Кембриджская пятерка

Предтечи. Семья

Гарольд (Ким) Филби родился 1 января 1912 года в Амбале (провинция Пенджаб) в семье высокопоставленного чиновника британской колониальной администрации при правительстве раджи, а позже — широко известного востоковеда Гарри Сент-Джона Бриджера Филби. Имя Ким ему дал отец в честь одного из героев произведений Редьярда Киплинга, оно осталось с ним на всю жизнь.

Сам Ким считал, что является продолжателем старинного рода, предки которого вышли из Дании. Правда, первоначально их фамилия (Philby) начиналась с буквы «F», а со временем была заменена на «Ph». К тому же в графстве Норфолк, которое входит в состав региона Восточная Англия, с незапамятных времен существует небольшое поселение Филби Брод, где активно действует общество «Филби Сосайэти». А в графстве Эссекс, что на юго-востоке Англии, фамилия Филби в современном написании прослеживается вплоть до XVIII столетия.

Дед мальчика по отцу Монти Филби, владевший в конце XIX века кофейной плантацией на Цейлоне (Шри-Ланка), в 1883 году женился на Квини Дункан. Квини, или Мэй, как ее все называли, происходила из известной в Англии семьи потомственных военных: не менее 140 ее родственников принимали участие в Первой мировой войне.

Военные традиции продолжались в семье и дальше, одним из ее представителей являлся знаменитый британский полководец фельдмаршал Монтгомери, возглавивший в годы Второй мировой войны британский экспедиционный корпус в Европе.

У Мэй и Монти Филби было четыре сына: Ральф, Гарри, Гарольд и Деннис. В соответствии с английской семейной традицией, которая прослеживается во многих поколениях, мальчики сразу же получили прозвища: Том, Джек, Тим и Пэдди.

Таким образом, Джек, он же Гарри Сент-Джон Бриджер Филби, являлся отцом Кима, полное имя которого звучало довольно торжественно — Гарольд Адриан Рассел Филби.

Сент-Джон прибыл на работу в индийскую гражданскую службу в ноябре 1908 года после успешного окончания колледжа Тринити, где изучал современные языки, в том числе восточные, и специальной годичной подготовки по вопросам права и истории Индии.

Рассказывая об отце Кима Филби, английский журналист Филлип Найтли отмечал: «Он был одним из тех англичан, которого всю жизнь влек к себе Восток и который быстро устанавливал близкие отношения с любым местным человеком. У него были настолько хорошие отношения с индийцами, что один из начальников Сент-Джона по работе в индийской гражданской службе сделал такую запись в его личном деле: “Слишком много общается с местным населением”».

Дора Джонстон, мать Кима, была дочерью старшего инженера железнодорожной службы индийской провинции Пенджаб, ее мать (бабушка Кима) по линии своего отца имела глубокие шотландские корни, и девичья фамилия ее была О’Коннор. Сент-Джон женился на Доре в 1910 году, не проработав в Индии и двух лет. Данное обстоятельство создало для него ряд проблем, так как руководство британской колониальной администрации не поощряло женитьбу своих молодых служащих, пока они не проработают в стране не менее трех лет, а лучше — пять лет. Сент-Джон попал в определенную немилость у своего начальства из-за игнорирования рекомендаций, касающихся создания семьи. В результате для него некоторое время действовали ограничения по прибавкам к зарплате и повышению в должности. От нужды молодую семью в этот период спасали лишь выплаты за успешно сдаваемые Филби экзамены по местным языкам. Эти вознаграждения отменить было нельзя, так как они были призваны стимулировать сотрудников к изучению индийских наречий.

Вскоре молодая семья перебралась из Бомбея в уютный городок Амбала, где у нее родился первенец — Ким. В дальнейшем у Сент-Джона и Доры родились еще трое детей — все девочки.

Ким рос довольно шустрым ребенком. Родители, занятые своими делами, часто оставляли сына на попечении няни, как правило, женщины из местных жителей. Позже сам Ким рассказывал: «Я проводил со слугами и местными жителями больше времени, чем со своими родителями, и вскоре уже болтал с ними на пенджаби». Когда Киму исполнилось три года, семья переехала в Калькутту, где отец занял должность секретаря экзаменационной комиссии по бенгальскому языку.

Вскоре после начала Первой мировой войны Сент-Джон получил известие о гибели во Франции своего младшего брата Пэдди. Он начал забрасывать руководство просьбами о зачислении на военную службу. В ноябре 1915 года Сент-Джон был включен в состав английского экспедиционного корпуса, сражавшегося в Месопотамии[1] с турками.

Филби-старший выполнял обязанности гражданского администратора на оккупированных территориях. Одновременно, по некоторым сведениям, он активно занимался разведкой: под видом нищего араба обследовал транспортные магистрали в пригородах Багдада.

Однако на военной службе Сент-Джон находился недолго. Вскоре ему предложили место в составе политической миссии при короле Ибн-Сауде — лидере Саудовской Аравии.

Согласившись на это предложение, Сент-Джон радикально изменил всю свою дальнейшую жизнь. Между английским администратором и бедуинским монархом завязалась прочная дружба. Сент-Джону нравились аскетизм и строгая мораль арабов, их социальная система.

Упоминавшийся уже Филлип Найтли по этому поводу писал: «Сент-Джон принял мусульманское вероисповедание и взял саудовскую девушку из числа рабынь в качестве второй жены. Он жил в Мекке, одевался в арабскую одежду, хорошо себя чувствовал во время кочёвок с любым из местных племен, ел мясо верблюда и держал у себя абиссинских бабуинов. Он говорил на нескольких языках: французском, немецком, персидском, арабском, пушту и пенджаби. Но он никогда не переставал быть англичанином».

Поскольку Сент-Джон долго без семьи находился в Саудовской Аравии, его жена Дора и сын Ким жили в это время с бабушкой Мэй в городке Кэмберли, что в графстве Суррей на юго-востоке Англии. Однако Дора часто уезжала к мужу, и воспитанием Кима занималась бабушка, которая привила внуку большую любовь и уважение к отцу.

В январе 1919 года Сент-Джон приехал в Лондон в очередной отпуск, снял дом на Санкт-Петербург-плейс в Бейсуотере — элитном районе западной части города, и собрал вместе всю свою семью. К тому времени он уже являлся одним из наиболее известных в стране арабистом, за свои научные труды был удостоен ряда наград. Кроме того, Сент-Джон был человеком энциклопедических знаний, мог говорить об истории и классической литературе, политике и экономике, исламе, финансах и праве, современной литературе Франции и Германии. Он исследовал районы Аравийского полуострова и с такой точностью нанес их на карты, что они используются до сих пор при ведении геологической разведки.

Сент-Джон начал активно заниматься подготовкой сына к поступлению в Вестминстерскую королевскую школу, которую сам он когда-то блестяще окончил. В частности, Ким приступил к усиленному изучению немецкого языка с преподавателем, увлекся спортом (крикет, футбол, регби), который был популярен в школе.

Летом 1923 года Ким с отцом объехал весь Средний Восток, посетив Дамаск, Баальбек, Сидон, Тир, Назарет, Хайфу, Акру и Иерусалим.

Летом следующего года Сент-Джон официально ушел с индийской гражданской службы на пенсию. Он решил окончательно обосноваться в Лондоне и купил особняк на Аколь-роуд в Вест-Хемпштедте, который был достаточно просторным не только для его собственной семьи, но в дальнейшем и для семей его сына и дочерей.

18 сентября 1924 года Ким, которому не было еще и тринадцати лет, одетый в мантию с белым галстуком, вошел в группу королевских стипендиатов, составлявших элиту Вестминстера.

История Вестминстерской школы берет начало в 1179 году, когда монахи-бенедиктинцы[2] из Вестминстерского аббатства создали небольшую благотворительную школу для мальчиков. После роспуска монастырей в 1540 году она была взята под покровительство правящей династии и в 1560 году королевским указом Елизаветы I основана вновь.

С XVII века школа становится одной из самых известных в Англии, из ее стен вышли многие знаменитые философы и политические деятели.

Одним из главных достоинств Вестминстерской школы является ее уникальное расположение. В то время как другие старинные школы в XIX столетии перебрались в пригороды, администрация Вестминстера приняла сознательное решение оставить кампус в том же месте, где в XII веке появились первые ученики. Школьный городок уютно разместился между зданиями британского парламента и Вестминстерского аббатства. Близость к парламенту, бой Биг-Бена, затейливые тени Вестминстерского аббатства создавали для этого заведения особое место в британском истеблишменте. А знаменитые и престижные колледжи Тринити Кембриджского университета и Крайст-черч Оксфордского университета традиционно привлекали стипендиями лучших выпускников Вестминстерской школы.

В Вестминстерской школе Ким Филби провел свои юношеские годы. Упорно следуя по стопам отца, в 17 лет он стал первым из трех лучших учеников, отобранных для поступления в колледж Тринити по королевской стипендии.

Лето 1929 года юноша провел в Испании, где, в частности, научился управлять мотоциклом. Его биограф Филлип Найтли подчеркивал: «Он ездил лихо, разгоняя машину до 80 миль в час, что, казалось, шло вразрез с его характером».

Здесь стоит отметить, что благодаря этому путешествию Ким навсегда полюбил Испанию, а она в дальнейшем сыграла определенную роль в его успешной карьере разведчика.

В октябре 1929 года, облачившись в традиционные фланелевые брюки и твидовый пиджак, Ким Филби прибыл в Кембридж, чтобы изучать историю в престижном Тринити-колледже, поставлявшем кадры для высших правительственных постов Великобритании.

Студент Кембриджа

«Кембриджский университет, учиться в который Ким Филби поступил осенью 1929 года, — писал в конце 1980-х годов Филлип Найтли, — был привилегированным бастионом правящего класса Великобритании. Он расположен в очень красивом месте, где росли, учились и развлекались многие будущие лидеры страны. Кембридж славился спортивными соревнованиями и вечеринками, интересными за полночь беседами и чаем с клубникой. Принявший в свои стены Кима Филби, Гая Бёрджесса и Энтони Бланта, Тринити относился к числу самых больших и богатых колледжей, возможно и самых консервативных».

Филби поселился в комнате на Джизес Лейн, 8, и принялся за учебу. Большую часть времени он проводил в библиотеке колледжа, почти ни с кем не общаясь и отказываясь от вступления в какие-либо клубы. Однако постепенно его взгляды начали меняться. Объяснялось это в первую очередь неожиданно быстрыми изменениями общей атмосферы в самом Кембриджском университете. Из равнодушного к внешнему миру и чопорного учебного заведения университет в начальный период учебы в нем Филби стал превращаться в место острых политических дискуссий и споров. Ким примкнул к прогрессивно настроенным студентам университета, в частности к Социалистическому обществу, куда входили представители компартии Великобритании, активно выступал против фашизма. Под влиянием царивших в университете настроений формировалось мировоззрение и самого Филби.

Английский писатель Патрик Сил, отнюдь не симпатизировавший Советскому Союзу, в книге «Длинная дорога в Москву», посвященной Киму Филби, следующим образом охарактеризовал обстановку того времени, повлиявшую, как нам представляется, на мировоззрение не только Филби, но и других членов «Кембриджской пятерки»:

«Разочарованные предательской политикой социал-демократов и напуганные фашизмом, левонастроенные молодые люди обратили свои взоры к Советской России, которая стала все сильнее захватывать их воображение. В то время когда капиталистический Запад впал в состояние глубочайшей экономической депрессии, Россия приступила к осуществлению своего первого, поистине геркулесовского, пятилетнего плана. В Советской России всем до единого человека была предоставлена работа, а использование ею ресурсов стало государственной политикой. В то время как капиталистические страны находились в состоянии упадка, экономика СССР триумфально развивалась. Советский Союз был привлекателен для мыслящих людей на Западе не только из-за успехов его экономики, но и благодаря значительным достижениям в культурном строительстве: Россия дорожила своими учеными, в то время как на Западе они оказались без работы; советская пресса широко освещала жизнь не кинозвезд и гангстеров, а писателей. Русские фильмы завоевали мировую известность. Но самое главное состояло в том, что Россия не была похожа ни на какую другую нацию; для коммунистов 1930-х годов, в глазах которых национализм был дискредитирован Первой мировой войной, Россия стала эталоном нового всемирного общества».

Учеба Филби в университете совпала по времени с Великой депрессией и последовавшим за ней мировым экономическим кризисом, разразившимся в 1929 году сначала в США, а затем перекинувшимся на страны Европы. Студенты Кембриджа энергично обсуждали политические вопросы: почему возник этот кризис, в то время как в СССР наблюдается подъем экономики? Ким стал активно заниматься изучением марксизма и опыта строительства социализма в СССР и решил посвятить свою жизнь делу борьбы за идеалы социализма.

В июне 1933 года Филби с отличием окончил колледж. Позднее он вспоминал:

«Я принял решение работать в какой-нибудь форме на коммунистическое движение в мою последнюю неделю в Кембридже. Процесс моего прихода к этому решению продолжался около двух лет. Отчасти это был рациональный подход, отчасти эмоциональный. Он включал в себя изучение марксизма и, конечно, изучение “великой депрессии” и подъема фашистского движения. Конечно, у меня были и сомнения, и надежды, и критика самого себя, но мое самообразование и влияние внешних факторов, событий в мире привели меня к этому решению. Я уже не видел способов обойти этот вопрос: либо я должен принять это решение, либо я вообще должен бросить политику. И однажды вечером я сидел в своей комнате в Кембридже, сидел в кресле и принял решение. В то время это решение было известно только мне. Я сказал это самому себе».

Однако Филби не спешил стать членом Коммунистической партии Великобритании, насчитывавшей в то время до ста тысяч членов. Он искал более эффективный путь участия в антифашистской борьбе. В период учебы он выезжал в Германию, Австрию, Венгрию и Францию для изучения положения дел в этих странах.

В июне 1933 года Филби успешно сдал выпускные экзамены по экономике и, получив премию за отличную учебу и приличный гонорар за редактирование книги своего отца, приобрел мотоцикл. В это же время он принимает решение выехать в Австрию, чтобы там помогать борьбе антифашистов против гитлеровской угрозы. Страна находилась на грани фашистского переворота. Обстановка в Австрии усугублялась еще и тем, что в страну хлынул поток беженцев из Германии, спасавшихся от преследования нацистов. Прогрессивные партии, в первую очередь коммунисты, оказывали им помощь, организовывали переброску беженцев в «безопасные» страны.

Филби начал искал возможность связаться с австрийскими коммунистами. Он обратился за советом к своему преподавателю — профессору экономики Морису Доббу, который был членом компартии Великобритании.

Морис Херберт родился 24 июля 1900 года в Лондоне в семье землевладельцев графства Глостершир на западе Англии. Образование получил в колледжах Чартерхаус и Пемброук Оксфордского университета, где дважды занимал первое место по экономике. Степень доктора философии защитил в Лондонской школе экономики. Он являлся одним из столпов социализма в Великобритании и был, видимо, первым профессором в академическом мире страны, открыто имевшим с 1920 года билет члена коммунистической партии.

Добб не скрывал своих марксистских взглядов и пользовался большим уважением у большинства студентов.

Именно благодаря его усилиям коммунистические идеи получили распространение в Кембридже.

Скончался Морис Добб в Кембридже 17 августа 1976 года.

Поездка в Австрию

Профессор Добб одобрил намерение Кима выехать в Австрию, но предложил сделать это через Францию. Он вручил Филби рекомендательное письмо к одной из марксистских групп в Париже, и тот отправился в очередное путешествие на мотоцикле. Вскоре руководство этой группы связало Филби с подпольным коммунистическим движением в Вене.

Так Ким Филби оказался в Австрии. Перед отъездом из Лондона в своем окружении он объяснил, что намерен на несколько месяцев уехать в Вену, чтобы совершенствовать свой немецкий язык.

По рекомендации парижских коммунистов в австрийской столице Филби остановился в доме Израэля Колмана, приехавшего в Австрию из Польши перед Первой мировой войной. Он работал рядовым чиновником в муниципальной службе города, а в свободное время вместе с женой Гизелой занимался благотворительной деятельностью в местной еврейской коммуне.

Однако с австрийским коммунистическим подпольем и подпольной сетью Коминтерна Филби связался через их дочь — активистку австрийской компартии, темноволосую красавицу Алису Фридман, больше известную под уменьшительным именем Литци. За пару лет до этого она разошлась с мужем Карлом Фридманом — лидером одной из городских сионистских организаций. Вскоре молодые люди, которых связывали общность интересов и участие в рискованном деле, стали жить вместе.

