Keeping 13

21

СЛЕЗЫ, УГРОЗЫ И ЧАЙНИКИ

ДЖОННИ

Я понял, что попал в беду, еще до того, как открыл глаза.

Тон голоса моей матери, когда она выкрикивала мое имя сверху, был доказательством этого. — Джонатан Кавана! — Ее голос прорезал тишину, сопровождаемую стуком высоких каблуков по плитке. — Тебе лучше выйти оттуда, где ты прячешься, и объяснить, что, черт возьми, происходит!

Пораженный, я вскочил, все еще полусонный, и быстро заморгал, пытаясь осознать, что, черт возьми, происходит.

— Вот ты где! — рявкнула мама. — Почему ты спишь в гостиной?

Я был в гостиной?

Положив руку на спинку дивана, я посмотрел на нее, чувствуя себя растерянным. — Я, ах… — Я громко зевнул и расправил затекшие плечи. — А?

— У тебя есть какие-нибудь предположения, почему Мэри Линч сегодня утром первым делом оставила сообщение на телефоне вашего отца, разыскивая свою дочь? — Потребовала ответа мама, стоя в дверях и уперев руки в бедра.

— Что? — Почесав грудь, я спросил: — Какая Мари?

— Мэри Линч! — Рявкнула мама. — Мать Шэннон.

Вот дерьмо.

— Ну? Я жду объяснений, Джонни!

Маленький комочек тепла, прижатый к моему боку, зашевелился, и пара темно-синих глаз выглянула из-под одеяла.

Двойное дерьмо.

События прошлой ночи нахлынули на меня с новой силой, принося с собой прилив тепла прямо к моему члену.

— Привет, — одними губами произнесла Шэннон с широко раскрытыми от ужаса глазами, сжимая пальцами одеяло и уставившись на меня. — Помоги.

С того места, где стояла моя мать, она могла видеть только спинку дивана. Я чуть не расплакался от мгновенного облегчения, которое затопило меня.

— Что мне делать? — одними губами спросила она, тяжело дыша. — Мне встать?

Ни хрена себе!

— Ты бы поверил мне, если бы я сказал, что не знаю? — Я позвал маму, натягивая одеяло обратно на голову Шэннон и неловко забираясь на нее, сдерживая желание закричать, когда боль пронзила меня, как пуля, попавшая в член.

Лежи, мысленно взмолился я Шэннон, поднимаясь на ноги, пожалуйста, лежи, черт возьми.

— Ни в малейшей степени, — парировала мама, наблюдая за мной, как ястреб. — Почему ты голый?

Я взглянул на свои трусы и пожал плечами, изображая безразличие. — Я не голый.

Ее глаза сузились. — Тогда почему ты валяешься на моей хорошей коже в одних трусиках?

— Трусики? — Я бросил на нее возмущенный взгляд. — Мне десять?

— Нет, тебе почти восемнадцать, и ты частично обнажен, — сердито парировала мама. — И есть девушка, за которую я не могу ответить — та, кого ты особенно любишь, и та, чья мать прыгает с моего телефона.

Я почесал в затылке, понимая, что я в полной заднице, но все равно борюсь за выход. — Я думал, ты сказала, что она звонила по телефону отца.

— И твой отец дал ей мой номер телефона, — выпалила мама, покраснев.

Господи, я был чертовски мертв.

— Я разговаривала по телефону и всю дорогу из Дублина слушала, как эта окровавленная женщина бубнит, требуя, чтобы я вернула ее шестнадцатилетнюю дочь, прежде чем она обратится в полицию.

— Тебе не следует отвечать на телефонные звонки, когда ты за рулем, мам, — сказал я, ткнув в нее пальцем. — Это дурной тон.

— Наушники Bluetooth, Джонатан, — прорычала мама. — Так ты знаешь, где она, или нет?

— Понятия не имею, — солгал я сквозь зубы. — Извини.

— Если ты знаешь, где она, ты должен сказать мне сейчас, — возразила мама, одарив меня одним из тех взглядов, которые означают "не вешай мне лапшу на уши".

— Понятия не имею, — парировал я. — Извини.

— Ты знаешь, что такое растление по закону, Джонни? — она зарычала в ярости. — Потому что Мэри Линч ужасно часто употребляла это слово по телефону! И если ты был с Шэннон, если она сейчас здесь, и ты лжешь мне, тогда у тебя будут серьезные неприятности, парень.

— Какого, собственно, блять? — В ужасе рявкнул я. — Она это сказала? Ты это серьезно?

