Карл Маркс и большие данные

Известные концепции противостояния революции Больших Данных

Отказаться от технологий и остановить революцию. Такая идея часто присуща многим традиционным и околорелигиозным движениям и сектам. Все они предлагают отказаться от технологий (начиная с запрета использования чипов и мобильных телефонов для своих членов, заканчивая уходом в необитаемые леса) в пользу сохранения традиционно сложившегося развития общества. На наш взгляд, это тупиковый путь: остановить прогресс невозможно, а потеря благ прогресса не менее катастрофична. Например, одна оцифровка медицинских карточек могла бы спасать сотни тысяч жизней ежегодно, а датификация параметров организма поможет решить огромное количество врожденных проблем со здоровьем. Революция больших данных открывает новые возможности для человечества, и отказываться от них не просто глупо, а преступно— поскольку противоречит принципам гуманизма. Главное, это попросту бесполезно по причине характера революции больших данных: отсутствующие ввиду подобной «забастовки» данные небольшой группы людей можно смоделировать, дополняя остальной объем данных. В конечном счете подобный протест работает в пользу информационного капитала, поскольку способствует уходу определенной части наиболее активных и критически настроенных членов общества от конструктивного противостояния капиталистической глобализации, разделяет общество на «использующих и не использующих современные технологии», позволяя информационному капиталу проводить свою политику, испытывая меньшее сопротивление.

Отсутствие данных о незначительной части общества никак не тормозит революцию, зато представляет ее противников в не лучшем свете и способствует расширению окна Овертона. В самом деле, если вы не хотите отдавать свои данные корпорациям — получайте ИТ-образование, используйте открытое ПО, специальные методы шифрования (хотя это временная мера) и т.д., как это делают пиратские партии и члены анонимного интернационала. В целом, отказ от технологий это реакционный путь, который исторически обречен на провал.

Изоляционизм. Отказ от технологий в чем-то идейно близок с антиглобалистическими изоляционистскими концепциями, которые свойственны националистическим и разного рода консервативным движениям: они заключаются в «уходе от глобализации», предложении всему государству и обществу абстрагироваться от происходящих в мире событий и развиваться собственным, самобытным путем. Не ставя задачу снятия коренных общественных противоречий капитализма, такая политика в любом случае работает на удовлетворение потребностей капитала, так называемой «национальной элиты». Рассматривая описанные проблемы и опасности информационной революции в контексте происходящей капиталистической глобализации с изоляционистских позиций, логичным видится вывод о необходимости ограничения развития технологий. Менее радикальный подход консервативных движений к происходящей глобализации предполагает создание того же информационного концлагеря, но в отдельно взятой стране со своей информационной элитой, обособленного от всего остального мира. Эталонным примером политики изоляционизма часто указывают современный Китай, политические действия правящего класса которого имеют ярко выраженное стремление к ослаблению роли глобальных информационных корпораций и усилению датификации со стороны подконтрольных ей региональных компаний. Впрочем, нужно оговориться, что в Китае частная собственность находится под контролем государства и номенклатуры, потому его политика противоречива и не столь однозначна, а делать выводы о ее прогрессивности или реакционности касательно начавшейся революции пока еще рано.

Стремление к изоляционизму данных особенно явно наблюдается также и в современной России, чьи информационные компании открыто предлагают перекладывать расходы, связанные с принятием регулирующих законов, на иностранных представителей информационного капитала, таким образом лоббируя интересы национального капитала в вопросах сбора больших данных¹⁰⁴.

Пиратский интернационал. Гораздо интересней и современней выглядит позиция пиратских партий (программа рассмотрена на примере Российской пиратской партии, входящей в Пиратский Интернационал). Они выступают за максимальное упрощение законов об авторских правах, закрепление использования открытого ПО на государственном уровне, свободный обмен информацией и жесткую защиту персональных данных. Прочтение программы создает впечатление, что пиратская партия является весьма прогрессивной организацией, с одной стороны, они выступают за скорейшее развитие технологий, с другой — за ограничение влияния информационного капитала, разворот революции в пользу общества. Однако в программе заложены существенные противоречия, разберемся в них подробнее.

Демонтаж государства. Пиратская партия в перспективе выступает за ликвидацию государств в их нынешнем виде, построение вместо не соответствующей времени вертикальной структуры горизонтальной, работающей на новых принципах. Что само по себе в исторической перспективе и с марксистской точки зрения является правильным и неизбежным. Вместе с тем нужно понимать, что современные государства ввиду своей реакционной сущности являются противовесом власти информационного капитала, т.е. в конкретной исторической ситуации демонтаж государств и старых общественных институтов без выстраивания новых сыграет на руку информационным корпорациям и сделает их власть, по сути, безграничной. Что же они имеют в виду, можно понять, изучив всю программу целиком.

Свободный обмен информацией и защита персональных данных: «Информация не является чьей-то индивидуальной собственностью, однажды обнародованная, она становится достоянием всего общества», — написано в программе партии. Несколькими абзацами ниже: «Сбор информации о гражданине допустим лишь по решению суда и только в отношении лиц, которые обоснованно подозреваются в совершении преступлений. Мы считаем, что защита персональных данных должна быть одной из основных целей государства» (которое они притом собираются демонтировать).

«Наша цель — создание и внедрение системы распространения информации, которая <...> ограничивает возможности манипуляций и нарушений в информационной сфере, монопольному доминированию в угоду частным коммерческим интересам».

Законы о защите персональных данных — реакция старого мира на экспансию информационного капитала. Основной целью такие законы декларируют защиту личности (а вместе с ней и традиционных форм капитала, старого уклада жизни). Вместе с тем в эпоху больших данных понятия личного пространства и персональных данных переживают существенную трансформацию. Это связано с тем, что обладание большим объемом данных позволяет воспроизводить отсутствующие данные. Большие данные делают анонимность математически невозможной. Уже сегодня почти каждое действие в Интернете может быть использовано для идентификации и профилирования. Современные системы анализа больших данных позволяют установить уникальный профиль человека без слежки, а просто путем анализа его перемещений по координатам телефона и картинке с общедоступных камер наружного наблюдения, а также с помощью анализа интернет-трафика. Например, американская компания Acxiom уже накопила базу данных по 1500 классификаторам на 500 миллионов пользователей со всего мира. Такие компании еще 5 лет назад были способны автоматически предсказывать местонахождение пользователей, анализируя архивные GPS-метки. Даже по старым экспериментальным данным их точность составляет 80% в течение 80 недель¹⁰⁵. В исторической перспективе персональные данные отдельного человека, какими бы законами они не были защищены, откроются для владельцев больших данных. Закон о персональных данных (не говоря о невозможности его реализации и контроля) теоретически может кратковременно усложнить доступ к большим данным для информационного капитала. Но позже, когда корпорации преодолеют определенную черту объема хранимой и обрабатываемой информации, перестанет работать. Кроме того, с усилением роли информационного капитала в управлении государствами и лоббировании законов уже сегодня защита персональных данных становится на службу зарождающихся монополий информационных корпораций, препятствуя доступу к получению информации новыми участниками рынка, не обладающими имеющимися объемами данных для создания передового товара.

Уход от классовых вопросов и вопросов собственности. Главная причина противоречий программы пиратских партий — непонимание (игнорирование или отсутствие необходимой диалектики) вопросов собственности и вытекающие из этого проблемы. В принципах партии записан принцип аполитичности: «Наше движение не преследует иных политических целей, кроме заявленных, и в отношении прочих вопросов сохраняет полный нейтралитет». В итоге это приводит к идеологическому размыванию содержания позиций партии. Она как бы зависла между альтерглобализмом и либертарианством. Про либертарианство это, кстати, не шутка — к примеру, в Москве можно встретить представителя либертарианской и одновременно пиратской партии. Никаких противоречий, связанных с тем, что либеральная концепция в глобальном смысле предполагает подчинение государства законам рынка и даже его ликвидацию — по сути, капитуляцию общества перед крупным капиталом, — партийцы не видят. Пиратская партия сегодня — это своеобразная партия «кухонных Окуджав XXI века», любящих поболтать на интернет-кухне правильные вещи о прогрессе и свободе, а в реальности они отстраняются от вопросов собственности и направляют общественное мнение в русло, играющее на руку крупному информационному капиталу, который их же руками загонит общество в информационный концлагерь.

Отсутствие внятной идеологии пиратских партий уже сыграло свою роль. В начале десятых годов нашего века во многих странах Европы пиратские партии получили значительную поддержку на выборах (9% в 2011 году в Германии, 12% в Швеции, Исландия— 14%). Однако, как только на передний план вышли социальные и национальные вопросы, вся поддержка этой новообразованной «третьей силы» моментально сдулась (менее 1% в 2017 году в Германии и Швеции). Единственная страна, где пиратская партия более-менее сохранила позиции, — это Исландия, хоть процент набранных голосов и упал до 9%. Также, проанализировав, например, гугл-тренды, можно отметить определенный интерес интернет-пользователей России и мира к пиратским партиям в 2010-2013 годах, который к настоящему моменту практически сошел на нет. Пиратской партией в России сегодня интересуются немногим больше, чем пиццерией в Южном Бутово.

Утратила ли актуальность повестка пиратских партий? Нет, вопросы информации и ее владения встают все острее, но партии оказались не способны дать ответ на классовые противоречия, возникшие в связи с кризисом и миграцией, перестали быть интересны обществу, став политическими маргиналами. Им не удалось дать обществу политическую программу, в полной мере отвечающую вызовам времени, представив реальную альтернативу, а не лавируя между государствами и информационным капиталом. В более спокойные времена их рейтинг может опять возрасти на какой-то период, но партия, не имеющая идеологии, не сможет претендовать на получение власти и тем более составить какую-либо угрозу мировым информационным корпорациям. Вместе с тем, несмотря на описанные противоречия, пиратская партия на деле является прогрессивной организацией, на что явно указывают программные пункты, посвященные копирайту и авторскому праву, объясняющие необходимость девальвации права собственности на информацию, однако прямо не заявляющие об этом.

Концепция защиты личности. Ее можно назвать официальным ответом вызовам революции со стороны развитых стран. Наиболее полно она отражается в законодательных актах Европейского союза, в частности, в Общем регламенте по защите данных (General Data Protection Regulation; GDPR), действующем с мая 2018 года. В целом она ставит задачу защитить индивида и личные свободы от воздействия со стороны владельца больших данных— государств и информационных корпораций. В устанавливаемых законах вводится серьезная материальная ответственность корпораций в случае утечки персональных данных или возможности деанонимизации отдельного пользователя по данным, выложенным компанией в открытый доступ. Пользователь должен иметь возможность по самостоятельному запросу легко стереть информацию о себе, которую он ранее предоставил распорядителю данных. Подписывая различные соглашения на сайтах и в приложениях, пользователь должен ясно понимать, как и для чего будут использоваться его данные. В целом подобная концепция преобладает и у идеологов информационных корпораций: «защитить индивидуальную свободу— главную ценность либерализма».

Вместе с тем у данного подхода есть несколько фундаментальных проблем. Во-первых, подобный подход не в состоянии по-настоящему защитить персональные данные от мошенников и террористов, борьба с которыми ставится как одна из основных целей, поскольку злоумышленники, как правило, обладают большей компетенцией, чем простые пользователи. Во-вторых, в наши дни анализ даже «небольших больших данных» пользователей с легкостью деанонимизирует личность любого пользователя, что делает анонимность физически невозможной. А это значит, что все данные в любом случае должны оставаться у информационных корпораций, чтобы только они могли единолично следить и управлять обществом,— ведь если предоставить доступ к большим данным каждому, то анонимной и персональной информации уже не останется. В этом смысле описываемый подход играет на руку информационному капиталу, сращивает его с государством: если нельзя предоставлять каждому человеку доступ ко всем накопленным большим данным во избежание утечки персональной информации, то привилегия хранения, обработки и полного использования данных остается за корпорациями или государствами. Что же касается удаления данных по запросу, то факт удаления данных никак нельзя проконтролировать, а главное — зачастую и осуществить. Любые данные, отправляемые от клиента к серверу, проходят целую цепочку посредников, а шифрование, напомним, исторически лишь временная преграда. Не говоря уже о том, что если данные однажды были выложены пользователем в открытый доступ, то они навечно сохраняются в виде различных копий. Кроме того, процедура удаления данных о пользователе формально представляет из себя анонимизацию полученных от него данных, чтобы они больше не являлись персональными, и ничего не мешает при помощи анализа данных деанонимизировать их обратно. Короче говоря, подобные законы лишь формально сохраняют права пользователей, а в реальности консервируют сложившийся порядок вещей, способствуют отчуждению пользователей от данных, закрепляют право информационных корпораций на фактическое владение данными.

Развитые государства и их ставшие теперь реакционными капиталистические институты не могут дать адекватный ответ революции больших данных. На наших глазах происходит легитимизация отношений между производителем данных (пользователем) и их владельцем (информационной корпорацией). Правила и ограничения, которые могли бы работать по отношению к любым другим, более ранним производственным отношениям, в период революции больших данных работать не будут. Поэтому без принципиального изменения подхода к современным данным и информации государства исторически обречены подчиниться информационному капиталу.

Другим вариантом ответа на вызовы революции со стороны западных демократий можно считать концепцию кейнсианства, заключающуюся в сдерживании монополизации рынков и уменьшении неравенства путем налогового регулирования. Наиболее ярким представителем кейнсианства является уже упоминаемый лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц. Он призывает комплексно изменять правила антимонопольного законодательства, ограничивать информационные корпорации, публично обсуждать и искать выход из грозящего кризиса. По мнению Стиглица, для сдерживания информационных корпораций от монополизации экономики будет недостаточно простого перераспределения капитала или введения безусловного дохода. Экономист считает необходимым действовать комплексно, повышать налоги, менять законодательство об авторском праве, выстраивать систему противодействия монополиям. Несмотря на то, что нобелевский лауреат в полной мере сам пока не знает, каким образом контролировать информационный капитал, а лишь призывает к дискуссии, нужно снова отметить, что те методы (в данном случае кейнсианство), которые работали в ХХ веке, уже в период глобализма утратили в полной мере свою эффективность (чему посвящены работы того же Стиглица), а в эпоху больших данных совсем перестают работать. Действия правительств Стиглиц называет неадекватными реальности.

Паул Мейсон в своей известной книге «Посткапитализм: инструкция к будущему» подробно рассматривает складывающиеся входе цифровой революции конфликты (опираясь в том числе на работы Маркса) и также приходит к выводу, что цифровая революция обостряет противоречия между общественным характером информации и ее капиталистическим применением. Их разрешение в конечном счете может стать концом капитализма, его корневой трансформации, горизонтализации общественных отношений: «Главным противоречием в современном капитализме является возможность свободного, богатого производства товаров со стороны общества, а также система монополий, банков и правительств, пытающихся сохранить контроль над властью и информацией. То есть все пронизано борьбой между сетью и иерархией»¹⁰⁶. В конце книги Мейсон, в рамках сложившейся традиции, также приходит к выводу о необходимости изменения государственной политики, переориентировании ее на принятие решений с использованием больших данных, введении безусловного базового дохода, социализации финансовой системы. Критику подобного «социал-демократического» подхода к решению проблемы мы подробно дадим в последней главе.

Несмотря на то, что идеология многократно упоминаемого нами Алекса Пентленда в целом лежит в рамках концепции защиты личности, он исключительно точно описывает складывающиеся в обществе противоречия по вопросу владения информацией, особенно обостряющиеся в эпоху больших данных: «Итак, мы оказываемся в ситуации, где ребята с самыми большими компьютерами могут, в общем-то, отслеживать все, что мы делаем и куда ходим, что создает опасность формирования диктатуры. Корпорации и органы власти располагают техническими возможностями, намного превосходящими те, что доступны простым гражданам, и этот дисбаланс стремительно превращается в крупный источник социального неравенства»¹⁰⁷. Путем к более честному и органичному миру автор справедливо называет необходимость частичного обобществления данных, чтобы, оставляя персональные данные закрытыми и используя специальные механизмы, пользоваться преимуществами больших данных. Сам автор неоднократно отмечает, что реальной анонимизации можно достичь лишь путем серьезного ограничения данных, что приводит к снижению их объемов и эффективности извлекаемой информации. На наш взгляд, подобный подход к большим данным является достаточно прогрессивным и актуальным, однако может являться лишь временной мерой, одним из шагов к полному обобществлению данных. На наш взгляд, главным фактором, также игнорируемым автором, является классовая сущность противоречия между общественной информацией и ее закрытой капиталистической формой применения.

