Гермодверь между аварийным выходом и самим бомбоубежищем была приоткрыта — наверное, чтобы подземелье слегка проветривалось. Мы попытались открыть её пошире, но с таким же успехом можно пытаться плечом сдвинуть с места танк. Пришлось протискиваться в щель. Само убежище действительно оказалось в приличном состоянии, только деревянная мебель и плакаты на стенах местами тронуты плесенью. Свет наших фонарей выхватывал отдельные детали обстановки, а шаги отдавалась эхом от бетонного потолка. Я представила себе, что весь этот зал заполнен людьми. Душно, тесно, а самое главное — неизвестно, что там, наверху. Может, там уже и нет ничего, и выходить больше некуда. Или завалило основной вход в убежище, и выбраться можно только через аварийный. Судя по размерам, убежище рассчитано на несколько сотен человек, а через аварийный выход в лучшем случае сможет выбраться десяток — только чтобы позвать на помощь. А если помощь не придёт, убежище превратится в братскую могилу.
От таких мыслей мне стало жутко. Но это был не острый страх, как тогда, когда увидела манекен. Тогда страх заставил действовать. А сейчас это была тяжёлая безысходность и понимание бессмысленности сопротивления. И слабый свет наших фонарей, которые даже не добивали до противоположной стены, это чувство только усиливал. Неужели вот так и было задумано, чтобы люди сидели тут в темноте? Я направила луч фонаря на потолок — светильники есть. Пошарила лучом по стене — а вот и что-то похожее на выключатель. А если попробовать включить? Без особой надежды я повернула пластмассовый барашек. Несколько светильников озарились тусклым желтоватым светом, но этого оказалось достаточно, чтобы наши привыкшие к темноте глаза увидели всё помещение целиком.
Влад вздрогнул и даже как-то присел.
— Это ещё что такое?
— Это я свет включила, — призналась я.
Влад облегчённо вздохнул.
— Я уж подумал — всё, спалились! Предупреждать надо!
— Народ, смотрите! Там хабар нетронутый! — позвал Пашка, показывая в открытую дверь. Соседнее помещение не такое большое, и, судя по обстановке, это был штаб. На стене висят карты, в углу сложены деревянные ящики, один распечатан — в нём радиостанция. На столе в центре комнаты несколько телефонов. Я сняла с одного трубку — в динамике отчётливо слышался гудок.
— Работает, можно куда-нибудь позвонить.
— Положи немедленно! — приказал Влад. — Ты ещё в охрану позвони! Давайте-ка двигать отсюда помаленьку.
— Попробуем через главный вход? — предложил Пашка. Но массивные стальные гермодвери оказались закрыты, а штурвалы, которыми они открываются, сняты. Наверное, открыть их можно только снаружи. Значит, придётся выходить тем же путём, что и зашли — через аварийный выход. Когда уже подошли к герме, ведущей к коридору, я спохватилась:
— Свет забыли выключить!
— Боишься, что электричества много нагорит? — засмеялся Влад, но Пашка со мной согласился. — Если свет не выключить — это будет палево.
На обратном пути снова пообнимались с манекенами, и на поверхность выбрались без приключений. Ребята водрузили металлический лист, закрывавший окно в оголовке, на место, и вместо замка закрепили проволокой. Издали всё выглядит, как и до нашего визита.
— Ну как? — спросил о впечатлениях Пашка.
— Бодрит с непривычки, — призналась я.
— Ещё пойдёшь?
— Нет, — честно призналась я.
— Почему? — разочарованно спросил Пашка.
— Не моё.
— А что твоё? Шариться по помойкам?
— Хотя бы.
— И что ты в этом находишь? — голос у Пашки был полон искреннего недоумения.
— А ты сам попробуй, — предложила я. — Я с тобой сходила, теперь твоя очередь.
И вот в один прекрасный осенний день мы отправились в поход по помойкам вдвоём. Прекрасный — это не для красного словца. Погода действительно замечательная — солнечно и прохладно. Вышли с утра, что в общем-то ошибка — ранним утром мусоровозы уже всё вывезли. Но то ли нам повезло, то ли из-за выходного дня мусоровозы ещё не приезжали, и помойки встречали нас горами мусора. На первой точке Пашка растерянно уставился на переполненные контейнеры.
— И что, во всём этом надо рыться?
— Если хочешь — поройся, — предложила я. — Но обычно самое интересное лежит на поверхности. Тебе цемент нужен?
— Какой цемент? — не понял Пашка.