Когда Филби прибыл в Вену, в городе шли ожесточенные столкновения между идеологическими противниками. Еще в мае 1932 года канцлером Австрии стал доктор Дольфус, лидер крайне правого крыла Христианской социалистической партии. В течение года он приостановил действие конституции, на неопределенное время распустил парламент, запретил проведение политических митингов, демонстраций, забастовок, ввел цензуру. Следует отметить, что такая ситуация продолжалась в городе и в целом по стране до 1938 года, когда Австрия была насильственно присоединена к Германии.

В венской организации МОПР[3] Филби пришлось выполнять различные обязанности. Он был казначеем ячейки, составителем листовок, сборщиком пожертвований, вместе с австрийскими коммунистами участвовал в вооруженном восстании в Вене. Однако главным его заданием было поддерживать связь с австрийскими коммунистами, нелегально проживавшими в Венгрии, Чехословакии и во Франции. Английский паспорт позволял ему беспрепятственно выезжать в эти страны. После введения в Австрии военного положения Филби занимался нелегальным вывозом из страны коммунистов и социалистов, которых разыскивала полиция.

Австрийский журналист Е. Кукридж, работавший в то время в ряде изданий социал-демократов, позже писал: «Я восхищался Кимом. Молодой англичанин с риском для жизни оказывал помощь подпольному движению за свободу в маленькой европейской стране, которая, очевидно, как таковая его мало интересовала. Он проявил смелость, когда во время февральских боев присоединился к осыпаемым снарядами защитникам рабочих поселений, разделяя их трудности и укрываясь вместе с ними в канализационном коллекторе».

Уже в начале 1934 года Филби стало ясно, что скоро власть в стране захватят нацисты. Одновременно он понял, что полиция идет по следу Литци Фридман, которая наполовину была еврейкой, к тому же отсидела в тюрьме за свою политическую деятельность. И Ким предпринял отчаянный шаг для спасения девушки: он решил жениться на ней, вернуться в Англию и уже там продолжить партийную работу. 24 февраля 1934 года в венском муниципалитете он зарегистрировал брак с Алисой Фридман. Это была тихая, торопливая церемония.

Позднее сама Литци так вспоминала об этом, правда, упирая на некоторые моменты, обговоренные ранее с Кимом на случай, если ее будут расспрашивать о нем: «Я впервые встретила Кима, когда он, только что закончив Кембриджский университет, приехал в Вену для изучения немецкого языка. Он остановился на квартире моих родителей, иногда из дома мы выходили вместе. Ким придерживался крайне левых, прогрессивных взглядов. Я была членом нелегальной в то время коммунистической партии, работала в подполье. Ким мне очень нравился, и мы стали жить вместе. Полиция выслеживала активных коммунистов, и вскоре я обнаружила, что она напала на мой след. Одним из путей избежать ареста было заключение брака с Кимом, получение британского паспорта и выезд из страны. Как раз это я и сделала. Я не могу сказать, что это был полностью брак по расчету, но в его основе лежали расчет и чувство».

В мае 1934 года Филби с женой выехал на мотоцикле в Лондон через Париж. Молодые остановились в доме матери Кима Доры, которая, кстати, их брака не одобрила, считая, что ее сын «попался на крючок», хотя Ким объяснил ей причины своей женитьбы. В письме мужу Сент-Джону, проживавшему в то время в Джидде (Саудовская Аравия), Дора отмечала: «Ким разрушил свое счастье: Литци хороша собой, но у нее трудный характер и она настроена командовать». К удовлетворению матери Кима, его брак с Литци просуществовал недолго.

Вернувшись в Лондон, Филби первым делом посетил штаб-квартиру компартии Великобритании, которая к тому времени находилась на нелегальном положении. Ким рассказал о своем участии в восстании пролетариата в Австрии, другой партийной работе. Ему было рекомендовано зайти через полтора месяца, поскольку эти сведения требовали перепроверки.

Вербовка

Эти шесть недель стали, пожалуй, поворотными в судьбе Кима Филби. Он так никогда и не стал членом компартии, оставаясь всю жизнь коммунистом.

К тому времени Филби уже некоторое время находился в поле зрения советской внешней разведки. Позже он вспоминал: «К счастью, еще до того, как закончился этот шестинедельный период, меня нашла одна моя знакомая по Австрии и предложила встретиться с одним очень важным человеком, который может меня заинтересовать». Имя этой знакомой было Эдит Тюдор-Харт, она работала на советскую разведку и одновременно являлась успешным публичным фотографом, чьи работы хранятся в национальных музеях многих стран.

Имя Эдит Тюдор-Харт стало широко известно в Англии в начале 1930-х годов благодаря фотографии «Девочка у витрины кондитерской». Как фотографа ее всегда привлекала социальная тематика: она фотографировала детей из бедных семей, бездомных, демонстрации, убогие дома лондонских трущоб. Ее брат Вольфганг Сушицки также стал известным британским фотографом.

Эдит Тюдор-Харт (в девичестве — Сушицки) родилась в 1908 году в Вене в семье социал-демократа, издателя и владельца книжного магазина. В доме всегда царил революционный дух. Поэтому события Октября 1917 года в России в семье были встречены с восторгом.

Эдит училась в Баухаусе — популярном институте дизайна и архитектуры. Именно в то время она стала убежденной коммунисткой, а в 1929 году вступила в компартию. В период учебы в институте девушка познакомилась с Арнольдом Дейчем (Стефаном Лангом, «Стефаном»), который привлек ее к работе на Коминтерн, а затем — на советскую разведку.

После окончания института Эдит, к удивлению родных, не стала фотографом, а несколько лет проработала воспитательницей в детском саду. Филби познакомился с Эдит в период пребывания в Вене. Она была близкой подругой и соратницей по партии Литци Фридман. Общаясь с молодым англичанином в период обострения политической ситуации в Вене, Эдит смогла в деле увидеть и оценить его потенциальные качества.

В начале 1930-х годов Эдит познакомилась с будущим мужем — британским аристократом, врачом Алексом Тюдор-Хартом, симпатизировавшим Коминтерну. В 1933 году молодые люди зарегистрировали брак в венском консульстве и вскоре выехали в Великобританию. Коммунистка и еврейка по национальности, Эдит уже успела побывать в венской тюрьме, и эмиграция фактически спасла ей жизнь. Переехав в Лондон, она стала активно публиковать свои фотоработы в английских журналах и газетах.

В Лондоне Эдит восстановила связь с Арнольдом Дейчем и стала выполнять обязанности агента-связника действовавшей там нелегальной резидентуры ИНО ОГПУ. Одновременно Дейч поставил перед ней задачу по изучению возможных кандидатов на вербовку среди представителей местной интеллигенции. Именно она предложила Дейчу для привлечения к разведывательной работе нескольких членов будущей «Кембриджской пятерки».

Эдит Тюдор-Харт скончалась в 68 лет.

Утверждают, что в британской контрразведке имеется солидное досье на Эдит Тюдор-Харт, хотя она ни разу ее не арестовывала. Некоторая часть материалов из этого досье была рассекречена в конце августа 2015 года и опубликована в открытой печати. Но в современной Англии эту женщину всё чаще вспоминают как фотографа, неравнодушного к социальным общественным проблемам. Одна из последних значительных выставок работ Тюдор-Харт прошла в мае 2013 года в Шотландской национальной галерее. Статья, посвященная ей и приуроченная к открытию экспозиции, вышла под заголовком «Советский шпион, у которого была совесть».

Узнав от Филби, что он подал заявление в компартию Великобритании, Эдит немедленно начала действовать. Она отлично понимала, что данное обстоятельство может серьезно помешать планам возможного привлечения англичанина к работе на советскую разведку. Ведь все члены компартии неизбежно попадали «под колпак» британской контрразведки. Эдит информировала Дейча о намерении Филби и взяла в свои руки организацию его встречи с разведчиком-нелегалом. Заручившись согласием Филби встретиться с «очень важным человеком», в начале июня 1934 года она лично повела его на эту встречу.

Позже Филби вспоминал:

«Мы отправились с ней в длительное путешествие по городу, беря такси, спускаясь в метро, идя пешком, неожиданно останавливая такси и пересаживаясь в другое...

Одним словом, это было очень сложное путешествие, длившееся несколько часов. И закончилось оно в середине дня в Риджентс-парке, одном из главных королевских парков британской столицы. Там мы увидели человека, который сидел на скамейке. Моя знакомая подвела меня к нему и сказала: “Вот тот человек, о котором мы с вами говорили”.

— Здравствуйте, — сказал я.

Человек на скамейке пожал мне руку. Я увидел, как моя знакомая быстро уходит от нас. Больше я ее никогда не видел. А я остался с этим человеком».

Разведчик-нелегал Арнольд Дейч расспрашивал Филби о его работе в Австрии, интересовался его политическими взглядами. Разговор шел на немецком языке. В конце беседы Дейч сказал Киму:

— Я знаю, что вы хотите вступить в коммунистическую партию. Вы станете одним из многих тысяч коммунистов. Вы будете иметь прямую связь с рабочим классом. Однако вы по образованию, по внешности и по происхождению — буржуа. И впереди у вас могла бы быть прекрасная карьера. А нам нужны люди, которые могли бы войти в интересующие нас круги буржуазии. От нас войти.

Ким Филби не задавал каких-либо вопросов. Он даже не знал, кого представляет Дейч — Советский Союз или Коминтерн. Он просто спросил:

— Другими словами, вы вежливо спрашиваете меня, не соглашусь ли я стать агентом глубокого проникновения?

— Именно это я и хочу вам предложить, — живо отреагировал Дейч.

Ким Филби ответил согласием. Они условились встретиться через две недели. С этого времени Ким Филби в оперативной переписке советской разведки стал именоваться «Зенхен», что в переводе с немецкого означает «Сынок». К слову сказать, с целью дополнительной зашифровки контакта Филби с советской внешней разведкой вся переписка по нему резидентуры с Центром велась на немецком языке.

В дальнейшем у Филби, как и у его соратников по «Кембриджской пятерке», было несколько оперативных псевдонимов, но мы в нашем повествовании будем пользоваться лишь одним.

Итак, в июне 1934 года Ким Филби начал свою работу в советской разведке. Первое, о чем попросил его Дейч, это прекратить все связи с коммунистами и с людьми, даже просто сочувствовавшими им, чтобы выглядеть безупречным в глазах буржуазного окружения. Жена Кима, Литци, должна сделать то же самое, так как она знала о его контакте с советской разведкой. Кроме того, Киму нужно было избавиться от левой литературы в домашней библиотеке.

Вторым заданием для Филби явилось внимательное изучение своих друзей и знакомых, в том числе по Кембриджу, с точки зрения их пригодности для работы в разведке. Дейч предложил Филби составить список своих знакомых из Кембриджа, симпатизирующих Советскому Союзу. Филби указал семерых, в том числе Дональда Маклина и Гая Бёрджесса, будущих членов «Кембриджской пятерки».

И, наконец, третье долгосрочное задание — определить свою карьеру с точки зрения решения разведывательных задач.

Журналист Филби

В июле 1934 года Центр поставил перед нелегальной резидентурой в Лондоне долговременную задачу по проникновению в британскую разведку — «Сикрет интеллидженс сервис» (СИС) для получения информации о ее планах и конкретных действиях против Советского Союза.

Решение этой задачи в то время было Филби не по плечу. Упоминавшийся уже английский журналист Филлип Найтли писал: «Британская разведка по традиции пополнялась из числа родственников и знакомых уже работавших в ней сотрудников. Она не относилась к числу организаций, на работу в которую можно было поступить по заявлению, поскольку такой шаг не только считался совершенно неприемлемой манерой действий, но и вызвал бы подозрения. По аналогии с масонской ложей следовало ждать приглашения. Служба в некоторых британских учреждениях была более перспективной с точки зрения поступления на работу в разведку. СИС набирала свои кадры в основном из числа военных, сотрудников МИДа, с Флит-стрит[4], а также из числа членов привилегированных лондонских клубов».

Однако оказалось, что и карьера на государственной службе для Филби закрыта в связи с отказом преподавателя экономики Кембриджского университета Дональда Робертсона — кстати, давнишнего друга его отца — дать Киму рекомендацию из-за его «взглядов радикального социалиста».

Филби должен был кормить семью и в поисках заработка устроился на работу помощником редактора и очеркистом в малозначительный еженедельник либерального толка «Обзор обзоров», который медленно умирал.

Казалось бы, путей проникновения в британскую разведку у Филби нет. Однако направленный в Лондон в конце 1934 года в качестве руководителя нелегальной резидентуры Александр Орлов, очень опытный и изобретательный разведчик, думал иначе. Именно журналистика открыла Филби путь в английскую разведку.

Александр Михайлович Орлов (настоящие имя и фамилия — Лейба Лазаревич Фельдбин, в органах НКВД — Лев Лазаревич Никольский) родился 21 августа 1895 года в городе Бобруйске Минской губернии в семье мелкого служащего по лесному делу. С шестнадцати лет подрабатывал частными уроками.

В 1915 году окончил среднее учебное заведение в Москве, поступил на юридический факультет Московского университета и одновременно в Лазаревский институт восточных языков. В том же году был призван в армию. После Февральской революции окончил школу прапорщиков, тогда же вступил в партию социал-демократов. В 1917— 1918 годах преподавал в школе в провинции. В 1919 году вступил в РККА и был зачислен в Особый отдел 12-й армии, где служил следователем, уполномоченным по борьбе с контрреволюцией. В мае 1920 года вступил в РКП(б).

С декабря 1920 года — начальник агентурно-следственного отделения Особого отдела ВЧК. Одновременно являлся особоуполномоченным по фильтрации белых офицеров на Севере.

С июля 1921 года под фамилией Никольский являлся следователем Верховного трибунала при ВЦИКе. В 1924 году завершил обучение в Школе правоведения при Московском университете и возвратился на работу в органы госбезопасности — в Экономическое управление ОГПУ.

Летом 1926 года Никольского перевели на работу в Иностранный отдел ОГПУ. Во внешней разведке он стал Александром Михайловичем Орловым. Выезжал на руководящую работу в берлинскую резидентуру. В 1930 году вернулся в Москву и возглавил экономическое отделение внешней разведки.

Весной 1933 года был направлен в Париж в качестве руководителя нелегальной оперативной группы. В мае 1934 года покинул Францию и возглавил нелегальную резидентуру в Англии, где стал главным оператором Кима Филби, незадолго до этого завербованного сотрудником его резидентуры Арнольдом Дейчем.

Возвратившись в СССР в октябре 1935 года, продолжал курировать деятельность «Кембриджской пятерки» с позиций Москвы. Выезжал в Италию, Эстонию и Швецию для выполнения вербовочных заданий.

20 июля 1936 года, через три дня после того, как в Испании разразилась гражданская война и страна превратилась в арену борьбы между силами фашизма и демократии, руководство НКВД приняло решение направить туда Орлова резидентом советских спецслужб. В сентябре того же года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило оказать республиканскому правительству всестороннюю поддержку. Одновременно на заседании была утверждена кандидатура Орлова в качестве резидента НКВД в Испании и главного советника по внутренней безопасности и контрразведке при республиканском правительстве.

В Испании Орлову вновь пришлось руководить работой Кима Филби, находившегося там в качестве английского журналиста при франкистском правительстве. В начале своей испанской командировки Орлов привлек к сотрудничеству с советской разведкой добровольца интернациональной бригады имени Авраама Линкольна американца Морриса Коэна, который в дальнейшем сыграл важную роль в получении советской разведкой американских атомных секретов, действовал в США и Англии в качестве связного видных советских разведчиков-нелегалов Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля) и Конона Молодого и в 1995 году стал Героем Российской Федерации.

Разведывательная деятельность Орлова была отмечена орденами Ленина и Красного Знамени.

В июле 1938 года Орлов получил указание из Москвы выехать в Антверпен для встречи с представителем Центра на борту советского парохода «Свирь». Опасаясь ареста и депортации в Союз, Орлов 12 июля неожиданно покинул свой пост в Испании и скрылся вместе с женой (сотрудницей резидентуры) и дочерью-подростком, которая серьезно болела. Добавим, что вместе с Орловым из кассы резидентуры исчезли 68 тысяч долларов, которые по тем временам представляли достаточно большую сумму.

Через месяц в полпредство[5] СССР в Париже от Орлова на имя наркома внутренних дел Ежова поступило письмо, в котором он разъяснял, что его поступок обусловлен нежеланием подвергнуться необоснованным репрессиям на родине, как это уже случилось со многими его коллегами и друзьями. Орлов заверил, что сведений, которые могли бы повредить советской разведке и Советскому Союзу, он противнику не выдаст.