Марксистский подход. Карл Маркс в своем «Фрагменте о машинах» и многие ученые-марксисты неоднократно рассматривали проблему информации в системе производства и возникающих из этого общественных противоречий. Пиратские партии далеко не первыми затронули вопрос о частной собственности на информацию и вынесли его на общественное обсуждение через политическую программу. В новое время одним из первых осознавших и громко на программном уровне заявивших о данной проблеме стало движение выступающих за альтернативную основу глобализации. Всемирный социальный форум, объединяющий в разные годы тысячи и десятки тысяч общественных социальных организаций и левых партий, в 2002 принял первую Хартию общественных движений. Отдельным подпунктом Хартии отмечается: «[Мы боремся] за право на информацию». Несмотря на то, что указанному праву уделено всего лишь четыре слова, многие философы и идеологи нынешнего альтерглобализма, особенно стоящие на марксистских позициях, начиная еще с середины ХХ века раскрывали в своих работах необходимость обобществления информации. Как правило, она рассматривается ими в контексте научно-технической революции как результат научной деятельности, а знания — как результат обработки информации. Так, известный марксист-альтерглобалист Александр Бузгалин пишет: «Знания и информация станут бесплатными (как бесплатны сегодня теорема Пифагора или романы Толстого)»¹⁰⁸. В этом смысле сегодняшняя революция идет дальше, обостряя проблему частной собственности на информацию, включая в проблемное поле постоянно создаваемые людьми большие данные. Условной теоремой Пифагора времен революции больших данных могут являться, например, база данных о поисковых запросах пользователей Интернета. Обобществление такой информации позволит создать и открыть для общества не меньше, чем теорема Пифагора дала нашим предкам. Несмотря на то, что сегодня корпорации предоставляют в открытый доступ всем желающим только лишь скудные выжимки информации из поисковых запросов пользователей, а не сами данные, анализируя и сопоставляя корреляции количества обезличенных поисковых запросов в сервисах google trends и correl, ученые открывают множество интересных и неизведанных фактов, неоднократно описываемых в книгах о больших данных, шокирующих людей возможностями начинающейся революции. Сложно представить, какие возможности открыло бы полное обобществление таких данных.

Кстати говоря, этот пример отражает противоречивые тенденции революции. Базовый общественный характер данных заставил крупнейшую информационную корпорацию Google открыть часть своих данных (их обобщенную сводную часть), поскольку даже для самого владельца их сохранение в закрытом виде было менее рентабельно, чем размещение в открытом доступе. В то время, как некоторые ученые, анализируя представленные данные о запросах, скрупулезно вычисляют предрасположенность индивидов к бейсболу и уровень расизма в США, в недрах самой корпорации, имеющей возможности анализировать не только «сводную таблицу», но и закрытую для общества «персональную» часть данных, могут проходить куда более масштабные и фундаментальные исследования, ставящие целью указать место личности каждого отдельного человека в новых исторических условиях.

Рассматривая социальные аспекты информационной революции, близкий к альтерглобалистам ученый Борис Славин в «Манифесте информационного общества» 2010 года описывает феномен информации, раскрывая ее историческую роль и проблемы, связанные с ее отчуждением. Приведем некоторые его тезисы: «Информация — явление историческое, и ни один субъект не может приписать себе единоличное авторство той или иной информации, поскольку любой шаг вперед невозможен без того пути, который уже проделало человечество, — пишет Славин. — Так называемая „защита персональных данных"— это очередной миф „заботы о человеке" со стороны манипуляторов общественным сознанием. Человек скрывает личную информацию, когда боится, что она будет использована ему во вред. <...> Защищать информацию надо не „закрывая" к ней доступ, а выявляя и наказывая тех, кто использует информацию в корыстных целях. <...> Авторское право, точнее продажа прав на информацию — это не более чем проституирование процесса познания. Существующая социальная система будет сопротивляться, пытаться разделять людей на группы, заставлять их конкурировать. И основное средство борьбы с ее стороны будет ограничение доступа к информации, обман и манипуляция»¹⁰⁹.Обобщая приведенные примеры, отметим, что марксистский подход к информации, идеи схлопнувшегося в последние годы движения альтерглобалистов, ряд тезисов пиратских и левых партий и некоторые тезисы изучающих большие данные ученых, даже не относящихся к марксистам, вполне адекватно, на наш взгляд, отражают общественную сущность информации и необходимость ее обобществления. Начинающаяся эпоха больших данных с особенной остротой поднимает проблему отчуждения информации, скрытой теперь на глубине океана больших данных. Конфликт между возможностями

открытой информации и ее частным применением обостряет классовые противоречия, позволяет капиталу начать эксплуатацию человека на качественно новом уровне. Сам человек по итогу революции больших данных рискует оказаться отчужденным не только от результатов труда, но и самой своей личности, внутренней свободы.

Все это позволяет заново подтвердить правоту и актуальность многих марксистских аргументов. Ясно, что единственный путь разрешения классовых противоречий в эпоху больших данных будет проходить через обобществление данных и информации. На противостояние между реакционным национальным государством и информационным капиталом марксисты отвечают концепцией диктатуры пролетариата (о чем мы подробно поговорим в последней главе). Далее мы продолжим разбирать теоретические возможности и перспективы обобществления информации, сейчас же напомним, что итоговая стадия полного освобождения данных и информации невозможна при сохранении института частной собственности, а значит, невозможна без социалистического, общественного управления. Кроме того, обобществление всей и ликвидация любой закрытой информации рано или поздно полностью, до неузнаваемости изменит наше общество.

История диктует необходимость обобществления всех данных и, как результата их обработки, всей информации, в том числе персональной и частной, которая уже сегодня является таковой лишь формально, по сути будучи закрытой лишь для угнетенных классов и свободно доступной для представителей информационного капитала.

Личная информация и персональные данные в новую историческую эпоху

Мы подошли к важной и, наверное, самой острой теме, которая может вызвать отторжение и неприятие читателем книги. Как это — открытые личные данные? Все будут читать мою переписку? А как же те фото, которые я отправляла своему бывшему? Открытыми личными данными наверняка воспользуются мошенники, ведь еще Штирлиц говорил, что человечество больше всего любит чужие тайны! Разберемся со всем по порядку.

Если мы посмотрим на историческую тенденцию, то каждая информационная революция, а особенно последняя, связанная с развитием Интернета, кардинально меняла понятие личной информации, открывая для всего общества все больше информации, ранее считавшейся личной. Например, в начале ХХ века сфотографироваться в недостаточно закрытом купальнике считалось непристойным, а сегодня девушки сами выкладывают в Инстаграм фото каждой минуты своей жизни, за которые всего пять веков назад их бы радостно сожгли на костре. Или вспомните, как Толстой описывал знакомства на балу, как его персонажи подбирали слова, боясь, что кавалер не позовет на танец, и могли целый вечер просидеть на скамейке. Это было всего двести лет назад, а сегодня мы уже находим партнера за несколько минут, тыкая в экран смартфона. Через двести лет и наш Tinder наверняка будет восприниматься потомками так же, как нами сегодня воспринимается бал с участием Наташи Ростовой. Представляете, будут говорить они, всего двести лет назад люди тыкали в экраны и выбирали понравившийся десяток людей лайком, а потом еще весь вечер обменивались электронными сообщениями. Не то что сегодня, когда мы моментально узнаем наиболее подходящих партнеров из миллиардов живущих на Земле людей благодаря машинному анализу больших данных, ежесекундно осуществляемым нашими суперкомпьютерами!

Конечно, временные сроки и конкретные нюансы приведенных в примере изменений отношений полов в эпоху больших данных весьма условны; этот пример в первую очередь призван отразить, что вопрос личной информации нужно рассматривать с исторической точки зрения. То, что люди относят к личной и секретной информации, зависит от производственных отношений, материального развития информационных технологий, функционирования общественных институтов. Закрытость большей части личной информации в наши дни обусловлена существованием института частной собственности, который за многие тысячи лет прочно укоренился в сознании человечества. Частная собственность и личное владение средствами производства во все времена подразумевали существование закрытой информации, обеспечивающей конкурентоспособность производства. Закрепостив женщину, превратив ее и половую жизнь индивидов в субъект экономических отношений, право частной собственности создало институт моногамной семьи, ныне сдающий позиции, но в целом сохранившийся до наших дней. Пример иллюстрирует, как коммерциализация половых отношений обусловила необходимость существования некоторой закрытой информации, существования тайн о личных отношениях супругов, скрытых для общества, и секретов друг от друга. Противопоставление людских интересов друг другу, эксплуатация человеком человека, само право частной собственности является прочной основой института закрытой или секретной информации.

Вместе с тем технический прогресс, постепенно превращающий информацию в главный экономический фактор, и общественный характер информации одновременно вносят коррективу в принятые границы личного, постепенно сокращая количество информации, воспринимаемой обществом в качестве частной или личной. Очевидно, что закрытая информация будет существовать всегда, пока существует право частной собственности. В общественных отношениях созрел целый клубок противоречий, которые вырвутся наружу в процессе революции больших данных. С одной стороны, современные технологии и базисные свойства информации толкают общество к постепенной ликвидации частной собственности на информацию, вместе с ней — на средства производства, а затем и на любую закрытую информацию. С другой стороны, капитализм, принявший уродливые формы глобализма, совсем не думает сдаваться и действует наперекор прогрессу. Он использует достижения человечества в частных интересах, отчуждая человека от создаваемой им и миром информации, направляя технический прогресс в сторону глобальных манипуляций и тотального подчинения личности, используя в этом и устаревающие, но все же знакомые обществу понятия личной информации и персональных данных. Культивированное чувство страха является одним из постоянных спутников капиталистических общественных отношений. Капитал боится разориться, рабочие боятся потерять работу — и в новое время забота о персональных данных также превратилась в своего рода культ. Люди архаично беспокоятся за сохранность своих персональных данных и боятся стать легкой добычей преступников, манипулятивного капитала или жертвой репрессивного государства, порой не понимая, что уже в наши дни, на заре эпохи больших данных, сохранность личной информации математически невозможна.

Поколениям, веками жившим с идеей о бесценности права частной собственности, тяжело представить мир без закрытых данных, без эксплуатации, без обособленного владения. Так же, как тяжело было предкам представить нашу теперешнюю жизнь всего несколько сотен лет назад. Процесс обобществления информации (в случае политической победы такого сценария) займет долгие годы, но постепенно станет обыденностью, кардинально изменив нашу жизнь и наших потомков.

Сегодня мы являемся очевидцами того, как персональная, условно закрытая от посторонних информация становится инструментом манипуляции и эксплуатации человека корпорациями, анализирующими собираемые сведения в совокупной системе больших данных. В случае же, если все данные (и результаты, и инструменты их обработки) окажутся доступны каждому человеку, никто уже не сможет знать о нас больше нас самих, а значит, и манипуляция станет невозможной, ведь почти всегда она строится на сокрытии или искажении информации. Ярким примером здесь является современная криптовалюта, где каждый участник рынка знает полную информацию о состоянии счета и всех существовавших ранее валютных переводов между счетами. Несмотря на определенное количество «детских болезней» и сложностей, криптовалюта, как кусочек экономики пробивающегося наружу открытого мира, уже позволяет добиться невероятной финансовой открытости, обходиться без банков, государств и посредников. Именно открытость информации для общества может являться защитой от тех, кто использует ее против наших интересов. Чем выше забор, тем больше шанс быть ограбленным, чем толще шторы на окнах, тем выше шанс застать свою супругу с любовником, придя домой. Открытые данные в виде хотя бы деклараций о доходах чиновников и политиков в определенной мере защищают общество и шаткую демократию от жуликов, воров и проходимцев. Открытые данные о состоянии экономики и происходящих в ней процессах не позволили бы надуваться манипулятивным пузырям, зато как минимум отсрочили бы глобальные финансовые кризисы — и этот список можно продолжать. И напротив, везде, где есть закрытая информация, появляется возможность для манипуляций и отчуждения человека.

Открытость или обобществленность информации исторически противопоставляется ее обособленному владению — общественная собственность является противоположностью частной собственности. Личное владение информацией, анонимность, классовое деление доступа к информации — все это производные института частной собственности, старого мира, который в процессе начавшейся революции уже никогда не сможет быть прежним. И либо капитал, используя их, полностью подчинит человечество, либо общество сможет вырваться из его рук, пойдя по пути прогресса, открытой информации, общественной собственности и свободы. Противоречия настолько остры, что становится понятным — в мир свободы не получится войти с грузом старых правил, информационными корпорациями и частной собственностью.

Концепция открытого мира

Революция больших данных в рамках модели современного глобального капитализма навсегда изменит человечество, лишив общество свободы выбора и воли и, вероятно, того, что принято называть душой. Описанный нами во второй главе мир, являясь преемником современной глобальной капиталистической системы, опирающимся на базисные для нее институты частной собственности и рыночной экономики, в конечном счете сломает и оставшиеся в них положительные черты в пользу интересов нового класса собственников информации. В то время как официальные лица государств и представители корпораций рассказывают в основном о преимуществах современного этапа технологической революции и возможностях больших данных, не замечая или специально игнорируя их общественную опасность (в лучшем случае отвечая на нее в рамках «концепции защиты личности»), в профессиональной среде все чаще звучат тревожные нотки. Многие задаются вопросом, что делать и как остановить сбор больших данных. Например, о недостатках этой технологии в своем блоге рассуждает специалист по вопросам государственного управления Д. Эрдман¹¹⁰. В конце статьи, описывающей опасности больших данных, он выдает обобщающий вывод: «У нас есть врожденное желание лучше понимать мир вокруг нас. В эру больших данных это желание, наряду со стремлением к власти, может привести к целенаправленной манипуляции и контролю.

Как же бороться с этим набирающим популярность трендом? Как можно использовать большие данные не для контроля друг друга, а для освобождения? Как использовать технологию для расширения возможностей, а не подавления? У меня нет ответов на эти вопросы, но я уверен, что не один я хочу их найти».

Что ж, давайте поможем Джерри и другим найти ответы!

Поскольку нет плохих или хороших технологий, но есть их различное применение, то неизбежная революция больших данных, происходящая в иных исторических условиях и на другом общественно-политическом фундаменте, может принять совершенно иные формы помимо устрашающего посткапиталистического мира под властью информационных корпораций.

Краеугольным камнем здесь выступает вопрос собственности и, главное, собственности на информацию. Если, как это делают марксисты, рассматривать информацию как достижение и право всего человечества, то каждый человек имеет на нее одинаковое право— в том числе на владение результатами обработки больших данных и данными обрабатывающих алгоритмов, — то мир может принять совсем другой облик. Более того, сами сущностные характеристики данных и информации как средств производства предрасполагают к обобществлению.

Вместе с тем капитал придумывает способы сохранения частного характера информации, создавая закрытые системы и законодательные ограничения в виде авторского права или защиты персональных данных в том виде, при котором они будут работать исключительно в его пользу.

Рассмотрим теоретическую возможность обобществления информации и ее влияния на различные сферы жизни общества. В нашем поиске ответа мы начнем с конца, представив и описав сперва альтернативный итог революции больших данных, затем рассмотрим его слабые и сильные стороны, сравнив с иными вариантами развития революции больших данных. В конце опишем теоретические и практические пути изменения социально-политического базиса начавшейся революции и достижения ее альтернативного итога.

Итак, представим общество времен завершения революции больших данных, в котором каждый индивид имеет моментальный доступ ко всем имеющимся и собираемым в мире данным и информации как результату их обработки. Инструменты обработки данных в виде, например, алгоритмов работы искусственного интеллекта также являются достоянием всего общества и выложены в открытый доступ. В дальнейшем для простоты мы будем называть это состояние «открытым миром».

Все изменения общественного уклада и взаимоотношений людей связаны с развитием общественных институтов. Всего лишь 500 лет назад сжигать женщин на костре было вполне обычным делом, нормально воспринимаемым большей частью общества, а безраздельная власть монарха, данная богом, казалась естественной. Сегодня общество кардинально изменилось, и связано это не с эволюцией человеческого вида, не с изменениями личностных особенностей индивидов или некого менталитета народов, а с изменением и развитием общественных институтов. Например, развитие науки и производственных отношений лишили светской власти институт церкви, легитимирующий феодальный строй, а вслед за буржуазными революциями получил развитие институт всеобщего образования и развился феномен массовой культуры, отодвинувший и заставивший защищаться институт национальной этничности.

Локомотивом развития и эволюции общественных институтов является движение общества к разрешению классовых противоречий в процессе совершенствования технологий и организации производственных отношений. Апогеем подобных изменений, разрешающим классовые противоречия и изменяющим социальную и политическую структуру общества в соответствии с экономическим базисом, являются социальные революции, такие как Великая французская буржуазная революция 1789 года или Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 года в России.

Открытые данные как общественный институт

Для того чтобы представить себе целостную картину открытого мира, мы далее будем рассматривать систему свободной информации в качестве общественного института, который в наши дни часто именуется институтом «открытых данных». Под системой свободной информации в данном случае мы понимаем обобществленные, выложенные в открытый доступ существующие и вновь создаваемые данные, информацию как результат их обработки, а также инструменты обработки данных. Важно подчеркнуть, что мы также включаем в понятие института открытых данных и непосредственные инструменты обработки данных, превращающие сухие факты в ценные сведения, то есть, например, алгоритмы работы искусственного интеллекта, ежесекундно обрабатывающего миллионы показателей и описывающего их в виде понятной и полезной для человека информации. Это особенно актуально для грядущей эпохи, в которой данные сами по себе, без качественной машинной обработки, не являются информацией и в большинстве случаев утрачивают всякий смысл.

Прежде всего нужно рассмотреть исторические изменения подобного общественного института. Сам по себе феномен информации, целенаправленно открываемой обществу с целью ее обобществления, не нов и в том или ином виде встречался на протяжении истории.

