Карнавал страсти

1

Дмитрий мирно сидел на своей кухне и чинил телевизионную антенну. В последнее время ему слишком редко удавалось побыть дома одному, и сегодня был именно такой вечер. Дмитрий уже порядком устал от постоянного присутствия рядом с собой «молодняка», так он называл Настю и сына. К его величайшему удивлению, они слишком быстро нашли общий язык, обсуждали последние музыкальные новости, а сейчас отправились вдвоем на выставку модного авангардного художника.

Первые минут десять после их ухода Дмитрий переживал из-за того, что не способен ни понять, ни разделить интересы собственного сына. А еще его беспокоило то, что Настя в последнее время охотнее проводит время с Мишей, чем с ним. Но потом Дмитрий совершенно успокоился, расслабился, достал из кладовки свой любимый ящик с инструментами и принялся что-то подкручивать в антенне. Дмитрий не любил, да и не мог долго оставаться без дела. Лучшим отдыхом для него была вот такая нехитрая домашняя работа.

Серия частых телефонных звонков нарушила его умиротворение.

«Междугородный», — понял Дмитрий и поднял трубку. Он ничуть не удивился, услышав Женин голос. Необычными были волнение и мольба, звучащие в нем.

— Митя, — торопливо говорила Женя, — выслушай меня внимательно. Мне необходимо остаться здесь, на Патмосе, еще хотя бы на неделю.

— Переговоры затянулись? — еще ни о чем не догадываясь, спросил Дмитрий.

— Да нет, — ответила Женя, — все наши сегодня уезжают, но я хочу остаться. Мне необходимо остаться!

— У тебя неприятности, ты заболела?

— Да нет же, — с силой произнесла Женя, — у меня все хорошо, — и от ее голоса полыхнуло таким счастьем, что Дмитрий на мгновение отнял от уха трубку и посмотрел на нее. — Я полюбила одного человека, — волнуясь, говорила Женя, — он грек, ах, я не знаю, как тебе все объяснить за эти несколько минут разговора. Мы слишком далеко сейчас друг от друга. Если бы ты сейчас видел меня, ты бы все понял.

«Мы вообще слишком далеки друг от друга», — подумал Дмитрий.

— Послушай, — говорила Женя, — ты должен меня понять, ты ведь и сам сейчас влюблен. Да, признаюсь, я тебя осуждала сначала, но теперь все изменилось. Я встретила Юру, и эта встреча сделала меня совершенно другим человеком.

— Подожди, Женя, не так быстро, — попросил Дмитрий, — что-то я совсем запутался. — Какого Юру? Ты же говорила, что полюбила грека.

— Ну да, — рассмеялась Женя, — он грек, но я зову его Юрой. Он когда-то жил в России и хорошо говорит по-русски. Я ему про тебя рассказывала, мы скоро приедем в Россию, и я вас обязательно познакомлю.

— Буду счастлив, — мрачно усмехнулся Дмитрий. — Женя, послушай теперь ты меня, — он повысил голос и вскочил. Недоделанная антенна упала на пол, и от нее отвалилась именно та деталь, которую Дмитрий старательно привинчивал весь вечер. — Женя, все это совершенно несерьезно. У тебя случился самый тривиальный пляжный роман, просто летнее приключение, которое по законам жанра продолжения иметь просто не может. Я же сам не раз был в Греции и видел, как это все происходит. Пляжные романы и их загорелые герои очень заманчивы и романтичны, но все это подобно тропическим цветам, которые не живут в наших широтах. Женя, у нас, конечно, множество расхождений по разным вопросам, но я всегда считал тебя умной женщиной и никогда не думал, что ты купишься так легко. Женя, очнись, разрушь эту иллюзию, пока она сама не разрушила тебя. Что ты молчишь? — спохватился Дмитрий. — Я обидел тебя, ты плачешь?

— Нет, — холодно ответила Женя, и Дмитрий, услышав наконец знакомые интонации, почувствовал себя увереннее, — нет, дорогой, тебе не удастся довести меня до слез. Конечно, этот разговор влетит мне в копеечку, но все-таки я скажу тебе. Ты, Митя, страшный эгоист. В этом нет ничего удивительного, потому что все мужчины такие. Я надеялась, что твой пламенный роман с юной девушкой хоть немного изменит тебя к лучшему, но нет, ты все такой же. Мне всегда казалось ужасно несправедливым, что мужчина в любом возрасте может найти себе молодую подружку, а мы, женщины, после тридцати пяти уже можем поставить на себе крест или рассчитывать только на старых и никуда не годных развалин. Ты только представь себе, — горячилась Женя, — что, если бы я нашла себе кого-нибудь лет двадцати пяти, ты первый бы сжил меня со свету.

— Подожди, — прервал ее Дмитрий, — только не пугай меня! Сколько лет твоему греку?

— Сорок пять, — ответила Женя, — так что не переживай напрасно. Митя, пойми меня, это мой последний шанс. Другого такого уже не будет. Все эти твои слова о пляжном романе просто вульгарная чушь, которая лишний раз свидетельствует о твоей ограниченности. Пойми, я не могу сейчас уехать, не могу — и все. Столько лет я жила, забыв о себе, о своей душе, о любви, о счастье…

— Женя, это просто слова, — крикнул в трубку Дмитрий, — красивые слова и больше ничего. Конечно, ты можешь развлекаться сколько хочешь и с кем хочешь, но у тебя тут сын.

— И у тебя тут сын, — резко ответила Женя, — столько лет тебя этот факт не волновал вообще, и тут ты вдруг вспомнил. Пройдет еще несколько лет, и Мише не нужны будем ни ты ни я. Так что пользуйся случаем, побудь отцом лишнюю неделю. Это только пойдет тебе на пользу.

