Кавалер ордена Почета

4

Во Вьетнаме пехотинцу не требуется много времени, чтобы стать ветераном войны. За две недели я видел много случаев жестокости и убийства и быстро научился заботиться о себе.

Мой взвод расположился лагерем на плато в Северном нагорье около деревушка Камбинь. Горцы нас не тревожили, но долина и холмы на западе были территорией Вьетконга. Наша задача заключалась в патрулировании с целью обнаружения в уничтожения противника в долине с применением всех имеющихся огневых средств, предпочтительно боевых вертолетов и артиллерии. Мы быстро научились воздерживаться от нападения на противника с одними минометами и винтовками. Если вы подошли настолько близко, чтобы уничтожить его ручным оружием, значит, этого расстояния достаточно для того, чтобы и самому быть убитым. К лету 1968 года никто не рисковал без крайней необходимости. Вьетнамцам, напротив, при отсутствии у них вертолетов и ограниченном количестве артиллерии, гораздо выгоднее было приблизиться к нам на досягаемость ружейного огня. Мне скоро стало ясно, что разница в наших позициях заключается в том, что они воюют, чтобы победить, а мы — чтобы остаться в живых за 365 дней, которые нам положено здесь отбыть. Мой инструктор был прав. Вьетнамцы, невзирая на неравенство сил, рискуют жизнью, чтобы уничтожить нас. Другое дело мы. Если у нас не было решающего превосходства, мы избегали прямого столкновения. Стратегия изнурения ослабляла нас быстрее, чем противника.

Моя первая встреча со смертью произошла на третий день после прибытия в лагерь. Патрулирование в долине поочередно вели четыре отделения из состава роты. В тот, третий день была очередь моего отделения. Никого из нас, вновь прибывших, в патруль не включали. Накануне вечером, отбирая четырех солдат в свой патруль, сержант сообщил нам, что вьетнамцы просачиваются с холмов в долину. Командир взвода хочет узнать, с какой целью.

Глядя в лица новичков, сержант сказал, что это задача для ветеранов, пояснив, что, если вьетконговцы накапливаются в долине, он не хочет, чтобы его поддерживали какие-нибудь «перепуганные бездельники». Это не значит, что новичков будут баловать. Он гарантирует, что мы все очень скоро по горло будем сыты гуками.

Меня ничуть не задело, что он назвал нас перепуганными бездельниками. В устах человека, отбывающего второй срок во Вьетнаме, это прозвучало справедливой оценкой. Сержант, несомненно, лучше меня понимал, чего можно ожидать от необстрелянных новичков. Я почувствовал облегчение, избавившись от подробного инструктажа патруля.

Вечером я спокойно лег спать с мыслью, что пока в безопасности. Но это длилось недолго. Кажется, я только заснул, как кто-то грубо растолкал меня, стащив одеяло. Карманный фонарик осветил черноту палатки. Сначала я испугался, решив, что это вьетконговец, но вопрос, заданный мне, успокоил:

— Тебя зовут Дэвид Гласс?

— Да. Но кто это, черт возьми? — Мои руки все еще дрожали.

— Сержант Стоун. А ты подумал кто?

— Не знаю. Вьетконговец.

Стоун хмыкнул.

— Чарли не станет будить. Он тебя враз усыпит. Быстро одевайся. И не забудь каску и винтовку. Через полчаса пойдешь патрулировать.

Я заморгал и потряс головой, чтобы прогнать сон.

— Как же так? Я понял, что вам не нужны бездельники.

— Не умничай, солдат. Ты сопливый новичок, а мне сегодня новичок и нужен. Капрал Хадсон заболел. Ты назначен поддерживающим.

— Почему я?

— А почему бы не ты? Так что поднимай задницу с койки и поторапливайся. Через пять минут быть в столовой — получишь плотный завтрак и короткий инструктаж.

Он вышел из палатки прежде, чем я встал с постели.

— А как насчет пайка? — крикнул я вдогонку.

— В столовой! — заорал он. — Пять минут!

Две минуты я ругался в темноте и за три минуты оделся. Рядом храпел мой сосед по палатке. Почему не выбрали его? Почему?

Я ежился от холода по пути в столовую. На плато дни были жаркие и сухие, а ночи холодные. Спать было хорошо, но патрулировать паршиво. Вообще в патрулировании не было ничего хорошего.

Когда я вошел в столовую, сержант и трое других уничтожали яйца и пили кофе. Никто не поднял головы. Я получил свои яйца всмятку и горячий кофе и сел на скамью напротив сержанта.

— Это наш новичок. Гласс, — сказал сержант. — Это его фамилия монтируется со словом «разбитое»[2].

Солдаты ухмыльнулись, продолжая есть. Сержант скороговоркой назвал их фамилии, они в ответ кивнули. Фамилии сразу выскочили у меня из головы. Я не понял, кто есть кто, и узнал только через два часа патрулирования, когда это понадобилось. Другое дело — сержант Стоун. Я не забывал ни его, ни его фамилию во все последующие 362 дня.

Я пытался съесть яйцо, но не было аппетита, и я отодвинул его.

— Лучше съешь, — сказал сержант. — Горячей пищи не получишь еще два дня.

— Два дня?

— Два дня, если повезет.

— Я думал, патруль вернется вечером.

Сержант снисходительно улыбнулся.

— Где ты это слышал, сынок?

Я смерил сержанта взглядом и решил, что он достаточно большой и сильный, достаточно старый и достаточно опытный, чтобы называть меня сынком, если ему хочется.

— Так говорят.

— Вот что, сынок, — продолжал он тем же снисходительным тоном, — одни патрули остаются на день, другие на два дня и даже на пять. — Он сделал паузу, чтобы привлечь внимание других. — А некоторые патрули остаются там навсегда.

Наверное, на моем лице отразилась тревога, чего и ожидал сержант, потому что один из солдат сказал:

— Брось, сержант, не пугай ребенка.

Я слегка улыбнулся ему. Это был белокурый парень, на вид моих лет, с детским лицом, только голубые глаза его были какие-то усталые, потухшие.

Высокий негр, сидевший рядом со мной, спросил:

— Будешь есть яйца, Гласс?

Я отрицательно покачал головой и пододвинул ему тарелку. Он пробормотал «спасибо» и взялся за ложку.

— Ладно, заканчивайте и собирайте вещи, а я пока проинструктирую Гласса.

Теперь лицо сержанта было серьезным, а голос ровный, деловой. Вначале он изложил общий план действий. Патруль должен спуститься в долину, перейти реку и разведать лощину у подножия западных холмов. Он — начальник патруля, а капрал Томас — его заместитель.

Сержант развернул на столе карту и показал пальцем район действий.