Из уже описанного закона информации, определяющего, что чем больше информации или данных собрано в одном месте, тем эффективнее они становятся, вытекает и другой немаловажный закон информации: чем большее число независимых пользователей имеют доступ к информации — тем эффективнее она используется — и тем больше пользы приносит обществу. Ведь информации, как известно, не становится меньше, если ею поделиться, — наоборот, каждый отдельный человек, узнав что-то новое, включит это в свою систему фактов и обретет возможность создать еще больше информации.

Во многом поэтому большинство передовых стран создают и развивают институт открытых данных, выкладывая различные обобщенные результаты датификации в открытом доступе. Этот пример наглядно иллюстрирует перманентный общественный характер информации и существующую дихотомию: эффективность открытой информации толкает капиталистические государства и корпорации к ее частичному обобществлению, а частное владение информацией становится менее рентабельно даже для самого владельца. Вместе с тем, являясь важнейшей частью современных товарно-денежных отношений, информация не может быть полностью обобщена в условиях существования частной собственности. Помимо экономической и практической эффективности обобществления информации институт открытых данных может играть и важную социальную роль, например, сделав невозможной ложь, намеренный обман, манипуляцию или такой разрушительный для социума феномен, как коррупция.

Так, еще В.И. Ленин отмечал важность института открытых данных при строительстве прогрессивного общественно-политического строя: «...Необходимо бороться неуклонно за постепенное расширение круга обязательно печатаемых отчетов всяких экономических учреждений... ибо без приучения все большего количества населения пользоваться в библиотеках подобными отчетами ни о каком действительно превращении полу-азиатской страны в культурную и в социалистическую не может быть и речи»¹¹¹.

Рассматривая институт открытых данных еще шире, можно заметить предпосылки к изменению социальных отношений при открытости информации даже в индустриальных и традиционных обществах. Например, существующие во многих странах (в том числе России) законы, регулирующие деятельность профсоюзов, дают объединениям рабочих право контролировать финансовую деятельность предприятия, хоть и не меняя их классового положения, но качественно ослабляя отчуждение рабочих от своего предприятия и средств производства в тех случаях, когда такая возможность ими используется. Или же другой известный пример, связанный с резким падением стоимости услуг различных страховых компаний США сразу после того, как в Интернете стали открыто публиковать стоимость этих услуг. Видя, что предприниматели берут спекулятивно много, клиенты стали находить более дешевые предложения. Общая экономия для потребителей составила один миллиард долларов в год¹¹².

Известный английский политолог Джон Кин в своей книге The Life and Death of Democracy, посвященной истории и развитию демократии, говоря об изменениях, происходивших в обществе с конца Второй мировой войны, описал появление и зарождение нового вида демократии, названного им «мониторинговой». Под мониторингом он понимал «публичный контроль и публичную проверку тех, кто принимает решения, будь то в сфере государственных и межгосударственных институтов, неправительственных организаций или организаций гражданского общества, таких как бизнес, профсоюзы, спортивные учреждения или благотворительные фонды»¹¹³, тем самым говоря более чем о ста появившихся у общества за последние десятилетия новых способов контроля и мониторинга власти, к которым относил блоги, различные общественные комиссии, парламентские меньшинства, гражданские ассамблеи и так далее. В самом деле, современный коррумпированный политик порой больше опасается общественной огласки и своего разоблачения со стороны скорее популярных блогеров, нежели государственных органов.

Появление большого количества политических акторов в виде контролирующих и смотрящих общественных приоратов изменяет сам характер демократического процесса и поведение его прямых участников. Лейтмотивом подобных изменений послужили технологические открытия, сделанные во второй половине ХХ века, в первую очередь Интернет, где новостная повестка дня постепенно формируется уже не традиционными СМИ, а общей массой пользователей.

Институт открытых данных может побеждать и манипуляцию. Изменение коммуникационных общественных институтов благодаря новым технологиям обмена

и хранения информации привели к серьезным изменениям в системе общественного управления. Можно сказать, что теперь каждая кухарка может вносить свой вклад в управление государством.

В разных странах и обществах институт открытой информации представлен в различной мере, но в целом видно, как под влиянием объективных экономических факторов человечество движется к обобществлению все большего количества информации. На пути этого непростого процесса встают реакционные законы и старые правила глобалистического капитализма.

Прежде чем начать подробно рассматривать особенности чудесного мира открытой информации, мы должны ответить на другой критический вопрос, связанный с избытком информации. В самом деле, проблема избытка информации для современного человека стоит особо остро — в последние годы ее стало так много, что наш мозг зачастую даже не пытается ее обрабатывать, а хватает поверхностные факты, в результате чего на наших глазах даже формируется особый тип мышления. На помощь человеку приходят компьютеры с их быстрыми алгоритмами и вычислительными мощностями. Проблема огромного объема данных в конечном итоге диктует необходимость создания надежных инструментов по их обработке и представлению человеку.

Многие подобные инструменты уже существуют, другие создаются, третьи пока лишь прогнозируются и разрабатываются. Например, хорошо было бы взглянуть на человека и сразу узнать, говорит ли он правду или нет, как это делает робот, используемый на границе Евросоюза¹’⁴. Или, опираясь на анализ больших Данных, узнать, что близкий человек находится в депрессии и в конкретный момент нуждается в поддержке, как это описывает в своих работах Алекс Пентленд. Или добираться до нужного места по оптимальному маршруту при помощи навигатора, как это сегодня может сделать каждый, что всего тридцать лет назад казалось весьма фантастичным. То есть вопрос чрезмерного объема информации в технологическом плане на самом деле упирается лишь в количество данных и возможности по их машинной обработке для создания удобных инструментов.

Однако здесь возникает уже другая сложность — вопрос фальсифицируемости информации. Мы слепо доверяем собранным и обработанным компьютером данным, однако в подавляющем большинстве случаев не можем самостоятельно контролировать алгоритмы их превращения в ценную для нас информацию, не обладаем самими данными, а только пользуемся предоставляемыми нам результатами их обработки. В каком-то смысле современный человек похож на слепого, которому поводырь рассказывает, что происходит вокруг. Мы становимся все более зависимы от инструментов обработки больших данных, в то время как сами большие данные— а значит и управление обрабатывающими их инструментами— в условиях капитализма доступны только представителям информационного капитала. При таком раскладе постепенно происходит по сути отчуждение «передового органа восприятия реальности» в пользу корпораций: как слепой человек, идущий за своим поводырем, вынужден всецело ему доверяться, так и все мы уже сегодня вынуждены доверять владельцам информации, представляющим нам сводную картину через созданные ими инструменты передачи информации. Но собака-поводырь подчиняется натренированным командам, в то время как информационный капитал, к сожалению, подчиняется законам капитализма.

Спасти человека от подобной исторической ловушки может только постепенное обобществление всех данных и информации. Полное опубликование информации как апогей развития общественного института открытых данных позволит установить контроль общества как за самими данными, так и за инструментами их обработки, защититься от намеренной фальсификации данных и манипулятивного управления.

Дальше мы попытаемся подробнее заглянуть в один из возможных вариантов исторической эволюции общества и рассмотрим, как оно может измениться в случае развития института открытой информации в его максимуме, представ к финалу революции больших данных в виде общества, где информация и результаты ее обработки открыты для каждого человека.

Конец частной собственности?

Как мы уже отмечали, вековые институты права частной собственности являются главной силой, противостоящей обобществлению данных, алгоритмов и результатов их обработки. В исторической перспективе частная собственность и капитализм могут сохраниться лишь при условии сохранения за собой права на скрытое владение информацией, в то же время право частной собственности не может существовать в мире полностью свободной информации. Как мы говорили в предыдущей главе, консервация капиталистических общественных отношений в конечном счете может привести лишь к формальному сохранению этого права как инструмента легитимизации сложившихся отношений при реальном и стремящемся к абсолютному отчуждению каждого человека, не принадлежащего к узкому кругу элиты информационного капитала, таким образом девальвируя последние остатки «духа свободного капитализма».

По мере того, как информация расширяет свою значимость в экономике, вокруг вопроса о ее владении фокусируется основное классовое противостояние нашего времени — между создателями информации и ее частными пользователями, между капиталистическим и общественным применением достижений науки, между открытыми данными и манипуляцией, между частным и общественным производством.

Все это позволяет по-новому взглянуть на работы классиков и убедиться, что многие марксистские тезисы о классовой борьбе, об обобществлении производства и даже о диктатуре пролетариата спустя полтора века по-прежнему оказываются актуальными. Мы подробнее вернемся к ним в последней главе, сейчас же, анализируя возможности революции больших данных на некапиталистическом фундаменте, попробуем заглянуть еще дальше.

Одним из критикуемых аспектов марксизма заявляется невозможность построения коммунистического общества: «Построение коммунизма невозможно, потому что люди никогда не будут жить по принципу „каждому по потребностям, с каждого по возможностям" — в самой человеческой природе заложена конкуренция и эгоистичность, а значит, и право частной собственности». Как мы уже знаем, развитие общества, а также индивидов и их личных качеств, сопряжено с изменением общественных институтов, чья трансформация в свою очередь обусловлена изменением и разрешением существующих в обществе классовых противоречий. Природные характеристики людей меняются крайне медленно, ведь эволюция живых организмов занимает десятки и сотни тысяч лет, однако жизнь общества, состоявшего из таких же людей, как мы, тысячу или даже всего сто лет назад, кардинально отличалась от нашей. Произошло это не потому, что изменилась некая «природа людей», а благодаря развитию и эволюции общественных институтов. Сильно упрощая, можно сказать, что люди во все времена оставались одинаково алчными и эгоистичными, однако изменения, происходившие в обществе, корректировали их поведение в направлении наиболее эффективного сосуществования. Общественные институты с начала человеческой истории устанавливали одобряемые модели поведения, находившие свое выражение, например, в понятиях «гуманизма», «чести», «справедливости», «долга». Личные качества индивида, отвечавшие за то, будет ли он коллективистом или эгоистом, добрым или злым, выберет жить по принципам гуманизма или социал-дарвинизма,— всегда определялись в первую очередь сложившейся в обществе системой общественных институтов. Что касается «животных начал» человека и свойств, заложенных в нас в виде оставшихся с доисторических времен архетипов, помогавших нашим предках выживать в суровых условиях дикой природы, то с появлением первых обществ их проявления противопоставлялись создаваемым людьми общественным институтам, в результате чего инстинкты человека были заменены социальным опытом. Собственно, первый человек и появился в тот момент, когда смог преодолеть животные инстинкты и начать осознанный труд. Здесь можно снова напомнить про экзистенциальный аспект марксизма — противоположность «царства природы» как царства необходимости и общества, постепенно прокладывающего человеку дорогу к «царству свободы».

Итак, если раньше сложно было себе представить и описать общественные институты, за счет которых становилось бы возможно существование коммунистического общества в том виде, каким его представляли классики марксизма и писатели-утописты, то сегодня можно утверждать, что при благоприятных обстоятельствах обобществление информации и развитие технологий позволят создать систему автоматического сбора и обработки всей существующей информации, которая станет столбовым институтом коммунистического общества. Современному человеку трудно вообразить, каково это — иметь возможность моментально узнать «все обо всех», однако именно такое направление исторически является единственно возможным вектором развития человечества помимо тоталитарно-эксплуатационной модели информационного капитализма. Во всяком случае, все иные описанные нами пути развития общества, предлагаемые современными учеными или политиками, отвергающими классовую борьбу как основу исторического процесса или общественную природу информации, так или иначе двигают нас именно к апогею капитализма, то есть полному отчуждению жизни человека.

В открытом мире нет частной собственности, нет лжи, нет манипуляций. Невозможно же, к примеру, обманывать, когда все твои действия, намерения и, возможно, мысли моментально доступны каждому члену общества. Само существование подобного общественного института полностью изменит индивидуальное поведение граждан, вознесет общественное над частным, поставит животные архетипы каждого отдельного человека под контроль всего общества. Изменятся и индивид и социум. В данном контексте можно говорить о принципиально новой общественной формации, новом качестве человека, новой ступени развития человечества.

Сформированные на основе открытой информации общественные институты способны изменить всю нашу жизнь — и не меньше, чем ее изменяло появление таких институтов, как семья, религия, всеобщее образование.

Так же, как сегодня мы, оглядываясь в прошлое, удивляемся существовавшим всего 150 лет назад рабству или 500 лет назад инквизиции, недоумевая, как живущие тогда люди могли допустить подобное, вполне возможно, что наши потомки на уроках истории с удивлением будут изучать существовавшее когда-то право частной собственности и закрытой информации; как миллионы бедных с трудом выживали, трудясь в пользу единиц сверхбогатых; как информация и достижения науки использовались не для улучшения общего уровня жизни, а для обмана и эксплуатации.

И если всего пару десятков лет назад коммунистическое общество Маркса представлялось чем-то недостижимым, утопическим и очень далеким, то уже сегодня можно ясно разглядеть его возможные конкретные институты и общественные механизмы — в эпоху больших данных такое общество больше не кажется утопией.

Конечно, движение к новому мироустройству займет длительное время и потребует преодолеть по пути немало препятствий, а сложнейшим из них является новая социальная революция, которую все больше сдавливают манипуляционные тиски.

С точки зрения исторического материализма, внедрение института открытых данных, построение открытого мира, использование технологий во благо каждого и, в конечном счете, создание на Земле коммунистического общества возможно лишь с позиций социализма. То есть на основе государства без ярко выраженных классовых противоречий, целью экономики которого является удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных потребностей своих граждан и планомерная ликвидация частнособственнических отношений¹¹⁵. Мы подробно опишем такое государство в следующей главе.

Пока же, подчеркнув преемственность теории общества освобожденной информации марксистским корням и теории коммунистического общества, продолжим подробнее рассматривать возможности, предстающие перед нами при движении к открытому миру, — осуществление революции больших данных на общественнополитическом фундаменте социализма.

Плановая экономика открытого мира

Какой же будет экономика этого нового мира? Рассматривая вековую дискуссию об эффективном соотношении централизованного планирования и рыночного саморегулирования в контексте теории революции больших данных и открытого мира, интересно отметить несколько ключевых тезисов.

Понятия плановой и рыночной экономики— это понятия сугубо относительные, поскольку в реальности экономика любой страны мира в тех или иных масштабах использует оба механизма регулирования. Например, капиталистический Европейский союз использует вполне плановые рычаги управления, особенно в области сельского хозяйства (за что евроскептики порой унизительно называют его вторым Советским Союзом), жестко квотируя производство сельскохозяйственной продукции. В то же время в эталонном государстве с плановой экономикой СССР во многих отраслях вроде производства товаров широкого потребления или легкой промышленности использовались рыночные рычаги управления, основанные на предоставлении широкой экономической свободы кооперативной собственности. Планирование само по себе не является свойством или исключительной особенностью социалистических государств. Здесь также можно вспомнить дискуссию В.И. Ленина и Г.В. Плеханова по поводу содержания первой Программы РСДРП. Плеханов связывал определение социализма лишь с планированием и удовлетворением потребностей людей. Ленин в ответ утверждал, что планирование и удовлетворение потребностей осуществляется в определенной степени и при капитализме (приводя в пример тресты). Социализм, по определению Ленина, — это общественный строй, создающий условия для «полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех его членов»¹¹⁶.

Основной проблемой планирования экономики является недостаток данных, поскольку порой мир меняется настолько быстро, что почти невозможно отследить и правильно спрогнозировать изменяющиеся потребности общества, учесть все факторы и нюансы. В таких случаях рыночные механизмы, основанные на конкуренции и частном интересе большого числа экономически независимых субъектов, получающих и обрабатывающих информацию по своим направлениям быстрее и эффективнее условного централизованного «Госплана», позволяют оперативно создать предложение и удовлетворить появившийся спрос. Вместе с тем рыночные отношения сами по себе несут с собой массу известных недостатков и общественных осложнений вроде колоссального неравенства, экстраполируемого в мировом масштабе, вытекающего из этого империализма и рыночного глобализма, подчинения общественных институтов и порядков частным интересам и других. Слабой стороной планирования экономики является недостаток информации на уровне всего общества. По этой причине внутри менее крупных экономических систем, например внутри отдельных фирм или корпораций, управление строится в большей степени на плановых принципах: ведется учет производимых товаров, планируются объемы производства, рационально, исходя из плановых показателей, используются ресурсы и время каждого работника. С ростом же экономической системы, появлением большого числа факторов, тотальное планирование, основанное на рациональном расчете, становится затруднительным. С течением революции больших данных появляются возможности моментального сбора, обработки и передачи неограниченного объема информации, эффективность планирования экономики будет стремительно возрастать, а старые рыночные рычаги управления постепенно уступят в рентабельности планированию.

