Килроун

Глава 15

Между холмами Блади-Ран начали собираться тени. Все лошади сгрудились в небольшом овраге, скорее даже лощине, спускавшейся к ручью. Штыками и ножами солдаты прорыли проход к овражку. Им удалось собрать немного валежника, и они разложили его по брустверу.

Гус Риболт, опытный военный и очень осторожный человек, не давал никому отдыха, пока вокруг лагеря не выстроилась надежная оборонительная линия. За ней укрылись и люди и повозка с золотом.

Риболт держался хладнокровно, оборону вел по всем правилам военного искусства. Килроун нашел в овраге тенистый уголок, защищенный от рикошетом летящих пуль, и растянулся там.

Удивительно, но он заснул. Проснувшись, какое-то время прислушивался к тишине, затем переполз туда, где сидел Риболт и под свист шальных пуль потягивал кофе.

— Кофе будешь? — спросил он. — Там есть кружка. — Когда Килроун уселся рядом с ним, Риболт заметил: — По-видимому, никто больше не собирается атаковать нас из-за денег. Мне кажется, они ушли.

Килроун с ним согласился. Спроул рассчитывал на молниеносную, неожиданную атаку и быструю победу, после чего индейцы присоединились бы к тем, что бесчинствовали в форте, а он пересел бы на повозку с золотом и поехал своей дорогой.

Но предупредительный выстрел Килроуна и мгновенная реакция Риболта сорвали его планы. Риболт потерял одного человека, но он основательно окопался, приготовился держать оборону и явно не собирался предпринимать никаких необдуманных действий.

— Когда стемнеет, — сообщил Килроун, — я попытаюсь выбраться отсюда и наведаться на заброшенную станцию у Кейн-Спрингс.

— Подожди… не рискуй. К завтрашнему дню все прояснится и они уберутся.

— Нет, это необходимо сделать сегодня, — настаивал Барни. — Слишком многое поставлено на карту.

Тишина и ожидание настраивают на размышления. Внезапно на Барни нахлынуло нестерпимое желание сейчас, немедленно оказаться как можно дальше от всего этого. Он хотел уйти от этих сражений, убраться из северной Невады, от Дениз и Фрэнка Пэддоков и от того, что связано с ними. Да, Фрэнку посчастливилось с женой — ну и прекрасно. Совет им да любовь! А он — бродяга, привык скитаться, его судьба — дороги, его дом — прекрасная девственная земля… Но все-таки грустно: все переезжает с места на место, не имея нигде пристанища. Рядом с Дениз и Фрэнком это чувство усиливалось.

Конечно, он не уедет прямо сейчас. На нем лежат обязательства перед многими солдатами, которых он знал, да и перед индейцами. К тому же его долг — добраться до Дейва Спроула, разоблачить его, победить и выставить с западной границы. Из-за него погибло слишком много народу, как индейцев, так и белых.

И только тогда ему можно будет уехать, хотя он вполне отдавал себе отчет в том, что это означает только одно — опять бродяжничать. Где-то, как-то он упустил свою лодку. Килроун очень много путешествовал, повидал Европу и Америку, но душой тянулся только сюда, в далекие западные земли. Здесь мечтал создать свой дом.

Он любил рассуждать о том, как хорошо быть свободным, и ехать куда хочешь, и считать домом любое место, где можешь повесить шляпу, но какое-то время назад неожиданно для себя вдруг ощутил, что все это не совсем так. Чего-чего, а свободы он имел под завязочку, и все-таки чего-то ему не хватало. Мужчине была нужна женщина… та, с которой можно было бы поговорить, когда на дворе ночь, и поделиться всеми своими мыслями, кому хочется сказать: «Ты только посмотри!» Столько раз он любовался прекрасными видами, но рядом не было глаз, которые разделили бы его восторг. Сколько раз его душа жаждала общения, но рядом оказывалась только лошадь да одинокий костер.

Он больше не беспокоился за Риболта. Суровый и требовательный командир любил своих солдат и заботился о них, умел встречать трудности и спокойно, без показухи разрешать возникающие проблемы. Храбрый в бою, рассудительный и осторожный, когда этого требовала обстановка, Риболт был абсолютно надежным человеком. И теперь, организовав оборону, он уверенно перемалывал отряды атакующих, оставаясь сам для них недосягаемым. Индейцы явно потерпели поражение. Возможно, это охладит их пыл, и они поедут на восток и на север в сторону гор Биттерруте или Биверхед и будут скрываться там. Некоторые постараются затеряться в горах Стин.

Килроун подошел к Серому, дал ему возможность покататься по земле, затем почистил его пучком жесткой травы, напоил из ручья, журчавшего на дне оврага, и приготовился в путь.

Костер уже почти погас, но индейцы явно не обращали на него внимания. Возможно, они атакуют еще раз ночью, ближе к рассвету… Если они все еще здесь. Нападать им будет довольно трудно: со стороны оврага это просто невозможно, а чтобы ударить в лоб, им придется карабкаться вверх, да еще по открытой местности.

