Кинжал Медичи

Глава девятая

Пенделтон и Бекетт тоже получили по двойной дозе. Значит, в нашем распоряжении было примерно четыре часа, прежде чем они очухаются. Я сам еще не до конца пришел в себя. Что же говорить о Джинни.

Она вообще не понимала, что происходит. Бормотала что-то о пробежке. Я заставил ее несколько раз глубоко вдохнуть, промассировал позвоночник, плечи. Как перед стартом на длинную дистанцию. Кажется, помогло. Она начала немного соображать. Я не представлял, где мы находимся, но скорее всего в коридоре нам могут встретиться сотрудники «Гибралтара». Пришлось позаимствовать одежду у Пенделтона.

Джинни покорно выслушала мои инструкции о том, как себя вести. Потом я заглянул в шкаф и с удовлетворением обнаружил там плащ Бекетта. Предложил Джинни его надеть.

Мы вышли в коридор. Спустились по лестнице на два пролета. Встретившиеся по дороге несколько человек интереса к нам не проявили.

На улице мы быстро смешались с прохожими.

— Где мы находимся? — спросил я. — Если до отеля далеко, придется взять такси.

Она посмотрела название улицы.

— Отсюда всего два квартала.

— Как вы себя чувствуете? — Я взял ее под локоть.

— Кружится голова.

— Неудивительно.

— Кто эти люди?

— Из «Гибралтара», — ответил я. — Это межгосударственная спецслужба. Но возможно, Бекетт врет. Не знаю. Никогда ни о чем подобном не слышал. Но ребята шустрые. Поставили «жучки», где только возможно, и вот захватили нас в Милане.

— А кто этот Бекетт? — спросила Джинни.

— Самый у них главный. Я его вырубил неплохим апперкотом.

— Вы побили агента правительственной спецслужбы?

— Даже международной. И к вашему сведению, уже никто так не говорит — «побили».

— Какая разница? — Она вздохнула. — На стороне этих людей закон.

— Не думаю, что, окропляя нас своим спреем, они поступили по закону.

Метрах в десяти сзади в густом потоке машин двигался туристический автобус. Мы поравнялись с фруктовым лотком.

— Mele, ciliegie, banane![17] — выкрикивала продавщица.

Боковым зрением я поймал двух парней с мрачными лицами в широких темных очках. Плащи распахнуты. Взгляды шарят по лицам прохожих.

Вот оно!

— Прошу меня извинить, — сказал я и сильно толкнул Джинни к лотку. Продавщица вскрикнула, на тротуар посыпались фрукты. Я громко свистнул и помахал тем двоим рукой.

Автобус уже был в десяти метрах. Я рванул на мостовую. Водитель вытаращил глаза, начал сигналить, ударил по тормозам. Я нырнул под бампер. Если водитель повернет руль, то мне конец. Он не повернул.

Шины завизжали. Автобус остановился. Днище надо мной дрожало от топота ног.

Под автобус заглянули. Я притворно застонал, выискивая среди лиц два мрачных. Увидел одного. Он тут же исчез. Его коричневые туфли переместились к задней части автобуса. Я развернулся, как в брейк-дансе, и изготовился для удара карате. Как и ожидалось, он опустился на колени. Я увидел пистолет с глушителем и ударил пяткой.

Раздался приятный для уха хруст костей. На мостовую полетели темные очки, потекла кровь. Мрачный тип рухнул, не выпуская из руки пистолета. Я искал глазами второго.

Ждать пришлось не долго. Его черные туфли вскоре возникли рядом с поверженным товарищем. Я рванулся схватить пистолет, но широкий пиджак Пенделтона зацепился за раму. Пока я возился, пистолет из руки мрачного бандита исчез. А второй со зловещей улыбкой уже положил палец на спуск. Поздно. Все кончено. И тут раздался хлопок, как будто кулаком ударили в подушку. Улыбка на лице бандита исчезла, и он повалился лицом на мостовую.

Я выбрался из-под автобуса, вскочил на ноги, выискивая глазами стрелявшего. Вот он. Направляется к Джинни, проталкиваясь сквозь толпу, окружившую фруктовый лоток.

А затем, как в замедленной съемке, я увидел, как он лезет в карман, что-то достает и сует в руку Джинни. И отходит, исчезая в толпе. Я делаю рывок, хватаю ее за руку, тащу прочь.