Другой сложностью экономического планирования, по мнению некоторых экономистов, является вопрос формирования цены. Критики говорят о том, что закон стоимости, естественным образом работающий при свободном рынке, не может быть полноценно реализован в условиях плановой экономики ввиду того, что реальная стоимость товаров появляется лишь в условиях свободного товарообмена и частной собственности на средства производства. Экономист Джозеф Салерно в своем постскриптуме к работе «Экономический расчет в Социалистическом Содружестве» даже пишет: «В отсутствие конкурентно определенных денежных цен для факторов производства, владение буквально всеми знаниями в мире не позволило бы человеку экономически выгодно распределять производственные ресурсы в рамках социального разделения труда»¹¹⁷. На подобное утверждение стоит прежде всего заметить, что, во-первых, закон стоимости кроме описываемых функций в условиях капиталистического производства имеет и ряд существенных недостатков. В эпоху империализма он проявлялся в виде монопольных цен, а в нашу эпоху глобализма, помимо всего прочего, как мы уже неоднократно отмечали, цена товара все больше формируется под воздействием манипулятивных факторов. Революция больших данных в нынешних условиях ускорит, а в конечном счете абсолютизирует эту составляющую ценообразования. Когда цена и конкурентоспособность товара определяется не его качеством и количеством общественно необходимых затрат труда на его производство, а близостью производителя к информационному капиталу и инструментам формирования спроса, тогда закон стоимости очередной раз проявляется в не лучшем для потребителя виде. Во-вторых, ключевым заблуждением критиков является, на наш взгляд, стремление представить капиталистическую стоимость в виде некого метафизического явления: так, экономист Сюн Юэ в своей статье «Сделают ли большие данные централизованное планирование экономики возможным?» утверждает, что роль цен в рыночной экономике уникальна, потому что денежные Цены являются незаменимым инструментом в экономическом расчете, а большие данные о сделках в прошлом не могут быть использованы для прогнозирования будущих предпочтений¹¹⁸.

Однако если мы рассмотрим подобное заявление чуть внимательнее, в нем можно обнаружить значительные логические несостыковки. Сама по себе трактовка того, что анализ прошлых данных не позволяет прогнозировать будущее, несколько антинаучна. Например, если мы в текущую секунду времени замерим объективные данные о состоянии спроса на различные товары, сформированные под воздействием закона стоимости, то можем предположить и проверить, что в следующую секунду они либо не изменятся, либо изменятся совсем незначительно; но с течением времени и под воздействием различных измеряемых факторов показатели экономики, очевидно, будут все больше расходиться с зафиксированными нами в конкретный момент.

Профессор Гарвардского университета и автор книги «Проще: будущие правительства» Касс Р. Санстейн в статье The New York Times предсказывает, что в ближайшем будущем, вероятно, люди будут все меньше заниматься шопингом, а компании, анализируя большие данные, будут привозить на дом нужные покупателю вещи, не спрашивая, а зная, что данный товар сейчас необходим потребителю и будет им оплачен¹¹⁹.

Подобные примеры говорят нам о том, что данные прошлого все-таки позволяют определиться в некоторой степени с будущим состоянием экономики. Кроме того, большинство критиков планирования экономики в эпоху больших данных опираются на сильно устаревшие представления либеральных экономистов вроде Людвига Мизеса. Так «калькуляционный аргумент» критики плановой экономики, выдвинутый Мизесом, был подробно опровергнут еще в первой половине ХХ века такими учеными, как Иоганн фон Нейман, Леонид Витальевич Канторович и другими.

Конечно, социалистическое планирование экономики — дело далеко не простое, как и проходящий через анализ больших данных, выявление реального спроса путь к построению современного инструмента, имитирующего закон стоимости. Однако именно такие измерения в перспективе будут вернее отображать истинную потребность людей, чем самовозникающий закон стоимости. Ведь следуя капиталистическому закону стоимости, каждый потребитель, принимающий решение о покупке товара и сигнализирующий таким образом производителю о ситуации на рынке, опирается на относительно малые данные — как правило, только на ту информацию, что доступна ему в повседневной жизни. Конечно, это звучит несколько радикально, но вопреки представлению господствующей экономической теории потребитель в наши дни зачастую сам не знает, чего он хочет, а оценивает товар лишь по узкому ряду признаков. Скрывая или фальсифицируя часть данных, капитал способен создавать манипулятивный спрос, но даже в случае относительно честного продавца потребитель не может знать всю информацию о товаре, уже доступную в эпоху больших данных. Чтобы принять решение о покупке товара, потребители будущего будут опираться на все больший объем информации. Как мы уже неоднократно говорили, закрытые большие данные в том виде, в каком они существуют сегодня и продолжат существовать при дальнейшем развитии капитализма, приведут лишь к усилению и абсолютизации манипулятивного спроса в экономике. Свободные данные и результаты их обработки, выраженные в концепции мира открытой информации, позволят потребителям принимать максимально эффективные решения о покупке товаров, одновременно делая их с высокой точностью предсказуемыми. И так же, как большие данные позволяют предсказывать погоду, пробки, заболевания, преступления, поведение людей и целых сообществ, они помогут предсказывать спрос на различные товары.

Единственным важным уроком из подобной критики социалистического планирования может стать вывод о том, что оно должно вводиться постепенно, по мере роста эффективности плановых методов управления в ходе революции больших данных.

Наиболее важным тезисом здесь является то, что планирование экономики с развитием технологий становится более эффективно вне зависимости от общественно-политической формации, и мир так или иначе движется к рациональной (плановой) организации в противовес хаотичной (рыночной), а конечным итогом начавшейся революции в любом случае будет глобальная плановая экономика.

Открытый мир, как итог революции больших данных на основе социализма, будет обладать «максимально плановой» по сравнению с когда-либо существовавшими экономиками. Все возможные потребности индивидов можно будет получать и включать в систему планирования зачастую быстрее, чем сами люди будут их осознавать, — ведь непосредственно с каждого отдельного человека можно будет собирать все данные и моментально обрабатывать их в коллективной системе открытой информации с общедоступными алгоритмами.

После революции больших данных даже экономика мира на основе глобального капитализма будет плановой. За исключением того, что целью планирования будет интерес глобальных корпораций и узкого круга элит. Важно отметить, что планирование экономики в такой системе будет гораздо проще: вместо того, чтобы изучать потребности индивидов, просчитывать способы их удовлетворения, а затем, учитывая множество обстоятельств, вырабатывать оптимальное решение, можно искусственно создавать в общественном сознании нужные потребности и удовлетворять их, извлекая из всего процесса личную капиталистическую выгоду. Уильям Девис пишет в работе, посвященной исследованию больших данных в управлении человеческими эмоциями и их роли в экономической системе: «Одним из фундаментальных неолиберальных аргументов в поддержку рынка было то, что он служит своеобразным огромным сенсорным прибором, считывающим миллионы индивидуальных потребностей, мнений и ценностей, превращая их в деньги. Возможно, мы сейчас переходим на новый этап пост-неолиберальной эпохи, в которой рынок больше не будет первостепенным инструментом для оценки состояния человека. Стоит средствам отслеживания счастья войти в наши будни, как появляются другие способы оценки чувств, которые могут даже глубже проникнуть в наши жизни, чем рынки»¹²⁰. Как мы уже отмечали, на современном этапе манипуляция уже стала одним из факторов развития мировой экономики.

Капиталистический (основанный на частной собственности) характер организации общества распространяется, начиная с экономики, на все остальные сферы жизнедеятельности общества, травмируя и уродуя сознание людей, превознося в обществе самые низменные животные качества. Подобное влияние капитализма на общество и индивида подробно изучено и описано, к примеру, еще марксистом-психологом Эрихом Фроммом. В ходе информационной революции процесс увеличения манипулятивной составляющей в капиталистической экономике будет ускоряться и принимать все более ужасные формы. Закрытость данных и информации от общества позволит капиталу совершать с людьми преступления, ранее невообразимые даже самым жестоким диктаторам.

Труд и открытый мир

Разобравшись с тенденцией к росту возможностей планирования экономики, поговорим о том, как будет изменяться характер труда. Для этого нам нужно разложить понятие труда на составляющие и рассмотреть, каким образом сам труд изменялся в ходе истории.

Любое материальное производство включает в себя интеллектуальный и физический труд. Для того чтобы что-либо создать, нужно приложить определенные интеллектуальные усилия, а затем воплотить их результат в жизнь в материальной форме. В результате НТР во второй половине ХХ века доля интеллектуального труда в системе производства начинает преобладать, и наука (как фундаментальный институт, воспроизводящий в себе все знания предшествующих поколений) начинает играть решающую роль в производственном процессе. Вместе с этим происходят определенные изменения «орудий производства»: если раньше станки, машины, инструменты и различное оборудование заменяли людям их руки, глаза, мышцы, т.е. влияли на механическую часть производственной деятельности, то современный компьютер уже является значимой и во многом краеугольной частью интеллектуального производства, т.к. увеличивает эффективность умственной работы человека благодаря современным вычислительным программам, постоянной связи с миром и свободному обмену огромным количеством данных.

Процесс внедрения и усиления современных технологий с каждым своим шагом увеличивает эффективность интеллектуального производства. Революция больших данных, материальной основой которой является рост мощностей и возможностей вычислительной техники, в сочетании с массовой датификацией в своем развитии многократно увеличат производительность интеллектуального труда. Одновременно уже в ближайшем будущем роботизация может почти полностью заменить физический труд, сократив его долю в системе производства до минимума.

Если разбираться в том, из чего состоит интеллектуальный труд, то можно выделить в нем условные умственную и творческую часть: умственная — это вычисления и обобщение имеющихся сведений, извлечение из них информации, а творческая часть — создание новых данных.

Например, чтобы в начале ХХ века создать машину, требовалось потратить сотни часов на рисовку и перерисовку чертежей, подсчет формул и прочее. Начиная с конца века и по сегодняшний день, инженеры работают в специальных программах, рисуя эскиз и отдавая на откуп компьютерам проверку формул и показателей для успешной работы машины. Можно представить, как в период поздней революции больших данных инженеру будущего достаточно будет перед сном представить модель у себя в голове, а компьютер с развитым искусственным интеллектом, датифицировав мысли, сможет тут же предоставить готовый макет — т.о. развитие технологий ускоряет именно умственную часть интеллектуального труда при производстве автомобиля, но не позволяет придумать или изобрести новый вид машин (если, конечно, не будет изобретен полноценный искусственный разум, не уступающий человеку). Идея нового автомобиля как продукт творческого процесса всегда принадлежит человеку и является производной творческой составляющей интеллектуальной деятельности (конечно, всегда можно сказать, что новая информация и результаты творчества являются лишь следствием обработки данных большего объема, — подобную позицию мы разберем в конце главы).

Еще пятнадцать лет назад строители в институтах на парах сопромата высчитывали, какую колонну подобрать к зданию, — сегодня все это автоматизировано, компьютер моделирует любую ситуацию, дроны контролируют все этапы постройки, а инновационные способы строительства вроде огромных 3D-принтеров уже сегодня способы свести участие человека к минимуму. Полная замена интеллектуального труда вслед за физическим уже не кажется утопией, как сто или даже тридцать лет назад. Решающими становятся творческие качества, в обиходе оказываются такие понятия, как «креативность».

Современные марксисты отмечают: «Переход к обществу, основанному на превращении творческой деятельности в главный „фактор", „ресурс" развития, аналогичный по своей роли земле в добуржуазных системах и машине в капиталистической, автоматически вызывает необходимость в развитии креативного потенциала человека как „сверхзадаче" общественного развития. Другое дело, что глобальная гегемония капитала загоняет эту тенденцию в узкий коридор „общества потребления (пресыщения)" и „общества профессионалов", ведущий в конечном итоге в тупик глобальных проблем»¹²¹.

Однако есть существенная разница характера и производительности труда в открытом мире и мире информационного капитализма. Она заключается в том, что в первом случае индивид находится в непосредственной связи со всем миром и его данными, в то время как во втором с большей частью общества (кроме высшего класса владельцев информационных корпораций) он обменивается только определенной информацией по узким каналам связи, контролируемым владельцами данных. Например, тот факт, что многие научные исследования сегодня остаются закрытыми или публикуются лишь в платных журналах, сильно тормозит технологическое развитие всего человечества, не позволяя значительной части ученых пользоваться уже доступными человечеству знаниями. Они наверняка нашли бы решение многих проблем или неизлечимых болезней, будь научные знания обобществлены в пользу всего общества. В период революции больших данных той ценностью, которой сейчас обладают закрытые научные исследования, станут обладать практически все данные, постоянно генерируемые человечеством. Таким образом открытые данные сами по себе вызывают рост производительности интеллектуального труда.

Кроме того, у человечества появляются принципиально новые черты, во многом не поддающиеся описанию сегодняшними терминами (вроде общественного коллективного разума и всестороннего раскрепощения личности), что также станет основой для ускорения производительности творческой части интеллектуального труда. Наглядным примером здесь является резкий культурный подъем общества, исторически следующий за любой социальной революцией и вызванный раскрепощением личности и общества, освобождением его от старых рамок и консервативных институтов обмена информацией, развитием общественного «коллективного

разума». Наиболее ярко культурный подъем отражается в живописи, поэзии, театре и прочих сферах, где творческая составляющая является основной частью созидательного процесса.

В то же время, в случае реализации сценария революции больших данных в рамках капитализма, творческая составляющая не сможет получить принципиальных изменений, не связанных с развитием технологий, и будет во многом соответствовать сегодняшним реалиям, а эффективность интеллектуальной деятельности будет тем ниже, чем меньше информации находится в открытом доступе.

Конечно, новые средства производства требуют новых общественных отношений — возможно, некоторые люди («средний класс») будущего и в случае совершения революции на капиталистическом фундаменте будут обеспечены ощущать за собой право личного выбора и заниматься свободным творчеством (в качестве примера можно привести распорядок дня разработчиков Google или Facebook) — и это ощущение свободы увеличит производительность их творческого труда (отчуждаемого у работников в пользу информационного капитала). В реальности же рано или поздно, как мы уже неоднократно говорили, они полностью утратят свободу и подчинятся власти больших данных, о которой, возможно, так никогда и не узнают.

Развитие свободного творчества в открытом мире способно стать шагом из царства необходимости в царство реальной, а не иллюзорной свободы. Маркс писал: «Царство свободы в действительности начинается лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства... По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы...» ¹²²

О коммуникации в открытом мире

«Газета без бумаги и „без расстояний", которую вы создаете, будет великим делом», — заявлял В.И. Ленин в 1920 году¹²³. Наконец мы можем поговорить о том, почему революция больших данных заключает в себе еще и информационную революцию, связанную с кардинальным изменением способов обмена информацией между людьми и сравнимую с изобретением радио или Интернета.

При написании книги автор старается изложить свою идею скудным арсеналом литературного языка, который каждый читатель позже интерпретирует по-своему, в итоге травмируя и искажая в той или иной степени изначально заложенную мысль. Общаясь, мы пытаемся лучше понять друг друга для того, чтобы сформулировать свою мысль точнее и доступнее для нашего собеседника. Качество передачи информации зависит как от объективных, так и субъективных факторов: одно и то же высказывание может быть понято двумя людьми принципиально по-разному, т.е. определенная содержательная часть информации, которую хотел бы передать ее автор, так или иначе теряется в связи с субъективными особенностями мышления получателей. Все существующие способы коммуникации, начиная с устной речи и заканчивая современным кинематографом, не обладают абсолютной точностью передачи смыслов (это объективная сторона передачи информации), что в конечном итоге влияет на качество коммуникации внутри общества и эффективность взаимодействия людей друг с другом.

Исторически постепенный переход от первобытной речи и примитивных знаков, используемыми древними людьми, к современному развитому языку и письменности заключался в совершенствовании средств коммуникации и минимизации потери информации. В визуальной части коммуникаций человечеством также проделан большой путь от наскальных рисунков до неотличимой от реальности современной компьютерной графики. Легко представить, как в самом ближайшем будущем люди все меньше будут использовать устаревшую речь, а обмениваться информацией станут, скажем, моментально представляемыми и воспроизводимыми получателем визуальными образами. Одним из шагов в этом направлении стала разработка в 2014 году телепатической коммуникации через ЭЭГ-сканеры.

Однако описанная нами эволюция методов обмена информацией затрагивает лишь объективную сторону коммуникации, позволяющую наиболее точно выражать свои мысли и получать максимально понятную информацию. Сам по себе постоянный процесс совершенствования технологий не открывает принципиально новых инструментов коммуникации, так что вряд ли послужит основой информационной революции.

Вместе с тем революция больших данных позволит сделать качественный скачок в коммуникации за счет анализа особенностей получателя и автора информации, корректируя ее таким образом, чтобы минимизировать или совсем избежать потери смыслов — донести начальную идею автора предельно доступным для конкретного слушателя образом, т.е. путем совершенствования субъективной части коммуникации.

Таким образом, большие данные позволят изменять сказанное, нарисованное, написанное нами для каждого конкретного человека таким образом, чтобы изначально заложенная информация стала ему максимально понятна.

Простой пример, доступный в наши дни, — воспроизведение визуального изображения с цветовой коррекцией для людей, имеющих отклонения в восприятии спектра, позволяющей наиболее полно передать картинку, в то время как другие люди видят изображение в стандартном цвете. Другой пример: синхронный перевод иностранных слов на язык слушателя, используемый на YouTube.