— Портландцемент марки М500, - я показала на мешок, торчащий из мусорного корыта.
— Чего — реально цемент? — Пашка недоверчиво потыкал пальцем в бумажный мешок. — Вроде запечатанный. Рублей четыреста стоит, а то и больше. А почему его тогда выбросили?
— Не нужен — вот и выбросили, — объяснила я. — Кто-то делал ремонт, взяли цемент с запасом, чтобы лишний раз не ездить. Один мешок остался, чего ты с ним делать будешь? На балкон положишь? Всё равно он там через месяц отсыреет.
В Пашке проснулась хозяйственная жилка, или просто жадность.
— А я бы взял.
— Бери. Мешок 50 кило весит.
Услышав это, он сразу передумал.
— Не, тащить неохота.
— Ты лучше вот это погляди, — я показала на пакет, лежащий рядом с контейнером. Пашка недоверчиво заглянул в него и в восторге воскликнул:
— Ну нифига! Клава, мышки, роутер! И что — это всё рабочее?
— Возьми, потом проверим, — ответила я. — Но обычно плохое не выкинут.
— Ты хочешь сказать — хорошее?
— Нет, я хочу сказать то, что сказала.
Пашка принялся заталкивать находку в свой рюкзак.
— А ты что-нибудь себе приглядела?
— Сейчас посмотрю, — я направилась к контейнеру, с края которого свисала какая-то одежда. Но это оказалась убитая псевдокожаная куртка. Заглянула внутрь контейнера — ничего стоящего. На всякий случай проверила соседний контейнер.
— А вот это интересно! Прикольные штанишки!
— Они чего — в блевотине? — скривился Пашка.
— Не похоже, просто пищевые отходы, — определила я, разглядывая находку. — Вроде ничего, ткань приятная на ощупь, и в паху не протёрты. Надо взять.
Свернула их так, чтобы грязное место оказалось внутри, и убрала в свой рюкзак.
— Вообще-то шмотки из баков брать стрёмно, — по ходу дела стала объяснять я. — Там уже всё перемешано с пищевыми отходами. Но народ обычно стоящие вещи вешает на край бака или вообще на ограждение. Или прямо в пакетах рядом ставят. Часто вещи в таком состоянии, как будто их перед тем, как на помойку вынести, постирали и погладили.
— А ещё чего тут бывает? — Пашка явно стал входить во вкус.
— Вон там погляди, — я показала на деревянный ящик рядом с ограждением мусорной площадки.
— Ого, тут инструменты! — Пашка принялся рыться в ящике, звякая железками. — Смотри, метчики нулёвые, только чуть заржавели. Это я заберу. Гвозди тоже хорошие, но я их брать не буду. А вот это ценная штука! Это балеринка по металлу, чтобы круглые отверстия вырезать. Такая в магазине больше тысячи стоит!
Он собрал целый пакет инструментов, и всё никак не мог оторваться от помойки.
— Пойдём, — позвала я.
— А вдруг тут ещё что-то интересное есть?
— На следующей помойке наверняка тоже что-то есть. И таких помоек много. Пойдём!
Знакомое чувство — когда один раз найдёшь что-то интересное, потом к этой помойке каждый раз подходишь с замиранием сердца. Но на самом деле это всё ерунда и суеверия. Обнаружение чего-то стоящего — случайный процесс. Можно обойти пять полных помоек и не обнаружить ничего хорошего, а можно, случайно проходя мимо пустой помойки, наткнуться на коробку с монитором. Нет, конечно же, не новым. Новый человек себе оставил, а в коробку из-под него положил старый, но рабочий. Я так свой 19-дюймовый Асер нашла.
Наконец Пашка бросил на помойку полный сожаления взгляд, поднял свой рюкзак и сказал:
— Ладно, пошли дальше.
У другой помойки нас поджидал книжный развал. Часть книг уже были выложены на какой-то древней тумбочке, ещё два полных пакета лежали на земле.
— Чего у нас тут? — по-хозяйски спросил Пашка и стал перебирать книги. Те, что лежали на тумбочке, были старые — шестидесятых годов, фамилии авторов мне ничего не говорили. А вот в пакетах книги известных авторов вперемешку с книгами по юриспруденции. Увидев книжки Булгакова, Пашка сказал:
— А говорят, что рукописи не горят.
— Это же не рукописи, — возразила я. — Сейчас всё перешло в цифру, а горят всего лишь физические носители. Ты лучше погляди, что тут ещё интересного есть.