Кембрийский период

Глава 2 КАМБРИЙСКИЕ ХОЛМЫ

Год 1399 ab Urbe condita

Перемалывая скопившуюся в голове информацию, как корова жвачку, Немайн шастала по окрестностям Кер-Мирддина, осматривая следы деятельности ирландских монахов. По счастью, те не стали хлопать дверью, и полностью рушить возведенный ими монастырь. Очевидно, рассчитывали вернуться. Шансы на это были неплохие. В Камбрии белого духовенства не водилось искони, монастырь в Диведе оставался один, и его закрытие привело к неофициальному отлучению королевства от церкви. Во всяком случае, в королевстве не осталось ни одного рукоположенного священника. Пока народ терпел, ожидая, что мудрый король что-нибудь придумает, а на крайний случай — повинится перед ирландцем-аббатом, и все вернется на круги своя. Если король окажется недостаточно мудрым, против него могут, почтительнейше и никоим образом не нарушая присяги, устроить мятеж. А то и пригласить в короли другого принца. Обычаи дозволяли и не такое.

Так что монастырь был хотя и пуст, но сохранен. Все самое ценное вывезли монахи. Все полезное в хозяйстве растащила их бывшая паства.

Стоя в бывшей трапезной, Немайн не чувствовала ничего, кроме гудения в ногах. И даже доски, закрывающие сложенные безо всякого раствора из плоских булыжников стены, содержащие не жалкие выписки, а полностью вывешенный, для лучшего запоминания, монастырский устав, не радовали. А ведь именно ради подобных крох знания Клирик сюда и тащился!

Увы, дорога отняла все силы, а оснащенный увесистым навершием в виде кельтского креста посох исполнял разом роль и опоры, и обузы. Конечно, можно было купить лошадь. Клирик и намеревался это сделать, но вовремя вспомнил, что навыка езды на лошади у Немайн точно нет. А как увидел то, что в седьмом веке считалось дамским седлом, припомнил, что апостолы ходили пешком. Наградой за «ролевой» выбор стали восхищенно-жалостливые взгляды горожан, провожающие навьюченную для дальнего похода фигурку сиды. Того, что великая богиня войны не умеет ездить верхом, они, разумеется, и предположить не могли. О том, что можно взять какую-нибудь скотинку под вьюк, Клирик попросту не додумался. Отдувались, разумеется, ноги.

На одном из привалов Клирик, шутки ради, решил измерить площадь своей ступни. И сосчитать удельное давление на грунт. Возникло у него подозрение, что изящные эльфийские ножки Немайн слишком уж малы, чтоб годиться для долгих переходов.

Тут выяснилось, что мерить — нечем. Линейку в мешок с ролевым барахлом Сущность упаковать не удосужилась. С ужасом Клирик понял: множеству его знаний грош цена. Поскольку они привязаны к стандартной — для двадцать первого века — системе измерений. Метру, килограмму, секунде, градусу, радиану молю, калории, амперу, канделе. Все прочие единицы измерения производные от этих. Но средства измерить ни одну из трех главных базовых величин не было!

Если бы можно было определить хоть одну! Клирик припомнил, как некий книжный персонаж остроумно вышел из такого положения, измерив собственный рост. Который знал с точностью до сантиметра, для темных веков не такой уж и плохой. По крайней мере, для большинства практических нужд такой метр вполне бы подошел.

Прием можно было б и повторить — одна беда, Клирик не знал роста Немайн! Ну пигалица. Сам делал. Скрытая имитация ребенка. Рост около восьми десятых среднеэльфийского. Около — потому как слайдер на глазок тягал. Поднапрягшись, можно было попытаться припомнить, каков средний рост эльфа в мире подземелий и драконов. Точность, конечно, вышла бы еще та. И если Сущность воспроизвела все параметры аватары до отвращения буквоедски, то отношение разработчиков онлайнового мирка к бумажным изданиям ролевой системы, скорее всего, было не столь скрупулезным. Хотя и с них могло статься.

Так и не прийдя к решению, Клирик неохотно полез в палатку: спать. Свернулся в неудобной позе — и сердечко Немайн простучало ответ. Тук-тук-тук. Пульс. Нормальный человеческий — шестьдесят ударов в минуту. Удар — секунда. И точность неплохая — если в качестве секундомера использовать невозмутимого человека со здоровым сердцем.

Сида-эльфийка тут не годилась: ее сердце билось слишком медленно. По ощущениям. Но ведь и ощущения тоже не остались прежними! Впрочем, найти подходящий живой хронометр было несложно.

Тем более, все равно нужна была колокольня. Или — колодец. Или…

При всей кажущейся пустынности, Камбрия оказалась довольно плотно населена. Немайн постоянно набредала на фермы и хижины пастухов. В основном это приводило к пополнению каши в котле сиды свежими овощами и бараниной, а мешка — овсяной выпечкой и фруктовым хлебом. Иногда — бесплатно. Иногда — за мзду. Но в крове и пище ни разу не отказали. И обращались очень вежливо. На одном хуторе удалось подслушать считалочку про фэйри:

В друзья к сиде пока никто не набивался. Немайн уже заметила, что дружба здесь накладывала большие обязательства, и неуловимо сливалась с родством и подданством.

Так что, измеряя высоту западного, крутого берега реки Туи, сида не могла не попасться под любопытствующий взгляд. А чуть погодя — и разговор последовал.

— Эй, славная соседка, что ты делаешь?

Уже привычная картина: фермер в затрапезном. Темно-синий цвет одежды, башмаки из свиной кожи, плед висит на локте, спешно прихваченный с собой в качестве верительной грамоты. В городе такой выглядит совсем иначе. Там — даже в деловой поездке — работа чистая. Можно и себя показать. И перед кланом и королем нужно выглядеть благородным воином, а не перепачканным в земле крестьянином. Или, того хуже, пастухом.

Разговаривать с фэйри и боязно, да надо. Может, пакость какую делает. Но совершенно не обязательно, что продолжит после беседы. Обидеть славный народец легко. А мстить фэйри способны не годами — веками. В то время, как часто достаточно просто извиниться.

За спиной у мужа жена — рубашка узкая, поверх рубашка широкая, передник — дети прячутся за мать. Не захотела ни мужа одного отпустить — а вдруг приглянется соседке, да та его и заберет? — ни отпрысков одних оставить. Детей-то воровать фэйри тоже любят. Куда больше, чем мужей. На лице, помимо беспокойства — досада. Что приходится стоять против чаровницы-фэйри ненаряженой и босоногой.

Как должна себя вести сида, Клирик теперь знал. И вел разговор именно так, как и положено было по легендам.

— Бросаю камни в реку, добрый человек. Это земля твоего клана?

— Моего клана и моя… Вон мой дом, поля. А зачем ты бросаешь камни, озерная?

— Нужно. Успокойся. Вреда тебе не будет. Сейчас отправлю на дно еще парочку, и хватит…

Камень вместе с очередным ударом сердца Немайн ушел вниз. Раз, два, три, четыре… Плюх! Пять. Отличный обрыв! Переменной высоты. Удалось найти место, с которого камень падает ровно пять ударов спокойного сердца Немайн. Оставалось: отмерить высоту веревкой с грузом на конце, да узнать частоту собственного пульса.

Фермер с интересом наблюдал как фэйри пользуется ловчей веревкой. Нормальные люди ею стреноживают скот. Эта осторожно потрогала грузиком воду, и стала сворачивать снасть.

— Ты что, агиску ловишь? Водяную лошадь?

— Нет. Я ловлю метр.

Коротко и непонятно — значит, в самый раз.

— А это что — метр?

— Хочешь помочь? Подойди сюда. Давай руку. Вот так… Занятно. Все. Спасибо. При случае отблагодарю.

Свернула скотью веревку, и двинулась от обрыва в лес.

— Озерная! — фермерское семейство тянулось следом.

— Я сказала: при случае. Случай еще не наступил.

— Так я не про то… Ты замуж не хочешь? У меня брат есть. Неженатый и хозяйственный. И добрый. Бить не будет. А Метр — это быка водяного так зовут?

Немайн хмыкнула. Похоже, озерные фэйри пасли водяных быков и лошадей. И считались выгодной партией для местных фермеров. Клирик зарубил в мозгу, вопрос: а как валлийцы со всем этим межвидовым скрещиванием вообще ухитряются воспринимать себя единым народом? Нацией? Вообще людьми? Это ведь похлеще многонационального советского народа!

— Замуж я пока не хочу, — это чтоб не подумал, что фэйри цену себе нанимает. — Да и брат твой великой сиде, думаю, не пара. Подозреваю, умер бы от страха, узнав, кого ты за него просватал.

— Не хочешь — не надо, земную девушку подберем. Но какая из тебя сида? Они-то ростом повыше будут. И покрасивше. Говорят, такую увидишь, сразу втюришься до изумления. И что-то я в тебя не влюбленный, озерная?

— В семье не без урода. И неужели ты думаешь, что сиду можно полюбить против ее воли?

— Слушай, озерная, врать соседям нехорошо! Я ведь сейчас проверю, и будет тебе стыдно, — заявил фермер. Выставил перед собой кисти рук, загнув три пальца.

— Сколько пальцев?

— Ну семь… — Клирик пытался припомнить хоть что-нибудь про «озерных». И какое отношение имеют распальцовки к определению вида фэйри.

— Угадала, — объявила фермерская жена, — угадала. Ты на цвет ее лица посмотри. Бледная. Не под солнцем живет. А личико хорошее, гладкое. И глаза как у Божьей матери… Озерная дева, кто же еще.

— В холмах тоже, небось, не солнечно… — буркнул муж, и загнутым оставил только один палец, — Извини за назойливость, соседушка, но интересно ведь. А теперь сколько?

— Девять. А мне вот интересно, как тебя зовут. Соседей-то надо знать. Назовешься?

Фермерша прикрыла рот ладошкой. Имя — главный компонент многих сглазов. И даже бытовое прозвище в руках сильного колдуна будет иметь немалую силу. А где видали колдунов могущественнее сидов? Но муж махнул рукой.

— Великой сиде назову. Такая зазря не обидит. Но, для верности, скажи: сколько будет семь да еще восемь?

— Пятнадцать.

— Ты взаправду сида! Прости за глупость, но все, что я наверное знал, так что озерные девы умеют считать только до пяти… А я — Перт ап Реннфрю. Клан Вилис-Кэдман. Виноват, что сразу великую не различил.

Вилис-Кэдман… Клирик что-то такое припоминал. Да и цвет пледа…

— Привет тебе от Дэффида ап Ллиувеллина. Я у него недавно гостила. Не подскажешь, в какой стороне гэльский монастырь?

— Там… Леди сида! Не сочти за дерзость, но новости мы раз в месяц слышим. В город и того реже выбираемся. А уж таких, как ты, и за жизнь можно ни разу не повстречать. Не окажешь ли милость, отобедав с нами?

Отказывать — значило подтвердить, что сида обиделась. После чего все неприятности будущих десяти лет будут приписаны ведовству фэйри. Разделить трапезу — значило заключить мир. Не навсегда, и даже — не надолго. Но преломившим хлеб для новой вражды нужен хотя бы повод. Одна беда — национальная хлебосольность и разговорчивость валлийцев. Когда б в гости ни пришел — уйдешь утром.