— Да, она так сказала, и это не в первый раз, — сказала мама дрожащим голосом. — Ты хоть представляешь, насколько разрушительным может быть подобное обвинение для будущего мальчика, особенно в твоем положении? — Она вскинула руки для пущей убедительности. — Ты мог бы попрощаться с карьерой в регби, это точно!

— Я не делал, — выдавил я. — Я… я… я… я…

— Она несовершеннолетняя, Джонни, — прорычала мама в ответ. — Ее брат поклялся, что вчера она ушла из дома с вами, и что она, к счастью, не вернулась домой прошлой ночью. — Сверкнув глазами, она добавила: — Ты математик в семье, так что занимайся чертовой математикой!

Я в ярости уставился на нее в ответ. — Значит, из-за того, что ее брат думает, что она со мной, это делает меня гребаным насильником?

— Это значит, что, если она не появится дома, ее мать вызовет охрану к этому дому, и ты будешь первым…

— Не позволяйте ей вызывать на него полицию, миссис Кавана.

Я опустил голову.

К черту. Мою. Жизнь.

Выпрыгнув из-под одеяла, Шэннон вскочила на ноги. — Я здесь. — Дыша немного тяжелее, чем обычно, Шэннон поморщилась и схватилась за бок. — И мне очень жаль. Я знаю, что не должна была, но я просто… Я не хотела… Мы не…

У мамы от ужаса отвисла челюсть. — Шэннон?

— Все не так, как кажется, — поспешил я разрядить ситуацию, если это вообще было возможно. — Мы заснули за просмотром фильма. Мы ничего не делали, ма…

— Шэннон, — сдавленно выдохнула мама, направляясь к нам.

— Мы спали, — повторил я, становясь перед Шэннон. — Просто спали. Я не прикасался к ней. Клянусь, я и пальцем не тронул…

— Заткнись, Джонни! — Мама задохнулась.

Я быстро захлопнул рот и настороженно посмотрел на маму, когда она подошла к нам.

На дрожащих ногах мама подошла к каминной полке и оперлась на нее рукой. Другую руку она все еще прижимала ко рту, и слезы наполнили ее глаза.

— Мы ничего не делали, — еще раз предложил я, нахмурив брови. — И посмотри… Я указал на синие джинсы и слегка съехавшую набок белую майку, которую носила Шэннон. — Она полностью одета, так что просто расслабься, хорошо? — И не убивай меня слишком сильно.

Качая головой, мама подошла к кофейному столику и опустилась на него. — О боже, — сдавленно выдохнула она, уронив голову на руки, напряженным голосом. — Иисус, Мария и Иосиф.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что, черт возьми, происходит, и почему моя мать не оттащила меня за ухо, когда до меня дошло, что это был ее первый раз, когда она увидела Шэннон после нападения. Да, я назвал это нападением, потому что это именно так, черт возьми, и было. Нападение.

Все лицо Шэннон представляло собой карту синяков и обесцвечивания, и это сильно ударило по моей матери.

Хорошо, подумал я про себя, поставь себя на мое место и скажи, что бы ты сделал. Скажи мне, как бы ты отвез ее обратно в тот дом?

— Мне так жаль, миссис Кавана, — выдавила Шэннон, беспокойно вертясь рядом со мной.

— Эй… — я взял ее руку в свою и погладил большим пальцем костяшки ее пальцев, отчаянно пытаясь успокоить ее. — Шшш, все в порядке.

Шэннон опустила взгляд на наши соединенные руки, а затем подняла глаза на меня. — Мне так жаль, Джонни.

— Ты не сделала ничего плохого, — сказал я ей грубым тоном.

— Я просто… я не хотела идти домой прошлой ночью, — продолжила она, тяжело дыша, глядя на мою мать. — Мне очень жаль, что я доставила вам неприятности, миссис Кавана. Я не хотела вас расстраивать…

— Я не расстроена из-за тебя, любимая, — прервала ее мама, голос ее звучал немного спокойнее, когда она встала. — Не стоит беспокоиться.

— Я пойду, — поспешила сказать Шэннон. — Прямо сейчас, я обещаю.

Мама тяжело вздохнула. — Ты не обязана этого делать, Шэннон, любимая.

— А у нее не..?

— А я не..?

— Давайте сначала все выпьем по чашечке чая. — Вытирая щеки тыльной стороной ладони, мама тепло улыбнулась Шэннон. — А потом мы во всем разберемся, хорошо, любимая?

— Да. — Шэннон прерывисто вздохнула и кивнула. — Хорошо.

— А теперь… — повернувшись ко мне лицом, сказала мама. — У тебя есть для меня еще какие-нибудь сюрпризы? В ее голосе послышались дразнящие нотки. — У вас больше нет ее детей, которые прячутся в моем доме, не так ли?

