КИЧЛАГ

Землю окинул взглядом:

Прибыль считают людишки,

Готовятся к смотрам, парадам,

Пишут ненужные книжки.

В храмах крестятся всуе,

В каждом преступник сидит,

Грязные планы рисуя,

Ползет по земле паразит.

На земле он пока не лишний,

От водки валяется тара,

Знает о нем Всевышний,

Послали в лес санитара.

Строим друг другу козни,

Сатане сдаем зачет,

Замашки модны козьи,

Ближнего кинуть не в счет.

Кто мелочь не брал и не врал,

И честным казался вроде,

В помыслах не плел криминал –

Нет таковых в природе.

Подальше упрятал зависть,

Плели интриги давно,

Гнилая появится завязь,

Вытащи из глаза бревно.

Эпидемии, болезни, ураганы,

Рыцарям кромешной тьмы

Изменит Всевышний планы,

Когда изменимся мы.

Увидим участок суши,

Где речь и песня ласит.

«Здесь чистят от скверны души» –

Надпись у входа гласит.

Правда в России разная

На всех полюсах, этажах,

Сверху портретно бумажная,

Снизу – надежда и страх.

Отпустили наживу ушпайку,

Многих настиг паралич,

Коммунисты давали пайку,

Теперь – бездомный и бич.

На кухне кастрюльный бум,

Перешивают пальто и блузки,

Убрали национальный пункт,

Боюсь назваться русским.

В СМИ заорут: «Фашисты!

Все братья, все наши!»

Борзой пошел журналист,

Давно не лежал у параши.

За тебя начнет решать,

В подноготной рыться, петух,

Надо бросить дышать,

Если русский имеешь дух.

Предлагают покорно мычать,

Пока не почернела страна.

Поздно потом замечать –

В нас полетит стрела.

Лежала шапка Мономаха,

Поди, размер узнай,

Кому власть, тюрьма и плаха,

Шапку свистнул Разумбай.

Разумбай поближе к власти,

Ступень последняя видна,

В пылу последней страсти

Разумбай дошел до дна.

Разумбай на разных полюсах

Упасть, подняться довелось,

Его не взвесить на весах,

Не взвесить русское авось.

Нищий, принц и олигарх,

В копилку разум собирай,

Последний царь – монарх,

Власть профукал, Разумбай.

Профукал, денежки любя,

Голым сел в калошу,

Отметит каждый про себя:

«Разумбай, он был хороший».

Обозвали Разумбаем,

Чешет лысину судья,

«Ответа мы не знаем», –

Твердит терпила и скамья.

Треть России – Разумбаи, –

В палатах ходят и в избе,

Они не входят в волчьи стаи,

Они гуляют по себе.

Последний режешь каравай,

Хапнул кто-то через край,

Не паникуй, не унывай,

Не очень страшен Разумбай.

Всех козлов прощаю,

Кто плел интриги или нет,

Откинусь ближе к маю,

Отволок двенадцать лет.

Толкает система на подлость,

Обещая УДО и поблажки,

На ближнем выместил злость,

Отпил из хозяйской фляжки.

Бодро вошел в актив,

Кум отзывается лестно,

Использовали, как презерватив,

Твое будущее им неинтересно.

План выполняет ГУИН,

Свечу не поставим в храме,

Вбивает между зэками клин,

Выйдут на волю врагами.

Строит одну вертикаль,

Доложить спеши бегом,

Воняет она, как фекаль,

Не то, что омуль с душком.

Холуйство и верность в почете,

Донос – желанный гость,

Отрицаловка вся на учете,

В горле застрявшая кость.

Красный возводят пояс,

Помогут, кто не привык,

Системе кланяйся в пояс,

Молчи и мычи, как бык.

Вертикаль трактует правила,

Но радости нет на лицах,

Никого она не исправила

Ни в зонах, ни в темницах.

Совесть – субстанция сложная,

Честность – тяжело нести,

Не сухарь возьмет, а пирожное

Главный носитель совести.

Романы написаны, повести,

Сломали классики перья,

Литература споткнулась на совести,

Посеяв зерна неверия.

Честным быть нелегко,

Плохие дела заразны,

Всевышний от нас далеко,

Рядом кричат соблазны.

Потерял преступник совесть,

Кражу оформил красиво,

Криминальную тиснул повесть –

Самое потребное чтиво.

Нелегко быть хорошим,

Свои отдаешь права,

Поделиться последним грошом

Можно раз или два.

Нервная совесть субстанция,

По самолюбию бить норовит,

Пришла на оплату квитанция,

Жадность вперед говорит.

Справедливым быть тяжело,

К себе научись грести,

В человеке заложено зло,

Бесполезно взывать к совести.

Объективным хотя бы стать,

Противостоя соблазну лишнему,

Не яму рыть и не копать,

А помочь лучше ближнему.

Полковник очень рад,

Сверяет командир масштаб,

Высотку взял штрафбат,

Уйдет депеша в штаб.

Приодели зэков, приобули,

Про сыновью цинканули любовь,

Шли штрафники под пули,

Надеясь на малую кровь.

Дым нависнет копной,

Беспорядочно рвутся мины,

Без ноги остался блатной,

Стволы целятся в спины.

Только вперед и вперед,

Немецкий строчит автомат,

Штрафник нецензуру орет,

Помогает в атаке мат.

Порвем позорного фрица,

Носителя смерти и зла,

Любая фраза сгодится,

Раком поставим козла.

Будет помнить Россию петух!

Рвется вперед штрафбат,

Кричащего взгляд потух,

Подельник продолжил мат.

Преуспели враги народа,

Взяли высотку с разбега,

Зима – суровое время года,

Алеют комья снега.

Сотни полегли за сотку,

Отступили позорно фрицы,

Сдали обреченным высотку,

Будут им смертники сниться.

В Челябинске на площади МОПРА

Стрелку забила братва,

Авторитет, погоняло Кобра,

Решил покачать права.

Выбрали место удачно,

Звездою сверкнула деталь,

Обзорному виду в придачу,

Рядом военный госпиталь.

Базарили тихо и чинно,

Пробегали порой улыбки,

Рассказывал бригадир Овчина,

Как в детстве играл на скрипке.

К концу подходила стрелка,

И вроде расслаблены нервы,

Кобра начал перестрелку,

Решил отметиться первым.

Бросили бойцы автоматы,

Бойню запишут в скрижаль,

Настреляли на три палаты,

Звездная к месту деталь.

Были братки горячи,

Остывали отныне скорбные,

Колдовали военврачи,

Пока не прибыли скорые.

Матом кроет Овчина,

Не теряет браток сознание,

Нож вогнали в бочину,

У него сегодня свидание.

Не было ОМОНа и СОБРа,

Опера стрелку продули,

Когда на площади МОПРА

Шальные свистели пули.

Тихо на площади МОПРА,

Торговли нет, зазывал,

Авторитет, погоняло Кобра,

Был сражен наповал.

На станции Красный Винтарь

Вагоны спускают с горки,

Разбили последний фонарь,

Там вечно крутые разборки.

На станции Красный Винтарь

Приблуду загонят в спину,

Там не поможет кнопарь,

Брать придется волыны.

Красный горный Винтарь

Под городишко косил,

Балтийский моряк-бунтарь

Фамилию Винтарь носил.

Людей не мерян поток,

Места присесть не найти,

На юг, запад, восток,

На север уходят пути.

На станции Красный Винтарь

Кидают, грабят по-черному,

Каждый прошел шконарь,

Фору дает крученому.

На станции Красный Винтарь

Грабителя узнаешь по харе,

Малолетка грызет сухарь,

С кем-то работает в паре.

Опять разбили фонарь,

Крик огласил перрон,

Малолетка бросил сухарь,

Быстро шмыгнул под вагон.

По перрону мчится дама,

Сумка порезана в клочья,

Не поможет родная мама

Горем убитой дочке.

Осталась без денег, одна,

Пассажиры отводят взоры,

Шумит вековая сосна,

Молчат уральские горы.

На станции Красный Винтарь

Беспощадно впрягайся в драку,

Подельник живет Собокарь,

Он знает любую собаку.

Повесили новый фонарь,

Сверху желтая крышка,

Вот Коля стоит Собокарь,

Здравствуй, Коля, братишка.

Коля кивнул: «Отойдем,

Сейчас начнется истерика,

Утром, вечером, днем

Свои Пашки Америки».

На станции Красный Винтарь

Участковый служил не один,

Освоил блатной словарь,

Под поезд попал гражданин.

Шустрят не только бакланы,

Долго не ищут причину,

Надолго изменят планы,

Загонят приблуду в бочину.

На станции Красный Винтарь

Не счесть налетов, напасти,

Едет щипач и блатарь,

На пальцах наколоты масти.

До четверти прошлого века

Терпил давили, как семечки,

Гуляла криминальная Мекка,

Золотое было времечко.

На станции Красный Винтарь

Покончил Союз с беспределом,

Малолетки читают Букварь,

Пишут на досках мелом.

Влево глянешь – пересылка,

Справа – видится централ,

На столе стоит бутылка,

Телик крутит криминал.

Влево глянешь – вор на воре,

Справа – честный депутат,

Висит афиша на заборе –

В олигархи новый кандидат.

Бежит по миру слава,

Ни догнать, ни перегнать,

Криминальная держава –

Век свободы не видать.

Влево глянешь – дядя Ваня,

Отволок семнадцать зим,

Вот была парная баня,

Хоть и северный экстрим.

Слева – зона малолеток,

Справа – женская тюрьма,

Там немало скрытых клеток,

Пресс голимый дотемна.

Влево глянешь – участковый,

Справа – катит автозак,

Наболтают срок по новой,

Найдется тухленький висяк.

Балом правит Сатана,

Не узреть, не обуздать,

Криминальная страна –

Век свободы не видать.

Святость очень далеко,

Любого гражданина опроси,

Выполнять законы нелегко,

Все в криминале на Руси.

«Учись у камня твердости», –

Говорил известный вор,

От мягкости родятся подлости

И вертлявый, чахлый разговор.

Кум ведет прямую речь:

«Дали мизерные сроки,

Я не в силах всех стеречь,

Кто резал сук на пищеблоке?»

Гранит кроваво-красный,

Мы грузим его в трюм,

«Ты бьешься, кум, не красно,

Спроси у камня, кум».

«Ты очень важная фигура,

Но дал неправильный ответ,

Тебе десять суток БУРа,

Передай подельникам привет».

Кум поддерживает темп,

Сеет рознь среди народа,

Ему нужен вялый штемп

И пустая, мелкая порода.

Упрись рогом и молчи,

Нужны быки для бойни,

Приблуду вовремя точи,

От мягкости все сучьи войны.

Принял свойство пластилина,

Скользить и падать будешь долго,

Теперь ты – стоптанный мужчина,

Сшили стоптанного волка.

Из камня сделан вор,

Прячет ссученный глаза,

Свой у браткового коридор,

Своя у лагеря стезя.

По небу катится Луна,

Млечный светится прибой,

Спит усталая тюрьма,

Парус белый над водой.

Окружен водою форт,

До суши мил немало,

Покинул парус рано порт,

Нет условного сигнала.

За свободу все отдашь,

Прыгнешь в жуткий водоем,

На лодке смелый экипаж.

С лодки машут фонарем.

Сердце рвется из груди,

Арестант поймал кураж,

Свобода, свобода впереди,

За свободу все отдашь.