— По сведениям разведки, противник накапливает запасы военных материалов в этой лощине, вероятно в пещерах. Главная задача патруля — собрать сведения, подтверждающие или уточняющие данные разведки. Всякие дополнительные сведения — пути передвижения противника, места лагерных стоянок, минные поля — будут весьма ценными, — сказал сержант, позволив себе легкую улыбку, которая тотчас исчезла. — Потребуется полдня, чтобы дойти до лощины, и полдня, чтобы вернуться обратно; на разведку объекта остается двадцать четыре часа. Патруль все время будет действовать сообща. Никто не должен отрываться для самостоятельного исследования чего-либо. Там, где нас прикрывает листва, будем двигаться группой, а на открытых местах, через поля я при переходе реки, — цепочкой с дистанцией пять ярдов. Если наткнемся на противника, никто не должен открывать огонь, пока нас не обстреляют. Главная цель патруля — избегать прямого столкновения и вернуться обратно всем вместе с собранными сведениями.

Сержант пристально посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я понял, и я утвердительно кивнул головой. — Еще одно, — сказал он. — Каждый вьетнамец в этой долине — враг. Понятно? Не важно, беззубый ли это старик, сидящий под деревом, или мальчишка, писающий в реку. Держись в стороне. Я управлюсь сам.

Я снова кивнул, вспомнив наставления моего инструктора по начальной боевой подготовке. Армия противника представлялась мне сборищем беззубых стариков и мальчишек, которых поддерживают старухи, размахивающие хлебными ножами.

— Вопросы есть?

У меня было сто вопросов, но я знал, что довольно скоро получу на них ответы, поэтому задал только один:

— Кто из ребят капрал Томас?

Сержант Стоун, вздохнув, сказал с отвращением:

— Черный. Но он хороший солдат. Делай то, что он скажет.

Я выдержал холодный взгляд сержанта.

— А почему бы нет?

Он понял меня, но уклонился от прямого ответа.

— Ладно, Гласс. Лучше освободись от этого кофе, а то через пару часов оно потечет у тебя по ногам. — Он показал на других в конце столовой. — А теперь собери свое имущество. Для тебя все приготовлено.

Ответы на некоторые вопросы я получил, собирая свое имущество: гранаты, сигнальные ракеты, патроны, индивидуальный перевязочный пакет. Я почувствовал значительное облегчение, заметив, что капрал Томас упаковывает полевую рацию. Значит, мы там не будем предоставлены самим себе. Но почему, черт возьми, сержант не сказал мне, что у нас будет радиосвязь? И с кем? С группой управления взвода? С артиллерией? С вертолетами? Нельзя сказать, что мой инструктаж был очень коротким. Обычно на инструктажах все обстоятельно объясняют, а поддержка предусматривается сама собой. Но меня назначили при чрезвычайных обстоятельствах, и, к несчастью, у меня не было никакого опыта. Стоуну не понравился мой единственный вопрос, вероятно, потому, что я не задал остальные девяносто девять. Я понимал, что он успокоил бы меня, но не хотелось, чтобы меня сочли «перепуганным бездельником» прежде даже, чем мы тронемся в путь. Это было глупо с моей стороны, и я решил больше такого не допускать.

Было пять часов утра и еще темно, когда мы вышли из лагеря и начали спускаться по западному склону плате в долину. Сержант Стоун и капрал Томас шли впереди, а мы следовали за ними по извилистой тропинке. Спуск был довольно крутой, а я слишком высоко подтянул ранец, и теперь он лез вверх мне на плечи, клоня голову вниз; при этом верхняя часть тела перевешивала нижнюю, грозя перевернуть меня вверх ногами. Кроме того, ремни ослабли и с каждым прыжком ранца впивались мне в плечи. Но остановиться, чтобы подогнать ремни, не было времени.

Форсированные марши в период начальной боевой учебы — плохо подготовили нас к тому, с чем нам пришлось столкнуться во Вьетнаме. Во-первых, местность там была преимущественно ровная. Во-вторых, все солдаты были такие же зеленые, как ты, и можно было свободно ворчать, чтобы легче было шагать. В-третьих, в Америке нет такого места, которое могло бы воспроизвести влажный жар, поднимавшийся из этой вьетнамской долины. Это было все равно что войти в паровой котел. Полчаса на тропинке, и я не мог поверить, что всего час назад спокойно спал под одеялом. Но самое главное — во время начальной подготовки на марше мне не приходилось бояться беззубых стариков, лежащих в засаде, чтобы перерезать мне горло или всадить пулю в мою потную пульсирующую голову. Нет, сэр, после получасового спуска по этой тропинке я был готов закричать, чтобы это прекратилось. Я был слишком молод, чтобы столько страдать и так рано. Мне оставалось только молить бога, чтобы у старого сержанта Стоуна возникла такая же потребность отдохнуть. Но он упорно, твердым шагом шел вперед. Капрал Томас, чей ранец был больше моего и который вдобавок еще нес рацию, держался вплотную за сержантом. Двое других — высокий, тощий, веснушчатый и рыжий, похожий на тряпичную куклу, и белокурый парень с потухшими глазами — легко шагали позади, время от времени перешептываясь, и сочувственно оглядывались, видя мое плачевное состояние.

Нас прикрывала темнота и листва, но тропинка была такая узкая, что мы не могли идти группой, и я чувствовал себя одиноким, изо всех сил стараясь не отставать. Я начал бояться, что слишком отстану и меня тихо, без шума убьет какой-нибудь отчаянный индеец, в то время как героическая колонна будет идти вперед навстречу противнику. Моя фантазия дала толчок усталым ногам, и я собрал последние силы, чтобы догнать группу. Словно догадавшись о моих опасениях, белокурый парень отстал и пошел рядом со мной.

— Держись, Гласс, — пробормотал он. — Когда идешь вниз, откидывайся назад. Ранец должен поддерживать спину. Перенеси вес на основание позвоночника, а не на плечи. У тебя слишком ослабли ремни.

— Да, теперь я знаю.

— Потерпи. Сержант объявит привал, и я подтяну твой ранец. Он выкладывается из-за тебя. Он уже шестнадцать месяцев на этой проклятой войне и все еще старается показать себя перепуганным молокососам. Но он уже готов остановиться. Я чувствую это по своим ногам. Я ходил с ним и раньше. Еще немножко, и у нас будет время покурить. Могу истратить одну. Держись, парень. Я устрою тебе все как следует.

— Спасибо, э-э…

— Купер. Рядовой Ричард Купер, по прозвищу Блонди. Триста тридцать три дня в этом пекле, и осталось еще тридцать два. Держись за меня. Я намерен дожить до последнего дня.

— Что будет со мной через тридцать два дня?

— Найдешь себе другого счастливца. — Он рассмеялся, а я не мог выдавить из себя улыбку.

Впереди раздалась команда сержанта:

— Привал пять минут! Можно курить.

Тропинка расширялась и выходила на небольшую ровную полянку. Сержант Стоун и рыжий парень сидели на земле, опираясь на ранцы. Капрал Томас стоял, глядя вперед на спускавшуюся тропинку. Сквозь деревья показались первые проблески рассвета. Я опустился на землю, а рядом уселся на корточки Блонди. Вокруг валялись пустые картонки из-под сухого пайка, оставленные проходившими раньше патрулями.

