Каре для саксофона

«Поезд Москва-Ницца отправляется с третьего пути»

Едва солнце коснулось ресниц, она, щурясь, приоткрыла глаза. В большой комнате на диване раскрытый футляр с саксофоном придавил афишу, на которой читалось «…Милан». На полу ведро с цветами и стул с небрежно брошенным платьем просились на картину художника-акварелиста. Утопая в лучах утреннего света, она поднялась с постели и подошла к окну. Из него были видны переулок, кофейня, автобусная остановка, дворник вяло гонял метлу, знакомый драный кот шмыгнул в подворотню. Всё такое простое, обыденное. Значит, ничего особенного не произошло? Всё как всегда?

Взгляд упал на туалетный столик. Там рядом с белым планшетом лежал билет на поезд. Неожиданное очень выгодное предложение подзаработать и где!.. Сегодня! Наконец-то! Предчувствие чего-то необычного вошло с запахом духов и кофе. Она встряхнула светло-русые волосы и, весело напевая, закружилась в водовороте дел и забот.

Ева прыгнула в четвёртый вагон за минуту до отправления поезда. «Домчаться» до Ниццы предстояло за 1 день 23 часа 16 минут. Это следовало сделать в третьем купе. Она с удивлением обнаружила, что поедет не одна как планировал спонсор, там уже расположилась семейная пара. Когда багаж занял предназначенное для него место, состоялось знакомство с попутчиками. Обоим было где-то за тридцать, довольно стройная симпатичная женщина — крашеная блондинка Людмила, которая была на голову выше мужа, и Эдуард — коротко стриженный небольшого роста живчик, едва удерживающий себя в купе. Выяснилось, что они едут в Брест к родственникам забирать пятилетнего закормленного, зацелованного сынишку, чтобы вернуть в Ковровский детсад. А прапорщик Эдик сразу пойдёт зарабатывать на южную поездку будущим летом. Во второй класс поезда, путь которого проходит по территориям шести стран Европы, попали случайно, Люда впервые покупала билеты через интернет.

После вынужденного обмена информацией вновь прибывшая пассажирка планировала уединиться на второй полке и через наушники утонуть в джазе, но не получилось.

— А вы в Ниццу на заработки?.. Скрипачка?! Я сразу поняла… — Людмила говорила быстро со знанием дела, наблюдая, как Ева впихивает футляр с саксофоном в верхний багажный отсек.

— А может она к мужу едет? — вставил Эдик, явно провоцируя жену.

— Ты думай, что мелешь! У меня глаз-алмаз, не замужем она! С Москвы…

— Точно! — успела вставить слово «предмет обсуждения», поняв, что много говорить не придётся, так как за неё всё расскажут соседи.

— А я свою с ребёнком взял! Дочка ещё у нас тринадцати лет! С тёткой осталась, учится плохо…

— Взял он меня! — Люда деловито выгружала на стол съестные припасы. — Да, я замужем ещё была! Пристал как банный лист, проходу не давал, наплёл, что за границей служил и опять поедет. Ну, я своего алкаша и выставила, а этот тут же с цветами и тушёнкой припёрся. Оставила тебя, пожалела «два вершка»! — она махнула рукой.

Стук по вагонному пластику прервал содержательный разговор, дверь купе отъехала в сторону и, не дожидаясь разрешения войти, в тесное пространство ввалился плотный закаленный жизнью дядька лет пятидесяти.

— Слушай, — он протянул руку для пожатия Эдику, — дай закурить. Свои сунул куда-то.

— Ты кто? — Эдик втянул мужчину в купе. — Садись, обойдёмся без церемоний.

— Антон, в соседнем едем, — просто представился и припал к руке Евы.

— Понравилась?!

— А то, супер!

— А я Людочку как в Коврове увидел, понял всё, моя! У неё же руки золотые! На огороде арбуз даже вырастила! Ни у кого нет, а у неё…

В узком рукаве коридора: «Сергей», — кивнул всем среднего роста мужчина с фигурой, которая свидетельствовала о регулярном посещении тренажерного зала. Его взгляд быстро перебрал лица в купе, и новые попутчики переместились в тамбур.

— Вот я и говорю, — жена прапорщика по-своему отреагировала на безучастную к мужскому вниманию Еву, — могла бы выйти за другого, так этот не дал! Что первый был «гэ», что второй… Но как говорится, хоть и гэ, а своё родное…

Она рассуждала обыденно, деловито, как о неоспоримом факте, на правду и обижаться-то бессмысленно. Благоверный же пропускал всё мимо ушей, так и норовя удрать из купе.