Сильный, дерзкий, увлеченный, –

Сложат песнь в народе,

Какой на свете заключенный

Не мечтает о свободе.

Меркнут деньги, власть,

Чины, почеты, звания,

Не убить к свободе страсть,

Не удержать желание в здании.

Невольник прыгнул в воду

По примеру Монте Кристо,

Лапшу навешивал народу,

Творил писатель быстро.

Свел концы с концами,

Точки высветит Дюма,

Граф воюет с подлецами,

Прячет горе от ума.

Заскрипели резко тормоза,

Улетел красивый сон,

Арестант открыл глаза –

Опера творили шмон.

Решил идти в побег,

Зло кричал дубак,

В пачке папирос Казбек

Лежал заточенный наждак.

Гниет беглец в подвале,

Свернулся с вечера в клубок,

Долго бегал, но поймали,

Навылет прострелили бок.

Арестант опустился на шконарь,

Шмонали верхний ярус,

В сознании потухал фонарь,

Уплывал надолго парус.

Выпьем за встречу, братва!

Залечил на сердце зарубки,

Пусть будет хмельной голова,

Но трезвы и честны поступки.

За успех поднимем, братва,

Свободу замесим погуще,

Есть еще на земле острова,

Где раскинулись райские кущи.

За дружбу, братва, нальем.

В городах, поселках, селениях

Пусть зоны зарастут полыньем,

Будут одни поселения.

Выпьем, братва, за честь,

Неверия слышатся звуки,

Лучше в зону спокойно сесть,

Чем быть продажной сукой.

Выпьем, братва, за удачу,

За свою родную обитель,

Пусть всуе о нас не судачат,

С горя запьет обвинитель.

Выпьем, братва, за свободу,

Нет в мире сильнее жажды,

Дважды не входят в воду,

На свет не рождаются дважды.

На прощание выпьем, братва,

Видимся мы не часто,

Пусть будет хорошей молва,

Мы тоже к России причастны.

Привет, Лаврентий Павлович,

Беспокоит лагерная пыль,

Вертухай – колымский сыч,

Ворошит гулаговскую быль.

Помнит сдержанный восторг,

Была амнистия объявлена,

Опустел больничный морг,

Отпускали не только отъявленных.

Усатый преставился в бозе,

Расшатали здоровье годы,

Не видел Лаврентий угрозы,

Выпустил пар свободы.

Не права скороспелая критика,

И реакция очень нервная,

Уходила на волю политика,

Пятьдесят восемь, часть первая.

До пяти лет включительно

Закон судимость гасил,

Надежда остальным политикам,

Набраться терпения и сил.

Искупил Лаврентий вину,

Был он не раз жесток,

Разгрузил лагеря и тюрьму,

Хлынул на волю поток.

Миллионы ушли от смерти,

Не считались больше врагами,

Коснулись гражданской тверди,

Не качалась земля под ногами.

«ГУЛАГ – большая политика», –

Быстро смекнул хозяин,

Замолкла здоровая критика

От столицы до самых окраин.

Амнистия наркома Берия

Не развеяла сталинский мрак,

Не близок путь к доверию,

Но к оттепели первый шаг.

Вспоминаю юность свою:

Вязкая скользкая глина

В уральском шахтерском краю,

В каждом бараке – малина.

Поселков шахтерских канва,

Полны в малинах стаканы,

По полной гуляла братва,

О прошлом жалеют бакланы.

Отцы уходили в забои,

Дымился вдали террикон,

Сыновья уходили в разбои,

Воровской непреложен закон.

Лепень у кореша новый,

Котлы на руке золотые,

Боялся придти участковый,

Истины знал он простые.

Волыны носили, приблуды,

Без дела не высунешь нос,

Никогда, братва, не забуду –

Порешен был Саша Мороз.

В поселок сунулся БИС,

Пошел один на разборы,

Звезда покатилась вниз,

Холмик возник за забором.

Ходили гурьбой на подломы,

Чистили ночью витрины,

Защищали слабо хоромы,

Трещали по швам магазины.

Проходили в бараках чистилище,

Накололи немало руды,

Криминал – великая силища,

Зазывала пополнить ряды.

Столыпин подсчитывал ходки,

Стучали по рельсам вагоны

Из Сибири, Колымы, Находки

Слали по зонам прогоны.

Пригрела родня обитель,

С годами меняются планы,

Спокойнее спит обвинитель,

О прошлом жалеют бакланы.

Горькие катятся слезы,

Плачет беззвучно Альбина,

Шипы достались, не розы,

Прозвали девчонку «малина».

Держат ее в одиночке

Для ночных плотских утех,

Кровь запеклась на сорочке –

Праздновал кто-то успех.

Поссорилась с мамой девчонка,

Прости… и помилуй, Господь!

Повстречали в погонах подонки

Беззащитную детскую плоть.

Она плакала беззвучно, тихо,

Сулили горсть конфет,

Досталось девчонке лиха

В неполных пятнадцать лет.

Разыграет Альбину на спичках

Милицейский геройский наряд,

Знали бы дочки-сестрички –

Подфартило отцу подряд.

«Не слишком усердствуй, сержант,

Иду вслед за тобой», –

Белозубо строчил лейтенант,

Очень доволен судьбой.

Шнурок привязала к раме,

Вела себя неприлично грубо.

«Прости меня, мама», –

Шептали прощально губы.

Мигом явился сержант,

Смотрел исподлобья волком:

«Говори, – торопил сержант. –

Объясни ситуацию толком».

Повесилась наша «малинка»,

Завяла чистая веточка,

Скорбная очень картинка,

Рано погибла деточка.

В брезент завернут девчонку,

В придорожный бросят кювет,

Швырнут, как собачонку,

Цветов не положат букет.

Домой собирался летеха,

Жена позвонила в ночь,

Все страшно трагично, плохо,

Мертвой найдена дочь.

Бритвой прошлись по нервам,

Убит лейтенант без борьбы,

Он насиловал девочку первым,

Он понял фатальность судьбы.

Сняли в профиль и анфас,

Мишенью стал в надзоре,

В любое время крикнут «Фас!»

Псы всегда в наборе.

Не пишут лагерную прозу,

Стих обвинения не готов,

Бьют по нервам без наркоза,

Чтобы не было следов.

Суки точат перья,

Речи продажные журчат,

Атмосферу строят недоверия,

Зона красная стучит.

Не проявил сознание,

Признания не изрек,

Арестантам в назидание

Ударят мордой об ларек.

Головной убор не так одел,

Не на месте все застежки,

Хозяин видел беспредел,

Наказание спрятано в матрешке.

Мутный свет в окошке,

Прошел опять не по линейке,

Скребут на сердце кошки,

Номер висит на телогрейке.

С малыми сроками отпущены,

Ушли замаливать грехи,

В отряде треть опущенных,

Молчат на зоне петухи.

Невеселую думают думу

В застенках заплечных, тесных,

Хозяину, оперу, куму

Лучше иметь бессловесных.

Зря, начальник, не свисти,

Все открыты нам пути

Злому року вопреки,

Идем по берегу реки.

У причала парус белый,

Только воду борозди,

Я сегодня очень смелый,

Могу за веху подвести.

Нам надо за кордон,

Подвело совсем живот,

Жизнь поставлена на кон,

Русь по совести живет.

За правду бьются на Руси,

Прошлогодний делят снег,

Кого конкретно ни спроси –

Самый честный человек.

Не бойся скромности, братан,

Презренья, бойся, фальши,

Не засунешь ложь в карман

И не спрячешь дальше.

Будут нас не замечать,

Нет в России места,

Хоть не Каина печать,

Но месили круто тесто.

Зря, начальник, не свисти,

Все отточены детали,

В стране законы не в чести,

Растеклись по вертикали.

Срок в России отволок,

Засвечен будешь в падежах,

Рваный будет диалог

На самых разных этажах.

Потерял семью, жилье,

И по жизни не босяк,

Не входил не раз в жулье,

Все равно вокруг кисляк.

Срок в России отволок,

Выходишь, как в нокауте,

Плевать не будешь в потолок,

Лет десять будешь в ауте.

Ветер надувает паруса,

Несется быстрой лавой,

Степи, пашни и леса

Стережет орел двуглавый.

Вот, кажется, кордон,

Пуста у нас авоська,

Россия – это слон,

Мы уходим к Моське.

Есть лобное место и храм,

И встреча между разлуками,

Спасибо хорошим ментам,

Не все оказались суками.

Под пули пошел участковый,

Отдал себе отмашку,

Выдался вечер фартовый –

Испортили только фуражку.

Граждан спасают порой,

На риск и опасность не глядя,

Майор – как киношный герой,

Очень хороший дядя.

Прикрыл беззащитных детей,

Своих мог оставить сиротами,

Наверное, с малых ногтей

Высокими жил полетами.

О подвигах грезят мальчишки,

В прошлом сейчас пионер,

Нагляднее всякой книжки

Показал участковый пример.

Плохо мы знаем служивых,

Не просят частенько оплаты,

Среди продажных и лживых

Честные служат ребята.

Штурмую закона вершину,

Не бухаю с темными лицами,

На днях записался в дружину –

Решил помогать милиции.

В неволе жизнь хреновая,

Серостью среда гнетет,

Метла на зоне новая,

В одну сторону метет.

Страною правит Водолей,

В стихах прячется хорей,

Втихую водочки налей,

Хозяин – колерованный еврей.

Освоил грязную науку,

С метлою носится Абрам.

В карцер эту суку! –

Хозяин судит по делам.

Шнырил иудей для вида,

Привлечь внимание фараона,

Опозорил всех сынов Давида, –

Решила важная персона.

Плачет в карцере Абрам,

Извлек цитату из Талмуда,

Получил не по делам,

Наказали очень круто.

Сутки чалится Абрам,

Достал не вовремя понос,

Душит кашель по утрам –

Сколько горя перенес.

Суров хозяин Нойша,

Лишил Абрама света,

Здесь ему не Польша,

А он устроил гетто.

На третий день явился вертухай,

Повел Абрама к куму,

Хоть ложись и помирай, –

Одна у бедолаги дума.

В колоде четверть козырей,

Красны сегодня бубы,

Шепнул вертухай у дверей:

«Работать будешь в клубе».

Еврей еврея приголубит,

Другим посеет горе,

За что сынов Израиля не любят

И презирают априори.

Начальник, на понял не бери,

Я четыре срока отволок,

Честь не менял на сухари,

Вел открытый диалог.

Не был фраером и сукой,

Друзей подавно не сдавал,

Между неволей и порукой

Только лагерь выбирал.

Из семейства редких рысей

Братву не оставлял в беде,

Криминал меня возвысил,

Авторитет в его среде.

Начальник, на пушку не бери,

Известны козлиные примочки,

По делу, опер, говори,

Не дави на болевые точки.

Привыкли работать на хапок,

Новичков берут на испуг,

Не волнует преступления исток,

Давление сходит с рук.

Кончай, начальник, бредни,

Твой не катит наворот,

Я откинулся намедни,

Ты вспоминаешь старый год.

Начальник, на сознание не бери,

Его на весах не взвесить,

Долго копились глухари,

Не знаешь, на кого повесить.

Опер, на сознание не дави,

Зря не марай бумагу,

Нет к милиции любви,

Запугать нельзя бродягу.

Ничего я, мент, не подпишу,

Не меси напрасно глину,

Я сам не вешаю лапшу

И не кидаюсь на мякину.