Мы долго бежали, петляя по переулкам. Наконец остановились, запыхавшись, у старого кирпичного здания. Погони вроде бы не было.

Джинни вся мокрая от пота, волосы спутались, тяжело дышит. Хотелось обнять, покрыть поцелуями.

— Вам удалось разглядеть его лицо? — спросил я.

Она отрицательно мотнула головой.

— Что он сунул вам в руку?

— Вот. — Джинни протянула мне смятую визитную карточку.

На ней был только номер телефона и от руки написано имя: Дракко.

Вдалеке завыла полицейская сирена. Она поежилась.

— Дракко! Черт возьми, кто этот Дракко?

— Понятия не имею, — ответил я.

Джинни втиснулась со мной в телефонную будку. Встала на цыпочки, чтобы слышать разговор. Я набрал номер.

— Cosa vuoi?[18] — ответил хриплый голос.

— Это Дракко? — спросил я.

Молчание.

— Sono un amico di Archie Ferris.[19]

Молчание. Затем щелчок. Он положил трубку.

Мы посмотрели с Джинни друг на друга. Я снова набрал номер.

Тот же самый голос:

— Cosa vuoi?

— Dracco, um, io sono un amico di…

Опять щелчок. Я начинал злиться. Джинни тоже.

— Дайте мне. — Она вырвала трубку. Набрала номер.

— Cosa… — начал тот же голос.

— Ascolti, idiota! — крикнула Джинни. — Quanlcuno mi ha dato un bigletto da visita col suo nome. Io sono con un ragazzo chiamato Reb.[20]

Я уловил только «Слушай, идиот» и «Реб».

Джинни прикрыла микрофон ладонью и прошептала:

— Я сказала ему насчет визитной карточки.

— Реб? — отозвался человек в трубке.

— Si, — сказала она в трубку. — Реб.

— Реб из Голливуда? — уточнил он уже по-английски.

― Si.

— Ладно. Тогда передай ему трубку.

— Дракко? — спросил я.

— Он самый.

— Почему ты бросал трубку?

— А вдруг полиция?

— Ага. Так вот, я друг Арчи Ферриса.

— Это не важно, чей ты друг, Реб из Голливуда. Я видел все фильмы с твоим участием. Говори, что тебе надо.

— А что ты можешь, Дракко?

— Что я могу? — повторил он после паузы. — Помочь за деньги без хлопот уехать из страны.

― Как?

— На самолете «Гольфстрим Файв», — сказал Дракко. — Рейс стоит сорок тысяч долларов. В любое место, куда хочешь. На визитке это не написано, но подразумевается.

— Понимаю. Куда угодно. — Я задумался. — Хорошо. Я перезвоню через пару минут.

— Пожалуйста.

Мы разъединились.

— Слышали, что он сказал? — спросил я.

— Вы думаете, это выход?

Сзади послышались шаги. Мы вздрогнули. Старик в грязном фартуке выбросил мусор в контейнер и исчез в магазине.

Я посмотрел ей в глаза.

— Тех двоих у автобуса наверняка прислал Теччи. Каким образом он нас вычислил, понятия не имею. Человек, который нас спас и передал карточку Дракко, видимо, был от Арчи. На нас идет охота по крайней мере с двух сторон. К тому же у меня нет оружия. Есть надежда, что сейф в отеле еще не взломали. Надо побыстрее заняться расшифровкой Кругов Истины.

— Правильно, — сказала она. — Но я не представляю, как к этому подступиться. Очень сложная графическая головоломка, которая потребует…

— Графическая, вы сказали? Я знаю специалиста по компьютерной графике.

Ну конечно же, Мона Кински. Вот кто нам поможет. Как мне раньше не пришло это в голову?

— Но ему можно доверять? — спросила она.

— Вполне.

— Кто он?

— Не он, а она. Моя старая знакомая, Мона Кински. — Я выудил монету из кармана. — Будем звонить Дракко.

— У вас есть сорок тысяч долларов?

— Да.

— С собой?

— С собой.

— Ничего себе. И куда мы полетим?

— В Калифорнию. — Я снял трубку.

Джинни тревожно оглянулась и придвинулась вплотную. От ее близости у меня закружилась голова. К черту, сейчас надо думать, как выбраться из этой ямы.

Я набрал номер.

— Cosa vuoi? — хрипло проговорил Дракко.

— Это Реб, — сказал я. — Нас двое, летим в Лос-Анджелес.

