Карнавал страха

Глава 8

– Внеси его внутрь, Гермос, – сказала Мария, открывая дверь своего темного вагончика.

Великан встал, опустился на одно колено и перенес бездыханное тело Моркасла через дверной проем.

– Что случилось?

Мария освободила в вагончике место, быстро отставив мешающие ведра, стулья, корзинку.

– Он ударился головой. По крайней мере, именно это следует из раны у него над бровью. Мы нашли его в коридоре.

Великан, с трудом поместившийся в вагончике, начал укладывать Моркасла на освобожденное для него место. Он снял с крючка на стене плащ и подложил его как подушку под голову волшебнику.

– С ним все будет в порядке?

– Да. Он выкарабкается, – ответила Мария, ласково улыбаясь.

Гермос втащил свои длинные ноги в комнату и закрыл за собой дверь. В комнате стало сразу темно, только свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь задернутые занавески. Великан щурился, чтобы рассмотреть волшебника, а Мария разожгла небольшую плитку и поставила на огонь кастрюльку с водой.

– Ты что-то очень тихий, Гермос, – произнесла она. – Разве что-то случилось? Я имею в виду – что-то, кроме убийств и суда?

– Темно, – ответил великан просто. Мария удивилась, а потом рассмеялась:

– Прости. У меня есть лампа, но я не часто ею пользуюсь.

Раздался металлический звук, а потом что-то ударило великана в грудь. Он отшатнулся, инстинктивно прикрывая грудь от маленького огнива, которое ударило его.

– Еще раз извини, – сказала Мария. – Я забыла, что ты не можешь поймать то, чего не видишь.

Гермос на ощупь нашел фонарь, висевший на потолке, и зажег его.

– А что случилось…, на суде? Мария на секунду замерла, а потом ответила:

– Мы выиграли. Примерно так.

– Примерно? – эхом повторил Гермос.

Мария достала из нескольких баночек в шкафу каких-то сухих листьев и кореньев и бросила их в кипящую воду.

– Мы выиграли. Они согласились с нашими обвинениями. Но, боюсь, мы ошиблись, Гермос, – ответила она дрогнувшим голосом. – Мы совершили страшную ошибку.

Великан покачал головой, но ничего не ответил.

– Доминик был невиновен, – продолжала Мария.

Гермос прислонился к кровати и уставился на волшебника, лежавшего напротив него.

– Невиновен?

– Да. – Легкие руки слепой колдовали над ароматным варевом. – Настоящий убийца отвел от себя подозрения, бросив тень на Доминика. Убийца должен был… – Она оборвала слова, Гермос во все глаза смотрел на Марию, и по спине у него бегали мурашки страха. – Убийца должен был порезать Доминику спину…, и отрубить ему палец, чтобы против него были улики. – Мария растерла последние травы, бросая их в котел. – Только палец он отрубил не на той руке.

– И что – Доминика отпустили? – спросил ничего не понимающий Гермос.

– Нет, – отозвалась Мария. – Мы все поняли после того, как его приговорили. Никто, кроме нас, ничего не знает. – Она сняла кипящую кастрюлю с огня, поставила ее на стол и принялась мешать зелье. Ароматы поднимались паром к потолку, наполняя всю комнату смешанным запахом трав и листьев. Гермос заметил, какие причудливые тени оставляет душистый пар на потолке, глаза у него горели, а в носу щипало.

То же самое случилось и с Моркаслом.

– Что случилось? Где я? – спросил он, открывая глаза и пытаясь сесть. Волшебник несколько раз моргнул и снова опустил веки, поворачивая на импровизированной подушке голову. Как только рана коснулась плаща, он застонал.

– Ты очнулся, – заметила Мария, а потом намочила кусочек ткани в душистом вареве и поднесла примочку к Моркаслу. – Вот и все, – она ощупала рану и приложила к ней влажную ткань. – Ты в моем вагончике. Гермос тоже здесь.

Великан наклонился над волшебником и кивнул, беспокойно вглядываясь в Моркасла. Волшебник отвел от глаз влажную примочку, потер лоб и спросил:

– Как я сюда попал?

– Ты обо что-то ударился головой, пока мы выходили из здания Совета, – объяснила Мария, возвращая компресс на место. – Это надо подержать на голове.

