забыл задать его тебе. И потом, поскольку речь идет о шантаже, это, может быть, вообще самый важный вопрос».

Часы на церкви Фэрфилда над уродливыми домиками, стоящими на террасах позади, пробили без четверти шесть.

Однако у него так и не нашлось возможности задать Бетти этот важный вопрос. Когда спустя десять минут он добрался до поворота дороги и увидел домик Бетти, в голове его уже были другие мысли.

Эту виллу лишь по многолетней привычке неправильно называли домиком. На самом деле это было солидное кирпичное здание, довольно длинное и невысокое, с красной черепичной крышей. Оно стояло возле самой дороги — за низкой стеной и весьма высокой вечнозеленой живой изгородью. Пляж, который был виден как с северного, так и с южного конца участка, тянулся за домом под склоном, покрытым сухой травой. Справа на участке была велосипедная дорожка — Бетти с удовольствием ездила на велосипеде, хотя опытной велосипедисткой не была, — ее узкая колея вела от дороги через луг вниз к пляжу.

А перед домиком, словно желая напугать Гарта, стоял его собственный автомобиль.

Гарт остановился и уставился на него.

Автомобиль стоял, развернувшись капотом к Фэрфилду. Его мотор, работающий на низких оборотах, гудел и постукивал в мертвой тишине. Некоторые фирмы уже начали конструировать автомобили с защитным стеклом и с намеком на что-то вроде крыши против пыли, однако у «паккарда» не было ни того, ни другого. На кожаных сиденьях лежал толстый слой пыли, и кто-то бросил на них полотняный плащ, пару перчаток с высокими крагами и кепи со зловеще выглядевшим слюдяным защитным козырьком.

— Привет, дядюшка, — раздался самоуверенный голос. — Добрый день, дядюшка. Разве сегодня не добрый, приятный день, а?

Мотор по-прежнему стучал.

По дорожке от домика Бетти шел к деревянной калитке в живой изгороди мистер Генри Ормистон, худощавый молодой человек с бледной кожей; нос у него торчал вверх, очевидно, чтобы уравновесить выдающийся вперед подбородок. Канотье на затылке, узкие брюки из белой фланели. Руки он держал в карманах пиджачка в красную и белую полоску.

— Ты что-то задумчиво выглядишь, дядюшка. Над чем-то задумался?

— Честно говоря, я действительно задумался. Я размышляю над тем, есть ли в нашем языке более гадкое слово, чем «дядюшка», пусть даже им пользуются в качестве уменьшительного вместо «дядя» или еще как-то иначе.

— Мне кажется, что ты считаешь гадким также многое другое, дядюшка.

— В таком случае тебя можно привести в качестве примера. Что ты здесь делаешь?

— Мой дорогой дядюшка, — спокойно сказал Хэл, — тебе не стоит насмехаться надо мной и играть передо мной роль важного господина доктора. Мне это не импонирует, да и тебе это ни к чему. Я уж не говорю о том, что с твоей стороны попросту некрасиво делать такие замечания в мой адрес.

— Я спросил, что ты здесь делаешь.

— Да, ты об этом спросил. — Хэл, совершенно не выведенный из равновесия, улыбнулся и сделал небольшую паузу. — Когда сегодня утром, довольно рано утром, я зашел на Харли-стрит, твоя экономка сказала, что ты уже ушел и был словно сам не свой. Куда ты ушел, она не знала. Или по крайней мере утверждала, что не знала. Однако сообщила, что сегодняшний день ты планировал провести здесь.

— И поэтому ты взял мой автомобиль?

— Естественно. Кстати, мне пришлось купить бензин. Две полные канистры находятся в багажнике. Что скажешь насчет скромной десятки?

— Ты уверен, что десяти фунтов достаточно?

— Недостаточно, но пусть тебя это не волнует. Ты зря тратишь на меня свой сарказм, дядюшка. Он у тебя очень тонкий, однако на меня совершенно не действует.

В кирпичном доме не было никаких признаков жизни. Гарт начинал волноваться — из-за страха и страстного желания встретиться с Бетти. Он готов был пожертвовать какой-нибудь суммой денег, чтобы немедленно избавиться от Хэла, потому что чем дальше, тем сложнее это было бы сделать. И Гарт совершил ошибку: он поднял руку к карману, где лежал бумажник.

— Хотел бы я знать, — тотчас же сказал Хэл и прищурился, — с чего это вдруг ты стал таким щедрым. Такие вещи всегда меня удивляют. Кроме того, я бы хотел знать, удастся ли сыночку твоей покойной сестры заставить тебя стать еще щедрее. Кстати, ты уже встречался когда-нибудь с благородным и уважаемым полицейским, которого зовут Джордж Альфред Твигг?

— Он тоже случайно оказался на Харли-стрит?

— Очевидно, да. Не знаю, что ты ему сделал, дядюшка, но, по-моему, он тебя недолюбливает. Мне кажется, что Бетти тоже не слишком ему симпатична.

— Где Бетти?

— Ага, я так и думал, что ты захочешь это знать. Я полагал…

Потом Хэл Ормистон сделал нечто странное. Стоя у калитки, он приподнял канотье и держал его в горизонтальном положении над своими прилизанными светлыми волосами. На первый взгляд казалось, будто он собирается перекреститься, потом — что он нашел дополнительную выгоду для себя, а затем — словно его охватила неуверенность. Гарт знал, что невозмутимое спокойствие Хэла объясняется его неопытностью. В отвратительной самонадеянности этого вздернутого носа и выдвинутого вперед подбородка, вероятно, была какая-то брешь.

Однако на фоне пустынной местности этот жест выглядел весьма таинственно.

— Она мне очень нравится, это очаровательная особа, — заявил он. — К тому же у нее имеются деньги. Я бы вполне мог отбить ее у тебя, дядюшка, если бы у нее не были точно такие же взгляды, как у той, другой женщины, которая…

Гарт не стал дальше слушать. Он распахнул калитку и быстрым шагом направился по песчаной дорожке к дому. Однако Хэл, вновь надевший канотье, опередил его. Почти одновременно они подошли к большой входной двери с латунным молоточком в форме гнома. Она была открыта, и за ней начинался просторный холл с низким потолком, простирающийся на всю глубину дома вплоть до большой застекленной двери в задней стене. Через эту застекленную дверь внутрь проникал бледный дневной свет.

— Звать ее громко нет смысла, — сказал Хэл. — Я уже пытался. Ее здесь нет.

— Где она?

Хэл заколебался. В холле пахло старым деревом и камнем. Он направился к застекленной двери, ведущей к пляжу и морю, и открыл ее.

— Она пошла искупаться, — ответил Хэл, — и до сих пор не вернулась. Надеюсь, с ней ничего не случилось.

Глава 7

— Но ведь сейчас отлив, — сказал Гарт. — Ты хочешь убедить меня в том, что Бетти пошла плавать во время полного отлива?

Хэл выглядел почти нормально, если не считать слегка приподнятого уголка рта.

— Со мной, старина, эти твои штучки не пройдут. Бетти ушла два часа назад, а отлив начался меньше часа назад. Самый высокий прилив будет не раньше чем в девять часов вечера.

— Ну, в таком случае все в порядке, — уже не так громко сказал Гарт. — В это время Бетти обычно идет поплавать: в четыре, до чаепития. Чай она частенько пьет в павильончике.

— Это я знаю, дядюшка. Об этом ты можешь мне не говорить. Однако обычно она не бывает там так долго, верно?

— Я всего лишь говорю тебе…

Оба посмотрели на море, над которым до самого горизонта клубились серые тучи.

Снаружи, сразу за застекленной дверью, была площадка с редкой чахлой травой, через три или четыре метра плавно спускающаяся к пляжу. Пляж, раскинувшийся перед ними, чем-то напоминал географическую карту. Песок выше границы максимального прилива был белым, ниже этой черты он был влажным, плотным и грязно-серым; за павильончиком уже только был ил.

Море лежало, как живое существо, выдыхающее сквозь болотистую равнину соленый воздух и резкий запах йода. Однако не только на море люди должны думать о морских чудовищах. Павильончик на темных деревянных сваях стоял не далее чем в десяти метрах от границы максимального прилива. Пляж имел такой незначительный уклон, что казалось — этого уклона вовсе нет. За павильончиком серая равнина тянулась еще на шестнадцать метров. Нигде на песке не было никаких следов ног.

Тогда этот факт не привлек внимания Гарта; он не думал, что это имеет какое-то значение. Ведь следы любого человека, входившего в воду два часа назад, уже должны быть смыты отступающим морем. Однако у Гарта было такое ощущение, словно воротничок стал ему тесен и ему трудно дышать этим соленым воздухом.

— Хэл, откуда тебе известно, что Бетти пошла к морю?

— Я видел ее.

— Ты ее видел оттуда?

— Ты поступишь лучше, старина, если не будешь постоянно меня перебивать. Нет! Я ехал в твоем автомобиле вот там, по той дороге, — Хэл показал рукой назад и влево, — по направлению к Равенспорту. Я видел, как она спускается на пляж и идет к павильончику. На ней был ее обычный купальный костюм и большая резиновая купальная шапочка с оборками.

— Ты разговаривал с ней?

— С такого расстояния? — Хэл снова оттопырил губу. — Неужели ты полагаешь, что это возможно? Я окликнул ее, а она подняла руку и помахала мне. И нет смысла утверждать, будто бы я лгу. У меня имеется свидетель, который тоже видел ее. Это свидетель, которого я случайно подвозил в Равенспорт.

— Ну-ну. И кто же это был?

— Твой друг из Скотленд-Ярда. Каллингфорд Эббот.

Гарт быстро обернулся.

— А что здесь делал Эббот? Зачем ты вез его в Равенспорт?

— Вот именно! Интересный вопрос, не так ли? Если говорить о том, что он здесь делал, мне очень жаль, но, очевидно, к тебе это не имеет отношения. В конце концов я сам об этом не знаю. Он держал язык за зубами, как все эти полицейские. — Хэл нахмурился. — Я высадил его в Равенспорте. Потом провел пару приятных часов в трактирчике «У церковного сторожа». Вернулся сюда, потому что ожидал найти тебя здесь, однако появился лишь на пару минут раньше тебя. Надеюсь, этого достаточно?

Гарт снова посмотрел на море.

— Бетти! — крикнул он.

Никакого ответа.

— Бетти!

Звук его голоса разнесся над пустынным пляжем, и снова стало тихо, если не считать стука и урчания автомобильного мотора у калитки.

— Когда ты вернулся из Равенспорта сюда и выяснил, что Бетти нет в доме, почему ты не спустился к павильончику?

— Потому что не хотел набрать в туфли песка и запачкать их грязью. Да ладно, старина! Я что, ненормальный? Меня это не касается… Погоди, дядюшка! Еще секундочку! — быстро добавил Хэл, когда Гарт шагнул в траву. — Прежде чем позволить тебе помчаться к твоей любимой, я должен тебе кое о чем напомнить. Если я возьму твой автомобиль, тебе ведь наверняка это не помешает. Остается лишь уладить мелкое дело насчет тех десяти фунтов.

Они смотрели друг на друга. Гарт вынул из кармана бумажник, достал оттуда два пятифунтовых банкнота, сложил их маленьким прямоугольничком и бросил его в траву к ногам юноши. И словно с песчаной отмели к нему вернулся его собственный крик. Только голос Хэла неожиданно стал высоким и тонким.

— Вы вульгарный грубиян, доктор Гарт. Однако, возможно, пройдет не так уж много времени, когда вам станет стыдно, что вы так поступили.

Гарт, больше не обращая внимания на Хэла, побежал вниз.

Он оставлял за собой отчетливые следы. Сильный стук автомобильного мотора позади него сменился фырканьем, усилился, а потом перешел в гул. Гарт оглянулся через плечо как раз в тот момент, когда зеленый автомобиль с рычанием преодолевал небольшой пригорок, направляясь на север, в сторону Фэрфилда. Гарт потерял равновесие на скользкой грязи, однако не упал.

В павильончик, пол которого находился над уровнем пляжа, вели три деревянные ступеньки. Они заканчивались входом, закрытым отвесно свисающей красно-белой полосатой шторой, купленной год назад. Ее можно было поднимать или опускать изнутри с помощью шнуров. Сейчас штора была наполовину опущена, и Гарт не стал тратить время на подъем. Он согнувшись протиснулся под ней и тут же выпрямился.

Теперь он стоял в тесной полутемной прихожей, спиной к наружной, обращенной на сушу стене. В ней были две совершенно одинаковые деревянные двери, как обычно, приоткрытые; они вели в две комнатки павильончика. Между этими двумя дверями к стене была прикреплена парусиновая занавеска, служащая ширмой.

— Бетти! — снова крикнул Гарт.

Ему ответила лишь тишина.

Он открыл левую дверь, низ которой терся о доски пола. Комнатка была пуста. В каждой комнатке была еще одна дверь, с матовым стеклом в верхней части, ведущая на небольшую веранду, обращенную к морю.

В слабом дневном свете Гарт увидел одну или две табуретки, маленькое зеркальце на стене и полдюжины крючков для одежды. Гарт стоял, вдыхая запах заплесневелого дерева, соли, песка, морского воздуха и духоты, накопившейся здесь за целый день; запах, от которого у человека сжимаются легкие на каждом деревянном пирсе.

Прежние владельцы домика использовали этот павильончик для приемов с купанием. Большая фотография в рамке, сделанная приблизительно в 1897 году и оставленная на стене в гостиной Бетти, изображала две маленькие весельные лодки, в одной из которых были три наряженные дамы, а в другой — три разодетых джентльмена. Компанию вытащили на пляж во время самого высокого прилива. После того как фотограф сделал снимок, им, очевидно, пришлось налечь на весла и доплыть по мелководью обратно до павильончика, чтобы не промочить ноги.

Этих людей здесь уже не было. Остались только их призраки. Гарт медленно сосчитал до десяти. Потом открыл застекленную дверь на веранду.

Веранда была пуста. Лишь чуточку правее, недалеко от двери в другую комнатку, стояло деревянное кресло-качалка с высокой спинкой. Кроме этого кресла, на полу стояли блюдечко и чашка с остатками чая, более свежего и явно не относящегося к 1897 году.

— Бетти!

Дул ветер. Казалось, что давно пропитавшееся влагой дерево втягивает в себя звук так же, как воду. Гарт не слышал даже звука собственных шагов, когда шел ко второй двери. И затем, словно в конце вечности, нашел ее.

Прошло несколько секунд, прежде чем он решился войти в комнатку. Бледный дневной свет падал на темно-коричневый купальный костюм, обнаженные бедра, икры и полотняные тапочки, которые Бетти всегда надевала, когда шла плавать. Головой в купальной шапочке она лежала к столику у стены, на котором стояли чашки и блюдца, коробочка с чаем и незажженная спиртовка. Гарт не видел лица этой женщины, но в этом не было необходимости. Она была задушена.

Он внезапно вспомнил слова, которые неделю назад сказала Бетти, когда читала вслух так называемые модные советы в каком-то журнале.

— Поношенную мохеровую юбку, — цитировала она, — можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. — И добавила: — Фу!

