20

Дверь в громадную виллу открылась, и, увидев лицо Стиина Хартунга, Тули́н сразу же пожалела, что они сюда заявились. На нем передник, в руке дециметровая мерка с оставшимися на дне рисинками – дело ясное, отпирая дверь, он совсем не ожидал увидеть на пороге их с Хессом.

– Вы – Стиин Хартунг?

– Да.

– Извините за беспокойство. Мы из полиции.

Хартунг меняется в лице. Точно у него что-то сломалось внутри или он словно возвратился к действительности, о существовании каковой на миг позабыл.

– Вы разрешите войти?

– А что случилось?

– Мы буквально на минутку. И будет лучше, если мы поговорим внутри.


Тули́н и Хесс смущенно оглядываются в гостиной, не говоря ни слова. В темноте за большими дверями застекленной веранды скрывается сад. Обеденный стол под большой лампой дизайна Арне Якобсена[8] накрыт на три персоны, из кухни доносится запах специй для горячего блюда. У Тули́н внезапно возникает желание бежать отсюда куда глаза глядят, пока к ним не вернулся хозяин дома. Покосившись на стоящего к ней спиной спутника, она лишний раз убеждается, что рассчитывать на его помощь не приходится.

Закончив беседу с Генцем в экспертно-криминалистическом отделе, Найя позвонила Нюландеру, который ответил раздраженным тоном, так как звонок застал его на совещании. Впрочем, настроение у него не улучшилось и после того, как она рассказала, по какой причине звонит. Нюландер сперва не поверил ей, заявил, что это ошибка, и настаивал на своем, пока до него не дошло, что Генц перепроверил все сто семнадцать раз. Несмотря на общее отрицательное впечатление от обстановки в отделе, Тули́н прекрасно понимала, что Нюландер далеко не дурак, и почувствовала, насколько серьезной он посчитал полученную от нее информацию. Он предположил, что наверняка имеется какое-то логическое объяснение случившемуся, какая-то естественная связь, им пока не известная, и именно поэтому отправил их к Хартунгам прояснить некоторые детали.

По дороге в машине Хесс не был особенно разговорчив. Тули́н вкратце рассказала ему о деле Кристине Хартунг. Оно было открыто еще до того, как она поступила на работу в отдел, но, само собой разумеется, являлось предметом пересудов как в управлении, так и в средствах массовой информации еще долго после его закрытия. Да, в общем-то, оставалось таким и до сих пор. Двенадцатилетняя Кристине Хартунг, дочь Розы Хартунг, политика и министра соцзащиты, как раз сегодня совершившей свой политический камбэк, пропала без вести почти год назад, когда возвращалась домой после тренировки. Ее сумка и велосипед были брошены в леске. А несколько дней спустя полиция задержала молодого программиста Линуса Беккера. У него уже было несколько судимостей за преступления на сексуальной почве, к тому же против Беккера свидетельствовал ряд прямых и косвенных улик. На допросе в Копенгагенском управлении полиции он признался, что изнасиловал Кристине Хартунг, а затем задушил ее и в ту же ночь расчленил тело мачете, впоследствии найденном со следами крови девочки в его гараже. По его собственному признанию, он захоронил останки жертвы в нескольких лесных районах Северной Зеландии, однако Линус Беккер, у которого диагностировали параноидальную шизофрению, оказался не в состоянии точно указать эти места полиции, и по прошествии еще двух месяцев потребовавшие огромных усилий и человеческих ресурсов поиски были прекращены, так как наступившие холода сделали их продолжение невозможным. Весной при огромном внимании средств массовой информации суд назначил Линусу Беккеру самое суровое из всех возможных наказание, а именно принудительное лечение в специальном отделении психиатрической больницы на неопределенное время. Это означало, что преступник проведет в заключении лет пятнадцать-двадцать, а то и больше.

Найя услышала, как в кухне выключили радио, и Стиин Хартунг вернулся в гостиную.

– Моя жена наверху, и если вы пришли, чтобы… – Он останавливается, пытается подобрать слова. – Если вы что-то нашли… То я хотел бы первым услышать это от вас, а жене я…

– Нет, мы пришли по другому поводу.

Хозяин дома смотрит на нее вопрошающим взглядом. С одной стороны, он вроде бы чувствует облегчение, а с другой – все так же насторожен.