Блонди подогнал мой ранец, опустив его пониже, и затянул крест-накрест ремни на груди. Я почувствовал себя значительно лучше и стал закуривать сигарету, но Блонди остановил меня:

— Подожди секундочку, попробуй мою. — Его блеклые глаза заблестели.

Он положил на землю листок папиросной бумаги и осторожно насыпал на него какого-то темного волокнистого табака. Потом свернул бумажку, закрутил концы и поднес к губам. Быстрым движением языка по открытому краю он заклеил сигарету, зажег и медленно и долго вдыхал дым с закрытыми глазами. Улыбаясь, передал ее мне:

— Затянись поглубже и держи дым как можно дольше.

— Я взял сигарету, с опаской поглядев на сержанта, сидевшего в нескольких футах спиной ко мне.

— Быстрее, — сказал Блонди. — Не давай ей догореть, парень. Это дорогая штука. Каждая затяжка — это мечта.

Я вдохнул свою первую марихуану, заполнившую мои легкие, и передал Блонди. Сладкий запах дыма повис во влажном воздухе. Меня тревожил сержант, но Блонди не обращал на него внимания. Он затянулся и передал сигарету мне. Так и пошло. При каждой затяжке я не спускал глаз с сержанта, но тот ни разу не поглядел в нашу сторону.

— Не бойся Старика, — успокоил меня Блонди. — Он сам не курит, но понимает. Он учитывает обстановку и не хочет получить пулю в спину.

Я испуганно взглянул на Блонди.

— Расслабься, парень. Твой адреналин начинает действовать. Вот так. Взлетай. Лети, парень. Это лучшее оружие против чарли. Поверь мне. — Он передал мне сигарету.

Я закрыл глаза и жадно затянулся. И опять почувствовал себя просто замечательно. Деревья блестели в утреннем свете, и вдруг до меня донеслось пение птиц. Я различал каждый звук и сосредоточился на самых мелодичных. От пения птиц кружилась голова. Я вспомнил, как в лагере начальной боевой подготовки отказывался от марихуаны. Сержанты-инструкторы были строгими на этот счет и отравляли жизнь тем, кто попадался. Один парень даже испек пирог с травкой и был за это жестоко наказан. Я в то время был слишком осторожен и теперь раскаиваюсь. Ведь мог бы проплыть весь начальный курс на облаке, как плыву теперь. Вьетконговцам меня не достать. Я просто улечу, улечу в небо.

Я заметил, что большой черный капрал Томас все еще стоит, глядя вниз на тропинку, и сосет сигарету. Он слегка покачивался, повинуясь какому-то внутреннему ритму. Он получил свое, подумал я. Интересно, сколько дней ему осталось. Может быть, подумал я, он станет моим новым другом после Блонди.

Я посмотрел, как Блонди затягивается последний раз. Он жил, пока сигарета догорала в его губах. Бросив окурок на землю, он улыбнулся мне:

— Ну как, Гласс? Теперь чарли тебе не страшен, правда?

Я рассмеялся впервые за это утро.

— Если только он не курит травку. Блонди медленно опустил голову:

— Ему не нужна травка. У него есть цель.

— Я не хочу, чтобы он меня убил, — сказал я, — и не хочу убивать его.

— Не думай об убийстве. Это придет само собой. — Его старческие глаза сузились. — Делай, что велит Старик, и все будет в порядке. Ему уж шестнадцать месяцев удается перехитрить чарли. Он пройдет еще много миль.

— А капрал Томас? Сколько миль ему надо пройти?

— Не знаю. Он все делает в одиночку. Даже травку курит в одиночку. Посмотри на него. Сосет сигарету и вынюхивает эту тропинку, словно она куда-нибудь ведет. А ведет она только вниз, приятель. А я хочу идти только вверх, вверх и прочь отсюда. — Он взмахнул рукой к деревьям и небу. — Я чувствую их вкус. Еще тридцать два дня, и я покину эту проклятую дыру и отправляюсь в рай?

— Где же этот рай?

— Да там, где девочки. Мечта! — Он вдруг ухватился за пах и заорал: — Йе-ху, Блонди Купер к стрельбе готов!

Мы сидели рядом, когда сержант Стоун позвал нас:

— Эй вы, ребята, вставайте!

Он встал, и все поднялись вслед за ним. Капрал Томас отскочил в сторону, чтобы пропустить сержанта на тропинку. Мы спускались в долину, но теперь ранец казался легче, и я воспрял духом. Меня даже не мучила жестокая жара, пока мы не вступили в долину.

Было девять часов, когда мы достигли конца тропинки. Позади был отлогий спуск с плато, впереди — ровная, открытая долина. Сержант Стоун приказал остановиться. Пока мы отдыхали, он взобрался на дерево обозреть местность. Капрал Томас стоял рядом.

Тропинка резко обрывалась у подножия склона, и в долине не было заметно ничьих следов. Блонди объяснил мне, что патрули, проходившие раньше, наверное, выбирали каждый раз новые пути, и высокая густая трава поглотила их следы. Это хорошо, сказал он, потому что на открытом месте заманчиво использовать проторенные тропинки, которые таят в себе большую опасность. Конечно, по тропинке можно скорее пройти подлесок, но и противнику легче подкрасться. Вьетнамцы знают местность, а мы не знаем. Они ставят мины, а мы на них наступаем. Они устраивают засады, а мы в них попадаемся. В нас стреляют снайперы. И вьетнамцы почти всегда выбирают время и место схватки.

— Противник навязывает бой, — спокойно сказал Блонди, глядя мне в глаза, — а мы идем ему навстречу. Поэтому Старик залез на дерево, чтобы разведать путь через поле, где меньше вероятности встретить противника. Но не спрашивай, какое он намерен принять решение.

Блонди обвел взглядом расстилавшуюся впереди высокую траву.

— Она выглядит так мирно, правда? Как кукурузное поле где-нибудь в Айове. Какая там может быть опасность? Возможно, никакой. Думаю, там безопасно. Меня больше тревожит переправа через реку. Именно там можно ожидать чарли. Уж очень заманчиво обстрелять нас, когда мы будем переправляться, держа винтовки над головой, чтобы не замочить. Там мы становимся легкой добычей.

— Ты пугаешь меня до смерти, — сказал я.

Рыжий, лежа на ранце — в нескольких шагах от нас, натянуто рассмеялся.

— Брешет он. Не слушай его, парень.

— Ни хрена ты не знаешь, Энди, — отозвался Блонди. — Ты сколько времени во Вьетнаме?

— Двести дней и три часа плюс три реки, включая ту, что впереди. Я переходил ее туда и обратно. Она совсем мелкая. Можешь пройти по ней, как Иисус Христос.

— Вы тогда шли через это поле? — спросил Блонди.

— Туда и обратно.

— Старик об этом знает?