Я сегодня свободен от зон,

Я сегодня свободен от всех,

Козлиные наши законы

На улыбки меняю и смех.

Листает страницы сынишка,

У него полукруглая дата,

Букварь – интересная книжка,

Искурил я когда-то букварь.

Дочка бежит навстречу,

Малышка раскинула ручки,

На вопросы дочки отвечу,

Побелеют на небе тучки.

Как Челюскин, зажат во льдах

Зимой високосного года,

Пробелы сплошные в делах,

Раздавит меня свобода.

Разойдутся весной торосы,

Загудит на реке теплоход,

С плюсом решатся вопросы,

Растает паковый лед.

Землю пригреют лучи,

Я сегодня свободен от зон,

Прилетят напоследок грачи.

Весною другие законы.

Весенний целительный рай

И фраза мятежная дочки

«Ты больше нас не бросай»

Ставит последние точки.

Я сегодня свободен от зон,

Детский радует смех,

Козьи в стране законы,

Спасительным будет успех.

Законы для слабых и бедных,

Богатый их купит чохом,

Все больше ограбленных, бедных,

Народ величают лохом.

Достаточно чистого неба

И лучик малый победы,

Безмерна людская потреба,

Приносит новые беды.

Народ свободен от совести

Чистогана ради, успеха,

Романы написаны, повести,

Только нету детского смеха.

Я сегодня свободен от всех,

Свободу берегу, как скряга,

Детей заразительный смех

Вытесняет наружу бродягу.

Не нарушаю больше закон,

Мелочного ради успеха,

Я сегодня не свободен от зон,

Не свободен от детского смеха.

Расписаны зэков дороги,

Над бухтой парит альбатрос,

Воры – всесильные боги,

Любой разрулят вопрос.

Женщин немая цепочка

В передний спускается трюм,

Последние ставятся точки,

Винтов поднимается шум.

Швартовые отдал матрос,

Над бухтой прощальный гудок,

Над баржей парит альбатрос,

Арестант всегда одинок.

Далекое море штормило,

Билась о баржу волна,

Ты сильно в жизни любила,

Выпила чашу до дна.

Прощальная песня, Марина,

Надрывна всегда и печальна,

Нет паруса белого Грина,

Только моря сурового тайна.

О счастье Марина мечтала,

С открытой жила душой,

Красивые книги читала

О любви прекрасной, большой.

Несправедлива жизнь, негуманна,

Дороже рубашка своя,

Не простила Марина обмана,

Приговор прочитала судья.

Приснится свободный парус,

Лодка скользит по волнам,

Выпал верхний ярус,

Теплее, спокойнее там.

Парит альбатрос над волной,

Сопки белеет вершина,

По барже гуляет конвой,

Удачи тебе, Марина.

Чайки парят над водой,

Ветер гуляет в поле,

Сидит арестант молодой,

Песню слагает о воле.

Орлом поднимается в небо,

Светит яркой звездой,

Пайка черного хлеба,

Кружка с холодной водой.

Парусом стелется белым

Над разливом широкой реки,

Отчаянным был и смелым,

Открывал любые замки.

Юность была отважная,

Приходит она неспроста,

Свобода бывает разная,

Прожил, в душе простота.

Холодно, сыро, худо,

За решеткой метет пурга,

В леса уходил Робин Гудом,

Стрелы разили врага.

Медведем крушил бурелом,

Добычу челюсти грызли,

Трагедия – когда казенный дом

Становится нормой жизни.

Взлетал над болотом соколом,

Парил над стаей птичьей,

Добычу сбил над осокою,

Сам оказался добычей.

Медленно тянутся годы,

Ветер гуляет в поле,

Сложена песня свободы.

Беззвучна песня в неволе.

Нарушит дождь тишину

На границе грибного сезона,

Тронет рука струну,

Белая каркнет ворона.

Правду пилю целиком,

Ставлю части на попа,

Куда ты лезешь, гном,

Тебя раздавят, как клопа.

Гнездо скрывала крона,

Прилетел на свое пепелище,

Чтобы молчала ворона,

Спалили мое жилище.

«Умерь амбиции свои», –

Сказали честно в милиции,

Кругом летают воробьи

И крысят, крысят традиции.

Правила себе открыжь,

Грызи сухарь в подвале,

Веди себя, как мышь,

Не будешь никогда в опале.

На столе стоит пол-литра,

Огурец лежит соленый,

Сижу, чешу макитру –

Зря, наверно, стал вороной.

Замолкли серые грачи,

Толкает в бок персона,

Любимый, лучше помолчи,

Пусть скажет белая ворона.

Кто веселится, смеется,

Не боится глухого заслона,

Обязательно где-то найдется

В белых перьях ворона.

Ты, видно, из белых ворон,

Будешь за веру убит,

Не увидят твоих похорон,

Зло кричит ваххабит.

Свысока плевал на закон,

О чем написал в прогоне,

Он был из белых ворон,

Сам находился в законе.

В белых перьях ответчик

Отправил почту волной,

Спалился известный разведчик,

Меньше стало вороной одной.

Покрывают интриги, возню,

Правители наши и копы,

И только трамбуют лыжню

Белые всюду вороны.

За сопку летят облака,

Пушистые белые птицы,

Их полет отражает река,

По глади плывут вереницы.

Растают они вдалеке,

Ближе к Полярному Кругу,

Искупаюсь в чистой реке,

Отправлю весточку другу.

Оставлю зарок на воде,

Унесут его облака,

Нет им преград нигде,

Чистое небо пока.

Кровью зарок написан,

Медной не воспет трубой,

К криминалу навеки приписан

Рождением, бытом, судьбой.

Незыблем и вечен зарок,

Храню его, как улику,

Я выбрал пожизненный срок,

Никого не поставив на пику.

По зонам большой следопыт,

Никогда не стонал в бессилии,

Не однажды, системой избит,

В другой воскресал Бастилии.

Пронесут облака зарок,

Сквозь молний острые вспышки,

Я сегодня провидец, пророк,

Разрушаю насилья вышки.

На пути тернистом и длинном

Как маяк стою, одинок,

Клин вышибаю клином,

Меняю замок на звонок.

Узнали друг друга враги

В праздничной пьяной гуще,

В лагере честь береги,

Человеком быть стерегущим.

Зэка узнал конвоир –

Арестанта взяли в клещи,

По сучьему шмон он кроил,

Забрали курево, вещи.

Этап усвоил урок,

Дракой закончился шмон,

Добавил зэку срок

Очень гуманный закон.

«Побазарить надо, служивый,

Ты грубанул через край,

Показал характер трусливый», –

Как немой молчал вертухай.

Знал вертухай причину,

Страх не сумел превозмочь,

Когда перо уперлось в бочину,

Из толпы ломанулся прочь.

Бессильны потерявшие власть,

Будто сбросили их с трамплина,

Он упал на проезжую часть,

По ногам пронеслась машина.

Они все-таки встретились взглядами,

Но это – отдельная тема,

Разделит навек баррикадами

ГУИНа слепая система.

«Кто вызвал ноль три?»

Прилетела быстро карета,

У зэка противно внутри –

Не такого он ждал ответа.

Опер боялся тюрьмы,

Страшила бетонная пасть,

Он дал бы немало взаймы,

Чтобы туда не попасть.

Часто бывал на допросах,

Колоть помогал следакам,

Дурь искал в папиросах,

Бежала дрожь по рукам.

Со стула в тревоге вскакивал

Арестант, молчалив и кроток;

Опер частенько вздрагивал

От звона стальных решеток.

Допросы тянулись дольше,

Не могли обойтись без злобы,

Опер боялся – не выпустят больше,

Такая родилась фобия.

Вышел из домашнего душа,

В квартире железный скрежет,

Голос неведомый слушал:

«Пришли тебя зарезать».

Раздался в прихожей звонок,

Двери по-тихому отпер,

Спустил, не глядя, курок –

Пристрелил почтальона опер.

Окончательно опер загнался,

Был рассеян, унижен, кроток,

В убийстве честно признался,

Звона боялся решеток.

Избрали суровую меру,

Судью он, казалось, не слушал,

В ментовскую заехал камеру,

Заткнув предварительно уши.

Направили опера в дурку,

Будто нож приставили к глотке,

Водит с психами Мурку,

И там стальные решетки.

Поплыла у мента макитра,

Психи молчат, как немые,

Без слов и заглавного титра,

Рисует решетки стальные.

Склонились ивы у пруда,

Мальчик ловит окуней,

Качает лилии вода,

Ветерок летит с полей.

Мальчик вышел на свободу,

Переступил родной порог,

Нагоняет рябь на воду

Теплый летний ветерок.

Прокапал редкий дождь,

Пахнет прелостью земля,

Бежит по ивам дрожь,

Шумят листвою тополя.

В авоське хлеб, вода,

Пригревает солнце спину,

Он знает – арестантская еда

Сильнее делает мужчину.

Мальчик – не маменькин сынок,

Хоть отца не видел сроду,

Уходит солнце на восток,

Хмурит ясную погоду.

Радует мальчишку клев,

Плюет мальчишка на крючок,

В корзинке множится улов,

Ныряет часто поплавок.

Дорожи свободою, сынок,

Портят жизнь оковы,

Посмотри, какой денек,

Не встретишь больше ты такого.

Прекрасен жизни миг,

Если пропитан он свободой,

Прочти побольше книг,

Слейся с матерью-природой.

Мальчик ловит окуней,

Смотрит пристально на воду,

Обошел немало он камней,

Чтобы выйти на свободу.

Мальчик в гармонии с собой,

Опустился тихий вечер,

Шумят над детскою судьбой

Тополя и вольный ветер.

Следак оформил на подписку,

Приставил плотную наружку,

Спокойно съесть нельзя сосиску,

Выпить гнева кружку.

Бессменна оперская вахта,

Надо наглухо залечь,

Жизнь – прогулочная яхта –

Дала сегодня течь.

Схожу-ка к дяде Коле,

Гремел он в южных городах,

Теперь понятия на приколе,

Теперь сухарь не при делах.

Башку сломают опера –

Зачем понадобился вор,

Зависнуть надо до утра,

Запишут беспонтовый разговор.

На звонок ответа нету,

Возня и шум за дверью,

Закурил неспешно сигарету,

Глазам своим не верю.

Братва знакомая, с Одессы, –

Объяснил момент бродягам,

Совпали наши интересы,

Предлагают стать варягом.

Погреть на солнце пузо,

Не пристало розыска бояться,

На осколках бывшего Союза

Просветлеет лагерное братство.

Стучат на юг колеса,

До Одессы – меньше перегона,

К операм теперь вопросы,

Теперь я точно вне закона.

Солнца раннего лучи

Сквозь пелену тумана,

Прислал подельник кирзачи

Для выполнения лагерного плана.

Сапоги, конечно, не из хрома,

Но послужат долгий срок,

Сам я родом из детдома,

От статьи отмазаться не смог.

Адвоката приставило начальство,

Не смог судью он озадачить,

Мне предлагает государство

За детдомовскую пайку отбатрачить.

Обменял на сахар сапоги

И на кучку разных сладостей,

Не ел в детстве пироги,

Видел много гадостей.

Тащу арбу, как бык,

Вожу горячие детали,

Я с детства к карцеру привык,

Часто в темную сажали.

Бригада будет рада,

Новичок уперся рогом,

Я – как гильза от снаряда,

Качусь по лагерной дороге.

Сучий не писать диктант,

Влиться в лагерное братство,

Я на зоне вечный арестант,

Больше некуда податься.