Моркасл вздрогнул и снова убрал влажную ткань.

– У меня был…, страшный кошмар – Грустная улыбка искривила его губы, когда Мария снова вернула примочку ему на лоб. – Мне приснилась казнь ничего не понимающего и ни в чем не виновного Доминика.

– Довольно точный сон, – заметила Мария.

– Что ты хочешь сказать?

– Мы приговорили его. А он оказался невиновен, – ответила она.

– Да, да, – подтвердил Моркасл, закрывая глаза. – Вспомнил. Это ужасно. Наверное, поэтому мне и приснилось то, что приснилось.

– А кто его казнил? – осторожно спросил Гермос. – Там, в твоем сне?

– Не знаю, – ответил волшебник. – Все. Они гонялись за ним. Тыкали пиками, резали ножами, рубили топорами. Огромная толпа, все, кто знал о суде и присутствовал на нем.

Мария села на кровать.

– А я там была?

– Нет, – отозвался Моркасл, качая головой. – Я оторвался от вас с Л'Арисом, чтобы узнать, откуда идет звук и… – Он замолчал и страшное сожаление скривило ему губы. – Это был не сон.

– Что? – спросила Мария. Голос у нее был таким низким и тихим, будто она ожидала именно этого утверждения.

– Это был не сон, – повторил волшебник, садясь и хватая ее за руки. – Это была явь. Люди Л'Мораи резали и мучили его, но он не должен был умереть, на нем был какой-то волшебный ошейник, который тут же затягивал раны. Они могли мучить его часами.

– Не могу этому поверить, – сказала Мария, вставая и поворачиваясь к великану. Ее слепые глаза, казалось, смотрели сквозь стены вагончика. – Не могу поверить. Он был невиновен.

– Говорю тебе, это правда, – сказал Моркасл.

– Так вот что значило «жизнь в смерти», – прошептала слепая. – Л'Арис сказал, что имеется в виду ссылка. А это пытки в ошейнике.

Моркасл снова опустился на плащ. Великан, который видел, как он закрыл глаза, склонился над Моркаслом и зашептал молитву. Моркасл снова посмотрел на Марию.

– Теперь мы ничем не лучше убийцы. Мы убили невиновного.

– Но мы же не хотели, – прошептал Гермос, широко распахивая глаза.

– Может быть, он не умер, – предположила Мария, поворачиваясь к мужчинам. – Ты же сказал, что ошейник защищал его. Может быть, он все еще жив. Если он заточен в каком-нибудь подземелье, нам надо вызволить его оттуда, пока его снова не начали пытать.

– Да, – согласился Моркасл, и дикая надежда зазвучала в его голосе. – Мы должны все исправить. – Его лицо снова обрело краски, и он погладил растрепавшиеся усы. – Простыни недостаточно. Ты же слышала, что сказал Л'Арис: люди верят, что Доминик виновен, и простыни с отпечатком не хватит, чтобы переубедить их. Единственный способ заставить их поверить, что Доминик невиновен – найти настоящего убийцу.

Мария подошла к мужчинам. Лицо ее покраснело от слез, но рот был тверд.

– Ты прав. Но если люди узнают, что мы один раз ошиблись, они могут нам не поверить и во второй раз.

– Нам нужен Кукольник, – спокойно заметил Гермос.

Двое повернулись к великану, невысказанное согласие сияло на их лицах.

– Возница повозки сказал, что Кукольник останется в Л'Мораи до послезавтра. Мы встретимся с ним, как только он вернется.

– А до этого времени нам надо быть внимательными, – добавил Моркасл. – Здесь все еще бродит убийца, и мы единственные, кто об этом знает.

– Единственные, – подтвердил Гермос.

От кулисы Моркасла оторвалась длинная тень и исчезла в темных кустах аллеи уродов. Глаза человека поблескивали отраженным светом фонарей веселого карнавала, в руках у него был какой-то металлический предмет. В тот день волшебник опоздал на представление, и толпа уже начала недовольно бурлить. Это был следующий после суда день. Но Моркасл уже взбегал на сцену. Он выступил вперед и поклонился.

– Вы должны простить мне опоздание, – выкрикнул он, – но я так измучился накануне в суде, что проспал сегодня целый день.