— Женя, я через день улетаю на гастроли в Калининград. И я не знаю, когда вернусь, через десять дней или через двадцать, все зависит от того, как пойдут там наши дела. Неужели ты хочешь, чтобы Миша остался с Настей? — это был последний аргумент, который Дмитрий приберег напоследок. Он был абсолютно уверен, что Женя никогда не допустит, чтобы их сын остался с его девушкой.

Но неожиданно Женя произнесла совершенно спокойно:

— Ну и отлично, пусть поживут вдвоем. Я три дня назад звонила, когда тебя не было дома, у Миши был очень довольный голос. Похоже, они неплохо ладят. Только оставь им денег. Не волнуйся, все расходы я возмещу. Ну все, пока, — весело закончила Женя, — я думаю, мы договорились. Я вернусь дней через десять. Ты там подготовь Мишу к тому, что я приеду не одна. Ладно, Митя, целую. Пожелай мне удачи!

— Черт возьми! — Дмитрий выругался в гудящую трубку и бросил ее на аппарат. — И эта тоже спятила на старости лет! Наверное, что-то такое в воздухе носится, все влюбляются… Какой-то дурдом! Я всегда думал, что годам к сорока начну наконец жить спокойно, а тут чем дальше, тем хуже…

Этот разговор совершенно вывел Дмитрия из себя. Несколько минут он ходил по кухне, то и дело натыкаясь на стол и плиту. Потом, чтобы хоть немного успокоиться, он взял в руки синий стеклянный шар, гордость своей коллекции, сел и начал пристально всматриваться в синюю мерцающую глубину. Дмитрий делал это так долго, что у него заболели глаза, но, в конце концов, ему начало казаться, что он видит внутри шара очертания таинственного города. Вероятно, там, внутри, люди живут спокойно, без сильных потрясений, без лишних эмоций и, главное, все прекрасно понимают друг друга, и никто не вынашивает тайных планов и намерений.

Дмитрий вздохнул и поставил шар на место. Он взял пластмассовую лейку, полил все растения, сорвал уже созревший помидор и тут же, около окна, съел его. Но успокоиться никак не мог. Он понял, что всегда уважал свою бывшую жену. Конечно, она раздражала его своей излишней деловой хваткой, расчетливостью и постоянными нравоучениями. В том, как она жила, Дмитрий видел для себя и пример, и вечный упрек. На самом деле, ему хотелось бы быть похожим на Женю, стать таким же холодным, независимым и спокойным. Но, оказывается, ее холодная стойкость моментально растаяла от нескольких солнечных лучей и пламенных взглядов какого-то грека.

2

Дмитрий не представлял, как расскажет сыну о том, что его мама задерживается в Греции из-за мужчины. Дмитрий не кривил душой, когда говорил Жене о банальности ее пляжного романа. Он так пресытился псевдоромантикой цыганских песен, что считал признаком дурного тона все проявления так называемой красивой любви. Ему казалось дикостью то, что можно было познакомиться на пляже, и уже на следующий день с апломбом заявлять о последнем жизненном шансе и судьбе.

«В конце концов, это стыдно, — негодуя, думал он, — стыдно говорить о любви, да и влюбляться стыдно».

О себе Дмитрий старался не думать. Сам он, даже под дулом пистолета, ни за что не признался бы, что уже давно влюблен в Настю.

Известие о том, что мама налаживает в Греции личную жизнь, Миша воспринял неожиданно легко.

— Отлично! — заявил он. — Скоро я буду фантастически богат на родителей. Папа-цыган у меня уже есть, а скоро появится и папа-грек, да и вторая мама уже появилась, — он подмигнул Насте, — как здорово! То было пусто, зато теперь густо. Теперь у нас будет настоящая большая, дружная семья, по праздникам мы будем собираться вместе и танцевать то цыганочку, то сиртаки. Папа, почему ты такой мрачный? Может быть, ты ревнуешь?

— Прекрати паясничать, — недовольно оборвал сына Дмитрий.

Завтра он должен был улетать на гастроли в Калининград, и ему страшно было оставлять одних дома двух непонятных ему людей. Да, именно так оно и было. Настя с первых минут знакомства казалась Дмитрию странной и чужеродной стихией, неизвестно зачем залетевшей в его жизнь. Сына он просто побаивался, Миша внушал Дмитрию чувство вины и напоминал о стремительно и бесцельно летящих годах. Это просто безумие оставлять их вместе. Неизвестность, окружающая Настю, помноженная на любовь Миши к техномузыке и «кислотному» стилю, могла привести к совершенно чудовищным последствиям.

Дмитрий нервничал. Он бы очень много отдал за то, чтобы в его последнюю ночь дома Миша куда-нибудь испарился. Дмитрий мучительно стеснялся заниматься с Настей любовью, зная, что совсем рядом, за тонкой стенкой, спит его сын. Настю это обстоятельство почему-то совсем не смущало. Она только посмеивалась над любимым и по полночи доводила его до исступления бесшумными и невесомыми ласками. Продолжения Дмитрий опасался. Ему казалось, что кровать оглушительно скрипит.

Но в эту ночь он не удержался. Полторы недели воздержания не прошли для него даром, к тому же он уезжал на неопределенный срок.

— Иди ко мне, — сквозь зубы процедил он и притянул девушку к себе.

— А если будет скрипеть? — тихо смеясь, спросила Настя.

— Замолчи! — приказал Дмитрий.

Он овладел ею так быстро и грубо, что Настя от удивления даже не успела обидеться.

— Что с тобой? — тихо спросила она, когда все закончилось.

— Ты будешь скучать по мне? — еле слышно произнес Дмитрий.

— Ну конечно, — ответила Настя и прижалась к любимому, — жалко, что я не могу поехать с тобой. Мне бы так этого хотелось. Может быть, мы и пели бы вместе, — мечтательно произнесла девушка.