Я от кузницы оглох,

Как в самолете суперскором,

Лучше б я в пакете сдох,

Что нашли когда-то под забором.

Белеет ниточка вольфрама,

Свет не гасят никогда,

К концу подходит драма,

В пойке булькает вода.

Воровская выбрана дорога,

Святое дело – чифирнуть,

Соблазнов в жизни много,

Тернист, неровен путь.

Завтра примет осужденка,

Приговор готов в суде.

Прощай, подруга шконка,

Прошлась ты тихо по судьбе.

Прощай, стреноженный кичман!

Отпустят шлюзы за порог,

Жизнь – отложенный обман,

Все больше рельсы поперек.

Свет не гасят никогда,

Чифир поставили на кон,

Везут этапы поезда,

Не спит столыпинский вагон.

Столыпин тоже пьет чифир,

Он этапу очень рад,

На вахте дремлет конвоир,

Обнял служивый автомат.

У нас пошла по кругу пойка,

Чифир глотают без нажима,

Ждет размеренная двойка,

Зона строгого режима.

Белеет ниточка вольфрама,

Как ни старайся – не задуть,

От кичмана и до храма

Нелегким будет путь.

Свидетель правильно ласит,

Фемиде гонит сказки,

Два петра статья гласит,

Надо думать об отмазке.

Народу – целый коллектив,

Родня – для чувства локтя,

Прокурор увидел рецидив,

Влил немало дегтя.

Опер выступил из МУРа,

По полной грузит тоже,

Подельник мой – Фигура,

Сидит и строит рожи.

Один за всех отмазку пру,

Смазал важные детали,

Обвиненья все не по нутру,

На трешник за день наболтали.

Сказал бы бюргер «швах»,

Но впрягся адвокат мой смело:

«Подзащитный мой не при делах,

Шьют ему позорно дело».

Конфуз вышел по ходу прений,

Терпила – песенный фонарщик,

Он не знал глубокой фени,

На меня кричит тюремщик.

По делу прекратились прения,

Терпиле нечего сказать,

Москвич в пятом поколении,

Просит примерно наказать.

Судья захлопнул том,

Ему на доску наши рожи,

Каким огреет он кнутом –

Узнаем на часик позже.

Глаз натянули на задницу,

Всем надо видеть лесть,

Евреем он был по отцу,

Моисеем представили здесь.

На сцене смеялся, печалился,

Сыграл и спел все, что мог,

На зоне, вроде, не чалился,

За лавровый бился венок.

Писал относительно мягко,

Боялся убойного ринга,

В бок кольнула булавка,

Но только не острая финка.

Жалел распятого Христа, –

Тянут страдальца на Мессию,

Не закрывал на работе рта,

Спасал от нечисти Россию.

По понятиям он ссучился,

Записан в редкие страдальцы,

А он с похмелья мучился,

В рот засовывая пальцы.

На манекен натянут пальто,

Поставят по паркам, аллеям,

В России ты – никто,

Если не родился евреем.

Себя скоблил полгода,

Уперся в основателя Петруху,

Много было разного народа,

Русским надо быть по духу.

Растратил безвольно силу,

Остался в душе полукровкой,

Не вытянул русскую жилу,

Хоть извивался веревкой.

Я скоро приеду, мама,

Молодой, свободный, довольный,

Звон колокольный из храма –

Праздник великий, престольный.

Поставлю за здравие свечку,

Бог мне один судья,

Посижу один на крылечке,

Мне чужая досталась статья.

Фарисеи твердят о законах,

Большие чины и сошки,

Полно невиновных на зоне

Хлебают из лагерной плошки.

В камерах тесных и душных

Дают мордобоя уроки,

Страна слепых, равнодушных

В большом погрязнет пороке.

Не «с Богом» кричат, а «к черту»,

Сатанеет вся вертикаль,

Создали такую когорту,

Что льет на закон фекаль.

Я вернулся из лагеря, мама,

Прошел мандраж и испуг,

Буду двигаться прямо,

Порочный отбеливать круг.

Правду не любят законы,

Токуют кругом глухари,

Мундиры не держат иконы,

Готовь на крайняк сухари.

Плотно придется молиться,

Богу нельзя попенять,

Чтобы в двери ломиться

Честь свою отстоять.

«Есенина видели пьяным», –

Ползет шепоток, шурша,

Не был Сережа бакланом,

В просторы рвалась душа.

Доставляли, бывало, в участок,

В скандалах погряз, кутеже,

К криминалу не был причастен,

Не замечен был в грабеже.

Кабацкая пелась Москва,

Было что-то в нем напускное,

Шумела в дубравах листва,

Сердце болело весною.

Талантливый Божий раб,

Он мало писал про Ленина,

Поэтом сисястых баб

Прозвали Сергея Есенина.

Не дал ему город крова,

Бульдожьей не было хватки.

«Околела в деревне корова»

Запишет намедни в тетрадке.

Родину честно славил,

Она тебе будет сниться,

Ты б добровольно ее не оставил,

Страну березового ситца.

Город разбойник и вор,

Совесть его не гложет,

Зачитали тебе приговор

Продажные красные рожи.

Неведомо тем подонкам,

Что под друзей косили –

В любой захолустной сторонке

Будут помнить тебя в России.

Отпустите мальчишек домой,

Им надо по-новой прожить,

Им надо гулять под луной,

Девочек надо любить.

Заблудших детей простите,

Милосердными быть пора,

На волю их отпустите,

Для них это – просто игра.

Упраздните суровые меры,

Будьте детям друзья,

Со взрослых берут примеры.

Бог вам помощник, судья.

Дорогие мальчики, девочки,

Страшен первый срок,

Впитают тревогу зрачки,

Не пройдет безоглядно урок.

Срок бывает один,

Дальше идет приложение,

Остался в душе «гражданин»,

Остались тоска, унижение.

В руке служебный портфель

Двигает выше спесь,

Адский дремлет коктейль,

Взорвется когда-то смесь.

Многое надо отдать,

Чувства тонут в слезах,

Не узнает родная мать,

Жестокость мелькнет в глазах.

Отпустите на волю ребят,

Лучше окажется всем,

Правоведы о них не скорбят,

Уходят от важных тем.

Ребята вернутся домой,

Залечат душевные раны,

Пусть поспорят с судьбой,

Построят лучше планы.

Реки впадают в моря,

Берега покрыты туманом,

Покатилась жизнь моя

По зонам и дальним кичманам.

На просторах великой страны

Оставил заметные метки,

Мелодия звонкой струны

Неслась со мной с малолетки.

Песни блатные звучали,

По два квадрата на брата,

За горьким крепким чаем

Пели о дружбе ребята.

Горели, как сердце Данко,

Было жарко от нашей искры,

Мешали мы на гражданке,

Спрятали очень быстро.

Летели перистые клином,

Нам долго не видеть юга,

Рано я стал гражданином,

Метет холодная вьюга.

Презирали холуйство и месть,

Большим запасались терпением,

Есть в страдании прелесть,

Вспыхнет душа озарением.

Давно расписаны роли,

Звонок по минутам звонит,

Мимолетная радость неволи

Искру надежды заронит.

Нету в неволе резона,

И вроде сиделец не рад,

И только русская зона

Тянет и тянет назад.

Как-то с другом буханули,

Хватили, видно, через край,

Пошли до дому напрямую

Сквозь заброшенный Шанхай.

В авоське – водка, закусь,

И настроение хоть куда,

Идем, глядим – на-кось:

Из земли торчит труба.

Наверно, это баня,

По черному топилась клеть,

Пузырь решили раздербанить,

Под солнцем мирно побалдеть.

Между речкою и домом

Поднялась балдоха выше,

Мужик подходит с ломом:

«И что мы делаем на крыше?

Ничего не выдумали краше?

Собирайте быстро шмотки».

Но на предложение наше

Согласился выпить водки.

Он представился как Дэн,

Прилипло погоняло Шмель,

В Шанхае он абориген,

Как раз родился в оттепель.

В зоне чалился разок,

На бирже профиль узкий,

Водку наливали на глазок,

Пили быстро без закуски.

С Дэном перешли на ты,

Много общих точек,

Подошли его кенты,

Описать не хватит строчек.

Принесли паленой водки,

Название «Русские узоры»,

Понесли по кругу сотки,

Громче стали разговоры.

Решили побороться два соколика,

Зевак полтора десятка,

Отдельного достойны ролика,

Под нами затрещала матка.

Открытым был капкан,

Вели себя очень глупо,

Пьяный наш шалман

Свалился вниз в халупу.

Друг ударился хребтиной,

Упал, как видно, на орла,

Лежал, завален глиной,

Сверху – пьяные тела.

Всех накрыло потолком,

Орали два шанхайца,

Упала кастрюля с кипятком,

Обварила бедным яйца.

Дэн упал на печку,

В кровь разбил макитру,

Придется ставить свечку,

Выпить горькую поллитру.

Я отделался испугом,

Не клял в сознании мать,

По сравнению с другом –

Упал прямо на кровать.

Соседи прибежали Дэна,

Все в полной непонятке,

Надо выручать из плена,

Торчат где головы, где пятки.

Растащили наш шалман,

Нам по пьянке невдомек,

Подогнали даже кран,

Приподняли потолок.

Буханули снова с другом,

С собою взяли по одной,

Домой плетемся цугом,

Шанхай обходим стороной.

Свинцовые низкие тучи

Коснулись крылом террикона,

Загнал непредвиденный случай,

Уголь кидаю с вагона.

Малолетка ушел в криминал,

Сосед на атасе тупит,

Правду диспетчер сказал –

Вагоны загонит в тупик.

Идейный сосед-вдохновитель

Скомандовал вовремя: «Пли!»

Противна, холодна обитель,

Мимо проходят рубли.

Под майским лазурным небом

Оркестра победная медь,

Очередь вьется за хлебом,

В очередь надо успеть.

Отгремел по фронтам динамит,

Суровая, мирная быль,

На гармошке играл инвалид,

Рядом приставлен костыль.

Гимнастерки, медали, шинели,

Женщин веселые лица,

Песни победные пели,

Отпылали над лесом зарницы.

Достали женщины платья,

Мужчинам некогда пить,

Жаркими были объятия,

Спешили они долюбить.

Обживали покинутый угол,

Каждый военный – фартовый,

И даже за скинутый уголь

Слегка журил участковый.

Льдом покрылись реки,

Год начинался новый,

Потянулись на волю зэки,

На крыльях летает участковый.

Денег – наплакал кот,

Снимали часы и лепень,

Братва вошла в оборот,

Гоп-стоп прокуроры лепят.

Сел сосед за грабеж,

Подломил с кентом магазин,

Выручки было на грош,

Я остался в бараке один.

Узрела быстро малина,

Пропадают бесхозные руки,

Взрослого шла половина,

Постигала криминала науки.

На отца лежит похоронка,

Мать давно на погосте,

На малолетке – жесткая шконка,

Зарулил к хозяину в гости.

Нету кровной обиды,

Боль не стучит в висок,

Черные выпали виды,

Вовремя дали кусок.

Бывает, одет с иголки,

И на зоне лихие года,

Есть овцы и хищные волки,

Так было и будет всегда.

Пайку привез баландер,

Я только покинул трюм,

Выстрою новый шатер,

Белый надену костюм.

Братва стоит у кормушки –

Чаю, кормилец, налей-ка,

Блестящие миски и кружки,

Благородный металл нержавейка.