На какое-то мгновение он оцепенел при виде этой сцены насилия, чего с ним как с врачом не должно было бы произойти. Однако это, подумал он, нечто совсем другое. «Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно перешить в прекрасный новый купальный костюм. Поношенную мохеровую юбку можно…»

Он подошел к бездыханному телу, наклонился и, нежно прикоснувшись к нему, повернул голову лицом вверх. Посмотрел на опухшее, посиневшее лицо; притронулся к белому шнуру, при помощи которого опускаются шторы, глубоко врезавшемуся в шею, с надежным узлом. И очень быстро выпрямился.

Эта женщина была не Бетти.

Однако не только этот факт, сам по себе, привел его в состояние сильного волнения. Не только этот факт заставил его быстро встать и оглядеться в полутемной душной комнатке, где произошло насилие. У тела была еще почти нормальная температура. Капельки крови в ноздрях еще не совсем высохли. Кто бы она ни была (а Гарт был убежден, что угадал, кто она), эта женщина была мертва не более пятнадцати минут.

Пятнадцать — двадцать минут!

Он вытащил из кармана часы и открыл их. Невероятно, они показывали шесть.

Гарт спрятал часы и стоял неподвижно. Двигались лишь его глаза.

Открытая дверь на веранду была прямо напротив полуоткрытой двери, ведущей в прихожую на стороне, находившейся ближе к берегу. Этот пляжный павильончик предназначался для скрытой от чужих глаз частной жизни: в нем не было ни одного окна. Если смотреть на дверь, ведущую на веранду, столик с приборами и чаем стоял у стены справа. Среди разбросанного фарфора и ложечек кроме спиртовки стояли также двухлитровый кувшин, в котором Бетти держала воду для чая, котелок, керамический чайничек и банка сгущенного молока.

Гарт поглядел на противоположную стену. На одном из крючков висел длинный саржевый купальный халат, коричневый, в поперечную желтую полоску. Он принадлежал Бетти, Гарт это знал, однако она очень редко его надевала. Гарт подошел к этому халату, обыскал его карманы и обнаружил платочек с инициалами «Г. С.».

Глайнис Стакли.

Да, у нее и у Бетти очень похожие фигуры. Лица — нет, из-за этого прокушенного языка, выпученных глаз и посиневшей кожи; нет, о лицах этого сказать нельзя. Он снова быстро склонился над трупом Глайнис Стакли и повернул его лицом вниз, точно в то положение, в котором обнаружил.

Потом осмотрел столик. Протянул вперед руку, положил ладонь на чайник и отдернул ее, словно обжегся. При этом движении он сбил со стола чашку, которая, словно маленькая бомба, с дьявольским грохотом разбилась об пол и разлетелась на мелкие фарфоровые осколки.

В этот момент снаружи его окликнул по имени знакомый голос; затем снова позвал его, на этот раз громче, и пробудил в нем настороженность и желание сопротивляться тому, чему он должен был сопротивляться. Он поспешил в прихожую, к отверстию, которое можно было назвать парадным входом в павильончик; красно-белая парусиновая штора по-прежнему была наполовину опущена. Гарт дернул за шнуры и поднял штору.

Первое, что он увидел, даже раньше лица женщины, стоявшей снаружи, был дамский велосипед.

Велосипед лежал как минимум метрах в четырнадцати, там, где велосипедная дорожка, поднимающаяся к северной стороне дома, заканчивалась на травянистом склоне.

— Хэл… — начала Бетти запыхавшимся голосом.

— Что с Хэлом?

— Я встретила его на дороге. Он выглядел…

Бетти замолчала. На ней была соломенная шляпка, темная юбка и шелковая блузка с высоким кружевным воротничком, серая, как голубиное оперение; жакета на ней не было. Жизнь снова наполнилась чем-то реальным, снова завладела этими двумя людьми и начала швырять их с быстротой, не уменьшавшейся до тех пор, пока не прозвучало последнее слово об убийстве.

— Бетти, к тебе приехала твоя сестра?

— Да, она все еще здесь.

— Где?

— Наверно, в доме. Она уже должна была вернуться с пляжа. Два часа назад мы ужасно поссорились. Мы визжали друг на друга, как две базарные торговки. Я осыпала ее ругательствами, которые до смерти испугали бы твоих друзей. Потом я убежала, вернее, уехала на велосипеде и старалась как можно быстрее крутить педали. Однако в твоем письме было написано, что ты будешь здесь в шесть часов, поэтому я не могла…

— В моем письме? Каком письме?

Дыхание Бетти стало ровнее, однако румянец все еще пылал на ее щеках. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами; взгляд ее был неестественным, словно в ожидании озарения. Она уже хотела что-то сказать, но передумала и протянула к Гарту левую руку ладонью вверх.

Из серой кожаной перчатки выглядывал маленький листок бумаги, сложенный в несколько раз.

Гарт обернул шнур шторы вокруг заржавевших крючков, чтобы скатанная материя осталась наверху.

— Когда мы познакомились, — сказала Бетти, повысив голос, — ты послал мне два или три письма. Я сохранила их, хотя они были отпечатаны на машинке. Это ведь твоя пишущая машинка, да? Но почему ты меня обо всем этом расспрашиваешь? Ты видел Глайнис? А Хэл видел ее?

— Бетти, я не хочу тебя пугать…

Она стояла на влажном песке у трех ступенек, ведущих ко входу в павильончик, и смотрела на него странным взглядом, словно была в столбняке.

— Я не хочу тебя пугать…

— Ответь мне на один вопрос. Пожалуйста, прошу тебя, ответь мне на один вопрос. Ты ответишь мне?

— Если это возможно…

— Что-то случилось? — спросила Бетти. — Нечто такое, чего я боялась?

— Да.

На мгновение ему показалось, что Бетти сейчас потеряет сознание. Ее глаза стали какими-то бесцветными. Он спустился по ступенькам, обнял ее за талию и крепко держал. Она вся дрожала.

Если кто-нибудь видел, как они там стоят, у него могло создаться впечатление, что они одни на всем белом свете, точно так же, как они были одни на этом пляже. В определенном смысле так оно и было. Левую руку с письмом, засунутым в перчатку, Бетти опустила вниз. Гарт все еще так и не прикоснулся к этому листочку бумаги.

— Бетти, послушай меня! Твоя сестра мертва. Она лежит в одной из комнаток этого павильончика, той, что справа, если смотреть на море. С ней произошло то, что вчера вечером едва не случилось с миссис Монтэг. Ты в состоянии меня слушать?

— Со мной все в полном порядке. Ведь я ненавидела ее.

— Вот именно. Поэтому нам предстоит защищаться. Мы окажем друг другу плохую услугу, если не посмотрим фактам прямо в глаза. Ты понимаешь меня?

— Ах, Дэвид, прости меня! — воскликнула она. — Ради бога, прости меня, мой любимый!

— За что я должен тебя простить? Тебе ведь не за что просить у меня прощения, любимая. Я уверен, что ты этого не сделала.

— Нет! Нет! Я хотела, но знала, что не смогла бы это сделать. Я всего лишь хотела сказать…

— Я знаю, что ты хотела сказать. Это неважно.

Бетти быстро обняла его двумя руками. Потом с судорожным усилием выпрямилась. Гарт по-прежнему говорил медленно, ласково, так, чтобы она приободрилась.

— Это безумие, — сказала она после короткого молчания. — Пожалуйста, спрашивай меня, о чем хочешь.

— Хорошо. Эта ссора с твоей сестрой, как она произошла? Когда ты видела Глайнис живой?

— Более двух часов назад, — ответила Бетти со спокойствием, которое, возможно, было напускным, но вместе с тем уверенным. — Точного времени я не помню, а часов у меня нет. Возможно, было без десяти четыре. Это произошло у нее в спальне…

— У нее в спальне?

— Да. — Бетти пристально вглядывалась в недавнее прошлое. — Глайнис внезапно появилась сегодня утром. Веселая и бодрая, она пришла с фэрфилдского вокзала. Она была с чемоданчиком и заявила, что на один или два дня останется здесь. Потом рассмеялась и сказала: «Но ты только не подумай, котик, что у тебя появляется такая желанная возможность. Ну уж нет! Я оставила в Лондоне письмо, которое нужно вскрыть, если со мной произойдет что-нибудь нехорошее».

Гард довольно резко сказал:

— У твоей сестры явно была патология.

— Какого сорта?

— Это уже не имеет значения.

— В таком случае не говори.

— Извини. Ты сказала, что…

— К счастью, — быстро продолжила Бетти, — там не было миссис Хеншью. — Фигура этой невероятно почтенной экономки напомнила Гарту фигуру безупречной и целомудренной миссис Грэнди из пьесы Мортона. — В Банче заболела дочь миссис Хеншью. Поэтому вчера вечером, перед тем как Хэл и я выехали на этом твоем гадком автомобиле в Лондон, я разрешила миссис Хеншью навестить дочь и вернуться только в понедельник. Я по-своему так же поверхностна и вульгарна, как Глайнис, Дэвид. Я даже и представить себе не могу, чтобы кто-то знал о том, что Глайнис иногда бывала здесь. До этого она навещала меня только тайно, однако на этот раз решила приехать открыто. Ну а потом, когда с дневной почтой я получила твое письмо…

— Ага, понятно, мое письмо. Я могу взглянуть на него?

Бетти посмотрела на Гарта.

— Я подумала, что ты меня уже простил! — воскликнула она. — Это ведь ты писал?

— Конечно, я; несомненно, это писал я. Но все же не мог бы я на него взглянуть?

Бетти выдернула листок бумаги из перчатки, развернула его и протянула Гарту. Сейчас был неподходящий момент, чтобы сказать ей, что этого письма он никогда не видел и ничего о нем не знает.

«Любимая, — было напечатано на машинке, — я буду у тебя в субботу в шесть часов. Как всегда твой». Даты не было. А в качестве подписи стояла только буква «Д», написанная чернилами.

Однако письмо не было напечатано на служебной машинке, которой пользовался Майкл Филдинг, когда рассылал счета. Кто-то напечатал его на личной машинке Гарта, которая находилась в его квартире на Харли-стрит и которую он оставлял для своей другой жизни; теперь эта жизнь казалась ему очень комичной, очень гротескной.

— Бетти, ты сохранила конверт, в котором пришло это письмо?

— Конечно, сохранила. — В голосе Бетти звучал почти упрек. — Могу тебе сказать, что на штемпеле стояло: «Запад, 12.30». Могу показать тебе этот конверт. Но какое это имеет значение? Если его послал ты…

— Любимая, я ведь уже сказал тебе, что это письмо послал я. А сейчас я размышлял о другом.

Он размышлял о странном выражении на одном молодом лице вчера вечером на Харли-стрит и о романе в красном переплете, который кто-то положил, причем предусмотрительно открыв его, в комнате ожидания.

— Главное, спокойствие! Ты слишком торопишься! — Он вернул ей письмо. — Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло сегодня днем в твоем домике. Что же было дальше?

Ветер трепал волосы Бетти.

— Я предоставила в распоряжение Глайнис большую спальню на первом этаже в тыльной части дома. — Она сделала неопределенный жест в направлении домика. — Когда я получила это письмо, то долго размышляла, а потом в конце концов побежала к ней в комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и как раз надевала его. Я сказала ей: «Ты не пойдешь на пляж. Ты опозоришь меня, разрушишь все то, чего я смогла добиться». Глайнис сказала: «Что с тобой, котик? Ты не хочешь, чтобы со мной встретился твой друг?» Я ответила: «Я не хочу чтобы тебя здесь кто-нибудь даже увидел», а Глайнис мне на это: «Если ты не оставишь меня в покое, котик, то я отправлюсь на пляж вовсе без купального костюма. Спорим, что ты и сама несколько раз так делала». Мы начали кричать друг на друга. И я убежала.

— Ты сказала ей об этом моем письме?

— Нет! Конечно, нет!

— Так, значит, она надела твой купальный костюм, Бетти. Два свидетеля видели, как она спускается на пляж и входит в воду. Они сказали, что это была ты.

— Но я бы не сделала такую…

— Спокойствие! Я знаю, что это была не ты. Однако нам трудно будет это доказать. — Гарт закрыл глаза, мысленно представил себе кое-что другое и снова посмотрел на Бетти. — Ты уехала отсюда на велосипеде около четырех. Куда ты поехала? В Фэрфилд?

— В сторону Фэрфилда, но не в город. Я поехала на запад от него. Иногда я ехала, но большую часть времени шла пешком и просто вела велосипед. Я так ужасно разволновалась, что забыла даже о твоем письме.

— Ты встретила кого-нибудь из знакомых?

— Об этом всегда спрашивают в романах, да?

— Ты встретила кого-нибудь из своих знакомых?

— Не знаю. — Взгляд ее карих глаз, застенчивых, нервных и пробуждающих столько фантазии, был устремлен ему за спину, на павильончик. — Там было ужасно мало людей, невероятно мало. Это все потому, что дело шло к дождю, и вся местность казалась такой пустынной, словно там было привидение.

— Привидение? — повторил Гарт.

— Да, это звучит глупо, но думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Это такое чувство, какое иногда тебя охватывает, особенно в сумерки, в некоторых из средневековых зданий в Равенспорте. Я пила чай в каком-то загородном трактирчике, на котором снаружи была вывеска «Ночлег и завтрак», а ниже было написано: «Свежие яйца», как вдруг поглядела на часы и вспомнила о твоем письме. Поэтому назад я неслась с таким энтузиазмом, что теперь у меня возникло ужасное ощущение, будто я вся вспотела. Возле Фэрфилда я встретила Хэла Ормистона, который ехал навстречу в твоем автомобиле и выглядел ужасно злым.

— А Хэл тебя видел?

— Конечно. Он должен был меня видеть. Мы были едва ли в двух метрах друг от друга, к тому же он ехал не слишком быстро, хотя и не особенно смотрел по сторонам. А это… это очень важно?

— Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.

— Со мной все в порядке. Ну, я слушаю тебя.

Гарт показал рукой себе за спину.

— Твою сестру задушили в этом павильончике, — сказал он. — Ее убили, по моему мнению, приблизительно без двадцати минут шесть. Но в медицинских свидетельствах о возможном времени смерти всегда имеется множество противоречий. Поэтому нам не стоит обращать на это особого внимания и пытаться точно установить время. Однако имеется доказательство, что кто-то, тот, кого в павильончике уже нет, должен был находиться там, скажем, двадцать минут назад.

— Кто-то?

— Я имею в виду убийцу. В комнатке, где умерла Глайнис, есть керамический чайничек, полный на одну треть, и этим чаем до сих пор можно ошпариться, настолько он горяч.

— Я не понимаю тебя, любимый. Клянусь, не понимаю! Разве… разве Глайнис сама не могла заварить этот чай?

— Да, могла. Дело не в том, кто заварил чай и пил либо не пил. Но в то время, когда эту женщину могли убить, в то время — при любом возможном расхождении в медицинских свидетельствах — был отлив, и кромка воды находилась почти на таком же удалении, как и сейчас. Посмотри вокруг себя. Посмотри на верхний конец пляжа. В сторону моря. Посмотри на сваи павильончика.

Морской ветерок по-прежнему трепал волосы Бетти и прижимал юбку к ногам. Бетти быстро оглянулась, посмотрела вокруг себя и так же быстро снова перевела взгляд на Гарта.