— В Калининграде совершенно нечего делать, там скучно, холодно и идут дожди. Сколько раз мы туда ни приезжали на гастроли, всегда было одно и то же. Прямо заколдованный город. Тащить тебя туда нет никакого смысла. А вот, может быть, осенью мы снова поедем в круиз по Средиземному морю. Если ты к тому времени выучишь наши песни, то я уговорю Белова, и он возьмет тебя в ансамбль.

— Вот было бы здорово! — мечтательно произнесла Настя, а потом у нее почти против воли вырвалось: — Я люблю тебя! А ты меня?

— Что? — переспросил Дмитрий, чтобы выиграть время. Этот вопрос застал его врасплох. — Настя, — умоляюще произнес он, — я боюсь таких слов. Ты нужна мне, а что за этим стоит, любовь или другое, более низменное, чувство, я сам пока не знаю. Не задавай мне больше таких вопросов. Я обещаю тебе, что, когда пойму, что люблю тебя, ты узнаешь об этом первая.

«Если это вообще когда-нибудь случится», — грустно подумала Настя и поцеловала Дмитрия.

Он отозвался на ее поцелуй, потом начал ласкать Настю, все нежнее и трепетнее. Робкие, почти юношеские движения Дмитрия говорили о его чувствах лучше любых слов. А потом пришли и слова. Он бессвязно шептал ей что-то очень нежное, и Настя боялась прислушиваться, чтобы случайно не узнать тайну Дмитрия, не услышать слов любви, которую он так тщательно скрывает.

Потом она лежала совершенно счастливая, и счастье поднималось в ней и захлестывало с головой, как мощная и светлая волна. А иногда Насте начинало казаться, что счастье — это как очень чистый и разреженный воздух горной вершины, и ей тяжело дышать.

— Митя, — тихонько позвала она.

— Что, солнышко?

— Давай что-нибудь споем вместе.

— Что?! — от изумления Дмитрий сел на кровати. — Ты хочешь петь или мне послышалось?

— Ну да, — сказала Настя, — а что тут удивительного? Когда человек счастлив, ему всегда хочется петь. Разве у тебя не так?

— Не знаю, все это как-то дико. И притом Миша за стенкой.

— А мы тихонько. Ну пожалуйста, — просила Настя. В ее голосе было столько мольбы, что Дмитрий не смог устоять.

— Ладно, давай. Знаешь казачью старинную песню «Ой, да не вечер, да не вечер»?

— Знаю, — ответила Настя.

Они начали и очень слаженно пропели первый куплет. А когда запели второй, на кухне что-то со стуком упало и через некоторое время в дверном проеме показалась всклокоченная Мишина голова.

— Нет, я все понимаю, — возмущенно произнес он, — пока вы этим самым занимались, я молча терпел. Но чтобы петь в три часа ночи?! Я всегда подозревал, что мой папаша с приветом, но не настолько же!

— Как ты смел войти без стука?! — заорал на сына Дмитрий.

— А что я сделал? — Миша сделал круглые глаза. — Вы же пели! Вот если бы я раньше притащился…

— Вон отсюда, — голова усмехнулась и скрылась. — Нет, ну как глупо, — в сердцах произнес Дмитрий, — теперь по твоей вине я буду выглядеть в глазах сына полным идиотом. Что ты молчишь?

Настя не хотела спорить, она лежала с закрытыми глазами и улыбалась.

3

На следующее утро Дмитрий, сумрачно простившись с Настей и сыном, уехал в аэропорт. Настя встала поздно. Когда она появилась на кухне, то сразу же наткнулась на издевательскую ухмылку Миши.

— С добрым утром, — сказал он, — долго же ты спала. Хотя после такой бурной ночи это и неудивительно. Славно вы вчера с папашей попрыгали?

— Неплохо, — глядя в упор на юношу, ответила Настя, — а тебе что, завидно?

— Ага, — неожиданно признался он, — меня моя девушка недавно бросила. Так что я теперь остался один на один с проблемой полового созревания. Тебе хорошо, ты девчонка. Во-первых, у вас это не так остро, а во-вторых, ты уже нашла себе пожилого и опытного.

За «пожилого» Настя обиделась.

— Что ты на меня так смотришь? — продолжал Миша. — Думаешь, я гоню? Ничего подобного. Мне мама подсунула сексуальную энциклопедию. Так там написано, что у шестнадцатилетних юношей просто бешеная сексуальная активность. Честное слово.

— Пей бром, — посоветовала Настя, — а пока давай лучше выпьем кофе и позавтракаем заодно. А то у тебя на голодный желудок, я чувствую, фантазия разыгралась.

В свое время Дмитрию удалось научить Настю делать яичницу. Сейчас, глядя, как яйца с шипением растекаются по сковородке, она с улыбкой вспоминала слова Дмитрия:

— Мне бы еще научить тебя хоть какой-нибудь супчик варить, и я тогда буду за тебя спокоен.

Яичница получилась вполне сносной. Настя с умилением смотрела на активно жующего Мишу. Сейчас он вызывал у нее прямо-таки материнские чувства.

— Ну рассказывай, — сказала Настя, — что там у тебя произошло с твоей девушкой.

Миша пожевал еще немного, подумал и сказал:

— Обычная история. Все наши девчонки из себя очень крутых корчат, и парней им подавай таких же, крутых и денежных. Была у меня одна, Наташа, из параллельного класса. Она видела, что моя мама все время с иностранцами тусуется, и решила, что со мной выгодно иметь дело. Полгода она мне голову морочила, а потом, в мае, на одной рейверской дискотеке познакомилась с богатеньким студентом. Ну и, конечно, мой образ сразу же потускнел в ее глазах и мне был дан от ворот поворот.

— А почему ты думаешь, что она его предпочла тебе из-за денег? — спросила Настя.