Килроун потягивал кофе и жевал вяленое мясо. Он ждал наступления темноты.

Гус Риболт отошел от бруствера и присел на корточки рядом.

— Уезжаешь?

— Я почти уверен, что Спроул на станции. Он еще на что-то надеется.

— Я всегда знал, что он проходимец, но никогда не предполагал, что он связан с индейцами. Ты не ошибаешься на его счет?

Еще до полуночи Килроун вывел свою лошадь, пожал руку Риболту и пошел прочь, стараясь держаться поближе к горе, чтобы его силуэт не выделялся на фоне неба. Сделав несколько шагов, он останавливался и прислушивался, но ничто не нарушало обычных ночных звуков. Пройдя ярдов пятьдесят и не столкнувшись ни с кем, он сделал несколько обманных поворотов и сел на Серого. Вскоре они пересекли Тони-Крик и вновь остановились, прислушиваясь. Но кроме шелеста ветра да шуршания маленьких зверьков ничего не было слышно. Издалека донеслось недовольное тявканье койота. Следуя по песчаному дну ручья, он ехал вперед, пока не почувствовал запах ключевой воды и не ощутил прохладу. Он знал, что где-то здесь есть довольно большие непересыхающие заводи. Станция располагалась к северу от них.

Оставив Серого в кустах, Барни пошел к группе строений, темневших впереди. Подойдя ближе, разглядел низкое сооружение, навес и пару загонов, в которых не было лошадей. Но ему показалось, что он учуял запах дыма. Двигаясь с особой осторожностью, пересек двор и пошел вдоль загона.

В воздухе чувствовалось приближение беды. Дойдя до угла загона, остановился, прислушался. Здание казалось пустым. В окнах, закрытых ставнями, не мелькнуло ни огонька, но дверь оказалась немного приоткрыта. Сделав шаг вперед, он почувствовал, что наступил на что-то скользкое, и замер. Любопытства ради наклонился и стал шарить вокруг себя руками.

Грязь… на подошве его сапога.

Несмотря на дожди, которые выпадали в последние дни, грязи в округе было очень мало. Здесь простирались сухие земли, жаждавшие влаги, которые впитывали воду тут же, или она стекала в небольшие ручейки, которые уносили ее дальше в речки. Станция стояла на твердой и сухой земле… но в том месте, где Барни пересек одну из небольших заводей, грязь имелась.

Он присел на корточки. Его пальцы осторожно ощупывали землю. Около загона, на более мягкой земле, обнаружился след… след подкованной лошади, который обрамляла влажная грязь.

Если бы грязь попала сюда около полудня, то давно бы уж высохла под палящим солнцем. Следовательно, тот, кто оставил след, находился поблизости. Все указывало на то, что человек прибыл сюда после захода солнца… может быть, под покровом темноты, так как, вполне вероятно, не хотел, чтобы его видели.

След казался маленьким, во всяком случае, меньше следа, оставленного большой лошадью, на которой мог приехать Спроул… когда он ездил верхом.

Он еще пошарил в темноте и нащупал еще следы. Возможно, лошадь стояла, пока наездник осматривался вокруг.

Здесь ли он? Маловероятно, но приехал достаточно поздно. Кто он? И что привело его сюда?

Если Барни Килроун и научился чему-нибудь за все прожитые годы, так это умению ждать. Можно избежать многих бед, если немного подождать. В любом случае суета — плохая стратегия. Если внутри дома кто-то есть, то рано или поздно он начнет двигаться и произведет звук, который можно уловить.

Килроун не очень верил, что встретит Спроула, хотя — кто знает. Время шло, он ждал. И вот до него донесся легкий скрип. Может, это треск бревен от перепада температур? Или пробежал маленький зверек? Нет, не то.

Через мгновение звук повторился. В доме кто-то ходил.

Килроун почувствовал, как его сердце стало биться тяжелыми толчками. Он втянул в себя побольше воздуха и опять стал ждать. Все замерло. Ему ужасно хотелось переменить позу, подвигаться. Шея сзади зудела от напряжения, его охватило непреодолимое желание вытереть ладони о рубашку.

Движение около окна? Или ему почудилось?

Винтовка, которую он забрал у убитого солдата, осталась на лошади. С собой он имел только револьвер и нож. Его ожидал ближний бой, если он вообще произойдет.

Спроул? Видно, он недооценил этого человека. Спроул скорее всего тоже выжидал. Он знал, что Килроун обязательно придет к нему.

В долине стояла тишина. Возможно, индейцы готовились к предрассветному часу или уже отказались от борьбы. В конце концов, здесь для них не пахло богатой добычей.

Вдруг что-то мелькнуло у двери. Вот показался нетвердо стоящий на ногах мужчина, ухватился за дверную ручку, будто не мог от нее оторваться. Затем нетвердым шагом он вышел на улицу и упал на землю.