— Я тогда был не со Стариком.

— Что же ты не скажешь ему, каким путем вы шли, дурья башка?

— Потому что там может оказаться чарли.

— Но ведь раньше его там не было?

— Да, не было. А ты согласен поклясться на библии, что его там нет теперь? Старик командует патрулем, а не я.

— Но ты идешь за ним, а?

— По уставу. Я обыкновенный, простой капрал, рядовой Купер.

— А, заткнись!

Рыжий улыбнулся, вытер пот со лба и закрыл глаза.

Стояла томительная жара, хотя было еще раннее утро. К полудню долина станет как печка. Вьетнамцы лучше переносят жару. Их соломенные шляпы гораздо прохладнее, чем наши каски. К тому же жара — естественное условие их существования. Мы к ней не привыкли, я снаряжение американского солдата предназначено для защиты от пуль, а не от солнца.

Мое тело плавилось в одежде, и я чувствовал, как дурацкие сладкие мечты улетучиваются через источающие пот поры. Что за проклятое место! Кто выбрал такое паршивое место для ведения войны? Я не видел в этом никакого смысла. Зачем я здесь.? Потом мои мысли переключились на рыжего. Он заинтересовал меня: ведь у него за плечами было три реки. Блонди называл его Энди, и я подумал, настоящее ли это имя. Вдруг у меня в памяти заново всплыли имена, которые выпалил сержант в столовой: Купер, Томас, Долл Рыжий, стало быть, Долл. Я усмехнулся. Энди Долл — тощий, веснушчатый, рыжий. Неудивительно, что он может ходить по воде. Он не такой, как другие.

— Капрал Энди Долл, — произнес я вслух.

Рыжий открыл глаза:

— Это я…

— Конечно, — сказал я и осклабился как дурак.

Мне начинало казаться, что на Энди можно положиться. Не считая капрала Томаса, который действует в одиночку, рядом со мной шли бывалые солдаты. Это было утешительно для парня, весь опыт которого укладывается в два дня пребывания в палатке и четыре часа в патруле.

Мы двинулись через высокую траву в юго-западном направлении с сержантом Стоуном во главе. Следующим шел капрал Томас, за ним Долл, Блонди и я. Мы сохраняли дистанцию в пять ярдов. Вначале было не так плохо, если не считать того, что я чувствовал себя немного одиноко. Травы скрывали нас, я видел впереди только голову Блонди и не спускал глаз с этой подпрыгивающей в мерцающем свете головы с блестящими белокурыми волосами. Несколько раз у меня возникало ощущение, будто мы с ним здесь одни, и, однажды потеряв его из виду, я ускорил шаг. Его подпрыгивающая голова снова показалась, и после этого я сократил дистанцию до трех ярдов. Правда, если бы его что-нибудь задело, то могло задеть и меня, но чувство одиночества было страшнее.

Скоро мне стало казаться, будто мы идем через поле уже несколько дней. Солнце палило беспощадно. Было, наверное, около пятидесяти градусов. Я обливался потом — он запекался белыми пятнами на рукавах — и все время сосал соленые пилюли, пока не пересох язык, так что нельзя было даже сплюнуть. Хуже всего, что трава становилась все гуще и как ножом резала руки. Однажды, отодвигая траву от лица, я коснулся рукой ствола винтовки. Он обжег, как раскаленная печка. Я подумал, не влияет ли жара на точность боя, и опустил винтовку, чтобы на нее не попадали прямые лучи солнца.

Мы молча шли вперед. Не с кем было перемолвиться словом, и приходилось молча переносить свои страдания: я проклинал свинцовые подошвы ботинок; ранец, будто набитый двумя сотнями фунтов камней, сверлил дыру в спине; защитный жилет сжимал грудь, как цилиндр из горячей трубы. Я был хорошо снаряженный боец, но боевого духа у меня не было. Если бы в этот момент встретился чарли в черной пижаме, мне бы несдобровать. По крайней мере, я так думал. К счастью, мы благополучно добрались до реки.

Сержант Стоун привел нас к единственному месту, где высокая трава подступала к самому берегу, обеспечивая укрытие, откуда можно было изучить путь на том берегу. Как сержант отыскал этот путь через лабиринт поля, я не знаю, но мое уважение к нему возросло.

Мы всей группой присели на траву отдохнуть. Я был рад, что это поле из ножей осталось позади и что опять рядом со мной люди. В течение часа, который занял переход через поле, я чувствовал себя совсем одиноким. Отдышавшись, сержант Стоун снял каску и осторожно наполнил ее речной водой, высунув из травы одну руку. Он вылил воду на голову и опять надел каску. Мы передали ему свои каски, чтобы он их наполнил. Вода была теплая, но все же освежала. Когда она бежала по лицу и стекала под рубашку, я испытывал небывалое наслаждение. Мне до смерти хотелось раздеться догола и нырнуть в реку. Всего шесть футов отделяло ее от нашего пылающего ада — она текла, журчала, манила испытать радость. Я боролся с этим самоубийственным желанием. Такое соседство физических крайностей во Вьетнаме будет повторяться не раз. Оно было источником жестоких мук для тела и души.

Мои легкомысленные мечты были прерваны. Предстояло срочно решить, как переправиться через реку. В том месте, где мы остановились, река выглядела гораздо более глубокой, чем говорил Энди Долл. Сержант и капрал Томас обсуждали, куда лучше идти — к югу или к северу, — чтобы найти более мелкое место, когда Блонди предложил обратиться к Доллу.

— Долл переправлялся раньше. Может быть, он сумеет помочь.

— Ну как, Долл? — спросил сержант.

— Я не узнаю это место. Мы переправлялись гораздо южнее. Там было совсем мелко. Мы перешли реку вброд, и вода едва покрывала верх ботинок.

— Как далеко к югу?

— Точно не знаю, сержант. Может, миля, может, две, может, еще больше.

— Это не пойдет, — решил сержант. — Лощина севернее нас на другой стороне. Мы не можем так далеко обходить. Не хватит времени, и нас перестреляют, пока мы будем бродить вдоль этой паршивой реки. Надо найти место здесь.

Долл безразлично пожал плечами:

— Жаль, что не могу вам помочь, сержант. В тот день мы не шли в лощину.

— Ага. А вы не нарвались тогда на чарли?

— Нет.

— Какого же черта вы искали?

— Чарли.

— Значит, вы сачковали.

— Нет, сэр. Мы ходили, искали, но ничего не нашли и вернулись назад.

— Вы сачковали, — повторил сержант.

— Это почему?

— Потому что чарли хотели, чтобы вы ничего не нашли. Вот почему.

— Они тоже ничего не нашли. Мы благополучно вернулись домой.

— Больно ты умный! Они, может быть, все время следили за вами, выжидая подходящий момент.

— Возможно. Хорошо, что мы унесли ноги, пока они выжидали.

— Ты здесь не для того, чтобы спасать свою шкуру, Долл, а для того, чтобы найти противника и уничтожить его.

