Караван идет в Пальмиру

Встреча у ворот буддийского монастыря

Старые платаны и ветвистые акации на краю безжизненной пустыни манили к себе, суля душистую тень и прохладу. Люди устали от долгого, трудного пути по знойным пескам. И вот долгожданный зеленый оазис, о котором так много говорил купец из бактрийцев, житель Смараканды. Он уже раз побывал здесь, воспользовался гостеприимством хозяев и знал, что они будут добры и внимательны к пришельцам.

— Я вижу золотые крыши дворцов, возможно ли это?! — воскликнул Хайран, купец из Пальмиры. — Значит ли это, что здесь живут кушанские вельможи?

— Я не встречал здесь богатых вельмож, — отвечал бактриец. — Я видел под золотыми пагодами бедных монахов. Это не дворцы, это храмы. Мы у ворот буддийского монастыря.

— И ты думаешь, что всем нам окажут гостеприимство? — поинтересовался скульптор из греков Феофил, который вместе с купцами держал путь в город Кушанского царства Капису.

— Уверен точно так же, как если бы сам был здесь хозяином. Ведь добрей и благородней этих людей нет на свете.

Караван верблюдов с поклажей и довольно большой партией рабов подошел к высоким бронзовым воротам. Не очень веря в гостеприимство, о котором так много говорил купец из бактрийцев, люди поспешили устроиться в тени высоких стен. Проводники стали снимать поклажу, чтобы дать животным отдохнуть, взять кожаные мешки с водой, корзины с провизией и войлочные шатры.

Хайран сам следил за тем, как слуги снимали поклажу. Они очень осторожно опустили на землю тщательно зашитые тканью корзины. В них был ценный груз: стеклянные сосуды из Тира и Сидона, искусно сделанные вазы, кубки, фиалы. Здесь были дорогие фляги для вина, расписанные на мотивы греческих мифов и отделанные цветным стеклом настолько ярких оттенков, что, казалось, они украшены драгоценными камнями. В больших широких корзинах, плетенных из тростника, были уложены алебастровые сосуды, серебряные и золотые блюда, сделанные в Ктесифоне[1] прославленными чеканщиками. Объемистый ларец с ювелирными изделиями и редкими камнями Хайран носил с собой. Помимо браслетов, перстней и диадем, украшенных жемчугом, изумрудами и рубинами, он вез с собой голубую и зеленую бирюзу из Ирана, отличный синий камень лазурит из Бадахшана и бактрийские гранаты.

Слуги Хайрана быстро раскинули войлочные шатры, устлали их коврами, разложили подушки и стали извлекать из походных запасов разную снедь. Тотчас же был зажжен костер, над ним повесили бронзовый котел с водой, повар зарезал ягненка. К тому времени, когда дочь Хайрана, Байт, расположилась в своем шатре, уже запахло вкусной едой.

Неподалеку, в тени высокой стены, расположились рабы, которых Хайран вез для продажи в Капису. Усталые, запыленные, страдающие от жажды и голода, они терпеливо ждали, когда охранники дадут им давно обещанную воду. Но прежде чем получить воду, надо было проникнуть за ограду буддийского монастыря. Ворота были закрыты, и все купцы, следующие в Капису в этом караване, рассуждали о том, стучать ли в ворота, послать ли для переговоров бактрийца, просить ли прибежища для тех, у кого нет таких удобных шатров, какие вез с собой Хайран.

Но, пока они пререкались, открылись ворота, и к ним вышел сам настоятель монастыря, почтенный старец с бритой головой, с посохом в руках и в длинном красном одеянии.

— Вам угодно отдохнуть? — спросил старец спорящих. — Мы рады вас принять. Вы получите у нас воду и место для отдыха. Верблюдов с поклажей просим оставить у ворот святой обители.

— Мы и рабов оставим здесь, — сказал Хайран, решив покинуть свои шатер и отдохнуть вместе со своими спутниками за стенами монастыря.

— О нет! — возразил настоятель. — Прежде всего мы хотим оказать внимание нищим и обездоленным. Сорок лет Великий Гаутама ходил со своей проповедью по родной земле и каждый день постоянно и неизменно оказывал внимание обездоленным. Мы следуем его заветам. В силу своей несчастливой судьбы эти люди — ваши пленники. Весь долгий путь они страдали от жажды и голода. Как же можно оставить их здесь, на знойном солнце, без еды и воды? Это великий грех!

Старый монах подошел к худенькой девочке, которая горестно склонила голову к коленям, явно мучаясь от боли.

— Ты голодна, бедняжка, или больна?

Девушка подняла свои большие печальные глаза, дрогнули длинные черные ресницы. Она с мольбой поглядела на незнакомца, не решаясь ответить ему. Неудачное слово могло сделать ее положение еще более тяжелым. Неподалеку стоял начальник рабов, которому Хайран поручил заботу о несчастных. Рабы боялись этого жестокого человека и называли его Тигром. Договариваясь с ним, Хайран предупредил, что оплата последует лишь тогда, когда все рабы здоровыми прибудут в Капису. Для рабов были припасены вода и провизия, но никто не проверял, достается ли им эта еда.