Перловка очень полезна,

Кашу едят на халяву,

Баландер сегодня любезный,

Сунул соседу маляву.

Каши брось, баландер,

Стихию меняю свою,

Старое в памяти стер,

Новые песни пою.

Баландер, не очень спеши,

Ритуал раздачи твори,

По зову широкой души

Пошел в блатные шныри.

Брось, баландер, перловки,

Это, конечно, не манты.

Мигом доложат кумовке,

Что с кашей творят арестанты.

Водою промою кашу,

Выпадут белые зерна,

Судьбу свою перекрашу,

Скоро до дома дерну.

Великая сила в зернах,

Мощи добавит масса,

Все утопает в нормах,

Только забыли про масло.

Дома сварю перловку,

Классная выйдет каша,

Повезу ее в столицу,

Пусть знают наших.

Масла добавлю в массу,

Свободы не видеть век.

Европеец скорчит гримасу,

Африканский похвалит зэк.

Не ел он перловую кашу,

Больше бобы да бананы,

Пусть помнит мафию нашу,

Зачищу у негра карманы.

Богатенький негр-турист,

Легкий исходит хмель,

Путь его будет тернист –

Исчез из кармана шмель.

Куда он без денег, бедняга,

Суперкарманники наши.

Такая случилась бодяга,

На перловой замешана каше.

Каши брось, баландер,

Хозяину съем в угоду,

Новый построю шатер,

Скоро уйду на свободу.

Нету легкости в стихах,

Все больше тянет к прозе,

Мозоли вздулись на руках,

Руки стынут на морозе.

Торчат макушки из траншеи,

Проверять придет десятник,

Горячий пот бежит по шее,

Парит тяжелый ватник.

Накрылся кабель на промзоне,

Холодный ветер в грудь,

И даже вор в законе

К траншее вышел чифирнуть.

Не просит кабель каши,

Ну и пусть лежит любезный,

Тяжелый душит кашель,

Не поддается грунт железный.

На миг закрою веки,

Лопат и кирок стук,

Долбят землю зэки,

Летит на волю звук.

За забором тише звуки,

Дворник чистит тротуар,

Воровские знает он науки,

Сам недавно снялся с нар.

Перекид готовит дворник,

Набор из прочного металла,

Он приходит третий вторник,

Ждет условного сигнала.

Пот бежит по шее,

Тесно в узкой щели,

Сверток падает в траншею,

Достигнет передача цели.

Жалеть и грустить уже поздно,

Удачливы были, молоды,

Сейчас воровские звезды

На обоих предплечьях наколоты.

Пройдешь зоны крытые –

Кололись в ответ купола,

Открывались двери закрытые,

Большие решались дела.

Генералы закрытого мира,

Большие у вас острова,

Тема помина эфира,

Статус теряет братва.

Легко загнать под кровать,

Получить исконный ответ,

Малина для многих не мать,

Понятия сходят на нет.

Ослаблен во многом спрос,

Педофилы прут косяком,

Беспредел – открытый вопрос,

Проблемы, как снежный ком.

Традиции – тоже политика,

Нести их нелегкий груз,

Спокойной должна быть критика,

Козырным останется туз.

Генералы закрытого мира,

Большие у вас острова,

Столица за вами, Пальмира,

Верит в успех братва.

После ходки сменились планы,

Густой забодяжил деготь,

Писанулся дурак в графоманы,

Руки в стихах по локоть.

Просит братва почитать,

Тиснуть в стихах письмецо,

Тяжело хорошему стать,

Унижение и грязь в лицо.

Честный просят рассказ,

Сучьих планов громадье,

Залетит ГУЛАГовский Пегас

Посмотреть на деяние свое.

За пайку не бьется братва,

Система калечит души,

За свои воюешь права,

Отведут пятачок на суше.

По кайфу пошла писанина,

Редко читает зэк,

Надоела ему осетрина,

Решил податься в побег.

В землю воткнул лопаты

Отряд невольных копателей,

Двинутся скоро до хаты,

Страх обуял издателей.

Уши прижали зайцы,

Холуйство в большой цене,

Писанина сводит пальцы,

Борозду веду в целине.

Поэт больше, чем поэт,

Льет писака комплимент,

Там светлый кабинет,

Здесь с винтовкой мент.

«Поэт» звучит как «привет»,

Без долгой протяги,

Братве привез ответ:

«Как дела, бродяги?»

Не меняется суть вещей,

Ведут на зону и Петровку,

Кто хлебанул хозяйских щей,

Тот правильно съест перловку.

Рвутся с ремней собаки,

Течет по стенам деготь,

Считают прибыли писаки,

Руки в сборниках по локоть.

Где ты, больше, чем поэт?

Смердит лагерная копоть,

К улучшению сдвигов нет,

Руки в крови по локоть.

В стихах я полный анархист,

Вышку ожидал в подвале,

Не любят хулиганский свист

В большом, серьезном криминале.

Перемены приняла бакланка,

Тонкие плетет узоры,

Поджидают инкассаторов у банка,

Передернули грабители затворы.

Бакланка тихо умирает,

Меняет платье девка,

Деньги тоннами стирает

Пустая фирма однодневка.

У детей жестоки игры,

Множат козыри свои,

В криминал приходят тигры,

Родились в год змеи.

Детки ушли в расчет,

Кидают зеленые юнцы,

Ополовинят виртуально счет,

Не найти до смерти концы.

Бакланка – достояние музеев,

Молодняк магнитит слово,

По-крупному кидают ротозеев,

На кону – рублевая основа.

В криминале полная анархия,

Непредсказуем преступления состав,

У каждого своя епархия,

Свой непризнанный устав.

Гуляет свежий ветерок

По крышам и тюремным дворикам,

Написать письма листок,

Тихо посидеть за столиком.

Сам себе философ и историк,

Открыта пачка сигарет,

Превращен тюремный дворик

В рабочий тихий кабинет.

Голуби воркуют на карнизе,

Небо отливает синевой,

Ветерочек в легком бризе

Шелестит зеленою листвой.

Теплая и ранняя весна,

Принесли ее на крыльях птицы,

Памяти натянута струна,

Шелестят, исписаны страницы.

Налетела тучка мимолетна,

Дождь простукал по карнизу,

Сторона закрыта оборотна,

Орлом монетка к низу.

Не так легка монета,

Дождь стекает по карнизу,

Обжигает пальцы сигарета,

Гремят ключами снизу.

Сам себе философ и историк,

Дует свежий ветерок,

Опустел дощатый столик,

Закончился писательский урок.

Написал коротенький рассказ,

Небо отливает синевой,

Пролетел прогулки час,

Двери отворил конвой.

Стеклянные впились глаза,

Животные тоже плачут,

Покатилась у пса слеза,

Искорки страха скачут.

Вырвался пес из плена,

Впалые ходят бока,

Из пасти – кровавая пена,

Рана была глубока.

Не поймет затравленный пес,

За что его люди гонят,

В глазах немой вопрос,

Не принят он и не понят.

Ушел от погони пес,

Не он затеял драку,

Затяжной оказался кросс,

Покидают силы собаку.

Выгнали пса на улицу,

Бездомных пополнил отряд,

Собаки тоже сутулятся,

Веселятся, плачут, скорбят.

Теперь он повсюду чужак,

Навеки записан в бродяги,

Не жизнь, а сплошной наждак,

Нет у бездомных бумаги.

Гонит бродячая стая,

Оставив открытым вопрос.

Прошлые дни листая,

Не видит виновности пес.

Гонят отовсюду пса,

Никто не приветит в гости,

Помогут ему небеса,

Найдутся кусок и кости.

Положит ему Всевышний,

Божьи твари вокруг,

Оказался людям лишним

Самый надежный друг.

Опер пишет протокол,

Множит следственный бардак,

Вещи выкинул на стол,

Положен по статье следак.

Опер явно косорезит,

Гонит задержаний план,

Стать майором грезит

Еще не старый капитан.

Прощупал все манжеты

Дотошный оперской актив,

Подряд ломают сигареты –

Шмон запишут в позитив.

Ставить подпись нет желанья,

Подсунул опер брак,

Цинкует как бы в оправдание:

«Завтра вызовет следак».

Дощатый крашеный настил,

Перловая зэковская каша,

Сосед сигаретой угостил,

В углу стоит параша.

Чифирнули очень круто,

Играем в карты до утра,

Кантоваться десять суток,

Пока не возьмет тюрьма.

Сегодня красная суббота,

В понедельник явится следак,

Мне больше нравится болото,

Чем ложно крашеный большак.

Скрипит нагруженный настил,

Братва гоняет анекдоты,

Давненько здесь я не гостил,

Ментов оставил без работы.

Долгожданный пришел понедельник,

Сегодня начнется процесс,

Дело читает подельник,

Углубляется в темный лес.

Суд – театр абсурда,

Не место забитым и скромным,

От чукчи до горного курда

Не считают себя виновным.

Невиновность – напущенный лоск,

Фабула сверлит, жжет,

Мягким становится воск,

Если свечку кто-то зажжет.

Любое дело туманно,

Всюду подводные камни,

Небесная падает манна,

Открой вовремя ставни.

Истины нету в суде,

Лукавство с обеих сторон,

Одна остается в беде,

Другая исказила закон.

Равноправия нету сторон,

У обвинения немерено рвения,

Адвокат – пустой эшелон,

Прокурора превыше мнение.

Судья находит закладку,

Факты сейчас подтвердит,

Знаешь заранее раскладку,

Истина часто вредит.

Подельник прикольно косматит,

Суду отходную поет,

То ворох признаний накатит,

То вдруг в несознанку уйдет.

Брови вскинул кивала,

Аппарат приставил к уху,

Мало вестей из подвала,

Просит назвать погремуху.

Суд превратился в проформу,

Приговор известен давно,

Адвокат не меняет платформу,

Интрига бывает в кино.

Адвокат отжужжал, как муха,

Ни одну не решил задачу,

Подстелил немного пуха,

Для отмазки напишет касачку.

Подельник вбросил заготовку,

Вскрыл болезненный нарыв,

Судья проделал рокировку,

Сделал срочно перерыв.

Подготовил заседу подельник,

Затянется точно процесс,

Пятый пошел подельник,

Темнее становится лес.

Пекинка уходит в лес,

Прячется старая трасса,

Не будет здесь колеса

В горных теснинах Мааса.

Сдали на лом вагонетку,

Висит на щите кирка,

Итальянскую монетку

Нумизмата сжимает рука.

Пленные жили румыны,

Итальянцы и прочие гансы,

Гнули безропотно спины,

Вернуться имели шансы.

Подневольные пришлые зэки,

Здесь им погост и храм,

Бушлатов серые реки

Растеклись по Уральским горам.

Строили бараки румыны,

Тянули безропотно лямки,

Гнули позорно спины,

Пропустили русских в дамки.

Добывали в карьерах руду,

Клали хвойную гать,

Топились, порой, в пруду,

Узнали Кузькину мать.

Тихи и убоги бараки,

Нету победного бреда,

Увидели горе-вояки

Где ковалась победа.

Уральцы не хмурили брови,

Не чинили пленным преград,

Приносил пучок моркови

Мальчишка, что делал снаряд.

Превратились бараки в пыль,

Положили новые лаги,

Вот такая нехитрая быль

Про старый немецкий лагерь.

Пробились солнечные зайчики

Решеткам и дверям назло,

Гоняют банку мальчики

В тесном дворике СИЗО.

