Карта императрицы

Глава 29

Профессор Муромцев негодовал: он не находил смысла в том, чтобы его дочери принимали участие во встрече Вдовствующей Императрицы. Откуда такой неожиданный интерес к чуждой великосветской жизни? Что они надеются увидеть на Варшавском вокзале? Чему научиться?

Елизавета Викентьевна пыталась успокоить разбушевавшегося супруга: она не находила ничего предосудительного в том, что девочки прогуляются с Климом Кирилловичем до вокзала. И погода располагает — прозрачно-голубое небо, ласковое весеннее солнышко, теплый ветерок…

Брунгильда колебалась, Мура упорствовала, Клим Кириллович терпеливо ждал, к какому решению придет семейный совет. Как это ни странно, последнее слово сказал Модест Багулин. Страховой агент пришел к Муромцевым с коротким визитом, цель которого они не совсем поняли, но зато отметили, что вместо мерзкого розового галстука он надел не менее вызывающий желтый, украшенный все той же булавкой с портретом Петра Великого. Внимание пухленького господина было явно приковано к старшей дочери профессора, концерт которой он накануне сподобился посетить.

— Брунгильда Николаевна, — говорил полушепотом толстячок, заискивающе заглядывая снизу вверх в лицо надменной красавицы, — я потрясен вашим искусством. Вчера вечером, верите ли, придя домой, плакал как ребенок.

— Насколько я знаю, Моцарт так действует на многих, — мягко успокаивал его доктор Коровкин, — размягчает волю, вызывает слезоточивость.

— Ваше искусство — нечто совсем другое, чем музыка в «Аквариуме», — бестактность страхового агента заставила пианистку бросить на него укоряющий взор. — То есть, конечно, я сравнивать не хочу, так с языка сорвалось… Но, думаю, вам следует все-таки застраховать свою жизнь… А вдруг завистницы и конкурентки захотят вас устранить со сцены?

— Что они со мной сделают? — спросила надменно Брунгильда. — Бомбу бросят?…

— О бомбах я и слышать не хочу, — испуганно заверещал Багулин, — но глядя на вас, я вчера думал, что было бы весьма дальновидно застраховать ваши удивительные пальчики. А вдруг какой злодей толкнет вас, упадете, пальчики сломаете?

— Что вы такое говорите, Модест Макарович! — негодующе воскликнула Елизавета Викентьевна. — Нам и так ужасов хватает.

— Извините великодушно, не подумал, — повинился страховой агент, — а все от волнения беспричинного.

Узнав, что младшие Муромцевы и доктор Коровкин пребывают в раздумье, стоит ли ехать на встречу Вдовствующей Императрицы на вокзал, Багулин заявил, что был бы счастлив, если бы рядом с ним прошла живая Императрица, и предположил, что господин Формозов затратил огромные усилия, чтобы получить приглашения для барышень и доктора.

Чтобы хлопоты господина Формозова не пропали даром, Мария Николаевна и Брунгильда Николаевна в сопровождении доктора Коровкина отправились на Варшавский вокзал.

Столица встречала Марию Федоровну чудным весенним дождиком. На улицах города стоял необычно острый запах талой земли, испарений от слежавшейся прошлогодней листвы и душистого аромата набухших и кое-где уже лопнувших древесных почек. Возмужавший, теплый ветерок опьянял весенней свежестью.

На протяжении всего пути молодые люди видели опрятных дворников, которые рассыпали деревянными совками желтый песок по мостовым, не вполне просохшим от талого снега; сияющих начищенными бляхами и сапогами городовых; околоточных с нафабренными усами. По мере продвижения к вокзалу толпа густела, становилось больше полицейских чинов и скучающих мужчин в характерных гороховых пальто и котелках.

Благодаря приглашению Формозова, их пролетка — с высоко посаженым кузовом, с блестящими лакированными крыльями, с раздутыми шинами — беспрепятственно преодолела полицейское оцепление и въехала на просторную площадь. Они оставили коляску и неуверенно направились в здание вокзала. Само здание и платформу наводняли офицеры Собственного Его Величества конвоя, лейб-гвардии кирасирского Ее Величества Государыни Марии Федоровны полка. На дебаркадере выстроился и оркестр воспитанников гатчинского сиротского института, во всеоружии сверкающих медных инструментов.

Профессорских дочерей и их спутника, несколько растерявшихся в чуждой им обстановке — среди незнакомых людей в блестящих мундирах и изысканных дам в блинообразных шляпках с газовыми вуалями, — к счастью, быстро обнаружил господин Формозов, на тщательно подогнанном мундире которого сияли золотое шитье и начищенные сверх меры пуговицы с пеликаном. Он был бледнее обычного и думал о чем-то своем.

— А где нам лучше встать? — поинтересовался доктор, когда проявляющий понятную нервозность чиновник Ведомства Императрицы Марии подошел к ним. — Вы уж руководите нами, Дмитрий Андреевич, а то мы можем по незнанию нарушить этикет.

— Не беспокойтесь, вам не придется принимать участие в непосредственной встрече. Но я отведу вас туда, откуда вся церемония будет прекрасно видна, — пообещал Формозов. — Вы волнуетесь?

— Исторические события всегда вызывают волнение, — сдержанно улыбнулась Формозову Брунгильда Николаевна.

На мгновение глаза чиновника странно блеснули. Он скользнул темным, сумрачным взором по аккуратной фигурке младшей барышни Муромцевой, кивнул доктору Коровкину и отошел к другим гостям.