— Сейчас начнёт болтаться по вагонам… К женщинам смотри не приставай! С поезда снимут тебя дурака, здесь в Европу едут. Всё равно красивее меня никто не позарится!

— Я за чаем, — вот и осуществил свою мечту Эдуард.

С тех пор сосед появлялся периодически, снабжая купе напитками, едой и разовыми средствами личной гигиены, оправдывая своё военное происхождение — «прапорщик».

Поезд час за часом отбивал свой привычный железнодорожный ритм. Альт и компактная дорожная сумка плавно покачивались почти под потолком в небольшой багажной нише.

В четыре часа пополудни, замученная подробными рассказами о бурной семейной жизни, Ева по совету крепкого попутчика Сергея, чтобы приподнять рейтинг наземного транспорта перед воздушным, торопливо покинула купе и направилась в вагон-ресторан.

За единственный свободный столик на четыре персоны у большого окна светло-русая евро-пассажирка с выразительными зелеными глазами присела под любопытные взгляды немногочисленных соотечественников и иностранцев. Когда куриная грудка в апельсиновом маринаде с запечённой грушей и Шардоне уже стояли на красной сервировочной салфетке, более того лакомый кусочек птицы был готов отправиться по назначению, над ухом прозвучало:

— Не возражаешь? — и напротив приземлился уверенный худощавый мужчина средних лет с бородкой-эспаньолкой.

— А мы на ты? Не припомню.

— Знакомы, знакомы. Фестиваль в Муроме три года назад…

Ева пролистала воспоминания провинциальных гастролей трёхлетней давности. Единственное, что осталось именно от той поездки, так это водитель автокара. Откровенный неврастеник вёл машину рывками. Когда авто резко срывалась с места, пассажирам казалось, что они вот-вот вылетят на креслах в задние двери и по инерции, планируя, проследуют за транспортным средством. А после неожиданного торможения у большого рекламного щита, на котором крупным шрифтом вещалось «Небо для всех одно!» и чуть ниже подпись рекламодателя «Агентство ритуальных услуг», пассажиры-музыканты, вдавившись впереди стоящие кресла, вдруг стали молиться всем богам сразу… Точно! Там сидел этот, как его… Бороды не было!

— Помню, фестиваль народной музыки… Я с саксофоном и контрабасист — чуждые элементы под лён, лапти, балалайки… — и кусочек курочки все же лег на язык.

Кстати, «бородка» заплатил только толстяку с контрабасом. Да и то после слов: «Тогда тащи сам, гад!», когда тощий продюсер был придавлен внушительным инструментом.

— Слушай, у меня хороший проект выгорает в Ницце, ты в него вписываешься идеально… — эспаньолка заходила вверх-вниз.

— Я бесплатно больше не работаю, — глоток Шардоне уравновесил лёгкое раздражение от никчёмного диалога.

Уговоры продолжались до последней капли. Собеседнику доставили на белом большом блюде эскалоп. А за окном проплывали живописные пейзажи под теперь уже монолог «бородки», обещавшего ещё и золотые горы. Ева щёлкнула по экрану айфона, вот уже сорок минут она откровенно пропускала болтовню о насильственном трудоустройстве, и реакции ноль: «Зануда!»

Двери вагона-ресторана распахнулись, и в поиске, куда бросить своё бренное тело, возник попутчик из соседнего купе — Антон.

— Пристаёт? Может помочь изменить имидж, нанести, так сказать, естественный макияж в область глаз? — он занял место рядом с мнимым продюсером, хлопнув твёрдой рукой с часами швейцарской марки Richard Mille по плечу «бородки-эспаньолки».

— Да, не стоит. Случайная встреча со старым знакомым.

И со словами: «Тогда давай, друг, жахнем виски за твоего цирюльника и мою одноразовую бритву!», — Антон сделал заказ в 87 евро, чем вызвал глубокое уважение сотрапезника и желание общаться. После пары мужских стопок Ева ретировалась под обещание «нового спонсора», что контракт они обсудят позже.

— Я позвоню! — и «бородка» лихо нащёлкал в память смартфона произвольно названный Евой номер.