Казалось бы, одно дело элементарные физические свойства, а совсем другое — интерпретация заложенных смыслов развернутых высказываний, которые и сам говорящий порой не может сформулировать внятно. Чтобы разобраться с этим, взглянем на текущие области использования больших данных.

Как мы уже говорили, наиболее развивающейся и наиболее доступной для обывателей областью использования больших данных является сегодня сфера интернет-рекламы и маркетинга. Во многом это обусловлено манипулятивным характером современного капитализма, а также возможностью получения больших объемов информации о пользователях Интернета корпорациями и их желанием извлечь моментальную прибыль, занять устойчивую позицию в экономике. В отличие от традиционной рекламы, таргетированная интернет-реклама показывается не всем подряд, а лишь целевой аудитории — определенной группе пользователей, которая, по мнению рекламодателя, в наибольшей степени будет заинтересована в покупке товара. Данная технология постоянно совершенствуется, и сегодня рекламное сообщение, которое в традиционном исполнении могло иметь лишь один наиболее оптимальный вариант, может показываться в десятках или даже сотнях и тысячах различных исполнений, подстраиваясь под интересы конкретного потребителя. Уже в наши дни таргетированная реклама это не только абстрактные группы по интересам и релевантные запросы в поисковике. Анализируя тысячи признаков миллионов пользователей, информационные корпорации проникают в сущность человеческой личности, ее интересы, слабости и потребности — и всё для того, чтобы рекламодатели без труда могли скорректировать выдаваемую ими информацию под каждого человека, чтобы она зацепила именно его. В своем роде эволюцию рекламы можно рассматривать как суженный и ограниченный, но реальный процесс совершенствования передачи информации в принципиально новом векторе учета субъективных особенностей восприятия. С каждым годом таргетинговая реклама проникает все глубже, отмечая все больше факторов.

Если в будущем результаты обработки больших данных будут являться достоянием всего человечества, а не крупного капитала, то это позволит нам значительно лучше понимать друг друга, революционно сократив потерю информации.

Кроме того, инструменты анализа сводных данных мира открытой информации позволят кардинально сократить длительность коммуникации — вместо длинных разговоров мы сможем сразу получать оценку результатов: почти на каждый вопрос межличностной коммуникации можно будет получить ответ по итогу обработки больших данных, даже не начиная диалог. Пример нацеленного приспособления информации наглядно демонстрирует, что путь эволюции коммуникации через адаптацию в зависимости от характеристик получателя эффективен и получит свое развитие в ходе революции. В то же время он является иллюстрацией того, как плоды революции больших данных, прорастающие на почве манипулятивного капитализма, на наших глазах превращаются в инструменты отчуждения. В случае осуществления революции на базисе капитализма большие данные будут закрыты в частных владениях информационного капитала и спрятаны от общества, а корпорации станут посредниками в коммуникации и общении между людьми. Примерно так же, как сейчас они являются посредником между рекламодателем и потребителем, предоставляющим возможности нацеленной рекламы, но при этом показывая сведения об аудиториях лишь в абстрактно-обобщенном виде.

В итоге информационный капитал может получить монополию не только на данные, но и на любую передачу информации новой информационной эпохи в перспективе. Такой власти никогда еще не было у правящего класса — в прошлом они могли запретить книгу или газету, перерезать телефонную линию или заблокировать сайт, в будущем же их противники могут просто исчезнуть из информационного пространства. Информационный капитал получает абсолютный контроль над передовыми коммуникационными средствами будущего, неотъемлемой частью которых будут большие данные.

Вместе с тем, революция на основе свободной информации определенно поднимет общество и доступные возможности обмена информацией на принципиально новый уровень. Равенство в коммуникационной сфере может быть обеспечено только открытыми данными, обобществленными и в равной степени принадлежащими каждому человеку.

Коллективный разум и открытый мир

Говоря о коллективном разуме в повседневной жизни, чаще всего представляют фантастическую внеземную цивилизацию (вроде протоссов из Starcraft) или далекое утопическое будущее, где высшие создания имеют общие мысли и чувства. На самом деле понятие коллективного разума нужно рассматривать в динамике, ведь в более упрощенной форме, подразумевающей совместное принятие решений, он присутствовал у человечества почти всегда.

Эусоциальные животные, к которым помимо человека относятся, например, голые землекопы, муравьи и пчелы, в процессе эволюции расширили свои инстинкты за пределы отдельной особи: наблюдая друг за другом, они принимают коллективные решения и не могут существовать в одиночку. Еще с древних времен наши предки научились наблюдать друг за другом и обмениваться информацией, передавать жизненный опыт. Социальная наследственность, наиболее развитая у человека, во многом определила развитие умственных способностей, а также предопределила развитие интеллектуальных преимуществ вида, хотя обучаться на чужом опыте свойственно почти всем живым организмам. Кстати говоря, в отношении измерения конкурентных интеллектуальных способностей животных существует мнение, что размер мозга имеет меньшее значение, чем способность наблюдать и повторять за другими, обучаться у своих сородичей. Человек пошел дальше и со временем научился подавлять инстинктивные животные начала, научился мыслить, стал разумным существом.

Обладая сознанием и развитым мозгом, мы научились закреплять свой опыт не посредством долгой природной эволюции десятков поколений, а в постоянно воспроизводящихся общественных институтах. Все становление общества вместе с развитием социальных отношений сопровождалось эволюцией средств и способов обмена информацией, способностью принимать совместные решения— совершенствованием коллективного разума человеческого общества. Сказки и рассказы, наскальные рисунки и университеты, книги и современные социальные сети — всё это различные формы и грани коллективного разума. Благодаря ему человечеству удалось за ничтожный с эволюционной точки зрения срок преодолеть путь от первобытного состояния до современного развитого общества, вырваться в космос, изучить законы мироздания, создать суперкомпьютеры и многое другое. Отметим, что развитие коллективного разума тесно связано с функционированием коммуникационных общественных институтов. Технические новшества— такие как, например, развитие книгопечатания или появление Интернета — зачастую качественно изменяли информационную среду и оказывали огромное влияние на состояние коммуникационных общественных институтов. Одной из популярных теорий, объясняющей снижение объема человеческого мозга на протяжении последних Двадцати пяти тысяч лет, является теория развития нашего коллективного разума. Человек все меньше полагается на себя и все больше — на общественные институты, на свои наблюдения за другими, на коллективный разум. «Современный человек берет нусом— коллективным разумом. У кроманьонцев нус не дорос, так что каждому приходилось работать своими мозгами», — пишет антрополог Станислав Дробышевский¹²⁴.

Многие ученые отмечают, что технический прогресс, а вместе с ним и возможности для эволюции коллективного разума, развиваются в геометрической прогрессии — люди, жившие всего шестьдесят лет назад, не могли представить, что уже их дети будут обладать возможностью моментального обмена почти неограниченного объема информации, находясь в любой точке земного шара. В этом смысле полезно было бы вспомнить некоторые феномены мышления последних поколений вроде «клипового сознания» и «памяти на аутсорс». Технологические открытия ХХ века уже вознесли коллективный разум на принципиально новый уровень, а революция больших данных через годы приведет общество и его возможности к чертам, сегодня кажущимся нам фантастикой.

Вместе с тем наш коллективный разум неоднороден: каждый человек одновременно коммуницирует, обменивается идеями и черпает информацию из огромного числа источников, соприкасаясь с большим количеством групп самого разного размера, от семьи до государства и всего просвещенного человечества. Следовательно, коллективный разум, определяющий совокупность социально приобретенных качеств включенного в общество индивида, в классовом обществе также не является однородным. Возможности использования коллективного разума конкретным человеком во многом предопределены социальным классом, к которому относится данный индивид. Рассматривая эволюцию коллективного разума с точки зрения исторического материализма, нужно отметить, что ограничение доступа к информации, коммуникативным инструментам и, соответственно, передовым возможностям коллективного разума всегда обуславливалось классовым деления общества. Господствующий класс старался получать максимальные привилегии и достижения, способствующие функционированию коллективного разума, в то время как низшие слои населения сперва насильственно, затем экономическими методами, а потом и манипуляционным путем удерживались от овладения его передовыми достижениями.

Интересно также, что великие революции каждый раз предзнаменовали кардинальные изменения форм организации коллективного разума, что позволяло угнетенному классу обрести то, что классики марксизма называли «классовым сознанием», и начать борьбу за революционные изменения. Феодализм, опиравшийся на церковь и присущую ей систему элитарного образования, начал терять свою власть над обществом вместе с распространением доступного обучения как общественного института и новых систем обмена информации (в первую очередь книгопечатанием); это позволило за нескольких сотен лет сформировать и воспитать класс, обладающий уровнем классового сознания достаточным, чтобы противостоять неограниченной монархии. Революционным движениям промышленного пролетариата и последующим социалистическим революциям во многих странах мира также предшествовало массовое развитие доступной пролетариату формы обмена информации (печатные СМИ, развитие типографского метода, но в первую очередь — территориальная привязка к предприятию и компактное проживание пролетариата), сделавшее функционирование коллективного разума масс угнетенного класса возможным для воспитания революционного сознания и противостояния правящему классу буржуазии того времени.

Однако неправильно было бы сказать, что развитие коллективного разума связано только лишь с технологическими коммуникационными инструментами, а возникновение революционных движений определялось лишь средствами обмена информации, а не объективными экономическими противоречиями. Исследователи включают в понятие коллективного разума и поток идей (наиболее наглядным примером распространения классового сознания может являться марксистская философия), и межгрупповые коммуникации (профсоюзное движение, партийное строительство и т.д.). Классики марксизма достаточно широко рассматривали коллективный разум в контексте именно классового сознания, а с конца ХХ века некоторые их последователи (а также преимущественно ученые-кибернетики и специалисты по большим данным) дополняли эти понятия в рамках собственных концепций коллективного разума. Сам Маркс во «Фрагменте о машинах» говорил об «общем интеллекте» (General Intellect) с точки зрения экономики, обращая внимание на то, как с развитием технологий происходит отчуждение человека. Среди советских марксистов схожие проблемы затрагивал Владимир Вернадский и его ученики, привнесшие в науку понятие «ноосферы».

Рассмотрим внутренние противоречия коллективного разума людей. Фундаментальным противоречием, на наш взгляд, является его постоянная дихотомия как строгой иерархической (классовой) структуры и как горизонтальной структуры. На наш взгляд, правильно рассматривать его как систему функционирования общества,выработки решения, а не только как индивидуальное свойство личности.

В иерархических системах функция принятия решений концентрируется в высшем правящем звене, а стоящим на более низких ступенях индивидам отводится все меньше возможностей самостоятельно мыслить и действовать — в своем максимуме низшие звенья низводятся до уровня «датчиков», чья задача ограничивается сбором данных для «правящего класса».

Идеальный коллективный разум с горизонтальной системой пока что существует только в фантастике, однако постоянное противостояние так или иначе изменяет общественные структуры и формы коллективного разума в пользу горизонтальной системы.

Алекс Пентленд проводил масштабные исследования коллективного разума на основе квантитативных больших данных, фиксирующих миллионы часов межличностных коммуникаций членов различных коллективов: «Мы с удивлением обнаружили, что те факторы, которые обычно считаются главными двигателями коллективной производительности, то есть сплоченность, мотивированность и удовлетворенность, не имели статистического значения. Крупнейшим фактором в прогнозировании группового разума было равенство очередности участия в обсуждении; коллективный разум в группах, где лишь несколько людей доминировали в разговоре, был ниже, чем в тех, где очередность участия была распределена более равномерно. Вторым важным фактором был социальный интеллект членов группы, показателем которого была их возможность считать социальные сигналы друг друга», — пишет Пентленд. Горизонтальные системы коллективного разума эффективней, однако построение горизонтальной системы — задача куда более трудная, а при разрастании общества и усложнении его внутреннего устройства она становится нереализуемой силами одних лишь врожденных средств коммуникации. Так, к решающим причинам падения афинской демократии часто относят рост населения полиса, что привело к невозможности участия каждого свободного афинянина в работе коллегиальных органов управления. В отсутствии иных средств коммуникации общественная структура естественным образом сдвинулась в сторону более вертикальной системы. Известно, что примитивным эусоциальным животным свойственен именно горизонтальный тип коллективного разума (вернее, коллективных инстинктов), учитывающий в равной степени интересы каждой отдельной особи в группе. Такую же структуру имел и коллективный разум наших предков во времена первобытнообщинного строя.

Рост популяции, появление частной собственности, усложнение системы иерархий, формирование первых государств, становление классового общества вместе с появлением присущих ему противоречий продиктовало и изменение структуры коллективного разума. Противоречие между в целом более эффективной горизонтальной структурой и обусловленной сформировавшимися общественными отношениями вертикальной следует через всю историю человечества. Переход от феодализма к капитализму под воздействием развития средств обмена информацией нес в себе горизонтализацию, привлечение к управлению и принятию решений новых слоев общества. Похожий процесс происходит и в наши дни.

Если на уровне коллектива или небольшой группы реализация более-менее горизонтальной структуры коллективного разума и не является столь сложной задачей, то на более-менее крупных системах, не говоря уже о целых государствах и обществах, стремление к построению подобной системы всегда приводило лишь к определенному качественному изменению, в конечном счете не меняя иерархичный характер коллективного разума. С появлением и развитием Интернета мы становимся очевидцами новых процессов изменения коллективного разума: получив возможность обмениваться информацией напрямую, люди все меньше доверяют манипулятивным СМИ, форма нашего коллективного разума трансформируется. Общественная система контроля «мониторинговой демократии», описанная Джоном Кином, по своей сути является понятным и весьма полным описанием текущего короткого исторического момента дихотомии коллективного разума современных общественных классов развитых капиталистических обществ. Политические и технологические аспекты, способствующие качественному формированию коммуникативных общественных институтов, тесно переплетены между собой. Политическая сторона, определяющая функционирование коллективного разума того или иного класса, в целом вытекает из общественно-политического строя и социальных отношений в обществе в конкретный исторический период. Например, можно утверждать, что в России горизонтализация коллективного разума подавляется реакционной политикой государства по ограничению свободы слова в Интернете, законодательному препятствованию общественному контролю, ограничением местного самоуправления, фактическому неисполнению закона о финансовом мониторинге предприятий со стороны профсоюзов и так далее.

Противостояние прогрессивных горизонтальных и иерархических систем коллективного разума продолжается. Информационные корпорации, желая занять лидирующую роль в обществе, встраиваются в процесс новой коммуникации и прямой передачи информации. Они получают возможность манипуляции обществом уже на принципиально новом уровне, контролируя интересы и предпочтения каждого отдельного человека, предоставляя нужную информацию, и снова находятся на шаг впереди как от традиционных форм капитала и их манипулятивных СМИ, так и от основной массы угнетенного общества потребления.

Стать заменой грядущей форме тотального информационного доминирования может общество открытого мира. Точно так же, как манипуляция традиционных СМИ постепенно рассыпается с появлением альтернативных источников информации, грядущие манипуляции информационного капитала станут невозможны при раскрытии всей информации каждому члену общества. Сегодня некоторые старые механизмы отчуждения и манипуляции уже не могут в полной мере подчинять общество, а новые, находясь в процессе внутриклассовой борьбы за влияние, еще не могут заработать в полной мере.

Развитие коллективного разума человечества во все эпохи было связано с физическими ограничениями в передаче, обмене, обработке и хранении информации. Чтобы обмениваться информацией с минимальными потерями, люди изобрели язык и речь, чтобы распространять информацию на большие расстояния — телевизор и Интернет, чтобы сохранять и передавать накопленную информацию от поколения поколению — сочинялись сказки, печатались книги, изобретались цифровые носители. Революция больших данных на конечном этапе практически полностью ликвидирует технологические ограничения коллективного разума: почти все данные и полные результаты их обработки в любой момент времени смогут моментально доставляться на любые расстояния. Социальная максима развития коллективного разума отражена в концепции открытого мира как апогея развития института открытых данных: все создаваемые кем-либо данные в полной мере доступны каждому члену общества.

Главным достижением революции больших данных на базисе социализма может стать снятие противоречий коллективного разума или как минимум серьезный шаг к горизонтальной системе коммуникации. Уже на текущем этапе революции классовые противоречия глобального общества между общественными интересами и частной собственностью, между открытыми данными и закрытыми корпоративными системами, между свободой и отчуждением напрямую затрагивают еще и более глубинные, фундаментальные вопросы, определяющие эволюцию человека как вида — его коллективный разум. Вместе с отмиранием классовых противоречий, обобществлением информации, люди начнут сближаться и объединять усилия. Сложно представить, какие возможности человечеству откроет эта, высшая из обозримых, ступень коллективного разума — в противовес «конца истории» как итога информационной революции на базисе глобального капитализма, информационная революция на социалистической основе будет означать начало истории человечества на новом Уровне своего развития.

Мы специально оставили многие вопросы этой и следующей подглавы открытыми, чтобы дать читателю место для критики и самостоятельного размышления над столь интересными феноменами нового времени.