Побег Орлова на Запад — уникальный случай в истории советской внешней разведки, в течение тридцати с лишним лет не было определено, чем же был этот уход: рядовым предательством со всеми тяжелыми последствиями или же актом самосохранения, как пытался убедить Службу сам Орлов. С тех пор в обиход отечественных спецслужб был введен термин «невозвращенец».

Необходимо подчеркнуть, что побег Орлова нанес серьезный ущерб советской внешней разведке. Многие агенты, известные Орлову, были отозваны, законсервированы или просто оставлены без связи. В Центре длительное время сохранялись опасения, что ценнейшая агентура и многие секретные мероприятия окажутся расшифрованными. Кстати, лондонская нелегальная резидентура до середины 1940 года практически не функционировала, а «легальная» лондонская резидентура после побега Орлова фактически прекратила свое существование и была восстановлена только в октябре 1940 года.

Орлов негласно въехал в США и в дальнейшем проживал там под именем Игоря Константиновича Берга. Только после смерти Сталина в 1953 году он опубликовал в США книгу, в результате чего американские спецслужбы узнали о его нахождении в стране. На многочисленных допросах и собеседованиях в ФБР он не выдал известную ему заграничную агентуру советской внешней разведки, в том числе группу Кима Филби.

Скончался в США в апреле 1973 года.

Приняв Филби на связь, Орлов постарался убедить его, что карьера журналиста открывает перед ним возможность заводить интересующие разведку контакты в самых различных слоях британского общества.

От Филби стала поступать представлявшая интерес разведывательная информация. В частности, он сообщил о закрытом заседании Центрально-Азиатского общества, где его отец делал доклад об Англо-Персидской нефтяной компании. Он передал информацию о короле Саудовской Аравии Ибн Сауде и английской политике в этой стране. Особый интерес для Центра представили полученная Филби копия ответа саудовского посла в Лондоне министру иностранных дел Англии с согласием на строительство англичанами военно-воздушной базы на Ближнем Востоке, а также обзор деятельности британского военного министерства и его разведки с характеристиками на некоторых ее сотрудников. Последние сведения Филби получил от университетского приятеля Тома Уайли, занимавшего должность секретаря помощника военного министра. Дружба с ним дала возможность Филби длительное время получать важную информацию.

И все же до решения главной задачи, поставленной перед Филби — проникнуть в британскую разведку, — было еще очень далеко.

В середине 1935 года оператором Филби вновь стал Дейч, сменивший Орлова, отозванного в Москву. В это же время один из друзей Тома Уайли предложил Филби возглавить журнал, который бы освещал на своих страницах состояние англо-германских экономических отношений. Посоветовавшись с Дейчем, Филби дал согласие. «Мне кажется, — подчеркивал он позже, — что вот это мое согласие и было началом моей действительной работы для Советского Союза».

Став редактором нового журнала, Филби вступил в Англо-германское содружество — организацию, которая существовала в то время для улучшения отношений между Англией и нацистской Германией. У него появились знакомые в немецком посольстве, а через них и доступ туда.

Филби сблизился с германским послом Иоахимом фон Риббентропом. Благодаря его поддержке часто выезжал в Берлин. Филби продолжал встречаться с Риббентропом — уже министром иностранных дел нацистской Германии — и с его сотрудниками и в дальнейшем, во время своих регулярных поездок в Берлин. Завязались у него контакты и в геббельсовском Министерстве пропаганды.

От знакомых в посольстве нацистской Германии Филби стал получать интересующие Лубянку сведения о неофициальных контактах между Лондоном и Берлином, в том числе через финансистов, промышленников, специалистов по экспорту и импорту. Из этих сведений следовало, что британские финансовые и промышленные круги вкладывают миллиарды в милитаризацию экономики нацистской Германии и усиленно подталкивают ее к войне против СССР.

Весьма продуктивная и полезная в разведывательном отношении, эта работа была особенно тяжела для Кима Филби психологически. Ведь он оказался среди тех, кого ненавидел и против кого боролся последние годы. Однако ради того дела, которому он посвятил себя, Филби готов был идти на такие жертвы.

На оперативных встречах Дейч постоянно напоминал Филби, что он должен создать себе образ не английского нациста, а независимо мыслящего англичанина, воспринимающего гитлеровскую Германию как фактор европейской жизни, с которым следует считаться и пытаться извлечь из этого экономические и культурные выгоды для своей страны.

Учитывая исключительную важность работы с членами «кембриджской группы», которую осуществлял лично Дейч, вынужденный одновременно исполнять обязанности нелегального резидента в Лондоне Орлов, отозванный в Москву, подал начальнику разведки рапорт, в котором поставил вопрос о назначении на эту должность другого опытного разведчика-нелегала. И такой человек в резидентуре был. В январе 1936 года в резидентуру Орлова прибыл один из лучших нелегалов Центра Теодор Малли (оперативный псевдоним «Манн»), который был направлен в Лондон с единственной задачей — поддерживать связь с шифровальщиком МИДа Великобритании «Магом», завербованным ранее в другой стране разведчиками-нелегалами Дмитрием Быстролётовым и Арнольдом Дейчем. Ходатайство Орлова было удовлетворено, и вскоре Теодор Малли возглавил нелегальную резидентуру НКВД в Великобритании.

В середине 1936 года Центр принял решение направить Филби в качестве независимого журналиста в Испанию, в районы, занятые франкистскими мятежниками.

К этому времени Теодор Малли уже возглавил лондонскую нелегальную резидентуру. Как резидент он стал руководить работой Дейча и, следовательно, совместно с ним разрабатывать и планировать операции по наиболее эффективному использованию возможностей Филби и его продвижению в британские спецслужбы.

Малли лично провел несколько встреч с Филби в Лондоне и Берлине, куда он для этого специально выезжал. На этих встречах наряду с прочими обсуждался вопрос о поездке Филби в Испанию.

Теодор Степанович Малли, венгр по национальности, родился в 1894 году в городе Темешваре, входившем в то время в состав Австро-Венгерской империи (ныне город Тимишоара в Румынии), в семье чиновника Министерства финансов. Окончив гимназию, вступил в католический монашеский орден. Учился на философском и богословском факультетах духовной семинарии, был рукоположен в сан диакона, однако впоследствии порвал с религией.

С началом Первой мировой войны поступил на службу в австро-венгерскую армию в качестве вольноопределяющегося. В декабре 1915 года окончил военное училище. В июле 1916 года подпоручик Малли попал в русский плен. До мая 1918 года содержался в лагерях для военнопленных в Полтаве, Харькове, Ростове, Пензе, Астрахани, Оренбурге, Челябинске. Являлся активным участником движения военнопленных-интернационалистов.

В 1918 году Теодор Малли вступил добровольцем в Красную армию, участвовал в боях с белочехами под Челябинском. В ноябре 1918 года был арестован колчаковской контрразведкой. Содержался в тюрьме в Красноярске, затем в лагере, откуда в декабре 1919 года был освобожден Красной армией. В составе 1-й бригады дивизии имени 3-го Интернационала участвовал в боях с войсками Колчака, Врангеля, Махно. В 1920 году вступил в РКП(б).

В 1921 году направлен на работу в органы ВЧК. До 1926 года служил в органах ЧК—ГПУ Крыма в должностях помощника уполномоченного по борьбе с бандитизмом, следователя по особо важным делам, секретаря секретно-оперативной части, начальника Восточного отдела.

С 1926 года Малли работал в отделе политэмигрантов ЦК МОПР в Москве, а затем — в центральном аппарате ОГПУ. В 1930 году являлся оперуполномоченным Особого отдела.

В конце 1932 года переведен на работу во внешнюю разведку и назначен помощником начальника 3-го отделения ИНО ОГПУ (разведка в США и основных странах Европы). В совершенстве владел несколькими иностранными языками. Неоднократно выезжал в спецкомандировки в Германию, Австрию и Францию. Участвовал в Венском восстании 1934 года, тогда же познакомился с молодым английским антифашистом Кимом Филби и привлекал его к выполнению ряда заданий по линии Коминтерна.

С июня 1934 года Теодор Малли — нелегальный резидент НКВД в Париже. В январе — марте 1935 года находился в Москве. В мае 1935 года нелегально выезжал в Лондон для завершения разработки завербованного советской разведкой шифровальщика МИДа Великобритании.

С января 1936 года находился на нелегальной работе в Лондоне. В апреле того же года сменил Александра Орлова на посту руководителя лондонской нелегальной резидентуры НКВД. Курировал работу «Кембриджской пятерки».

В июле 1937 года Теодор Малли был отозван в Москву в связи с предательством Игнатия Порецкого-Рейса и его напарника Вальтера Кривицкого, которые лично знали его и могли выдать противнику. Продолжил работу в центральном аппарате внешней разведки. Имел специальное звание майора государственной безопасности.

За период работы в советских органах государственной безопасности Теодор Малли был награжден нагрудным знаком ЦИК Крыма (в 1924 году к седьмой годовщине органов ВЧК-ГПУ решением ЦИК Крымской ССР был выпущен нагрудный знак «1917—1924. От ЦИК Крымской ССР», который стал почетной наградой для чекистов Крымской ССР. Вручался вместе с грамотой-удостоверением «За успешную борьбу с врагами пролетариата»), почетной грамотой и серебряным портсигаром от Коллегии ОГПУ (1927), а также нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ. 1917-1932 (XV)» (1932).

7 марта 1938 года Теодор Степанович Малли был арестован по ложному навету. Замечательному разведчику-нелегалу предъявили целый букет вздорных обвинений: «злостное нарушение конспирации, разглашение государственной тайны, отказ от выполнения приказа в боевой обстановке».

20 сентября 1938 года Теодор Малли был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

В апреле 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор в отношении Теодора Малли, он был полностью реабилитирован.

В Испанию Филби въехал через Португалию, где получил визу не в испанском посольстве, а в так называемом «агентстве Франко». В конце января 1937 года он уже находился в Севилье. Связь с Центром поддерживал по почтовому каналу через Париж.

Филби передавал в Центр информацию о военном положении в стране, планах фалангистов, вооружении, перемещении войск. Однако его поездка в воюющую Испанию была задумана не только и не столько с целью сбора информации о положении дел у франкистов. Она была в большей степени продолжением реализации плана советской разведки по расширению разведывательных возможностей Филби и созданию предпосылок для последующего внедрения его в английскую разведку. Перед ним была поставлена задача завоевать репутацию смелого, яркого журналиста, не боящегося работать в стране, охваченной гражданской войной.

Перед отъездом в Испанию Филби получил адрес в Париже, на который должен был направлять почтой свои донесения, и листок тонкой, но очень прочной бумаги с несложным кодом для их зашифровки. Этот листок в случае необходимости можно было смять и проглотить.

Информационные и оперативные донесения разведчик направлял каждую неделю, пользуясь имеющимся у него кодом. Однако в марте 1937 года с Филби произошел случай, поставивший его на грань разоблачения. О том, как он вышел из сложившейся ситуации, Филби рассказал в книге «Моя тайная война», изданной в Москве в 1980 году и ставшей в настоящее время библиографической редкостью. Полагаем возможным воспроизвести здесь небольшой отрывок из воспоминаний Филби, наглядно свидетельствующий о его исключительно высоких человеческих и оперативных качествах:

«Однажды, в самом начале своей деятельности в качестве сотрудника советской разведки, я впервые подвергся серьезной опасности и буквально чудом избежал смерти. Шел апрель 1937 года. Местом моей резиденции в то время была расположенная на юге Испании Севилья. Мое основное задание состояло в том, чтобы из первых рук собирать сведения обо всех сторонах военной деятельности фашистов. Полученную информацию я должен был по договоренности лично передавать советским друзьям во Франции. Для срочной связи у меня были код и несколько секретных адресов за пределами Испании.

Перед выездом из Англии мне вручили инструкцию по пользованию кодом, написанную на крошечном клочке материала, напоминающего рисовую бумагу. Инструкцию я обычно хранил в кармане для часов, и вот именно этот клочок чуть было не поставил меня под дула винтовок фалангистов.

После нескольких недель, проведенных в делах и заботах в Севилье и ее окрестностях, я случайно обратил внимание на объявление о предстоящем в следующее воскресенье в Кордове бое быков. В то время линия фронта проходила в 25 милях к востоку от Кордовы, между Монторо и Андухаром, и идея взглянуть на бой быков в непосредственной близости от фронта, где я еще не побывал, оказалась слишком заманчивой. Я решил провести весь конец недели в Кордове, включив в свою программу и воскресную корриду. Я отправился в военную комендатуру Севильи — капитанию, чтобы получить необходимый пропуск, но приветливый майор отмахнулся от меня. По его словам, для посещения Кордовы специального пропуска не требовалось. Все, что требуется, — это сесть на поезд и отправиться в путь.

В пятницу я сел в утренний поезд в Севилье и оказался в одном купе с группой итальянских пехотных офицеров. Чувствуя себя, как говорится, всегда на работе, я пригласил их на обед в Кордове, но они вежливо отказались из-за отсутствия свободного времени накануне отправки на фронт.

Я снял номер в отеле “Дель Гран Капитан” и, пообедав в одиночестве, отправился на прогулку по благоухающим улицам Кордовы. Побродив в состоянии счастливой беззаботности до полуночи, я вернулся в отель и лег спать.

Мой сон был прерван оглушительным стуком в дверь. Я открыл. В комнату ввалились два человека в форме гражданской гвардии. Они приказали мне быстро собрать вещи и отправиться в комендатуру. На мой вопрос: “Зачем?” — старший из них, в чине капрала, коротко бросил: “ Приказ!”

В те дни я спал очень крепко. Не в мою пользу было и то, что я стоял в пижаме перед двумя гвардейцами в тяжелых башмаках и вооруженных винтовками и револьверами. Я еще не проснулся до конца и был растерян, так что мой мозг работал отнюдь не со скоростью света. Меня сверлила одна мысль: как избавиться от предательской бумажки в кармане брюк? Подумал о ванной комнате, но мой номер был без ванны. Пока я одевался и собирал вещи, гвардейцы перерыли мою постель. Может, удастся как-нибудь освободиться от этого клочка бумаги по дороге из отеля в комендатуру?

Когда мы вышли на улицу, я убедился, что сделать это нелегко. У меня была лишь одна свободная рука, а другой я нес чемодан. Позади твердо шагали, по всей видимости, хорошо вымуштрованные конвоиры, которые следили за мной как ястребы. Так что, когда меня ввели в здание комендатуры, компрометирующая бумажка все еще находилась при мне. Помещение было освещено одной лампой без абажура, бросающей яркий свет на большой полированный стол. Я предстал перед низкорослым, уже немолодым, лысым и угрюмым майором гражданской гвардии. Не поднимая глаз от стола, он рассеянно выслушал рапорт конвоировавшего меня капрала.

После тщательной проверки моего паспорта майор спросил: “Где ваше разрешение на въезд в Кордову?” Я повторил ему то, что мне сказали в севильской капитании, но он не принял моих слов во внимание. “Неправда, — заявил он тоном, не терпящим возражений. — Всем известно, что для приезда в Кордову требуется особое разрешение”. Что привело меня в Кордову? Желание посмотреть бой быков? Где же мой билет? Ах, у меня его нет? Я только что приехал и собирался купить билет утром? “Правдоподобная” история! И так далее. По мере нарастания скептицизма в словах майора я все больше убеждался, что майор — ярый англофоб. В те дни было много англофобов по обе стороны фронта в Испании. Мой мозг заработал с лихорадочной быстротой в поисках выхода из создавшегося положения.

Майор и два арестовавших меня гвардейца с подозрительностью приступили к осмотру моего чемодана, но прежде они поразили меня неожиданной деликатностью, надев перчатки. Содержимое чемодана тщательно просматривалось, прощупывалось пальцами и разглядывалось на свет. Не найдя ничего предосудительного в моем нижнем белье, они стали тщательно замерять наружные и внутренние размеры чемодана, простукивая его поверхность. Когда “невинность” содержимого чемодана оказалась вне всяких сомнений, гвардейцы даже вздохнули. У меня появилась надежда, что это конец моих испытаний и что мне теперь прикажут с первым же поездом убираться из города, но этого не случилось.

“А теперь, — неприятным тоном сказал майор, — как насчет вас?” И предложил мне вывернуть карманы. Нужно было действовать немедленно. Я быстро вытащил свой бумажник и резким движением швырнул его на полированный стол. Бумажник, закрутившись, полетел в дальний угол стола. Как я и предполагал, все трое бросились за бумажником, стараясь дотянуться до него через стол. В тот момент, когда передо мной торчали три пары ягодиц, я выхватил из кармана брюк злополучный клочок бумаги, смял его и быстро проглотил. Теперь с легким сердцем я выворачивал все карманы. Майор не стал подвергать меня неприятной процедуре телесного осмотра. Вместо этого он прочел мне сухую короткую лекцию о коммунистах, заправляющих в английском правительстве, и приказал убираться из Кордовы на следующий же день.