— Я стараюсь изо всех сил, сержант.

— Старайся лучше. — Сержант оборвал разговор и опять повернулся к реке: — А ты что думаешь, Томас? — Он указал на юг: — Похоже, что там впереди мели, а на том берегу густая трава. Она быстро нас прикроет.

— Как скажете, сержант, — отвечал капрал Томас. Сержант внимательно поглядел на него:

— Хорошо. Пошли. Держитесь на таком же расстоянии, когда пойдем по берегу. Если противник откроет огонь, забирайтесь в траву. И держи это чертово радио сухим, Томас.

— Слушаюсь, сэр.

Сержант встал на ноги, пригнувшись к земле. Мы последовали его примеру. «Вот оно как, — подумал я. — Значит, чарли там дожидаются». Я чувствовал, как из меня сочится пот. Только в одном я был уверен — что не обмочу со страха штаны: каждая капля воды из моего тела вытекала через поры.

Сержант Стоун медленно пошел вдоль берега.

— Стойте, сержант, — прошептал Долл. — Вернитесь! Властный тон его голоса заставил сержанта возвратиться.

— В чем дело?

— Чарли! — Долл указал на север.

Сквозь колеблющиеся заросли травы мы увидели в сотне ярдов черную фигурку, медленно двигавшуюся по берегу реки.

— Ложись и не шевелись! — скомандовал сержант. Он опустился на колени и поднял винтовку. То же сделали и другие. Мне захотелось зарыться в землю, но я заставил себя прицелиться.

— Не стрелять! — скомандовал сержант, — Пусть подойдет.

Черная фигурка медленно приближалась под прицелом наших пяти винтовок. Было так тихо, что я слышал каждый звук: щебетание птиц, плеск воды, шелест травы. Пот заливал мне глаза, заставляя моргать. Я держал чарли на прицеле, но не мог удержать ствол. Меня била дрожь, кружилась голова. Хотелось встать и убежать. Я молил бога, чтобы чарли исчез, чтобы он повернул и пошел назад, но он все приближался.

Когда он подошел ярдов на пятьдесят, я впервые как следует разглядел врага.

— Да это мальчишка! — выпалил я.

— Заткнись! — проскрипел сержант сквозь зубы. — Он идет прямо на нас. Может быть, удастся взять подлеца живым. Не стрелять, если он сам не напросится.

Винтовка в моих потных руках весила сто фунтов. Я опустил ствол. Разве нужно пять человек, чтобы убить десятилетнего мальчишку в черной пижаме? Таким он был в моих глазах — мальчишкой, который бесцельно бродит по берегу, пропуская речной ил между пальцами ног. Я не спускал с него глаз. Казалось, он не подозревал об опасности. Через каждые несколько шагов он наклонялся плеснуть речной воды в лицо.

Блонди и все остальные застыли на корточках рядом со мной, направив на мальчишку винтовки. Они представлялись мне совершенно нереальными, да и сам я казался себе нереальным. Всего четыре месяца назад я был в приюте и заполнял формы для вступления в армию. А сейчас лежал в ожидании, готовясь принять участие в убийстве десятилетнего мальчика. Разве он угрожал моей жизни? Разве он мой враг? Два часа назад я был дураком. Неужели я и сейчас дурак или у меня галлюцинации? Нет, отвечал я себе, я здесь, во Вьетнаме, в этой дымящейся от пара долине. Я уверен в этом, потому что мое тело обливается потом. А этот мальчик есть мальчик. Он живет здесь и гуляет по берегу реки. Почему бы ему не гулять? Но разве он не знает, что идет война? Я глупо хихикнул, но тут же подавил смех. Четырем солдатам с автоматическими винтовками было не до смеха, и они были такими же реальными, как солнечный жар, как текущая река, как колышущиеся травы и как этот мальчишка, выдавливающий ил между пальцами. Но, черт возьми, если я не сумасшедший, значит безумен кто-то, стоящий за нашими спинами.

А мальчишка все приближался. Его внимание целиком поглотила река. Сняв свою соломенную шляпу, — он опускал ее в воду, потом вынимал и разглядывал. Он повторил эту операцию несколько раз. Мальчик старался поймать шляпой мелкую рыбешку. Каждый раз его лицо выражало разочарование, но он, не унывая, продолжал свое дело. Чем ближе он подходил к нам, тем более хрупким казался. Худой, костлявый парнишка в болтающейся пижаме. В пяти ярдах от нас он остановился, разглядывая высокую траву, преграждавшую проход вдоль берега. Его личико нахмурилось в нерешительности. Наша неподвижность в этот момент была невыносима. Сержант осторожно положил винтовку на землю. Остальные держали мальчика на прицеле. Тот подался вперед, решив лучше пробиться через траву, чем входить в воду, и попал в лапы сержанта Стоуна, подпрыгнувшего, чтобы схватить свою жертву.

— Ах ты, паршивец! — радостно воскликнул сержант.

Он бросил мальчика на землю, сильно сжал рукой его горло и уселся на него верхом. Это произошло так быстро, что мальчик не успел даже крикнуть, а теперь пальцы сержанта, сдавившие ему горло, гарантировали, что он будет молчать. Все столпились вокруг сержанта. Я неохотно присоединился к ним, не в силах противиться необъяснимому колдовству. Сержант торжествовал по поводу своей добычи. Мальчик смотрел в наши лица полными ужаса глазами. Он не мог еще осознать внезапную перемену в своем положении.

— Что вы собираетесь с ним сделать, сержант? — спросил капрал Томас.

Сержант Стоун свободной рукой вытащил из-за пояса нож.

— Собираюсь перерезать ему горло.

Он поднял нож, чтобы мальчик мог его видеть, и приставил ему к подбородку. Мальчик плотно зажмурил глаза. Из-под его век потекли слезы.

— Погоди, сержант. Может быть, он знает реку и проведет нас на тот берег, — предложил капрал Томас.

Стоун бросил на него сердитый взгляд:

— А ты говоришь по-гукски, Томас?

— Нет, сэр.

— Я говорю, сержант, — вмешался Долл.

— Ты что, смеешься надо мной, умник?

— Я не смеюсь. Я изучал языки и научился немного по-вьетнамски.

— Ты?

— Это так же точно, как то, что вы — начальник этого патруля. Отпустите его горло, и я с ним поговорю.

— Он может разинуть глотку и навлечь на нас вьетконговцев со всей этой собачьей долины. Об этом ты подумал?

— Не думаю, сержант, особенно с ножом у горла. Капрал Томас, может быть, прав. Разве от нас не требуется собирать всю возможную информацию? Стоит попробовать.

Сержант заколебался, потом кивнул головой:

— Хорошо. Попытайся. Но пусть только пикнет — и станет дохлым гуком.

Сержант поднял нож над головой мальчика и отпустил его горло.

— Поговори с ним, Долл. Узнай, кто он и откуда.