— Здесь есть твои следы, — продолжил Гарт, — ведущие сюда со склона, где ты оставила велосипед. Здесь есть мои следы, — он протянул руку и показал, — которые ведут сюда от задней стены домика. Однако нигде нет никаких других следов. Видишь?

— Дэвид, я…

— Ты видишь, любимая?

— Да.

— Но ведь убийца должен был уйти из павильончика после того, как убил Глайнис. Теперь его там уже нет. Это означает, что каким-то образом, объясни это как хочешь, этот мужчина, или эта женщина, или какой-то проклятый демон отлива сумел уйти оттуда, не оставив на поверхности мокрого песка ни единого следа.

Около минуты никто из них не произносил ни слова.

Единственный принесенный ветром звук, слышимый ими, был тихим шелестом или шепотом недалекого моря. Но отлив уже закончился. Шум на кромке воды скоро сменится мягким ритмичным гулом накатывающегося прилива.

В этот миг с противоположной стороны до них донесся другой звук. Стук и дребезжание открытого экипажа, расшатанного экипажа, из тех, которые легко можно обнаружить у вокзалов в приморских городках и который в довольно энергичном темпе ехал по шоссе от Равенспорта.

— Нет, Бетти! — Гарт смотрел на возницу и двух его пассажиров. — Оставайся на месте! Я знаю обоих этих мужчин. Нам не удастся избежать встречи с ними.

После того как экипаж исчез за домиком, им не пришлось долго ждать. Двое мужчин прошли через просторный холл и почти сразу появились в открытой застекленной двери, выходящей в сторону павильончика.

Мужчины быстро огляделись по сторонам, однако не обменялись ни словом до тех пор, пока не подошли по песку к Гарту и Бетти. Монокль блестел, хотя не было солнца, которое могло вызвать этот блеск.

— Милый друг, — полным участия голосом сказал Каллингфорд Эббот, — нам сообщили, не знаю, верно или по ошибке, что здесь произошло нечто весьма и весьма неприятное. Надеюсь, поскольку ты уже здесь, то, что мы слышали, — неправда?

Второй мужчина вел себя очень сдержанно.

— Смотрите-ка! — воскликнул детективный инспектор Джордж Альфред Твигг, качая головой и избегая взгляда Гарта. — Кто бы мог подумать, а? Вы только посмотрите!

Глава 8

Часы в этой части побережья пробили девять — различными голосами и в таком же неодинаковом ритме.

В домике Бетти Калдер, где сумерки уже переходили в ночь, их звуки были слышны приглушенно, дисгармонично. Так же приглушенно, мягкими волнами приближался шум прилива.

Тем не менее атмосфера в гостиной, где Каллингфорд Эббот смотрел на Гарта, не слишком настраивала на спокойный лад. В задней части этого кирпичного дома с обеих сторон центрального холла располагались две длинные комнаты с низким потолком, каждая с тремя окнами, выходящими на воду, с шумом подымавшуюся за площадкой с чахлой травой и за пляжем. Комната слева предназначалась в качестве спальни для Глайнис Стакли. Справа была гостиная — тесноватая, с кружевными занавесками и мягкими обтянутыми ситцем креслами, где Бетти провела много времени в мечтах над книгами.

Под потолком висела керосиновая лампа с желтым абажуром. Из открытых окон гостиной виднелся фонарь. Однако Гарт сидел в кресле спиной к морю и смотрел на Каллингфорда Эббота, расположившегося перед камином.

Хотя их разговор был по-прежнему вежливым, даже после трехчасовых расспросов, в нем уже ощущалось некое скрытое раздражение.

— Мой дорогой друг, — говорил Эббот, удерживая монокль в глазнице, от чего половина его лица казалась сморщенной, — больше ты нам ничем помочь не можешь? Серьезно, не можешь?

— Я сказал тебе правду. Ручаюсь за каждое слово. Если ты мне не веришь…

— Я не говорю, что не верю тебе. Дело вовсе не в этом.

— Благодарю.

— Ах! К чему этот сарказм?

— Это был не сарказм, — откровенно ответил Гарт. — Я рассчитываю на твою деликатность. Рассчитываю на то, что ты позволишь мне и леди Калдер поужинать в «Олене и перчатке».

— Надеюсь, ты понимаешь, что я был вынужден составить вам компанию?

— Конечно, понимаю.

— Отлично. Итак?

Эббот, невысокий, но статный, был в пиджаке и красивом пластроне. Седые усы над уверенным ртом были подкручены, а седые волосы коротко подстрижены. Вряд ли его можно было назвать франтом. Казалось, что блеск его монокля вызван скорее блеском глаза за этим моноклем, а не светом лампы в гостиной.

— Имеется множество причин, — сказал он, — по которым я хочу вести честную игру. Мы совершили одну ошибку в деле леди Калдер. Я честно признаюсь в этом.

Гарт кивнул.

— Леди Калдер не шантажистка, как мы раньше думали, — продолжил Эббот. — Это не она пять лет назад довела банкира Далримпла до такого состояния, что он пустил себе пулю в голову. Однако хочу заметить, что особенно упрекать нас в этом нельзя. В то время, когда Далримпл совершил самоубийство, Глайнис Стакли прикрывалась именем своей сестры. Кстати, Глайнис Стакли пользовалась не только ее именем, но и титулом, когда в 1906 году вернулась в «Мулен Руж».

С этим все ясно. Мы приступили к поискам, как только вчера вечером хэмпстедская полиция узнала от леди Калдер об этой истории. У нас уже были отпечатки пальцев шантажистки, полученные (неофициально, это нужно признать) после смерти Далримпла. Тогда отпечатки пальцев еще не могли фигурировать в качестве доказательства, к тому же и заявление подано не было. Мертвая женщина в этом павильончике — та, за кем мы приехали.

— Слава богу!

— Аминь. Однако ты не понимаешь, милый Гарт, — Каллингфорд Эббот говорил рассудительно, убеждающим тоном. Одновременно с этим он приподнял лацкан пиджака, чтобы понюхать гардению, — что все это совершенно несущественно.

— Несущественно?

— Если речь идет о вопросе, действительно ли леди Калдер задушила свою сестру, которая довела ее до отчаяния. Инспектор Роджерс слышал вчера вечером в Хэмпстеде, как она угрожала это сделать. «Если она попытается совершить еще хотя бы одну подлость, Бог мне свидетель, я убью ее и понесу любое наказание». Разве тебя там не было, когда она это сказала?

— Я там был.

— А какую подлость она хотела совершить сегодня? Что об этом говорит сама леди Калдер? — Эббот сделал паузу. — Послушай, дружище! Я все время стараюсь предоставить тебе все преимущества. Потому-то и разговор мы ведем с глазу на глаз. Мне бы не хотелось, чтобы тобой занялся Твигг, если, конечно, в этом не будет настоятельной необходимости.

— Нет, позови Твигга, обязательно позови его. Жаль будет, если ему не представится такая возможность.

Лицо Эббота утратило свою благожелательность. Он расправил плечи движением, которое перенял у сэра Эдварда Генри.

— У Твигга еще будет возможность проявить себя. Некоторые люди считают неразумным допрашивать свидетеля сразу. Пусть вначале он немного попотеет, говорят они. Твигг, насколько мне известно, придерживается того же мнения. Ты меня слушаешь?

— Конечно. И я все время говорю правду.

— Черт возьми, неужели ты не можешь немного помочь мне?

— Как?

— Так, как если бы тебя самого кто-то поставил в затруднительное положение. Сегодня днем, перед тем как отправиться сюда, я разговаривал с миссис Боствик в Гайд-Парк-Гарденз.

— Хорошо развлекся?

— Вот именно, развлекся. — Эббот пригладил усы. — Это очаровательная молодая дама, весьма очаровательная. Я с такими не часто встречаюсь при исполнении служебных обязанностей. Ты вчера подверг эту бедняжку чертовски тщательному допросу. Мне следовало бы подвергнуть тебя еще более тщательному допросу — Твигг с удовольствием позаботился бы об этом — однако я считаю тебя честным человеком. Впрочем, теперь не знаю, должен ли так считать. Почему ты не можешь помочь мне?

— Я пытаюсь помочь тебе.

— Ну, хорошо. В таком случае у тебя есть шанс. Миссис Боствик рассказала тебе абсолютно ясную историю, подтвержденную всеми доказательствами. Какая-то женщина едва не задушила миссис Монтэг, а потом убежала через не запертую и не закрытую на задвижки дверь в подвале. Все верно, не так ли? Ты согласен?

— Да.

— Однако ты, тем не менее, как сказала мне миссис Боствик, по какой-то причине не поверил ни одному ее слову и довел эту бедняжку до такого состояния, что она едва не сошла с ума. Почему ты подверг сомнению ее рассказ?

— Я не могу сказать тебе это по профессиональным причинам, Эббот.

— Значит, нет! Тебе не следовало говорить Твиггу, что ты как врач консультируешь миссис Боствик, Она это отрицает. По правде говоря, она сыта тобой по горло и больше не хочет иметь с тобой ничего общего.

— Это мы еще посмотрим!

— Значит, ты с этим не согласен. — Монокль блеснул, как глаз дракона. — И не говори, что полиция подозревает, будто бы на миссис Монтэг напала леди Калдер. В этом мы ее не подозреваем. Мы точно установили, что на эту даму напала Глайнис Стакли. Так почему же ты не поверил рассказу миссис Боствик?

— Эббот, ты задал этот же вопрос мистеру Винсенту Боствику?

— Да. Он тоже этого не понял. Почему ты не поверил Марион Боствик?

Гарт уставился в пол.

Он положил руки на колени и начал подниматься, но тут же передумал. Посмотрел на желтый шелковый абажур лампы, потом перевел взгляд на открытые книжные полки вдоль стен. Позади него, за кружевными занавесками и открытыми окнами, на краю пляжа накатывался и разбрасывал водяные брызги монотонный прибой. Еще дальше, там, где волны периодически разбивались о сваи, в темной воде дрожали отблески света из павильончика.

Эббот по-прежнему смотрел на Гарта.

— Послушай, я буду с тобой абсолютно честен, — внезапно сказал он. — Ты умный человек, Гарт. И я о тебе высокого мнения. Но я не стану требовать от тебя, по крайней мере, сейчас, чтобы ты внес хотя бы незначительные исправления в свой рассказ о том, что произошло в павильончике…

— Эббот, я в последний раз говорю тебе…

— Повторяю, я не стану этого требовать, — перебил его Эббот, — если ты будешь честен со мной во всем остальном. Договорились?

Эббот сделал несколько шагов к центру комнаты. На каминной полке у него за спиной в беспорядке, без всякой системы, в присущем Бетти стиле стояли фотографии в серебряных рамочках. На одной из них, моментальной фотографии, как заметил Гарт, была изображена женщина — не кто иная, как Глайнис, а рядом с ней Бетти. Обе были намного моложе. Во всем, что принадлежало Бетти, чувствовалась ее натура, хотя сама она, перепуганная и почти больная, ждала в одной из комнат второго этажа.

— Договорились?

— Да, договорились. Если ты обвиняешь меня в том, что я запугивал Марион Боствик…

— Значит, ты ее не запугивал?

— Не знаю. Когда я думаю о Бетти, — он показал на каминную полку; Эббот вытянул шею, чтобы посмотреть туда, а у Гарта внезапно появилось такое чувство, словно холодные пальцы сжали ему горло, — я мысленно спрашиваю себя, как часто мы причиняем вред нашим пациентам вместо того, чтобы помочь им.

Нет ничего отвратительнее на свете, чем хладнокровно запугивать человека с таким выражением лица, словно нам все известно, недоверчиво покачивать головой и предупреждать его, что он немедленно пожалеет, если не сделает то, что ему приказывают. Поэтому я не переношу инспектора Твигга. Он ужасно напоминает моего племянника. Кстати, ты тоже кое-кого напоминаешь мне, Эббот.

— О чем ты говоришь, черт возьми? О том, как я выгляжу…

— Я имею в виду не то, как ты выглядишь. Твигг тоже выглядит совершенно не так, как Хэл Ормистон. Но если говорить о том, как кто выглядит, то ты скорее похож на Фрэнка Гарриса.

Впервые Эббот не смог сдержать раздражения.

— На Фрэнка Гарриса? Этого неотесанного болвана, который неоднократно выступал с речами в «Кафе Ройал» и хвастал, как он нравится женщинам?

— Извини. Я всего лишь хотел…

— Вот именно. Ты снова хотел перевести мое внимание на что-нибудь другое. Больше так не поступай. Мне нужна информация. Например, когда я хотел поговорить с миссис Монтэг, мне сказали по телефону, что ее нет в Хэмпстеде.

— Ты хочешь сказать, что ее увезли в лечебницу?

— Нет, нет, дружище, этого я сказать не хотел. Я всего лишь хотел сказать, что миссис Бланш Монтэг тоже сейчас находится в Фэрфилде.

— В Фэрфилде? Это невозможно!

— Почему? Ты имеешь в виду, что это невозможно с медицинской точки зрения, после того как ее пытались задушить?

— Нет, с медицинской точки зрения это вполне возможно.

— Почему же, в таком случае?

— Эббот, я не осматривал эту даму. Однако у нее было множество ушибов, а возможно, и какая-нибудь более серьезная травма. В таких случаях всегда имеется риск edema laryngos.[4]

— Что это означает на нормальном языке?

— Если пациент разозлится и повысит голос или выпьет горячего чаю либо что-нибудь слишком холодное, у него могут так распухнуть голосовые связки, что ему спасет жизнь только операция. Я удивлен, что ее врач вообще позволил ей встать.

— По словам Марион Боствик, — сказал Эббот, — ее врач не разрешил ей это делать. Кстати, она разговаривала на повышенных тонах. У миссис Монтэг есть родственники в Фэрфилде; она, как я слышал, относится к тому типу женщин, у которых всегда имеются родственники в Фэрфилде. Она непрерывно кричала, чтобы ее увезли из Хэмпстеда, и в конце концов полковник Селби разрешил отправить ее сюда. Полковник Селби находится в отеле «Империал», а она у своих родственников, и те по распоряжению здешнего врача следят, чтобы ее никто не допрашивал. Я не знал об этом и специально приехал из Лондона в Фэрфилд, чтобы расспросить ее кое о чем.

Когда мне не удалось этого сделать, я отправился вслед за Твиггом в Равенспорт (туда меня любезно отвез твой племянник), чтобы поговорить с местной полицией, вплоть до последнего времени наблюдавшей за леди Калдер. Они сняли наблюдение сегодня утром по моему приказу из Лондона, поэтому все произошло по моей вине. Нам казалось, что уже нет необходимости не спускать с нее глаз, однако около шести часов какой-то аноним по телефону предупредил полицию, что в доме леди Калдер что-то произошло.

— Какой-то аноним… по телефону… — повторил Гарт. — Все понятно.

— Ты это серьезно, дружище? — живо спросил Эббот. — Однако вернемся к миссис Бланш Монтэг. Что знает эта женщина? Что она сказала Глайнис Стакли, если это, конечно, была Глайнис Стакли, из-за чего эта Стакли так разъярилась? Мы ведь раньше думали, что шантажируют твоего приятеля Винсента Боствика…

— А теперь вы уже так не думаете?