Выпрямившись, Моркасл направился к гильотине. Она стояла, холодно поблескивая, в центре сцены.

– И теперь, увидев, как вы, граждане Л'Мораи, вершите свое правосудие, я знаю, что за строгие люди здесь собрались. Нет, такого необязательного артиста, как я, нельзя просто так простить. Нет! И еще раз нет! Негодяя, посмевшего опоздать на собственное выступление, надо повесить, четвертовать, поджарить или…, гильотинировать!

Толпа ответила гулом аплодисментов. Снова поклонившись, Моркасл поправил свои вставшие торчком усы.

Из тени за ним наблюдал человек.

Снова выпрямляясь, Моркасл широко раскинул руки и объявил:

– Да, теперь я знаю, как Л'Мораи справедлив. Резак гильотины отделит вину от невинности и…, голову от тела виновного! – Снова раздалась буря одобрительных выкриков, но Моркасл жестом попросил зрителей успокоиться. – И сегодня нож докажет мою невиновность, потому что он упадет мне на шею, но я уйду отсюда целым. – Подойдя к гильотине, он покрутил рычаг, чтобы поднять нож на надлежащую высоту. Блестящая сталь легко вспорхнула вверх, и ее скрип эхом отозвался в толпе зрителей.

Темная фигура в кустах что-то сжимала в кармане, да так, что костяшки пальцев побелели.

– Может, кто-нибудь думает, что все это подстроено, что нож затупился? – продолжал Моркасл. – Но я докажу вам, что он не менее остр, чем хорошая бритва. – Он подошел к ящику, стоявшему на столе, и извлек оттуда большую зеленую дыню, высоко поднял ее над головой, чтобы все, собравшиеся перед помостом, смогли рассмотреть ее, а потом приблизился к крестьянину, устроившемуся рядом с самым краем сцены и протянул ему фрукт. – Осмотрите эту дыню, уважаемый сэр, и скажите уважаемым гражданам – целая ли она, круглая ли, спелая?

Лысый крестьянин внимательно осмотрел фрукт, ощупал, покрутил туда-сюда, взвесил на руке, а потом кивнул и вернул Моркаслу, сухо заметив:

– Такая же ровная и упругая, как твоя голова.

Не обращая внимания на смех, Моркасл вернулся к гильотине и положил дыню на помост, а потом без единого слова отпустил рычаг. С угрожающим шорохом сталь полетела вниз, раздался шипящий звук, потом небольшой взрыв, и в наступивший вокруг тишине дыня распалась пополам – один ровный полукруг откатился в корзину у ног Моркасла, другой – упал с противоположной стороны плахи. Передние ряды отшатнулись, когда на них брызнул сладкий сок.

Моркасл улыбнулся, наблюдая за тем, как они обтирают лица.

– Да, лучше вам отступить назад, – заметил он. – В следующий раз это может быть кровь.

Толпа загудела и зашумела, отступая, тогда как самые молодые и бесшабашные зрители, наоборот, подтянулись поближе. Моркасл снова занялся подготовкой гильотины, крутя рычаг, чтобы нож поднялся наверх. Скрип железа по железу потонул в радостных воплях толпы, предвкушающей ловкий фокус.

Человек в тени улыбнулся.

Наконец нож был закреплен вверху, Моркасл отряхнул пыль и присел на плаху.

– Вы знаете, – обратился он к зрителям, – обычно я показываю этот номер последним в своем представлении. Ведь если я потеряю голову, то потом не смогу продемонстрировать ловкость рук.

Шутка была встречена гробовым молчанием. Натянуто улыбаясь, Моркасл опустился на плаху и взялся за рычаг. Шея аккуратно вошла в прорезь дерева.

– Итак, суд, – продолжал ораторствовать Моркасл, скаля зубы. – Если нож сочтет меня виновным, то мальчики, которые столпились у помоста, вернутся домой все в крови, как будто они побывали на бойне. – Он в последний раз пригладил усы. – Я отпущу рычаг на счете три. – Он поднял руку в перчатке и примерился к рукоятке.

– А теперь считайте со мной. Раз… Два… Три!

Пальцы отпустили рычаг. Освобожденный нож полетел вниз, прорезая ночную тишину зловещим свистом. Глаза Моркасла расширились от ужаса – он заметил, что блокирующее устройство исчезло.