Встревоженный, Килроун сделал шаг вперед и остановился. Человек лежал на земле лицом вниз, открытый со всех сторон. Ночь была тихая и светлая, и поэтому темная фигура резко выделялась на белом, плотном песке. В правой руке, откинутой в сторону, человек сжимал винтовку.

Довольно долго Килроун удерживал себя на месте. Незнакомец явно был ранен, а может умирал.

Прошла минута, две… Барни быстро перешел в тень от конюшни и стал продвигаться ближе к мужчине, время от времени выходя на освещенное пространство. И с ним ничего не случилось. Тогда он подошел к лежащему вплотную, наклонился, вглядываясь в него, и спросил:

— Что с вами?

Человек застонал, и Килроун, взяв его за плечо левой рукой, хотел перевернуть и уже переворачивал, когда короткоствольная винтовка, которую тот сжимал в руке, вдруг выстрелила.

Буквально за мгновение до того, как Килроун понял, что блеснувший металл — винтовка, его рука уже двигалась. Инстинкт, который тренировался годами, не подвел его и сейчас. И раньше, чем ум разгадал обман, рука уже выстрелила.

Короткоствольная винтовка целилась прямо в лицо Килроуну, пуля царапнула его по щеке. Человек, лежащий на земле, возлагал все свои надежды на этот единственный выстрел «вслепую»… и он промахнулся.

Килроун отпустил плечо лежащего человека и успел всадить в него три пули, пока к нему не вернулась способность контролировать себя.

Он отскочил назад, держа наготове револьвер, и присел, выжидая. Человек на земле с минуту лежал тихо, затем пошевелил ногой и, уперевшись носком, медленно вытянул ногу.

С револьвером наготове Килроун приблизился к нему и перевернул его носком сапога. Это был тот, кто в ту ночь стоял в салуне у стойки бара и не принимал участия в перестрелке.

Кровь влажно сверкала в неясном свете ночи, темная кровь, уже собравшаяся в лужу. Килроун откинул винтовку подальше в сторону. Человек открыл глаза.

— Тебе повезло, — пробормотал он. — Удачный выстрел.

— Тебя послал Спроул?

— Он все равно доберется до тебя. Он всегда получает то, что хочет.

— Но только не от меня. На этот раз я доберусь до него и отделаю его вот этими руками.

Ответа не последовало. Доносилось только хриплое дыхание умиравшего. Слушать это было неприятно.

— Хотел бы… хотел бы посмотреть… — Человек открыл глаза. — Я… почти сделал это.

— Хорошая попытка.

Барни посмотрел на мужчину, пытаясь угадать, сколько Спроул пообещал ему. Наверняка, немного, да и в любом случае деньги того не стоили. И опять ему подумалось о бессмысленности преступления. Вот умирал человек… за сколько? Двести долларов? Он знавал людей, которые умирали и за меньшее. А для этого больше не будет ни женщин, ни светлого утра, ни радости и веселья… все кончено, растоптано, ради денег.

— Ты хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе? — спросил Килроун. — Могу написать письмо.

Раненый опять открыл глаза. Дыхание его стало прерывистым, иногда даже казалось, что он совсем не дышит.

— Черт побери, нет. У меня никого никогда не было… только однажды индейская женщина… — Он лежал, над ним ясно и чисто сверкали звезды, и казалось, время остановилось. И вдруг он произнес абсолютно четко: — Это была хорошая женщина… Я не заслужил такую.

— Все равно, я готов написать ей. — Ответа не последовало. Килроун спросил: — Как тебя зовут? Я напишу твое имя на камне. Ведь кто-то же знал тебя… где-нибудь. Ведь должен же человек оставить след на земле.

— Пул, — проговорил умирающий и добавил: — Одно время я был проводником в Пятом кавалерийском полку. Я знал Инджанса. — Он замолчал. Прошла еще минута, показавшаяся очень длинной, прежде чем бедняга вновь открыл глаза. — А чего ты ждешь?

Килроун присел около него на корточки.

— Хоть ты и пытался убить меня, Пул, но ни один человек не заслуживает того, чтобы умирать вот так… в одиночку. Я побуду с тобой.

После еще одной паузы Пул сказал:

— Спасибо… ждать осталось недолго.

Барни сдвинул шляпу на затылок. Жаркий день сменила прохладная ночь. Опять завыл койот. Козодой взмыл в мерцающее небо.

Вдруг умирающий стал тихо звать:

— Мег! Мег! Черт возьми, Мег, я…

И наступил конец.

Килроун поднялся, не испытывая злобы к этому человеку.

— Значит, все-таки у него был кто-то, — пробормотал он. — А может, он звал ту индейскую женщину?

А затем в полутьме слышался только звук копающей лопаты — копают, потом перерыв и опять копают. Его сменил звук ножа, царапающего по камню. И наконец раздался стук удаляющихся копыт, постепенно замирающий вдали, а потом только вой койота Б ночи.