Утром, когда я расплачивался за номер в отеле, из дальнего угла холла появились оба моих “приятеля” из грааданской гвардии и попросили подвезти их до станции на заказанном мною такси. Садясь в поезд, идущий в Севилью, я подарил им пачку английских сигарет, и они радостно замахали вслед уходящему составу.

Это не был героический эпизод. Если бы даже инструкцию по пользованию кодом обнаружили, мой английский паспорт, вероятно, спас бы меня от смертного приговора. Однако в будущем у меня было немало возможностей убедиться в том, что операции, связанные с настоящим риском, не всегда влекут за собой наибольшую опасность, так как можно заблаговременно определить действительную степень риска и принять соответствующие меры предосторожности. А вот незначительные случаи, подобные описанному, часто подвергают человека смертельной опасности».

Филби написал письмо в Париж, в котором условной фразой попросил прислать новый шифр. Вскоре он получил ответ, подписанный его другом по Кембриджу Гаем Бёрджессом, который назначал ему встречу в отеле «Рок» в Гибралтаре. Эта встреча состоялась и стала большим сюрпризом для Гая, который ничего не знал о сотрудничестве Филби с советской разведкой. Филби же, в свою очередь, знал о работе Бёрджесса на советскую разведку, поскольку сам рекомендовал его Александру Орлову. В Гибралтаре Бёрджесс передал Филби новый код и деньги. Они вместе поужинали в ресторане. Филби передал через связника максимум информации о франкистах.

Вскоре Филби возвратился в Лондон, проведя в Испании несколько месяцев.

Как мы уже отмечали, в Испанию Филби выехал журналистом, освещавшим боевые действия. Естественно, он не мог взять с собой в поездку жену. Литци осталась в Лондоне. Видимо, с этого момента и начался их разрыв. Забегая вперед отметим, что расставание супругов произошло по взаимному согласию.

Возвратившись в Лондон, Филби решил в первую очередь привести в порядок свои личные дела. Его раздельное проживание с Литци стало уже окончательным. После отъезда Кима в Испанию Литци выезжала в Париж, а затем вернулась в Вену, чтобы вывезти своих родителей в Лондон. Филби узнал, что она сошлась с беженцем из Германии коммунистом Георгом Хонигманном, который работал в британском агентстве новостей «Экстель», прослушивая передачи немецкого радио. Путь к разводу для Филби был открыт, однако он не торопился начинать бракоразводный процесс, опасаясь лишить Литци права иметь британский паспорт и проживать в Великобритании. Развелись супруги значительно позже.

В Лондоне Филби вновь встретился со своим оператором Теодором Малли, с которым поддерживал контакт перед отъездом.

Теодор Малли дал исключительно высокую оценку информации, которую Филби передавал из Испании, и подчеркнул, что тот должен снова выехать в эту страну, но на этот раз в качестве корреспондента от какой-нибудь крупной британской газеты.

Ким подготовил обзорную статью об Испании и по совету отца направил ее в респектабельную газету «Таймс». Заместитель главного редактора газеты Берингтон Вуд, встретившись в клубе с отцом Кима, сообщил, что его сын написал вполне приличную статью, которая вскоре будет опубликована. Руководство «Таймс» предложило Филби снова поехать в Испанию, причем ее постоянным корреспондентом, поскольку в то время газету в этой стране никто не представлял. Он сразу же согласился.

Придя в редакцию, он тут же был представлен редактору международного отдела Диккену и главному редактору Доусону. Филби предложили перед поездкой в Испанию три недели поработать в редакции «Таймс», чтобы познакомиться с тем, как делается газета.

В лондонской нелегальной резидентуре подготовка к отъезду Филби в Испанию также шла полным ходом. Теодор Малли сообщил Филби условия связи с Александром Орловым, который в это время находился в Испании в качестве резидента НКВД и советника по вопросам безопасности при республиканском правительстве. Встречи должны были проходить в приграничном с Испанией французском городке Нарбоне, в который они могли выезжать. В перерывах между встречами с Орловым Филби мог направлять свои сообщения на почтовый ящик в Париже.

В мае 1937 года Ким вновь выехал в Испанию, на этот раз — по заданию газеты «Таймс». Он заручился рекомендательным письмом от германского посольства в Лондоне, где был хорошо известен как «друг» Германии. Как только собеседники узнавали о встречах Кима с Риббентропом, то сразу проникались к нему доверием и говорили с ним о таких вещах, которые надлежало держать в секрете. Однако и без рекомендательных писем он был хорошо известей франкистам. К тому же редакционное удостоверение респектабельной британской газеты служило ему лучшей рекомендацией. Отмечая журналистскую деятельность Филби, Франко наградил его орденом «Крест за военные заслуги».

Летом 1937 года в Испании Филби встретился с Фрэнсис Дабл, бывшей женой сэра Энтони Линдсей-Хогга. Актриса леди Линдсей-Хогг была горячей сторонницей монархии, а Филби был аккредитован при ставке Франко. Они стали жить вместе и вместе отмечали награждение Филби орденом, который генерал Франко лично приколол ему на грудь. Когда в 1939 году война закончилась, Филби и леди Линдсей-Хогг расстались друзьями.

Итак, в 1939 году гражданская война в Испании закончилась поражением Республики. Франкисты захватили власть в стране, и для разведчиков и журналистов она превратилась в тихую заводь.

В августе 1939 года Филби покинул Испанию. После недолгого отдыха в Лондоне он намеревался написать книгу об испанских событиях. Однако руководство газеты «Таймс» дало ему указание задержаться во Франции. Германия планировала вторжение в Польшу, а это означало новую мировую войну. В редакции газеты ему сообщили, что в случае войны он будет назначен военным корреспондентом во Франции и аккредитован при штабе британских войск.

«Странная война» началась в сентябре 1939 года после нападения Германии на Польшу. Англия и Франция объявили войну Германии, однако активных боевых действий против нее не предпринимали. Гитлер, расправившись с Польшей на востоке, вопреки ожиданиям «мюнхенцев» напал не на Советский Союз, чего они ожидали, а повернул агрессию на Запад. Двигаясь через Бельгию, Нидерланды и Люксембург, он нанес удар по Франции.

22 июня 1940 года Франция капитулировала. Англия была вынуждена эвакуировать свои войска с континента. После капитуляции Франции Филби окончательно возвратился в Лондон.

Несколько позже, в первых числах сентября, друг семьи Филби Флора Соломон, служившая администратором в магазине «Маркс & Спенсер», познакомила Кима со своей молодой помощницей Айлин Фере. Привлекательная 29-летняя блондинка очень понравилась Киму, и он стал активно ухаживать за ней. Знакомство переросло во взаимные чувства, и они стали жить вместе.

Вскоре Филби вызвали в редакцию «Таймс» и сообщили, что ему звонили из военного министерства: «Вас срочно хочет видеть капитан Шелдон».

Первые шаги Кима Филби на пути в английские спецслужбы закончились. Он вышел «на большую дорогу».

На пути к цели

Как уже отмечалось, в конце июня 1940 года Филби, аккредитованный при штабе английских войск во Франции в качестве корреспондента «Таймс», вместе с последними британскими частями отбыл на пароходе из Бреста в Англию.

Во время непродолжительного плавания он познакомился с Хестер Марсдем Смидлей, которая являлась корреспондентом британской газеты «Дейли экспресс» в Бельгии. Они разговорились, и Смидлей поинтересовалась у Кима его оценкой развития политической и военной обстановки в Европе. Сославшись на свой опыт работы в Испании, Филби подчеркнул, что положение Англии стало чрезвычайно опасным. Это шапочное знакомство не заслуживало бы внимания, если бы не сыграло в дальнейшем весьма важную роль в поступлении Кима Филби на работу в английскую разведку.

Как выяснилось позже, Хестер являлась кадровой сотрудницей британской разведки и под прикрытием журналиста выполняла в Бельгии и Люксембурге задания по линии секции «D», занимавшейся организацией диверсий и саботажа, а также пропагандой в целях разложения тыла противника. Прибыв в Лондон, Хестер рекомендовала мисс Марджори Мэкси, руководителю политической линии секции «D» и одновременно занимавшейся подбором кадров, рассмотреть Филби в качестве кандидата на работу в это подразделение СИС.

Во время беседы Филби произвел на Мэкси очень хорошее впечатление. Ким упомянул о своей учебе в Кембриджском университете, и Мэкси навела справки о нем у Гая Бёрджесса, который уже работал в возглавляемой ею секции «D». Отзывы были, разумеется, самыми лестными, и мисс Мэкси предложила Филби работать под ее началом.

Наставником Кима был назначен Бёрджесс, и они должны были совместно организовать школу по подготовке диверсантов, которых предстояло забрасывать в оккупированные Германией страны для совершения актов саботажа и диверсий. Примечательно, что инструктором в этой школе работал Джордж Хилл, принимавший участие в «заговоре послов» против Советской России в августе 1918 года.

Однако работа в качестве преподавателя в школе диверсантов, расположенной неподалеку от города Хатворда, не приближала Филби к главной цели — проникновению в штаб-квартиру СИС. Он начал активно заводить знакомства среди преподавателей школы. Помимо Джорджа Хилла особо дружеские отношения у него сложились с Томми Харрисом, который до войны был крупным бизнесменом.

В декабре 1940 года в британскую столицу, ежедневно подвергавшуюся налетам германской авиации, после полугодового пребывания в Москве возвратился 33-летний разведчик Анатолий Вениаминович Горский, назначенный «легальным» резидентом советской внешней разведки в Англии. Ранее он находился в этой стране в качестве помощника руководителя резидентуры и шифровальщика, действовавшего под прикрытием должности технического сотрудника полпредства СССР в Великобритании.

На этот раз Горский (оперативный псевдоним «Вадим») прибыл в Лондон с паспортом атташе, а вскоре стал вторым секретарем полпредства.

Анатолий Горский родился в 1907 году в деревне Меньшикове Канского округа Енисейской губернии. Среднее образование получил в Канске. В 1928 году был принят на работу в Особый отдел ОГПУ, затем работал в Экономическом управлении органов государственной безопасности. В 1936 году был переведен во внешнюю разведку — ИНО ГУГБ НКВД — и в том же году направлен в Лондон в качестве помощника резидента и шифровальщика «легальной» резидентуры.

Приезду молодого резидента советской внешней разведки в Лондон предшествовали поистине драматические события. Лондонская резидентура НКВД была серьезно ослаблена репрессиями 1937—1938 годов. Летом 1937 года был отозван в Москву и по ложному навету расстрелян руководитель «легальной» резидентуры НКВД в Лондоне Адольф Чапский. В ноябре 1938 года нарком внутренних дел Берия продолжил чистки. По его личному указанию был отозван в Москву и осужден на пять лет исправительно-трудовых лагерей «за связь с троцкистами» резидент НКВД в Лондоне Григорий Графпен, сменивший на этом посту Майского. Не лучше обстояло дело и с сотрудниками нелегальной резидентуры.

Таким образом, с осени 1938 года по март 1940 года в Лондоне оставался только один «легальный» оперативный работник — помощник резидента Анатолий Горский. Оставаясь единственным представителем разведки, он поддерживал связь с четырнадцатью ценными агентами, в том числе с «Кембриджской пятеркой». Напряженную работу с агентурой ему приходилось совмещать с работой переводчика и аналитика, шифровальщика, машинистки и фотографа, а также с рядом обязанностей по прикрытию.

В начале 1940 года по указанию Берии лондонская резидентура НКВД была ликвидирована как не вызывающая политического доверия, Горский был отозван в Москву, а агентурная сеть брошена на произвол судьбы.

Основанием для этого послужили надуманные выводы некоторых работников Центра, что вся агентура была известна бывшим сотрудникам разведки, разоблаченным как «иностранные шпионы», и потому поступавшую от нее информацию следует рассматривать как дезинформационную акцию англичан.

В то же время, учитывая добросовестную работу Горского в резидентуре, его оставили на работе в центральном аппарате разведки в ее английском отделении. К счастью, обвинить его в «дезинформации» Берия не решился ввиду полной абсурдности подобного предположения: секретные данные политического характера, поступавшие из лондонской резидентуры, полностью подтверждались дальнейшим ходом событий в Европе.

Работая в центральном аппарате разведки, Горский сумел убедительно доказать несостоятельность подозрений в отношении находившихся у него на связи агентов.

В мае 1940 года Гитлер нарушил нейтралитет Бельгии, захватил ее и вторгся на территорию Франции. В условиях разгоравшегося мирового пожара советское руководство не могло обходиться без надежной информации упреждающего характера, которую в тех условиях мог дать только Лондон.

В августе 1940 года руководство разведки приняло решение срочно подготовить и направить Горского в Лондон руководителем «легальной» резидентуры, несмотря на недостаток у него оперативного опыта. В октябре того же года он возвратился в британскую столицу, получив согласие Центра на работу с бывшей у него на связи агентурой. В декабре 1940 года Горский восстановил связь с вернувшимся из Франции Филби, а также с Маклином и Блантом, а чуть позже — с Бёрджессом и Кернкроссом. Встречи с этими и другими агентами убедили Горского в том, что это не только надежные люди, но что у многих из них расширились возможности по добыче ценной информации.

Вскоре в помощь Горскому Центр направил двух оперативных работников — Владимира Барковского и Павла Ерзина. Барковский изначально был ориентирован на получение информации по научно-технической проблематике и прежде всего по научным и прикладным работам в области создания ядерного оружия. Его самоотверженная работа неоднократно отмечалась государственными наградами СССР, а в 1996 году ему было присвоено высокое звание Героя России. Ерзин занимался обеспечением безопасности советского полпредства.

Начав оперативную работу практически с нуля, Горский снова поставил перед Центром вопрос о дальнейшем расширении оперативного состава резидентуры. Москва удовлетворила просьбу резидента, и в начале 1941 года в помощь ему были направлены еще четыре оперработника. Сотрудники резидентуры в короткий срок восстановили связь с ранее законсервированной агентурой и приступили к получению важной внешнеполитической информации, значение которой трудно было переоценить. Среди вновь прибывших сотрудников резидентуры был Борис Крешин (оперативный псевдоним «Боб»), который, изучив обстановку и город, принял от Горского часть агентуры. С лета 1942 года он начал работать и с Кимом Филби.

С началом Великой Отечественной войны Центр направил в зарубежные резидентуры, включая лондонскую, ряд директив о перестройке работы на военный лад. В директивах подчеркивалось, что вся разведывательная работа в Англии должна подчиняться главной задаче — оказанию реальной помощи Красной армии в разгроме врага. Центр интересовали в первую очередь разведывательные данные по Германии и оккупированным ею странам. Представляли интерес также сведения о реальных планах британского правительства в отношении нашей страны.

И действительно, в самый тяжелый начальный период войны, когда разведывательная работа в других странах была парализована или велась слабо, руководимая Горским резидентура обеспечивала Кремль всей необходимой военно-политической информацией.

Резидентурой, в частности, было добыто и направлено в Центр около восьми тысяч документальных материалов по политическим, свыше ста — по экономическим и 715 — по военным вопросам. Одновременно из резидентуры поступило 50 документальных материалов о деятельности разведывательных органов Англии и других стран. В условиях острого дефицита достоверной информации эти сведения представляли для Москвы исключительную ценность. Таким образом, в 1941—1942 годах лондонская резидентура являлась основным источником информации советского руководства по Германии и странам антигитлеровской коалиции.

В январе 1944 года Горский возвратился в Москву и был назначен заместителем начальника одного из отделов центрального аппарата разведки. Его работа в лондонской резидентуре получила положительную оценку. За добытую упреждающую информацию о летнем наступлении вермахта в районе Курской дуги он был награжден орденом. В характеристике на Горского того периода, в частности, подчеркивалось: «А. В. Горский политически развит, дисциплинирован, скромен, трудолюбив. К выполнению заданий относится с увлечением. Морально выдержан, честен, предан Родине. Успешно справлялся с обязанностями резидента. Работая в трудных условиях военного времени, добился хороших результатов».

В октябре 1944 года Горский был назначен руководителем вашингтонской резидентуры и выехал в США под прикрытием должности советника посольства СССР. В США он курировал переведенного на дипломатическую работу в Вашингтон члена «Кембриджской пятерки» Дональда Маклина. Горский значительно увеличил информационную отдачу источника. Так, за первое полугодие 1945 года от него только по телеграфу в Центр было передано содержание 191 секретного документа и 26 агентурных сообщений. Из этих материалов 146 были направлены Сталину и другим высшим руководителям страны. Одновременно Горский внес значительный вклад в обеспечение Центра информацией по созданию атомной бомбы.