— Нет, теперь уже нет. Вчера вечером, когда мы разговаривали с тобой по телефону, я вынужден был признаться, что мы не располагаем ни одним реальным доказательством того, что Винсент Боствик имеет что-то общее с танцовщицей из «Мулен Руж». А сегодня утром наши люди провели опрос там, где жила Глайнис Стакли. Никто не видел ее ни с Винсентом Боствиком, ни с каким-либо другим мужчиной, кроме…

— Ну?

— Кроме одного молодого человека, — Эббот направил монокль прямо на Гарта, — который служит у тебя и которого зовут Майкл Филдинг. Не мог бы ты рассказать мне все, что тебе известно о Майкле?

Наступила пауза. Прибой с гулом накатывался на пляж.

Гарт не имел права выходить из себя. Он должен быть спокойным, спокойным, спокойным…

— Майкл Филдинг, — ответил он, — проходит студенческую практику в лечебнице Барта. По завещанию какого-то дядюшки, который был священником, он получает незначительный доход и дополнительно подрабатывает у меня. Он сообразительный, вовсе не самоуверенный, внимательный и довольно неуравновешенный. Однако он не убийца, так же, как и леди Калдер. Эббот, почему ты не хочешь оставить в покое Бетти?

— Более чем вероятно, что эту шлюху-шантажистку, как утверждает Твигг, задушила именно она.

— И ты действительно в это веришь?

— Да, к сожалению, да. Если одна сестра способна совершить попытку убийства, то наверняка и другая тоже на это способна. У них ведь одна и та же кровь. Почему ты забыл об этом? Благодаря ее красивым глазкам?

— Нет, — ответил Гарт. — Благодаря тому, что ты и твой проклятый Твигг постоянно ошибаетесь. Вы ошиблись, когда подумали, что Бетти шантажистка. Ошиблись, когда считали Винса Боствика ее жертвой. Ты никогда не докажешь, что Бетти принимала какое-либо участие в этом убийстве, могу поспорить с тобой. Впрочем, можешь попытаться!

Эббот посмотрел на него.

— Ты так полагаешь? — заметил он, потом очень осторожно вытащил из петельки в лацкане гардению и бросил ее в пустой камин. — Ну, как хочешь. Поступай по своему усмотрению. Я не буду тебе помогать.

Внезапно открылась дверь в холл, и в комнату вошел инспектор Твигг.

— Ага! Вы звали меня, сэр?

Между дверью и открытыми окнами возник сквозняк. Он надул пузырем занавески, раскачал лампу с шелковым абажуром и захлопнул дверь с треском, прозвучавшим словно эхо грохочущего прибоя под павильончиком.

— Вы звали меня, сэр?

— Нет, но я собирался это сделать. Продолжайте допрос. И проводите его так, как считаете нужным.

— Ага! — сказал Твигг. — С удовольствием признаюсь, что мне это подходит на все сто процентов.

— Мне это тоже подходит, — сказал Гарт и энергично встал.

— Одно маленькое предупреждение, инспектор! — добавил Эббот, уже с ледяным бесстрастием, уверенно и официально. — Проведете этот допрос согласно полицейским инструкциям, известным как «Уголовный кодекс». И все время помните об этих инструкциях.

— Я буду помнить о них, сэр. Я буду помнить о них! Однако доктор Гарт тоже должен понимать, что оказался в очень серьезной ситуации. Его, возможно, ждет арест, если не что-нибудь похуже. Так что пусть не воображает, что ему удастся кем-то манипулировать, как он захочет.

— Приступайте к допросу, мистер Твигг, — процедил Гарт. — И перестаньте планомерно угрожать свидетелю, которому не сказали еще и десяти слов!

— Значит, я планомерно угрожаю, да?

— Прекратите! — крикнул Эббот.

Воцарилась напряженная тишина. Никто не шевелился. Потом Гарт снова уселся в кресло у окна и откинулся на спинку, намеренно демонстрируя полнейшее безразличие. Твиггу, у которого котелок по-прежнему был сдвинут на затылок, понадобилось чуть больше времени, чтобы выражение его лица стало достаточно вежливым и приятным.

— Итак, мистер, — доброжелательно сказал он, — мне это тоже подходит.

— В таком случае, начинайте, — поторопил Эббот.

— Да, но сначала позвольте сказать, сэр! — добавил Твигг, словно неожиданно что-то вспомнил и тщательно подбирал выражения. — Не исключено, что мне уже пришлось нарушить некоторые ваши приказы.

— Как это понимать?

— Ну, сэр, это все из-за леди Калдер. Она пыталась удрать. Мне пришлось задать ей пару деликатных вопросов раньше, чем это намеревались сделать вы, и, возможно, я говорил с ней чуточку резковато. Но вы ведь сами знаете, сэр, что у женщин легко начинается истерика.

— Сядьте, Гарт! — зарычал Эббот. Его большие усы на внезапно побагровевшем лице непримиримо ощетинились. — Инспектор, если вы хотя бы на йоту преступили…

— Ну что вы, я придерживался «Уголовного кодекса». Сами спросите у этой дамы, придерживался я его или нет. Однако можно сказать, что большого выбора у меня не было. К тому же у меня и сержанта Бейнса на дворе есть свидетель, который не самого лучшего мнения об этой даме, чтобы не сказать больше.

— Кто этот свидетель?

Твигг не ответил.

Он подошел к Гарту, который снова сел, придвинул большое мягкое кресло, повернул его и уселся на подлокотник, так, чтобы иметь возможность смотреть сверху вниз на мужчину в оконной нише. Вытащил из кармана блокнот и огрызок карандаша.

— Итак, доктор… — начал он.

Глава 9

— Инспектор, — поинтересовался Дэвид Гарт спустя три четверти часа, долго мы еще будем продолжать в таком духе?

— Сколько понадобится, доктор. Сколько понадобится!

— Вы позволите напомнить вам, что мы уже как минимум в десятый раз повторяем одно и то же?

— Верно, доктор. Но, возможно, нам придется повторить это еще двадцать раз. Итак?

— Мне можно встать и немного походить?

— Ну, конечно же, доктор. Походите. Итак, продолжим. Что касается последнего вопроса, который я вам задал…

Гарту все это начинало действовать на нервы.

Причиной нервозности было не повторение, оно не раздражало Гарта. Однако он не мог противостоять уловкам Твигга или хотя бы дать убедительный ответ. Иногда Твигг подводил его к твердой почве, на которой он мог чувствовать себя уверенно, но тут же уводил куда-то в сторону, прежде чем Гарт успевал что-либо ответить.

Каллингфорд Эббот наблюдал за этим словесным поединком с изумлением. Его монокль устремлялся то на Твигга, то на Гарта, словно взгляд человека, наблюдающего за теннисным матчем. Во рту у него была тонкая манильская сигара, дым от которой поднимался к лампе.

— Надеюсь, вы меня внимательно слушаете, доктор?

— Я слушаю вас, мистер Твигг. Продолжайте!

Гарт быстро встал из кресла в нише и посмотрел в окно.

Звук прибоя вовсе не был громким, он просто казался ему таким. Вода поднималась так спокойно, что двое полисменов в форме, спустивших на воду маленькую лодку, могли легко добраться до павильончика, отталкиваясь веслами, словно шестами. Лодка, которую они привязали к крюку у входа, мягко покачивалась.

Уже давно, еще до того как стемнело, сделали гипсовые отпечатки следов. Еще до наступления сумерек долго делали внутри, в павильончике, фотографические снимки при помощи аппарата на трехногом штативе и вспышек из магниевого порошка. Что они там делают сейчас?

С чувством бесполезности, которую он до сих пор даже не мог себе представить, Гарт подошел к низким книжным полкам возле камина. Яркие цветные картинки над полками в большинстве своем представляли собой репродукции картин Максфилда Парриша и изображали обнаженную натуру на фоне пурпурных рассветов или сумерек; не слишком высокий уровень вкуса, подумал Гарт, но Бетти имела полное право выбрать именно их. Он снова мысленно спросил себя: что Бетти сказала Твиггу?

В этот момент он услышал ее имя и обернулся.

— Простите? Что вы сказали о леди Калдер?

— Мы уже приступаем к ней, доктор. Повторяю вопрос. Когда сегодня днем вы сюда добрались?

— Было около шести. Возможно, без шести или семи минут шесть. Точнее сказать не могу.

— Леди Калдер ждала вас?

— Да.

— Гм. Однако ее здесь не было.

— Нет. Я уже вам объяснил, почему ее здесь не было.

— Конечно, конечно, доктор. Не стоит злиться. — Твигг заглянул в свой блокнот. — Значит, вы утверждаете, что встретили вашего племянника, и он вам сообщил, что леди Калдер пошла искупаться?

— Да, он мне это сообщил. Однако это не была леди Калдер. Это была ее сестра. Свидетели, включая мистера Эббота, находились слишком далеко, чтобы точно определить, кто была эта женщина. Если вы сомневаетесь в этом…

— Что вы, какие могут быть сомнения! Неужели вы думаете, что мы в этом сомневаемся? Скажу вам прямо, доктор, меня бесконечно радует, что вы так говорите. Когда вы подпишете протокол вашего допроса, я буду настаивать, чтобы вы и дальше продолжали так свидетельствовать.

— Секундочку, — сказал Каллингфорд Эббот, вынув изо рта сигару.

— Послушайте, сэр, если вы будете меня перебивать…

— Я сказал, секундочку!

Лицо Твигга налилось кровью, но он овладел собой.

— Об этом могу свидетельствовать я, — сказал ему Эббот. — Я видел ее. А если исходить из того, что удалось установить в павильончике, нет ни малейшего сомнения, что эта женщина была Глайнис Стакли. Однако не требуйте от доктора Гарта, чтобы он свидетельствовал, будто бы тоже видел эту женщину в четыре часа. Так вы развалите все дело. А теперь продолжайте.

— Огромное вам спасибо, сэр, за то, что вы меня поправили, а теперь продолжим. — Твигг снова посмотрел на Гарта. — В то время как вы шли к павильончику, доктор, на песке были какие-нибудь следы, кроме ваших?

— Нет, не было.

— Гм. Вы можете показать это под присягой?

— Да, могу.

— Вы хотите, чтобы я принял это ваше утверждение, доктор, и мистер Эббот тоже этого хочет. Что ж, продолжим. Вы рассказываете, как обнаружили труп этой Стакли. Как перевернули его, чтобы определить личность, а потом снова вернули в первоначальное положение. Как вы разбили чашку, осколки которой мы там обнаружили. Как вы притронулись к чайнику, который все еще был горячим…

— Да, я так утверждаю. Я действительно притронулся к чайнику и сам это установил. Так я действительно это сделал или нет, мистер Твигг?

— Вопросы задаю я, доктор, а вы отвечаете. Вам следует это помнить. А теперь проясним кое-что другое.

Гарт насторожился, потому что в голосе Твигга внезапно зазвучали новые нотки. Детектив несколько раз щелкнул языком.

— Вы говорите, что на стенной вешалке для одежды обнаружили дамский купальный халат из коричневой саржи с поперечными желтыми полосами. В одном из карманов был платочек с инициалами «Г. С.». Этот платочек вы снова положили в карман. Верно?

— Да. Этот купальный халат висит там до сих пор.

— Гм. Теперь он там есть. Это вы принесли халат в павильончик, доктор? Или, возможно, его принесла туда леди Калдер?

— Ни я, ни она. Этот халат уже висел на крючке, когда я туда вошел.

— Возможно, вас заинтересует, доктор, что на этой женщине не было такого халата, и в руке она его не несла, когда шла купаться.

Снова никто не шевелился. Гарт слышал тиканье своих часов.

— Ну так как, доктор? Знайте, что у нас есть два свидетеля. Один из них — мистер Эббот.

Гарт продолжал молчать. Каллингфорд Эббот с выражением неудовольствия кивнул и посмотрел Гарту в глаза.

— Черт возьми, — сказал он, снова вынув сигару изо рта, — это факт, и с ним ничего не поделаешь. У этой женщины действительно не было никакого халата.

Твигг приподнял свои редкие брови.

— Вы поняли, доктор? Только ваши следы и следы леди Калдер, как вы все время повторяете, вели по песку к ступенькам павильончика. Нигде никаких других следов! Если на Глайнис Стакли не было этого халата, а в руке она его тоже не несла, откуда же в таком случае он там взялся?

Снова тишина.

— Я могу сказать лишь то, что…

— Лучше не говорите ничего, доктор, пока не ответите на мой вопрос. А мы ведь только начинаем. — Твигг передвинулся по подлокотнику кресла, повернулся так, чтобы видеть лицо Гарта, и перевернул страницу блокнота.

— Что касается того, что чай был горячий, — продолжил он, — вы уделяете этому слишком много внимания, гораздо больше, чем нужно, по моему скромному мнению полицейского. Возможно, чай был горячим, а возможно, и нет. Мистер Эббот и я, когда застукали вас с леди Калдер у павильончика, сразу же отправили вас в дом, чтобы вы больше не выкинули никаких фокусов. А когда я взглянул на этот чай, у меня создалось впечатление, что он стоял там с января. Так что это не будет иметь никакого значения для присяжных. Надеюсь, вам это ясно?

— Прекрасно. Очевидно, леди Калдер и мне придется расплачиваться за то, что вы так небрежно отнеслись к доказательствам.

— Послушайте, я не желаю иметь из-за вас никаких неприятностей. Это вам ясно?

Самый беспристрастный человек, который увидел бы в этот момент Дэвида Гарта, с флегматичным выражением лица и капелькой пота, стекающей по виску, решил бы, что он совершенно измотан и полностью обессилел. Он действительно почти обессилел — почти, но еще не до конца.

— Давайте, следовательно, отбросим то, что не имеет никакого значения, — продолжил Твигг, — и будем говорить о том, что имеет значение. Вы хотите убедить меня (ручаюсь, что это так!), что вы оба такие невинные, что Господь Бог мог бы устроить новый райский сад и поместить вас туда. Что ж, давайте разберемся с этой невинностью.

Вы утверждаете, что когда обнаружили, будто бы чай еще горячий, вас это изумило до такой степени, что вы сбили чашку со стола. Это произошло именно в тот момент, когда леди Калдер бежала к павильончику. И при этом она звала вас. Верно?

— Да!

— А откуда она знала, доктор, что вы находитесь там?

— Я уже бесчисленное количество раз говорил вам, что леди Калдер ждала моего приезда.

— Ну, хорошо. Предположим, она вас ждала. Но в этом павильончике нет окон. А между вами и кем-либо, находящимся снаружи, были две двери, одна наружная с наполовину опущенной шторой, другая деревянная, лишь чуточку приоткрытая. Следовательно, она не могла вас видеть. Откуда же, в таком случае, ей было известно, что вы находитесь внутри? И не говорите мне, — добавил Твигг, подняв руку, когда Гарт попытался что-то сказать, — не говорите мне, что вы клянетесь всеми чудовищами самого глубокого моря, будто бы ей достаточно было бросить один взгляд на какие-то следы на песке и она сразу же поняла, что это ваши следы. Позвольте не поверить в это! Вы что, серьезно надеетесь, что присяжные поверят, будто бы ее не было в этом павильончике, и она не задушила свою сестру либо с вашей помощью, либо без нее?

— Да, надеюсь, — отрезал Гарт и сделал шаг вперед. — Потому что это чистая правда.

— Так, значит, она почти два часа каталась на велосипеде по окрестностям? И ни разу не проехала мимо этого места, я уже не говорю о том, что она не заглядывала внутрь, до тех пор пока внезапно не объявилась вскоре после шести часов?