В футбол играют малолетки,

На мячик денег нет в казне,

Ворота – солнечные клетки, –

Решетки отразились на стене.

Гоняют бедолаги банку,

Площадка тесна и мала,

Вратарь затеял перебранку,

Уверяет, что не было гола.

Забыли о тюрьме мальчишки,

Матери за них печалятся,

Хулиганы, мелкие воришки

За сущие копейки чалятся.

Даст тюряга погоняло,

Обострится зрение, слух,

Азы изучат криминала,

Воровской впитают дух.

В корне изменятся мальчишки,

Приклеится изысканный обман,

Не сядут за тетрадки, книжки,

Равнодушен к знаниям кичман.

Поменяют скоро кровь,

На суде подальше упекут,

За казнокрадов, служащих воров

Малолетки срок отволокут.

Светом залиты дома,

В зенит уходит солнце,

Сурова русская тюрьма,

В ресничках – темное оконце.

Раскован, свободен полет,

По щеке провел небритой,

Попал мужик в переплет –

Свидетель нынче под защитой.

По-полной свидетель грузит,

Поражает суровой былью,

Его в автозак погрузят,

Как только сложит крылья.

Готова ксива и квартира,

Работу нашли наперед,

Не будет ринга, тара,

И киллер его не найдет.

Помощник в суде прокуроров,

Светлый и яркий фонарь,

Больше он не Егоров,

Теперь он – Петя Собокарь.

Убрали горбинку с носа,

Уши впредь не торчат,

Смотрит свидетель косо,

Свидетель безмерно рад.

Никто ему не угрожает,

Живет себе на юге тихо,

Собирает по два урожая –

Нынче больно прет гречиха.

Он в пылу судебных споров,

На столбе висит фонарь,

Он больше не Егоров,

Теперь он Петя Собокарь.

Монета встала на ребро,

Пустой судебный зал,

Сотворил мужик добро,

Суд злодеев наказал.

По степи несется конь,

Бьет и бьет копытами,

Он красный, как огонь,

Несется тропами изрытыми.

По степи несется конь,

Он перепутал все сезоны,

Он горячий, как огонь,

Он век не видел зоны.

Незнаком ему хомут,

Прошел огонь и воду,

Он никогда не видел кнут,

Он погибнет за свободу.

В крови гуляет ток,

На ветру волнится грива,

Он несется на восток,

Ржет и ржет игриво.

Красавец бешеный мустанг,

Его свобода родила,

Он пойдет ва-банк,

Чтоб не видеть удила.

Он не знает колесо,

Бьет земную твердь,

Путам и лассо

Предпочтет, скорее, смерть.

Седло не для мустанга,

Он поставил на зеро,

Воды святого Ганга

В его налиты озеро.

В мае, жутком январе,

В любое время года

Ржет красавец на заре,

Чудо создала природа.

Он откинулся пятого марта,

Имел пятерку планов,

Четвертым был доходный бартер,

Пятым – карандаш от тараканов.

В решетке темное окно,

На руке синеет тушь,

Он хотел рискнуть давно,

Сорвать хороший куш.

Ему везло на цифру пять,

Ну, просто страшно перло,

На пять поставил он опять,

Промочил немного горло.

Он никого не замечал,

Везло, везло братишке,

Головой крупье качал,

Подвигал поближе фишки.

Прекрасно шли делишки,

Шарик терли теркой,

Хватай скорее фишки,

На выход быстро дергай.

Ему везло на цифру пять,

Ну, просто страшно перло,

На пять поставил он опять,

Сухим оставил горло.

Он уверен в цифре пять,

Оглядел соседей гордо,

Шарик выдал двадцать пять,

Показал козью морду.

Ехидно щерился крупье,

К себе подвинул фишки,

Слово крепкое на «е»

Застряло в горле у братишки.

Духовной мало было пищи,

Крутил глазами одичало,

Он теперь батрак, он нищий,

Надо начинать сначала.

Мотал хвостом терьер,

Квартира, словно клетка,

Достал из шкафа револьвер –

Рассудит русская рулетка.

Глотнул из горла водки,

Готов к стрельбе курок,

Без прицела и наводки

Уперлась смерть в висок.

Глазами говорил терьер:

«Ты, хозяин, это брось!»

Плохая шутка револьвер,

Погубит русское авось.

Он с досады понял вдруг:

Непросто жизнь отдать,

У него есть настоящий друг.

Пойдем-ка, брат, гулять.

Подальше бросил револьвер,

Хватит слабости служить,

Пес подал ему пример,

По-любому надо жить.

Наводчицу звали Мадлен,

Средний брака процент,

Фото глядели со стен,

Муж – погибший доцент.

Красивой была Мадлен,

Плотно коснулась искусства,

Дипломы глядели со стен,

В заначке водилась капуста.

Танцевала прекрасно Мадлен,

Грацию любят мужчины,

Приметил Мадлен бизнесмен,

Понятны влечения причины.

Содержали достойно Мадлен,

Спокойно жила, не тужила,

Щедр был бизнесмен,

У Мадлен – авантюрная жила.

Братва предложила процент

Очень хороший для слуха,

С фото смотрел Доцент,

Это братка погремуха.

Первым серьезно всплакнул

Хороший друг бизнесмена,

Закачался под бизнесом стул,

На фирму нагрянула смена.

Мадлен окрылил успех,

Компашка трудилась на славу,

С братвой поделиться не грех,

Деньги пришли на халяву.

Подвернулся Мадлен однажды,

Имел значительный тыл,

Оказался волчара бумажным,

После базара поплыл.

Пришел через бизнесмена,

Пригрел на груди врага,

Вырвался быстро из плена,

Ударился фраер в бега.

Взяли на понт прощелыгу,

Деньги суживал в рост,

Прочитали приходную книгу,

Прищемили халявщику хвост.

Живет за границей Мадлен,

Зеленая есть ботва,

Муж у нее бизнесмен,

Готова к поездке братва.

Уплыл по течению кораблик,

Не скрывал мальчишка досаду,

Заплакал щупленький Зяблик,

Кораблик плыл к водопаду.

Белый приснился парус,

Вырос давно мальчонка,

Верхний тюремный ярус,

Знакома заходнику шконка.

Застрял в камышах кораблик,

Буря на то повлияла,

Завис в неволе Зяблик, –

С детства пришло погоняло.

Черный приснился парус,

За штурвалом стоит любитель,

Мчится по трассе Икарус,

Дремал за рулем водитель.

На боку лежит Икарус,

Наколка сдала на руках,

Верхний выпал ярус,

Пассажир оказался в бегах.

Невезучий по жизни Зяблик,

Не приходит беда одна,

В детстве уплыл кораблик,

Коснулся мальчишка дна.

На зону попал малолетка,

Злобный, забитый зверек,

Никого не исправила клетка,

Не в радость хозяйский паек.

Удачи проси у звезды,

Гуляет черная метка,

Не выйти сухим из воды,

Тянет на дно малолетка.

В поток уставился Зяблик,

Глотает взрослые слезы,

Уплыл его детский кораблик,

Разбились детские грезы.

Стоят песочные часы,

Время ожидания вышло,

Скулят по будкам псы,

К пальбе готовы вышки.

Стену проломил ОМОН,

Растеклись щиты и каски,

Нет согласия сторон,

Детали оставят без огласки.

Хозяин старается один,

Не нужны кровь и заморочки,

Он почетный гражданин,

Вмиг унизят строчки.

Полковник просит не стрелять,

Не будет истины в огне,

На мобильный звонит чья-то мать,

Взбудоражил бунт в тюрьме.

Арестанты сбились в кучу,

К взрослым малолетки жмутся,

Кто устроил эту бучу –

Прокуроры позже разберутся.

Торопит генерал ГУИНа –

Доложить в столицу невтерпеж,

Заложена системой мина,

Выставил иголки еж.

Просит разойтись полковник,

Усмирить горячий норов,

Решили все же уголовники

Сесть за стол переговоров.

Разошлись мирно антиподы,

Легче становится дышать,

Конфликты зреют годы,

Не торопятся их вовремя решать.

Сошлись в единый кулак,

Писанулись Балда и Пончик,

Поджечь решено автозак,

Побег подготовил Гончий.

Гончий начинал с малолетки –

Сначала безобидный угон,

Потом карманы, барсетки,

Столыпинский принял закон.

Первый побег был удачный,

Под машиной висел на руках,

Отсиделся беглец на даче,

На полгода завис в бегах.

Вернули на ту же зону,

Тесной оказалась клетка,

Верен свободному зову

Снова бежал малолетка.

Он трижды бежал с малолетки,

Добиться хотел идеала,

Не удержишь свободу в клетке,

«Гончий» пришло погоняло.

Поднялся потом на взросляк,

На пике был, молодчина,

Опера мочили кисляк,

Его знали генералы ГУИНа.

Раздражали застывшие краски,

Быстро начать и закончить –

Не могут без бега хаски,

Не мог без побега Гончий.

Он знал финал наперед,

Найдут все равно беглеца,

Его толкало вперед

Желание идти до конца.

Убежать с изыском, красиво

Было заветной мечтой,

На воле прикопана ксива,

Засеяна редкой травой.

Как в кассе пробитый чек,

Пустая чифирная пойка,

Большое ЧП – побег,

ГУИНу жирная двойка.

Все равно, что взойти на Казбек,

Тяжелый путь, непростой,

Пятый совершить побег

Может настоящий герой.

В шестом побеге был Гончий –

Колотит офицеров ГУИНа,

Решено в этот раз покончить,

Чтобы не бегал, скотина.

Беглецов нельзя различить –

Трое уходят в гору,

Решено троих замочить

Без сомнений и спора.

Знаменитый домушник Шлепа

В квартиру портного проник,

Одесса проста, как Европа –

Ключ прикрывал половик.

Зачистил шкафы и полочки,

Смотрит, стоит манекен,

На нем костюмчик с иголочки, –

Знатный заказчик хрен.

Решил фраернуться Шлепа,

Портному позор и горчинка,

В таких щеголяет Европа,

В Одессе – большая новинка.

Прикинул костюмчик Шлепа,

Модно, удобно, красиво.

Повесил свой, недотепа,

В кармане осталась ксива.

Солнце клонилось к закату,

Доволен судьбой Шлепа,

Зачистил бродяга хату,

В костюмчике новом шлепал.

Дома врубился Шлепа,

От позора лицом побелел,

Сидел, по балде себя шлепал,

Костюмчик на стенке висел.

Явились стражи закона,

Чинно, с улыбкой, красиво,

Шлепа сидел, как икона,

Адрес выдала ксива.

Много в Одессе трепа,

Стар толкует и молод,

Как прокололся Шлепа –

Удивляется вольный город.

Шутки пошли и трепы,

Гудит Привоз и вокзал.

Ну, ты! Фраернулся Шлепа,

Сам себя наказал.

Прошли криминальные тропы,

Совсем не пустая ботва,

«Это вам не у Шлепы», –

Скажет крутая ботва.

От Курил до самой Европы,

До южных жарких широт

Шагают по жизни Шлепы,

Разинув весело рот.

Подводные будут рифы,

По миру не просто топать,

Орлы кружатся и грифы,

Нам бы страну не прошлепать.

Протопал немало по зонам,

Наказ братвы зацепил,

По лагерным жил законам,

Понятия двигал и чтил.

Сразу хозяина понял,

Одна продажная тема,

Хочет горбатым пони

Сделать зэка система.