С 1947 по 1953 год Горский находился на руководящих должностях в центральном аппарате разведки. Неоднократно выезжал в краткосрочные командировки в зарубежные страны для выполнения ответственных разведывательных заданий. В 1953 году был переведен на руководящую работу во 2-е Главное управление МГБ СССР, где трудился до выхода в отставку.

Заслуги полковника Горского в разведке были отмечены орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды, «Знак Почета», многими медалями, а также нагрудным знаком «Заслуженный работник НКВД».

Скончался Анатолий Вениаминович Горский в 1980 году.

В ходе первой встречи с Горским Филби рассказал ему, что осенью 1940 года секцию «D» и школу по подготовке диверсантов ликвидировали в связи с отсутствием практических результатов, а личный состав передали из СИС в ведение Министерства экономической войны. Большинство сотрудников были уволены, в том числе и Гай Бёрджесс, который устроился на работу в Министерство информации. Что касается Филби, то он был оставлен в качестве инструктора в тренировочном центре «СО-2» (отдел саботажа и диверсий). Школа стала именоваться «Станция 17» и размещалась в Гэмпшире.

Об этой встрече Горский подробно доложил в Центр. Москва посоветовала Филби использовать знакомство с Харрисом, работавшим в контрразведке, для проникновения в СИС. К 1941 году обострились противоречия между СИС и британской контрразведывательной службой МИ-5 по вопросу, кто из них главный за границей. МИ-5 претендовала на то, чтобы все контрразведывательные операции спецслужб за пределами Англии были в ее компетенции. В ответ на это руководство СИС решило расширить свой отдел внешней контрразведки и поэтому нуждалось в кадрах.

Томми Харрис, работавший в испанском отделении МИ-5, в июне 1941 года предложил кандидатуру Филби как специалиста по Испании, имеющего опыт работы в этой стране, на должность руководителя испанского сектора в СИС. При этом Харрис упомянул, что отец Кима является другом заместителя директора СИС Валентайна Вивьена, в ведение которого входили контрразведывательные вопросы.

Вивьен, которого коллеги между собой называли Ви-Ви, был высоким элегантным мужчиной с вьющимися волосами, носил монокль. Ранее работал в индийском разведывательном бюро. У Вивьена была скромная биография, его отец был художником-портретистом. Не имея побочных доходов, разведчик жил на одну зарплату.

Понимая, что война поставит перед разведкой новые сложные задачи, Вивьен сосредоточился на привлечении на работу в разведку интеллектуалов. В частности, он настоял на пополнении разведки людьми из научного мира, журналистов и писателей.

В те времена практика, в соответствии с которой «джентльмен рекомендует джентльмена» на работу в разведку, была широко распространенной и являлась главным, если не единственным критерием подбора ее кадров. Узнав о том, что ему рекомендуют на работу сына Гарри Филби, Вивьен пожелал лично с ним побеседовать. Эта беседа произвела на него очень хорошее впечатление, и в дальнейшем он всячески способствовал служебному росту своего протеже.

Перед тем как продолжить разговор о дальнейшем продвижении Филби по карьерной лестнице в английской разведке, остановимся на вопросе получения от него резидентурой исключительно важной и оперативной информации, касающейся перелета в Великобританию заместителя Адольфа Гитлера по делам нацистской партии Рудольфа Гесса.

10 мая 1941 года около одиннадцати часов вечера в небе над Шотландией заместитель Гитлера по делам нацистской партии Рудольф Гесс выключил двигатель своего «Мессершмитта-110» и выбросился из кабины с парашютом. Вскоре под охраной членов отряда местной самообороны он был доставлен на ближайшую ферму. До имения герцога Гамильтона, куда, как выяснилось позже, добирался Гесс, оставалось около 20 миль (Данг Гамильтон являлся одним из приближенных английского короля Георга VI, активным участником влиятельной профашистской группировки в политических кругах Великобритании).

Профессиональный военный летчик Рудольф Гесс сделал головокружительную партийную карьеру. После того как в далеком 1921 году национал-социалисты исключили Гитлера из партии, он сумел переубедить их и добиться восстановления будущего фюрера в партийных рядах. С тех пор Гесс и Гитлер стали неразлучными друзьями.

Гесс пользовался практически неограниченным доверием Гитлера. В кругах нацистской партии Германии чернявого Гесса, склонного к сексуальным извращениям, за глаза называли «Черной Бертой». Под этим же псевдонимом он фигурировал и в оперативных делах советской внешней разведки.

Что же на самом деле произошло майским вечером 1941 года в Шотландии и чем было вызвано это событие? Остановимся на некоторых версиях, которыми пытались его объяснить в то время и которые имеют хождение по сей день.

Официально об исчезновении Гесса руководство национал-социалистической партии сообщило только 12 мая. В официальном коммюнике говорилось, что «Гесс 10 мая в 18 часов осуществил вылет в неизвестном направлении на самолете из Аугсбурга и не вернулся до сего времени. Оставленное Гессом письмо свидетельствует, ввиду его бессвязности, о наличии признаков умственного расстройства, что заставляет опасаться, что Гесс стал жертвой умопомешательства». Одновременно нацистская пропаганда стала активно продвигать идею о том, что Гесс, являясь идеалистом, «стал жертвой навязчивой идеи добиться согласия между Англией и Германией».

В свою очередь, английская пресса сообщила 13 мая о приземлении Гесса в Шотландии и выдвинула предположение, носившее, видимо, также чисто пропагандистский характер, что «Гесс сбежал в результате серьезных разногласий и раскола в руководстве национал-социалистов». Значительное внимание к данному вопросу было уделено и в средствах массовой информации других стран.

Интерес к загадочному перелету Гесса через Северное море обозначился и на самом высоком уровне. Так, президент США Франклин Рузвельт потребовал от британского премьер-министра Уинстона Черчилля дополнительной информации о полете видного нацистского руководителя. Министр иностранных дел Италии Галеаццо Чиано в своем дневнике признавал, что «многое остается неясным в этом таинственном деле».

Кем же был Рудольф Гесс, вызвавший вселенский переполох?

Он родился 26 апреля 1894 года в Александрии. До четырнадцати лет жил в Египте с родителями. Затем уехал в Швейцарию, где окончил реальное училище. Переехав в Мюнхен, Гесс устроился на работу в торговую лавку. В годы Первой мировой войны стал военным летчиком, был трижды ранен. После войны окончил экономический факультет Мюнхенского университета. В университете являлся прилежным учеником профессора Карла Хаусхоффера — «отца» теории «геополитики», непосредственно связанной с идеологией нацизма. Под влиянием профессора Гесс стал убежденным реваншистом, антикоммунистом и антисемитом. В 1920 году вступил в национал-социалистическую партию, в которой в дальнейшем играл заметную роль. А затем последовали события 1921 года и его сближение с Гитлером. Гесс был правой рукой Гитлера во время «пивного путча» в Мюнхене в ноябре 1923 года. После разгрома мятежа и ареста Гитлера Гесс добровольно сдался властям, чтобы быть с ним рядом.

Следует также подчеркнуть, что Гесс в определенной степени был соавтором гитлеровской книги «Майн кампф», ставшей программой нацистского движения, которую они писали вместе, находясь в Ландсбергской крепости. Хотя Гесс и печатал текст на машинке в основном под диктовку фюрера, именно он ввел в книгу идеи «геополитики», почерпнутые им в свое время у профессора Хаусхоффера.

С 1925 года Гесс являлся личным секретарем Гитлера, а с апреля 1933 года — его заместителем по партии и третьим человеком в официальной нацистской иерархии. Он нередко заменял Гитлера на официальных мероприятиях рейха.

Естественно, что перелет такого человека в Великобританию — к противнику — во время войны должен был вызвать и, конечно же, вызвал сенсацию.

Повышенное внимание к новостям из Лондона в этой связи проявляли и в Кремле. Советское руководство прекрасно понимало, что отчаянное положение Англии на Ближнем Востоке, где судьба Британской империи висела на волоске, открывало немцам возможность начать с англичанами переговоры «с позиции силы», результатом которых могла стать сделка за счет СССР.

Внешняя разведка советских органов государственной безопасности получила первое сообщение о перелете заместителя Гитлера в Англию 14 мая. Оно было кратким:

«По данным “Зенхена” (оперативный псевдоним Кима Филби. — В. А.), Гесс, прибыв в Англию, заявил, что он намеревался прежде всего обратиться к Гамильтону, знакомому ему по совместному участию в авиасоревнованиях 1934 года. Киркпатрику, первому опознавшему Гесса чиновнику “Закоулка” (так в то время в секретной оперативной переписке советской разведки именовалось Министерство иностранных дел Великобритании. — В. А.), Гесс заметил, что привез с собой мирные предложения. Сущность мирных предложений нам пока неизвестна».

Для советской разведки сообщение Кима Филби явилось сигналом, предвещавшим опасность возможного сговора Лондона с Берлином. Начальник разведки наложил на шифртелеграмму резолюцию: «Немедленно телеграфируйте в Берлин, Лондон, Стокгольм, Рим, Вашингтон. Постарайтесь выяснить подробности предложений».

На запрос Москвы одной из первых откликнулась лондонская резидентура. В сообщении от 18 мая указывалось:

«По сведениям, полученным “Зенхеном” в личной беседе с его приятелем Томом Дюпри, заместителем начальника отдела “Закоулка”:

1. Гесс до вечера 14 мая какой-либо ценной информации англичанам не дал.

2. Во время бесед офицеров английской военной разведки с Гессом тот утверждал, что прибыл в Англию для заключения компромиссного мира, который должен приостановить увеличивающееся истощение обеих воюющих сторон и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи как стабилизирующей силы.

3. По заявлению Гесса, он продолжает оставаться лояльным Гитлеру.

4. Бивербрук и Иден посетили Гесса, но официальными сообщениями это опровергается.

5. В беседе с Киркпатриком Гесс заявил, что война между двумя северными народами является преступлением. Гесс считает, что в Англии имеется стоящая за мир сильная античерчиллевская партия, которая с его (Гесса) прибытием получит мощный стимул в борьбе за заключение мира.

Том Дюпри на вопрос “Зенхена” — думает ли он, что англо-германский союз против СССР был бы приемлем для Гесса, — ответил, что это именно то, чего хочет добиться Гесс.

“Зенхен” считает, что сейчас время мирных переговоров не наступило, но в процессе дальнейшего развития войны Гесс, возможно, станет центром интриг за заключение компромиссного мира и будет полезным для “мирной партии” в Англии и для Гитлера».

От источника в Госдепартаменте США в Москву поступило следующее сообщение: «Гесс прибыл в Англию с полного согласия Гитлера, чтобы начать переговоры о перемирии. Поскольку для Гитлера было невозможно предложить перемирие открыто без ущерба для немецкой морали, он выбрал Гесса в качестве своего тайного эмиссара».

Источник берлинской резидентуры «Юн» сообщал: «Заведующий американским отделом Министерства пропаганды Айзендорф заявил, что Гесс находится в отличном состоянии, вылетел в Англию с определенными заданиями и предложениями от германского правительства».

Другой источник («Франкфурт») докладывал из Берлина: «Акция Гесса является не бегством, а предпринятой с ведома Гитлера миссией с предложением мира Англии».

В информации, полученной берлинской резидентурой от надежного источника «Экстерна», подчеркивалось: «Гесс послан Гитлером для переговоров о мире, и в случае согласия Англии Германия сразу выступит против СССР».

Таким образом, в Центре складывалась реальная картина: за «бегством» Гесса скрывается реализация тайного замысла нацистского руководства заключить мир с Англией накануне нападения на Советский Союз и тем самым избежать войны на два фронта.

Напомним, что, несмотря на то что Гитлер отмежевался от Гесса и назвал его «сумасшедшим», английский министр иностранных дел Энтони Иден и лорд Бивербрук, видный английский политический деятель, член Тайного совета Великобритании, посетили нацистского эмиссара и постарались выяснить его намерения. Хотя консервативный кабинет Черчилля не откликнулся на предложения Гитлера поделить территорию СССР между обеими странами, Сталин не исключал в будущем сговора между ними на антисоветской основе. Он обратил внимание на то, что англичане формально отвергли предложения Берлина, однако не поставили в известность Москву об их сути.

Следует также подчеркнуть, что вскоре любая информация о Гессе полностью исчезла со страниц английских газет, а сам он, интернированный британскими властями как военнопленный, охранялся лучше высших должностных лиц королевства.

Сегодня, когда мы знаем из рассекреченных материалов Третьего рейха и итогов Нюрнбергского процесса над главными нацистскими преступниками, что Гитлер действительно хотел договориться с Англией о совместном военном походе против СССР, становится ясно, что Сталин не мог доверять Англии, чья предвоенная политика отличалась двуличием и лицемерием. Не доверял он и Черчиллю, ибо в кабинете британского премьера было немало «мюнхенцев», которые ненавидели СССР больше, чем Германию.

Об этом, в частности, свидетельствует и ставшая известной советской разведке директива британского руководства английской разведке МИ-6 от 23 мая 1941 года приступить к осуществлению кампании дезинформации советского правительства с использованием «дела Гесса». Так, в указании английскому послу в СССР Стаффорду Крипсу ставилась задача сообщать по негласным каналам, что «полет Гесса является показателем растущих разногласий из-за проводимой Гитлером политики сотрудничества с Советским Союзом... и что он будет вынужден отказаться от этого курса и нарушить любые обещания Советскому Союзу, которые он, может быть, уже дал».

Таким образом, информация от проверенных источников, поступавшая в Москву из Лондона и столиц других государств, не могла не усилить подозрительность советского руководства как в отношении Германии, так и в отношении Англии.

Одновременно необходимо подчеркнуть, что еще одной важной версией рассматриваемых нами событий является версия о том, что перелет «Черной Берты» в Шотландию — результат довольно хитроумной операции английских спецслужб по заманиванию заместителя фюрера в расставленную ловушку. А базировалась эта операция на имевшей место переписке Гесса с герцогом Дангом Гамильтоном.

Следует отметить, что в нацистских кругах Рудольф Гесс слыл англофилом. С расовой точки зрения он считал англичан «северными братьями германцев» по крови. Бывший начальник политической разведки нацистов Вальтер Шелленберг утверждал в своих мемуарах, что в окружении Гесса долгие годы находился даже сотрудник английских спецслужб.

В довоенные годы Гесс как один из нацистских руководителей встречался со многими видными политическими фигурами Англии: газетным королем лордом Ротемиром, герцогом Виндзорским, флигель-адъютантом английского короля капитаном Роем Фейерсом, герцогом Гамильтоном. С последним Гесс поддерживал негласные контакты и после начала Второй мировой войны.

Между тем лондонская резидентура продолжала выяснять тайну Гесса даже в условиях Великой Отечественной войны. 21 октября 1942 года из резидентуры в Центр поступила важная информация относительно перелета Гесса в Англию. В ней, в частности, говорилось:

«Распространенное мнение о том, что Гесс прилетел в Англию неожиданно, является неверным. Переписка по этому вопросу между ним и Гамильтоном началась задолго до его полета. Однако сам Гамильтон в этом деле не участвовал, так как адресованные ему Гессом письма попадали в Интеллидженс сервис. Ответы на них также составлялись Интеллидженс сервис, но от имени Гамильтона. Таким образом, англичанам удалось обмануть и заманить Гесса в Англию.

Источник сообщил, что он лично видел переписку между Гессом и Гамильтоном. Немцы довольно ясно писали о своих военных планах против СССР, убеждая англичан в необходимости прекращения войны между Германией и Англией. У англичан имеются письменные доказательства виновности Гесса и других нацистских главарей в подготовке нападения на СССР».

На основании данной информации было подготовлено разведывательное сообщение Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, направленное руководству страны.

Какая из изложенных выше версий последнего полета «Черной Берты» является верной, до сих пор остается тайной. Как и содержание переговоров Гесса с британскими представителями.

Видимо, не случайно английские власти надолго засекретили архивные материалы, связанные с перелетом Гесса. Спустя более семидесяти лет после полета «Черной Берты» они предпочитают держать такие сведения в глубочайшей тайне. И не исключено, что и в самой английской разведке, готовившей письма Гессу от имени герцога Гамильтона, были люди, которые вели весьма опасную игру ради того, чтобы оставить Советский Союз один на один в предстоящей борьбе с Гитлером.

В заключение несколько слов о судьбе «Черной Берты».

На Нюрнбергском процессе 1945—1946 годов Рудольф Гесс был приговорен к пожизненному заключению, которое с 1946 года отбывал в берлинской тюрьме Шпандау. С 1966 года он оставался в огромной тюрьме один под охраной регулярно сменявшегося караула из военнослужащих четырех держав-победительниц.