— Рада бы, да у меня работа неотложная есть, — Немайн улыбнулась. — Да и у тебя, наверное, тоже. А вот завтра к вечеру — пожалуй, навещу тебя. И насчет всей жизни — не зарекайся. Так что — до свидания.

До вечера Клирик собирался еще килограмм заохотить. С этим было уже не просто — а очень просто. Если исключить необходимость отпилить ножом и ошкурить небольшой деревянный кругляшок. Опустить его в котелок с водой. Дать немного поплавать. А потом измерить высоту смоченной части.

Плотность воды — килограмм на литр. Плотность бруска — отношение объема к водоизмещению. Плотность умножить на объем — вес. Вот и первая гирька…

Еще немного механики, еще немного вычислений, и выяснилось, что на грунт легонькая сида давит, как пресловутый «Тигр». Разумеется, при всем походном вьюке. Но у танков хоть катки не болели! Зато гнулись и перекашивались. Захотелось заполучить вот сюда в темновековый лесок морду художника, наградившего эльфиек ступнями такого размера, что у китаянок получался только путем вивисекции. Ходить бедняжки после "подрезания ног" и вовсе не могли. Немайн могла. Недалеко, недолго. И, желательно, без груза за плечами…

Совсем в тоску вгоняла мысль о неизбежности новых марш-бросков. А они ожидались. Для основания монастыря нужно было еще очень и очень многое, и разрешение короля занимало очень скромную очередь. Для начала стоило окончательно определить место и придумать устав. От созерцания стены бывшей монастырской трапезной, а заодно и кухни, Немайн отвлек шорох, донесшийся со стороны единственного входа. Множество легенд о пробитых пастырскими посохами ногах (из которых Клирик наверняка знал только про святого Патрика и Ивана Грозного), свидетельствуют не только о готовности крестимых язычников (или неугодных посланников) терпеть эту самую боль, но и о боевом назначении подтока этих самых посохов.

Лорн, принимая заказ на навершие двойного назначения, вовремя напомнил про подток, так что посох Немайн был опасен с любой стороны. Теперь, ухваченный возле навершия, он упирался подтоком в поджарый живот… самурая. Иначе воспринять этого могучего человека с выбритым — от уха до уха — лбом, пучком волос на затылке, в халате и сандалиях, Клирик не мог. И оторопел. Но после достопамятного ночного похождения, делать выводы не торопился. Пришелец, между тем, сделал пару быстрых шагов назад, и лишь потом дал себе труд удивиться.

— И за что такой прием неласковый? — поинтересовался он. — Ты бы, дочь Дон, пыряло от моего живота убрала. Мне на тот свет рановато. Обеты не отпускают. Так что — зашибить не зашибу, а оглоушить могу вполне.

Немайн тоже отступила и перехватила посох за середину. Превратившись из импровизированного эстока в булаву, в опасности он только прибавил, но выглядеть стал куда более мирно.

— А ты зачем подкрадывался? — спросила Немайн. — И вообще кто такой?

— У меня шаг такой, воинский. Тихий. Хорошо учили. На людях — нарочно приходится пришаркивать, бесшумность многим не нравится. Но кто же знал, что тут есть люди… Все ушли. А кто я такой? Великий грешник, обуянный гордыней — и бывший епископ этого монастыря…

Который, как оказалось, очень нуждался в исповеднике. Грехов Немайн отпустить не могла. Да и были они отпущены, и не по разу. Зато, повесив на плечо малополезный против опытного воина посох, сида вытащила епископа за рукав рясы из-под каменных сводов на травку, усадила, примостилась рядышком и принялась слушать. Ни разу не перебив ровную речь, лицом и ушами она реагировала на каждое слово. И от этого епископу хотелось говорить еще и еще.

История, и правда, была занятная. Епископ оказался не просто воином — в прежней, до пострига, жизни он был королем. Типичным ирландским королем, вассалом короля рангом постарше, неограниченным владыкой нескольких тысяч подданных. Его сосед, "тоже король", несколько лет откладывал все доходы на некое богоугодное дело. И, наконец, совершив путешествие на континент, привез оттуда Библию на латинском языке. Всю, целиком, в одном громадном томе.

Гордыня и щедрость — греховное сочетание. Король дал почитать Книгу более бедному, но более ученому соседу. И при этом взял с того слово, что тот не велит снять с нее копию. Но любовь к знанию и упорство — сочетание хоть и достойное, но ничуть не менее разрушительное. Король Камлин — а именно так тогда звали знатока латыни — переписал Библию сам. Он обошел букву договора, но дух был нарушен. Третейский суд старшего короля дела не решил — в ирландских законах был прописан раздел любого имущества, но уж никак не права на копирование! В результате оба короля остались при своем мнении и дело закончилось войной. Битву Камлин выиграл, но зрелище поля, покрытого телами убитых по его приказу людей, разбудило совесть короля. Камлин отрекся от престола, принял монашеский постриг и дал обет крестить столько же людей, сколько по его вине погибло христиан. Вновь брать на себя власть, которой он так дурно распорядился в миру, королю Камлину ставшему братом Теодором, очень не хотелось, но от епископского сана, позволившего спасать души человеческие не только лично, но и через посредство рукоположенных им священников, отказываться он не стал.

Число обращенных язычников-пиктов и крещеных младенцев-камбрийцев росло быстро, обет выполнялся уже сам собой, и преподобный Теодор ослабил рвение. Что неизбежно привело его к падению более глубокому, нежели прошлое.

Причиной стало послушание. Аббат, ведавший делами монастыря, поссорился с королем Диведа. И преспокойно перенес монастырь, успевший стать единственной опорой церкви в королевстве. За последние двадцать лет территория Диведа сильно уменьшилась — отец нынешнего короля, Ноуи Старый, выдал замуж нескольких дочерей, пораздавал земель в приданое, да и младших сыновей не забыл наделить уделами. Так что некогда самая могучая держава Камбрии съежилась до размеров едва ли не рыцарского манора. Старый валлийский монастырь святого Давида по весне загорелся от молнии. Монахи решили: Бог послал им знак, что они засиделись на месте. Собрались и ушли. Все остальные монастыри оказались за новыми границами. Когда епископ Теодор осознал, сколько невинных младенческих душ, не крещенных вовремя, может по его вине отправиться в ад, ему ничего не оставалось, кроме как немедленно пуститься в обратный путь, чтобы рукоположить на скорую руку нескольких священников. Хоть каких. В конце концов, святой Патрик поступал именно так.

Когда епископ высадился на берег Диведа, до него дошли странные вести о том, что в столицу королевства явилась фэйри в монашеском облачении. Епископ забеспокоился. Сошел с тихоходного парусника и купил себе лошадь. Пара дней в седле — и ему рассказывали о сиде, совершающей чудеса. Перед самым Кер-Мирддином он слышал уже про Неметону Немайн, Морриган и Аранрод. В оставшемся без священства королевстве происходило страшное и непонятное. Его преосвященство вспомнил, что некогда был воином, и поднял коня в галоп.

Город, по счастью, стоял на месте. Жители предместья выглядели удивительно счастливыми для жителей отлученной, пусть и неофициально, земли.

Епископ остановил коня, делая выбор. Сунуться сразу к королю или сначала собрать слухи? А вдруг король будет неласков? При уходе-то заказал возвращаться, кроме как по торговым делам на ярмарку, и тяжким гневом угрожал. Становиться мучеником Камлину было рано… И он повернул коня к гостинице.

Там тоже веселились — но сумрачно. Лорн ап Данхэм, старый знакомый, цедил сквозь зубы сидр, явно намереваясь надраться в стельку. Трактирщик, по работе, был трезв как стеклышко, и сердито косился то на старшую дочку, то на младшего отпрыска скотовода с холмов, что поставлял в "Голову Грифона" баранину. Ветеранский клуб молчаливо смаковал пиво, стараясь не глядеть на пустое кресло у огня.

— Кто умер? — спросил епископ.

— Все здоровы, — буркнул трактирщик, — все живы, все как обычно… Только молоко с яйцами не помогло. Придется мне Туллу вон за того оболтуса выдавать. Обвенчаешь?

Что ж — свадебный пирок, хмель рекой, вольные речи между своими — лучший способ узнать городские новости. Лица светлеют, даже кузнец Лорн разгладился лицом. И язык развязал.

— Ваша Немайн, наша Неметона. Сама, сама. Сразу не узнал. Ты пойми — она человеком быть пытается. Тихая, вежливая. А норов-то внутри. Как бард запел на нее хулу, проступил. Краешком. Это она еще петь не стала… Так пугнула. Вот и стали с ней носиться, как с огнем. Знаешь, как на ладьях: кругом все смоленое, искра из фонаря наружу — и выбирай: гореть или тонуть. Ну она заметила, конечно, и обиделась.

— И что?

— Ушла. А что ей делать оставалось, скажи? Она сама поняла, первой. Знаешь, как в первый день было? Все перед ней на цыпочках ходят. Глаза бегают, голоса дрожат, коленки подгибаются. Кланяются, любое слово поддакивают. Сладкие, будто патокой смазали. Ну монах латинский не испугался — так он и не знает ничего о народе холмов. Нормально себя только Кейр вел — и тот как штырь железный заглотил. И только попривыкли — начинай сначала! Только хуже. Ну она же чует. Но зла не затаила, убедилась, что все плохо — ушла. Пешком. Великая сида. На плечо фурку с мешком, как солдат, в руки — посох. А платила за посох с киркой золотом. Настоящим, не листвой зачарованной.

— А ты?

— А я… Ну поначалу вроде держался. А как узнал, кто она — не лучше других стал. Все понимаю, — но страшно ведь! Ходит по Кер-Мирддину древнее нечто, способное угробить всех обитателей даже случайно. По неловкости. Или под настроение. И так потом руки дрожали. День работать не мог, все заготовки запорол. Хорошо, не покалечился. И так весь город. Я вот думаю — не уйди она, и мы б сами себя так отделали… Безо всякой сидовской волшбы.

Епископ Теодор кивнул. Неизвестно, до чего дело могло дойти. Все зависело от силы загостившегося божества. Иное могли попытаться изгнать или прикончить — кельтские боги смертны. Иному — начать приносить жертвы. А от иного — бежать, бросив город. Причиной окончательного выбора, могло послужить что угодно. И все-таки, прежде чем озаботиться спасением дальней души, следовало озаботиться душами ближними.

— Как все, — заметил епископ, — это не оправдание. «Все» вон, на Пасху "Распни его!" кричали. Душа-то у каждого человека есть, какая ни грязная, а у толпы — нет души. Ну тебя хоть совесть теперь ест, — подсластил пилюлю, — а многих и нет. Ты хоть понимаешь, чего вы натворили-то? Что она сделала дурного? Склеила пару надломленных юных судеб? А заодно не дала согрешить до свадьбы. Наказала бродячего барда за языческие песни сильным испугом? Так поделом! Тому, кто Немайн для забавы спеть просит, надо сразу язык вырывать! А как увидела, что в городе ее еле терпят — ушла.

Епископ Теодор махнул рукой. Сердце снова тревожно ныло. Он чуть-чуть не совершил очередную ошибку! Разминулся с адом всего на сутки! Ведь мчался спасать город — и наверняка напал бы на языческую богиню войны, чтобы защитить от нее Кер-Мирддин.