Начальник рабов и слышать не хотел о больных. Он злился и проклинал каждого, кто нуждался в помощи лекаря. А лекарь был в этом караване. Хайран предусмотрительно пригласил его, чтобы в долгом пути оказать помощь больным рабам. Больные могли погибнуть в дороге. Однако начальник рабов не думал о них, не избавил от жажды и голода, не позаботился о том, чтобы они были укрыты от знойного солнца.

Теперь, когда оставалось уже мало дней до Каписы, он на всем экономил, будучи уверенным, что эти бездельники, как он называл рабов, все равно доберутся до Каписы.

Этой худенькой печальной девушке, Сфрагис из Александрии, было уже семнадцать лет, но ей можно было дать не больше тринадцати. Ведь она была рабыней уже десять лет. Хозяйка харчевни продала ее Хайрану потому, что она плохо росла, долго оставалась маленькой и худой. Но как могла она расти и крепнуть, когда постоянно голодала! В последний раз она была сыта накануне того дня, когда ее разлучили с матерью. Ей было тогда семь лет. Она запомнила тот радостный день, когда они сели на корабль и мать рассказывала ей, как велико море и как далеко можно уплыть на этом корабле. Мать кормила ее апельсинами и жареной уткой. Когда она подала ей сладкие плоды манго, девочка отказалась. И вот уже десять лет она вспоминает плетеную корзину с желтыми плодами апельсинов, с большими сочными плодами манго и финиками. Они сидели на палубе, приятный морской ветер колыхал паруса, и рядом с ними на циновке стояла еда. Много всякой еды. Но девочка была сыта и съела мало. Мать сказала: «Когда захочешь есть, скажи мне, доченька. А вот в этом кувшине сладкое питье, его приготовила в дорогу нянька. Она очень тревожилась, боялась, как бы ты не захворала в пути». «Боже мой, вспоминала потом Сфрагис, — нянька боялась, что я заболею на корабле, рядом с матерью, которая была так добра и заботлива, а я жива, голодая из года в год! Не умираю от того, что червь точит меня каждый день и каждый час».

Девочка запомнила корабль, на котором они плыли, запомнила пиратов, которые избили мать и требовали драгоценности. Она запомнила плачущую мать, которая протягивала к ней руки и кричала что-то на языке, понятном только пиратам. Она умоляла вернуть дочь.

Работорговец доставил девочку в Александрию и продал хозяйке харчевни. Сфрагис спала за печью, где стояли горшки и котлы. Ее руки никогда не просыхали и покрылись язвами. А одежда превратилась в лохмотья. Все десять лет она ела только остатки пищи, которые иной раз находила на дне миски, поданной усталому путнику. Харчевня стояла у дороги. Сюда приходили бедняки. Кроме сухой лепешки, хозяйка ничего не давала ей. Маленькую рабыню будили на рассвете пинком ноги, и девочка в испуге вскакивала и принималась за работу. Только поздним вечером ей удавалось причесать свои длинные черные косы и умыть лицо. Тогда она вытаскивала спрятанную в рукаве небольшую бронзовую пластинку, отполированную до блеска, и смотрелась в нее. Словно в тумане, она могла видеть большие печальные глаза. Они напоминали ей глаза матери в минуту прощания. Сфрагис тяжко вздыхала и прятала свою драгоценную пластинку. Она нашла ее на дороге и радовалась, что может увидеть свое лицо.

Хайран случайно попал в эту харчевню для бедняков. Он велел привести туда купленных в Александрии рабов, чтобы накормить их перед отъездом. Увидев богатого господина, девочка выбрала минуту, когда не было поблизости хозяйки, подошла к Хайрану, схватила его руку, унизанную драгоценными перстнями, и поцеловала.

— Купи меня, — взмолилась девочка. — Боги вознаградят тебя! Купи, добрый человек! Спаси меня!

Ей было безразлично, куда она попадет, но только бы уйти от злой и скаредной хозяйки. Девочка чем-то напоминала Хайрану его собственную дочь. Может быть, большими черными глазами под густыми ресницами. Он купил Сфрагис. Потом он спросил ее, что за странное имя и какого она племени. Девочка ответила, что предки матери были вавилонянами. Вспомнив мать, Сфрагис горько заплакала.

— Я увезу тебя отсюда в далекую страну, в Кушанское царство, — сказал Хайран. — Простись с хозяйкой.

— Вези куда хочешь, только вели сейчас накормить, я очень голодна. Прости меня, несчастную, добрый господин…

Сейчас Сфрагис была в числе рабов, которых должны были доставить к тому месту, где воздвигали буддийский храм. Хайран позабыл о ней, как только тронулись в путь. Он был озабочен своими делами и предоставил рабов своему помощнику. Сейчас, когда сам настоятель буддийского монастыря обратил внимание на изможденную и печальную девочку, Хайрану сделалось стыдно. Он тотчас же сказал, что рабы будут накормлены и отдохнут перед выходом в пустыню.