— Да! Это тоже правда!

— Неужели? Что ж, давайте разберемся и с этим.

Твигг спрятал блокнот в карман. Соскочил с подлокотника кресла — коренастый субъект с бледными глазами на багровом лице. Он очень медленно подошел к двери в холл и открыл ее.

— Войдите, мистер Ормистон, — сказал он.

Каллингфорд Эббот, по-прежнему с сигарой во рту, выпрямился в кресле и повернулся к двери. Хэл Ормистон, на этот раз в плаще поверх пиджачка и фланелевых брюк, но без канотье, вошел в гостиную с таким видом, словно совершил подвиг. Твигг захлопнул дверь, не дожидаясь сквозняка.

Гарт отвернулся. Хэл выглядел как обычно. Возможно, в глубине души он побаивался, однако его нос был вздернут, а подбородок выдвинут вперед. Вряд ли даже его могла обмануть сердечная встреча Твигга.

— Я не буду долго задерживать вас, — сказал Твигг и дотронулся пальцем до полей своего котелка. — Не повезло, конечно (я имею в виду, вам не повезло), что у вас в Фэрфилде сломался автомобиль и вы были вынуждены вернуться. Однако повезло закону. Прежде чем вы нам скажете, что у вас случилось с автомобилем, хотелось, чтобы вы нам рассказали что-нибудь о той женщине, которую видели на пляже, когда подвозили мистера Эббота в Равенспорт.

— С удовольствием, инспектор, — сказал Хэл.

— Итак, мистер?

— Та женщина не была нашей милой Бетти. Она сразу показалась мне какой-то странной. У нее была немножечко другая походка, с таким покачиванием, если вы меня понимаете. Однако она не настолько отличалась от Бетти, чтобы можно было сразу это понять, потому что в противном случае мне пришло бы это в голову немедленно.

Твигг повернулся к Эбботу и Гарту.

— Не буду подсказывать вам, мистер Ормистон. Ни в коем случае, упаси меня Господь! Я точно придерживаюсь «Уголовного кодекса». А сейчас скажите нам, как была одета эта женщина. На ней было платье или что-нибудь другое?

— На ней был коричневый купальный костюм без рукавов и без чулок. Потом такая резиновая шапочка в сборках. И еще полотняные тапочки с резиновыми подошвами. Это все, что я видел.

— Она несла полотенце? Или что-нибудь похожее?

— Нет.

— Купального халата тоже не было? Ничего? Что ж, понятно. И это было приблизительно в четыре часа, да? Хорошо. А теперь скажите мне, мистер Ормистон, джентльмен, который сидит вон там, это ваш дядя?

— Да, это мой дядюшка. Я ему советовал, чтобы он как следует засучил рукава, если не хочет влипнуть в неприятную историю, и не моя вина, что он в нее влип.

— Конечно, мистер Ормистон. Вы видели доктора Гарта где-нибудь в этих краях сегодня днем?

— Разумеется, видел.

— В котором часу это было?

— Мы встретились перед домиком, — ответил Хэл, стараясь растягивать слоги, — без десяти минут шесть. Дядюшка был словно не в своей тарелке, не знаю почему.

— Вы видели, как он шел к павильончику?

— Не вкладывайте слова в мои уста, старый вояка, — быстро упрекнул его Хэл. — Бросьте вы эти штучки. Мне это не нравится. Да, я видел, как дядюшка шел в том направлении. Однако не больше того. Он дал мне деньги, которые задолжал, и я уехал.

— Когда это было, мистер Ормистон?

— Приблизительно без десяти шесть. Может, на минутку позже, если это вас так интересует.

— Да, интересует, мистер, и я придаю этому очень большое значение. На песке были какие-нибудь следы, кроме тех, которые оставил доктор Гарт?

— Откуда я могу это знать? Я вообще не видел никаких следов.

— Скажите, мистер, вы видели потом леди Калдер?

— Вы имеете в виду Бет? Нет. Потом я ее не видел. Я вообще ее не видел.

Каллингфорд Эббот встал, выбросил наполовину выкуренную сигару в камин, так же как раньше бросил туда гардению, и снова сел. Гарт стоял неподвижно, словно готовился к чему-то и выжидал. А Твигг, который явно ждал, что он попытается убежать, поднял руку в гипнотизирующем жесте.

— Я еще раз спрашиваю вас об этом, мистер Ормистон, чтобы вы уточнили, как было дело. Нам было сказано, что леди Калдер ехала на велосипеде по дороге между домиком и Фэрфилдом, когда вы уехали отсюда на автомобиле. Нам было сказано, что вы должны были видеть ее, потому что разминулись с ней на дороге.

Хэл вскинул брови.

— Если вам это было сказано, старый вояка, значит, вам сказали очевидную, явную ложь. Я вообще ни с кем не разминулся, старый вояка. Я не видел ни одной живой души.

— Вот, значит, как, — сказал Твигг после короткого молчания. — Вот, значит, как!

Хэл, выдвинув вперед подбородок и раздув ноздри, уверенно смотрел на Гарта. Твигг, который неторопливо повернулся, тоже посмотрел на Гарта.

— Вот, значит, как обстоит дело, доктор. Пусть вы правы, если речь идет о горячем чае. Пусть вы правы, если речь идет о том промежутке времени, когда умерла жертва. Тем хуже для вас. По словам мистера Ормистона, вы направились к павильончику приблизительно без десяти минут шесть или чуть позже. Мистер Эббот и я прибыли в пять минут седьмого, когда вы и леди Калдер все еще стояли там возле лесенки. В течение этих пятнадцати — двадцати минут вас не видел ни один свидетель. Кроме того, ни один свидетель не видел леди Калдер. Туда ведут ваши следы; обратно не шел никто. Если Глайнис Стакли не убил ни один из вас, кто же в таком случае мог ее убить? — Твигг помолчал и сделал глубокий вдох. — Я разбираюсь кое в чем, доктор Гарт, хоть вы и считаете, что я не отличаюсь большим умом. Конечно, разбираюсь не так хорошо, как сыщики в этих придуманных историях. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Однако у нас имеются факты, свидетельствующие против вашей очаровательной и святой леди Калдер. Мне просто любопытно, как вы из всего это выкрутитесь.

— Выкручусь, — сказал Гарт.

— Неужели?

— Я сказал, что выкручусь из этого, — повторил Гарт, чувствуя удовольствие от того, что его соперник наконец-то пришел в некоторое замешательство.

Хэл Ормистон смотрел куда-то вдаль. Гарт медленно приблизился — подбоченившись, он смотрел прямо в глаза Твиггу.

— Мистер Твигг, — сказал он официальным тоном, — после того как вы пришли, мне уже не разрешили зайти в павильончик. Не могли бы вы показать мне фотографии, которые там сделали ваши люди? Или хотя бы скажите, что вы обнаружили там на полу.

— Еще чего! Я не собираюсь этого делать!

— Вы это сделаете, — сказал Каллингфорд Эббот и встал из кресла.

Твигг медленно повернулся к нему.

— Мистер Эббот, вы что же, хотите меня учить, как я должен поступать? Вы хотите схватить убийцу или не хотите?

— Да, конечно, я хочу, чтобы убийцу поймали, — мягко сказал Эббот. — Но я также хочу, чтобы игра была честной.

— О боже! — взвизгнул Твигг. — Вы будете говорить мне здесь о честной игре! Это ведь не крикетный матч, мистер Эббот. Вам, любителям, не приходили бы в голову подобные мысли, если бы вы должны были вкалывать так же тяжко, как мы.

— Возможно. — Эббот перевел взгляд на Гарта. — Кстати, дружище, — добавил он, и его пышные торчащие усы словно показали на Хэла Ормистона, — мне кажется, я знаю, кто был тот аноним, который позвонил в полицию.

— Я тоже, — кивнул Гарт. — По крайней мере, эта догадка весьма правдоподобна. Она с самого начала напрашивалась как весьма правдоподобная.

— Ага! Я тоже так полагал. Так вы будете отвечать доктору Гарту на его вопросы, инспектор Твигг, или мне придется отвечать вместо вас? Ну так как?

— Я отвечу на любой вопрос, который придумает доктор. Но выкрутиться из всего этого ему не удастся, уверяю вас. Даже если мне придется обратиться через вашу голову прямо к старшему комиссару.

— Мистер Твигг, — сказал Гарт, — что вы обнаружили на полу?

— На каком полу? Где?

Любой пациент, увидевший доктора Гарта в этот момент, с горящими глазами на бледном лице, наверняка подумал бы, что этот специалист в области неврологии сам нуждается в медицинской помощи.

— Мы уже много слышали, — сказал он, — о следах снаружи, перед павильончиком. Давайте также послушаем о следах внутри. Мой племянник совершенно справедливо заметил, что не желает запачкать свои туфли песком или грязью. Однако тот, кто вошел в павильончик, не мог этого избежать. Вы нашли следы песка на подошвах моих туфель, мистер Твигг? Вы установили, что мои следы ведут в комнатку слева, потом на веранду и в комнатку справа? Все так, как я вам говорил?

— Ну и что? Мы установили все это. И сделали фотографии. Но разве это доказывает, что не вы убили Глайнис Стакли?

— Нет, не доказывает.

— Зачем тогда все эти вопросы?

— Мистер Твигг, вы нашли какие-нибудь следы, которые могла оставить эта мертвая женщина?

— Нет, естественно, нет! Эта женщина была в воде, ведь она отправилась поплавать. Она поднялась на веранду еще во время прилива, задолго до того, как умерла. Единственные следы, которые могли остаться после нее, это следы соленой воды, а вода на полу высохла.

— Совершенно справедливо, — сказал Гарт. — Такой оценке времени соответствует и степень влажности ее купального костюма. — Он повысил голос. — Мистер Твигг, вы обнаружили какие-нибудь следы леди Калдер?

Прошло пять секунд.

Каллингфорд Эббот вытащил из кармана портсигар из свиной кожи, однако не открывал его. С повисшими усами и слегка наклоненной вперед головой, он нацелил свой монокль на Твигга.

— Никаких ее следов вы не нашли, — сказал Гарт, — хотя леди Калдер тоже шла по песку. Верно?

— Ну и что? Ничего не стоило…

— Неужели? — спросил Гарт. — Вы способны представить себе парочку убийц, которые одни следы уничтожают, а другие оставляют? Ну, ладно, предположим, мы так и сделали. Где же в таком случае веник или тряпка и моющие средства, которыми мы воспользовались в павильончике, куда не подведена вода? И как удалось не оставить следов, которых вы не могли найти? Вы не обнаружили никаких следов, мистер Твигг, потому что Бетти Калдер просто-напросто не была в павильончике.

Он провел рукой по лбу и сжал ладонями виски. Потом выпрямился и с напускной легкостью продолжил:

— Я буду говорить с вами откровенно, мистер Твигг, откровеннее, чем вы говорите со мной. Я не могу объяснить, как было совершено это преступление. Оно немного похоже на убийство, описанное в романе под названием «Чьей рукой?».

— Ага! — выдохнул Твигг, проницательно глядя на Гарта.

— Я не могу объяснить, кто принес в павильончик купальный халат. Я многое не могу объяснить.

— Ага! — сказал Твигг.

— Возможно, вы арестуете меня как убийцу, хотя мне кажется, что вы не сделаете этого. Если вы прекратите злиться на меня точно так же, как я злюсь на вас исключительно по причинам личного характера, то в этом случае ваш здравый ум помешает вам это сделать. Меня, как я сказал, вы можете арестовать. Но Бетти Калдер вы не посмеете тронуть.

— Я не посмею? — Твигг подошел к двери, открыл ее и, не отпуская дверную ручку, закричал: — Сержант Бейнс!

— Инспектор? — раздался снаружи голос.

— Сержант Бейнс, где леди Калдер?

— Вы ведь заперли ее в комнате наверху, инспектор. Вы не должны были так поступать, инспектор.

— Не ваше дело, как я должен поступать и как не должен! Приведите ее сюда.

Поскольку Твигг держал дверь открытой, между ней и окном сразу начался сквозняк.

Из-за развевающихся занавесок и раскачивающегося абажура лампы создалось впечатление, что картинки в дребезжащих рамках засияли всеми своими пестрыми красками. Эббот широким шагом подошел к Твиггу.

— Сержант Бейнс, — сказал он, — пожалуйста, забудьте об этом приказе. Твигг, закройте дверь!

— Сэр…

— Вы разве не слышали? Закройте эту дверь!

— Ну, ладно, — выдохнул Твигг. — Есть честная игра, а есть шуточки. Не собираетесь же вы, мистер Эббот, убедить меня в том, что все сказанное доктором Гартом является абсолютно неопровержимым.

— Естественно, это не является неопровержимым. Она по-прежнему находится под подозрением.

— В таком случае, вы, возможно, хотите, чтобы я попросил прощения, сэр? Возможно, я разговаривал слишком резко? Извините. Возможно, я не должен был говорить, что вы любитель? Извините.

— А почему вы не должны были говорить, что я любитель? В определенном смысле я действительно любитель. Если говорить о лошадях, о французской кухне, о женщинах и даже (надеюсь, Господь простит мне это) о преступлениях, я не считаю себя профессионалом. Однако я безусловно являюсь служащим уголовного отдела. И по двум причинам намерен не позволить вам продолжать сейчас расследование.

— Ага! Потому что вы, джентльмены, всегда держитесь вместе, да?

— Нет. — Монокль Эббота блеснул. — Первая причина состоит в следующем: доктор Гарт внес в это дело столько сомнений, что мы должны принять их во внимание. А вторая причина, которая является для меня еще более весомой, заключается в том, что я верю доктору Гарту.

— И теперь я должен забыть обо всем этом? Именно это вы намерены порекомендовать мне?

— Нет. Если бы я смог убедить вас и доктора Гарта подать друг другу руки и забыть о вашей ссоре, вы наверняка были бы лучшим дуэтом детективов в мире. Нельзя ничего поделать с безумцем, мой милый Твигг, даже если свои идеи он почерпнул из книг. Вам следовало…

Внезапно Эббот замолчал. Его собеседник совершенно не слушал его.

— Книги! — прошептал инспектор Твигг. — Как же мне это раньше не пришло в голову? Книги!

Гарт чувствовал, как у него неприятно колотится сердце. «Нет, только не это! — мысленно умолял он. — Хотя бы не так быстро! Только не это!»

Большое лицо Твигга стало почти приветливым. Он огляделся в комнате, окинул взглядом книжные полки. И сразу увидел кое-что на одной из полок слева от камина. Он вразвалку направился к полкам и протянул к ним руку.

— Вы не уделите мне свое внимание, инспектор?

— Да, сэр?

— В следующий раз вы не будете совершать таких опрометчивых поступков, инспектор! А этих людей оставите в покое и не будете им угрожать, до тех пор пока…

— Еще чего! — фыркнул Твигг и обернулся. — Я не оставлю в покое ни одного из них, покуда эта невинненькая шлюшка не получит того, что заслуживает. Но вы поступили хорошо, мистер Эббот, что не позволили мне попасться в ловушку, как хотел доктор. Я только что вспомнил кое-что. Черт возьми! Я только что вспомнил еще кое-что.