— А из-за чего же еще? — простодушно удивился Миша. — Он ее на дискотеки водит, куда один билет сто тысяч стоит, не говоря уже о всяких напитках и прочей ерунде. У меня хоть мама и богатая, но мне-то что с того? Она мне больше тридцати тысяч в руки никогда не дает, да я в общем-то и не очень переживаю, — улыбнулся Миша, — эта Наташка, честно говоря, такая дура. С ней и поговорить-то было не о чем. У нее словарный запас состоит всего из пяти слов, наиболее употребляемое — «крутой». — Миша помолчал, а потом вздохнул. — Зато она очень симпатичная, такая высокая блондинка с большой грудью. Она все из-за этого переживала, считала, что сейчас модно быть плоской, как доска. А мне, наоборот, нравилось.

— А ты с ней… — не успела договорить Настя.

— Ага, — кивнул Миша, — она у меня уже вторая. Но первая была хуже, она так боялась забеременеть, что все время психовала и держала в постоянном напряжении и меня, и себя. Мне это в какой-то момент просто осточертело, и я послал ее подальше.

— А последняя, — продолжала расспрашивать Настя, — не боялась забеременеть?

— Наташка в прошлом году уже делала аборт, и теперь у нее стоит спираль, и она ничего не боится, даже СПИДа, трахается направо и налево. Она, кажется, своему студенту уже изменяет с его же приятелем. Мне один парень сказал.

Настя слушала все эти откровения, и ей в голову приходили странные мысли.

«Ну надо же, — думала, — я так долго тянула с тем, что другие делают с феноменальной легкостью. Ну да, они, наверное, относятся к этому как к необходимой гигиенической процедуре».

— Ну вот, — продолжал Миша, — я теперь хожу всюду один, как дурак, мне даже на дискотеку идти одному неохота. Слушай, — оживился он, — давай ты пойдешь со мной. Завтра в ночь как раз будет рейв-монтаж.

— Что это такое? — спросила Настя.

— Ну это такая классная рейверская дискотека. Если я приду с новой девушкой, то все наши просто опухнут. А если я еще и скажу, что это девушка моего папаши, то это будет полный отпад.

— Вот этого, пожалуйста, не надо, — запротестовала Настя.

— Конечно, это я перегнул, — согласился Миша, — ну а вообще ты не против? Пойдем, что ты так долго думаешь. Мы там классно повеселимся, а то что тебе дома сидеть, скучать. У тебя же в Питере друзей нет?

— Нет, — кивнула Настя.

— Тем более, — с еще большим воодушевлением произнес Миша, — я тебя сразу с кучей народа познакомлю, может быть, ты и найдешь себе кого-нибудь помоложе и получше моего папаши.

— Спасибо, конечно, за заботу, — с достоинством ответила Настя, — но только я как-нибудь сама буду устраивать свою личную жизнь.

Поколебавшись еще немного, Настя согласилась составить Мише компанию. Под его руководством она тщательно выбрала подходящую для такого случая одежду. Миша настоял на том, чтобы Настя нарядилась в футболку и брюки «кислотных», то есть неестественно-ярких, фосфоресцирующих цветов. Он даже не поленился, съездил к своей однокласснице и привез Насте ядовито-салатовую маечку с серебряными нашлепками на груди. Зато ботинки «доктор Мартенс», доставшиеся Насте от Нади, Миша безоговорочно одобрил. Сам он облачился в серебристые виниловые брюки, которые назвал «выходными», и ярко-желтую футболку. На ноги он надел кроссовки на такой толстой подошве, что Настя назвала их женскими. Миша обиделся и очень долго и страстно доказывал девушке, что, во-первых, она ничего не понимает, а во-вторых, сейчас в моде стиль «унисекс», когда парни и девчонки могут вообще одеваться одинаково.

По дороге в рейв-клуб Миша возобновил беседу о своем отце.

— Нет, ты объясни мне, — допытывался он, — что ты в нем нашла? Денег у него не было, нет и никогда не будет. Внешность так себе, возраст уже почти пожилой, занимается какой-то фигней, поет в ресторанах. Он так и будет петь, пока голос у него не пропадет, а что потом? Мама говорит, что рано или поздно ей придется взять его на содержание, потому что она единственная его родственница. Правда, теперь ты появилась, но я думаю, это ненадолго.

— Вовсе нет! — с вызовом ответила Настя. Мишины речи все сильнее и сильнее злили ее. — Странно, что ты не понимаешь, какой у тебя замечательный отец.

— А что в нем такого замечательного? Объясни мне, может, я тогда пойму. В то время, когда он жил с нами, я был еще слишком маленьким и ничего не помню. Но, судя по маминым рассказам, он не представляет из себя ничего хорошего. Она говорит, что он типичный неудачник и что вину за собственные неудачи он перекладывает на окружающих. Как будто кто-то виноват в том, что у него таланта не хватило и его не взяли в консерваторию. Мама говорит, что лучше вообще не петь, чем петь в ресторанах.

— Замолчи сейчас же! — Настя разозлилась так сильно, что готова была накинуться на Мишу с кулаками. — Что ты заладил: «мама говорит, мама говорит», разве у тебя своего мнения нет?

— Почему? — отозвался Миша. — Есть у меня свое мнение. Конечно, о том, какой он человек, я судить не могу, но что отец из него фиговый, это я точно знаю. Я всегда видел, что он общается со мной через силу, как бы из чувства долга. Вот представь сама, приходит к тебе папаша и смотрит на тебя чуть ли не со страхом. Честное слово, — Миша остановился и посмотрел на Настю, — как будто он поверить не может, что это я, его собственный сын, и как будто я ему все время напоминаю о чем-то неприятном. Я всегда это чувствовал, даже когда был еще совсем маленьким. Да у меня, — продолжал Миша, — можно сказать, вообще детства не было. Мамаша пашет с утра до вечера, как автомат, так выматывается, что ей уже ничего не нужно. Папаша шарахается от меня, как от чумы. Короче, мне не позавидуешь. Да, ладно тебе, — рассмеялся Миша, увидев, что Настя загрустила, — не переживай. Все же налаживается. Теперь мама наконец нашла себе мужика, да и папа пристроен. Я думаю, старик Фрейд был прав. Когда человеку удается решить свои сексуальные проблемы, то вся его жизнь меняется к лучшему.