Кокетливо хихикая, Людмила отложила газету с крупным заголовком «Знаменитые кражи алмазов…», едва «скрипачка» вернулась в родное купе. С попутчиком Сергеем явно не было скучно.

— Представляешь, мой опять!..

Как говорила Люда, у Эдика был «ёрш» в одном месте. К обеду его знал почти весь поезд: где-то успел повздорить с денежным белорусом, а потом с ним же опрокинул по стопочке коньячку, где-то закатил скандал проводнице и тут же загладил конфликт, прихватив парочку пакетиков чая. И, наконец, на остановке в Минске «звезда» ворвался собственной персоной:

— Людочка, открывай окно! — и сам опустил раму в узком вагонном коридорчике. — Клава, Клава! — крикнул он. — Картошечки горячей сделай!

— Щас, до Нюрки добегу и вернусь! Не закрывай! — донёсся с перрона удаляющийся женский голос.

На платформе как обычно перед отправлением была лёгкая суета, Антон и Сергей из соседнего купе заинтересованно беседовали, затягиваясь содержимым новой пачки. Вдоль вагона медленно проследовал люксовский пассажир в дорогом тёмно-коричневом костюме и с тростью. Мужчина лет шестидесяти в сопровождении одинаковых денди приостановился у проводницы и, узнав, что это вагон второго класса, проследовал дальше.

— Смотри! — Эдик кивнул Еве. — Во как надо жить! Идёшь, а за тобой чемоданы возят…

— Какие чемоданы? Скорее всего он налегке… Зачем ему багаж?

После «поезд № 17 отправляется через 5 минут» немногочисленный людской поток совсем иссяк, и знакомые пассажиры заполнили рукав коридора, чтобы разойтись по купе.

Неожиданно для шустрого соседа вагон вздрогнул и медленно тронулся. Эдик засуетился под удивлённый взгляд Антона, выхватил из рук жены сотку и вдруг улькнулся в узкий проём окна, при этом крикнув:

— Тоха, держи! — мужчина едва успел схватить попутчика за ноги.

За окном, перепрыгивая через чемоданы и сумки, словно кенийский бегун Эзекьель Кембой, неслась Клава с полиэтиленовым мешочком картошки, от которого шёл пар. Вдруг поезд резко затормозил, и рама поползла вверх, пережав ноги «гимнасту» Эдику, Люда тут же самоотверженно повисла на ней, спасая свой будущий отпуск.

— Ой, Клава, давай быстрей! — и горячий гарнир лёг в протянутую мужскую ладонь. — А-а-а-а-а! — раздалось на весь перрон.

— Эдуард Сергеевич! Зачем вы так?! Меня ж уволят! — подскочила, причитая, проводница и тоже ухватила за штанину беспокойного пассажира.

Клава ещё гонялась за заработанной соткой, сбиваемой с асфальта ветром, а Эдуард Сергеевич весь потный от перенапряжения уже лежал на нижней полке, причитая:

— Надо же, чуть не умер! Всё для тебя, Людочка!

Через час прапорщик был уже в строю и опять исчез в темноте тамбура, а появился часа через три, когда его Людмила собирала вещи, чтобы в полночь навсегда покинуть поезд евро класса.

В проёме двери периодически «тело»-портировался из первого класса во второй бородатый «работодатель», но Ева в наушниках, поджав ноги, сидела на нижней полке у окна, и доступ к ней был перекрыт суетливыми соседями.

— А что здесь этот крутится? Дай-ка сумку-то сюда… — Эдик отстранил от входа в купе жену.

— Да, нужна ему твоя сумка! К Еве дорожку топчет. Все вы только за порог и сразу холостые…

— Эх, Ева! — хохотнул, потрясся указательным пальцем, Эдуард Сергеевич. — Что-то не нравится он мне. В армии, дать пить, не служил, бородёнка смешная как у козла… Ха-ха! Его бы нашим дембелям… С тазом воды сто приседаний…

— Молчи уж, мачо! Мужчина модный с деньгами — следит за собой…

Ева взглядом мельком зацепила бланк договора в руках «бородки-эспаньолки»: «Да, он сумасшедший!»

Поезд подъезжал к станции «Брест-Центральный», чтобы поменять колею и не только…

Пассажиры стояли гуськом друг за другом, ожидая, когда проводница откроет двери, и вдруг какое-то движение за спиной привлекло Еву: аккуратно оттесняя других, к ней пробирался «работодатель».