Но было уже поздно.

Раздался страшный удар.

Мария резко проснулась и натянула простыню до подбородка. Затылок ныл, волосы перепутались, обвив ей спину и шею.

В вагончике кто-то был.

Она сразу опустила руку к сундучку с кинжалами, который стоял наготове рядом с кроватью, но цепкая рука схватила ее за запястье, она попыталась нашарить кинжалы второй рукой, но и та попала в плен.

– Помогите! – вскрикнула Мария, пытаясь освободиться.

– Подожди, – успокоил ее глухой шепот Гермоса.

Мария почувствовала, как лицо вспыхнуло. Отбрасывая одеяло, она спросила:

– Что ты здесь делаешь?

– Я стучал, – просто ответил великан, – но ты не ответила.

– Что ты здесь делаешь? – раздраженно повторила она, опуская ноги с кровати.

– Пойдем со мной, – ответил он, неуклюже отодвигаясь от кровати. – Есть кое-что важное.

Гулкая ночная тишина пробиралась сквозь окна в комнату, Мария провела рукой по неприбранным волосам. Зайди в ее вагончик, пока она спит, любой другой мужчина – друг или враг, – она бы убила его. Но Гермос отличался от всех – он был как маленький ребенок.

– Уже ночь, – заметила она, качая головой.

– Да, – согласился он глухо, поворачиваясь к окну. – Но тебе надо выйти.

Зевая, она сделала великану жест в сторону двери.

– Подожди на улице, я оденусь и догоню тебя.

Гермос, стараясь не шуметь, выбрался в дверь и остался ждать под ночным небом.

Мальчик, взобравшийся на дерево, прекрасно видел всю сцену: нож гильотины быстро полетел вниз, опустился на шею волшебника, раздался треск рвущихся мышц и разрываемой плоти, а потом острие вонзилось в дерево плахи. Мальчик отвел свои водянисто-голубые глаза, когда голова Моркасла откатилась в специальную корзину рядом с плахой, а передние ряды зрителей отпрянули, забрызганные фонтаном алой жидкости.

Мгновение стояла страшная тишина.

А через секунду обезумевшая толпа ринулась прочь, не разбирая дороги. Родители закрывали детям лица, чтобы те не смотрели на жуткое зрелище, женщины рыдали, а мужчины дрожали от ужаса.

Но глаза мальчика были ясными и широко открытыми. Он видел, как толстый мужчина, рванувшийся от сцены, раздавил упавшего ребенка. Видел, как женщина со страшным криком, расталкивая толпу, бросилась к затоптанному ребенку, видел, как к арене потянулись люди, привлеченные криками и шумом.

Лишь один человек вынырнул на аллеи уродов с безжалостной и мерзкой улыбкой.

Где– то вдалеке раздался свист -кто-то позвал жандармов. Мальчик, откинув светлые волосы, бросился вперед, чтобы посмотреть на офицеров. Он несколько раз оглянулся назад, вглядываясь в людей, которые столпились вокруг гильотины, рассматривая вынутую из корзины безжизненную окровавленную голову Моркасла.

Тут новое оживление приковало взгляд малыша. Остатки толпы перед сценой растолкал великан, который нес на руках слепую женщину. Он добрался до сцены, встал на колени и опустил женщину на помост, а потом сложил руки и начал молиться:

– Великий Кин-са, добрый Ру-па, мудрый Сейлор… – бормотал великан, покачиваясь взад-вперед, – только не Моркасл, только не Моркасл…, о, умный Тидхэр! – только не Моркасл. – Дрожь прошла по его худому телу, и он упал головой вниз на песок дорожки.

Женщина двигалась вперед, выставив руки, наконец она добралась до гильотины, дотронувшись кончиками пальцев до ее деревянного основания, а потом встала на колени возле плахи.

Мальчик прищурил глаза, рассматривая женщину. Он узнал ее, это была слепая жонглерша кинжалами Мария, которую он видел на суде. Тогда мальчик слез с дерева, бегом протолкнулся через толпу и взбежал на сцену, где все кругом было залито кровью.