Между тем молодые люди уже подошли к клубу «Лабиринт». Именно здесь устраивалась рейверская дискотека. Миша с довольным видом знакомил Настю со своими многочисленными друзьями и подругами, которые в ярких «кислотных» нарядах выглядели неотличимыми друг от друга. Настя определенно произвела фурор, но, честно говоря, ее это мало занимало. Разговор с Мишей вывел Настю из состояния душевного равновесия.

Вслед за Мишей девушка спустилась в подвал. Здесь грохотала ритмичная музыка, полумрак зала расцвечивали неестественно яркие вспышки ламп и лазерных лучей. Настя рассеянно следила взглядом за причудливо извивающимися телами танцующих тинейджеров, их яркие наряды фосфоресцировали и казались одеянием космических пришельцев. Настя смотрела на все это как сквозь толстое стекло, отделяющее ее от происходящего. Она никак не могла успокоиться.

«Ну как же он может так говорить? — мучительно размышляла девушка. — Почему он так беспощадно судит своего отца? Хотя, с другой стороны, только Миша и имеет на это право. Митю действительно нельзя назвать хорошим отцом. Но почему он так вел себя с сыном? — у Насти голова пошла кругом, слишком много вопросов и ни одного ответа. — Но так не бывает, — подумала она, морщась от оглушительной музыки, — на все есть свое объяснение. Наверное, Митя никогда не любил Женю и сына своего всегда считал обузой. От этого и избегал встреч с ним, да и сейчас что-то незаметно, чтобы он был рад обществу сына. Но не значит ли это, — продолжала размышлять Настя, — что он вообще не способен любить и что мысль о ребенке будет всегда приводить его в ужас?»

Настя вспомнила, с какой убийственной настойчивостью Дмитрий требовал, чтобы она предохранялась от беременности, и ей стало нестерпимо грустно. Сейчас она каждый вечер послушно проглатывала противозачаточную таблетку и относилась к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся. А что будет дальше? Неужели Насте все время, пока они с Митей вместе, придется пить эти таблетки, ставить барьер на пути их нерожденного ребенка? Ведь Митя так ни разу и не признался ей в любви. Настя старалась убедить себя в том, что относится к этому с пониманием, что слова не важны, что он пока просто не готов. Неужели он так никогда и не скажет ей: «Я тебя люблю» — и не прибавит потом срывающимся от нежности голосом: «Я хочу, чтобы у нас был ребенок». От этих мыслей Насте стало нехорошо. Она поняла, что дальнейшие размышления на эту тему грозят ей тяжелой депрессией. Нет, она не может себе позволить распуститься! Ее положение сейчас и так не слишком прочное, сперва надо разобраться с настоящим, а уж потом думать о будущем.

Остаток этой ночи Настя провела в непрерывных танцевальных конвульсиях. У нее, кстати, неплохо получалось, как будто она сама была бездумным порождением рейв-культуры. Устала Настя страшно, зато к концу вечеринки в голове у нее не осталось ни одной мысли, да и Миша был на седьмом небе от такой партнерши.

4

— Настя, хочешь я покажу тебе наше с мамой жилище? — спросил Миша на следующий вечер.

Весь день они отсыпались после бурной рейверской ночи и только к вечеру вновь обрели способность двигаться и говорить.

— Хочу, — сразу же согласилась Настя. Она почему-то поняла, что для нее важно побывать в доме, где жила бывшая Митина жена и рос его сын, — вот только как мы туда попадем, разве мама не отобрала у тебя ключи, когда уезжала? Она же до смерти боится, что ты завалишься туда со своими дружками и вы устроите настоящий ураган.

— Конечно, боится, — ухмыльнулся Миша, — и ключи отобрала, но только я оказался хитрее. Я уже давно сделал себе личную и тайную связку ключей. Кстати, мне это обошлось в копеечку. У нас там такой хитрый замок, что ключи к нему делает в Питере только один-единственный мастер, но и дерет соответственно. Зато теперь у меня появилась хотя бы иллюзия того, что я хозяин своего дома. Раньше я все время ощущал себя жильцом на птичьих правах.

— Но ведь твоя мама сдала кому-то квартиру на время своего отъезда? — продолжала допытываться Настя.

— Дорис уже уехала, я навел справки, — ответил Миша, — ну как, поедем?

— Прямо сейчас?

— Ну да, а что тут такого, — удивился Миша, — заодно прогуляемся. У нас же квартира в центре, на Васильевском острове.

Оказавшись на набережной Невы, Настя уже в который раз задохнулась от нахлынувшего на нее восторга. Больше всего Насте нравилась именно эта часть города, Нева между Дворцовым и Кировским мостами, Зимний дворец, Исаакиевский собор, памятник Петру Первому. Этот пейзаж действовал на нее подобно глотку крепкого вина, Настя на несколько мгновений пьянела и теряла голову от восторга и красоты. А особенно она полюбила сфинксов. Оказалось, что Мишин дом находился всего лишь в пяти минутах ходьбы от этих загадочных каменных существ.

— Давай посидим под сфинксами около воды, — попросила Настя Мишу, — я всегда, когда прихожу сюда, спускаюсь и сижу на ступеньках. Странно, но в последнее время меня так и тянет к сфинксам. Не знаю почему. Однажды мы тут довольно долго просидели с твоим папой.

— Все с тобой ясно, — заявил Миша, — сфинкс сделал тебя своей жертвой. Теперь ты зомби.