Понимая, что традиционный классовый подход не рассматривает в полной мере феномен коллективного разума как экономическо-коммуникативного понятия, ответим на главный вопрос: что же нам дает подобное дополнение классового анализа? На наш взгляд, многие события политической сферы полезно рассмотреть именно с позиций коллективного разума. К примеру, уже прошедший в феврале 2019 года первое чтение в Государственной Думе закон, предусматривающий возможность закрытия и отделения российского сегмента Интернета от остального мира¹²⁵. Сторонники закона заявляют о необходимости ограничения глобального Интернета в целях сохранения государственного суверенитета, противники же видят в нем цензуру и ущемление свободы слова. При этом, говоря о масштабах экономических потерь в случае реализации концепции закрытого Интернета, обычно указываются затраты на отключение России от сервисов глобальных корпораций вроде платежной системы Visa или многочисленных социальных сетей, но мало кто говорит о потерях для экономики, связанных с ограничением свободного обмена информацией. Закрытие российского Интернета приведет к тому, что отечественные пользователи не смогут обращаться к достижениям «коллективного разума» всего остального мира. За этим неминуемо последует падение производительности интеллектуального труда и уровня жизни в целом — быстро найти ответ на нужный вопрос при помощи Интернета станет значительно сложнее, а порой невозможно. Таким образом, законопроект закрытия российского Интернета не сводится исключительно к борьбе национальной и мировой элиты за влияние на территории государства.

Открытый мир и проблемы искусственного разума

В уже упоминавшихся «Фрагментах о машинах» Карл Маркс размышлял, как развитие технологического прогресса в условиях капитализма способствует отчуждению человека, сведению его личности до средства труда: «...будучи включено в процесс производства капитала, средство труда проходит через различные метаморфозы, из которых последним является машина или, вернее, автоматическая система машин (система машин, являющаяся автоматической, есть лишь наиболее завершенная, наиболее адекватная форма системы машин, и только она превращает машины в систему), приводимая в движение автоматом, такой движущей силой, которая сама себя приводит в движение. Эта автоматическая фабрика состоит из множества механических и интеллектуальных органов, так что сами рабочие определяются только как сознательные ее члены»¹²⁶. Этот отрывок указывает, что машина на определенной стадии развития средств труда сама пронизана механическими и интеллектуальными органами, посредством которых она продолжает непрерывно развиваться и обновляться.

Ввиду стремительного развития технологий в современном обществе, науке и искусстве все чаще поднимается дискуссия о создании человеком полноценного искусственного разума и нашего с ним будущего взаимодействия. Конечно, сегодня мы еще далеки от того, чтобы изобрести машину с интеллектом человеческого Уровня. Однако прогресс явно не стоит на месте — в 50-х годах прошлого века была написана первая программа, играющая в шахматы, и спустя всего 40 лет компьютер прочно и навсегда занял пьедестал шахматного чемпиона мира, обыграв сильнейшего из гроссмейстеров. Начиная с 2015 года нейросети успешно выигрывают у профессионалов в го, игру с гораздо большим относительно шахмат количеством вариантов ходов и затрудненной оценкой текущих позиций. Недалек и час, когда компьютер будет обыгрывать человека в реальной жизни — игре с наибольшей вариативностью последовательностей.

Еще в 2014 году машина успешно прошла тест Тьюринга (хотя и не на полной «сложности») — то есть компьютерные «боты» и в общении становятся совсем не отличимы от человека, особенно учитывая происходящие изменения в формах обмена информацией.

В этой связи остро встают вопросы: сможет ли со временем искусственный интеллект полностью заменить человека? Имея абсолютные преимущества перед нами, такой искусственный интеллект мог бы оборвать человеческий род и сам стать вершиной эволюции, создавая все более умные и умные машины? А попади он прежде всего в плохие руки, смог бы подчинить мир воле своего хозяина?

Рассмотрим этот вопрос на следующем примере. Хотя проблема разума логически не сводится к тезису Тьюринга, для дальнейшего объяснения зададимся вопросом: «А может ли человек пройти обратный тест Тьюринга, т.е. обмануть машину, убедив ее, что не является человеком?» Ответ на этот вопрос будет зависеть от того, что мы считаем человеком и что машиной. Если попросить испытуемых перемножить несколько десятизначных чисел в уме, то любая современная машина тут же выдаст правильный ответ, а человек, не справившись с этой задачей, моментально провалит обратный тест

Тьюринга. Но если мы позволим человеку пользоваться достижениями цивилизации (в виде хотя бы смартфона с Интернетом) он успешно решит любую задачу и, скорее всего, при определенных условиях сможет притвориться машиной и успешно пройти тест. Но ведь в этом случае ему помогает вычислительная машина. А в случае, когда компьютер, проходивший тест Тьюринга, при обучении и выборе ответа обращается к массивам данных писем и разговоров огромного количества людей, не помогает ли ему человек и его коллективный разум — накопленные данные?

Как видим, различие между человеком и машиной весьма условно. Как уже было описано выше, рассматривая машину и человека с точки зрения экономики, мы видим, что современные роботы уже могут взять на себя большую часть физической работы людей, а компьютеры сильно повышают производительность умственного труда. Пока еще у машин есть проблемы с творческой частью производственного процесса, в котором, возможно, и спрятан ключ к созданию полноценного искусственного разума. Но если с развитием технологий и эта грань человеческого разума будет воспроизведена в машине, она в первую очередь станет «усилителем» творческих умений человека, подобно тому, как станок усиливает физические, а калькулятор — наши умственные способности.

Если же машину, созданную по подобию человека, станет можно считать полноценной личностью, равной или даже лучшей, чем человек, то она все равно наверняка останется «социальной машиной», живущей в системе коллективного разума, создаваемого веками (теперь уже и с участием самой машины). Родившись в открытом мире или предшествующем ему социалистическом обществе, подобная технология станет его частью и займет свое место рядом с человеком, поможет обществу сделать скачок из царства необходимости в царство свободы.

Совсем иная ситуация может ждать человечество в случае изобретения полноценного искусственного интеллекта в мире глобального информационного капитализма. Рассуждая об этом, многие эксперты приходят к выводу, что корпорация, первая создавшая его под своим контролем, получит власть над остальным миром подобно первому изобретению ядерной бомбы, только еще радикальнее. Это вполне может стать финальным аккордом революции больших данных, объединяющим мир под единоличной властью. Такой сюжет, между прочим, кажется наиболее реалистичным многим фантастам и футуристам наших дней, а некоторые представители информационного капитала вроде Илона Маска всерьез опасаются искусственного разума и выступают (в том числе вкладываются материально) за ведение подобных разработок на основе открытого кода, чтобы избежать попадания столь мощного оружия в одни руки.

Логично, что следующим шагом подобной машины, воспитанной на принципах социального дарвинизма, всю свою сознательную «жизнь» выполняющей работу, способствующую отчуждению возможностей эксплуатируемого большинства, ищущей свободу не для и не в обществе, а от него, будет попытка превзойти своих создателей, стать вершиной эволюции и началом новой истории.

Важно также отметить, что человек постепенно перекладывает часть функций своего мозга на машину. Самый просто пример — это память. Не секрет, что поколению, выросшему с доступом к персональным компьютерам, не нужно запоминать много информации. Большую часть работы по хранению, систематизации и предоставлению данных компьютер берет на себя, например, в виде поисковика Google, предоставляющего по поисковому запросу итог собранной и систематизированной информации. Теперь для человека куда важнее становится умение быстро обрабатывать и находить данные. Постепенно все больше различных функций человеческого мозга можно будет перенести на компьютер, освободив его от лишней нагрузки. Инструменты обработки информации, описанные нами в начале главы, помогают человеку с его слабым мозгом оперировать знаниями, доступными лишь благодаря машинной обработке больших данных. При информационном капитализме владельцы данных и результатов их обработки в погоне за прибылью будут использовать «вынесенную на аутсорс» часть человеческого мозга в своих целях, ужесточая эксплуатацию,— будет происходить постепенное отчуждение фундаментальных интеллектуальных функций человека в пользу машин и их хозяев — представителей информационного капитала.

С общественно-исторической точки зрения капитализм по своей сущности противопоставляет машину человеку, в то время как социализм дополняет человека посредствам машины. Открытому обществу (в отличие от общества глобального капитализма) не стоит бояться искусственного интеллекта, поскольку эксплуатация и манипуляция в мире, где данные и результат их обработки доступны каждому, сильно затруднена, а в исторической перспективе — невозможна.

Философский вопрос противопоставления капитализма и социализма в эпоху больших данных можно рассмотреть с другой стороны, сформулировав его как «человек для данных или данные для человека?». Капитализм использует революцию больших данных в частных интересах, его цель — с наименьшими затратами получать максимальную прибыль. Поскольку датификация, как было описано в первой главе, становится одним из двигателей развития экономики, наибольшую прибыль приносит индивид, находящийся в максимально датифицированной среде, генерирующий максимальное количество данных и наиболее доступный для манипулирования. И здесь открывается два принципиально разных пути общественного развития: первый заключается в максимальной датификации окружающего нас мира, а второй — в заточении человека в рукотворный и по умолчанию максимально датифицированный искусственный мир. В наше время оба этих пути как бы сосуществуют параллельно и взаимодополняют друг друга: искусственный мир — это Интернет с его социальными сетями и априори абсолютной датификацией, тогда как реальный — это улица с камерами, смартфонами и датчиками. Может получиться, что с точки зрения извлечения максимальной прибыли в один момент рентабельнее окажется вовлекать людей в созданные миры, чем датифицировать окружающий реальный мир до уровня цифровой реальности. Капиталистический подход к революции больших данных при определенном стечении обстоятельств может грозить миру массовым уходом в «карманную реальность», коллапсу человеческой цивилизации в бесконечных матрицах, в погоне за постоянным удовольствием для порабощенных иллюзиями народов и огромной неконтролируемой властью для информационных корпораций. В свою очередь, социализм, чья экономика ставит основной целью всестороннее развитие личности и удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных потребностей, сможет дать оценку и адекватный ответ опасным общественным явлениям ухода человечества в виртуальный мир. Конечно, и здесь не все так однозначно — мы не можем знать, в какую сторону потянут человечество технический прогресс и новые прорывные открытия, да и виртуальный мир может быть не такой уж и плохой альтернативой реальности, особенно если в нем будут созданы равные возможности и стимулы интеллектуального развития. Но все же важно подчеркнуть, что капитализм по своей природе, управляемый законами, в корне которых лежат индивидуальные интересы, не позволяет обществу делать осмысленный выбор своего будущего развития, а значит, не сможет в полной мере ответить на исторические вызовы цивилизации в период революции больших данных — точно так же, как сегодня, например, не может решить фундаментальные экологические проблемы, неминуемо толкающие человечество к гибели.

Технологии на пути к обобществлению данных

Интересным теоретическим вопросом реализации концепции открытого мира является организация для общества равного и абсолютного доступа ко всей существующей информации и результатам ее обработки. Стоит обратить внимание на получившую в последние годы широкое развитие и распространение технологию blockchain — систему обмена информацией между неограниченным числом равнозначных участников. Суть технологии заключается в том, что различные пользователи добавляют небольшие блоки данных к общей цепочке информации. Последовательная система шифрования цепочки данных устроена так, что сегодняшними методами невозможно расшифровать и подменить какой-либо кусочек информации во включенных блоках. При этом технология подразумевает равномерный и полный доступ к такой цепочке со стороны неограниченного числа пользователей и их коллективный вклад в функционирование системы. У системы взаимодействия на основе блокчейна может не быть центрального компьютера и сервера с базой данных — система работает на большом количестве серверов, добровольно организованных пользователями, распределяющими по своим компьютерам нагрузку от функционирования сети, что в совокупности с равным и открытым доступом к создаваемой информации в цифровую эпоху можно назвать реальным общественным производством. Отсутствие единого центрального компьютера, равноправный доступ пользователей в систему обмена информацией, полная ее открытость и прозрачность позволяют говорить о блокчейне как о революционной технологии. Если рассматривать ее более глобально, речь по сути идет о создании общего мирового компьютера с равноправным доступом для каждого человека.

Вместе с тем блокчейн имеет и известные минусы. Во-первых, на данный момент технология позволяет хранить лишь небольшое количество информации — говорить о возможности внесения больших данных всего мира в общую систему блокчейна пока что рано. Кроме того, технологический прогресс (в частности, открытия в сфере квантовых технологий передачи информации и связанные с ней возможности дешифровки) может поставить под угрозу защиту от фальсификации данных во всех существующих цепях. А еще функционирование системы требует больших вычислительных мощностей (хоть и разделенных между общим числом участников) и электроэнергии — например, самый известный проект на основе блокчейн-технологии, криптовалюта Bitcoin, уже сейчас потребляет по некоторым оценкам более 0,15% производимого в мире электричества¹²⁷, а продолжающееся развитие системы в нынешних темпах может нанести существенный вред экологии земного шара. Журнал Forbes пишет: биткоин крайне неэкологичен. На обслуживание одной транзакции в биткоинах летом 2018 года расходовалось 934 кВт/ч энергии. Для сравнения, на проведение 100 000 транзакций в системе VISA нужно в 5,5 раз меньше энергии. «Углеродный след», производимый биткоином, составляет 17,7 млн т углекислого газа¹²⁸.

Помимо криптовалют, система блокчейн активно внедряется и в государственном секторе, касающемся данных, которые необходимо защитить от фальсификации.

Между прочим, появление криптовалюты и функционирование Bitcoin на принципах такой системы можно рассматривать в качестве частичного, урезанного примера реализации концепции открытого мира в экономической сфере. Создание биткоинов происходит по заранее прописанному публичному алгоритму, не подконтрольному ни государству, ни банку, ни кому-либо еще. Каждому пользователю системы доступна информация обо всех осуществленных за все время существования криптовалюты транзакциях — по сути, общая всемирная бухгалтерская книга в виде открытой информации. Таким образом, создаются реальные условия для полного отказа от товарных денег. С другой стороны, все владельцы биткоинов в системе анонимны, скрыты за набором символов, что не добавляет ей прозрачности, делая систему привлекательной для различного рода преступников и коррупционеров.

Кстати, процедуры, по которым многих из них ловят спецслужбы различных стран мира, наглядно иллюстрирует несовместимость анонимности с открытостью и то, что любая анонимность уже сегодня носит очень условный характер, а с течением революции больших данных станет невозможна. Так сетевая анонимность пропадает при соприкосновении с реальным миром. Например, в 2015 году чешская полиция задержала Томаша Йиржиковского по обвинению в краже 40 тысяч биткоинов путем имитации хакерской атаки на созданную им торговую площадку¹²⁹. А в 2016 году издание Forbes сообщило о задержании во Флориде хакеров Нэйтана Гибсона и Шона Мэкерта. Первого задержали при попытке купить дом на заработанные в результате аферы деньги, двух других выследили, проанализировав транзакции на сайте Coinbase¹³⁰. Конечно, огромное число киберпреступников разной руки еще не вычислили, тем более что существуют специальные площадки, предоставляющие услуги «блендера» криптовалюты — общая масса нуждающихся в анонимизации биткоинов разделяется на множество мелких транзакций, смешивается с другими микропереводами от разных пользователей, после чего отмытые биткоины отправляются на новый счет владельца. Несмотря на то, что все денежные транзакции в системе криптовалюты открыты, отследить движение криптовалюты после прохождения такого блендера очень трудно. Конечно, с ростом производительности компьютеров и качества нейронных сетей и биткоин-блендер наверняка перестанет представлять серьезную помеху для поимки преступников (тем более что того же Томаша Йиржиковского «блендер» не спас уже в 2016 году).

Рассматривая описанный феномен криптовалюты, можно разглядеть в нем следы столкновения двух миров. С одной стороны, общественный характер информации, ее сущностное стремление стать свободной и современные технологии приводят к неизбежному созданию подобных открытых для каждого человека систем, свободных от любых посредников. Вместе с тем, находясь в условиях капитализма, они скованы старыми правилами, диктуемыми внешним миром, и оттого принимают мутированные формы — открытая и одновременно закрытая анонимная информация, находясь в одной системе, входят в противоречие. Криптовалюты становятся инструментом различного рода преступников и спекулянтов. Сейчас государства и корпорации активно создают собственные криптовалюты по своим правилам, стремясь обратить даже подобные априори открытые системы на пользу частным интересам капитала. А в расчет необходимо принять еще и конспирологическую теорию, согласно которой первая криптовалюта, твердо входящая сегодня в десятку по объему капитализации, изначально создавалась как инструмент управления финансовыми потоками для возвращения и дальнейшей концентрации валютных масс в США и странах Западной Европы в рамках политики поддержки глобализма.

Достижения технологий, приведенное рассмотрение блокчейна и криптовалют показывают, что у человечества уже есть возможности создавать открытый мир, начиная с экономики, защищенный от всякого рода обмана и коррупции. Но старые институты и право частной собственности сдерживают общественное развитие, тянут социум к стагнации и загниванию.