А нужно было поступать наоборот.

Большой беды не случилось. Случилась огромная. Горожане, как не крути, обидели богиню. Совсем не добрую. Триста лет в язычестве упорствовавшую. И вот, когда, приняв истинную веру, смирив грозный норов, она вышла к людям… Полуязычники ее оттолкнули.

Теперь она бродила в холмах, и ангелы бились с демонами за огромную душу. Демоница — или святая. Третьего пути у детей Дану не было. Раньше она откладывала выбор. Но — время пришло!

Епископ был настоящим ирландцем. А значит, здорового упрямства ему было не занимать, да и конь у него был хороший. Четыре ноги — больше, чем две. И если грозная Немайн намерена ходить пешком, то Камлин ее догонит! И хотя бы посмотрит на сестру святой Бригиты.

Перехват оказался делом непростым. Немайн упорно предпочитала нехоженые пути и козьи тропы. Всякий раз Камлин опаздывал, настигая только рассказы крестьян и пастухов, и все ярче перед ним вставал образ неуловимой богини.

Острые, как морда хорька, черты лица, высокий, но постоянно охрипший голос. Огненная грива волос неряшливо откромсана чуть выше плеч, зачесана назад. Темный бесформенный наряд. За спиной — мешок. В руках — маленькая, словно игрушечная, кирка. Которой сида колет камни и ковыряет холмы. Кусочки и комочки отправляются в мешок. Нормальные монахи так место для монастыря не выбирают, но что может взбрести в голову той, для которой жизнь в холме куда привычнее жизни на холме?

И все-таки Камлин добился своего. Да, Немайн оказалась немного не такой, как рисовало воображение епископа. Волосы не отсвечивают огнем — наливаются темным соком молодых почек ольхи — ее священного дерева. Лицо скорее круглое, чем острое, и лишь глаза, что постоянно щурятся, придают сиде хитроватый вид. И через напускную шаловливость все равно сквозит нечто… бездна столетий, стылая, как осенние дожди. Немайн верх Ллуд относится к первому поколению рожденных на земле. Как Каин и Авель. Даже не глядя на огромные уши, которые, не просвечивай они на солнце нежно-розовым, Камлин мог бы и за рога принять, перепутать это создание с человеком невозможно. Живой ужас, черные крылья битвы, оборотень-стервятница. Сидит рядом, стрижет ушами, как жеребенок. Слушает.

Камлин возрадовался, что отринул гордыню и рассказал сиде историю своих грехов. Воистину блаженны нищие духом! Милостыня сочувствия отвлекает от собственных горестей, и злая обида, горевшая адским пламенем в глазах сиды при встрече, сменилась искрами приязни.

Клирик, и правда, был рад. Начал-то с наигрыша. Решил изобразить детскую непосредственность. Но — увлекся разговором, и понемногу позабыл про игру. Епископ оказался человеком с сильной логикой, да и в душах читал, как сам он не смел и надеяться. Объяснил поведение горожан. Отвлек от гудящих ног и грустных мыслей интересной байкой, скорее всего, почти правдивой. А под вечер — помог развести костер, и глазом не моргнул, наблюдая позорище — женщиНу не умеющую толком управиться с огнивом и трутом — для зажигательного стекла к тому времени было уже слишком поздно. И доброжелательно отвечал на самые глупые вопросы.

Камлина эпизод с разжиганием огня окончательно убедил — Немайн именно та, за кого ее приняли. Неспособность развести огонь — и где, спрашивается, искать настолько рафинированную аристократку, что хотя бы додумается это подделать? Багрянородную базилиссу в Константинополе? Тем более, Немайн разводить огонь действительно не умела. По крайней мере, епископ льстил себе мыслью, что человеческое притворство он видеть научился. Зато дрова собрала и костер сложила — правильно, и заранее, не дожидаясь темноты. Вывод: прежде она разжигала огонь иначе. Щелчком пальцев, движением брови, инвокацией — какая разница?

Потом начался разговор о будущем строительстве и хозяйстве. Сида снова показала свою суть. То есть что, где и когда сеять, какие земли отвести для овец — не понимала ни бельмеса. Епископ вспомнил прежнюю должность короля, и подробно рассказал, как и что. Немайн внимательно слушала.

Да, Камлин больше рассказывал о том, как землю мерить и делить, чем как ее возделывать, но Клирик подозревал, что искусных землепашцев на свете куда больше, чем толковых королей. А Камлин был именно толковым. Его маленький народ твердо верил в мудрость и благоразумие короля, и тот много раз доказывал оправданность этой веры. В конце концов, даже злополучное сражение за книгу он выиграл практически без потерь. Со своей стороны. Зато о том, что такое земля как источник сырья, строительный материал и оборонительное сооружение, Камлин никогда не задумывался.

Немайн говорила, и перед бывшим королем вставал таинственный мир подземных рек и ручьев, способных утолить жажду и предотвратить подкоп, покрыть склоны холмов льдом или предательски засосать человека. Мир, в котором не мертво ждут урочного часа — терпеливо растут, зреют, а иногда болеют и гниют самородки и руды, скалы и пески, озера и острова.

Так что сида искала для поселения именно холм — «сид», от которого и пошло нынешнее имя ее народа. Только поселиться собиралась не внутри, как фэйри, а на вершине, как человек. И холм видела крепостью. Так что первое попавшееся место ее не устраивало! Когда Камлин предложил использовать бывший ирландский монастырь, сида очень серьезно поблагодарила. Очень искренне извинилась. Потом объяснила, что для заполненного здоровыми и неплохо вооруженными мужчинами поселения ирландский монастырь был, действительно неплох. С такими насельниками любая деревня, будучи оснащена каким-никаким тыном и нормальным караулом, будет хорошо защищена! Но ей-то, сиде, придется основывать женский монастырь. Женщины вообще немного хуже воюют. Руки, можно сказать, коротки.

Клирик точно знал, что ему нужно. И знал, что Камбрийские горы такими местами изобилуют. Геология как наука родилась именно в этих местах, и все классические примеры были родом отсюда. Преимущество, о котором он не подумал, когда выбирал Уэльс в качестве нового места жительства, и которое всплыло из рядов забытых с третьего курса аксиом в тот вечер, когда на полу "Головы Грифона" валялся седой бард, а сам он сидел в комнате этажом выше, зажав в руках чашу с водой. В чаше плавало отражение ужасной сиды. Вода покачивалась, шла волнами или зыбью — и симпатичное личико превращалось в морду монстра. Вот тогда он и принял решение — следующее пристанище Немайн будет крепостью. Неприступной крепостью. Которой он подберет такой гарнизон, чтоб вернее псов и тверже камня. А заодно — вспомнил, что силур, девон, ордовик — это рядышком. Кельтские племена, ставшие под напором извне одним народом. А уж кембрий лежал точно под ногами.

Но знать примерно — не знать точно. Да и месторождение, отличное по меркам девятнадцатого века, по меркам седьмого могло оказаться непригодным к разработке. Вот и пришлось искать не столько место, пригодное для строительства, сколько материалы — известь и гранит, глину и лес, а с прицелом на будущее — уголь и железо. И как раз хотел начать объяснения, что и как нужно строить, когда недоумевающий епископ задал вопрос:

— А почему бы тебе не основать общий монастырь? И женский и мужской разом?

Сида сначала покраснела. Потом закрыла рот руками. А потом ну хохотать! До слез, до колик. Чуть не задохнулась. Отдышалась, отряхнула с лица соленую водицу.

— Спасибо, — сказала, — славная шутка. Давно так не смеялась. И не плакала… Говорят, женщине нужно время от времени плакать. Так лучше с веселья, правда?

Вот тут епископ Теодор понял — что бы там ни говорили легенды, нравы у сидов были строгими[3]. Очень строгими. Откуда только дети брались…

Болтали об интересном — дотемна. Но все время епископу казалось — что-то с Немайн не в порядке. Потому — он вызвался сопровождать позевывающую сиду в ее странствиях.

— А закончился мой поход, — огорошила его Немайн. — с утра двинусь обратно в Кер-Мирддин, к королю. Просить холм в лен. Ах, да — меня в гости пригласили. Не знаю, что и делать: и нахлебника с собой приводить неловко, и платить за ужин в гостях некрасиво. И хозяева небогатые.

— А что они за люди?

— Какая-то родня Дэффида, что "Голову Грифона" в столице содержит. Клан, по крайней мере, один.

— Да, эти гордые, — согласился Камлин. — У половины в роду боги, у всех — вожди. Спят — с луком в обнимку, пашут — с мечом на боку. Но от тебя деньги возьмут и от меня тоже. Только нужно не заплатить, а пожаловать. В знак расположения, или еще как… Благородному воину не зазорно принять подарок от вождя — а золото и серебро — и есть кесарево…

Костер прогорел, осмелевший от отсутствия дыма гнус зудел уже в опасной близи. Конечно, Уэльс не побережье Белого моря. Тут незадачливого путника вряд ли сожрут насмерть — в практике Клирика таких случаев было аж два — но меры принять стоило. Тем более угли — это и есть главное в костре. На углях устроился котелок, в углях — мясо.

— Деньги в подарок — это пошло, — размышляла вслух сида, хлопоча над ужином, — по крайней мере, только деньги. Знак недостаточного внимания к человеку. Те же короли часто жалуют оружие, перстни, шейные цепи и прочие кольца в нос…

— Ну разве что пикты, у них еще не такое бывает, — вставил епископ, — но даже англы не настолько дикари, чтобы вставлять в нос всякую гадость. Нос нам дан Господом, чтобы дышать и различать запахи. Кстати, судя по аромату — мясо готово.

— А уши — чтобы слышать. И что-то я не видела в Кер-Мирддине женщин без серег. У некоторых по три в ухе… Эй! Преосвященный! Ты себе аппетит фруктовым хлебом не собьешь? А то у меня в котелке простецкая перловка. Все лучше, чем овсянка! Которую я не терплю с детства. А ничего другого в Камбрии и нет.

— А что должно быть? — перед глазами Камлина как наяву стояла сцена: нерожденная праматерь сидов, великая Дон, сложив серые крылья за спиной, пичкает овсянкой маленькую дочь. Ложку за маму, ложку за папу, за Ллуда, короля, мастера на все руки, одноглазого поэта, которого, под именем Вотана, многие саксы почитают как языческого бога. На дворе седая древность, Цезарь не родился, Бран Благословенный в поход на Рим собирается. Тот самый, в котором Вечный город спасут гуси…

— Рожь. Пшеница. Гречка, — охотно перечислила сида все, что в Уэльсе не сеяли. — Даже рис при римлянах наверняка привозили. Кстати, гречиха должна тут неплохо вызревать. Нет, ваше овсяное печенье — это хорошо… И пироги… Но из напитков: компот и пиво! И все. Ни чая, ни… Стоп! Вот и подарок. Помимо денежки. Рецепт! Да какой нужный. Подделка, конечно, но все равно… И о мясе — я думала, это только англы так готовят бифштексы: "Знакомься, говядина, это уголек. Сэр уголек, позвольте вам представить леди вырезку…" Я предпочитаю прожарку до хруста и корочки.

— Мы, ирландцы, обычно мясо варим, — сказал епископ, — и отнюдь не в одиночестве.