Капрал Долл нагнулся над мальчиком и заговорил, с трудом подбирая слова. Для меня они звучали как тарабарщина, но по глазам мальчика было видно, что он понимает. Когда Долл кончил, мальчик быстро залопотал.

— Что он говорит? — спросил сержант.

— Он живет в деревушке к югу отсюда. Он голоден. Старался поймать рыбу в реке.

— Брехня, — отозвался сержант. — Спроси, есть ли в его деревне вьетконговцы.

Долл подробно расспрашивал мальчика, и тот подробно отвечал, не сводя глаз с висящего над ним ножа.

— Ну?

— Вся долина кишит вьетконговцами, — сообщил Долл.

— Включая его, — заметил сержант.

Долл покачал головой:

— Он простой деревенский парнишка. Говорит, что в течение дня остаются на том берегу реки, а приходят только ночью за продуктами и держат жителей в страхе.

— Вот как? И ты веришь этому гуковскому трепу?

— Я верю ему, сержант. Ведь он под ножом.

— Ерунда! Он вонючий вьетконговец. Ведь на нем черная пижама. Они всегда используют ребят для разведки.

— Он не вооружен, сержант.

— Это ничего не значит.

Вмешался капрал Томас:

— Спроси, не знает ли он, где находятся окопы чарли по ту сторону реки. Спроси, можно ли впереди перейти реку.

Долл посмотрел на сержанта:

— Спроси.

Долл что-то прокудахтал, и на этот раз парень отвечал медленно. Он очень хотел быть полезным.

— Он говорит, что чарли окопались в густом лесу — у подножия холмов на том берегу.

— В лощине?

— Да. Он говорит, что там целая паутина пещер.

— Смотри-ка, сержант, — смеясь, сказал Томас, — он нам здорово помог.

Лицо сержанта прояснилось:

— Ты спрашивал, можно ли перейти вброд реку?

Долл кивнул:

— Немного впереди. Видели эти мели? Там мелко.

— И ручаюсь, что чарли тоже там.

— Не думаю. Он говорит, что чарли остаются в зарослях и выходят только ночью. Поэтому парнишка и шел по берегу реки. Он и раньше там гулял и не хочет нарваться на чарли так же, как и мы.

— Ерунда, — сказал сержант. — Спроси, не проведет ли он нас через эти мели.

Долл обратился к мальчику, показав на реку. Парень отчаянно закачал головой. Когда он заговорил, его глаза были устремлены на сержанта.

— Видишь! — воскликнул сержант. — Чарли ожидают как раз там, правда?

— Парень этого не говорил, сержант. Он боится переходить реку. Говорит, что там вьетконговцы, но не знает конкретно, где еще, кроме лощины. Но переходить все равно надо, поэтому, я думаю, эти мели самое лучшее место. Как вы сказали, мы можем быстро перейти реку, а на том берегу густой кустарник.

— Да. Я так говорил. Давайте двигаться.

— А как быть с мальчишкой? — спросил Томас. — Возьмем его с собой?

— На кой черт? Мы получили от него все что нужно.

— Хотите его отпустить.

Вместо ответа сержант быстрым движением глубоко вонзил нож в горло мальчика. Страшный, булькающий крик вырвался изо рта ребенка. Кровь ручьем хлынула у него из горла и растеклась по груди, забрызгав ноги сержанта. Он встал на четвереньки. Мальчик вздрогнул, повернулся на бок и затих. Мы все, потрясенные, молчали.

— Ладно, пошли, — сказал сержант.

Он ринулся через траву к берегу реки. Мы двинулись за ним, стремясь скорее уйти с этого места. Я замедлил шаг и отстал от Блонди, обходя мертвого мальчика. Из его горла все еще текла кровь. Меня тошнило, и все тело содрогалось от сухих спазмов, по страх гнал меня вперед.

Не прикрытые травой, мы быстро шагали по берегу реки к мелям. Я пытался сосредоточиться на предстоящем серьезном деле, говоря себе, что чарли где-то здесь, следят за нами, готовясь напасть из засады. Но в моем сознании непроизвольно возникала страшная картина убийства мальчика. Я слышал его крик и видел, как кровь хлещет у него изо рта. Ноги мои дрожали. Я споткнулся о камень и, больно ударившись, растянулся у самой реки. В лицо мне брызнуло водой. Хотелось закрыть глаза и остаться лежать здесь, уйти от действительности. Но винтовка, оказавшаяся подо мной, давила на грудь. Она не должна промокнуть. Я перевернулся на спину, держа винтовку над собой, и уставился в безмятежное голубое небо. И тут надо мной возникло лицо Блонди.

— У тебя все о'кей?

Я сел, и он помог мне подняться на ноги.

— Да.

— Тогда пошли, дружище.

Он отвернулся, прежде чем я успел спросить его о мальчике. Я поплелся за ним. У меня был миллион вопросов, но некому было их выслушать.

Пятьдесят, семьдесят пять, сто ярдов от убитого мальчика — казалось, этому расстоянию не будет конца, — и мы подошли к мелям. Русло реки здесь поднималось, и вода с бульканьем перекатывалась через песчаное дно. Мы окружили сержанта Стоуна. Похоже, его ничуть не тревожило то, что он совершил, а заботила только ближайшая задача. Он вглядывался в противоположный берег, казавшийся совсем мирным.

— Ладно, — сказал он, — мы не можем здесь отсиживаться. Я пойду первым. Вы следуйте за мной цепочкой Соберемся в камышах на том берегу и, прежде чем идти дальше, изучим карту. Не оступитесь.

И зашагал через уели. Томас дал ему отойти на пять ярдов и пошел следом. Следующим шел Энди Долл, за ним — Блонди. Я держался вплотную за Блонди. Река в этом месте была не шире тридцати ярдов, дно твердое, но я прощупывал каждый шаг. Не хотелось опять споткнуться. Я не собирался сачковать. У меня не выходила из головы мысль об убитом мальчике, и в тот момент я понял, что должен рассчитаться за него и за себя.

Я дошел до середины реки, забыв об опасности, которая могла скрываться впереди, когда сильный взрыв потряс тишину. В воздухе просвистели стальные осколки.

— Мины! — закричал капрал Томас.

Шедшие впереди меня опустились на колени в воду. Я, ошеломленный, продолжал стоять, глядя вперед. В пятнадцати ярдах, на берегу, сжавшись в комок, лицом вниз лежал сержант Стоун, зажав руками живот. Он не шевелился и не издавал ни звука.

Я опустился на колени в реку позади Блонди. Впереди Долл пригнулся так низко, что его лицо почти касалось воды, но винтовку он держал над водой. Томас был в пяти ярдах позади Старика. Он пополз к нему.

— Томас, стой! — закричал Долл. — Ты что, хочешь нас всех взорвать?

Томас оглянулся.

— Надо вынести Старика.

— Надо унести свои задницы в кусты, пока нас не уложили рядом с ним! — Долл поднялся и поспешно зашагал направо, в более глубокое место. — За мной!