Кровь была на высоком помосте, капала с ножа, сочилась из холщового занавеса. Кто-то поднял нож, будто надеясь, что голова снова срастется с телом, если убрать смертоносное лезвие, разделившее их. Кровь покрывала обезглавленное тело, стекала по плечам, бежала струйкой с онемевшей руки и уходила в песок арены. Никто не посмел дотронуться до окровавленного тела. Никто, кроме слепой женщины.

Лишь ее маленькие белые руки ласкали мертвое тело волшебника, а слезы струились по щекам из пустых глазниц.

– Моркасл, Моркасл, – повторяла она с ужасом. Толпа горожан окружала ее, вглядываясь в залитое слезами лицо. Она оттолкнула людей прочь, задев рукой какую-то любопытную супружескую пару. – Прочь отсюда, вы, чудовища! Вы тоже виноваты в том, что с ним случилось! Вы все виноваты в том, что с нами происходит!

Приблизился великан, который осторожно раздвинул зрителей, чтобы добраться до слепой. Он опустил руки ей на плечи, и при виде обезглавленного тела волшебника его глаза вспыхнули гневом и страхом. Его спокойный и сильный голос возвысился над жужжащей толпой, как отдаленный гром.

– Пойдем, Мария, – сказал он грустно.

Слепая отрицательно покачала головой, еще крепче вцепляясь в пропитанную кровью одежду волшебника.

– Убийца еще тут, – прошептал великан, – может быть, он наблюдает за нами.

Мария подняла голову и крикнула так, что резкий крик неожиданно успокоил толпу:

– Ты слышишь меня, убийца? Мы знаем, что ты здесь! Мы найдем тебя раньше, чем ты найдешь нас! Мы найдем тебя прежде, чем ты убьешь нас!

Мальчик оглянулся на человека с искривленной улыбкой, который, поплотнее завернувшись в плащ, двинулся прочь от сцены волшебника.

Свист объявил о приближении жандармов, офицеры бесцеремонно расталкивали людей, чтобы подойти к трупу на сцене.

– Назад! Назад! Все назад! – выкрикивал плотный офицер между свистками. Еще два жандарма, хватая обезумевших зевак за плечи, сталкивали их со сцены. Наконец толпа раздалась, оставив возле мертвого Моркасла лишь слепую Марию, великана да мальчика, на которого не обратил внимания никто из взрослых.

Толстый офицер наклонился над Марией и крикнул:

– Я же сказал – убирайтесь!

– Но, – возразил великан, – он наш друг.

Жирные пальцы жандарма попытались оторвать тонкие руки Марии, вцепившиеся в окровавленную одежду.

– Что тут произошло?

– Его убили, – ответила Мария. – Это очевидно.

– Но нас здесь не было, – добавил великан.

– Тогда откуда вы знаете, что его убили? – заявил офицер, клацнув зубами.

– Кто-то испортил гильотину, – сердито ответила Мария.

– Откуда она знает? – обратился жандарм к Гермосу.

– Моркасл был слишком внимателен, чтобы позволить этому произойти, – ответила Мария со слезами.

– Отойдите от тела, – приказал офицер, отстегивая от пояса шпагу, – а то мне придется вас оттащить.

– Нет, – запротестовал Гермос, протягивая длинную костлявую руку, чтобы оттолкнуть офицера от Марии.

Пока великан и жандарм боролись, внимание мальчика отвлекла корзина, возле которой остановился второй жандарм. Ребенок видел окровавленный затылок и половинку дыни. Пальцы жандарма что-то искали на затылке волшебника, он развел в сторону волосы и замер.

Там было две татуировки – красная и черная.

Человек тяжело вздохнул, вынул из кармана ножик и аккуратно вырезал татуировки, оглянувшись, не видел ли кто-нибудь, что он сделал. Он спрятал кусочки кожи в карман, а потом встал и объявил:

– Убийства не было. Это несчастный случай. – Он ударил ногой по гильотине, и нож снова опустился на плаху.

– Вот так-то! – радостно отозвался второй жандарм, вырываясь из жилистых рук великана. – Несчастный случай! А теперь катитесь-ка или нет – лучше помогите мне, а то я вас арестую!

И тут возле мальчика появился третий офицер, который сказал:

– Давай-ка, парень, проваливай, тебе здесь не место.