Я неловко повернулся. — А, может быть, один или два.

Мама рассмеялась.

Я этого не делал.

— Спасибо за постель, Кавана, — раздался знакомый голос из коридора, и он выбрал самое неподходящее время, чтобы очнуться от своего одурманенного сна. — Могу я одолжить толстовку с капюшоном?

Ради всего святого.

У мамы округлились глаза. — И кто это?

— А, это, должно быть, Джоуи, — пробормотал я, потирая челюсть.

— А кто такой Джоуи?

— Мой брат, — слабо произнесла Шэннон.

— В моем доме есть еще дети Линча, Джонатан?

— Нет, — пробормотал я, не встречаясь с ней взглядом. — Я принял только два.

— Иисус, Мария, Иосиф и осел, — причитала мама, выбегая в коридор. — Что мне с тобой делать?

— Она сумасшедшая? — Спросила Шэннон, снова привлекая мое внимание к себе. Ее глаза были широко раскрыты и полны паники. Все ее тело окаменело. — У тебя будут неприятности из-за меня?

Вероятно.

— Нет, — ответил я, сохраняя мягкий тон. — Она просто волнуется.

— Ты.. — Она глубоко сглотнула. — сумасшедший?

Мои брови нахмурились. — С тобой?

Шэннон кивнула, теперь она выглядела больной.

— Нет, Шэн, — медленно произнес я. — Я не сержусь на тебя.

— Я не позволю моей маме ничего с тобой сделать, — выпалила она, крепко сжимая мою руку обеими руками. Ее грудь быстро поднималась и опускалась, пока она говорила, и у меня было ощущение, что ее сейчас либо стошнит, либо случится приступ паники. — Что бы она ни сказала…Клянусь, Джонни, я не позволю ей втянуть тебя в неприятности…Я обещаю, я это исправлю… Только, пожалуйста, не ненавидь меня..

Я наклонился и поцеловал ее, не зная другого способа облегчить ее панику.

Шэннон обмякла в моих объятиях, я почувствовал, как напряжение покидает ее тело, когда ее конечности расслабились, а руки легли мне на талию.

— Я не боюсь твоей матери, — сказал я ей, прижимаясь своим лбом к ее лбу. — И я никогда не смог бы возненавидеть тебя. — Я снова коснулся своими губами ее губ. — Ни за что на свете.

— Но она…

Я снова поцеловал ее, на этот раз сильнее, подчеркивая свою точку зрения языком.

— Твоя мама может говорить все, что захочет. — Выпрямившись во весь рост, я заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо и положил руки на ее худые плечи. — Она может угрожать сколько угодно. Для меня это ничего не меняет. — Вздохнув при виде ее несчастного выражения лица, я обхватил ее лицо руками и наклонился ближе. — Потому что я никуда не собираюсь уходить.

— Правда? — Прошептала Шэннон, глядя на меня своими одинокими глазами. Ее пальцы так сильно впились в мои бока, что у меня возникло ощущение, что она собирается оставить на мне отметину. — Ты обещаешь?

Она стала требовать обещаний, в выполнении которых я не был уверен, и я все равно их дал.

— Да, Шэн, — прохрипел я. — Я обещаю.

Наши губы снова соприкоснулись, нежно касаясь друг друга, и я тут же понял, что со мной покончено. Это был мягкий, нежный, невинный поцелуй, который стал лучшим в моей жизни, потому что с помощью этого минимального контакта она выпустила из-под контроля мои гормоны и ударила мое сердце.

Зная, что мне нужно остановиться, пока я еще могу, я прервал поцелуй, тяжело дыша, и потянулся за своей одеждой, решив, что будет безопаснее предстать перед ее братом в штанах.

— Пойдем, — сказал я, беря Шэннон за руку, когда был одет. Легонько потянув за собой, я вывел ее из своей гостиной прямо на свою бойню, которая, так уж случилось, оказалась моей кухней. Где у моей матери был широкий ассортимент ножей и других острых приспособлений…

Черт.

Подойдя к кухонной двери, я остановился, когда из-за приоткрытой двери донеслись голоса.

— Боже мой, он с ней разговаривает? — Шэннон прошептала, широко раскрыв глаза, когда услышала голос Джоуи.

Что ж, он не кричал, и это было хорошо, потому что, как бы мне ни было жаль брата Шэннон, если бы он планировал разговаривать с моей матерью так, как вчера разговаривал со мной и Гибси, я бы сорвался. В жизни мужчины была черта, которую никто не переступал. Этой чертой для меня была моя мама. С ней никто так не обращается.