– Во время осмотра места одного преступления мы сегодня обнаружили некий предмет, на котором, по всей видимости, оставлены отпечатки пальцев вашей дочери. Если же говорить конкретно, речь идет о так называемом каштановом человечке. У меня с собой фото этого предмета, и я хотела бы, чтобы вы на него посмотрели.

Стиин Хартунг рассматривает фото в руках Тули́н и переводит на нее растерянный взгляд.

– Мы не на сто процентов уверены, что это именно ее отпечатки. Но тем не менее вероятность настолько велика, что нам необходимо получить разъяснение, каким образом они там могли оказаться.

Стиин Хартунг берет положенную Тули́н на стол фотографию.

– Не понимаю. Отпечатки пальцев?!

– Именно так. Предмет был найден на детской площадке в Хусуме. Если быть совсем точной, по адресу Седервай, семь. Известны ли вам адрес или детская площадка?

– Нет.

– А что вы можете сказать о женщине по имени Лаура Кьер? Или ее сыне Магнусе? Или Хансе Хенрике Хауге?

– Ничего.

– Но, может быть, ваша дочь была знакома с этой семьей? Или с другими жителями этого района? Может быть, она играла там со знакомыми? Или навещала кого-либо?

– Нет, мы ведь там не живем. Никак не могу взять в толк, что бы все это значило…

Тули́н на миг задумывается, но тут же находит ответ:

– По-видимому, все-таки есть какое-то логичное объяснение. Если ваша жена дома, не могли бы мы задать ей вопрос…

– Нет, я не разрешаю вам допрашивать жену. – Стиин Хартунг смотрит на них враждебным взглядом.

– Сожалею, но нам необходимо получить разъяснения.

– А мне это абсолютно до лампочки. Вы не будете говорить с моей женой. Она скажет вам то же самое, что и я. Мы никакого понятия не имеем, с какой стати отпечатки оказались там, и место, которое вы назвали, нам неизвестно, и вообще не понимаю, какого черта этот вопрос вас так волнует!

Стиин вдруг замечает, что взгляды Тули́н и Хесса направлены куда-то ему за спину. Это жена его спустилась по лестнице и наблюдает за ними из холла.

На мгновение в помещении воцаряется тишина. Роза Хартунг входит в гостиную и берет в руки фото, которое ее муж в гневе швырнул на стол. У Найи вновь возникает желание бежать из этого дома куда подальше, и она со все большим раздражением думает о Хессе, который все это время простоял у нее за спиной, не вымолвив ни слова.

– Простите за беспокойство. Мы…

– Я все слышала.

Роза Хартунг рассматривает фотографию каштанового человечка и, кажется, надеется что-то на ней отыскать. Однако муж ее, судя по его виду, готов указать непрошеным визитерам на дверь.

– Они сейчас уйдут. Я сказал им, что нам ничего неизвестно. Благодарю за визит.

– Она продавала их у шоссе.

Стиин Хартунг останавливается на пороге и обращает взгляд на жену.

– Каждую осень. Вместе с Матильде, девочкой из ее класса. Обычно они собирались здесь и делали массу…

Роза Хартунг переводит взгляд с фотографии на мужа, и Тули́н по его лицу догадывается, что он тоже вспомнил это.

– То есть как это – продавала?

– Они устраивали небольшой импровизированный киоск. И продавали фигурки прохожим и водителям, которые останавливались возле них. Они ведь еще и пирожные пекли, и водичку фруктовую делали. И все это можно было купить вместе с фигуркой…

– И в прошлом году – тоже?

– Да… Вот за этим столом они и сидели. А каштаны собирали в саду. Им это жутко нравилось. Летом они устраивали блошиный рынок, но… Но ей казалось, что осенью дело шло веселее, если у них находилось время делать фигурки вместе. Я все прекрасно помню, потому что это случилось в предпоследний ее уик-энд… Но почему это так важно?

– Нам просто надо прояснить некоторые детали. В связи с совсем другим делом.

Роза молчит. Муж ее стоит рядом с ней, и кажется, будто оба они находятся в свободном падении. Хесс тоже молчит. Тули́н хватается за фото, точно за спасательный круг:

– Большое спасибо. Мы выяснили все, что необходимо. Простите за вторжение.

Загрузка...