— Соседи, выходят? Я к тебе перееду после таможни. Всё обсудим… — показал ручкой на бумаги он.

Ева вдруг как-то занервничала: «Надоел!», — и сильно обхватила ладонью запястье Эдика, что тот даже обернулся.

— Ты так заботился обо мне, — вполголоса проговорила она ему. — Услуга за услугу! Видишь, тот… с бородкой? — Эдик кивнул в ответ. — Он очень не корректно отзывался о Людочкиных бёдрах. Я бы сказала, это звучало довольно пошло… И даже выпросил номер телефона у твоей жены… Но, тссс!

Шустрый Эдик отреагировал молниеносно: пихнув сумку супруге и крикнув «Посторонись!», он, за что-то зацепившись, раскачался на руках и приземлился ногами в грудь ничего непонимающего «обидчика», сбив его на коврик вагона со словами: «Так вот зачем ты, хмырь, в купе лез!» Завязалась потасовка.

— Что вы себе позволяете! — отбивался «бородка-эспаньолка», когда прапорщик тряс его за грудки. — Мне нужно пройти!

— Я вас маньяков издалека чую! Людочка! — орал Эдик. — Иди сюда! Он сейчас прощение просить будет! Вот тебе моя жена, вот!.. — совал он кукиш в нос возмущенному пассажиру.

Ревностная разборка, как торнадо, засасывала мирных граждан, желающих выйти. Ева оказалась в эпицентре и решила воспользоваться интересным маленьким гаджетом. Этот предмет пару раз уже выручал в щекотливых ситуациях и всегда был при ней. Она надавила в кармане на кнопку. Сильный пронзительный женский крик, от которого хочется выброситься из окна, удавиться, прыгнуть в пропасть, пронёсся смерчем по барабанным перепонкам наполняющих вагон смертных. Народ, не найдя источник sos, рванул к выходу, зажав в мёртвой петле потасовщиков и Люду с сумками. Накачанный сосед Сергей, среагировавший на истошный вопль и на ругань с явным лидерством знакомых интонаций соседа-прапорщика и оценив, что к чему, вытянул Еву из воронки, прорывающейся к выходу толпы, приняв на себя её недовольство.

На перроне оба активных участника драки попали в бдительные руки правоохранительных органов. Правда, Эдик был тут же отбит встречающими родственниками с проснувшимся ребёнком на руках, зарыдавшим «Папа, папочка!», и под уверенные заявления пассажирок из другого вагона в его полной невиновности. У «бородки» такой группы поддержки не оказалось, и его с вещами этапировали с поезда.

— Не беспокойтесь, как только выяснится, что у вас нет проблем с законом, мы вас отправим следующим евро поездом к пункту назначения. — Без эмоций изрёк белорусский милиционер.

— Но этот поезд курсирует раз в неделю! Следующий будет только в четверг! У меня встреча!

— А вы думаете, российские коллеги подтвердят вашу честность быстрее? Проходите, гражданин, разберёмся!

«Продюсер» бросил прощальный взгляд через вагонное стекло Еве. «C» est la vie», — пожала она плечами.

— За что его? — спросила проводница у строгой дамы в хай-тековских очках.

— Ясно за что, за маниакальную склонность к замужним женщинам! Если бы не Эдуард Сергеевич, он мог бы напасть на меня этой ночью, — вздохнули тяжело «очки».

С перрона зашли сотрудники брестской таможни, быстро собрали и тут же вернули паспорта. Затем около двух часов поезд простоял в депо — меняли колёсные пары.

На польской стороне в вагон тоже вошли таможенники, наполнив пространство голосами и суетой. Молодой польский офицер бесцеремонно открыл дверь в купе Евы.

— Оружие, контрабанда, наркотики, документы, пожалуйста, — увидев молодую красивую девушку, улыбнулся и заученно произнес он.

— Только паспорт и билет, — протянула документы пассажирка.

— Вещи к досмотру, — продолжил офицер, листая паспорт и отвлекаясь на совершенство женского тела, слегка обнажённого поползшей вверх майкой при извлечении багажа из верхнего отсека.

— Вы музыкант? Откройте, — его внимание привлек закрытый футляр с инструментом.

— Да, — щелкая замками, спокойно ответила хозяйка саксофона. Таможенник лениво оглядел инструмент:

— Какой он все-таки красивый… Выставочный? Антикварный?

— Нет, концертный рабочий Альт.