— Что?! — Настя с изумлением посмотрела на юношу. — Что за чушь ты несешь?

— Совсем не чушь, — важно произнес Миша, — ты просто приезжая и ничего не знаешь. Ты никогда не задумывалась о том, почему в нашем городе так много атрибутов египетской культуры, все эти сфинксы, крылатые львы, мумии в музеях. Это все неспроста. Древний Египет после своего распада перенес мистическую силу в Петербург, мы все тут находимся под властью фараонов и жрецов. А особенную силу излучают сфинксы. Они приманивают к себе людей, вот как тебя, и внушают им всякие безумные идеи.

Настя подняла голову и взглянула на бесстрастное лицо сфинкса. На мгновение ей показалось, что по каменным чертам скользнула тень насмешливой улыбки. Девушке стало не по себе.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила она. — Сам, что ли, придумал?

— Ты что? — искренне удивился Миша. — Разве я сам додумался бы до такого, — и Настя вынуждена была признать правоту этого утверждения, — я это в одной газете прочитал.

— Ну, — разочарованно протянула Настя, — в газете могут любую чушь написать, а потом всякие дураки, — она покосилась на Мишу, — будут этому верить.

— Не хочешь — не верь, — обиженно заявил ее собеседник, — вот только я расскажу тебе историю, которая произошла с моим приятелем. Он учится в университете, это в двух шагах отсюда. Однажды он сидел на лекции, и вдруг ему ужасно захотелось взглянуть на сфинкса. Он отпросился, пошел к сфинксу, и что ты думаешь? Встретил там своего папу. Он спрашивает: «Папа, что ты здесь делаешь?» А папа отвечает: «Вот, к сфинксу потянуло». Причем папа приехал с другого конца города. А потом они смотрят, подъезжает такси, и оттуда вылезает мама. Оказывается, ее тоже к сфинксам потянуло. И ты после этого будешь говорить, что я несу чушь? — Настя обескураженно молчала. — Ладно, — сказал Миша, — пойдем отсюда, а то сфинксы нас совсем зазомбируют.

Миша жил на 9-й линии Васильевского острова, в старинном четырехэтажном доме. Лифта здесь, естественно, не было, наверх вела широченная лестница, камень ступеней стерся под шагами множества людей, приходивших в этот дом. Миша и Настя поднялись на четвертый этаж и оказались перед внушительной металлической дверью. Настя вспомнила слова своего папы, который говорил, что железные двери только приманивают грабителей.

Миша знаками показал Насте, чтобы она молчала. Он опасался, что соседи услышат шум и донесут матери об этом визите. Наконец Миша справился с замком и, как истинный джентльмен, пропустил свою гостью вперед.

— Ну как? — спросил он, и по его голосу Настя поняла, что Миша ждал привычного восхищения.

Настя не обманула его ожиданий. Она ходила по квартире, разглядывала стены, потолок, зажигала изысканные светильники и трогала изящные дверные ручки.

— Класс, — повторяла она, — очень красиво, прямо как в Европе. Такие квартиры я видела только в кино.

Настя знала, какие слова нужно говорить в таких случаях. Ей и самой не раз приходилось выслушивать нечто подобное, когда к ним домой забредал кто-нибудь не из их круга. Однажды к Ирине, их домработнице, приехала сестра из Саратова, и Ирина привела ее к ним домой, как на экскурсию. Дома была одна Настя, и ей пришлось целый час выслушивать восторженное кудахтанье саратовской гостьи. Настя тогда испытала целую гамму чувств — от злости и раздражения до жалости.

Сейчас ей ничего не стоило изобразить из себя восторженную провинциалку. К счастью, Миша удовлетворил свое хозяйское тщеславие довольно быстро. Неожиданно он заявил:

— Но, в сущности, все это фигня. Мне эти новомодные квартирные навороты совсем не нравятся. Теперь, после этого дурацкого евроремонта, приходится по собственной квартире ходить как по музею. Боишься лишний раз чихнуть или к стене прислониться. Пойдем лучше в мою комнату, это единственное место в доме, где я чувствую себя нормально.

Мишина комната выглядела как небольшой храм, посвященный богу подростковой независимости. На каждой стене красовалось по нескольку плакатов с изображением рейверских ди-джеев. Они соседствовали с прибитыми прямо к стенам виниловыми пластинками, компакт-дисками и дискетами. Когда Настя увидела подвешенную к люстре компьютерную мышь, она не смогла удержаться от смеха.

— Ты бы еще клавиатуру прибил, — сказала она.

— А что, разве тебе не нравится, — обиделся Миша, — по-моему, отличный дизайн. Пойдем на кухню, поищем, может, от Дорис осталась какая-нибудь заморская еда.

На кухне они обнаружили банку фаршированных перцем оливок и пачку немецких вафель «Моцарт». Миша сварил кофе и, пока Настя пила его, уплетая вафли вперемешку с оливками, удалился в комнату. Через несколько минут он вернулся с ворохом старых фотографий.

— Сейчас у нас будет вечер воспоминаний, — объявил он, — я покажу тебе твоего возлюбленного в младенчестве, детстве и юности.

— Да? — обрадовалась Настя. — А откуда у вас его фотографии?

— Когда у папы еще не было своей квартиры, он держал свой архив, всякие там письма, фотографии, у мамы. А потом он часть забрал к себе, а часть так и осталась у нас. Самое смешное, что мама, кажется, всем этим дорожит. Однажды я застукал ее за тем, как она ночью сидела на кухне и перебирала эти карточки. Когда она увидела меня, то ужасно смутилась и сбежала к себе в спальню. Знаешь, иногда мне кажется, что она любила отца по-настоящему и очень долго не могла потом разлюбить.