Глава 10

— Зачем ты вспоминаешь это? — спросила Бетти. — Они уже ушли. Уже все ушли. Зачем ты это вспоминаешь?

На дорожку перед домиком ночной ветерок приносил прохладу, приятную уставшим глазам и мышцам Гарта. Он был настолько измотан морально, как мог быть измотан физически, если бы только что закончил первый этап альпинистского восхождения.

И у него за спиной действительно остался первый этап, а отнюдь не вершина.

— Бетти, — сказал он, — сегодня ты не можешь оставаться одна на ночь. Конечно, почти исключено, чтобы в «Олень и перчатку» пустили в качестве гостя одинокую женщину, но мы попытаемся их уговорить. Побыстрее уложи чемодан.

— Я спросила тебя…

— Бетти, умоляю, побыстрее уложи чемодан.

— Я уже надоела тебе, да? Это неудивительно. Если ты тоже считаешь…

— Бетти, я знаю, что ты не убивала ее. Мне кажется, я знаю, кто это сделал, и я начинаю верить, что знаю также, как это произошло. А на твой вопрос, надоела ли ты мне, ответ будет: «Нет!» Напротив, я люблю тебя, очень люблю. Но давай оставим это до тех пор, пока я, как говорится, не буду в своей тарелке. Поторопись, прошу тебя. Уложи чемодан.

Бетти кивнула.

В этом тусклом свете ее глаза казались огромными.

Несмотря на то, что она уже сняла велосипедные туфли на низком каблуке, когда ранее ходила вместе с Гартом и Эбботом в «Оленя и перчатку», на ней по-прежнему были темная юбка и серая блузка, надетые днем. Она повернулась и побежала по дорожке к дому.

Часы Гарта показывали двадцать минут двенадцатого. Если о доме, в котором имеются только керосиновые лампы, можно сказать, что он сияет, то именно в этот момент домик действительно сиял. Все злые силы попрятались в заливе. Ни один демон или привидение не подкрадывались по пляжу, чтобы задушить кого-нибудь, не оставляя после себя никаких следов. Труп Глайнис Стакли уже унесли.

Однако Твигг, как всегда, вездесущий и, как всегда, бодрствующий…

Гарт отогнал это видение и направился по дорожке к дому.

Несмотря на то, что несколько лет Бетти была женой губернатора Ямайки, она по-прежнему считала, что салоном следует пользоваться лишь в каких-то, главным образом неприятных, случаях и только изредка использовать эту комнату для чего-нибудь другого. Собственный опыт лишь убеждал ее в справедливости такого мнения.

Слева от холла, в фасадной части дома, находилась столовая, отделанная в лучшем стиле 1907 года. Справа был салон, по своим размерам соответствующий гостиной в тыльной части дома, а деревенский вид ему призваны были придавать цветы в глазурованных горшочках, известных как jardinieres.[5]

Когда Гарт проходил мимо салона, кто-то тихонько свистнул. Под лампой, свисающей с потолка, в комнате стоял Винсент Боствик в визитке и полосатых брюках. В поднятой левой руке он вертел цилиндр, в правой держал прогулочную трость с серебряным набалдашником. Свет лампы подчеркивал прямой пробор на голове Винсента и делал более резкими черты его обветренного лица.

Гарт, который в этот момент был уже готов к любой неожиданности, с порога уставился на него.

— Как ты сюда попал, Винс?

— Пешком, — Винс воспринял этот вопрос буквально. — До Фэрфилда недалеко, а до «Оленя и перчатки» еще ближе. Марион и я тоже остановились в «Олене и перчатке», дружище.

— Давно?

— Ни о чем не спрашивай! Об этом ты узнаешь позже. Мы…

— Значит, мы все здесь? Мы все в Фэрфилде?

— Да, — подтвердил Винс, водя кончиком трости по одной из жардиньерок. — Это можно назвать встречей легионеров, или, если воспользоваться терминами геральдики, стаей грифов. — Он снова постучал тростью по подставке цветочного горшка. — Я не хочу встречаться с этими субъектами в синих мундирах. И у меня на то есть свои причины. Все уже ушли?

— Ты имеешь в виду полицию? Надеюсь, ушли. Ты знаешь, что произошло?

— Да. Я встретил на дороге Хэла, которого Каллингфорд Эббот выставил отсюда.

— Какое облегчение слышать, что кто-то встретил его на дороге. Ты видел Бетти?

— Вблизи нет. Однако именно об этом я и хотел тебя спросить. Я подслушал вас, хотя и против своей воли. Дэвид, стоит ли тебе свою… леди Калдер брать с собой в «Олень и перчатку»? Может, ей будет удобнее в «Палас-отеле» или в «Империале»?

— Нет. Ей сможет составить компанию только Марион. Однако если Марион все еще сыта мною по горло…

— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — сказал Винс, глядя Гарту в глаза. — Это было недоразумение. Ты просто неправильно понял.

— Теперь мне все это говорят, — в отчаянии сказал Гарт. — Вероятно, это правда. Винс, ты можешь для меня кое-что сделать? Вернись в гостиницу «Олень и перчатка» и скажи Фреду Истербруку (это тот толстяк в переднике официанта, которому принадлежит гостиница), что приблизительно через полчаса я приведу туда леди Калдер. А тем временем…

— Да, дружище?

— Один полицейский по фамилии Твигг, по-моему, только что сделал открытие, которое его изумило. Он думает, что догадался, чем я занимаюсь. А я должен выяснить, что он думает, не то он снова загонит меня в тупик.

— Вижу, что все это не только сплошное блаженство, не так ли?

— Что, все?

— Так потерять голову, сердце и вообще. — Винс замолчал, и на висках у него запульсировали вены. — Ну, хорошо, — добавил он уже с бесстрастным выражением лица, — я поговорю с этим мистером Как Его Там Зовут. До встречи завтра утром.

Он надел цилиндр и направился мимо Гарта к входной двери.

Твигг! Мой золотой Твигг!

Гарт вернулся в гостиную, где кресла и диваны, обтянутые ситцем в розочках, были в таком же порядке, как и душевное состояние присутствующих. В окно он видел, что фонари в павильончике уже погасли. Осталось лишь темное море, искрящееся в свете восходящей луны.

Стоя в дверях, он посмотрел на полки с книгами и на целомудренную наготу на картинах мистера Максфилда Парриша. Увлечение Бетти этими картинами выражает не склонность к сладострастию, а скорее радость — как у многих других женщин — от экзотических снов и сказок. Правда, это новое венское учение даже на любовь к загадкам смотрит с подозрением, впрочем, оно, черт возьми, с подозрением смотрит на многие вещи.

Внезапно он осознал, что глядит на фотоснимок в рамке, висящий на стене над этим множеством фотографий на каминной полке. Это был снимок «приема с купанием», сделанный в 1897 году; снимок, который оставили здесь прежние владельцы. На нем были изображены две весельные лодки, полные празднично одетых людей, которые приняли такие позы перед фотографом, что казались чучелами.

Он вспомнил, как недавно спросил Бетти:

— Почему ты оставила здесь эту глупую сцену? Ты ведь не знаешь никого из этих людей. Этот снимок не может вызывать у тебя какие-либо приятные эмоции.

— Нет, конечно же нет, — ответила Бетти. — Сама не знаю, зачем я ее здесь оставила, наверное, потому, что она такая смешная. Но если ты хочешь, я сниму ее.

Теперь он был рад, что она не сняла эту фотографию.

Днем, когда он стоял над мертвой женщиной, у него неясно промелькнула ужасная мысль о том, что могло произойти в павильончике. Это был всего лишь проблеск. Всего лишь странное предчувствие. Но оно исчезло так же неожиданно, как и появилось, в тот момент, когда он разбил чашку.

Та же неясная мысль, разбуженная выцветшей фотографией и воспоминанием о полотняной ширме, установленной перпендикулярно к стене между двумя соседними дверями, теперь, после одиннадцати часов вечера, снова промелькнула у него в голове в гостиной Бетти.

Он тут же отогнал прочь эту мысль. У инспектора Твигга в этой комнате тоже промелькнула какая-то мысль. Гарт подошел к полкам с книгами слева от камина. Он протянул руку к одной из полок точно так же, как это сделал Твигг, и в этот момент открылась и энергично закрылась дверь в холл.

— Можно войти? — спросил голос Каллингфорда Эббота и после паузы добавил: — Извини, если я напугал тебя. Я этого не хотел.

— Ничего. Входи.

У Гарта были так натянуты нервы, что он обрадовался появлению Эббота. Эббот был искренним человеком и вызывал ответную искренность. Гарт никогда не ощущал этого так сильно, как сегодня вечером. Цилиндр Эббота смешно сбился набок, что означало: он испытывает определенную растерянность. Его монокль болтался на шнурке, прикрепленном к белому жилету. Эббот схватил это стеклышко, поместил его, сделав соответствующую гримасу, в надлежащее место и насупился.

— Послушай! Я полицейский и горжусь этим. Я вовсе не жду, что ты мне поверишь, но все же скажу тебе: Твигг не знает, что я здесь. Я вернулся в том же самом экипаже.

— Твигг… — начал Гарт, близкий к состоянию исступления.

— Твигг — честный малый. Ты, возможно, придерживаешься другого мнения, но это так. Правда, иногда он умеет быть таким же высокомерным и нетерпимым, как ты.

— Сегодня уже второй раз меня упрекают в том, что я высокомерен. Высокомерен! Ты можешь мне сказать, почему так думаешь?

— Мой милый друг! Конечно, могу. Ты умеешь понимать и переносить почти любого, почти у всех ты умеешь вызывать симпатию. Однако когда изредка ты встречаешь человека, которого не можешь выносить, так как совершенно не понимаешь его, то сразу приходишь в ярость. Как в случае с Твиггом. Или с твоим племянником. Не скажу, что я тоже смог бы быть терпимым по отношению к молодому мистеру Хэлу, нет. Однако…

Эббот, небольшого роста, но крепкий, так что даже казался выше ростом, снова принялся расхаживать возле камина.

— Этот случай околдовывает меня чем дальше, тем больше. Послушай, леди Калдер не имеет никакого отношения к этому убийству, ведь так?

— Нет, не имеет. Если ты теперь наконец-то убежден в этом…

— Ну, лично я убежден в этом.

— Надеюсь, не ради ее красивых глаз? Как ты сам выразился. Не потому, что она произвела на тебя впечатление, как раньше на тебя произвела впечатление Марион Боствик?

— Какого черта, — взорвался Эббот, застигнутый врасплох точно так же, как минуту назад он застиг врасплох Гарта, — ты все время упоминаешь о Марион Боствик?

— А разве это не правда? Разве она не произвела на тебя сказочного впечатления?

— Честно говоря, да. И мне льстит, — с достоинством сказал Эббот, — что я произвел на нее такое же впечатление. — Он пригладил усы. — Впрочем, это к делу не относится. Мы должны доказать невиновность леди Калдер. Так?

— Да.

— Из Твигга я не могу вытянуть ни слова. Если бы я сказал ему, что он пытается вести себя, как Шерлок Холмс (что он и делает), а вовсе не как Лестрейд или Грегсон (чего он делать не умеет), он бы разъярился и заявил, что у него нет времени на пустую болтовню. Однако вместе с тем он стоял вон там и протягивал руку к какой-то книге.

— Верно. Он протягивал руку к этой книге.

С края второй полки Гарт вытащил книгу в мягкой обложке, изданную в этом году в шестипенсовой серии издательством «Дейли-Мейл». Он протянул книгу Эбботу.

— «Тайна желтой комнаты», — прочел вслух Эббот, — автор — Гастон Леру. Она именно об этом?

— В ней речь идет о загадочном убийстве, одном из самых ужасных убийств. Вначале там происходит нечто очень похожее на убийство в павильончике…

Эббот вскинул седую голову.

— Нет-нет! — поправился Гарт. — Этот павильончик находится во французском замке, он не имеет ничего общего с нашим сарайчиком. Однако выясняется, что все двери и окна заперты изнутри. Позднее, в самом напряженном эпизоде этого романа, убийца исчезает на глазах у четырех свидетелей.

— Гм, — произнес Эббот.

— А если ты посмотришь на эту полку, — Гарт показал пальцем, — то чуть дальше увидишь еще одну книгу. На сей раз в твердом переплете. Она тоже вышла в этом году: «Думающая машина». Автор — Джекьюс Футрелл.

— Опять француз?

— Нет. Джекьюс Футрелл американец. В этой книге собраны его рассказы. И в этих лучших рассказах речь идет о происшествиях либо невозможных, либо на первый взгляд сверхъестественных, которые в конце объясняются вполне естественным образом.

— Гм, — вторично произнес Эббот.

Он нагнулся и буквально задрожал от нетерпения, пробегая взглядом по ряду книг.

— Я люблю такую литературу, — сказал он, — но леди Калдер, очевидно, испытывает к ней особое пристрастие.

— Не делай поспешных выводов! Эти полки полны историй о тайнах, крови и подобных вещах, потому что их подарил ей я. Можно даже сказать, что я навязал ей эти книги.

— Однако непохоже, дружище, что они ей не нравятся. Взгляни! Вот эти несколько романов, четыре или пять, в красных переплетах, которые написал некто Фантом. У них такой вид, словно их перечитывали несколько раз, и они превратились почти в тряпку. А почему, собственно, они не могут нравиться этой даме? Я тоже прочел несколько романов этого Фантома. Конечно, это чушь, но чушь первоклассная.

Гарт выпрямился. У него было такое чувство, словно над ним смеются все могущественные боги.

— Огромное спасибо, — сухо сказал он. — Этот Фантом — я. Я написал эти книги в красных переплетах. Это тайна моей двойной жизни, тайна, которую, как я думал, вы двое, ты и Твигг, разгадали. Именно об этом я и подумал вчера, когда у вокзала Чаринг-Кросс ко мне подошел Твигг. — Он несколько секунд помолчал. — Ну, смейся, пока не лопнешь.

Он собрал все свои силы, когда Эббот тоже выпрямился.

За моноклем Эббота действительно появился какой-то ледяной блеск и искорки веселья, которые могли разлететься по всему лицу. Однако от Эббота, очевидно, не ускользнули горечь и напускной беззаботный тон его собеседника.

— Черт возьми, дружище, но ведь тебе нечего стыдиться!

— Нечего?

— Нет, решительно нечего! Почему ты не писал это под своим собственным именем?

— Я думаю, что Британское медицинское общество не дало бы на это согласия. Я даже сомневаюсь, что оно дало бы мне на это согласие, если бы случайно узнало об этом сейчас.

— Ишь ты! Ведь есть и другие врачи, которые…

— Есть. Но они оставили медицину, когда занялись литературным трудом. Они могут полностью посвятить себя книгам. Но главное состоит в том, что при этом не получается так, чтобы одни лечили людей от нервных болезней, а другие, под псевдонимом Фантом, пугали людей.

— Гм. Это верно. Я, кажется, уже понимаю. — Эббот стиснул зубы. — Кто об этом знает?

— Я надеялся, что никто. Я действовал при посредничестве деликатного литературного агента. Но вчера вечером я готов был поклясться, что Твигг знает или догадывается об этом.

— Почему ты так решил?

Гарт махнул рукой.