Толкнув кухонную дверь внутрь, я вошел внутрь с Шэннон, вцепившейся в мою руку, как в спасательный круг.

Мой взгляд немедленно отыскал Джоуи и остановился на нем, который прислонился к двери подсобки, выглядя загнанным в угол и диким, и все же он наблюдал за моей матерью с почти неохотным любопытством.

Он был явно не в себе, приходя в себя после того, что он принял, а там была моя мать, разогревающая кровоточащие булочки и разговаривающая с ним бог знает о чем.

Самым шокирующим во всем этом было то, что у меня сложилось отчетливое впечатление, что Джоуи действительно слушал ее.

Нахмурившись, я изучил его поближе. Господи, он внимательно слушал ее.

Мама стояла спиной к двери, не замечая моего присутствия и присутствия Шэннон, и бубнила о чем-то своем. Джоуи, с другой стороны, был так сосредоточен на том, что говорила моя мать, что, казалось, не замечал ничего вокруг.

— Знаешь, любимый, я уверена, что слышала об этом гараже, — сказала мама, ставя тарелку с булочками в микроволновую печь и включая ее. — Я обязательно пригоню машину в следующий раз, когда ей понадобится техобслуживание.

— Правда? — спросил он ее низким и неуверенным голосом. Он одернул рукава, нервно подергиваясь. — Вы не обязаны.

— Я бы с удовольствием, — ответила мама, доставая из верхнего шкафчика несколько баночек с джемом. — Как долго ты там работаешь?

— С тех пор, как мне было двенадцать или тринадцать, — пробормотал он, неловко переминаясь с ноги на ногу, все еще не сводя настороженных глаз с моей матери. — Числится в бухгалтерии с третьего курса.

Мама на мгновение замерла, но быстро пришла в себя. — Таким молодым?

Он непримиримо пожал плечами. — Нужны были деньги.

— И тебе это нравится? — спросила она, потянувшись за чайником. — Механика? Это то, чем тебе, возможно, было бы интересно заняться после окончания школы?

Он натянуто пожал плечами. — Деньги приличные.

— Ну, я думаю, ты делаешь честь самому себе, Джоуи Линч, — уговаривала мама, бросая в чайник несколько пакетиков чая. — Работая все эти часы после школы. — Она налила в чайник кипяток. — И в твой последний год обучения. — Она поставила чайник и улыбнулась ему. — Ты должен так гордиться собой.

Брови Джоуи нахмурились так сильно, что он выглядел так, словно его мучила мигрень. — Почему?

— Почему что, любимый? — Ласково спросила мама.

— Ничего. — Он снова повернулся, натягивая рукава до самых костяшек пальцев, только для того, чтобы закатать их обратно несколько мгновений спустя. — Это даже не имеет значения.

— Думаю, да, — тихо ответила мама. — Скажи то, что собирался сказать, любимый. Я слушаю.

— Я, э — э… Я… — Дикие зеленые глаза Джоуи метнулись ко мне, прежде чем быстро переместиться на Шэннон. Мгновенное облегчение отразилось на его лице. — Все в порядке, Шэн? — прохрипел он, демонстрируя первый признак искренней привязанности, который я увидел со вчерашнего дня. — Как ты? — Я видел, как он наблюдал за ней, его взгляд блуждал по ее лицу, и в его глазах мелькнула смесь вины и боли. — Ты в порядке?

— Привет, Джо, — ответила Шэннон голосом, полным эмоций. Она кивнула, прежде чем добавить: — А ты?

— Все хорошо, — был его ответ — его полный дерьма ответ, потому что парень был настолько далек от хорошего, насколько это вообще возможно. — Кавана, — сказал он затем, сухо кивнув мне. — Еще раз спасибо.

— Джоуи, — ответил я. — В любое время.

Чувствуя необходимость что-то сделать, я отпустил руку Шэннон и направился к маме, по пути прихватив тарелку с булочками из микроволновки. — Они дико пахнут, ма.

Взяв одну с тарелки, я отправил его в рот, не обращая внимания на ожог, когда он обжег мне язык, и направился к острову. Булочки действительно пахли великолепно, но я давился, пытаясь проглотить их, не из-за этого. Это было потому, что я хотел, чтобы эти двое что-нибудь съели, черт возьми.

— Хорошие манеры, Джонни, — пожурила мама, а затем гораздо более мягким тоном сказала: — Джоуи, Шэннон, почему бы вам обоим не присесть и не позавтракать.

Никто не пошевелился.

Я оглянулся на настороженное лицо Шэннон, а затем на ее брата, и моя кровь закипела так, что готова была превратиться в лаву в моих венах.