— Сыграйте, — таможенник то ли сомневался, то ли шутил, разглядывая сверкающий раструб.

— Нет проблем, — улыбнулась Ева и быстро с помощью лигатуры прикрепила трость к мундштуку.

Короткий отрывок известной мелодии легко закружился в маленьком пространстве купе, выпорхнул в ночной вагон, открывая притворенные двери и растворился. Правда, профессиональный слух исполнительницы всё же ощутил легкую дисгармонию звучания.

— Браво, жаль очень мало времени, — весело отреагировал таможенник, возвращая паспорт и покидая купе.

Наконец, шум стих, и поезд не спеша тронулся дальше.

Утром примерно в десять часов в купе, опираясь на трость, вошёл Олег Петрович и сел напротив. Набалдашник трости с головой льва, отшлифованный временем, гордо взирал на Еву вместе с мягким взглядом хозяина.

— Ты очень талантлива. Я всегда нахожусь под впечатлением от твоего блюза…

— Спасибо за вашу эмоциональную отзывчивость. Мягкий бархатный блюз — это состояние души! — искренняя «улыбающаяся» радость вдруг вырвалась наружу, не желая прятаться и скромно отсиживаться в музыкальном сердце.

Рука старика скользнула во внутренний карман безупречного тёмно-коричневого костюма. Он слегка наклонился к Еве и вложил что-то в её ладонь.

— Ты умница! — старик встал. — Носи постоянно. Увидимся.

А затем толкнул тростью дверь и поспешно вышел.

Лишь теперь Ева разжала пальцы, на ладони дарило блеск кольцо с большим зелёным камнем, через прозрачные грани которого просматривалась корона, словно скопированная с рыцарского шлема или щита. Для её пальчика украшение было чуть великовато, но смотрелось стильно: «Интересно, это плата за mini-концерт перед таможенником или за аренду инструмента нынешней ночью и установку mini-камеры? Какая разница! Прислушаюсь к внутреннему голосу — «не париться». Хороший выход, когда покидать вагон ещё рано, а возвращать «гонорар» уже поздно» — она покрутила подарок и надела на средний палец левой руки. В наушниках вторил голосу разума Фредди Меркьюри «…хочу вырваться на свободу».

Ева всё же проверила Альт, не пострадал ли звук. Её тонкий слух фальши не уловил.

Видеокамеру Ева сразу даже взглядом не зацепила, настолько та была миниатюрна, лишь проведя пальцами по корпусу саксофона, смогла определить её расположение над сложной системой клапанов, имитирующей ещё один из них. Мастерски выполненный фальшклапан вероятно был негласным пунктом договора, который она ещё и в глаза-то не видела. Что ж за обещанную ей сумму и ради выступлений перед европейской публикой, она готова принять «реконструкцию» Альта.

Далее Ева ехала одна. Купе было полностью оплачено до Ниццы. Соседи, Антон и Сергей, словно ошпаренные выскочили из вагона в чешском Бржецлаве, не доехав до места назначения.

Время тянулось медленно, предстояло ещё почти сутки провести в вагоне. Ева взялась бы репетировать, прорабатывая сложные в исполнении музыкальные фрагменты, но в сложившихся обстоятельствах это было исключено.

Отвела душу, поболтала по телефону с подружкой Юлькой, которая уже два года жила заграницей.

— Привет! Не виделись-то сколько! Всё из-за твоей Америки! Не может быть, мы с тобой в Монте-Карло?!

Насмешливый голос в трубке уверенно согласился: «Я тоже скучаю по волынке».

— Но-но! Это француз Сельмер Марк VI, мой любимый Альт! Прошу не путать с шотландским деревенским пузырём!

В пути ничего примечательного не происходило, кроме наличия странного субъекта, наблюдавшего за ней на остановках. Однажды этот тип даже заглянул к ней в купе, задержал взгляд на кольце и почтительно поздоровался. «Определённо кольцо начинает магически действовать на плотно сложенных мужчин, впрочем, и на меня тоже!» — подумала Ева, рассматривая чистый изумруд яркого глубокого зелёного цвета.

Поезд весело стучал колёсами, вагон мерно покачивало, от чего ложка в стакане позванивала, наполняя типичным дорожным сопровождением купе. За окном спускался сумрак, и лишь мелькающие время от времени фонари мешали накрыть окно тьмой.

Завтра Ницца!