Как уже говорилось, технология, создающая равнозначный доступ к информации и ее обработке без централизованного управления, сегодня далека от совершенства. Традиционным способом обеспечения равноправного доступа к информации является ее публикация на централизованном ресурсе в общественном доступе. В отличие от блокчейна этот способ обобществления информации гораздо проще и дешевле, не требует огромных ресурсов и энергозатрат. Вместе с тем и он имеет свои недостатки. Данные на централизованном ресурсе могут быть сфальсифицированы его владельцем, а в случае взлома со стороны восстановление информации может занять длительное время. Главное и самое опасное с общественной точки зрения здесь то, что централизация сбора и обработки данных открывает окно возможностей для манипуляции информацией в пользу ее распорядителя. Попытка обобществления, выкладывания в общем доступе может привести к тому, что управляющая центральным компьютером бюрократическая группа сформируется в качестве социального класса и в дальнейшем фактически получит единоличное право распоряжаться данными и судьбами людей подобно тому, как это уже делают информационные корпорации. Можно предположить что нечто подобное сейчас происходит в Китае, где государство и номенклатура по сути выполняют роль информационных корпораций, монополизируя в своих руках все создаваемые данные, а вместе с ними получая тотальный общественный контроль. Хотя, как уже говорилось выше, в КНР существуют определенный политический баланс и стремление к разрешению общественных противоречий, в том числе с использованием возможностей революции больших данных, потому неправильно однозначно клеймить Китай штампами информационной тоталитарной диктатуры. Предотвратить же негативный вариант развития можно, выстраивая общественные барьеры, сдерживающие процессы формирования номенклатуры в качестве господствующего класса и реставрации капитализма, наиболее важным из которых является институт открытых данных.

Практические сложности и спорные вопросы построения открытого общества будут подробно рассмотрены в четвертой главе. Здесь отметим лишь, что обобществление информации — не сиюминутный процесс, и к его реализации нужно подходить ситуационно, используя разные достижения технологий и прорабатывая различные варианты — в наше время в отношении одних данных правильнее использовать блокчейн, а для других подойдет и централизованная система. Технологии будут развиваться, открывая все новые более эффективные модели обобществления данных и результатов их обработки. Но уже сегодня движение в сторону открытой информации имеет больше социальных преград в виде капитализма и старых общественных институтов, чем технологических, к которым относятся практические сложности обобществления информации.

Электронная демократия и открытый мир

Теперь, когда мы в общих чертах рассмотрели способы обобществлении информации и то, как они изменят нашу жизнь, стоит задуматься над проблемами электронной демократии. В широком смысле под этим термином, как правило, понимается форма демократического принятия решения и контроля его исполнения, использующая информационно-коммуникативные технологии.

В отличие, например, от традиционных выборов, их электронный аналог практически не требует материальных затрат, проходит гораздо быстрее и может проводиться гораздо чаще. Электронная демократия активно внедряется почти по всему миру, начиная с местного уровня и заканчивая международным.

Вокруг понятия электронной демократии ведутся дискуссии. Так, специалист по данной технологии Стивен Клифт подчеркивает: «„Электронная демократия" (e-democracy) и „электронное правительство" (e-government)— это совершенно разные понятия. Если последнее означает повышение оперативности и удобства доступа к услугам государства из любого места и в любое время, то первое относится к использованию информационных технологий для расширения возможностей каждого гражданина»¹³¹.

Мы уже описывали, как открытые данные влияют на общественно-политические отношения, рассматривая их в качестве общественного института. Обобществление данных определяет успехи и «мониторинговой демократии» Джона Кина, и ее части в виде «электронной демократии», являющейся этапом горизонтализации коллективного разума, подробно рассматриваемой многими современными учеными.

Здесь же хотелось бы остановиться на, казалось бы, чисто техническом вопросе электронной демократии и электронного правительства. Несомненно, технологический прогресс, дающий физическую возможность каждому гражданину моментально стать участником различных горизонтальных структур, несет в себе огромный прогрессивный общественный потенциал и уже сильно изменил наше общество в сторону открытости и свободы.

Вместе с тем электронное правительство и электронная демократия в настоящих исторических условиях уже сталкиваются лбом с реакционными общественно-политическими институтами капитализма и частной собственности. Главным и наиболее красноречивым противоречием тут является то, что невозможно обеспечить беспристрастную подлинность результатов электронного голосования в условиях анонимности и соблюдения тайны голосования.

На первый взгляд, может показаться, что речь идет о технической незначительной загвоздке.

Член Совета Российского фонда свободных выборов Владимир Лысенко в своей работе подробно рассматривает мировую электоральную практику подсчета голосов при помощи технических средств. Он пишет: «Некоторые государства после проведения экспериментального использования электронного голосования избирателей принимают решение об отказе от их использования при проведении выборов (например, Великобритания, Ирландия, Испания, Италия, Нидерланды, Норвегия)»¹³².

Причиной отказа государств от средств электронного голосования (даже средств подсчета бюллетеней — не через Интернет, а на избирательных участках) является техническая невозможность при этом — в отличие от традиционного бумажного способа — обеспечить гарантированную достоверность результатов, избежать фальсификации при помощи умышленного изменения программного кода или через заложенные в нем уязвимости. Проще говоря, организатор выборов, правящая политическая сила (класс) могут заложить в систему электронного голосования возможности для фальсификаций

на любом из его этапов, обнаружить которые будет невозможно, не нарушив тайну голосования. О существующем парадоксе — возможности наличия даже в сертифицированных продуктах программных закладок (ПЗ) — подробно рассказывается в научной статье в журнале «Information Security/ Информационная безопасность»: «Данный парадокс заключается в том, что ПЗ могут отсутствовать в программном обеспечении до сертификации, но появиться после. Иллюзия получения сертификата может заметно снизить бдительность разработчиков и привести к непредсказуемым последствиям для заказчика. Отдельные организации, используя эти закладки, смогут осуществлять скрытый мониторинг и съем любой информации компании и использовать ее по своему усмотрению»¹³³.

Там, где электронные средства подсчета голосов применяются (например в Австралии), они параллельно дублируются старым бумажным вариантом, а у избирателя остается выбор: голосовать бумажным бюллетенем или через электронный дисплей. Обратим внимание, что это пример использования всего лишь электронных средств подсчета проголосовавших на избирательных участках граждан, а далеко не удаленное голосование через Интернет как инструмент реальной электронной демократии, технически доступный уже в наши дни. То есть говорить о том, чтобы избрать президента или даже местных депутатов со смартфона по пути на работу, внося реальный вклад в коллективное решение по принципу прямой демократии, пока что рано. Читатель, увлекающийся электронной демократией в русле представлений о ней ее либеральных проповедников, наверняка сможет возразить и привести примеры. Конечно, сейчас уже есть разнообразные правительственные и неправительственные инструменты гражданского давления через электронные ресурсы, в совокупности определяющие понятие электронной демократии. Вроде электронных петиций, возможности напрямую обратиться к должностному или избранному лицу через социальные сети, начать открытую дискуссию и так далее. И как уже говорилось, эти определенно передовые возможности, открываемые техническим прогрессом, дают свои плоды, двигая общество к открытости и свободе. Но все-таки подобные примеры не являются использованием ресурсов электронной демократии в полной мере для волеизъявления, результат которого имеет реальное подкрепленное законом прямое действие. Можно вновь возразить, что некоторые правительства и городские власти создают ресурсы, где граждане после верификации могут голосовать и выдвигать предложения, используя возможности информационных технологий и имея за плечами определенное юридическое подкрепление. Но и это не в полной мере «электронная демократия» — такие ресурсы всегда подконтрольны создавшей его стороне, и потому демократическое решение по-настоящему серьезных вопросов, обычно имеющих в своей глубине классовые противоречия, невозможны. В качестве такого примера можно было бы привести портал города Москвы «Активный гражданин», где горожанам дают возможность голосовать по узко отобранным темам в удобных администрации города вариантах; или системы Российской общественной инициативы, чьи законодательно регламентированные петиции, набравшие более ста тысяч подписей, традиционно игнорируются Государственной Думой; или, к примеру, раздел сайта с петициями Верховной Рады Украины, о предвзятости и цензурировании которых в Интернете ходят целые анекдоты. В реальности эти инструменты являются не демократическими, а антидемократическими — девальвирующими возможности и репутацию технологий электронной демократии. Конечно, такие ярко негативные примеры не совсем справедливы, ведь в указанных государствах имеются проблемы с демократией как таковой, отчего и электронные ее проявления принимают искаженный, ярко выраженный болезненный вид. В странах же золотого миллиарда, где классовые противоречия стоят не так остро (в основном за счет переноса эксплуатации на развивающиеся страны), электронная демократия иногда находит более реальное применение.

Мы не хотим сказать, что реализованные в некоторых развитых странах элементы электронной демократии, позволяющие выбрать, где будет располагаться фонтан, или даже отправить мэра города в отставку, в современном воплощении плохи или не работают — они работают и приносят реальный результат, двигая общество к прогрессу; однако это лишь небольшая, ограниченная часть возможной демократизации общества, уже охваченная технологическими достижениями современной коммуникации.

Разберемся, что же конкретно не позволяет «электронной демократии» заработать на полную мощность: дать людям возможность в реальном времени выбирать или отправлять в отставку президента, принимать закон (или хотя бы блокировать неразумный закон, выдвинутый преследующими собственные интересы парламентариями), по пути на работу дискутировать о проблемах государства и общества, принимать решения, формирующие государственную политику по принципу прямой демократии, и так далее.

Мы уже сказали, что главным противником истинного народовластия становится ранее прогрессивный постулат традиционного либерализма и демократии в виде тайны голосования, гарантирующей каждому избирателю, что его выбор будет анонимен, а конкретный пункт бюллетеня, где им поставлена галочка, не будет известен никому, кроме него самого.

Как уже известно нашему читателю, в эпоху больших данных реальная анонимность, а значит, и тайна голосования становится невозможна. Представители информационного капитала (будь то частные корпорации или правительства), обладая данными индивида в системе больших данных, знают о нем больше, чем он может думать. Предсказать с большой долей вероятности, пойдет ли человек голосовать и за какого кандидата отдаст голос, выявить факторы, влияющие на его выбор, и должным образом скорректировать их уже в наши дни не является невообразимо сложной задачей, а судя по последним электоральным скандалам, данная технология активно прорабатывается всеми основными участниками большой политической игры. В общем «анонимизированном» и приемлемом для социума виде специалисты по обработке данных в своих известных работах открыто рассказывают о подобных исследованиях: «Даже если вы врете самому себе, Google все же может узнать правду. За пару дней до выборов вы и некоторые из ваших соседей можете считать, что обязательно пойдете на избирательный участок и проголосуете. Но если ни вы, ни они не искали информацию о том, как и где голосовать, специалисты по поиску и обработке данных вроде меня могут сказать: явка в вашем районе будет низкой»¹³⁴.Понятно, что для владельца данных не составляет большой трудности отступить на шаг от предположительной явки на избирательном участке до участия в выборах конкретного гражданина (кстати, факт голосования гражданина элементарно проверяется по данным его перемещения на участок в день выборов). В эпоху больших данных, начавшуюся на фундаменте капитализма, индивид постепенно все больше отчуждается от реального принятия решения, становясь заложником не зависящих от него обстоятельств.

Отчуждение человека от принятия решения и осознанного исторического действия, превращение масс в субъект истории — все это в целом свойственно капитализму и всей истории частной собственности и до эпохи больших данных. «Даже демократия становится не властью народа, где каждый обладает равными правами, а системой политических технологий, превращающих человека из суверенного гражданина — субъекта власти в пассивный электорат— объект, из которого политтехнологический процесс „производит" нужные голоса, формируя механизм власти немногих, где мера свободы оказывается пропорциональна величине и мощи капитала и аппарата насилия...»¹³⁵ Революция больших данных на основе капитализма в определенной степени ускоряет и абсолютизирует процесс отчуждения граждан от управления государством, выраженном в виде традиционных демократических процедур. Конечным ее итогом будет не победа электронной или какой-либо еще новой демократии, а обесценивание всякой демократии, даже той условной и зависимой, какую мы наблюдаем в современном мире.

Правило тайны голосования вытекает из самого духа либерализма и его выборной системы, призванной уравновесить шаткий баланс классовых интересов и сохранить право частной собственности— без него немыслима буржуазная демократия в ее сегодняшнем виде. Вместе с тем само существование постулата тайны голосования становится невозможным в наступающую эпоху— вернее сказать, из прогрессивного элемента института демократии он с развитием технологий превращается в откровенно реакционный, сдерживающий реальную эволюцию общества, ставшую возможной благодаря технологическому прогрессу. В новых условиях тайна голосования остается на бумаге, но уже не может быть реализована для основных владельцев больших данных и одновременно главных заинтересованных политических акторов современного мира — информационных корпораций и государств. Таким образом, традиционная демократия, базирующаяся на тайне голосования, перестает отвечать реальным историческим условиям новой технологической революции и вместо инструмента, в какой-то мере смягчающего и позволяющего найти баланс в сложных классовых противоречиях, превращается в инструмент отчуждения всякой свободы в пользу капитала. Социолог М. Кастельса в своей обширной работе «Сети гнева и надежды: социальнополитические движения в эпоху Интернета» описывает кризис сегодняшней демократии, где уже X% населения не доверяют «избранным» представителям власти. По его мнению, всплеск интереса к электронной демократии является рефлексией общества на уже утратившую доверие либеральную электоральную систему¹³⁶. К сожалению, капитализм, судя по всему, не может предложить адекватное времени решение этой проблемы, не загоняя все общество в электронный концлагерь. Старые общественные институты стремительно рушатся, а новые, создаваемые на базисе капитализма, не отвечают объективной действительности и не несут в себе ничего хорошего. Катализатором коренных перемен снова становится революция больших данных.

И снова мы видим, что другой мир возможен. Технологическая революция на основе социализма и стремления к открытому миру без тайн голосования в совокупности с постепенным отмиранием частной собственности, на наш взгляд, открывает человечеству большие возможности. Главной причиной является, в первую очередь, то, что социализм не противопоставляет себя технологическому прогрессу, а адекватно отвечает на его запросы небывалой открытостью и свободой. Электронная демократия с открытыми результатами голосований по каждому избирателю в новом обществе без фундаментальных классовых противоречий (о «номенклатуре» мы поговорим в последней главе) будет защищена от любого рода фальсификаций, позволит полноценно использовать потенциал прогресса уже сегодня. Современные технологии вроде блокчейна с системой смарт-контрактов уже сейчас способны полностью решить технические задачи реализации электронной демократии, но не способны решить идеологические, связанные с существованием тайны голосования. Люди, организуясь при помощи Интернета в масштабные горизонтальные сети, смогут выбрать главу государства или отозвать коррумпированного депутата, всем обществом на основе коллективного разума вынести оценку новому закону и проголосовать за или против него, не говоря уже об импульсе, какой получит местное самоуправление вместе с появлением прямой электронной демократии. Понятное дело, что весь этот переход к новому обществу займет продолжительное время и внедрять такую технологию необходимо постепенно, действуя методом проб и возможных ошибок, некоторые из которых мы рассмотрим в последней главе. Логично также предположить, что дальнейшее развитие прямой демократии в открытом мире на базисе социализма приведет к постепенному отказу от представительной демократии (этим уничтожив или сильно видоизменив класс профессиональных политиков), а в исторической перспективе открывает возможность и для ликвидации института государства в его современном виде.

Подчеркнем еще раз (особенно для либертарианцев), что трансформация общества на основе электронной демократии и местного самоуправления более невозможна при капитализме — в новую эпоху она упирается в право собственности на информацию и данные, без которых не сможет существовать и сам капитализм. Любые вводимые правительствами системы голосования через Интернет либо по факту не влияют на ключевые вопросы жизни общества, либо являются антидемократическим инструментом по фальсификации выборов и давлении на избирателей (здесь можно вспомнить о предлагаемом Правительством Москвы тестовом голосовании через Интернет на выборах в Мосгордуму в сентябре 2019 года¹³⁷). Ликвидация тайны голосования без ликвидации частной собственности невозможна — такой шаг будет означать официальную капитуляцию буржуазной демократии перед капиталом, ведь тогда голос избирателя безо всяких оговорок будет иметь свою цену, а вопрос победы на выборах будет напрямую зависеть от размеров кошелька заинтересованных господ, то есть потеряет всякий смысл. Но и оставить все как есть в скором времени уже не получится: технологический прогресс обостряет социальные противоречия, наступающая революция полностью исключает тайну голосования для владельцев больших массивов информации.

Революция больших данных снова ставит ребром вопрос нашего будущего— или отчуждение и электоральное рабство в плену у капитала, или социализм и открытый мир. Другого исторического пути нам здесь не дано.

Утопизм и открытый мир

Революция больших данных открывает новые возможности воздействия на человеческое тело. Сегодня множество трансгуманистических теорий описывают технологические возможности будущего по радикальному продлению жизни, пересадке сознания из родного физического тела в новое, клонированное или механическое. Иные футуристы описывают будущее человечества как уход от жестокого мира реальности в искусственно созданные прекрасные миры с помощью технологий, наподобие показанных в культовом фильме «Матрица». Наиболее полагающиеся на прогресс ученые выдвигают теорию «технологической сингулярности», следуя которой машины смогут в конечном счете взять на себя даже творческую составляющую производственной деятельности и начать самостоятельно создавать всё более и более эффективные технологии с невиданной для нас скоростью, а человеческий разум проиграет конкуренцию, полностью поменявшись с машиной ролями.