— Ирландское рагу? — Клирик вспомнил "Троих в лодке", разом и фильм, и книгу.

— И оно тоже…

Когда Теодору довелось запустить ложку в котелок, там обнаружилась отнюдь не простая перловка, а ядреная смесь из ячневой крупы, бобов, лука, да еще и сдобренная перцем. То ли сида побросала в котел все подряд. То ли нарочно приготовила варево, служившее пищей римским легионерам. Ну а какой еще ужин должна готовить богиня войны, в походе?

Что делает маленький человек, сдуру или в шутку зазвавший в гости сильного мира сего, когда тот вдруг принимает приглашение? Если не впадает в ступор? Когда это валлиец — начинает напропалую хвалиться. Главным образом перед теми, кто в состоянии оценить знакомство.

Лучше всего подошли бы друиды, да вот беда: Перт ап Реннфрю не знал ни одного. Зато водил знакомство с ведьмой. А десять миль верхами для распираемого желанием повыпендриваться человека — не расстояние. Тем более, что колдунья приходилась племянницей одному из старейшин клана — да и дорожка была накатана. Ведь если человек болел, дорог было две: в столицу к мэтру Амвросию или к ведьме. Фермеры не делали разницы между наукой и суеверием. Зато точно знали — с раной лучше к врачу. С внутренней хворью — к ведьме. А молитвы — это вовсе отдельно и само собой.

Звали ведьму Анной, и ни одно нехристианское прозвище так и не прилипло. От классической сказочной ведьмы у нее был только цвет волос, да и тот время от времени исчезал у корней. Тогда колдунья принималась варить луковую шелуху. В остальном — благородная дама. Уже дважды замужняя — ее первый не вынес, что главный доход в семью приносит жена, и ушел в наемники к мерсийскому королю Пенде, старому союзнику Кадуаллона. В трех битвах выжил. В четвертой сложил голову. Второй раз Анна сразу поставила условие: главная в семье — она, все нажитое вместе имущество — ее. К тому времени у нее была репутация уже та, и новый муж принял правила не то, что безропотно — с гордостью. Да и Анна всем говорила, что ее второй, хоть и бедный — зато храбр да умен. Храбрей и умней жены. А это ли не главное?

Ведовство Анны происходило от сидов: у прабабки был любовник из холма. Ну как тут не уесть колдунью! Мол, ты о сидах только рассказы слышала, а ко мне они на огонек заглядывают. А самая из них рассамая и вовсе сулила отблагодарить. Вот, мол, попрошу сыновей в лекарское обучение взять. Глядишь, мои твоих за пояс-то и заткнут! И не перегни Перт в злорадстве палку — глядишь, ведунья бы повздыхала, да и постаралась сама поладить что с сидой, что с ее учениками. А так — затаила.

От приглашения — не отказалась. Зато наварила полную склянку злейшего средства от фэйри. Любое существо без бессмертной души боялось этого отвара пуще святой воды. Нет, ничего смертельного. Ядам ее прабабушку сид не учил. Но даже от попадания нескольких капель состава на шкуру — у фэйри возникала зудящая боль. Так говорила мать. И это, разумеется, была правда. Этим средством Анна безотказно выводила боггартов, жирней, и лизунов, расшалившиеся шелковинки разбегались от одного запаха, а эллилов прострел проходил, независимо от наличия в округе самих эллилов. Так что несколько капель в питье сиды должны были вусмерть рассорить ее с бахвалистым хозяином. И если глупый ап Реннфрю ничего не напутал и связался действительно с великой… Анна аж зажмурилась от удовольствия, представив себе какое веселье устроит нахальному соседу богиня, у которой на пиру прихватит живот.

Ферма ждала сиду. Гостей созвали — душ двадцать. Принарядились, приготовили вкусненького: день стал последним не только для нескольких баранов. Ради почетной гостьи досрочно расстался с жизнью молочный поросенок. Запахи Немайн уловила едва не за милю.

— У нас поста сейчас нет? — поинтересовалась она, принюхиваясь. — Запахи скоромные. А вообще-то, сегодня четверг.

— Мы путешествуем, следовательно, не можем быть привередливы в пище, — епископ улыбнулся, — но вот за хозяев придется основательно помолиться.

Дом Перта снаружи выглядел симпатично: беленые стены, крыша крыта пластинами сланца. Клирик оценил изобретательность камбрийцев — местные сланцы — один из характернейших представителей анизотропных минералов. То есть камень, обладающий при разном положении разными свойствами. Сланец любил раскалываться на ровные и прочные пластины — и ему нашли прекрасное применение. В качестве черепицы. У камня был один недостаток: насыщенность углеводородами. В случае, если в такую крышу ударит молния, получится очень нехорошо. Увы, при местных расценках на металлы громоотвод представлялся немыслимо дорогим удовольствием.

Внутри дом оказался… хлевообразным. Солома на земляном полу. Круглый стол, посередине — в дырке — жаровня. Пылающая и не дающая вкусностям остыть.

Первым потрясением для Анны стало появление сиды под ручку с епископом. Причем фэйри выглядела как бы не монашкой. Не хватало только покрывала христовой невесты. Зато пастырский посох несла именно она!

Хозяйка заметалась, не зная, кому поднести "долю героя" — в данном случае, молочного поросенка. Анна улучила момент и капнула на поросенка из склянки. Епископу состав повредить был не должен. В самом худшем случае очистил бы кишечник. Жена Перта, так ничего и не придумав, поставила блюдо перед обоими гостями — пускай сами разбираются! Среди воинов в таких случаях обычно начиналось смертоубийство, и Анна внутренне замерла, ожидая битвы богов.

Но преосвященный Теодор галантно подвинул блюдо сиде. Та отхватила ножом полоску мяса и вернула поросенка епископу. Который с ним и покончил. Возможно, сиде не досталось ни капли из того, чем ведьма сбрызнула мясо. Больше ушастая ничего не ела — говорила, не влезает.

Зато болтала за четверых. Вызнавала о белой и красной глине, спрашивала, где в древности жили разные племена. Когда поинтересовалась, нет ли в округе камней с вот такими маслянистыми прожилками — Анна припомнила, где последний раз видела масло эллилов, и рассказала. Сида перевела на ведьму глаза и уши — и та опорожнила в почти выпитое пиво сиды пузырек со средством от фэйри.

Сида, не глядя, отхлебнула из кружки. В которой вместо пива оказался травяной чай… Причем знакомый. В детстве Клирику доводилось этим полоскать горло. Зверобой! Припомнилась известная история с попыткой отравления Джорджа Вашингтона помидорами. Или это вместо пургена? Немайн встала. Прихватила посох посередине древка.

— Интересная шутка, — ледяной тон, уши прижаты к голове, глаза щелками, — умысел был, понимаю, на смертоубийство? То, что у меня в кружке — противовоспалительное, вяжущее, ну еще запах изо рта убирает… Ничего смешного. Значит эффект ожидался не забавный…

Епископ понюхал кружку, окунул в нее палец, облизнул…

— Зелье причиняет тяжелые мучения всем существам, не обладающим бессмертной душой, — сообщил результат экспертизы. — Эй, ведьма, почему на меня так смотришь? Я ирландец, и я бывший король, а всякий ирландский король немножко друид. И я епископ, а значит, кое-что понимаю в душах. Твоя ведь вина? Покайся…

Сида была настроена менее благодушно.

— Значит так, — сообщила она, — я выпила зелье. Яд — пусть и не смертельный. Первая вина — на хозяине. Перт, вот он, твой случай. Забирай. Ведьма! Кто б не шутил, а зелье я выпила твое. Будет справедливо, если ты выпьешь мое. Любезный хозяин! Мне нужна жаровня, котел, ручные жернова, ведро воды и мешок ячменя. Жаль, мешок с травами на сохранение в городе оставила, у мэтра Амвросия, и цикория нет. Ну да и так обойдемся.

Анна поняла, что до вечера не доживет. А если доживет, то весьма об этом пожалеет. Сида помянула цикорий — вернейшее средство для порчи девиц. Ведунья давно девицей не была, но что может женщина из народа холмов — даже не представляла. Семейные предания на этот счет были страшны и расплывчаты.

Епископ Теодор пытался отговорить сиду от совершения волшбы, то куда там!

— Знахарка — моя, — объявила она. — Или в Камбрии умысел наказывать не принято? Что говорит римский закон о покушении на членовредительство? Вот-вот. И это не колдовство. Просто готовка.

Заморачиваться с просеиванием и промыванием зерна Клирик не стал. Не в этот раз. Результат был нужен быстро. Так что зерно полетело на жаровню, по-старинному воздвигнутую посередине стола. Перемешивать посохом было неудобно. Зато когда преосвященный Теодор расслышал, что Немайн бурчит под нос, широченно разулыбался.

Клирик нарочно читал молитвы о здравии — латынь звучит солидно и страшно. Для всех, кроме епископа. Который уже оценил шутку. А ведьма вместо латыни знает ирландский…

Прожарив зерна, сида взялась за жернова. Тяжеленькая кофемолочка! Мука выходила почти черной. Анна оглянулась на мужа. Может, спасет? Взрослых мужчин под крышей четверо, да сида стоит одного. Но и Анна — не меньше, чем половины. А и надо всего — вырваться за двери, к лошадям. Но — муж стоял белее мела, глаза навыкат… Неужели пропадать?

Клирик догадывался, что епископ сообщает на ушко пастве. Имя. Если хватило барду, почему фермеры должны оказаться крепче?

Сочтя, что намолото достаточно, Немайн засыпала порченую муку в котелок, осторожно залила водой. Поставила на огонь. Понемногу на поверхности начала собираться бурая, ядовитая пена… Поплыл дурманящий запах…

— Я же имею право на суд Божий? — спросила Анна у епископа. — Я неплохо управляюсь с копьем. Согласна даже одну руку сзади привязать… Если сочтешь, что сида меньше ростом.

Надежда… Вдруг на исчадии холмов грехов столько, что высшие силы простят ложь и злоумышление, лишь бы покарать мерзавку? Но епископ безразлично бросает, как про погоду:

— Не советую. Будет очень некрасиво. И — против всякой пристойности. Суди сама. Вот ты на земле валяешься — с дыркой в брюхе, воешь, кишки выпали, воняют, юбка задралась. Сида тебе ворот разорвала, сиськи на трофей отрезает. При мужчинах… Потом голову. Или наоборот? Давно не судил женских поединков насмерть, Бог миловал. Ты ж понимаешь, что будет именно так. Права-то Немайн.

— Стервятник всегда прав… А при чем тут Немайн?

— А вон, при котле за варевом следит. Немайн верх Ллуд. Знакомься.

— Боженьки…

— Вспомнила? Так и помолись, авось услышит.

Пена над варевом начала стремительно подниматься. Сида сдернула котел с огня, тяжесть качнулась в руках, черной жижей плеснуло на пол. И ничего, солома не задымилась.

— Готово. Пить лучше горячим. Анне — тебя так зовут? — первой.

— А кому еще? — осторожно поинтересовался хозяин.

— А всем. Это ж не яд и не зелье. Просто напиток из холмов. Только готовить я его толком не умею. Так что, если вышло невкусно — пусть отдуваются ведьма и стряпунья. И еще: не понравится — приготовьте сами. Может, у вас рука полегче.