Блонди и я подчинились его команде. Через несколько секунд мы были уже в кустах на берегу реки. Капрал Томас шлепал за нами по воде.

— Теперь, когда мы в укрытии, можно наметить план действий, — сказал Долл.

— Теперь командую я, — заявил Томас.

— Думаю, что так, — согласился Долл. — Старик, конечно, не в состоянии командовать, даже если он жив.

— Как раз это нам надо узнать, — сказал Томас.

— Кому это нам?

— Хоть бы тебе, Долл. Проползи туда и посмотри.

— Только не я! — Долл искоса посмотрел на Томаса. Он держал винтовку перед собой с пальцем на спусковом крючке. — Чарли только и ждет, чтобы показался первый болван. Я видел такие случаи.

— Что же, дать ему там умереть?

— Ты просишь у меня совета?

— Да, умник.

— Позови его. Если он живой, то ответит. Тогда можно рискнуть вытащить его оттуда. Если же он мертвый, то мы ничем не можем ему помочь.

— Он прав, Томас, — сказал Блонди.

— Тебя не спрашивают!

— У меня за плечами триста тридцать три дня. А у тебя сколько, Томас?

— Заткнись! Ладно, Долл, зови.

— Слушаюсь, сэр капрал. — Долл старался сохранить серьезное выражение лица.

Он прополз несколько футов до края кустарника. Я считал, что мы находимся ярдах в десяти от того места, где лежал сержант, но из-за густой травы не могли его видеть.

— Эй, сержант! — позвал Долл. Никакого ответа. Долл крикнул громче: — Сержант, вы здесь?

Молчание.

— Может быть, он без сознания? — предположил Томас.

— Возможно. — Долл попятился назад в укрытие.

— Надо его вытащить, — сказал Томас. Он выглядел озабоченным. — Даже если он мертв.

— Это зачем?

— У него карта.

— Разве у тебя нет карты?

— Говорю тебе, эта чертова карта у него!

— Черт с ней, с картой!

— А как же мы найдем лощину, умник?

— Плевать на лощину!

— А что ты скажешь в штабе? Ведь нам поставлена задача.

— Ты командуешь патрулем, Томас. Я пойду, куда поведешь. Только я не намерен лезть отсюда в одиночку за мертвецом. По крайней мере, пока нас поджидают чарли.

— Почем ты знаешь, что нас поджидают чарли? Ведь Старика убила мина, а не чарли.

— Но мину-то поставили чарли. На самом краю мелей. Они рассчитали, что мы перейдем реку в этом месте, а мы так и сделали. Наверное, они теперь сидят и наблюдают за этим местом. Это обычный прием у гуков.

— Брось, ты считал, как и все остальные, что эти мели самое подходящее место для переправы. Я слышал.

— Правильно. И ошибся.

— А теперь ты не ошибаешься?

— Если я не прав, почему бы тебе не выползти отсюда и не проверить?

— Ты паршивый трус! — вспылил Томас — Надо бы мне…

— Нечего меня ругать, капрал, — отпарировал Долл. — Я просто не намерен рисковать своей шкурой ради мертвеца. Не вижу в этом смысла.

— Вся эта проклятая война не имеет смысла, но все же мы воюем, так ведь?

— Был бы смысл, если бы я мог помочь. Томас ткнул пальцем в лицо Доллу:

— Когда вернемся, я подам на тебя рапорт за отказ выполнить приказание. А теперь убирайся с дороги. Я иду за картой.

Он оттолкнул Долла и пополз через траву.

— Эй, может, оставишь рацию? Если тебя ухлопают, она тебе не понадобится.

— Вот ты и пойдешь за ней. — И Томас скрылся из виду.

— Болван! — процедил Долл. Он поглядел на Блонди, потом на меня, но ожидаемой поддержки не получил.

Мы сидели молча, прислушиваясь, в ожидании какого-нибудь сигнала от капрала Томаса, но кругом было тихо. Так прошло несколько минут.

— Должно быть, он уже там, — сказал Блонди. — Может быть…

Он не договорил. Короткая автоматная очередь заставила нас вздрогнуть. Она прозвучала с той стороны, куда ушел Томас.

Доля быстро встал на колени, Блонди тоже, оба с вскинутыми винтовками. Я прицелился в том же направлении, но ничего не видел, кроме травы и проглядывавшего сквозь нее неба. Но ведь они мне не враги или враги? Я слышал только свое дыхание, частое, взволнованное.

— Это чарли, — прошептал Долл, — наверное, достали Томаса. Болван! Я предупреждал, чтобы он туда не лез. Я предупреждал его! Это не моя вина.

Он чувствовал себя виноватым и этим понравился мне.

— Что же нам делать? — спросил Блонди.

— Потеть и ждать, пока не узнаем, сколько их. Стреляли только из одного автомата. Проклятие! Этот болван должен был оставить нам свою чертову рацию. Мы могли бы запросить поддержку.

Долл продолжал держать винтовку на прицеле.

— Они, должно быть, знают, что мы здесь, — сказал Блонди.

— Так же, как мы знаем, что они там. Но может быть, там сидит только один человек, наблюдает за минами и ждет, чтобы перестрелять нас поодиночке. Старый чарли делает так не первый раз. Однажды единственный гук прижал к земле целый взвод. Мы думали, что окружены, и вызвали пару вертолетов. Когда очистили участок, все, что удалось обнаружить, — это одного мертвого гука, забившегося в крысиную пору. — Долл резко обернулся и ухмыльнулся: — Надо же, два вертолета и целый взвод, чтобы прикончить одного гука. Конечно, командиру взвода влетело по первое число…

Раздалась вторая очередь, на этот раз ближе. Пули с глухим стуком упали слева от нашей позиции. Долл и Блонди моментально повернули винтовки влево на звук торопливых шагов. Я застыл как статуя.

— Не стреляйте! — Огромное тело капрала Томаса возникло над нами в траве и свалилось у наших ног.

— Черт возьми, мы чуть не разнесли тебе башку, — проскрипел Долл.

Томас поднял голову.

— Вот, ушел и пришел, — задыхаясь, произнес он и сел.

— Что там случилось?

— Расскажу, когда достанем этого гука. — Он показал в направлении, откуда вели огонь. — Видите дерево справа, футов двадцать пять отсюда?

— Да.

— Эта сволочь сидит на дереве, футах в пятнадцати над землей.

— Я через траву ничего не вижу.

— И не надо. Он там совсем один. Достаточно обстрелять его сквозь траву.

— Откуда ты знаешь, что он один?

— Потому что он сделал из меня мишень для учебной стрельбы. Если бы их было больше, от меня бы мокрое место осталось. Да как вы не поймете? Он караулит Старика, как ты сказал. Ему оттуда видна вся река. Он, наверное, видел, как мы сюда заползли. Только не собирается драться со всеми сразу, а думает перебить нас по очереди, это ясно как день. Но теперь он дрожит от страха.