5

Настя с внутренним трепетом перебирала старые черно-белые карточки. На самой первой она увидела голенького пухлого ребенка с круглыми черными глазками. Вот Митя постарше, четырехлетний малыш в окружении двух женщин с одинаково завитыми волосами и подведенными глазами.

— Это его мама, — пояснил Миша, — и ее, кажется, подруга. Не знаю точно. А это папа со своим младшим братом, — он протянул Насте карточку, с которой на нее смотрели два совершенно не похожих друг на друга мальчика, правда, оба они были черноволосыми и черноглазыми.

— А где сейчас Митины брат и мама? — спросила Настя.

— Дядя Вова живет в Обнинске, он физик-теоретик, работает в каком-то институте, где зарплату не платят уже полгода. Последний раз он приезжал, когда мне было лет десять. Я его плохо помню. На папу он совсем не похож, ни внешне, ни внутренне. Он такой все время веселый, у него жена, трое детей. Мама иногда с ним перезванивается. Я слышал, что дядя Вова собирается уехать по контракту в Америку, потому что здесь ему уже на еду не хватает. Папа, — добавил Миша, — почему-то с ним почти не общается. По-моему, он вообще родственников не любит.

— А что с его мамой? — спросила Настя. — То есть с твоей бабушкой. Она жива?

— Нет, она умерла, когда мне было года три. Я ее совсем не помню. Судя по рассказам, она была из тех, кого называют женщинами трудной судьбы. Она ни разу не была замужем, родила двоих детей от разных мужчин. Дети выросли, и она осталась одна. Дядя Вова после института сразу же уехал из Ленинграда, а от папы, сама понимаешь, толку мало. Навещал он ее довольно редко, а когда она умерла, его вообще в городе не было. С ней случился сердечный приступ чуть ли не на улице. Прохожие вызвали «скорую», но машина ехала так долго, что бабушка уже умерла.

Папа, — продолжал Миша, — даже на похоронах не был. Он был тогда в каком-то походе, что ли? Короче, ему так и не смогли сообщить. Представляешь, приезжает человек из отпуска и прямо на могилу к матери.

Насте стало нехорошо от этих слов. Она сразу же подумала о своей маме. Конечно, перед Настиным отъездом мама была здорова и бодра настолько, что даже раздражала своей активностью окружающих. Насте, например, все время казалось, что у мамы просто не хватает времени на дочь. Ведь ей надо было успеть и в бассейн, и к косметологу, и на модную вечеринку, не говоря уже о тысяче других не менее важных для нее дел.

Настя сидела, бессильно опустив руки, уже не замечая разбросанных вокруг фотографий. Она впервые задумалась о жизни своей мамы, впервые сумела взглянуть на нее со стороны.

«Может быть, — думала Настя, — огромным количеством мелких и суетных дел мама пытается заполнить пустоту, разрастающуюся в ней. В общем-то ее даже можно понять. Папа все время на работе, у Антона своя жизнь, я всегда держалась по отношению к маме как последняя снобка, которая на все смотрит свысока, — Насте стало нестерпимо больно от этих мыслей, — а теперь вообще уехала в неизвестном направлении. И даже не знаю, как мама перенесла мое исчезновение».

Настя почувствовала, что больше так не может. Надо было что-то делать. Она вспомнила дурацкий ролик социальной рекламы, который часто крутили по телевизору: «Позвони родителям». Настя вскочила.

— У тебя есть телефонная карточка? — спросила она у удивленного Миши.

Настя схватила протянутый ей пластиковый квадратик и выбежала на улицу. К счастью, по карточкам из Питера можно было звонить в любую точку земного шара. Настя быстро набрала код и номер. Настя прислушивалась к потрескиваниям в трубке и чувствовала, как бешено колотится ее сердце.

«А вдруг никого нет дома?» — думала Настя, ее родные редко собирались вместе по вечерам.

Раздались длинные гудки, а потом Настя услышала:

— Алло, я слушаю, — это был голос ее мамы. Настя и представить себе раньше не могла, что этот родной голос может на нее так подействовать. Насте показалось, что сердце бьется у нее уже где-то в горле и не дает произнести ни звука. — Алло? — раздавалось в трубке, — вас не слышно, перезвоните.

Настя сделала над собой нечеловеческое усилие и произнесла:

— Алло, мама? — голос резко оборвался. — Мама, это я.

— Ася? — тихо произнесла мама. — Ты где?

— Со мной все в порядке, — быстро заговорила Настя, — расскажи мне, как у вас дела. Вы здоровы?

— Где ты? — продолжала спрашивать мама. — Почему ты исчезла, тебя удерживают силой? Тебе не дают говорить правду? Ты только намекни, я все пойму. Папа обязательно поможет тебе!

— Да нет же, мама, — торопливо говорила Настя, — со мной на самом деле все в порядке, и меня никто не держит здесь насильно. Я сама уехала. Так было нужно. Скажи мне, как у вас дела? Как папа, как Антон? Вы здоровы?

— Так ты беспокоишься о нашем здоровье? — еле слышно спросила мама. — Это очень мило с твоей стороны, особенно после того, как ты исчезла без предупреждения. Наверное, ты там неплохо проводишь время, если домой тебя до сих пор не потянуло. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

— Я еще позвоню, — беспомощно произнесла Настя.

— Ладно, девочка, я все поняла. Развлекайся, пока молодая. Желаю успеха, — и Настя услышала серию коротких гудков.

Спотыкаясь на каждом шагу, Настя побрела в сторону метро. Возвращаться в Мишину квартиру она не хотела, ей сейчас необходимо было побыть одной. Слезы закипали в ее глазах, но она усилием воли высушила их. Настя испытывала нестерпимую душевную боль, многократно усиленную маминой болью, которую Настя чувствовала, несмотря на расстояние.