В 1987 году, за два года до падения Берлинской стены, 93-летний Гесс был обнаружен повесившимся в своей камере.

Цель достигнута

В июле 1941 года Киму Филби было предложено перейти на работу в штаб-квартиру СИС в качестве руководителя испано-португальской секции. При этом большую роль сыграло то обстоятельство, что он хорошо знал обстановку во франкистской Испании, которая в то время занимала важное положение в войне разведок многих стран. Ведь несмотря на официальный нейтралитет Испании руководство страны во всем поддерживало Гитлера.

Филби успешно прошел проверку по учетам МИ-5 и СИС. Видимо, намерение Вивьена принять на работу сына своего друга сыграло свою роль, поэтому контрразведка не очень интересовалась его левым прошлым.

По словам сотрудников СИС, которые в то время работали с Филби, «к своим обязанностям он относился исключительно добросовестно и очень быстро овладевал профессиональными навыками».

Филби активно включился в работу по борьбе с нацистской агентурой на Пиренеях и получил доступ к важной для советской разведки информации, в том числе к дешифрованным англичанами телеграммам германского абвера (план «Ультра»).

Сразу после окончания Первой мировой войны германский инженер Артур Шербиус изобрел и запатентовал под названием «Энигма» («Тайна») аппарат для шифрования и дешифровки секретных сообщений. В 1926 году немцы приступили к оснащению им своего военно-морского флота, а через два года — сухопутной армии. Во время Второй мировой войны этот аппарат широко использовался германскими полевыми армейскими и штабными подразделениями для передачи шифрованных сообщений. Эти машины также устанавливались на подводных лодках и боевых кораблях ВМФ Германии. К 1935 году в этой стране было произведено более двадцати тысяч шифровальных машин типа «Энигма».

В 1928 году два таких аппарата приобрело английское адмиралтейство. Было установлено, что вскрыть ключи «Энигмы» математическими методами невозможно, если эти шифраторы использовались без ошибок. И действительно, большинство шифровок «Энигмы» так никогда и не было прочитано сотрудниками дешифровальной службы, даже в наши дни. Аншлюс Австрии и возраставшая угроза германской агрессии против ее соседей побудили Англию, Францию и Польшу объединить усилия в области радиошпионажа. Но к тому времени немцы усовершенствовали «Энигму». Полякам все же удалось создать электромеханическое устройство под названием «Бомба» для автоматического поиска ключей к «Энигме».

После капитуляции Польши польские криптоаналитики переехали в Англию и передали английским специалистам тайну «Бомбы». С ее помощью англичанам в начале 1940 года удалось вскрыть ключ люфтваффе. Центром работ по вскрытию «Энигмы» в Англии стала Школа правительственной связи (ШПС) в Блетчли-парке, старинном поместье, расположенном в 100 километрах от Лондона. В ней в годы войны работали 10 тысяч английских специалистов, бившихся над разгадкой «Энигмы». Эти работы получили название «План Ультра».

В июле 1940 года началась битва за Англию. Геринг обещал Гитлеру, что летчики люфтваффе поставят Англию на колени в течение месяца. Однако он недооценивал мощь британской авиации и преувеличивал надежность «Энигмы». Английские специалисты из Блетчли-парка расшифровывали оперативные задания люфтваффе и немедленно передавали их командующему английскими ВВС Хью Даулингу. Эти дешифровки получили кодовое наименование «Ультра». Сводки сообщений докладывались премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю, который не всегда знакомил с ними даже членов своего кабинета.

Благодаря расшифровке секретных планов люфтваффе, передаваемых с помощью «Энигмы», британская авиация успешно отражала налеты германского воздушного флота. 13 августа 1940 года Геринг задумал осуществить против Англии массированную атаку с воздуха, чтобы наконец разгромить английскую авиацию и поставить Англию на колени. Операция получила название «День орла». Используя «Энигму», Геринг заблаговременно отдал приказ произвести глубоко эшелонированные атаки на цели, располагавшиеся на большой территории. Его план заключался в том, чтобы втянуть в воздушное сражение как можно больше британских самолетов и уничтожить их. Шифровка была перехвачена и дешифрована англичанами, а ее содержание своевременно доведено до командования ВВС. Когда операция «День орла» началась, англичане были готовы отразить воздушные налеты люфтваффе. Каждый эшелон самолетов противника встречала небольшая группа британских истребителей, чтобы дезорганизовать порядки атакующих с наименьшими для себя потерями. В этом воздушном сражении английская авиация одержала победу, однако воздушная битва за Англию была отнюдь не закончена.

15 сентября 1940 года Геринг приказал нанести по Англии новый, решающий удар. И снова благодаря плану «Ультра» он был лишен фактора внезапности. Брошенные в бой резервы принесли англичанам победу. Их потери составили 900 самолетов против двух тысяч со стороны немцев. В начале ноября 1940 года английское командование узнало, что в ночь на 15 ноября германские самолеты должны совершить налет на город Ковентри, чтобы стереть его с лица земли. Черчилль решил в интересах сохранения тайны вокруг «Ультры» не предупреждать городские власти о предстоящем налете. В назначенный день от Ковентри не осталось камня на камне, а тайна «Ультры» была оплачена десятками тысяч жизней простых англичан.

В связи с вступлением СССР в войну против Германии советское правительство дало согласие на создание станции перехвата с английским персоналом в Мурманске. Это позволяло Школе правительственной связи Великобритании улучшить качество перехвата. Однако в 1943 году по требованию советского правительства станция была закрыта, так как англичане стали перехватывать и советские линии связи.

Сверхсекретная информация, получаемая англичанами с помощью плана «Ультра», становилась известной и в Москве. Происходило это двумя путями. Во-первых, через советских агентов в Англии, имевших к ней доступ. Поскольку расшифрованные сообщения частично поступали в британскую разведку, Ким Филби сообщал их содержание своему советскому связнику. Кроме того, другой член «Кембриджской пятерки», Джон Кернкросс, с марта 1942 года стал работать в ШПС и передавал советской разведке материалы, получаемые по плану «Ультра». Во-вторых, 24 июля 1941 года Черчилль распорядился передавать в Москву данные, получаемые с помощью радиоперехвата, в незашифрованном виде через английскую военную миссию при условии, что любой риск компрометации ее источника будет полностью исключен.

С лета 1942 года поток передаваемой в Москву оперативной разведывательной информации, получаемый в результате вскрытия «Энигмы», значительно сократился.

Исключение составляли лишь сообщения особой важности. В этой связи работа Джона Кернкросса на советскую разведку в интересах общей победы получила особенно важное значение, о чем мы расскажем ниже.

12 января 1978 года министр иностранных дел Англии сделал заявление, касавшееся плана «Ультра». Отныне люди, трудившиеся над вскрытием немецкого шифратора «Энигма», могли открыто говорить, что во время войны они участвовали в этой операции. После войны найденные шифровальные машины «Энигма» англичане сбывали другим странам. В результате даже в конце 70-х годов прошлого столетия сотни этих шифраторов все еще использовались по всему миру. Заявление МИДа Англии о том, что Лондон читал шифрованную переписку «Энигмы», не могли вызвать энтузиазма у тех стран, которые приобрели эти машины у Англии, причем за весьма высокую цену. Получалось, что после войны англичане читали и их совершенно секретную переписку.

Но вернемся к Киму Филби, который в годы войны работал в британской разведке СИС на пиренейском направлении. Именно тогда ему удалось добыть первую информацию об установлении контактов между английской разведкой и руководителем абвера адмиралом Канарисом и привлечь к этому внимание Центра. Кстати, после «заговора генералов» против Гитлера в июле 1944 года адмирал был по его приказу повешен как английский шпион.

Как уже отмечалось, после перехода Филби в центральный аппарат СИС информационная отдача от него резко увеличилась. Советская разведка стала регулярно получать сведения о деятельности СИС, ее структуре, личном составе, включая резидентуры МИ-6 за рубежом. С 1942 года работу с агентом продолжал заместитель резидента Борис Крешин, который в 1943 году стал резидентом советской разведки в Англии. Для получения интересовавших Лубянку сведений Филби использовал не только свое служебное положение, но и личные контакты с сотрудниками МИ-5, британского Форин Оффис, представителями американской разведки УСС (Управление стратегических служб). Так, в конце ноября 1941 года ему удалось ознакомиться с содержанием дешифрованной телеграммы германского посла в Токио, согласно которой Япония воздержится от нападения на СССР и атакует Сингапур. В 1944 году от Филби поступила информация о сепаратных переговорах американцев и англичан с немцами. В том же году он сообщил, что, по словам одного из старших офицеров американской разведки, США совместно с Англией работают над созданием урановой бомбы.

31 августа 1943 года Ким Филби был назначен членом секретариата при начальнике контрразведывательного отдела СИС. В его обязанности входило курирование отделений, руководящих работой британской разведки на Пиренеях, в испанских колониях, Германии, Польше и Чехословакии. Одновременно он поддерживал связь с польской контрразведкой в Лондоне, а также с контрразведывательным отделом СИС в британском МИДе и обеспечивал в контрразведывательном плане все военные операции союзников, проводимые генералом Эйзенхауэром.

А теперь коснемся некоторых бытовых моментов жизни и деятельности Филби в этот период.

Как мы уже знаем, с сентября 1940 года он состоял в гражданском браке с Айлин Фере. Первое время Ким и Айлин жили у матери Кима Доры. Но с появлением первых детей (в 1941 году родилась дочь Джозефина, в 1943-м — сын Джон) семья сняла часть дома в окрестностях Сент-Олбанса. Однако после рождения в 1944 году третьего ребенка, сына Тома, помещение вновь стало слишком тесным. Ким и Айлин купили небольшой домик на Карлайл-сквер, наняли привратника и открыли у себя дома частные ясли. За детьми присматривала сама Айлин, а также одна из ее близких подруг — профессиональный педагог.

«Айлин, — отмечал позже Филлип Найтли, — на удивление спокойно и без подозрений воспринимала долгие отлучки Кима из дома, которые он обычно объяснял занятостью по работе. Она не знала даже, чем занимается ее муж. Ей было известно, что Филби имеет какое-то отношение к иностранным и военным делам. Своим долгом замужней женщины она считала обеспечение спокойной домашней атмосферы и воспитание детей. Правда, ей пришлось согласиться с требованием мужа освободить детей от какого-либо религиозного воспитания».

Иногда Айлин настаивала на официальном оформлении их отношений, но результатов это не давало. Филби обычно говорил, что у него нет времени разыскивать свою бывшую жену Литци, чтобы убедить ее дать ему развод. Но он пообещал Айлин после окончания войны узаконить их отношения...

Приятели Филби по местному ресторанчику «Меркхэм Армз» также не представляли, чем он занимается. Если бы они вдруг решили подумать об этом, то, возможно, посчитали бы Филби школьным учителем, служащим какого-нибудь захудалого правительственного учреждения или кем-то в этом роде. Обычно он носил вельветовые брюки, старый твидовый пиджак с кожаными налокотниками и клетчатую фланелевую рубашку. По городу он ездил в старой помятой машине.

Своих коллег Филби старался держать на расстоянии. После его побега в Советский Союз некоторые из них, оглянувшись в прошлое, поняли, что совсем не знали его.

В то же время у Филби было поразительное политическое чутье. Он считал, что большинство неспециалистов разведки после окончания войны возвратятся к мирной жизни. Для того чтобы Филби предложили остаться на работе в разведке, ему необходимо было не только иметь хорошую репутацию, заработанную упорным и результативным трудом, но и проявить высокие качества специалиста.

В сентябре 1944 года было принято решение о назначении Кима Филби начальником самостоятельного 9-го отдела, занимавшегося работой против коммунистических стран и организаций.

Возглавив отдел, Филби стал отвечать за «сбор и анализ информации о шпионских и подрывных действиях Советского Союза и других стран с коммунистическими режимами во всех регионах мира, не входящих в состав Британской империи».

Филби стал непосредственно подчиняться Валентайну Вивьену. Определенный период он замещал начальника контрразведывательного отдела СИС Феликса Каугилла и получил доступ к его сейфу. К концу войны он стал не просто кадровым сотрудником британской разведки, а руководителем одного из важнейших подразделений СИС.

Здесь необходимо подчеркнуть, что, заняв определенный руководящий пост, Филби стал привлекаться к дежурствам (один-два раза в месяц) по штаб-квартире СИС в Бродвей-билдингс. В обязанности ночного дежурного входило получение из всех резидентур сообщений и принятие по ним решений. Таким образом, примерно в течение двенадцати часов дежурный являлся главным действующим лицом в разведке.

Кроме того, ряд других правительственных ведомств, включая военное министерство, передавали свои совершенно секретные сообщения через систему связи СИС, полагая, что она более безопасна. В связи с этим ночной дежурный имел доступ к большому объему важной секретной информации. В частности, во время таких дежурств Филби читал сообщения, поступавшие по линии британской военной миссии в Москве. Естественно, своему оператору Филби передавал всю информацию, которую ему удавалось узнать во время дежурств.

В целом за годы Великой Отечественной войны Ким Филби передал советской разведке большое количество важной информации о вооруженных силах Германии, а также об отношении к СССР союзников по антигитлеровской коалиции. В частности, с помощью данных, полученных разведкой, в том числе и от Филби, Москва была в курсе попыток немцев вести сепаратные переговоры о мире с США и Англией (1942 год — Анкара, 1943 год — Стокгольм и Ватикан, 1944—1945 годы — Берн, Швейцария).

От Филби поступала подробная информация о британских разведчиках, забрасываемых в СССР. По его наводкам перехватывались диверсионные группы на грузино-турецкой границе, полученная от него информация помогла предотвратить высадку американского десанта в Албании. Ким оказывал реальную помощь и советским разведчикам, которые оказывались на грани разоблачения в Англии.

Даже не искушенному в делах разведки человеку не составит большого труда понять, какую ценность представляла для органов государственной безопасности и правительства СССР поступавшая от Филби в годы Великой Отечественной войны информация, благодаря которой удавалось срывать многие замыслы спецслужб США и Великобритании, обезвреживать забрасываемых на нашу территорию агентов и диверсантов. Очень точно сказал об этом друг Филби, бывший сотрудник СИС, впоследствии известный писатель Грэм Грин: «Когда Филби достиг вершины своей карьеры, любая инициатива разведок Запада была заранее обречена». Филби внес немалый вклад в победу над гитлеровской Германией.

А в официальных материалах внешней разведки нашей страны по данному поводу указывалось: «От Филби в Москву на постоянной основе шла важнейшая информация. Дешифрованные англичанами детали операций немецкого абвера, планы западных союзников в отношении открытия Второго фронта, а после окончания войны — по созданию антисоветского альянса и многое другое».

Однако Филби, когда его спрашивали, что было самым главным, всегда отвечал одним словом: «Прохоровка». Он имел в виду переданную в СССР военно-стратегическую и техническую информацию о подготовке немцев к танковой битве на Курской дуге, от исхода которой во многом зависел, собственно, и исход самой войны.

Ким не только сообщил, что немцы будут делать ставку на свои тяжелые танки, но точно указал на деревню Прохоровку как место основного удара. Этим сведениям поверили, провели необходимую подготовку и... результат известен.

Зимой 1945/46 года Филби посетил Францию, Грецию, Германию, Швецию и Италию, где информировал резидентов о планах работы 9-го отдела СИС и задачах в этой связи резидентур британской разведки. Подробные отчеты об этой работе своевременно поступали в Москву.

В августе 1945 года Филби оказался на грани провала.

Полковник НКГБ Константин Волков, работавший под прикрытием должности вице-консула советского посольства в Стамбуле, принял решение уйти на Запад. Он вошел в контакт с работавшими там под дипломатическим прикрытием английскими разведчиками и обратился к ним с просьбой предоставить ему и его жене политическое убежище в Англии.

В поддержку своей просьбы Волков пообещал позже сообщить информацию о деятельности одного из подразделений НКВД, в котором он якобы раньше служил. Волков также заявил, что располагает сведениями о советских разведчиках, действующих за границей, и, в частности, знает имена трех из них, которые находятся в Англии: двое работают в Министерстве иностранных дел, а третий является сотрудником контрразведывательной службы СИС в Лондоне.

Волков настойчиво потребовал, чтобы сообщение о его просьбе было направлено в Лондон дипломатической почтой, а не передавалось телеграфом, так как русские, по его словам, раскрыли ряд английских шифров. Одновременно он предупредил о нежелательности и в дальнейшем телеграфной переписки по этому делу.