— Может, он уже давно смылся.

Томас покачал головой:

— Он не знает, что я его видел. Построимся в линию, но не вставать. Когда я открою огонь, стреляйте поверх травы. Выпустите по нему весь магазин.

Мы улеглись в ряд и навели винтовки. Томас открыл огонь, потом Долл и Блонди. Грохот стоял оглушительный. Я нажал спусковой крючок, но выстрела не последовало: винтовка стояла на предохранителе. Я спустил предохранитель, когда они уже опустошили магазины. Среди ружейной трескотни раздался пронзительный крик.

Я не истратил ни одного патрона. Подумал о лежащем там сержанте: он так и не узнает, что я просачковал. Все вставили новые магазины, не подозревая, что я не стрелял. Томас медленно поднялся и выглянул поверх травы, держа наготове винтовку. Ухмыляясь, опустил ее.

— Поглядите, он все еще на дереве и уже никогда не спустится.

Мы встали. Казалось, стало еще тише, чем было до стрельбы. Дерево одиноко стояло в зарослях травы. Это было странное зрелище: одинокий часовой в открытом поле — каприз природы. И на нем необычный груз. Мертвое тело застряло в нижних ветвях, куда свалилось сверху. Автомат свисал с ремня, надетый на шею, и слегка покачивался, словно жил своей безмолвной жизнью.

— Автомат мой, — заявил капрал Томас.

— Можешь взять автомат, — сказал Долл, — а я беру уши. Это моя добыча.

Мы просидели в кустах минут пятнадцать — курили, разговаривали, чтобы снять напряжение и дать себе время убедиться, что территория очищена. Томас рассказал, что с ним случилось. Долл слушал не перебивая, но по самодовольному выражению его лица было видно, что он отмечает некоторые моменты в рассказе Томаса.

Капрал без труда дополз до тела Старика. Сержант Стоун был мертв, кровь сочилась из тысячи ран, внутренности вывалились на землю. Томас в поисках карты перевернул сержанта, чтобы обыскать его карманы, как вдруг гук открыл огонь из автомата.

— Я фактически залез в тело Старика, — сказал Томас — У меня не было другого укрытия. Перепугался до чертиков, но не шелохнулся, притворившись мертвым. Я знал, что у гука осталось еще полмагазина, а потом ему надо будет перезарядить. Я приоткрыл один глаз и заметил, что он передвигается на дереве. Я решил, что он не станет слезать, чтобы проверить, жив ли я, потому что знает, что вы, ребята, сидите в кустах. Я молил бога, чтобы вы обстреляли его и дали мне передышку, но этого не произошло.

— Мы решили, что тебя шлепнули, — сказал Блонди. — Мы не знали, где он прячется и сколько еще гуков с ним.

— Да, я так и подумал, но не мог же я лежать там весь день. Я подождал, когда он снова зашевелился и ветках, потом бросился сюда. Застиг гада врасплох. Наверное, остаток магазина достался Старику. — Он задумчиво покачал головой. — Но ему уже все равно. Он спас мне жизнь, этот мертвый Старик.

Мы молчали, жадно затягиваясь сигаретами. Интересно, сколько лет было Старику. Он был намного старше меня. Пожалуй, года двадцать три. Но я не стал спрашивать.

Наконец Долл нарушил молчание, спросив деловым тоном:

— Взял карту?

— Нет, но теперь она не нужна.

— Нет, нужна. Возьмем ее и пойдем дальше. Что толку здесь сидеть?

— Верно. — Томас помолчал. — Может быть, лучше вызвать штаб и доложить?

— О чем ты собираешься докладывать? — спросил Долл.

— О нашем местоположении. О минном поле. О Старике. И ведь мы столкнулись с чарли, разве не так?

— Подумаешь, один гук! И это пока все. К тому же мы не установили расположение сил противника. Я бы подождал, пока мы действительно не натолкнемся на что-то.

— Может, ты и прав, — неохотно согласился Томас. — Пошли.

Мы вышли из укрытия сначала с опаской, потом пошли смелее. Сержант лежал на берегу реки на том же месте, где я его видел. Его живот был словно распорот ножом мясника. Увидев, что у него между ногами ничего не осталось, я отвернулся. Томас взял карту, вынул все из карманов и сложил в свой ранец, потом перевернул тело лицом вниз. Долл забрал патронташ и винтовку Старика. Он вынул магазин и забросил винтовку в реку.

— Оттащим его в кусты, — сказал он. — Если гуки найдут Старика здесь, они разденут его догола. А когда вернемся, вызовем вертолет, чтобы его увезти.

Мы оттащили тело сержанта Стоуна — я так и не узнал, как его звали, — в высокую траву у самого берега реки. Потом занялись другим мертвецом, тем, что на дереве.

Томас дотянулся, обрезал ремень автомата и взял его себе. Долл обдумывал положение. Ему хотелось заполучить уши чарли, но тело повисло на толстом суку в шести футах над землей, и он не мог достать до головы. Долл хотел было стащить труп на землю, но раздумал. Ему поправилась идея оставить скрюченный труп на дереве. Это будет хороший ориентир для них на обратном пути. Он удовольствовался средним пальцем с правой руки чарли, который мог достать без труда и отрезать ножом. Потребовалось лишь какое-то усилие, чтобы перерезать кость.

Согласно карте мы сейчас находились строго на восток от лощины. От заминированного участка на берегу реки прямо на запад вела тропинка через заросли травы к опушке леса. Мы не пошли по тропинке, а стали пробиваться через высокую густую траву. Солнце стояло прямо над головой, раскаляя наши каски. У меня стучало в висках, от жары, но еще больше мучила трава. Приходилось рубить ее на уровне глаз, чтобы уберечь лицо от режущих краев. Я держался вплотную к Блонди и не хотел отрываться. Он был единственный человек, который проявил ко мне какое-то участие. Двое других заботились только о себе. Я вспомнил правило из курса начального обучения: на первом месте задание, на втором твои солдаты, а потом уже ты. Чепуха! Долл научил меня истине: на первом месте своя шкура, потом твой приятель, и наплевать на задание. Так было в этом первом патруле, и так было в течение всего года моей службы во Вьетнаме. Спросите любого, кто был там в шестьдесят восьмом и шестьдесят девятом годах. Если они скажут вам другое, значит, врут. Перед лицом возможной казни на электрическом стуле за совершенное мною я не стану лгать. Ложь мне не поможет.

Я не могу отвлечься от условий, в которых пишу. Решетка камеры в трех футах от меня, и мой тюремщик стоит на страже, пока я пишу. Иногда трудно сосредоточиться на том первом патруле и на всем, что потом последовало. Это кажется мне теперь таким нереальным. Единственная реальность для меня — это предстоящий суд. И все же мне нужен строгий взгляд тюремщика, который не может скрыть ненависти ко мне. К счастью, он бессилен мне помешать. Итак, я продолжаю.