Анна отхлебнула. Было слишком горячо, немного горько — но вполне терпимо. Конечно, чтобы пить такое для удовольствия, нужно быть очень странным существом. Например, сидой.

— Гордишься, что добренькой стала? — спросила знахарка. — Вместо отравы подсунула просто гадость.

— Я не добренькая. Я добрая. Кто будет вместо тебя лечить людей? Но больше на снисхождение не рассчитывай. И, кстати о гадости. Что-то ты не плюешься.

Перт гаденько хихикнул. Немайн между тем плеснула варева себе в кружку. Сделала глоток. И мечтательно закатила глаза, показав краешком синеватые белки. Анна была права. Получилась сущая гадость. Если сравнивать с любимой его робустой. Лично жаренной, лично молотой, варенной в нормальной джезве… И все-таки это была гадость, похожая на кофе! Которое здесь и сейчас не купить ни за какие деньги. Потому, что арабы еще не пристрастились к напитку. А возможно, и вообще не придумали… Так что придется довольствоваться суррогатом. Но в следующий раз добавить цикорий.

Камлин вел коня в поводу. Навьюченного походным скарбом Немайн.

— Люди… — бурчала под нос сида, лаская ладонью древко посоха, — бритые обезьяны. Чем больше их узнаю, тем больше люблю простые вещи.

— А народ холмов лучше? — ехидно поинтересовался Камлин. Про то, почему сравнение произошло именно с экзотическими африканскими тварями, которых он и не видел никогда, не задумался. Так обзываться даже менее обидно получается. Вот, например, "отродье крокодилов" — отнюдь ведь не "собачьи дети"?

— Хотелось бы думать, что да. Хотя бы в среднем.

Чувствовал Клирик себя удивительно хорошо. Без груза на горбу шагать куда как легче. Что же касается окружающего мира — да и мира в общественно-церковном понятии, то решение принято. А обсуждение монастырского строительства с опытным человеком приносило хорошие идеи и совершенствовало планы.

Епископа смущало другое. Во всех построениях Немайн была какая-то трещинка. Сформулировать не мог. Неувязка раздражала, как соринка в глазу, и так же была невидима. Пока Теодор вдруг не понял: она невидима потому, что он принял главную идею — о том, что Немайн, как и Бригите, нужно строить монастырь. Но — сида много говорила о ремеслах, торговле, иной мирской суете. Многое — об учебе и распространении знаний, о войне, об устройстве государства и церкви. И совсем ни слова — о молитве. Камлин остановился.

— Немайн, а зачем тебе монастырь? Богу можно служить по-разному… Построй город.

Кейр после свадьбы остался в столице. Тестюшка настоял. Оно и верно — сыновей-то у него нет, дело придется зятьям оставлять. И раз уж выдал старшую за хуторянина с холмов, так и взялся натаскивать его на городское хозяйствование. Впрочем, учить пришлось не с нуля и не всему. Торговаться парень уже умел здорово. И успел уменьшить расходы тестя едва не наполовину. Просто скупив у заезжих купцов именно то, что нужно хуторянам. Все-таки Дэффид ап Ллиувеллин был потомственный горожанин, и о нуждах сельских жителей представление имел по их же запросам. Ну как тем было не слукавить?

Зато с другими навыками у Кейра были сложности. Например, со счетом. В эпоху натурального обмена вычислений при торговле приходилось делать едва ли не в несколько раз больше, чем при расчете деньгами. От быстроты и точности зависела прибыль, от прибыли — качество жизни семейного теперь человека. Так что Кейру приходилось тренироваться, сидя за абаком и гоняя по расчерченной квадратами доске раскрашенные деревянные кругляки. За этим занятием его и застало второе явление Немайн в Кер-Мирддине.

Сида вернулась. Вечером, а скорее ранней ночью, постучала в дверь. Клирик не то, чтобы особо таился, но заявился в час, когда большинство обывателей уже спят, не желая фурора и глазения. Стража, не пикнув и не посмев требовать с богини мзду, пустила ее на двор.

Войдя, Клирик поприветствовал общество и устроился в своем кресле у огня.

— Хозяин, — кричать или хотя бы повышать голос ей теперь требовалось еще меньше, чем в прошлый раз, — мешок с образцами — в мою комнату. Кстати, за нее все еще заплачено. Еще: подготовь завтра с утра баню. И поставь в комнату самую широкую емкость с водой, какая есть. Вместо зеркала. Надо привести себя в порядок. Не идти же к королю растрепой?

— Нашла место, леди Немайн? — спросил Кейр.

— Точно. Лучше и быть не может. — Немайн щурилась на огонь, и вид у нее был совершенно домашний. — Холм высокий, футов пятьдесят. Хорошая такая глина поверху, внутри — песчаник. У подошвы, что интересно, почти то же самое — футов двенадцать глины, потом трещиноватый песчаник. Притом водоносный. Если там ров вырыть, он получится сухой. Но подкоп вести нельзя — и в камне долбиться тяжело, и водой будет заливать.

— Так наверху ж воды не будет! — заметил трактирщик.

— Будет, если колодец пробить. Шестьдесят футов в глине и песчанике — это совсем немного. Не гранит! Так что — вода будет. Хотя и солоноватая — море недалеко. Лес рядом есть. Камень — есть. Строиться можно. Дорога неподалеку — хорошо. Река неподалеку — хорошо… Ну а главное — преосвященный Теодор благословил на служение.

— Так ты теперь матушка Немайн?

— Не угадал. По-прежнему «леди». Или "леди сида", как вы любите меня называть. Хотя и мое имя поминать всуе не грех. Я остаюсь в миру. Мы с преосвященным Теодором решили, что так правильнее. По крайней мере, пока.

— А монастырь?

— Будет. Вернее, будет крепость. Чего-то вроде Круглого Стола. В конце концов, Господу, принесшему меч, можно служить не только молитвой.

— А сам-то епископ где?

— Уехал назад. Но еще заглянет, к ярмарке. Поставит нескольких священников и нового епископа поприветствует.

Немайн зевнула. И тут увидела доску с фишками.

— Это что за игра?

— Это абак, я на нем считаю.

— А-а-а… А шахматы у вас тут водятся?

Шахматы водились. Но половина фигур ходила не так, как Клирик привык. Слон, например, прыгал через одну клетку. За ферзя, ставшего ходить только на одну клетку по диагонали, было особенно обидно. Пока приноровился, проиграл Кейру две партии. Тот задрал было нос — шахматная игра в Камбрии считалась занятием благородным. А обыграть богиню… Такое случалось только в сказке. В одной. Кейр припомнил забытый с детства сюжет. Там главным действующим лицом был бог мужского пола. Который сначала поддался… Потом поднял ставки. И выиграл у ирландского короля жену.

— А на что мы играем? — на всякий случай уточнил Кейр, в третий раз расставляя фигуры.

— Мы тренируемся, — сообщила сида, и брезгливо дернула ушами. Как если бы не в шахматы играла, а нужник чистила.

Кейр понял — тренируется. Проигрывать. Конечно, у короля Гулидиена пока нет жены. Да и невеста его сиде, наверное, даром не нужна. Но мало ли что можно выиграть у короля?

Клирик приглядывался к поздним завсегдатаям «Головы». Епископ, сказав в одной из бесед, что если заглядывать в Кер-Мирддин часто, но ненадолго, горожане привыкнут, не солгал — особой нервозности не было. Хотя избыточная предупредительность пока оставалась. Для верности Клирик перекинулся с некоторыми приветствиями и шутками, слил Кейру еще одну партию. Наконец, решив, что кратковременный визит Немайн жители Кер-Мирддина перетерпят, отправился спать. Сон пришел сразу, и на этот раз сначала раздался голос:

— Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют тринадцать сотых долей процента от необходимого для обратного переноса.

А потом, в стандартном кошмаре, снился перебункерованный скрепер, отказ бетономешалок и мокрый снег, рвущий нарастающей тяжестью линии электропередач. И хрипящий селектор, никак не желающий доносить распоряжение о том, что нужно прекратить подогрев бетонной смеси, чтобы замедлить схватывание…

Проснулся Клирик засветло. Полюбовался в кадушку с водой на длинные ресницы в засонках и примятые ушки. В очередной раз напомнил себе, что порядочной леди нужно зеркальце. Что такого барахла у местных мастеров — в избытке. Всех дел — не забыть зайти в лавку. А потом вспомнил кое-что еще.

— Месяц, значит, — сообщил отражению, — прошел. Кстати о месяце и о леди: где, спрашивается, месячные? Не отчеты, а те, которые болят и текут? Похоже, у меня не только зрение и слух особенные. Ну да, я же не человек. Сроки могут быть другими. Жди теперь, когда и что. Ладно. Очищения кровью не было. Значит, очистимся водой.

Камбрийцы хранили римские традиции. Так что баня сильно отличалась от русской. Неизвестно, чем пробавлялись горцы — скорее всего, чем-то вроде финской сауны, но тут, в городе, были построены правильные термы. Узнав, какую махину раскочегарили для него персонально, Клирик оторопел. И выложил на стойку трактирщика еще одну осьмушку золотого.

— Дэффид, это в компенсацию расходов и забот. Я ведь неспокойное соседство?

Тот, не пробуя на зуб, как бывало, подкинул кусочек монеты на ладони.

— Чистая прибыль, — сообщил доверительно, — все-таки не успела ты толком наверху пожить, Немайн. Иначе знала бы, что сегодня — женский день. Все девочки моются. Даже королева. Хотя у нас ее пока и нет. Эх, совесть, пропади она пропадом… Хочешь денежку назад?

Клирик изобразил раздумье.

— Не хочу. Угадай, сколько женщин будет в бане сегодня? Включая королеву, хотя ее у вас пока и нет?

— Ты и Тулла. Должен же тебе кто-нибудь потереть спинку? Не Кейра же было посылать? А Туллу ты уже того… Благословила.

И подмигнул.

Клирик настолько вплотную с новым телом еще не знакомился. Видеть, конечно, видел — когда менял нижнюю рубашку. Не трепать же было единственную шелковую вещь в походах! Да и в кусты хаживал. И сопутствующими процедурами занимался. Но это были физиология и гигиена. А тут…

Приятных ощущений Клирик из бани не вынес. Сначала — предбанник. Раздеваться при Тулле и полудюжине горожанок посмелее (и постарше) Клирику было очень неловко. Потом — сидеть и потеть, рассматривая стены и потолок, потому что рассматривать Туллу было хоть и интересно, но тоже как-то невежливо. Хотя и вполне прилично. В стенах же ничего интересного не было. Частью — обычный для здешних древних гор песчаник, частью — кирпич. Последний исключительно с дырочками. Ну не камень же было сверлить, чтобы горячий воздух проводил? То ли от старой постройки остались, то ли местные строители не все римские традиции забыли.

Горожанки — и особенно Тулла — придерживалась другого мнения насчет разглядывания. Интересно им было. Поначалу. Потом, убедившись, что у сидов только уши другие, успокоились.

Вместо мочалок и губок, а заодно и мыла, шерстяные перчатки. Потом — бассейн. Холодный. На все — два часа.