Господи Иисусе, что, черт возьми, эти люди сделали с этими детьми?

Поставив тарелку на мраморный столик, я выдвинул табурет, осторожно сел, похлопал по табурету рядом со мной, а затем мысленно отсчитал от пяти.

Четыре, три, два, один…

Как капризный жеребенок, Шэннон придвинула ко мне ноги, как я и надеялся, и села на табурет рядом со мной. Ей потребовалось три попытки, чтобы взобраться на табурет, но в отличие от прошлого раза, когда мы были одни, я не пошевелился, чтобы поднять ее по двум вполне очевидным причинам.

Во-первых, моя мать восприняла это невероятно хорошо, учитывая обстоятельства, и я не хотел испытывать судьбу.

Во-вторых, ее брат наблюдал за мной так, словно не знал, доверять мне или придушить.

Когда Шэннон наконец удалось сесть, я ухмыльнулся ей сверху вниз. Она покраснела и опустила взгляд на стойку, плотно сжав плечи.

Господи, она снова начала нервничать.

Как будто прошлой ночи не было, и если бы она не сидела прямо здесь, рядом со мной, я бы подумал, что все это произошло у меня в голове.

Джоуи подождал еще целую минуту, прежде чем выдохнуть и направиться к острову. Выдвинув табурет рядом с сестрой, он опустился на него и положил локти на стойку, качая головой и беспокойно барабаня пальцами.

— Сейчас. — Поставив перед нами чайник с чаем, мама прошлась взад-вперед по кухонным шкафам, расставляя перед нами чашки и тарелки, пока кухонный остров не стал напоминать полдник в захудалом отеле. — Ешьте, — подбодрила она, опускаясь на табурет напротив нас.

Не нуждаясь ни в каком поощрении, я с удовольствием набил морду, запихивая в себя еду, к которой никогда бы не притронулся во время тренировки, но они не пошевелились.

— Давайте. — Подтолкнув тарелку к Шэннон и Джоуи, мама ободряюще улыбнулась. — Я буду оскорблена, если вы не попробуете.

Краем глаза я наблюдал, как они молча общаются друг с другом. Не было произнесено ни слова, но я знал, что между ними что-то произошло.

А затем они оба синхронно двинулись за булочками.

Спасибо Христу за это.

В глазах моей матери промелькнуло облегчение, когда она увидела, как Линчи поглощают булочки из-за края ее кофейной кружки. Ее полные слез глаза переместились на меня, и я посмотрел на нее с выражением "я знаю".

Слегка покачав головой, мама натянула на лицо сияющую улыбку и начала делать то, что у нее получалось лучше всего: разговаривать и вмешиваться. Эта женщина была одарена своим ртом и могла завязать разговор из чего угодно. Я не имел ни малейшего гребаного понятия, где я пошел не так и почему этот конкретный ген обошел меня стороной, но, наблюдая, как моя мать ведет светскую беседу с ними обоими, я был благодарен.

Благодарен, что она была здесь.

Благодарен, что она не теряла самообладания из-за того, что я пригласил девушку переночевать у нас.

Благодарен за то, что она была моей мамой.

— Джонни, — сказала мама после, должно быть, часа пустой болтовни. — Нам скоро нужно идти. У тебя физиотерапия через час, дорогой.

Мое сердце ушло в пятки.

— Я… — Сделав паузу, я посмотрел на Шэннон, а затем на свою мать. — Мне не обязательно идти.

Брови мамы удивленно взлетели вверх. — Ты не знаешь?

Я колебался долю секунды, и этого хватило Шэннон, чтобы вскочить со стула и объявить: — Нам пора, Джо.

— Да. — Покачав головой, Джоуи встал. — Мы должны.

— Ты не обязана, — поспешил сказать я, чувствуя панику от перспективы отпустить ее. — Мне не обязательно идти к физиотерапевту. Это не так важно. Я могу пропустить один день. Это меня не убьет.

— Нет, тебе нужно идти, — ответила Шэннон. — И нам нужно идти домой. — Она взглянула на своего брата. — Верно?

Теперь Джоуи был единственным, кто колебался, стоя посреди моей кухни с таким видом, словно вел собственную внутреннюю битву. — Хорошо, — наконец ответил он напряженным тоном. — Домой.

— Я отвезу вас обоих, — вмешалась мама, качая головой, когда я открыл рот, чтобы возразить.

Я взволнованно провел рукой по волосам. — Но я просто…

— Это великолепно, Кавана, — сказал Джоуи, многозначительно посмотрев на меня. — Ты сделал достаточно, парень.

Нет, я этого не делал.

Я не сделал достаточно и наполовину.