– Пока они не уйдут, я тоже останусь тут, – ответил мальчик, хватая светловолосого офицера за руку.

– Не стоит, – отозвался он. – Они друзья погибшего. У них есть право находиться рядом с ним.

Мальчик не ответил, пытаясь вырваться. И тут лицо офицера осветилось.

– Ага, я узнал тебя! Ты сын мясника!

Один из углов палатки был отделен от всего помещения занавесом для личных нужд Кукольника. В центре комнаты висели две тусклые масляные лампы, которые едва освещали дубовый стол и окружавшие его стулья. В углу было бы светлее, если бы окна впустили утренний свет, но дневной свет был непереносим для Кукольника, который сидел за столом, ковыряясь в утреннем завтраке. Впрочем, успокоил он себя, Мария не заметит, что в комнате темно.

Занавеска отдернулась и появилось очаровательное слепое лицо Марии.

– Доброе утро, Кукольник. Мне нужна помощь. – Голос ее дрожал от страха и скорби.

– Да, – согласился мужчина, едва видимый в необъятном плаще. Он достал куклу, изображавшую Марию, усадил ее перед собой на стол. – Я знал, что тебе понадобится моя помощь. И ты теперь это тоже поняла.

Мария проскользнула сквозь щель между занавесками. На ощупь добралась до стола и села напротив Кукольника.

– Я знаю, что ты всего час назад вернулся из Л'Мораи, но у нас есть ужасные новости…

– Моркасл мертв, – закончил за нее хозяин Карнавала. – Знаю. – Он поменял позу куклы, теперь игрушка находилась недалеко от слепой, и та могла бы коснуться ее рукой. Свет лампы, падая на куклу, рисовал на столе причудливую тень. – Тебе кажется, что вы обвинили невиновного человека, не так ли?

Слепая покраснела. Первый раз Кукольник видел выражение стыда на ее красивом лице.

– Надо поймать убийцу, – сказала она. – Нам придется оправдать Доминика.

Кукольник протянул руку и одним движением пальца перевернул куклу, которая стукнулась слепым лицом об стол.

– Ты ошибаешься, моя дорогая. Тебе не надо ничего делать. Ни-че-го. По крайней мере – тебе лучше ничего не делать. Я думал, что тогда – в первый раз – достаточно ясно дал тебе это понять. Я говорил, что поймаю убийцу за вас.

– Но убийства продолжаются, – возразила Мария. – Теперь умер даже Моркасл.

– Ты не можешь ждать справедливости от Совета Л'Мораи. Я тебя предупреждал. Ты гораздо страшнее для них, чем любой убийца.

Щеки Марии еще больше покраснели, но теперь это была краска гнева, а не стыда.

– И что же мы должны были сделать? Мы же думали, что схватили убийцу!

– Вы просто должны были его убить, – отозвался Кукольник, – даже если бы он оказался невиновным, счет бы сравнялся. Смерть за смерть.

– Тогда бы мы сами стали убийцами, – отозвалась Мария.

– А теперь посмотри, что случилось. – Кукольник взял куклу и сложил у игрушки ноги и руки, подогнул колени и поставил ее так, будто она стояла в молитве. – Я говорил тебе, что справедливость в цирке – мое дело. Я говорил тебе не лезть в это дело. А теперь невинный человек приговорен, а убийца получил лицензию на продолжение своих страшных дел. И в результате – погиб волшебник.

Мария отвела слепые глаза, но Кукольник успел заметить пробежавшую по щеке слезу.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не вмешивалась, но ты не послушалась, – он понизил голос. – Ты одна отдернула много занавесов, увидела за ними жестокость, и поняла, что еще много покровов осталось. – Он опустил кулак на голову маленькой куклы, которая изображала слепую Марию, и давил, давил, пока она не распласталась по столу. – Не отдергивай следующий занавес, Мария. На то есть свои причины. Доверься мне, и я спасу тебя и твоего друга-великана от этого убийцы. Если ты отдернешь занавес…

– Я не боюсь, – неожиданно перебила его Мария. Глаза у нее были красные и воспаленные, – и ты меня не запугаешь.

– Если ты сорвешь покров, – повторил он, укладывая куклу в карман, – даже я не смогу тебе помочь.