В свое время любовь, как мощная волна, накрыла Настю с головой и унесла прочь из родительского дома. Тогда Настя была так увлечена новизной нахлынувшего чувства, что ни о чем другом и думать больше не могла. А потом она очень долго и тщательно гнала от себя мысли о близких. Настя убеждала себя, что она уже взрослая, что у нее своя собственная жизнь и что вмешательство родителей только все испортит.

Но теперь Настя поняла, что совершила непоправимую ошибку. Ее жизнь оказалась разбитой как бы на две части — до отъезда и после. Настя чувствовала, что пропасть между ней прежней и настоящей стремительно увеличивается. От чувства собственной раздвоенности Настя почувствовала самую настоящую физическую боль. Теперь она с трудом представляла, как вернуть себе былую целостность.

Настя крепилась до самого дома. Но, войдя в Митину квартиру, она не выдержала, упала на кровать лицом вниз и залилась слезами. Целых полчаса она прорыдала в подушку своего любимого, и в конце концов ей стало немного легче. Настя знала, что действие — это лучшее средство от грусти. Сначала она полила цветы, а потом решила вытереть пыль со стеклянных шаров. Сам Митя делал это так редко, что шары теряли свой блеск, покрывались мутной матовой пленкой и становились похожими на глаза больных животных.

Настя смочила под краном фланелевую тряпочку и принялась аккуратно протирать каждый разноцветный шар. От этого занятия ее оторвал скрежет ключа в замке.

«Митя вернулся!» — у Насти перехватило дыхание от радостной мысли. Но это был всего лишь Миша.

— Куда ты исчезла? — спросил он с порога. — Умчалась, как ненормальная. Я ждал тебя, ждал.

— Это было совершенно ни к чему, — недовольно ответила Настя. Честно говоря, ей очень хотелось хоть какое-то время побыть одной, — я как раз подумала, что тебе приятно будет переночевать у себя дома.

— Да ну, — протянул Миша, — я вообще не люблю одиночество. К тому же при одной мысли о том, что придется ночевать одному в такой большой квартире, мне стало не по себе. И я решил приехать.

Настя так и стояла с самым любимым шаром из коллекции Дмитрия в руках. Это был большой, около десяти сантиметров в диаметре шар из чистейшего горного хрусталя. Он был необыкновенно прозрачным и очень тяжелым.

Неожиданно Миша резко шагнул к Насте и положил руки ей на плечи. Девушка заметила, что глаза у него совершенно сумасшедшие, а губы прыгают от сильного волнения.

— Послушай, — быстро заговорил Миша, — тебе не кажется, что я больше подхожу тебе. Да, в общем, мне все равно, что ты думаешь об этом. Я хочу тебя, и все.

— Ты что, дурак? — опешила Настя. От изумления она даже не почувствовала злости.

Миша не слушал.

— Мы с тобой проведем классную ночь. Я в этом не сомневаюсь. К тому же я уверен, что мой папаша в сексе такой же тормоз, как и во всем остальном. Со мной тебе больше понравится. А потом можешь к нему вернуться, если, конечно, захочешь. Представляешь, какой класс, ты будешь любовницей обоих Зайцевых, отца и сына.

Настя попыталась высвободиться, но юноша неожиданно оказался очень сильным. Его руки железными клешнями впивались ей в плечо. Настя чувствовала на своем лице его горячее дыхание. Только сейчас она разглядела, что претендующий на нее подросток довольно высокого роста и плотного телосложения. Если она начнет бороться с ним, то наверняка потерпит поражение. Настя попыталась воздействовать методом убеждения.

— Миша, — мягко произнесла она и тут же подумала, что таким тоном говорят с душевнобольными, — успокойся, пожалуйста. Я все понимаю, у тебя сейчас такой возраст, когда гормоны устраивают в крови настоящий тайфун.

— Знакомая песня, — нервно расхохотался Миша, — узнаю любимый конек моего папаши. Он большой знаток по части гормонов. Значит, когда ты на него вешалась, он тоже тебе читал лекцию о том, что любви не существует, а есть одни гормоны. Мне как-то все равно, пусть даже и гормоны. В конце концов, надо и о них, бедных, подумать.

Больше Миша Настю не слушал. Он перешел в наступление. Поскольку она отчаянно вертела головой, ему пришлось отказаться от мысли поцеловать ее в губы. Миша обхватил Настю руками и отчаянно шарил губами по ее шее, опускаясь все ниже. Поскольку руки у него были заняты, он пытался головой забраться ей под майку. Он допустил роковую ошибку, оставив Настины ладони свободными. Настя несколько секунд смотрела на то, как невыносимый подросток с невыносимым пыхтением пытается овладеть ею. Мишина голова оказалась чуть выше Настиной талии. Настя вздохнула и с размаху опустила шар прямо на светло-русые вихры сына своего любимого.

Раздался ужасающий треск, от которого у Насти все внутри похолодело. Миша поднял на нее глаза, и Настя увидела в них совершенно детскую обиду и недоумение. А потом Мишино лицо побледнело, глаза закатились, он разжал объятия и медленно опустился на пол. Настя оцепенела от ужаса, шар вывалился из ее ослабевших пальцев и упал на покрытый кафельной плиткой пол.

Со звоном он рассыпался на множество сверкающих осколков. Все оказалось не так уж страшно. Именно этот звон привел Мишу в сознание. Он открыл глаза, с трудом повертел головой, увидел оцепеневшую Настю, осколки шара и, морщась от боли, рассмеялся. Настя испугалась еще больше. Она решила, что у Миши помутился рассудок.

— Семерых одним ударом, — сквозь смех проговорил Миша, — одним ударом, — пояснил он, — ты разделалась и с сыном, и с любимой игрушкой господина Зайцева.

У Насти вырвался вздох облегчения, и она без сил опустилась на пол рядом со своей жертвой. Она чувствовала, как ее разбирает совершенно идиотский нервный смех.