— Интересно, придет ли сюда господин Вирхов? — шепнула Мура на ухо доктору.

— Мне кажется, искать здесь Адриана Ураганова бессмысленно, — проронил доктор с изрядной долей скепсиса.

И неожиданно шагнул вперед. Серые глаза его загорелись, в уголках губ появились ямочки: Екатерина Борисовна Багреева, вся в светлом, с чудной маленькой шляпкой на белокурых волосах, с роскошным букетом роз в руках, приостановилась рядом с ними и приветливо улыбалась сестрам Муромцевым.

— Вы сегодня ослепительно прекрасны, — склонился над душистой ручкой фрейлины Клим Кириллович, — вы действительно похожи… на… Офелию…

— Надеюсь, не на Офелию за минуту перед гибелью, — шутливо заметила фрейлина. — Мы еще увидимся, правда, милый Клим Кириллович?

И Екатерина Борисовна упорхнула, одарив Клима Кирилловича торжествующе-победоносной улыбкой.

— На что она намекает? — спросила хмуро Мария Николаевна. — На какую гибель?

— Не принимайте всерьез светскую безобидную болтовню. — Клим Кириллович провожал неравнодушным взглядом мелькающий в толпе изящный силуэт фрейлины.

Мура проследила взгляд доктора, который, кажется, приподнялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, как Екатерина Борисовна беседует с господином Формозовым, — Дмитрий Андреевич что-то шептал, склонясь к ее розовому ушку, и среди людей в мундирах, с блестящими на солнце позументами и шитьем, увидела Карла Ивановича Вирхова. Он расположился у самой ковровой дорожки, устилавшей платформу.

Показался императорский поезд, и звуки гимна огласили своды вокзала. Появилась группа высокопоставленных сановников, среди которых Клим Кириллович узнал министра финансов Витте, министра иностранных дел Ламсдорфа, и дети императрицы: Михаил Александрович и Ксения Александровна в сопровождении супруга, Великого Князя Александра Михайловича. Клима Кирилловича передернуло: он узнал изображенного на мерзкой фотографии «непутевого Сандро». Неотразимый представитель Императорской фамилии прошествовал мимо фрейлины Багреевой, вовсе не заметив ее.

Между тем, поезд плавно остановился, и Их Императорские Высочества поднялись в салон-вагон. Родственная встреча, скрытая от глаз сторонних наблюдателей, не заняла много времени, и Мария Федоровна в сопровождении своих чад появилась в дверях вагона.

Мура видела, как фрейлина Багреева передала порученный ей букет подтянувшемуся Формозову, как он занял предписанное ему протоколом место, которое оказалось неподалеку от Муромцевых, но вскоре и хорошенькая раскрасневшаяся Катенька, и необыкновенно бледный чиновник перестали ее волновать: ее внимание переключилось на Вдовствующую Императрицу. Царица-мать, которую Мура впервые видела так близко — да и вообще видела впервые, — была небольшого роста, но, полная грации и изящества, казалась выше, чем есть. Государыня Императрица обходила встречающих. Здороваясь, она красиво наклоняла голову. Два высоченных лейб-казака не отставали от нее ни на шаг.

Мура пыталась найти в этой очаровательно-любезной, моложавой даме следы жестокости — и не могла. Но помимо обаяния, от этой маленькой женщины исходило ощущение огромной властности. Однако, наблюдая за Императрицей, Мура не забывала и о главном…

Настал и час торжества Дмитрия Формозова: держа в правой руке пышный душистый дар и прижимая левую плотно к бедру, он сделал шаг вперед. Вдовствующая Императрица уже протянула крохотную, туго обтянутую белоснежной лайковой перчаткой ручку к букету, но тут Мура увидела, как левая рука чиновника скользнула в карман, и инстинктивно, подобно дикой кошке, метнулась к нему:

— Не надо! Умоляю вас! Не делайте этого! — закричала она, схватив локоть чиновника обеими руками. — Умоляю вас, пощадите! Не губите! Карл Иваныч!

Оглушенная пронзительным криком, Императрица отшатнулась и обожгла гневным взглядом нарушителей порядка. Формозов, казалось, окаменел, но царственный взор не имел власти над младшей дочерью профессора Муромцева.

Два лейб-казака шагнули вперед, но их опередил плотный невысокий человек в невзрачном судебном мундире: он выскочил из толпы, и заслонил собою Императрицу.

— Погодите! — Сохраняющая полнейшее самообладание миниатюрная дама отстранила своих защитников. — Кто такая?

— Мария Николаевна Муромцева, Ваше Величество, дочь профессора химии, служит в университете, — почтительно залепетал Вирхов.

— Зачем вы так кричали, милая? — строго спросила Императрица, уловив безумный взгляд девушки, буквально повисшей на локте окаменевшего чиновника. — Зачем вы вцепились в господина Формозова?

— Он хотел вас убить, — прошептала дрожащими губами Мура. — Он преступник.

— Отпустите его, — велела Императрица, с сочувствием глядя на хорошо известного ей служащего, находящегося под ее опекой ведомства. — Если ваши слова верны, мы найдем у него в кармане оружие.

— Оружия в кармане вы не найдете! — Охваченная ужасом девушка еще сильнее сжала локоть мертвенно-бледного чиновника.

— Почему, милая? — Императрица разговаривала с Мурой, как с больной.

— Потому что в его кармане пробирка с чумными бациллами!