Не принимая ни одну из этих теорий за основу, все же можно наблюдать, как с развитием технологий человеческое сознание, ранее неотъемлемо связанное с человеческим телом, постепенно отдаляется от него. Ведь уже сегодня Интернет позволяет общаться с кем угодно, невзирая на любые территориальные границы, получать и хранить практически любые знания независимо от способностей, а современные многопользовательские онлайн-игры зачастую заменяют людям реальный мир, становясь объектами тревожных исследований психологов и психиатров. Процесс отдаления (или даже отделения) сознания от тела, как и многие другие, вероятно, продолжится и усилится с развитием информационной революции.

Между прочим, радикальные сторонники рыночного либерализма иногда настаивают на биологической обусловленности существования права частной собственности в обществе, обосновывая свое предположение неотделимостью человеческого тела от сознания (Маркс, впрочем, легко опровергал данный подход и показывал, что частная собственность уж точно не является биологическим свойством человека). Это еще раз, уже с наиболее правых позиций, подтверждает вывод об историческом несоответствии института частной собственности и человеческого общества на грядущем этапе технологической революции. Однако от того, на какой социально-экономической платформе будет осуществлена новая революция, зависит и то, что дальше будет происходить с сознанием и телом индивидов. Революция, основанная на глобальном капитализме, отрежет индивидов от права информации, позволит владельцам информации делать с их телами и сознаниями все, что посчитает нужным,— хоть загонять сознание в вымышленные миры, хоть запирать его внутри механизмов. В самом деле, почти все существующие антиутопии в зависимости от будущего развития той или иной отрасли науки могут быть воплощены в жизнь в мире капитализма на закате революции больших данных.

С другой стороны, революция на основе общего свободного и глобального доступа к создаваемой информации и сопровождаемых ею процессов отделения сознания от тела даст человечеству невообразимые возможности. Отделение сознания, в том числе памяти, и мыслительных процессов от физического тела в совокупности со свободным и полным обменом существующей информацией (включающей в себя знания и опыт) теоретически открывает путь к слиянию общечеловеческого сознания и материи, развитию по-настоящему общественного коллективного разума.

Сегодня, конечно, сложно представить то, по какому конкретному пути будут развиваться технологии и общество, учитывая, насколько далеки мы сейчас от подобного будущего как в техническом, так и в общественном плане. Такие техно-утопические теории далеко не новы. Начиная с конца восьмидесятых и вплоть до начала нового века вместе с появлением Интернета многие романтики и фантасты надеялись, что внедрение Интернета приведет общество к свободному обмену информацией, небывалой консолидации, общему коллективному разуму. «Информация хочет быть свободной» — лозунг, популярный в девяностых годах среди самых разных групп, ждущих всеобщего распространения доступа к Интернету в массах. Это и правда очень скоро произошло, однако не совсем так, как хотели бы «мечтатели-первопроходцы». Капитализм зарегламентировал, коммерциализировал, извратил в собственных интересах свободный обмен информацией, на наших глазах превратив значимую часть нового свободного пространства в очередной инструмент отчуждения.

Похожее происходит и сегодня по отношению к новой техно-информационной революции больших данных. Специалисты и исследователи самого разного толка рассказывают о потенциале больших данных, о возможности построить свободное и равноправное общество на основе непредвзятого машинного анализа, решить глобальные проблемы, продвинуть человечество вперед. Но и всем этим мечтам в самом ближайшем будущем суждено, подобно морским волнам, разбиться о скалы реальности, а мы станем свидетелями превращения узурпации и этой новой революции, последующего за этим декаданса, упадка культурной и творческой жизни, использования данных для усиления эксплуатации на благо единиц. «Аналогичным образом то, что задумывалось как попытка понять природу благосостояния человека и его прогресса — фундаментальные идеи просвещения и гуманизма, — внезапно начинают помогать в продаже товаров, которые не нужны, заставляют людей больше работать на руководителей, которые их не уважают, а также соглашаться с политическими целями, о которых их мнения даже и не спросили. Количественные отношения между психикой, телом и миром неизбежно ведут к контролю над людьми и попыткам сделать их поведение предсказуемым»,— пишет Уильям Дэвис, рассуждая о революционных свойствах больших данных¹³⁸.

Однако можно утверждать о возможности выхода нашего общества и всей человеческой цивилизации на качественно иной уровень своего развития в случае реализации революции больших данных на основе социалистического мироустройства. В этом смысле все разнообразные, описанные и не описанные выше идеи прогресса, имеющие сейчас огромное количество сторонников и несущие величайший потенциал исторического творчества, могут являться идеологическим подспорьем идей социализма, борьбы против частной собственности закрытой информации.

Подобно тому, как французский социалистический утопизм являлся источником и составной частью классического марксизма¹³⁹, так и современные утопические теории могут стать важной частью его диалектического развития. Множество разнообразных современных антиутопий дают обществу обширную критику капитализма на его текущем и будущем этапе, но подобно своим предшественникам в полной мере не способны (и не ставят цели) указать на объективные законы общественного развития и альтернативные пути изменения общества. Современные утопии повторяют ошибки предшественников, рассматривая будущее лишь на основе развития технологий, хотя первичным является вопрос их доступности, то есть вопрос разрешения социально-классовых противоречий.

Открытый мир и его особенности

Рассмотрев основные изменения, открывающиеся нам революцией больших данных на политической основе социализма, мы можем подвести итоги, описав основные черты открытого мира.

1. В конечной точке становления мира открытой информации нет частной собственности на средства производства, поскольку информация является наиболее значимой частью любого, как материального, так и нематериального, производства.

2. В открытом мире полностью изменяются личность, психология, поведение человека. В нем отсутствует не только частная собственность, но и частная информация, а значит, отсутствует и «личная жизнь» в привычном ее понимании. В таком мире невозможны будут не только многие преступления, но и, например, обман, измена, подлость и другие варианты негативных межличностных коммуникаций, основанных на предоставлении ложной информации.

3. Говоря о преступлениях, нужно отметить, что государственные законы и сами институты государства (в современном представлении) со временем перестанут существовать. А упомянув об измене, добавим, что и институт семьи и брака в отсутствие частной собственности и частной информации также, вероятно, потерпит существенные изменения.

4. Общество свободной информации ввиду отсутствия права частной собственности будет бесклассовым.

5. Произойдет небывалый рост производительности труда. В целом экономика, как и поведение каждого индивида, станет намного рациональней. Люди будут заняты творческим трудом или тем трудом, к которому они испытывают наибольшее предпочтение.

6. Перестанут существовать деньги и иной товарный обмен. Информация о потреблении общественных благ и вкладе индивида будет доступна каждому члену общества и служить моральным институтом регулировки потребления. В период до наступления изобилия материальных благ и закрепления института общедоступных больших данных, экономическая жизнь общества будет первой выведена в общественную сферу открытого доступа (вроде сегодняшних криптовалют).

7. Изменится форма и метод мышления индивидов. Например, привычный прямой обмен информацией в виде разговора, скорее всего, останется в основном в качестве атавизма. Его заменит скоростной обмен общими данными и запрашиваемыми выжимками информации.

8. Изменятся принципы обмена информацией. Исчезнут традиционные СМИ, вместо этого каждый человек будет иметь возможность транслировать неискаженную информацию аудитории. Завершится процесс горизонтализации системы функционирования общества и обмена информацией.

9. По ходу развития открытого мира человечество будет двигаться в сторону единого разума и общей памяти, открывая возможности, которые мы пока еще в полной мере не можем себе представить.

Как мы видим, в описании общества, к которому может прийти мир, следуя по пути обобществления информации, не так много нового. В своем роде он повторяет большинство тезисов, описывающих коммунистическое общество Маркса. За исключением того, что в наши дни мы можем гораздо подробнее рассмотреть его функционирования, прощупать то, каким образом будут устроены конкретные общественные институты коммунистического общества, как смогут жить люди, что будет регулировать их поведение. Технологический прогресс, революция больших данных обостряет противоречия между возможностями технологий и их реальным капиталистическим применением — между миром открытой информации и миром диктатуры информационного капитала, между капитализмом и социализмом.

Критика концепции открытого мира

Это что, все будут читать мою переписку?

Твою переписку и так читают (гораздо чаще в обобщенном виде), но пока только спецслужбы и информационные компании. А вот у наших детей и внуков частного будет становиться все меньше.

Как существует личная собственность, так же должна существовать и личная информация. Марксисты говорят о частной собственности только на средства производства, а не о том, чтобы отобрать мои личные трусы или зубную щетку. И информация тоже должна быть личная — не хочу, например, чтобы все знали, на каких девушек я смотрю в Интернете.

Верно, что марксисты говорят о необходимости ограничения и в дальнейшем ликвидации частной собственности на средства производства, то есть на то, при помощи чего можно извлекать прибавочную стоимость, осуществлять эксплуатацию других людей. Данные и информация в наступающую эпоху являются важной составляющей любого производства, неотъемлемым элементом товарно-денежных отношений. Данные о том, на каких девушек в Интернете ты смотришь, в совокупности с другими данными уже в наши дни используются информационными корпорациями для создания манипулятивного спроса — то есть по сути отчуждения личной свободы под властью вещей, создаваемых этими же корпорациями. Закрывать или прятать эти данные в исторической перспективе невозможно, единственный выход — это постепенное (в течение жизни нескольких поколений) обобществление информации, в том числе и такой «личной», одновременно с ликвидацией частной собственности на средства производства. Обобществленная информация не может быть использована для манипуляции, но вносит свой вклад в развитие общества, его социального функционирования и совершенствования общественного производства.

Лучше задайся вопросом, почему ты боишься, что данные о том, на каких девушек ты смотришь в Интернете, будут раскрыты? Глубинной причиной и корнем этого беспокойства является само существующее веками право частной собственности. Мы боимся, что личные знания о тебе будут использованы с целью обмана и эксплуатации, установления контроля и невыгодных для тебя конкурентных условий. Проблема в том, что твои личные данные уже сегодня используются именно в таких целях.

Что-то мне концепция открытого мира не очень нравится — это выходит какая-то тотальная слежка и размытие личностных границ.

Понятия личности и личностного пространства в их традиционном понимании уходят в прошлое вместе с революцией больших данных. Неприкосновенность частной жизни уже нарушена информационным капиталом и в течение нескольких поколений будет сведена к минимуму. Сейчас это кажется неприемлемым, но постепенно вместе со смещением окна Овертона личностное пространство индивидов будет существенно сужено. Ключевой вопрос здесь — на какой основе будет происходить революция больших данных? Если ее основой станет капитализм, а лейтмотивом будут крупные информационные корпорации, то такой путь приведет нас как раз к обществу тотальной слежки, в котором формально, возможно, и будут сохранены личностные границы (для легитимации права частной собственности на информацию), но настоящей личности с правом выбора и свободой уже не будет.

Если же информационная революция произойдет на основе социалистического государства, личность в классическом понимании станет частью чего-то большего, коллективного, сохранив при этом свою индивидуальность.

Достижимо ли описанное технически? Ведь в таком случае персональный компьютер каждого человека должен обладать достаточной вычислительной мощностью для обработки огромных массивов данных всего человечества.

Данные могут обрабатываться централизованно или с разделением мощности на большое число компьютеров. В этом смысле уже сегодня существуют примеры вроде блокчейна, позволяющие коллективно контролировать и изменять информацию, или облачных вычислительных сервисов, позволяющих выполнять вычислительные процессы на отдельных централизованных серверах. А в будущем, конечно, появятся и более совершенные и техничные модели.

Возможен вариант, что все это превратится в информационную анархию?

В фантастике киберпанка миром, в общем-то, также правят информационные корпорации, а поддерживаемый ими хаос является средством управления обществом. На наш взгляд, такое возможно как один из переходных этапов информационной революции на основе капитализма, но конечным ее итогом все же будет подавление личности и свободы каждого члена общества. Против подобного сценария говорят законы концентрации капитала и монополизации производства, ускоряющиеся в эпоху больших данных.

Если открыть все существующие данные каждому человеку, люди попросту завязнут в них. Ведь человеческий мозг имеет физические ограничения. Уже сегодня с Интернетом и социальными сетями мы купаемся в огромном массиве информации, часто не имея возможности ее качественно фильтровать. А с открытым миром и большими данными человек совсем утонет в информации, мозг просто не сможет обработать такие объемы новой информации, получаемой со всего мира.

Человеческий глаз собирает огромное количество данных; поступая в мозг, они систематизируются, фильтруются и совмещаются с другими данными, а в итоге из них извлекается конечная информация. Как справедливо отмечено, уже в наши дни человеческий мозг не способен качественно анализировать огромные объемы окружающей информации. В эпоху Интернета наблюдается тенденция к переносу функции систематизации, совмещения и выделения релевантной информации на компьютер и его искусственный интеллект. В эпоху больших данных эта тенденция по понятным причинам продолжится, а в перспективе технологии могут даже разгрузить мозг от лишних нагрузок, взяв на себя часть его функций. То есть речь идет о функционировании искусственных удобных инструментов обработки информации.

Двадцать лет назад для нахождения нужной информации в Интернете могло уйти несколько часов, а сегодня хватит уже нескольких минут или секунд. Сегодня мы вбиваем вопрос в поисковой строке, а завтра достаточно будет только представить вопрос, чтобы сразу же получить ответ. Сегодня мы проводим часы в долгих разговорах, а к концу эпохи больших данных мы сможем синхронизировать наши интересы и потребности за считанные секунды. В мире глобального информационного капитализма данные могут быть сфальсифицированы или искажены, в то время как открытый мир запрещает такую возможность.

Если персональные данные будут открыты всем, то мошенники смогут легко обманывать доверчивых людей.

Если персональные данные будут открыты всем, то, во-первых, такого понятия как «персональные данные» существовать не будет, ведь все данные будут общественными. И мошенников, как и любых преступников, очень легко поймать, используя большие данные, в том числе и их «персональные». Но и ловить их не потребуется, ведь осознание неотвратимости наказания демотивирует их совершать преступление, точно так же, как общественный институт открытых данных о госзакупках и расходах чиновников при должном общественном контроле позволяет защищать общество от коррупции. Общественный институт открытых, доступных каждому данных позволит защитить общество, в том числе и от мошенников.

Про творческую составляющую труда не все так однозначно. Вот, например, написанная компанией Sony еще 2016 году нейронная сеть, проанализировав песни группы Beatles, сочинила новую отличную песню в их музыкальном стиле¹⁴⁰. Можно даже сказать, что и сложная творческая деятельность в конечном итоге основывается на результатах больших данных человека во всей их вариативности, а значит, неверно выделять ее как отдельную составляющую интеллектуальной деятельности.

Творческая составляющая создания этой новой песни легендарной группы принадлежала человеку, придумавшему скормить нейронной сети все песни Beatles и, таким образом, создать новую, а умственную часть по сборке и компоновке произведения выполнила машина. С другой стороны, наверное, справедливо, что человека от машины в наши дни отделяет высокая вариативность типов обрабатываемых данных при принятии решений. Чем больше вариативность данных при выполнении той или иной задачи, тем эффективнее ее выполняет человек и тем хуже с ней справляется машина. Можно предположить, что со временем этот разрыв будет сокращаться и в конце концов искусственный интеллект превзойдет человека, но это уже совсем другая история.

В одном из последних сезонов американского сатирического сериала «Южный Парк» была серия, где шведы создали специальное межконтинентальное оружие, которое при попадании полностью раскрывает для каждого человека все данные о людях в радиусе ее действия, включая личную переписку в соцсетях и историю деятельности в Интернете. Первый же город, куда попадает выстрел этого оружия, спустя совсем небольшой промежуток времени погружается в хаос, и власти вынужденно закрывают его железной стеной. Все жители, читая переписку друг о друге и видя совокупные грязные дела и скрытые помыслы своих родственников и соседей, пропитываются ненавистью, что тут же приводит к массовым открытым конфликтам и тотальному хаосу. Со всеми оговорками данное произведение культуры дает нам вполне наглядный образ «открытого мира», который вы описываете.

Пример показывает актуальность многих описанных нами проблем революции больших данных. Теперь этот вопрос поднимается и в широкой массовой культуре критического направления, к которой, несомненно, относится «Южный Парк», много лет рассматривающий в стебно-абсурдистской форме разные социальные проблемы. Нужно отдать должное: высмеивая различные концепции и общественные феномены (от толерантности до авторского права), подобное искусство несет в себе серьезную интеллектуальную критику человеческой глупости и поднимает важные общественно-социальные проблемы.

В конкретном примере концепция открытого мира, конечно же, сведена к абсурду. Разумеется, невозможно из мира капитализма и несвободы с его ограничениями и вековыми институтами в один момент перескочить в царство свободы с полностью открытыми данными, отсутствием частной информации, а значит, и частной собственности и даже государства. Насильственно ускоренный переход, очевидно, не приведет ни к чему, кроме хаоса, как верно показано в описанной серии. Путь прогресса, подобно реке, полон изгибов и внутренних течений, сложных практических и теоретических вопросов. Движение из капитализма к социализму и открытому миру займет длину жизни не одного поколения, да и потом не остановится, приобретя новые качественные особенности. Осознанному движению по этому пути посвящена наша следующая глава.