Хозяин выписывал сутки,

К лагерной двигал культуре,

Ментовские развенчивал утки,

Был термометром в БУРе.

Гремели вдали поезда,

Жизнь выдвигала прожекты,

Одна светила звезда –

Тусклый с вышки прожектор.

Долго в неволе пилил,

Не одну прошел одиночку,

Раз кипишнул и вспылил,

Вертухаю загнал заточку.

Не то цинканул вертухай,

Оказался тяжелым удар,

Загнали в неведомый край,

Куда телят не гонял Макар.

Чифир горячий глотал

Ближе к Полярному Кругу,

Я северу жизнь доверял,

Как самому лучшему другу.

Ненавистный тубик исчез,

Вылечил воздух морозный,

И в зоне бывает прогресс,

Часто большой и нервозный.

Север давно отпилил

Морозной снежной пылью,

Откинулся я, отвалил,

Заглаживать лагерь былью.

Я сидел в знаменитых Крестах,

По делу сидели бродяги,

Я был при известных делах,

Висели российские флаги.

Праздник гуляла Пальмира,

Моряки сходили на сушу,

Я бы отдал полмира

За Питера светлую душу.

Балтийский свежий ветер,

К подъезду катил «Мерседес»,

В этот памятный вечер

Чиновник известный исчез.

Я сидел в знаменитых Крестах,

В подельниках значился Кот,

Отказ горел на устах,

Следаку немой поворот.

Малявы писали бродяги,

Получали быстрый ответ,

Сняли российские флаги,

Праздник сошел на нет.

Вернулся пропавший чиновник,

Тот, который исчез,

Он был разводящий полковник,

Чей-то хранил интерес.

Я сидел в знаменитых Крестах,

Чалился ровно год,

Развалилось дело в прах,

На волю отпущен был Кот.

Балтийских небес синева,

Висят российские флаги,

В Крестах осталась братва,

До встречи на воле, бродяги.

В закате прекрасна Пальмира,

Я спустился на твердую сушу,

Я бы отдал полмира

За Питера светлую душу.

Подъехал к шлюзам автозак,

Железом крытая попутка,

Имена кричит дубак,

Глотает зэка будка.

Автозак увозит нас,

Он же – черный ворон,

Он в тридцатых, как сейчас,

Был забит и полон.

Нацарапано иглой:

«Ушли гурьбою в осужденку.

Судья Кащеев очень злой,

Не любит нож и фомку».

Лагерь – тоже материк,

Дуют сильные ветра,

Колян ушел на пятерик,

Илюха схавал три петра.

По кочкам скачет воронок,

Сидим, дураков ругая,

Хороших лучше бы дорог,

Была бы жизнь другая.

Быстро едет воронок,

Здесь весла не суши,

Сигаретный тянется дымок,

Слышен запах анаши.

Закрепить готов судья

В круговые пяльцы,

Жжет холодная скамья,

Отморозить можно яйца.

Автозак резко тормозит,

Приехал точно в срок,

В суд доставил паразит,

Наболтают точно срок.

Стучит по отмойке капель,

Объяснять не надо причину,

В подъезде работает дрель,

Высверлить надо личину.

Подъезд еще раз проверь,

Подал команду старший,

Тихо скрипнула дверь,

Пропустила домушников дальше.

Оказалась верной наводка,

Заранее расписаны роли,

Недопита элитная водка,

Кем-то забытый Ролекс.

К закату клонится день,

Капитально зачистили кров,

Удачно закинули бредень,

Богатый вышел улов.

Сваливать надо быстро,

Старший почувствовал кожей,

Раздался предательский выстрел,

Подельник свалился в прихожей.

На вход нацелен ствол,

Сработала система отлично,

Исправила она прокол,

Задержан вор с поличным.

Домушник на смерть не повержен,

Ему желают лучших снов,

Он бездействию подвержен

На несколько часов.

Раздался вой сирены,

На помощь срочный зов,

Здесь охраняют даже стены,

Можно упразднить засов.

Домушник в депрессии и шоке,

Валит с ног момент,

На службе технологии высоки:

Охраняет нано-элемент.

Горький холодный чифир,

Столыпинский тесный вагон,

Зеленый у входа мундир,

Длинный сквозной перегон.

Дробно стучат колеса:

Колыма, Колыма, Колыма,

Дымится одна папироса,

В прошлом осталась тюрьма.

Метет по рельсам поземка,

За окном гуляет пурга,

Звучит гитара негромко,

Далекие ждут берега.

Чифира крутого глоток,

По кругу идет папироса,

Поезд летит на восток,

Дробно стучат колеса.

Стучат серебристые струны,

Сходят со стекол узоры,

Тяжелые выпали руны,

Мелькают снежные горы.

Дорога, дорога, дорога –

Стучат по заказу колеса,

Помолчим на прощание немного,

Сгорела дотла папироса.

Раскинут по разным зонам,

Близким о том невдомек,

Конвой идет по вагонам,

Сухой разносит паек.

Не пой, гитара, разлуку,

Адресок мы всегда найдем,

Мы по первому стуку

На помощь друг другу придем.

Тормозит, как прежде, участковый,

От рук отбился гражданин,

Подгоняю паспорт новый,

Из широких выдернул штанин.

Я сегодня очень занят,

Конечно, стражу невдомек,

Провести придется саммит,

Новогодний огонек.

Братву привечу у дверей:

Коля – питерский босяк,

Кацеев – тираспольский еврей

Приедут скоро на сходняк.

Вместе встретим год собаки,

Косячок запустим в круг,

Будут пиво, водка, раки.

Собака – самый смелый друг.

Потечет беседа плавно,

Тихо, радушно в квартире,

Базар пойдет о главном:

О закрытом тесном мире.

Вечен мир закрытый,

Счастливый и пустой билет,

Кому участок крытый,

Кому светлый кабинет.

Никогда не будет понят,

Если ты его не касался,

Братвою не был поднят,

В жизни всего опасался.

Не знал баланды вкус,

Не ходил в сознании на нож,

Ты, похоже, братишка, трус

И для братвы ты не гож.

Боялся тени темницы,

Не терял ни минуты свободы,

Дни, как блестящие спицы,

Сливаются в месяцы, годы.

Братва будоражит Европу.

Держим мазу нашу,

Зачем же бедному Эзопу

На гибель подложили чашу.

Законы борются со следствием,

Когда кого-то замочили,

Мы все находимся под следствием,

Все мы в мыслях преступили.

Ксиву крутит служивый,

Все силится понять:

Похоже, паспорт лживый,

Похоже, коцана печать.

Глянул в лупу участковый,

Фразу нужную изрек:

«Сегодня ты фартовый».

Взял майор под козырек.

Послушай зоновскую быль,

Братишка, в корень зри,

Мне больше лагерная пыль

Не щекочет ноздри.

Поднялся в полный рост,

Не клони колена,

Будет пидор и прохвост,

Обойди ненужные ступени.

Держи ровнее коромысло,

Хватает в зоне зла,

В кумовстве нету смысла,

Отшей вовремя козла.

Хозяин вечно зол,

Нервозен изначально,

Гонит тихо произвол

Гражданин начальник.

Расставил всюду уши,

Подкинул зэку мяса,

Идет борьба за уши,

Устроил вечер пляса.

Не нужен думающий зэк,

Ему философов не надо,

Зачем штурмовать Казбек?

Системе нужно стадо.

Ждет кого-то пашня,

Кого – казенный дом,

Тяжело жить дальше

С разорванным нутром.

На стенде висит фотография,

В Европе в законе права,

Где прячется русская мафия,

Застала их наша братва.

Молчит сицилийская мафия,

Я куда ниже травы,

У русских своя география,

Спасения нет от братвы.

Итало-французский экспресс,

Проходы длинные, узкие,

Проезжали прибрежный лес,

Проводника скинули русские.

Попросили сварить чифир,

Не знаком с напитком француз,

Совсем оборзел пассажир,

Посчитали, что лишний груз.

Немец любил Куршавель,

Где встречались наши мальчики,

Подрезали у бюргера шмель,

Проверяли на чуткость пальчики.

Бриллианты в ЮАР залысили,

Де Бирса о том не спросили,

«Местные негры скрысили», –

Сказала братва из России.

В бочину уперли приблуду,

Янки со страха дал дуба,

Золотую взяли посуду,

Деньги и карты для клуба.

Повели себя крайне грубо,

От стыда покраснела трава,

На прощание кричали «Любо!» –

Под казаков косила братва.

С дружеским были визитом.

Явилась братва в Эмираты,

Принц оказался избитым,

Твердил: «Грабанули, пираты».

Разинули рты арабы.

Преподнесли банкирам урок –

Братан нарядился бабой,

Сто лимонов с собой приволок.

Подстрелили как-то узкоглазых,

Ну, и где была Триада?

Отстегнули бабки сразу,

Просили: «Грубо так не надо».

За кордоном в законе права,

Иноземный в курсе мент:

Русская всюду братва

Самый сильный бренд.

Рвется на волю девчонка,

Решеткой зашторена рама,

Ждет родная сторонка,

Ждет любимая мама.

Девчонка пишет стихи,

Медленно тянется срок,

Первой Любови штрихи,

Домой провожал паренек.

Сверкал чистотою исток,

Ничто не сулило беды,

Свалился с перил паренек,

Цвели, как прежде, сады.

Вал нарастал бумажный,

Убийства подняли тему,

Нашелся свидетель продажный,

Съела девчонку система.

Покончить хотела с собой,

Трудно неправду полоть,

Трудно бороться с толпой,

Дал ей силы Господь.

Боль и колкость в словах,

Уехала мама домой,

Прошло свидание в слезах,

Холодом тянет, зимой.

Опостылел пошивочный цех,

План пресловутый не помер,

Забыты улыбки, смех,

Помнят лагерный номер.

Тускнеют весенние краски,

Стальные звенят решетки,

На лицах суровые маски,

Крутит девочка четки.

На волю вернется другой,

Горькая в зоне конфетка,

Выгнулась жизнь дугой,

На душе осталась отметка.

Чайки парят над заливом,

Балтийские рыжие дюны,

Братва затарилась пивом,

Звучат серебряные струны.

Про берег далекий и близкий,

Одинокий белеет парус,

Голос высокий и низкий

Про верхний и нижний ярус.

Про суровый и тесный Столыпин,

Арестанта призрачно счастье,

Про сосны, ели и липы, –

Собираемся вместе не часто.

Чайки парят над морем,

Балтийский янтарный берег,

Менялись знакомым паролем,

Ближе к проливу Беринг.

Звучат серебряные струны,

Вот парус коснулся суши,

Балтийские желтые дюны,

Память волнует души.

Звучит хорошая песня,

Слова понимаю с трудом,

Люди дома и вместе,

Навеки потерян мой дом.

Не надо множить печаль,

Гитара грустит и смеется,

Позовет безбрежная даль,

Может, место где-то найдется.

Тревога лежит на душе,

Не злорадствую и не злюсь,

Знаю, будет не лучше,

А зоны я не боюсь.

Ментовской звучал романс,

Грустно пел начальник,

Расстроен следствия баланс,

Что ни сержант, то чайник.

План трещит по швам,

У начальства нет терпения,

Я обращаюсь лично к вам:

Исправить надо положение.

Под козырек берет состав,

Приказ знаком, не нов,

Он знает внутренний устав,

Он к подвигу готов.

Не прошло и два часа,

Работа тянет на пятерку,

Задержания масть пошла,

Забили плотно козлодерку.