Английское посольство учло предостережение Волкова и направило материалы о его предложении в Лондон «малой скоростью», то есть почтой. Прошло более недели после обращения Волкова, прежде чем документы английского посольства оказались в Лондоне и легли на стол «компетентного лица» в СИС, которым оказался Ким Филби. Тот сразу же понял всю опасность ситуации: скорее всего, Волков имел в виду самого Филби и его коллег по «пятерке» — Бёрджесса и Маклина.

«Я отверг мысль о том, чтобы представить обращение Волкова как провокацию и посоветовать действовать осторожно, — вспоминал позже Филби. — Это могло скомпрометировать меня в дальнейшем. Единственный выход был в решительных действиях. Я заявил шефу, что дело может оказаться чрезвычайно важным и мне потребуется некоторое время, чтобы провести необходимую проверку и дать соответствующие рекомендации к действию. Шеф согласился, приказав мне на следующее утро изложить свое мнение, а пока хранить документ у себя».

20 сентября 1945 года Филби информировал сотрудника лондонской резидентуры НКГБ, что сотрудник стамбульской резидентуры НКГБ Волков намеревается передать англичанам за крупное вознаграждение и предоставление политического убежища документальную информацию о том, что советская разведка имеет двух агентов в Министерстве иностранных дел Великобритании, а третий агент является начальником контрразведывательной службы в Лондоне. В тот же вечер в Москву ушло срочное сообщение особой важности, а оттуда не менее срочное — в стамбульскую резидентуру.

Учитывая, что Волков потребовал вести переписку по его делу только дипломатической почтой, а на это требовалось дополнительное время, руководство СИС приняло решение направить в Стамбул на встречу с ним своего представителя. Таким представителем в конечном итоге стал Филби. Однако на различные согласования потребовалось дополнительное время, и только через три дня после поступления в Центр документа из Турции Филби занял место в самолете, вылетавшем в Стамбул через Каир.

Когда Филби прибыл в Стамбул, чтобы по поручению своего лондонского начальства разобраться с делом на месте, Волкова там уже не оказалось. Советская разведка сработала оперативно и четко.

В своей книге «Моя тайная война» Ким Филби писал об этом: «На обратном пути я набросал доклад шефу, в котором описал подробности провала моей миссии. В нем, разумеется, содержалась моя версия исчезновения Волкова. По этой версии провал произошел по вине самого Волкова, поскольку он сам настоял на том, чтобы переписка велась только почтой... Русские имели возможность разоблачить его. Его кабинет и квартира наверняка находились на прослушивании. Возможно, заметили, что он и его жена очень нервничают. Наверняка он выдал себя своим поведением или же много пил и болтал лишнее».

Ким Филби и его товарищи по «Кембриджской пятерке» после этого случая успешно работали еще много лет.

К новому, 1946 году Филби был награжден орденом Британской империи — третьим по важности в иерархии британских наград. Филлип Найтли в этой связи подчеркивал: «Это открывало перед ним перспективы дальнейшего продвижения по службе — высшие служебные эшелоны СИС теперь были открыты перед ним».

Однако значительно позже Ким Филби, отвечая на вопрос Найтли, как он расценивает возможность своего назначения на пост начальника разведки, признался: «Честно, я не думаю, чтобы когда-либо стал шефом разведки. После ухода Мензиса в отставку я бы значительно пододвинулся в очереди на пост начальника СИС. Но не думаю, что я бы получил его, главным образом потому, что я не являюсь хорошим “бюрократом”. Но у меня были хорошие шансы стать первым заместителем или просто заместителем директора СИС».

В начале 1946 года Филби решил серьезно взяться за упорядочение своей личной жизни, чтобы соответствовать образу ответственного профессионального сотрудника британских спецслужб.

Главная проблема заключалась в том, что официально он был все еще женат на Литци (то есть был двоеженцем). И хотя Айлин взяла себе фамилию Филби, считалось, что их трое детей были рождены вне брака. А для профессионального сотрудника разведки, строящего планы карьерного роста, это могло явиться серьезным препятствием.

По просьбе Филби Алиса (Литци) Колман-Фридман-Филби-Хонигранн подала на развод по причине нарушения Филби супружеской верности. Развод был официально оформлен 17 сентября 1946 года. А через неделю Филби и Айлин сыграли свадьбу. Ему было 34 года, ей — 35 лет. Невеста была на седьмом месяце беременности, и вскоре в семье родился четвертый ребенок — дочь Миранда.

Работа в Турции и США

В начале лета 1947 года Филби был направлен в Стамбул в качестве резидента английской секретной службы. Его официальным прикрытием стала должность первого секретаря британского посольства.

Турция в то время была одним из важнейших участков работы для западных разведок. Разведывательные службы западных стран сконцентрировали здесь, в непосредственной близости от границ с Советским Союзом, Болгарией и другими социалистическими странами, лучшие силы. Стамбул стал для разведок центром холодной войны. «Он, — подчеркивал Филби в своих мемуарах, — был главной южной базой, откуда велась разведывательная работа против Советского Союза и социалистических стран, расположенных на Балканах и в Восточной Европе».

Через Кима Филби проходил огромный поток ценнейшей информации о работе англо-американских служб с территории этой страны против Советского Союза. Все, что представляло интерес для советской разведки, немедленно переправлялось в Москву.

Сначала Филби выехал в Турцию без семьи, так как решил найти хорошую квартиру. Он снял прекрасную виллу в Бейлербее на азиатском берегу Босфора. Дом был просторным, фруктовый сад спускался к самой воде.

Вскоре к Филби приехали Айлин и четверо детей. Детям жизнь в Турции очень нравилась. Однако уже через пару лет у Айлин стали отмечаться приступы депрессии. В ходе поездки на автомашине по пустынной дороге на нее было совершено нападение с избиением. Затем она подхватила инфекцию, лечилась в одной из швейцарских клиник. После выздоровления она отказалась возвращаться на виллу в Бейлербей. Семья переехала в Стамбул. Через некоторое время, когда Филби находился в командировке в Лондоне, Айлин умудрилась устроить пожар в квартире и сильно обгорела. Затем снова подхватила инфекцию и вновь оказалась в швейцарской клинике. Поправлялась она медленно и когда достаточно окрепла, то на короткое время заглянула в Стамбул, а затем вместе с детьми возвратилась в Лондон.

С этого момента начался период постоянного раздельного проживания супругов, который в конечном итоге привел к разводу. К сожалению, у Айлин возобновились приступы депрессии. В 1957 году она скончалась от туберкулеза легких в возрасте 47 лет.

В августе 1949 года Филби получил из Лондона телеграмму, в которой ему предлагалось место представителя СИС в США, иными словами — место офицера связи при ЦРУ и ФБР. Он сразу же принял это предложение. В своей книге «Моя тайная война» Филби писал: «В этом предложении просматривались далекоидущие намерения руководства разведки. Сотрудничество между ЦРУ и СИС на уровне центров (но не резидентур) стало настолько тесным, что любой сотрудник, стоявший в списке кандидатов на руководящую должность в СИС, должен был хорошо знать работу американских спецслужб».

Таким образом, с 1949 по 1951 год Филби возглавлял в Вашингтоне британскую миссию связи с американской разведкой ЦРУ и с ФБР. Он установил устойчивые контакты с заместителем директора ЦРУ Алленом Даллесом, с бывшим директором ЦРУ Ричардом Хелмсом и с руководителем ФБР Джоном Эдгаром Гувером. Поддерживал тесные связи с руководителем директората внешней контрразведки ЦРУ Энглтоном, которому оказывал помощь в создании его подразделения. В Вашингтоне Филби координировал деятельность британских и американских спецслужб в борьбе с «коммунистической угрозой».

В мае 1951 года Ким Филби вновь оказался в серьезной ситуации, грозящей большими неприятностями.

Дело в том, что к этому времени американские спецслужбы, а также английские разведка и контрразведка завершили совместную работу по поиску источника утечки в 1944—1945 годах секретной информации по внешнеполитическим вопросам и атомной проблеме из английского посольства в Вашингтоне. Спецслужбы Англии пришли к выводу, что одним из причастных к этому делу лиц мог быть Дональд Маклин, являвшийся в 1944—1947 годах первым секретарем, а затем начальником канцелярии посольства Англии в США. Возвратившись в Лондон, он был направлен в командировку в Каир, а затем назначен в 1950 году руководителем американского отдела МИДа Великобритании. 28 мая 1951 года английские спецслужбы планировали провести в Лондоне операцию по задержанию и допросу Маклина, подозреваемого в работе на советскую разведку.

Однако Дональд Маклин накануне бесследно исчез. Причем исчез не один, а вместе с Гаем Бёрджессом, только что вернувшимся в Лондон из Вашингтона, где он работал первым секретарем английского посольства.

Руководство английских спецслужб было просто шокировано таким развитием событий.

Единственным человеком, который более или менее уверенно чувствовал себя в создавшейся ситуации, был находившийся в Вашингтоне представитель английской разведки при ЦРУ Ким Филби. Ведь это именно он предпринял энергичные меры, чтобы предупредить Маклина об угрозе ареста. К его спасению он с согласия Центра подключил другого своего единомышленника и друга — Гая Бёрджесса.

А развивались события следующим образом. Уже зная о подозрениях в отношении Маклина и проведя необходимые мероприятия по его спасению, Филби направил в Лондон дипломатической почтой свою аналитическую записку, касающуюся возможных источников утечки в 1944—1945 годах секретной информации из английского посольства в Вашингтоне. В документе Филби настоятельно рекомендовал обратить внимание не на технический персонал, а на некоторых бывших сотрудников посольства и именно среди них искать источник утечки информации. Последующая работа МИ-5 по предложенному Филби варианту позволила контрразведке заново переоценить имевшуюся информацию и прийти к выводу, что советским разведчиком мог быть Дональд Маклин. А его исчезновение подтвердило правоту Филби. Как отметил директор английской разведки генерал Мензис, выступивший на одном из совещаний против поспешного отзыва Филби из Вашингтона в Лондон, «если бы не поступившее именно от Филби обстоятельное сообщение по делу об утечке информации, контрразведчики продолжали бы и дальше бродить в тумане и проверять технический персонал».

Докладная записка Филби явилась результатом трезвой оценки острейшей ситуации, сложившейся вокруг Маклина. Было ясно, что его провал неизбежен. Но когда записка Филби «малой скоростью» дошла до Лондона, Дональд уже был в Москве. А в случае возникновения подозрений о причастности к делу Маклина самого Филби он, таким образом, обеспечивал себе отходные позиции, чтобы выиграть время для решения остальных задач, стоявших перед советской разведкой.

Наиболее сложным оказался вопрос о том, как предупредить Маклина о нависшей над ним угрозе. Но и здесь Филби нашел выход. Зная о крайне неприязненных отношениях английского посла с Бёрджессом, он посоветовал Гаю проехать по центральным улицам Вашингтона на большой скорости якобы в сильном алкогольном опьянении. Нота вашингтонской полиции сыграла свою роль: буквально на другой день британский посол отправил «нарушителя» в Лондон.

Предлагая Центру вариант спасения Маклина с помощью Бёрджесса, Филби исходил из того, что по его сведениям у Дональда во время последней командировки в Каир имели место серьезные психологические срывы. Сказались годы нервной напряженной работы. А короткий отдых и назначение на должность начальника американского отдела в МИДе Великобритании не помогли Маклину восстановить былую уверенность в себе и душевное равновесие. В этой связи Филби с Бёрджессом, а также лондонская резидентура и Центр пришли к общему выводу, что Маклину нужен сопровождающий, который обеспечил бы его конспиративный выезд из Англии. Кстати, к тому времени Маклин уже находился под оперативно-техническим контролем контрразведки и вряд ли сумел бы самостоятельно решить все вопросы выезда из страны. Сопровождать Маклина было поручено Бёрджессу. Но он должен был обязательно вернуться.

Одного только не учел Филби: Бёрджесс и сам был на грани нервного срыва. Да, он умело разыграл скандал с вызывающим нарушением правил дорожного движения, чтобы дать повод для своего досрочного откомандирования из Вашингтона. Но его побег вместе с Маклином поставил под угрозу работу самого Филби. Ведь теперь, тщательно изучая биографию Кима, контрразведка каждый раз будет сталкиваться с фамилией Бёрджесса: совместная учеба в Кембридже, когда у них обоих были прокоммунистические взгляды; причастность Бёрджесса к поступлению Кима на работу в английскую разведку; поездка Бёрджесса в 1948 году в гости к Киму в Стамбул, где он в то время был резидентом СИС, и, наконец, проживание Бёрджесса в Вашингтоне на квартире у Филби.

В создавшейся обстановке Центр разработал для Филби личный план нелегального выезда из США в случае неблагоприятного развития событий. Однако, поблагодарив Центр за заботу, Филби однозначно решил для себя, что будет бороться до конца.

Тем временем, продолжая работать в Вашингтоне, Филби получил из Лондона телеграмму, в которой его попросили прокомментировать факт бегства Бёрджесса вместе с Маклином и объяснить мотивы такого поступка.

Дело Маклина — Бёрджесса

Характер запроса убедил Филби в том, что в Лондоне не только основательно расследуют дело Маклина — Бёрджесса, но и вплотную занялись проверкой его возможной причастности к организации их побега. В «Очерках истории российской внешней разведки», касающихся дальнейших событий, связанных с развитием обстановки вокруг Филби, отмечается: «Вскоре заместитель начальника английской разведки Джек Истон, отвечавший за сотрудничество с американскими спецслужбами, направил с оказией Филби в Вашингтон личное письмо, написанное от руки, в котором сообщил, что вскоре он получит вызов в Лондон, и рекомендовал не затягивать с отъездом.

Внимательно перечитав это письмо, Ким Филби пришел к выводу, что МИ-5 и СИС, не располагая конкретными уликами против него, пытаются побудить его к активным действиям и тем самым выдать себя. Так же в свое время они поступили в отношении Маклина, когда лишили его доступа к секретной информации и установили наружное наблюдение.

Связав эти факты, Филби решил, что в Лондоне подозревают его не просто в причастности к побегу Маклина и Бёрджесса, но и в принадлежности к советской разведке».

Через некоторое время Филби получил телеграмму за подписью директора разведки о необходимости прибыть в Лондон.

Когда Филби вернулся в британскую столицу, у него началась серия бесед с Джеком Истоном, директором МИ-5 Диком Уайтом и генералом Мензисом. Киму пришлось подробно, по нескольку раз, рассказывать о себе: об учебе в Кембридже, участии в марксистском кружке, о поездках в Испанию, о собственной карьере в разведке, включая участие в деле Волкова.

В то же самое время генерал Мензис получил от директора ЦРУ Беделла Смита письмо, в котором приводились сведения относительно дружеских отношений Филби с Бёрджессом, а также содержались показания предателя Вальтера Кривицкого о том, что ОГПУ направляло во франкистскую Испанию своего агента — талантливого журналиста.

В конце письма Беделл Смит в категоричной форме ставил вопрос о невозможности возвращения Филби в СИТА в качестве представителя СИС.

Сообщив Филби о письме Смита, Мензис попросил его подать в отставку, что Филби и сделал.

По словам бывшего сотрудника СИС Лесли Никольсона, подозрения в отношении Филби вызвали у руководства английской разведки панику. Причина ее заключалась в том, что Филби одно время являлся руководителем отдела, работавшего против русских, то есть получалось, что человек, руководивший секретными операциями против русских, был их агентом.

Вскоре Филби сообщили о начале официального юридического расследования обстоятельств побега Маклина и Бёрджесса. Расследование возглавил королевский прокурор Милмо, работавший во время войны следователем в контрразведке.

Проведя ряд жестких допросов и ничего не добившись от Филби, Милмо поручил работу с ним опытному следователю МИ-5 Джиму Скардону. Однако и его попытки «разговорить» Филби успеха не имели. Дело закончилось тем, что Филби оставили в покое и выплатили ему небольшое выходное пособие.

Москва внимательно следила за развитием событий вокруг Филби. Резидентура смогла установить, что Ким с честью выдержал натиск контрразведки, но продолжает находиться под плотным наблюдением. Тем не менее ей удалось через связного конспиративно передать Киму деньги, так как выходного пособия надолго не хватило и он остался без денег и без работы.

В документах разведки того периода относительно поведения Филби отмечается: «Твердо отрицая причастность к делу Маклина — Бёрджесса и тем более к советской разведке, искусно строя защиту, Ким Филби ждал, когда его противники допустят просчет или ошибку, чтобы перейти от обороны к наступлению.

Не добившись от Филби признаний, МИ-5 инспирировала его травлю в желтой прессе. Вскоре последовал запрос члена парламента Маркуса Липтона премьер-министру Энтони Идену о роли Филби в деле Маклина — Бёрджесса (25 октября 1955 года).