Результатом, помимо физической чистоты, стала безусловная убежденность Клирика в необходимости внедрить на другом конце Евразии японские ванны. Тем более что самураи практически водились. Вообще, манеру выбривать тонзуру от уха до уха, а не на затылке, Клирик счел разумной. Не вдаваясь в догматические подробности. Лысый выглядит умным, а плешивый — больным.

Вот с чем в Камбрии было хорошо, так это с одеждой! Своя шерсть, свой лен… Кожа — вплоть до лайки. Но — все или домашнего шитья, или заказного. Так что наспех можно было соорудить разве что паллу. Именно так Немайн и поступила. Отбеленная шерсть нашлась. И этого было довольно.

Чистота. А еще мудрость и сила былой империи — вот что стояло за простым архаичным нарядом. Даже не империи — республики. При императорах наряды римлянок стали цветастыми — но и легионы были уже не те. Хотя на Британию их еще хватило.

Что ж. Посох на плечо, нож на пояс, Книгу под локоть — и шагом марш к королю! Уже в воротах получилось разочарование: часовой любезно сообщил, что Гулидиен закатился на охоту. Не меньше, чем на неделю. Вдобавок Кер-Мирддин встретил Немайн, как ручное чудовище. Ставни притворены, детей с улиц выкликали матери. Но лавки открыты, и по делам городской люд шествует степенно, хотя косясь и с оглядочкой. Немайн грустно свесила уши. Неделю раздражать собой город было нельзя. Впереди замаячили новые скитания. Настроение испортилось.

Для исправления которого Клирик знал два надежных способа: женский — покупки, и мужской — бифштекс. Мясо в нужных количествах в котеночий желудок Немайн не помещалось. Зато Клирик припомнил, что собирался купить зеркальце, и решил попробовать женский способ. Как назло, в лавках ничего симпатичного не обнаружилось. Всякая дребедень, которой только вразнос по хуторам торговать. Оно неудивительно: другого спроса нет и до ярмарки не будет. Но если женщина хочет исправить себе настроение покупками и не может ничего найти, ни купить, ни примерить, ни в руках повертеть…

Немайн резко прибавила шаг, и каждый камень, каждый корешок заросших травой улиц больно бил по ступням. Уши уже не свисали к плечам — они были прижаты, глаза сжались в смотровые щели. В конце концов она не выдержала. И направилась к эскулапу. За валерьянкой. Или ее средневековым аналогом.

Увы, при этом пришлось развернуться против солнца. Так что вместо прохожих она видела тени на слепящем фоне. Ну и, разумеется, врезалась.

— Леди, от тебя не увернешься! — голос принадлежал врачу. — Что-то случилось?

— Очень яркое солнце сегодня, мэтр Амвросий, — сообщила Немайн, отлепляясь от лекаря, за локоть которого ухватилась, чтоб не упасть, — не по моим глазам. Не посоветуешь ли чего?

— Обязательно, леди. Но позже. Сэр Олдингар так упился на радостях, оставшись за главного аж на целую неделю, что придется лечить. Не посоветуешь ли чего? Отравления, кажется, по твоей части?

С серьезным таким видом спросил. Но в глазках что-то ухмылялось. Сида предпочла этого не заметить. И бойко оттараторила:

— Три части ивовой коры и четыре части коры дуба в двадцати частях воды. Потом клистир. — Ничего ближе к бессмертному средству от симуляции, придуманного чешским писателем Ярославом Гашеком: "Три хинина, четыре аспирина, промывание желудка, клистир" Клирик навскидку придумать не сумел.

Амвросий аж икнул. След ухмылки в глазах испарился, зато на губах появилась настоящая улыбка.

— А неплохо. От горькой ивы его вывернет. Но дубовая-то зачем?

Вообще-то затем, что из нее поначалу аспирин делали. Знать бы еще, как.

— Для закрепления стенок желудка дубильными веществами. Ты не возражаешь, если я подожду у твоего дома?

— Можешь и зайти! Мой дом для тебя открыт. Да он для всех открыт, вот только ходить ко мне с визитами опасаются.

— У тебя что, домашняя виверна живет?

— Нет, у меня живут дикие дети. Не смотри на меня так! Я их честно воспитывал. Между вызовами, конечно.

— А твоя жена?

— Элейн? Ну она больше занимается пополнением банды. И гильдией своей…

И ушел. Судя по неторопливой походке, сэр Олдингар скорее слегка недомогал, чем находился при смерти.

Стоило сиде войти в неухоженный садик, возле дома Амвросия Аркиатра, как на нее напали.

— Защищайся, леди сида!

Мальчишка. Без штанов, по римскому обычаю. Да и кричит — на наречии римлян. Причем не вульгарном, а вымершем, классическом. В руках палка. Даже, скорее, розга. Что такое дети, Клирик знал: либо малообученные люди низкого роста, либо очень раздражающие мелкие звереныши. Этот был ни то, ни се — размер средний, шкодливость так и прет. Но лобик умный. Немайн присела на корточки. Не любил Клирик школить людей, смотрящих на него снизу вверх. Вот стоящих навытяжку перед развалившимся в кресле "пожарником"-экспертом — другое дело. А потому стулья в реквизированных у местного начальства кабинетах немедленно изводил. Разок — в окно восемнадцатого этажа.

— От кого защищаться, сиятельный муж? — латынь входила в число прошитых при переносе в седьмой век языков.

— От меня!

— А ты кто такой?

— Я — доблестный рыцарь Круглого Стола! Защищайся, коварная ведьма!

Мальчишка бодро взмахнул палкой. Клирик вдруг осознал, что игрушку тот держит неправильно. Правая же рука Немайн сделала быстрый тычок вперед — Клирик только и успел, что раскрыть ладонь, и вместо удара под дых вышел хлопок по животу. Вспомнился анекдот о теще боксера: "И тут она раскрылась".

— Благородный всадник убит, — подвела итог схватки Немайн.

— Так нечестно!

— То есть как это нечестно? А ну-ка напомни, какой гандикап накладывается на мужчину при судебном поединке с женщиной? Или я тебя плохо рассмотрела, и ты девочка?

— Мужчину надлежит расположить в яме глубиной по пояс, — мальчишка разом потускнел, — и привязать одну руку к туловищу.

— Именно, — отметив интересные подробности, продолжил Клирик, — к тому же у тебя палка. А у меня нет.

— Но ты же ведьма!

— Я сида. И вообще, мне начинает казаться, что ты все-таки девчонка. Проиграв — обзываешься. Парень попросил бы научить его драться.

— Женщину?

Снова пригодились сказки Кейра и песни барда.

— Кухулина учила драться женщина. Ланселота учила драться женщина. Много это помогло их врагам?

— А кто такой Кухулин? Расскажи!

Этому, видимо, сказки про Муция Сцеволу рассказывали. Парню было интересно про Кухулина. Клирику — про обнаружившиеся способности. Почему бы не совместить?

— Да вот жил такой. Тоже был неумехой вроде тебя… Поначалу. И начинал тоже с палки. Вот только у тебя неправильная. А должна быть… Тебе нужно это дерево?

— Нет.

— И мне нет. Если мы сломаем пару веток у этой ивы, папа с мамой очень обидятся?

— Папа не заметит. А мама простит. Она добрая.

— Раз так, — сида скинула наземь посох и отцепила с пояса нож, — с ней-то мы и расправимся. Так. Тебе вот эту, поменьше. А мне — эту. Мой рост без головы. Хорошая палка получится…

Сразу обломить ветку, которую Немайн назначила для себя, не получилось. Пришлось подпиливать. Когда нож начал застревать в вязком дереве, Немайн снова потянула ветку вниз. Хрустнуло — и она обнаружила себя лежащей в траве с упрямой добычей в руках. Только и успела сесть, как…

— Опять балуешься? — раздался строгий тонкий голосок. — Вот наказание! Ой! Леди Минерва, что с тобой сделал этот разбойник? Ты вся зеленая!

На крыльцо выскочила девушка в классической столе и сандалиях. Плед наброшен как покрывало. Так быстрее, чем в паллу заворачиваться, но и вид в результате получается плебейский.

— Благородный всадник подал идею, — Клирик никого не покрывал и ни от чего не увиливал. — Исполнение же целиком мое. Я прошу простить меня за вольное обращение с деревом… И мой внешний вид. Кстати, меня зовут Немайн.

— Я знаю, леди Минерва, но у нас сегодня латинский день. Отец считает, мы должны знать языки.

— И имена вы тоже переводите?

— Конечно. Так что сейчас тебя изводит Аргут, завтра, в греческий день, он будет Бромиос, ну а остальную неделю — Тристан, и точка. Я сегодня — Евгения, но обычно — Бриана. Единственный солидный человек в нашей семье.

— А твой отец?

— Он серьезен только за работой. Ты собираешься еще возиться с Аргутом?

— Да! — безапелляционно заявил Аргут.

— Тогда давай сюда свою накидку. Если травяной сок впитается, ее можно выбрасывать. Ну или слугам подарить. Ой, ты и платье запачкала. Все, братик подождет. Это ж надо даму так извозюкать!

— Я быстро, — пообещал было Клирик Аргуту.

— Тобой займется моя сестра, а это совсем не быстро. Но я подожду.

Аргут-Тристан ошибся. Немайн занялись все сразу. Элейн, которой, судя по животу, оставались до "пополнения банды" считанные недели, вручила Бриане серое платье, велев заняться именно им, другой дочери поручила паллу. После чего занялась сидой.

— Моя третья, Альма, ушла на именины к подруге, — объявила она, роясь в сундуке, — но я и так вижу, что вы одного роста… И масти — уж в кого, не пойму. Разве Манавидан, мерзавец, в мужа моего оборотничал. Но это вряд ли. Раз уж ты намерена возиться с моим младшим — то чем скорее ты его займешь, тем дольше простоит город! Вот. Надевай. Для падений и палочных драк самое оно.

И удивилась, насколько римский наряд — а до того ряса — старили богиню. В них она казалась пораженной вечной молодостью небожительницей без возраста. И пола. Но стоило заменить ангельские покровы на земное платье — и перед Элейн стояла егоза-мальчишница, сверстница двенадцатилетней Альмы. Такой только с Тристаном и играть. Причем, сформировавшаяся егоза. По-детски большеголовая, узкоплечая и узкобедрая (откуда только сиды детей берут?) Немайн затянула широкий пояс не под грудью, как было модно, а на осиной талии, сразу прибавив года два и сформировав привлекательную возвышенность, в которой было больше ребер, чем скромных сидовских прелестей. Всего лишь пояс, всего лишь лента в волосы — иди речь о человеке, Элейн сказала бы, что девочка совершенно расцветет года через три. А так… Может, через пятьсот. Может, никогда.

В отместку за «омолаживание» Немайн прихватила из очага головешку, и предупредила, что дом снаружи будет безжалостно разрисован. Элейн только рукой махнула.

— Леди Немайн? — Аргут аж рот открыл. По детскому практицизму верил он только в те чудеса, которые приносили пользу или вред, но были наглядны. Вот и тут — взрослая превратилась в ребенка. Чудо. Но сиды, видимо, могут и не такое. А играть и общаться удобнее.

Да и не солидно взрослой даме сидеть на траве и срезать ножом мелкие веточки, сучки и кору с пары ивовых палок. Только непонятно было, как ее теперь называть?