— Тогда прикажи освободить их от веревок и цепей, предложил старик. — А мы, во имя Всемогущего и Всевидящего Будды, накормим их. Это он призывал нас к благодеянию, к защите обездоленных. Никто другой так не сочувствовал страданиям людским, как Великий Гаутама.

Хайран грозно посмотрел на своего помощника, и тот без лишних слов велел развязать пленников и отпустил их вместе с привратником за ворота монастыря. Хайран понимал, что святой старец действует согласно уставу общины и что устав этот незыблем, как незыблема вера буддистов.

На караванных путях Востока Хайран встречал купцов из разных стран. Он знал, что каждый народ имеет свои обычаи и верования, он привык уважать верования незнакомых ему людей и никогда не осуждал их за странные обычаи, ему непонятные. В Пальмире он как-то столкнулся с коптами, бежавшими из Александрии во время очередных раздоров. Это были христиане, которые, рискуя жизнью и благополучием, ходили на богослужение в христианский храм. Ему рассказывали о том, как они добры к своим обездоленным, к больным и голодным и как делятся последним во имя своего бога. Впоследствии Хайран узнал, что христиане воздвигли в Пальмире маленький бедный храм на окраине города. И они были счастливы тем, что их никто не притесняет.

— Мы все сделаем, как скажут нам святые отцы, — сказал Хайран, обращаясь к бактрийцу, который, казалось, все здесь знал и понимал.

Купец из бактрийцев стал буддистом, подобно тому как приняли эту веру многие его соотечественники еще в те давние времена, когда Бактрия подпала под власть кушанских правителей. Он уважал людей этой веры, и порядки в этой святой обители были для него священны.

В доме для путников всем нашлось место, однако самую большую и прохладную комнату монахи предоставили рабам. Юные служки принесли им воду, чтобы умыться, а из кухни монастыря рабам была дана еда. Рабыня-гречанка Каллисфения даже прослезилась. А бедная маленькая Сфрагис от обильной еды заболела.

— Как прекрасна вера, призывающая к такому человеколюбию! — сказал лекарь Клеон. — До сих пор я видел уважение со стороны людей, которым мне удавалось спасти жизнь, но такого бескорыстного отношения я нигде не встречал! Я рад, что буду жить среди людей этой веры.

— Не мешало бы тебе, лекарь Клеон, проявить человеколюбие к несчастной маленькой рабыне.

Размышления Клеона прервала молодая рабыня Каллисфения, которую Хайран купил за красоту. Ее тонкое красивое лицо и стройная, гибкая фигура приглянулись скульптору Феофилу, человеку свободному и знаменитому своими работами. Феофил знал, что Каллисфения, позируя ему, поможет создать чистый и прекрасный образ буддийской богини или бодисатвы, и он уговорил купца купить красавицу. Хайран прислушался к словам ваятеля, и Каллисфения отправилась в дальний путь. Красавица рабыня не знала, что Клеон, лекарь из Александрии, предпринял это трудное путешествие не только потому, что Хайран пообещал ему хорошую плату, но еще для того, чтобы следовать за ней. Клеон видел ее в греческом театре Александрии, оценил ее красоту и задумал выкупить ее. Но он ничем не выдавал своих чувств.

— Не о себе ли ты говоришь, прекрасная Каллисфения? — ответил Клеон. — Впрочем, ты вовсе не маленькая, ты длинноногая красавица. Я привык видеть тебя здоровой. Клянусь, как только мы войдем в ворота прославленной кушанской столицы, мы станем свидетелями чуда: к тебе прискачет на арабском скакуне молодой красивый вельможа и предложит пересесть в богато разукрашенные носилки; ты скроешься за занавесками из тончайшего золотистого шелка, и больше мы тебя не увидим.

— Твоя болтовня забавна, Клеон. Но речь идет о девочке Сфрагис. Всю дорогу она корчилась от боли в животе, но Тигр не звал тебя, а посадил бедную девочку в корзину и велел привязать к поклаже. Так она провела много дней, не всегда получая даже воду. Она может умереть, не добравшись до Каписы. Помоги несчастной. Посмотри, она спряталась за аркой. После еды ей стало совсем худо.

Лекарь Клеон вез с собой целебные травы, и каждый раз, когда к нему обращались за помощью, он вытаскивал из тростниковой корзинки какую-нибудь настойку или просто сушеные листья, тщательно размельченные, тут же смешивал их с медом, водой или вином и нередко помогал больным. Как только он осмотрел девочку, он решил, что у нее болезнь печени, и дал ей целебную настойку. Монахи постлали циновку и уложили Сфрагис в тени ветвистых шелковиц. Тем временем привратник сообщил, что в храме начинается богослужение и гости могут посетить храм.