Филби решил воспользоваться этим, чтобы перейти от обороны к наступлению. Он сумел добиться того, что министр иностранных дел Великобритании Гарольд Макмиллан во время дебатов в парламенте вынужден был публично снять с него все обвинения. Английским властям трудно было поверить, что талантливый разведчик Филби, награжденный за особые заслуги орденом Британской империи, — шпион».

Действительно, 7 ноября 1955 года в ходе дебатов в парламенте министр иностранных дел Великобритании реабилитировал Филби. По сообщению английских газет, «выступая от имени правительства, министр иностранных дел Гарольд Макмиллан сказал, что Филби исполнял служебные обязанности добросовестно и умело и что нет никаких доказательств того, что он предал интересы страны».

На другой день Филби провел в доме своей матери пресс-конференцию, на которой присутствовало много местных и иностранных журналистов. Подруга матери Филби Дульсия Сассун позже вспоминала: «Провел он пресс-конференцию превосходно. Спокойно, авторитетно, вежливо и обстоятельно. Стоя у камина гостиной в доме своей матери, Ким блестяще ответил на все вопросы репортеров, которые не имели возможности разоблачить его удивительную неправду. Наблюдая за поведением Кима, нельзя было не восхищаться его самообладанием».

Результаты пресс-конференции широко освещались в прессе. Завершил Филби общение с журналистами словами: «Инцидент исчерпан». Он был действительно исчерпан и оставался таковым в течение следующих семи лет.

Добившись снятия обвинений и публичной общественной реабилитации, Ким Филби при помощи своих старых и влиятельных друзей, которые продолжали работать в британской разведке и считали его жертвой провокаций со стороны ФБР и ЦРУ, стал готовиться к командировке в Ливан в качестве внештатного сотрудника СИС под прикрытием корреспондента английских газеты «Обсервер» и журнала «Экономист». В августе 1956 года он прибыл в Бейрут. В течение семи лет Филби находился в ливанской столице, где в то время располагался региональный центр ЦРУ на Ближнем Востоке.

Первые месяцы Филби жил у своего отца. Сент-Джон проживал в то время в деревне Аджалтаун примерно в 20 милях от Бейрута. Из его бунгало открывался великолепный вид на окружающие окрестности. После смерти короля Ибн-Сауда Сент-Джон не ужился с молодыми принцами и переехал в Ливан. В ноябре 1956 года Сент-Джон помирился с королевской семьей и возвратился в Эр-Риад.

Последний бой

Политическая обстановка в данном регионе была довольно сложной. Достаточно вспомнить Суэцкий кризис 1956 года и тройственную (Англия, Франция, Израиль) агрессию против Египта; падение в 1958 году королевского (проанглийского) режима в Ираке; крушение Багдадского пакта и американскую интервенцию в Ливане и Иордании.

Развитие событий в этом регионе в тот период достаточно полно свидетельствовало, по словам генерала Дуайта Эйзенхауэра, что «в мире не было более важного района, с точки зрения стратегической, чем Ближний и Средний Восток».

Проявляя свои бойцовские качества, Филби вновь включился в активную борьбу с происками американских и английских спецслужб против СССР с территории государств этого региона. От него сразу же стала поступать в Центр важная политическая и оперативная информация о работавших в этом регионе сотрудниках ЦРУ и СИС, их вербовочных устремлениях. В «Очерках истории российской внешней разведки» отмечается: «Складывалось впечатление, что Ким пытается наверстать упущенное время. Но советская разведка, зная о подозрениях МИ-5, принимала особые меры по обеспечению личной безопасности Филби».

Полковник внешней разведки Михаил К., являвшийся в те годы молодым сотрудником бейрутской резидентуры, вспоминал:

«Мне особенно памятна работа в Бейруте — центре сплетения и столкновения международных интересов, — где находился тогда и активно действовал Ким Филби.

“Для советской разведки, — считал Ким, — было небезынтересно познать в самом широком плане ближневосточный феномен, знать все о деятельности ЦРУ и СИС, о действительных намерениях США и Великобритании в этом регионе”.

Филби имел “неплохие позиции”, чтобы успешно осуществлять свою задачу. Обладая “блестящим и неотразимым человеческим очарованием”, Ким был и тонким проницательным наблюдателем, и профессионалом-оперативником высшей степени четкости и аккуратности. Подлинный талант Кима заключался в его умении анализировать информацию. “Идеальный разведчик, — говорил он, — это тот, кто... все время думает и анализирует”.

Я вспоминаю, с каким восторгом и восхищением мы читали маленькие листки его сообщений, аккуратно пронумерованные по абзацам, написанные характерным кимовским мелким-мелким почерком, содержащие серьезную, очень четко и ясно изложенную, отточенную и лаконичную информацию по самым важным вопросам. Мы старались как можно быстрее их перевести и переправить в Центр.

Информация Кима основывалась на анализе его бесед, дискуссий, обсуждений существа проблем с американскими и британскими официальными лицами, носителями достоверных знаний, влияющими на формирование политики США и Великобритании. Ким работал весьма активно. Он как бы торопился, или к этому его толкало бурное развитие событий.

Эти годы совместной работы оставили неизгладимый след в душе каждого, кто мог хотя бы соприкоснуться с живой “легендой” нашего времени».

Летом 1957 года в Лондоне ночью во сне умерла мать Кима Дора. Он глубоко переживал ее смерть. А 11 декабря 1957 года скончалась его бывшая жена, мать его четверых детей, Айлин.

В Бейруте Ким Филби в очередной раз влюбился. «Мой послужной список в этом отношении не из лучших», — заметил как-то Филби в беседе со своим коллегой. Он познакомился с Элеонорой, американкой, женой Сэма Поупа Брюера, американского журналиста, корреспондента газеты «Нью-Йорк тайме», которого он хорошо знал еще по Испании. Элеонора призналась Киму, что несчастлива в своем замужестве и что ее брак практически давно распался. Они стали проводить время вместе. В июле 1958 года Элеонора получила развод, и они поженились. Правда, возникли некоторые трудности с регистрацией брака в посольстве Великобритании. Тогда Ким и Элеонора поехали в Лондон и 24 января 1959 года зарегистрировали брак во второй раз.

Элеонора сопровождала Филби в его поездках по региону. У них в Бейруте были хорошая квартира и много интересных друзей.

«Я никогда не говорил Элеоноре о работе, — рассказывал позже Ким. — Она знала, что в Бейруте я работаю на британскую разведку. И это было отличным прикрытием для работы на КГБ. Бывало, я просто говорил, что ухожу на встречу. Но ее обманывать было жаль».

30 сентября 1960 года в Бейруте от острого сердечного приступа скончался отец Кима Сент-Джон. Ему было 75 лет. Он находился в Москве на конгрессе востоковедов, из Москвы заехал в Лондон, а затем отправился в Саудовскую Аравию. Чтобы немного «проветриться», он остановился по дороге в Бейруте у Кима и Элеоноры, где состоялось несколько вечеринок.

На следующее утро после смерти отца Ким организовал его скромные похороны на мусульманском кладбище, расположенном в бейрутском районе Баста. На надгробном камне была высечена надпись: «Величайшему из исследователей Аравии».

После смерти к Сент-Джону действительно пришла слава, которую он так искал всю жизнь. Со всего света поступали сообщения, в которых отдавалось должное его достижениям.

Так что же произошло в Бейруте в январе 1963 года? Обратимся вновь к воспоминаниям полковника внешней разведки Михаила К.:

«Все началось с того, что руководство СИС в конце 1961 года получило каким-то путем (кажется, через американцев от одного из советских перебежчиков) новое свидетельство, хотя еще и не доказательство, о связях Кима Филби с русскими. Примерно за месяц до ставшего памятным дождливого январского вечера 1963 года, а точнее — перед самым Рождеством Христовым, в Бейрут неожиданно вернулся Николас Элиотт — приятель Филби, поддерживавший его, и бывший резидент СИС в этом городе. Он был шефом британской разведки в Бейруте, одним из самых опытных работников СИС, специалистом по европейским делам, но слабо разбирался в арабской политике. Ким с 1959 года был его ближайшим советником. Элиотта, как выяснилось, направили из Лондона, чтобы представить Киму Филби “новые свидетельства”, из которых вытекало обвинение в его причастности к разведывательной деятельности в пользу русских.

Супруга Кима Элеонора, которая поведала позже о происшедшем, отмечала резкое изменение настроения Кима после его встречи с Элиоттом в маленьком бейрутском отеле “Ле Темпорель”. “Ким был буквально выбит из колеи, его нервы не выдержали, может быть, первый раз в его жизни”, — рассказывала она.

Деликатная миссия Элиотта состояла не в том, чтобы “вытащить” Кима для наказания, а в том, чтобы, используя свою долголетнюю дружбу с ним, заставить его заговорить и признаться во всем. Элеонора отмечала, что в тюрьме Ким молчал бы и был бы в этом смысле бесполезен. На свободе же его хотели убедить раскрыть ущерб, который он нанес. Это была критическая неделя, были окончательно разорваны связи с “Бритиш интеллидженс”».

В написанной позже книге Элеонора рассказывала об этих днях: «Приближался новый, 1963 год. Ким все больше старался оставаться дома. Казалось, единственное место, где он чувствовал себя спокойно, была квартира (на улице Кантари, возле президентского дворца). Отклонялись все приглашения. Даже день рождения Кима (1 января) отметили дома. Затем кризис прошел. Ким проявил кипучую деятельность. Последующие 6—7 дней он часто и надолго выходил».

В это время резидентура начала активно готовить комплекс мероприятий по обеспечению безопасности Кима и его «выводу из игры». Цепь тайниковых операций, моментальных встреч, проработка всех элементов операции; подготовка документов, передача денег, поиск путей выезда, получение помощи и рекомендаций — все это при согласовании с Центром. Кажется, что в эти дни радиолиния Бейрут — Москва была раскалена до предела.

6 января — срочный звонок из британского посольства. Кима приглашали встретиться с Питером Ланом — новым резидентом СИС. Это был угрюмый, малообщительный человек, которого Ким не знал столь хорошо, как Элиотта; у них не было ничего общего и по службе. Секретарша была очень настойчива, однако Ким не пошел на встречу.

Видимо, англичане хотели все-таки овладеть Кимом, пытались ввести его на территорию посольства, где они могли арестовать его, если бы захотели. Так считала Элеонора. Тем не менее до сих пор остается загадкой: британские власти не хотели или не могли задержать его?

На 24 января были заказаны места в ресторане «Лукулус» на берегу Средиземного моря. Приближалась годовщина свадьбы Кима и Элеоноры. «Однако за три дня до этого Ким отвез меня, — вспоминала Элеонора, — в одно уютное местечко (музыка, мартини)». Не было ли это его прощанием?

«Теперь ясно, что Ким уже планировал уход, ожидая сигнала от своих русских друзей, — писала Элеонора. — И вот в этот момент мы получили приглашение на обед к нашим старым друзьям Балфун-Полям, которые не имели отношения к СИС и, возможно, ничего не знали о разыгрывающейся драме. Ким не воспользовался этим приглашением. 23 января 1963 года он исчез».

В этой истории была еще одна сюжетная линия, которую не исключал Центр. Дело в том, что в 1961—1962 годах Англию захлестнула целая серия шпионских скандалов, и арест Филби мог бы привести к отставке правительства.

Хорошо зная Кима Филби, руководство СИС понимало, что он ради обещанного иммунитета не пойдет на предательство интересов советской разведки. Направляя в Бейрут Николаса Элиотта, руководство СИС исходило из того, что Филби правильно истолкует откровенную беседу с ним и примет единственно верное решение — исчезнуть из Бейрута.

В пользу этого варианта может свидетельствовать и интересное совпадение в этой истории. Так, в дни подготовки Филби к отъезду резидент английской разведки в Бейруте Питер Лан взял четырехдневный отпуск и катался на лыжах в горах. Чем еще можно объяснить демонстративную «беспечность» резидента СИС Лана после достаточно острого разговора Элиотта с Филби?

После того как 1 июля 1963 года Советский Союз официально объявил, что предоставил Киму Филби политическое убежище и гражданство, Элиотт и еще несколько сотрудников СИС, поддержавшие Кима, были без всякой огласки уволены. В отличие от 1951 — 1955 годов после исчезновения Филби не последовало и шумной кампании в прессе. А резидент СИС в Бейруте Питер Лан по возвращении из командировки был отмечен высокой наградой — орденом Святых Майкла и Джорджа.

Москва

Ким Филби прибыл в Советский Союз, ставший для него второй родиной, 27 января 1963 года, через четыре дня после отплытия из Бейрута на борту советского грузового судна «Долматов», спешно в полночь покинувшего бейрутский порт, оставив некоторые грузы на причале.

После краткого отдыха разведчик продолжил работу, которая была для него смыслом всей жизни.

Его жена Элеонора в мае 1963 года из Бейрута отправилась в Лондон и только 23 сентября прилетела в Москву. Ее, американку, привыкшую к изобилию потребительских товаров, раздражало в Москве буквально всё: отсутствие этих товаров в свободной продаже, холод, однообразие социальной жизни. Кроме того, она считала, что Филби «должен объясниться перед ней за годы обмана». Филби же в Москве все устраивало.

Первый толчок к разрыву брака Филби с Элеонорой дала ее поездка к дочери в Соединенные Штаты летом 1964 года. Она отсутствовала пять месяцев. Центр и Филби знали, что первые месяцы «одиночества» в Бейруте, а затем в ходе поездок в Лондон и США Элеонора поддерживала контакты с представителями СИС и ЦРУ, которые подробно опрашивали ее о Филби, его контактах и связях.

В конце концов Элеонора решила возвратиться на Запад. Она уехала 18 мая 1965 года. Скончалась в США в 1968 году.

Упоминавшийся уже Филлип Найтли очень верно подметил следующее: «Главная разница в жизни Элеоноры и Кима заключалась в том, что он имел в Москве работу и все остальное, связанное с этим: неудачи, награды и, прежде всего, постоянное теплое и чуткое отношение со стороны своих коллег».

От себя отметим, что Ким Филби был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Дружбы народов, многими медалями, а также нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности».

Поздней осенью 1970 года Филби познакомился с красивой, умной и очаровательной женщиной русско-польского происхождения — Руфиной Ивановной Пуховой. «Через 20 секунд после встречи с Руфой я понял, что это именно та женщина, которую я ждал», — вспоминал Филби. Они поженились 19 декабря 1971 года.

В 1980 году в Москве вышла книга Кима Филби «Моя тайная война», которая имела огромный успех. Первый тираж в 100 тысяч экземпляров разошелся в считанные дни. За ним последовали второй тираж, третий... Книга Филби была издана в Болгарии и Чехословакии.

Таким образом, следует констатировать, что последние 25 лет, проведенные в Москве, были для Филби годами нормальной полнокровной жизни: он счастливо женился, работал, путешествовал, отдыхал, увлеченно трудился над воспоминаниями. Во время многочисленных поездок по стране встречался с коллективами сотрудников территориальных органов КГБ. Являлся консультантом подразделения внешней разведки.

Было у него и любимое дело, к которому он относился с особым трепетом. Он вел учебные занятия с молодыми сотрудниками разведки. «Семинар Филби» — так назывались эти занятия — внес заметный вклад в разведывательную подготовку и воспитание молодых разведчиков.

Незадолго до кончины Ким Филби, как бы подводя итоги своей деятельности, в одном из интервью подчеркнул: «Что же касается возвращения на родину, то нынешняя Англия для меня — чужая страна. Здешняя жизнь — это моя жизнь, и переезжать я никуда не собираюсь. Это моя страна, которой я прослужил более пятидесяти лет. Я хочу быть похороненным здесь. Я хочу, чтобы мои останки покоились там, где я работал».

Легендарный советский разведчик Ким Филби скончался в возрасте 76 лет 11 мая 1988 года и был похоронен в Москве на Кунцевском кладбище со всеми воинскими почестями.

Бывший первый заместитель начальника советской внешней разведки генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко в одной из своих книг, посвященных разведке и коллегам по работе, писал: «На мою долю выпала печальная миссия быть 13 мая 1988 года председателем комиссии по организации похорон Кима Филби. Проводить его в последний путь пришли разведчики разных поколений, приехали из Англии его дети, собрались иностранные корреспонденты.

Выступавшие на траурной церемонии рассказывали о жизненном пути знаменитого разведчика, о его неоценимых заслугах перед нашим государством, а я в последний раз всматривался в лицо Кима Филби. На нем уже не было привычной нам застенчивой улыбки. Но все равно это было лицо благородного, интеллигентного и мудрого человека».