— Слушай, — поинтересовалась сида, — а чего тебя братья мечному бою не учат?

— Маленький, говорят. А учебный меч тяжелее настоящего.

— Угу. Я начала рассказывать про Кухулина… — Клирик собрался с мыслями. Песен и легенд он знал уже предостаточно, но теперь нужно было собрать из них совсем другую историю, потому приходилось не просто привирать, приходилось сочинять совершенно новый миф. — Ну вот. Лет до семи жил при приемных родителях. То есть настоящие тоже были живые. Но Кухулин этого не знал, приемных родителей и считал настоящими. Когда ему было семь лет, их убили враги. Обычное для Ирландии дело. И Кухулину пришлось готовиться мстить. Но великие воины, соратники приемного отца, говорили ему, что он еще мал и слаб. Так что парень подался к тетке, королеве чего-то там, не помню, много у ирландцев королевств. И та согласилась его учить. И начала с того, что вручила Кухулину палку. А потом подошла к стене своего дворца из стекла и камня, и нарисовала на стене вот что.

Немайн вручила Аргуту палку поменьше. Подошла к стене из песчаника, и на уровне головы Аргута нарисовала углем круг. Перечеркнула его наискось, сверху вниз и справа налево. Потом — второй, побольше, на уровне головы взрослого человека. И тоже перечеркнула — несколько раз.

Потом вытянула руку с палкой в сторону большого круга.

— Это голова врага, — объяснила она, — а палку нужно держать как я, и направлять точно в глаза врагу. А потом нанести удар. Как нарисовано. Стой! Локоть не сгибай, плечом не двигай! Это долго, пока ты это будешь делать, тебя убьют! Быстро, легко, одной кистью. По морде вражине — и снова в исходную позицию.

Немайн говорила, и ее понемногу наполняло понимание очередной шутки Сущности. Врожденное эльфийское умение владеть длинным мечом и рапирой были выдано ей весьма своеобразно. Да еще и как два в одном.

В шестнадцатом веке англичане, потомки нынешних саксов — да и бриттов, которым повезло выжить, вздумали называть рапирой оружие, которое ни со спортивной рапирой, ни с салонно-дуэльной ничего общего не имело.

Испанский меч эпохи конкисты. Длинный, тяжелый, равно рубящий и колющий — оружие офицеров империи, на тысячелетие опередившей в развитии римскую. В шестом веке он был бы чудо-оружием. Если бы вообще был. И если бы Немайн могла поднять такую тяжесть!

— Так что бить надо примерно так, — Немайн довольно робко махнула кистью — и вдруг взорвалась «мельницей». Удар справа сверху, удар слева сверху, Удар справа снизу, удар слева снизу. Два горизонтальных. И снова вытянутая вперед палка.

Аргут немедленно попробовал повторить. Не получилось.

— Сначала отработай один удар. Бей, как нарисовано, — советовала Немайн, — потом освоишь второй. Да не маши сплеча! Открываешься! На тебе что, доспехи есть?

— Стану рыцарем — будут!

— И в бане?

За спиной хихикнули. Немайн оглянулась.

— Леди сида, а куда ты уши деваешь, когда спишь? Они же мешают, — девочка одного с Немайн роста, глаза в глаза. Черные. С бесенятами внутри.

— Они мягкие. Так что спать на боку мне удобно. Ты Альма?

— Как ты… А, ясно! И как тебе пришлось мое платье?

— Сама видишь. Почти впору. Но слишком свободное. В груди, в бедрах, — Альма заулыбалась, — И особенно в талии.

Альма перестала улыбаться и уставилась исподлобья.

— Я взрослая, — напомнила Немайн, — а значит, и формы у меня другие. А ты еще вытянешься. Будешь на голову выше меня. В самый раз. Не пигалица, не дылда. Аргут! Я кому сказала — локтем не двигать! Если устал, возьми палку в другую руку. И — все то же самое. Выучишь удары — расскажу, как Кухулин, достигнув тринадцати лет, убил великого воина, чей удар был похож на движение хвоста ласточки в полете…

Амвросий возвращался из дворца в настроении лучше превосходного. Поначалу, увидев во дворе Альму, поучающую Аргута, собрался пожурить — за то, что не соблюдает латинский день. Когда увидел вторую, на секунду испугался, решив, что дети начали размножаться делением, без их с женой участия. Заметив у одной из Альм сидовские уши, облегченно выдохнул и пробрался в дом с черного хода.

— Не хотел спугнуть чудо, — сообщил жене, — двое наших детей вместе — и почти молчат.

— Травяной сок с платья отстирала Бриана, — гордо откликнулась его жена, — а занавеску свою сиде придется менять. Слушай, а можно ей сказать, что чистить долго? Хочу посмотреть, как в ее сером будет выглядеть Альма.

— Можно, — согласился врач, — и вообще, мы сейчас одни. — Он погладил жену по круглому животу. — Так что, не стой между нами некто третий… Немайн очень хорошо отвлекает наших детей, и я полагаю, ее стоит привадить к дому.

— Как?

— Подумаю.

И придумал. Самый, как оказалось, надежный вариант. Вышел на крылечко, поманил Альму, пошушукался. Та кивнула, хихикнула и побежала в дом. Амвросий же важно прокашлялся, чтобы привлечь внимание.

— О Минерва, о почтенная ланиста! — возгласил в духе античной трагедии. — Боюсь, с твоим платьем выйдет очень долгая возня. Жена уверяет, что нужно сначала замачивать, потом кипятить… И еще что-то, я в этой кухне не понимаю.

— Я тоже, — сообщила сида, — непорядок, правда? Мне очень совестно. Но в чем же мне возвращаться в "Голову"?

— В том, что на тебе сейчас. Альма с удовольствием подарит тебе это платье — потому что я пообещал ей обновку, конечно. Но, может быть, в качестве извинения, ты примешь от нас в заложники одну из моих книг?

— Приму. Но настаиваю на праве выбора, — сида старалась удержать лицо каменным, но уши отсемафорили такую безумную радость, что врач начал опасаться за возврат. В конце концов, в Ирландии совсем недавно из-за книги случилась война! Оставалось надеяться, что богиня не положит глаз на один из бесценных трактатов по медицине.

Клирик действительно был счастлив. Причиной стал футурошок наоборот. В двадцать первом веке человек привыкает к информации, льющейся в мозг со всех сторон. И без этого потока ему становится малость неуютно. Библию он залистал до дыр, и теперь она годилась только для обрядов, но не для чтения. Хотя бы потому, что, при желании, он мог прикрыть глаза и вызвать перед внутренним взором типографские строки священных текстов.

Так что за возврат Амвросий мог бы и не переживать. Абсолютная память делала сиду в этом отношении совершенно безопасной. Зато, придирчиво выбирая меж свитками «заложника», Немайн составила в уме полный каталог небольшой библиотеки врача. И выбор сделала такой, что тот облегченно хлопнул себя по лбу. Вегеций. "О военном искусстве".

Путь до "Головы Грифона" Немайн буквально пробежала. Махнула ушами сторожам — и в любимое уже кресло. Свитки проматывать. Руки аж зудели. В течение первых глав мир исчез, сменившись поступью железной пехоты, начавшей с семи холмов и покорившей половину мира.

Потом, когда вернулись звуки, и глаза начали различать образы из-за пределов пожелтевших полей, Немайн расслышала обеспокоенный голос трактирщика:

— Леди Немайн, ты меня слышишь?

— Извини, Дэффид, зачиталась. Что-то случилось?

— Ничего особенного, просто ты сидишь в одной позе весь вечер. И еще хотел спросить — ты носишь плед нашей расцветки. Мне это очень лестно, но, может быть, захочешь такой же своей? Мои девочки с удовольствием соткут.

Немайн пожала плечами:

— Если я в этом доме просто постоялица…

— Никоим образом! — выпалил трактирщик.

— В таком случае, я намерена носить цвета твоего клана.

И чуть заметно улыбнулась. Зато ушами отмахнула, как крыльями. Клирик был собой очень доволен. Ведь вздумай он согласиться на новый плед, сразу пришлось бы отвечать — а какие они, цвета клана де Данаан? В песнях об этом не пелось.

— А чем ты так увлеклась? — поинтересовался Лорн, аккуратно соля пиво. — Что за книга?

— Вегеций. На мой взгляд, с устройством полевого лагеря он не прав. Четырехугольная форма не дает никакого выигрыша, только облегчает работу армейским инженерам. Круг или шестигранник обеспечили бы большую защищенную площадь при той же работе для солдат, звездообразные формы — лучшую оборону. Но здравые мысли у него попадаются.

И снова уткнулась в свитки.

Назавтра Немайн решила поменять заложника. Поверх платья Альмы, надетого, чтобы размягчить Амвросия, набросила плед цветов Дэффида. Дабы еще раз подтвердить намерение соблюдать законы гостеприимства. Поскольку было жарко — перебросила через плечо, свернув спереди, как шинельную скатку, сзади оставив болтаться.

Отношение изменилось. На самую чуточку. Но подчасок на воротах осмелился отвесить неуклюжий комплимент. Детей снова окликали, но не так тревожно. Ставни как были, так и остались нараспашку. От королевского дворца доносились разудалые вопли гуляющего гарнизона.

Сэр Олдингар был прав. Феодальная дружина, нерегулярное войско. Главные враги, саксы, далеко. Беспокойных соседей нет, все братья короля, и отношения — не разлей вода. И остается всей карьеры, что есть начальство собачьими глазами, а радости — гулять, когда король отвернется. Тем более, что караулы выставлены и бдят.

Поэтому, когда на горизонте встал столб дыма, Кер-Мирддин отреагировал быстро, но не слаженно. Ворота — и внешние, и внутренние, — разом захлопнулись, гнусавые голоса рожков возгласили тревогу. Вскоре к рожкам присоединился звон била, призывающего городское ополчение на стены.

И тут сэру Олдингару не повезло. С архитектурой. Дверные проемы в домах камбрийцев были узкими. Чтобы проще оборонять. Но выбегать по тревоге, попутно прилаживая амуницию, тоже неудобно получается. Самым обидным было, что после вчерашнего рыцарь был трезв, как стеклышко. Зато те, кто избежал медицинских услуг, — нет. Рыцарь первым оказался в дверях — и это была решающая ошибка. Ему подкатились под колени, навалились на спину и прошлись сверху. А потом позвали мэтра Амвросия. Тот констатировал перелом бедра.

Сиду сигнал тревоги застал как раз в саду у врача. Тристан — греческий вариант имени Немайн не понравился — отрабатывал все тот же удар. Сида поддерживала его энтузиазм очередной байкой "про Кухулина". Когда злой богатырь убил его учительницу, потратившую все дротики и сломавшую копье, разрубил пополам вместе с колесницей, тринадцатилетний «Кухулин» подстерег негодяя, и, пока тот насмешничал, выхватил ивовую палку и убил врага несколькими ударами по голове.

Сама сида между россказнями вспоминала защиты, особенно те, в которых участвуют обе руки. И «подлые» приемы, негодные на дуэли, но вполне уместные при абордаже или в кабацкой драке. Крабья походка испанского фехтовальщика уже получалась сама собой, когда звон била и вопли рогов заставили прервать тренировку.