— На свою беду, вчера днем, когда я уезжал поездом в Лондон, я забыл здесь в доме портфель. Этот портфель был заперт на замок, в нем было всего лишь несколько отпечатанных на машинке страниц нового романа об убийстве, совершенном на вершине абсолютно неприступной башни.

— Ну и?..

— Ну, этот портфель весьма импозантен. Бетти решила, что там какие-то медицинские записи, и привезла его мне в Лондон. Там портфель попался на глаза Твиггу. Он выглядел очень зловеще, когда я отказался открыть портфель. И все это время я мысленно спрашиваю себя: знает ли он об этом?

— А леди Калдер знает об этом?

— Нет, к счастью, нет.

— Гм. Эти книги так истрепаны, словно…

— Нет, говорю тебе, нет. Одно из самых сильных желаний мужчины — это страсть к хвастовству перед женщиной, которую он любит. Мне удалось удержаться от этого хвастовства. Но только потому, — скромно добавил Гарт, — только потому, что мне нечем было хвастать.

— Черт возьми, парень! Если ты испытываешь такие угрызения совести, зачем продолжаешь писать? Насколько я знаю, тебе не нужны…

— Нет, деньги мне не нужны. Я занимаюсь этим по той же причине, по которой ты работаешь в полиции, хотя у тебя нет нужды ни в какой доходной службе. Просто мне это доставляет удовольствие. И я могу лишь надеяться, что читателям это тоже доставляет удовольствие, хотя бы на десятую часть от того удовольствия, которое получаю я.

— Ты хочешь сказать, что получаешь удовольствие оттого, что пугаешь их?

— О боже, да нет же! Это всего лишь предлог для истории. Конечно же, на Пикадилли-Серкус мы не сталкиваемся с привидениями. Это просто упражнение для смекалки, то, как ты ставишь западню и западню против западни, та игра, в которую ты в каждой главе играешь с сообразительным читателем.

— Значит, сегодня вечером именно поэтому ты сам не свой? — очень учтиво поинтересовался Эббот.

— Будет лучше, если мы забудем об этом. Хорошо? Вовсе не смешно, когда вымышленная ситуация внезапно превращается в реальность. Я мог прекратить все это с самого начала, когда выслушал историю Марион Боствик об исчезнувшей женщине и пугающей двери. Правда, тогда я не понимал того, что сейчас понимаю совершенно ясно. Однако мне следовало это понять.

— Пожалуйста, ответь мне, — сказал Эббот, взмахнув «Тайной желтой комнаты», которую держал в руке, — почему у нас с тобой постоянно в центре внимания такая привлекательная женщина, как миссис Боствик?

— Потому что, по крайней мере, в одном отношении Марион является центром всего этого дела. Она является центром всего.

Эббот бросил книгу на одно из кресел. Гарт на несколько секунд перестал уделять ему внимание, подошел к ближнему окну и посмотрел наружу, на павильончик и по-прежнему сияющую луну. Потом он обернулся.

— Эббот, неужели ты забыл, зачем в первую очередь приехал в Фэрфилд?

— Нет, но…

— Прошло не так много времени с тех пор, как ты в этой комнате проявлял большое беспокойство относительно миссис Бланш Монтэг. «Что знает эта женщина? Что она такого сказала Глайнис Стакли, если, конечно, это была Глайнис Стакли, что эта Стакли так разъярилась?» — Гарт прикусил нижнюю губу. — Если я все излагаю верно, то Марион тоже это знает. Она знает это лучше, чем кто-либо другой. И к счастью, она здесь.

— Здесь?

— Марион Боствик находится в «Олене и перчатке», куда я хочу на сегодняшнюю ночь отвести Бетти. Независимо от того, доставляет ли мне радость эта перспектива или нет, но я должен поговорить с Марион по душам. А в том случае, если Твигг готовит еще какую-нибудь неприятную неожиданность, этот разговор нельзя откладывать надолго.

Эббот вздохнул.

— Делай, как знаешь, дружище. Однако вместе с тем…

— Да?

— По-моему, я как-то в Лондоне читал одну книгу Фантома, которая называлась «Орудия темноты». И еще одну: «Чьей рукой?». Будь осторожен, чтобы твое увлечение не превратилось в реальность! Я ведь говорил тебе, что Глайнис Стакли (мы тогда думали, что речь идет о ее сестре) вступила в одну сатанинскую группу в Париже. Помнишь?

Порывы ветра утихли. Кружевные занавески и лампа с желтым абажуром были сейчас так же неподвижны, как книги на полках.

— Эббот, ты, надеюсь, не относишься к этому серьезно?

— Тебе кажется, что нет?

— Ты увлекаешься оккультизмом, но ведь не ожидаешь встретить каких-нибудь духов. Ты ведь не веришь, что эта женщина была убита сверхъестественным способом?

— Я избавлю тебя, — невозмутимо начал Эббот, — от затрепанной цитаты, начинающейся словами: «Есть многое, мой друг…», а отошлю к книге, — и он показал на книжную полку, — уровень которой намного выше твоих романов. Ее действие происходит в поместье под названием Баскервиль-Холл. И моя цитата будет звучать следующим образом: «Представитель дьявола может быть из мяса и крови, разве не так?»

В холле раздались быстрые шаги. Бетти Калдер энергично распахнула дверь. На ней были коричневая твидовая юбка и куртка, такие же простые, как и повседневный наряд, в котором она была днем, а также шляпка, украшенная белой лентой. Она не заметила, что в комнате присутствует Эббот, и прямо с порога начала говорить:

— Милый, я уже уложила чемодан. И погасила свет. Везде, даже в той комнате. Везде уже темно… Ой! Простите, я вас не заметила.

Она испуганно попятилась. Эббот запоздало снял с головы цилиндр и невероятно церемонно поклонился.

— Нет-нет, леди Калдер! Это я прошу у вас прощения.

— Разве вернулась полиция? Уже сегодня? Извините, но я больше не вынесу…

— Пожалуйста, успокойтесь, мадам. Мой визит совершенно неофициален. Я уже сказал доктору Гарту, что приехал в экипаже с равенспортского вокзала. Я намерен переночевать в «Палас-отеле» в Фэрфилде. Надеюсь, вы позволите мне отвезти вас в гостиницу «Олень и перчатка»?

— С вашей стороны это очень любезно, мистер Эббот. Однако я не уверена, что…

— Это действительно очень любезно с твоей стороны, Эббот, — быстро сказал Гарт. — Мы с радостью принимаем твое предложение.

Он видел, что силы Бетти на исходе. Когда Эббот сделал это предложение, ее карие глаза, как обычно, спросили Гарта, должна ли она согласиться или ей следует отказаться. Хотя она явно почувствовала облегчение, когда он заговорил, по ее глазам было видно, что она внезапно подумала о чем-то другом, и в этих глазах снова появилась почти паника.

— Да, конечно, — прошептала Бетти. — Заднюю дверь я уже заперла. Остается еще вот это.

Застегивая перчатку, Бетти повернулась к двери. Слева от крючка возле двери тянулся сквозь скобы вдоль дверного косяка до блока в центре потолка шнур, которого почти не было видно на фоне золотисто-белых обоев и белого потолка. При помощи этого шнура можно было опускать или поднимать лампу, когда ее должны были зажечь или задуть. Гарт сделал шаг вперед, чтобы помочь Бетти, однако голос Эббота заставил его остаться на месте.

— Гарт, ты поможешь мне в этом деле?

— В каком деле?

— Ну, относительно свидетельницы. — Эббот явно был в нерешительности, он не знал, стоит ли произносить имя Марион Боствик. — Той дамы, о которой мы говорили. Если она утаивает какую-то информацию, а тебе эта информация уже известна, почему ты сразу не сообщаешь ее мне?

— Поверь мне, имеются причины, по которым я не могу сообщить ее тебе. Эти причины медицинского характера, хотя ты, наверное, этому не веришь.

— Черт побери, с чего ты взял, что я тебе не верю? Я всегда верил тебе. Вспомни, как я остановил Твигга…

— Я знаю. Извини.

— У меня просто такое предчувствие, что я должен присутствовать, когда ты будешь ее расспрашивать. Кроме того, в это дело, оказывается, замешан молодой Филдинг.

— Майкл? Ручаюсь тебе, Эббот, что Майкл не играл никакой заметной роли в этом деле, а если и играл какую-то роль, то совершенно неосознанно.

— Ага! Значит, ты допускаешь, что какую-то роль во всем этом деле он все же играл?

— Не знаю. Не могу сказать. — У Гарта опять начала болеть голова. — Завтра, если хочешь, я отправлю телеграмму Майклу и попрошу его приехать сюда. Нет! Завтра воскресенье, и я не смогу отправить телеграмму.

— Думаю, сможешь, если поедешь на главный почтамт в Равенспорт. Что ты на это скажешь?

В этот момент Бетти едва не вскрикнула.

Она опускала лампу. Гарт, который всегда старался смотреть одновременно в нескольких направлениях, еще раньше заметил, что взгляд Бетти направлен на кресло, где лежит книга «Тайна желтой комнаты». Но сейчас ее взгляд оторвался от этого кресла и устремился вверх.

Белый шнур от лампы скользил по потолку. То, что в глазах Бетти блеснула догадка, Гарт определил тогда, когда эта догадка зародилась и у него в мозгу. Похожие шнуры были здесь почти в каждой комнате. А так как этот шнур висел весь вечер прямо над головой, Гарту раньше ни разу не пришло в голову, что в горло мертвой Глайнис Стакли врезался короткий отрезок именно такого шнура.

— Позволь, я помогу тебе, — сказал он и встал рядом с Бетти.

Опасности, что лампа, которая висела на шнуре, перекинутом через блок, упадет на пол и разлетится на мелкие осколки, не было; этому препятствовал узел на шнуре, который задержала бы одна из скоб. Тем не менее Гарт видел, как у Бетти дрожит рука, а с ее лица исчезают все краски.

— Эббот, этот экипаж стоит возле дома?

— Естественно! — довольно нетерпеливо ответил Эббот.

— Будь так любезен, проводи к нему леди Калдер. Я должен погасить лампу. Мы ведь не можем спотыкаться здесь в темноте.

— Как тебе угодно. Но ты слышал, что я сказал? Есть ли настоятельная необходимость допрашивать эту даму уже сегодня ночью? Нельзя ли подождать?

— Да, вероятно, это может подождать. Винс и Марион наверняка уже спят. Да и я устал. Я не чувствовал себя настолько уставшим даже после преторийской кампании во время южноафриканской войны, по крайней мере я такого не помню.

Гарт был готов сказать все, что угодно, лишь бы только заставить замолчать Эббота. Ему отчаянно хотелось поговорить с Бетти с глазу на глаз. Но в данных обстоятельствах это было невозможно. А о том, что ждет ее под другой крышей, он не имел понятия.

Лампа была погашена, домик остался далеко позади. Стук и дребезжание экипажа разносились по залитым лунным светом окрестностям и, наверное, долетали до «Оленя и перчатки». Поселиться там было довольно трудно, тем более в июне. Гарт заказал для себя номер, состоящий из спальни и гостиной, в северном крыле прямоугольного дома, черные балки и белая штукатурка которого помнили конец пятнадцатого века. Винс и Марион уже удалились в такой же номер в другом крыле. Номер Бетти во флигеле был, правда, не так просторен, но намного комфортабельнее.

Каллингфорд Эббот по-прежнему был с ними.

Бетти, теперь уже настолько хладнокровная и уравновешенная, что производила впечатление совсем другой женщины, в конце концов разговорилась. Доставив Гарта и Бетти в гостиницу, Эббот велел вознице отвезти его в «Палас-отель». А перед нашей парой появился расторопный мистер Фред Истербрук и, словно воплощение вежливости и уважения, начал обхаживать Бетти.

«Я из Фэрфилда, соблаговолите понять, — как бы говорили глаза владельца гостиницы. — У меня в баре ни один человек из низших слоев не смеет напиться так, чтобы буянить. Если одинокой даме и одинокому джентльмену срочно требуются номера — пожалуйста, в этом нет ничего плохого, я считаю, что это в порядке вещей. Лишь бы…»

Все это ясно читалось в его красноречивом взгляде, когда он встретил их в гостиничном холле с черными потолочными балками и нагревателями на стенах.

— Больше вам ничего не нужно, сэр?

— Нет, ничего, спасибо.

— В таком случае соблаговолите взять свечу, она уже зажжена. Не желаете ли шотландского виски с водой, сэр? Мистер Боствик заказал для себя.

— Не сейчас, спасибо. Это все.

— Меня это вовсе не затрудняет, сэр. После полуночи моя жена и дочь уже спят, но я всегда на ногах. Так, может, желаете шотландского виски с водой?

— Мистер Истербрук…

— В таком случае вот зажженная свеча для спальни леди Калдер. Если позволите, милостивая госпожа, и вы, сэр, я лично провожу вас в ваш номер. Сюда, милостивая госпожа.

Железные законы традиций невозможно было обойти, даже если дело касалось расставания на ночь. Гарт поклонился. Он смотрел, как они поднимаются на лестничную площадку у входа и затем идут по галерее во флигель.

Потом он тоже поднялся по старой лестнице, дубовые ступеньки которой были уже порядочно стерты. Повернул налево в северное крыло и пошел по коридору, в конце которого было окно с зеленым, словно бутылочным, стеклом. Открыл дверь своего номера и обнаружил, что там в темноте кто-то его ждет.

Он почувствовал, что там кто-то есть, еще до того как вошел внутрь. Закрыл за собой дверь. Поднял в руке металлический подсвечник с горящей свечой и подошел к креслу, стоящему в простенке между окнами. Марион Боствик, в красивом халате со сборками и в домашних туфлях, неподвижно сидела в кресле и, высоко вскинув голову, смотрела на него.

Глава 11

Если бы Марион не смеялась…

Гарт не испытывал совершенно никакого желания говорить ей то, что должен был сказать. Однако случайность, как это описывается в учебниках, все меняет. Никакие физические и душевные заболевания чужого пациента не должны выводить врача из состояния равновесия, в противном случае его заключение будет ошибочным. Врач не имеет права заниматься тем, что слишком тесно соприкасается с его собственной жизнью.

В этот момент раздался ужасный смех; он был бессердечен, в нем ощущалась жестокость. Марион сидела выпрямившись, ее блестящие волосы были собраны в искусную прическу. Вся комната была пропитана ею.

Она сидела в кресле со спинкой из горизонтальных планок, стоящем у белой оштукатуренной стены между двумя зарешеченными окнами. В ее глазах отражалось пламя свечи. Внезапно она закинула руки за голову локтями вперед, пальцами сжала столбики спинки, с кошачьей грацией откинулась на спинку кресла и скрестила ноги.

— Ну, в чем дело, Дэвид? Почему вы не говорите мне, что я не должна повышать голос? Почему вы не говорите мне, что я должна только шептать? Почему вы не говорите мне, что вокруг полно людей, которые просто дрожат от желания вызвать скандал?

— А вы не думаете, что все это была бы правда?

Казалось, Марион представила себе подобную картину с таким жадным нетерпением, что могла выразить это лишь проклятием или молитвой.