Отличился рядовой Шаклеин,

Утолил дознания голод,

Задержан, кто рекламу клеил,

Засорял не в меру город.

Провел задержание с лоском,

С честью выполнил задание,

Гражданин мочился за киоском,

Вступал с сержантом в пререкания.

Отпустил товарищ мат,

Все прохожие в слезах,

Рядом школа и детсад,

Нельзя спускать на тормозах.

Младший лейтенант босяк

Покупал в киоске «Приму»,

Гражданин курил косяк,

Опер вычислил по дыму.

В конторе все в ажуре,

Не востребован был наган,

Все пристегнуты к культуре,

Все выполнили план.

Перо уперли в бочину,

Не смотрят прямо в глаза,

Отдайте лучше половину,

Не прошибет тогда слеза.

Смелость города берет,

Но не всегда она оправдана,

Есть грабитель идиот,

Его психика отравлена.

Загонит запросто перо,

Так просто, для согрева,

Оставит вам добро,

Сам останется без чрева.

Поединок быстротечен,

Может, главный на веку,

Убедишься, что не вечен

С пробоиной в боку.

Вор достал приблуду,

Не испытывай судьбу,

Падлой буду, не забуду

Подельника в гробу.

Грабитель был рассержен,

Что не посеял страх,

Если резко не повержен,

Будет короток замок.

С ножом он повелитель,

Не откроет поведение,

Он судья и исполнитель,

Не испытывай терпение.

«Моторы, моторы, моторы-ры», —

Кричит привезенный больной,

Поливает огурцы и помидоры

Ходит с лейкою другой.

В виду отсутствия дверей

Входит новый пассажир,

Он ищет маленьких зверей,

В котомке слива и инжир.

На окнах шторы не висят,

Голы стены и решетки,

Под койкой ищут поросят,

На пальцах крутят четки.

Чукча есть один, однако,

На гору молится грузин,

В коридоре крики, драка,

Лечит всех аминазин.

К стене жмется гражданин,

Явно новая рука,

Среди психов он один,

Косит он под дурака.

Чтоб не сломаться на ходу,

Напевает громко Мурку,

Жует сухую лебеду,

Чтоб облапошить дурку.

В коридоре от стены и до стены

Ходят психи вереницей,

Мелькают мокрые штаны,

Мираж подгонят вицей.

Залег по-тихому на дно,

В зубах таскает тапки,

Закроют дело на одно,

Если связи есть и бабки.

Обходят стороной перемены,

У дурдома прежняя маска,

Пропитаны дурью стены,

Облетает даже краска.

Ледяные скользкие кручи,

Прощальный на память гудок,

Над лайнером черные тучи,

Висит над «Титаником» рок.

Тонет сияющий город,

Морской незадачливый странник,

Лед большой пропорол,

Тонет блестящий «Титаник».

Вода холодная очень,

Плавает мокрый гербарий,

Черное облако ночи

Накрыло сидящих в баре.

Последние шлюпки уходят,

Прощение всем унесенным,

Солнце над морем всходит,

Рай живущим, спасенным.

Над лесами, морями, странами

Погибающий лайнер плывет,

Воздушными милями странными,

Он имеет айсберга лед.

Плывет в облаках «Титаник»,

Как торт на огромном блюде,

Как белый сахарный пряник.

Стоят на палубе люди.

Устали от ветра и зноя,

Каждый ищет свой дом,

Сто лет он не знает покоя,

Плывет над землей фантом.

«Титаник»! «Титаник»! «Титаник»!

За трубами вьется дымок,

Вечный скиталец и странник,

На воду спущен венок.

Сняли маски доктора,

Не прикоснулись даже к телу,

Пришли в больницу опера

Из убойного отдела.

По стране он долго колесил,

Оставил трупов гору,

Под измену фраер закосил,

Лепила даст любому фору.

Новый нос пришил вчера,

Врач не мучился вопросом,

Крутят фото опера:

Что же делать с носом?

Будет долгий геморрой,

За нос зацепится защита,

Мол, подсудимый здесь другой,

Докажи, что морда шита.

Молчит пластический лепила,

Потерял большой доход,

Он кудесник, он светило,

Но надо дать обратный ход.

Проблемы прочат опера,

Сработал каверзный донос,

Спокойно было все вчера,

Достал лепила нос.

Закрыт пластический вопрос,

Лепила даст зарок,

Он шьет искомый нос,

Он шьет убийце срок.

Вышки, вышки, лай собак,

Птицы тянутся на юг,

После карцера ослаб,

Лопата валится из рук.

Кидаю уголь в топку,

Порхают ласточки огня,

Солнце спряталось за сопку,

Только свет от фонаря.

Зашел подельник чифирнуть,

Погреться хочется порой,

Скоро длинный путь,

Приятный путь домой.

Над пойкой тянется дымок,

Один чифир – отрада,

Уходит срок в песок,

Немного зэку надо.

Глотаем горький чай,

Топка светит в сто свечей,

Все, братишка, замечай,

В жизни нету мелочей.

Разговор ведем за чаем,

Порхают ласточки огня,

Время мы не замечаем,

Нам бы лучше меньше дня.

Тусклый свет от фонаря,

Искры пляшут в топке,

Нету дыма без огня,

Солнце всходит из-за сопки.

Увезет подельник письмецо,

Добавит пару слов,

Мол, не потерял свое лицо,

Хоть и климат там суров.

Прав был усатый,

Кадры решают все,

Приближенных собрал Горбатый:

Чику, Цибана, Копье.

Виды имела братва,

Улов уходил богатый,

Отдавали на рынок права,

В оконцовке узник Горбатый.

Набросан недельный план,

Чтобы не было крика,

Разведку ведет Цыган,

С хозяином работает Чика.

Вор – большой дипломат,

Не вчера Горбатый воскрес,

В прошлом тротил, автомат,

На смену пришел интерес.

Знатный мэр Мопассан,

К тому же не упустит свое,

Гибкий женский стан

Подгонит мэру Копье.

Закрутилась в день карусель,

Вода не ушла в песок,

Не прошло двух недель,

Сдался жирный кусок.

Нежны и очень хрупки –

Прочувствовал Горбатый,

Полезны кадры в юбке, –

Был прав усатый.

Кадры решают все,

Знает об этом братва,

Защитить и умножить свое,

Свои отстоять права.

По статье гуляет вышка,

Пули не уходят в молоко,

Лежит начатая книжка,

Мысли блуждают далеко.

В пустой огромной бочке

Эхом отзовется слово,

Чтобы не дойти до точки,

Проживаю годы снова.

Далеко пока до страха,

Нет решения суда,

Есть ощущение краха,

Разрешенная кругом среда.

Судьба выгнулась дугой,

Меньше стало света,

Почему случилось с тобой –

Нет четкого ответа.

Дни и ночи начеку,

От общака до шконки,

Главное – не выдернуть чеку,

Не дадут покоя гонки.

Тюрьма замкнута в кольцо,

Не вырваться из круга,

Главное – не потерять лицо,

По нервам бьет напруга.

Вышку лепят мигом,

Заглушают резонанс,

Следаки помешаны блицкригом,

Отличиться выпал шанс.

В сейф спрячут дубликаты,

Уравняют коромысло,

Кислят, гонят адвокаты,

В защите нету смысла.

Прокурор в суде – король,

На двоих мантия пошита,

Адвокат в процессе – ноль,

Заранее проиграна защита.

Изначально обвинительный уклон,

С демагогией смешали тактику,

От жизни отстает закон,

Судебную не вводят практику.

Отсутствие практики – двуличие,

Скрытый судебный перекат,

Наболтают срок до неприличия,

Беспомощен и бесполезен адвокат.

Прокурор – судья – тандем,

Коварство скроет ложь,

Срок обеспечен всем,

На волю чистым не уйдешь.

Невиновным – срок отсиженный,

Здесь практика живуча,

Выходишь оплеванный, униженный,

Рад, что миновала туча.

Помогает обвинению судья

От рассвета до заката,

У Фемиды выгода своя,

Прокурор полезней адвоката.

Можно писать касачки,

Простая арифметика,

Получишь отписок пачки,

Сильна корпоративная этика.

Скованы единой цепью,

Не нарушат данный договор,

Идут сожженной степью

Судья и прокурор.

Облака задевают вершины,

Улетают за Северный вал,

Здесь многие судьбы вершили,

Свидетель – полярный Урал.

Вековые сосны и ели,

Прекрасные сваи и лаги,

Полгода свистят метели,

Обдувают заброшенный лагерь.

Валяются ржавые рельсы,

Сгнили со временем шпалы,

Уходили с деревом рейсы,

Начисляли учетчики баллы.

Покосились вышки, бараки,

Чернеет открытый чердак,

Где зимовали раки

Покажет советский ГУЛАГ.

Не надо вести раскопки,

Покосился могильный крест,

Были попытки робки

Сбежать из проклятых мест.

Велик и бескраен Союз,

Бездонен зловещий яд,

Как отработанный груз,

Везли бедолаг назад.

От ужаса ахнут потомки,

Немеряно сил в человеке,

Были не только подонки

В двадцатом козьем веке.

Истории вскроют скрижали,

Прочтут в архивной бумаге,

Как сидели, мерли, бежали,

Как жили в советском ГУЛАГе.

Чистят перышки подельники,

Нагоняют жуть терпилы,

В СИЗО – сплошные понедельники,

Белкой крутятся лепилы.

Летает серый голубок

С веточки на веточку,

Он же черный воронок,

Все окошки в клеточку.

Остановится за шлюзами,

К услугам наркота,

Снабжает музами

Конвойна гопота.

Тут пришла оказия:

У следствия апатия,

Терпилы все в отказе,

К нам у них симпатии.

Молчать во всяком разе,

Не каяться в вине,

Мы были в унитазе,

А стали на коне.

Фильтры все промыли

Ушлые подельники,

Под запретом все промилле,

Сухие понедельники.

Все ложится в елочку,

Все идет пучком,

Сейчас бы лучше телочку

Да полежать ничком.

Дубак кричит: «С вещами!»

Доказательств больше нет,

Не вытащить клещами

Признательный ответ.

У троек – подсудная скамья,

Споткнулись они на законе,

Следак, прокурор, судья

В одном пребывают флаконе.

Трудились прилежно ОСО,

Выдавая расстрельные списки,

Пролетарское колесо

Экономит тюремные миски.

Росчерк злого пера –

Расстрельный готов отряд,

Секирная встретит гора

Прощальный потухший взгляд.

Содрогнется от залпа СЛОН,

Отзывается эхом обман,

Усыпан трупами склон –

Месячный выполнен план.

Враги народа живучи,

Пришлось добивать штыками,

Чернеют свежие кучи,

По закону прошлись ногами.

Работа, школьная парта,

Жизни умный урок,

Праздник восьмого марта,

С днем рождения, сынок.

Сбудутся все мечты,

Неудачи им не помеха,

Женщинам дарят цветы,

Мужчинам желают успеха.

Удача придет, сынок,

Не надо на картах гадать.

Не забудь отчий порог

И вечно ждущую мать.

Не забудь родную сестру,

Не изменит характер венец,

Маленький шел поутру,

Вел тебя в садик отец.

Козырная карта, Миша,

Выпадает в жизни не часто,

Семья – надежная крыша,

Хочу пожелать тебе счастья.

Природу имей бойца, –

Жизнь сурова и колка,

Привет тебе от отца,

В душе – одинокого волка.