Немайн прибилась к ополчению — что никого не удивило. Состоять в ополчении — привилегия доступная любой приличной горожанке. Отказывать в ней богине войны? Разве сэр Олдингар не захотел бы делиться славой. На палку в руках косились. Но ополченческий топор был для Немайн совершенно чужд. Почему-то отнесенный к категории оружия профессионалов, в отличие от булавы, кинжала или посоха. Который остался в «Голове». О чем Клирик пока не жалел. Поскольку лично драться не собирался. Прекрасно понимая, что если город возьмут, то Немайн либо прибьют на стене с защитниками, либо поступят так же, как с женщинами, оставшимися с детьми и при враче. Но помогать защитникам города намеревался именно так, как полагалось богине Немайн. То есть воодушевляя своим присутствием.

Первый натиск пришлось отбивать страже, еще даже не понявшей, кто рванулся к стене из леса, таща в руках лестницы. Стражников было по двое в угловых башнях, да вдоль стены прохаживались двое. Несколько секунд — и половина напавших уже лезла вверх на стены. За лестницы нужно было держаться, так что щиты они завесили за спины. Вторая половина, вскинув луки, дала залп. Они почти не целились — и почти не попадали. Не в кого было: ополчение на стены еще не поднялось, а попасть в бойницу башни было совсем непросто. Лучники из башен успели выстрелить — и не по разу. Некоторые ухитрились попасть. Потом нападающим не повезло. Расчет был — внезапно забросить на стену половину небольшого отряда. А там… Они высоко себя ценили.

И были правы. Когда вместо бегущих впереди ополченцев перед Немайн на расстоянии локтя возникла перекошенная от натуги и ярости рожа врага с торчащей из-под нащечников бородой, спас ее только "рефлекс боксера". То есть фехтовальщика. Правая рука положила палку на левое плечо — как увесистый испанский меч. Левая присоединилась к правой — будь это меч, пальцы сомкнулись бы вокруг лезвия. Руки сами сделали тычок вперед, нанося позорящий удар в лицо. "Грубияну и варвару, подошедшему к тебе на расстояние кулачного удара, довольно и эфеса, не стоит марать клинка" — мелькнуло в голове. Срезанный под острым углом кол — это, конечно, не стальной эфес. Но роже хватило — исчезла внизу. Сида уперлась палкой в лестницу, нажала. Рычаг плюс рычаг: лестница тяжело поехала прочь от стены, поняла, что ее ничто более не держит, и освобождено рухнула назад.

Лез по ней кто, или подгнившие колья во рву не попробовали человечины — Клирик не узнал. Пришлось спрятаться за бруствер — мимо длинного уха свистнула стрела, другая сердито взвизгнула, наскочив на каменную стену вместо мягкой плоти. А сосед по стене уже валится внутрь города, сразивший его воин вырывает топор из пробитого щита ополченца. Но перекрестил ноги, сам виноват! Немайн уперлась в каменный бруствер и сделала выпад. Палка толкнула штурмующего торцом в живот, он попытался сделать шаг назад, ноги запнулись сами о себя. Воин потерял равновесие и полетел вслед за жертвой. Вниз было метра четыре: не сгруппировавшись, спиной вперед — верный покойник. Слева и справа снова только свои. Сида осторожно выглянула вниз. Тех, кого убила — или покалечила, по везению, — разглядывать было как-то неудобно.

Внизу стояли типичнейшие представители своего племени. Как на реконструкциях в Интернете. Кожаные куртки. Полосатые штаны. Здоровенные топоры. Хотя нет. Здоровенные для маленькой Немайн, для этих бугаев одноручные, у всех щиты за спинами. В руках почему-то — луки, причем пользуются ими неплохо. Немайн снова укрылась — но повезло не всем, на стене захрипело и рухнуло. Заплетенные в косички бороды торчат из-под шлемов. Один — в кольчуге, на шлеме белые крылья, за спиной багряный плащ. Точно из "Кольца Нибелунга" явился. Машет мечом и орет. Немузыкально.

Сида поджала уши, как напуганный котенок. Норманнов быть не должно было. Но — были. Явились. Клирик мог даже предположить — откуда. Когда он ставил новый пирс в Тронхейме, потомки викингов хвалились разбоем давних времен, и уверяли, что на Оркнейские и Шетландские острова хаживали еще чуть ли не при Риме. Жаль, не расспросил тогда подробнее. Думал, не пригодится.

Ничего удивительного, если кого из давних предков тех веселых и чуть безалаберных ребят занесло сотней-другой миль южнее. Хотя… Европа узнала о ярости норманнов столетием позже. А значит, этим молодцам оставить наследников не светило. Скорее всего, под стеной собрались живые трупы. Зомби, так сказать. Клирик вполне себе представлял, как это должно произойти. Попытка штурма. Вернувшийся с охоты король. Удар королевской дружины в спину ничего не подозревающих разбойников… Если бы им удалось ворваться на стены с хода — другое дело.

Собственно — удалось. Оглядываясь, сида заметила: ополчение умылось кровью. Полегло больше половины защитников северо-восточной стены. Так что, если б город обороняла только королевская стража — или даже только мужчины — норманны уже взяли бы Кер-Мирддин. Победу ополчению принесло излюбленное героическое оружие врага — топоры. С копьем на стену конечно, лезть труднее. А меч в эти века по карману только весьма зажиточному воину. Топором же особо не оборонишься. Обычно это не было недостатком. Но при всем умении викингов, при всей их ярости — щиты у них были еще за спинами. И это бы не беда — пойми ополченцы, с кем имеют дело, да успей испугаться.

На северо-западной стене Кер-Мирдина произошло редчайшее для темных веков событие: встречный бой пехоты холодным оружием на взаимное истребление. В века, когда организация и дух пеших армий упали, те, у кого слабее нервы, всегда показывали спину. И происходило то, что римляне называли словом coedes. Резня. Если и доходило до рукопашной — как во времена Канн, Пидны и Фарсала, то сторона, понесшая более высокие потери в первой стычке, обычно бежала и гибла. А викинги были храбры — иногда до самоубийственности. Сила духа принесла многие победы. Но именно на этот раз — не сработала.

Если бы ополченцы успели испугаться, их, защищающихся или бегущих, перебили бы всех. Но они торопились вперед. Не биться, не спасать город — всего лишь занять положенные места на стене. При виде врага получали удар. Иногда успевали нанести удар сами. Если срабатывала выучка, когда враг еще не высвободил оружие из впереди бежавшего. Если в рядах ополчения оказывался опытный воин. Викингов смяли массой. И, заплатив двумя-тремя жизнями за одну еще не сообразили, что отделались дешево.

Когда на западную стену подошли подкрепления, да после потери половины бойцов, шансов северные грабители не имели. Но пригород оказался в их власти. Возникла извечная проблема заложников. Трактир пока не пал, но взять приступом добротный каменный дом всяко легче, чем крепость с фанатичным гарнизоном.

Викинги тоже не были счастливы. Неполная половина их дружины уже была мертва. Добыча — а нацеливались они, верно, на королевскую казну — внутри, за стенами. Взять ее теперь было затруднительно — на стенах осталось не меньше полутора сотен защитников. Ополчение. С другой стороны — а викинги кто? У этих особого боевого опыта нет. Не считать же усмирение туземцев на Оркнеях и Шетландах! Долгое плавание и шторм сил тоже не добавляют. Ну и просто их ввосьмеро меньше.

Но открывать ворота и атаковать — на это защитники города пойти не могли. В поле мастерство и ярость норманнов позволили бы им взять верх. Выманить защитников было реально, устроив штурм трактира. Но это значило превратить их преимущество из восьмикратного в десятикратное, а то и больше. Скольким кер-мирддинцам стоила жизни отчаянная атака, вождь норманнов не знал. Зато видел, как половина его воинов ворвалась на стены — да там и осталась. И перешел от тактики террориста-победителя, к тактике террориста-проигравшего.

Подошел вразвалку к воротам. Поймал шитом пару стрел, и проорал на ломаном саксонском:

— Выходите, трусы! Не то мы зажжем пригород.

Еще одна стрела. Без толку.

— Я бы зажег и так. В качестве тризны по тем парням, что вы убили наверху. Но — у меня есть брат, которому пора стать морским королем. И я предлагаю поединок. Мой брат убьет вашего лучшего бойца, вы заплатите нам полста серебряных марок. И мы уйдем. Со славой и деньгами! А вам останется пригород.

Клирику было паршивее всех. Во-первых, он если не знал, то хотя бы догадывался, что такое викинги в бою. Во-вторых, понятия не имел, на что способен сам. Случись набег вчера, полагал бы — ни на что. Но владение рапирой-мечом было. Рапиры — не было. Мечи были слишком коротки или слишком тяжелы. Не по восьмипунктовой силе эльфийки работенка — держать в вытянутой на уровне плеча руке два килограмма железа. Не секунду, не минуту — столько, сколько потребует бой. В руках, вместо привычного уже посоха, только ивовая палка. Ивовая палка против меча или топора.

Едва ли не самым паршивым было осознание, куда сдвинется история, если сейчас его убьют. Если викинг зарубит богиню войны на глазах у камбрийцев, то город они наверняка сдадут… Но по законам гостеприимства сида должна была защитить тех, кто предоставил ей кров. И чей плед она носила.

…Дэффид с семейством приготовился к смерти. Довольно дорого оплаченной. Заезжий дом был крепостью, и камни, из которых он был сложен — были камнями крепости. Старого римского форта, разрушенного в одной из усобиц. Прадед нынешнего короля не смог восстановить укрепление после очередной осады, камни с развалин ушли на строительство церкви — и трактира, который стал честно исполнять роль предмостного укрепления. С одной стороны — заливной луг. Штурмующему другую полетят в спину стрелы с городской стены. Подкачали только выходящие на север и запад, но там и встали лучшие бойцы.

У каждого окна стоял защитник — а чаще защитница — с копьем или луком. Случись налет вечером, в гарнизоне оказался бы цвет городского ополчения, ветераны походов Кадуаллона, сами взявшие не один дом и не один город. И настоящая богиня войны. Что Немайн будет драться сама, трактирщик и в мыслях не имел. А вот напугать хотя бы часть врагов до смерти, воодушевить защитников — это она могла. И, конечно, сделала бы. Но — не судьба. Зато город выстоял. И раз уж сида напялила плед его клана, мстить за кровь она будет вместе с кланом. Дэффид даже улыбнулся в предвкушении. Все-таки не за каждого смертного врагам мстят богини!

Кейру, как мужчине и горцу, досталась бойница первого этажа, выходящая на север. Оттуда хорошо просматривались римская дорога, городские ворота и варвары перед ними. Из лука, увы, не дострелить[4].

Он видел вождя варваров. Что тот кричит — едва разбирал. Но понял — вызов на бой. Тот повторил раз и другой. Город поединщика не выставлял. Куда подевался сэр Олдингар, и почему отлынивает от своего долга, Кейр не понимал. Но мало ли что могло случиться в свалке на стенах?

Варвар угомониться не желал. Порыв ветра донес лающие саксонские слова:

— Последний раз предлагаю поединок. Если случится чудо, и ваш воин победит, мы уйдем. Да есть ли среди вас мужчины?!

И на этот раз бандит получил ответ. Знакомый голос простуженного ребенка откликнулся:

— Похоже, только я!