— Не бойтесь. Нас никто не услышит. Здесь довольно толстые стены. И никто не видел, как я сюда проскользнула. А может быть, вы имеете в виду Винса?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Винс спит. Я добавила ему в виски бром. — Дерзкая и вместе с тем вкрадчивая, агрессивная и одновременно располагающая к себе неуверенной нежностью, Марион понизила голос. Однако, казалось, она по-прежнему кричит, что все это сплошная несправедливость. — Не будьте глупцом, Дэвид. Я хочу быть ласковой с вами. А вы не хотите облегчить мне эту задачу. Разве не так? Иногда я готова убить кое-кого из моих знакомых мужчин!

— А пока что вы попытались убить женщину, — сказал Гарт.

Марион опустила руки и снова выпрямилась.

В углу комнаты низким голосом скорее шелестели, чем тикали, высокие напольные часы. Гарт вернулся к двери. На двери стояла новая защелка, но засов был деревянным. Гарт остановился и посмотрел на него.

Гарт запер дверь, он закрыл себя и Марион в номере.

Почти в центре комнаты стоял большой круглый стол, а возле него еще одно кресло со спинкой из горизонтальных дощечек. На этот стол Гарт поставил свечу, а сам уселся напротив Марион. Теперь свет свечи лишь слабо падал на ее лицо, но Гарту необязательно было видеть его. Раздутые ноздри и широко раскрытые глаза Марион гротескно контрастировали с соблазнительным запахом ее духов.

— Полагаю, — сказал Гарт, — Винс сообщил вам о том, что случилось здесь сегодня днем?

— Об этом убийстве? Господи, вам это, должно быть, очень неприятно!

— Да, это неприятно. Глайнис Стакли была убита в… — он замялся, — в павильончике на пляже за домиком Бетти. Все свидетельствует о том, что ее задушила либо Бетти, либо я.

— Это особенно неприятно.

— Еще бы! Но для кого? Сомневаюсь, что даже инспектор Твигг, полицейский, который не может спокойно слышать обо мне, верит, что эту женщину убил я. Он подозревает Бетти. А Бетти невиновна.

— Почему вы думаете, что она невиновна?

— Потому что я знаю это. Чего бы я стоил в своей профессии, совершенно ничего, если бы не разбирался во внутреннем мире людей. Или, если хотите, в человеческой душе!

Лунный свет посеребрил зарешеченное окно. В тишине лишь был слышен звук часов, такой же безразличный и неторопливый, как и само время.

— Твигг — человек простой, Марион. Однако Каллингфорд Эббот — совсем другой. Вряд ли он обладает большей сообразительностью или у него больше воображения, чем у Твигга, но у него намного больше опыта в обращении с людьми, которых Твигг не переносит. Он сразу же подумал о том, что нужно допросить миссис Монтэг. И он сделает это как можно скорее. И, вероятно, узнает от нее правду. А после разговора, который состоялся у меня с ним сегодня вечером, он непременно захочет допросить вас.

— Так, значит, вы ему сказали, — прошептала Марион. — Все эти гадости, которые вы думаете обо мне, — ведь этот венский доктор утверждает, не правда ли, что самые тайные наши страсти объясняются различными формами сексуальных представлений.

— Пусть утверждает все, что угодно, но я убежден, что в вашем случае это справедливо. Если говорить о вас, это наверняка объясняется определенной формой сексуальных представлений.

— Вы негодяй! — прошептала Марион, с трудом переводя дыхание. Она вскочила из кресла. — О Боже, как может быть, чтобы существовал такой негодяй, как этот тип, которого я считала своим другом и другом Винса?

— Сядьте, Марион, — сухо сказал Гарт. — Вы просто перепуганы. Я ничего ему не сказал.

— Неужели?

— Я ничего ему не сказал! Я обещал, что буду вас защищать, и выполню это обещание. Но сейчас я должен думать о других людях.

— Вы сумасшедший! Вы просто глупец! Вы, наверное, вбили себе в голову, что это отвратительное создание в домике вашей возлюбленной сегодня днем убила я?

— Нет, что вы!

— Почему же, в таком случае…

— Я не говорю, что вы ее убили, хотя вы могли это сделать. Ни в чем нельзя быть уверенным. Я имел в виду другой инцидент, инцидент, который связан с этим убийством; который, вероятно, в конце концов и привел к этому убийству, однако который был независимым поступком и служил для того, чтобы запутать следы. Я говорю о попытке задушить миссис Монтэг в пятницу вечером. Марион, скажите, та женщина, которую она назвала шлюхой, были вы, не так ли?

Высокие часы продолжали свое «тик-так».

— Эта часть вашего рассказа звучала правдиво. Как она вас срочно вызвала, отослав всех слуг, и как эта пожилая женщина выкрикивала в полутемном доме: «Шлюха, шлюха, шлюха!». Это звучало правдиво. Однако что могло так разъярить Глайнис Стакли? В конце концов разве она когда-нибудь притворялась, что представляет собой нечто другое? Нет. Однако это приводит в ярость вас, потому что вам кое о чем напоминает.

Марион Боствик, гибкая, в красивом белом халате со сборками, побежала к двери. Старые половицы заскрипели и затрещали. Пламя свечи заколебалось. Однако Марион не убежала далеко; возможно, она и не собиралась далеко убегать. Она остановилась и легким быстрым шагом вернулась к Гарту.

Гарт не пошевелился. Он сидел, облокотившись на стол, и правой рукой прикрывал глаза от слабого света свечи.

— Извините, Марион.

— В чем же вы меня обвиняете? В чем?

— Вы серьезно хотите, чтобы я вам это сказал? Все?

— Да!

— Бедняга Винс никогда в жизни не встречался с Глайнис Стакли. Однако вы встречались с ней. Ее жертвой был не он, а вы. Из этого должны исходить все наши рассуждения. Надеюсь, вы понимаете, к каким дальнейшим выводам это приведет?

— Нет, не понимаю.

— Так дело не пойдет. В таком случае, не станем продолжать. Вернемся к тому, что вчера вечером в действительности произошло в Хэмпстеде.

Он опустил руку и посмотрел на Марион.

— Когда миссис Монтэг вышла из себя и начала выкрикивать обвинения, вы тоже потеряли над собой контроль. Я знаю, что вы не хотели убивать ее. Однако едва не зашли слишком далеко. А потом вам пришлось как-то объяснить все это.

Глайнис Стакли вообще не была в доме. Но в тот вечер вы где-то видели ее и поэтому смогли описать, как она была одета. Об этом я могу только догадываться, но что касается остального, то, к сожалению, это уже не только догадки.

Вы не обладаете слишком большим воображением, Марион. Тем не менее вы сообразительны и отличаетесь коварством. Вы всегда полагаете, что смелости вам не занимать. В данном случае вы сумели оценить возможные для себя выгоды и потом неуклонно придерживались выдвинутой версии. Если бы вы обвинили Глайнис Стакли в нападении на миссис Монтэг, разве она смогла бы опровергнуть это? Разве кто-нибудь поверил бы этой шантажистке, обвини она вас во лжи? Наверняка бы на вашу защиту, хотя бы из страха перед скандалом, встала и миссис Монтэг, и, если бы вы предоставили ей достаточно времени на размышления, она подтвердила бы ваш рассказ.

Вы были уверены, что она поступит именно так. Собственно, так вы и сказали. Это чувствовалось в каждом слове, произнесенном вами в моем присутствии вчера вечером в Хэмпстеде, Вам поверила даже родная сестра Глайнис. Вы помнили о том, что дверь подвала нужно открыть изнутри. Если бы вы не забыли о двух задвижках и открыли бы их тоже, я сам поверил бы вам. Но если бы это было все, в чем можно было вас обвинить…

— Все? — перебила его Марион. — Все? Вы произносите это слово просто так или действительно утверждаете, что это не все?

— Вы, конечно, прекрасно знаете, Марион, что это не все.

Ее быстрое тихое дыхание звучало в полутемной комнате почти пугающе. Короткие вздохи напоминали тихое непрерывное тиканье часов.

Гарт вскочил из кресла, теперь он был так же бледен, как и она.

— Прошу вас, мадам, не говорите, что я читаю вам нотацию. Вы не «злая», такие слова мы оставим тем, кто никогда не разбирался в людях. В вас есть лишь жестокость капризного ребенка, пинающего всех вокруг, чтобы получить то, что он хочет, а когда это ему не удается, он зовет на помощь весь мир взрослых. А если это не поможет, вы, не задумываясь, воспользуетесь каким-нибудь оружием, оказавшимся у вас под рукой, — возможно, свалите все на кого-нибудь другого. Именно этим оружием вы пытались и до сих пор пытаетесь воспользоваться в данном случае.

— Как вы смеете!..

— Прекратите этот театр, Марион. Я говорю вам правду.

— Тетя Бланш…

— Вот именно. Мы не должны забывать о ней. Не должны забывать о том, что она вам сказала. Как и все дети, вы, Марион, тоже, когда хотите, способны видеть все в неискаженном свете. Если бы миссис Монтэг назвала вас шлюхой и больше ничего не сказала, вряд ли это напугало бы вас до такой степени, чтобы вы набросились на нее. Она сказала вам кое-что другое. Что именно?

Марион прошептала совершенно другим тоном:

— Кто-то подслушивает под дверью.

Стало тихо, как после пощечины. Окна были закрыты. Пламя свечи в полном безветрии не колебалось совсем. Под черными балками было почти невозможно передвигаться бесшумно — из-за выщербин в старом полу. Гарт подошел к двери, высвободил защелку и осторожно отодвинул засов.

В комнату проник лишь лунный свет, проходящий через зеленое стекло окна в конце коридора.

Это окно, когда Гарт выглянул наружу, находилось слева от него, за дверью номера. Справа от Гарта было шесть или семь метров коридора, заканчивающегося верхней площадкой крутой лестницы, ведущей вниз, в холл гостиницы. Запах старого дерева и камня, вычищенных решеток и средств для чистки латуни в коридоре напоминал о давно прошедших временах. Откуда-то издалека, через какое-то другое, открытое окно сюда доносился многоголосый шум деревьев.

К двери действительно кто-то мог подкрасться, если, конечно, это не было очередной выдумкой коварной Марион. Однако вновь закрыв дверь и обернувшись, Гарт обнаружил, что Марион прекратила притворяться. Она с подавленным видом сидела в кресле, согнувшись и упираясь одним плечом в спинку из прутьев. Ее судорожный страх еще более усугубился тем, что все это она считала несправедливым.

— Дэвид, что мне делать? Помогите мне! Не стойте там, как истукан. Помогите мне! О боже, что мне делать?

— Не знаю.

— Кто это был там снаружи? Это был?..

— Никто! Там никого не было. Но если вы не понизите голос, то наверняка переполошите весь дом. — Гарт ждал, ему то становилось жарко, то он чувствовал озноб. — Вы хотя бы понимаете, что едва не совершили убийство, Марион? Что едва не убили женщину, которая всегда была к вам так добра?

— Ах! К чему все эти слова? Разве непонятно, что я вынуждена была это сделать?

Гарт внимательно поглядел на нее.

— Что вы так смотрите? Считаете, что я не должна была так поступать? Возможно, и не должна была, но что мне оставалось делать? Вы сказали, что не хотите читать мне нотации.

— Я не буду читать вам нотации. Вы, очевидно, думаете, что до вас никто никогда не лгал. — Он взял себя в руки. — Нет, нет, если учесть ваши взгляды на жизнь, вы действительно не могли поступить иначе. Речь идет о том…

На большом круглом столе стояла деревянная шкатулка, наполовину заполненная сигаретами марки «Салливан». Гарт оставил ее здесь в пятницу, забыв переложить сигареты в портсигар. Он взял из шкатулки сигарету, поднял свечу, чтобы прикурить, и с ужасом почувствовал, что у него дрожит рука. Ему удалось прекратить это, приложив значительные усилия. Марион искоса смотрела на него затуманенными от слез глазами, так, словно то, что он закурил сигарету, было наихудшим предательством по отношению к ней.

— Постарайтесь собраться, — сказал он. — Как получилось, что вы смогли описать наряд Глайнис Стакли в пятницу вечером?

— Какое это имеет значение?

— Ответьте мне.

— Я видела ее. Она была там.

— Где?

— Она сидела в кэбе на боковой улочке за домом дяди Сэла. Я видела ее, когда шла туда пешком, но сделала вид, что не заметила. Она выжидала.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, что тетя Бланш попросила ее прийти в то же время, на которое она позвала меня. Однако эта ужасная женщина, очевидно, догадалась, что визит для нее опасен; она обостренно чувствовала опасность, боялась, что ее могут поймать с поличным. Поэтому она выжидала. Однако я знала, что ей никогда не удастся доказать, что она не была в доме, покажи я под присягой, что она там была. Кэбмену тоже не поверили бы. Возможно, мне не удалось бы отправить ее на виселицу, но я, по крайней мере, могла бы засадить ее в тюрьму до конца ее дней.

— Марион, побойтесь Бога, что вы говорите!

— Но ведь вы хотите, чтобы я сказала вам правду, разве не так? Чего вы, собственно, хотите?

— Значит, вы видели Глайнис или встречались с ней раньше?

— Конечно! Вам ведь это известно!

— Когда вы впервые увидели ее?

— Когда я была в Париже с… Когда я была в Париже.

— Она шантажировала вас?

— У нее не было возможности. Но она хотела шантажировать меня.

— Почему? Что она знала о вас? Это было…

И тут, на самом пороге победы, Гарт заколебался. Из глаз Марион потекли слезы.

У него были веские причины для колебаний, и эти причины не имели ничего общего с чуткостью или деликатностью, тем не менее он проклинал себя за это. За завесой слов, сказанных Марион, притаился другой человек, способный в отличие от Марион совершить насилие до конца, человек, которого ничто не смогло бы остановить перед убийством, если бы возникла угроза его образу жизни.

И все же Гарт колебался. Марион, всегда бдительная, всегда настороженная и внимательно следящая за настроением окружающих ее мужчин, немедленно это заметила. И уже была на ногах, в роли настоящей просительницы.

— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Но я лучше умру, чем отвечу вам. Я не допущу, чтобы люди говорили… ну, то, что они говорили бы, если бы узнали об этом. Вам это известно, Дэвид, и поэтому из милосердия или сострадания ко мне вы не захотите унижать меня до такой степени, чтобы я призналась сама. У меня давняя связь с этим человеком.

Гарт посмотрел на горящую сигарету. Бросил ее на пол и растоптал каблуком. Отвернулся от Марион, а затем снова устремил на нее взгляд.

— Вы не можете так поступить со мной, Дэвид. Хорошо знаете, что не можете. И без того уже все плохо. Что мне делать?

— Повторяю вам: я не знаю. Очевидно, в этом не только ваша вина. В жизни каждого из нас хватает лжи и уверток. А Винс любит вас, об этом нужно помнить прежде всего. Если бы имелась хоть какая-нибудь возможность скрыть все это и одновременно уговорить полицию оставить в покое Бетти…

— А разве нет такой возможности? Действительно, нет?

— Очевидно, есть. Мне нужно все обдумать. Это будет нелегко. Однако если бы кто-нибудь посторонний услышал разговор, который мы сейчас ведем, и понял его…

Он замолчал и быстро повернулся.

То, что послышалось Марион минуту назад, могло быть чем угодно, однако относительно того, что они оба услышали сейчас, не оставалось ни малейших сомнений. Шаги в коридоре были легкими и крадущимися. Но одна туфля задела краем подошвы за выступающую у стены половицу. И потом уже не донеслось ни единого звука.