Он назначил встречу через час в аэропорту Линате в его частном ангаре. Сорок тысяч в американской валюте, два пассажира.

Мы направились в «Четыре времени года», переоделись. В вещах, несомненно, успел порыться Мобрайт, но они были целы. Мы их собрали, достали из сейфа сумку и отбыли.

Как я и подозревал, мой трюк с тайником на карнизе сработал. Ключ лежал на месте. Я поблагодарил Бога и нашего школьного учителя физики.

Дракко встретил нас в условленном месте. Смуглый, мускулистый, с густыми, закрученными вверх, усами. В элегантном пилотном комбинезоне, может быть, даже от Армани, и зеркальных летных очках.

Я показал переданную Джинни визитную карточку. Он глянул на нее и тут же возвратил.

— Ты знаешь, кто написал твое имя? — спросил я.

Дракко таинственно улыбнулся, показав золотой зуб.

— Если бы я не умел хранить секреты, то мы бы сейчас не разговаривали. Так что успокойся и давай показывай деньги на поездку в Тинзлтаун.[21] А то я человек занятой.

Я извлек деньги. Дракко пересчитал, спрятал. Затем сообщил будничным тоном, что фиктивный план полета оформлен, самолет заправлен, там полно еды и питья и нам не о чем беспокоиться.

Пытаясь унять дрожь в руках, я последовал за ним и Джинни в самолет. Он пожелал нам счастливого полета и прошел в кабину. Мы пристегнулись к комфортабельным кожаным креслам и через пять минут поднялись в воздух. На шестой минуте Джинни не выдержала:

— Чего это вы сжали кулаки в карманах?

— Может быть, вы займетесь переводом? — ответил я вопросом на вопрос.

Она смотрела на меня, скрестив на груди руки.

— Просто в самолете мне немножко не по себе, — сказал я. — Вот и все.

— Это ясно. Но почему?

— Джинни, если на сухие листья через увеличительное стекло навести солнечный зайчик, они загорятся.

— Интересное наблюдение. Ладно, сменим тему. Кто эта Мона?

Я посмотрел в окно на мерцающий город внизу.

— Близкая подруга Марты Белл Такер.

— А кто такая Марта Белл Такер?

— Тут объяснять дольше. Дело в том, что после пожара я остался совсем один и…

— Что, никаких родственников? — прервала меня Джинни. — Ни дядей, ни тетей?

— Был дядя с материнской стороны. Но ему я не был нужен.

— Почему?

— Не знаю. Такой, видно, человек. Мама рассказывала, что он сбежал из дома в шестнадцать лет, стал мотогонщиком. Но там что-то не сложилось, и он пересел на грузовик. Кто-то сообщил, что дядя Делл — водитель-дальнобойщик. Больше ей ничего о нем не было известно. Так что дядю даже разыскивать не стали.

— Бедный мальчик, — проговорила Джинни.

— Не нужно меня жалеть. Все это было давно. Меня собирались взять под государственную опеку, но тут возникла Марта и…

— Усыновила вас.

— Не совсем усыновила, но что-то в этом роде.

— А кто она?

— Профессор-математик. Преподавательница в университете Вандербилта. У нее училась моя мама. Они подружились и все время поддерживали связь. Встречались редко, но звонили друг другу, переписывались. Мама посылала ей фотографии, вначале моего папы, потом мои. О пожаре Марта узнала из телевизионных новостей.

— Она была замужем? — спросила Джинни.

— Да. Но к тому времени овдовела. Ее муж умер от инфаркта. Она переехала и теперь преподавала в Калифорнийском университете в Беркли. Детей у них не было.

— Как она к вам относилась?

— Хорошо. Правда, заставляла учить математику. Особенно свирепствовала насчет геометрии. Это была ее страсть. Поэтому и подружилась с Моной Кински. Та тоже была помешана на графических образах.

— Марта жива?

Я вздохнул.

— После школы я поступил в Беркли, на факультет истории искусств. Марта умерла за две недели до выпускного вечера.

— Да… некому было за вас порадоваться.

Я не ответил. Прошла минута.

— Как она умерла? — спросила Джинни.

— Снимала во дворе с веревки выстиранную кухонную скатерть и упала. Остановилось сердце.

— Кто ее обнаружил?

— Я. Она лежала в траве, накрытая скатертью. Угол зажат в руке. Лицо безмятежное, спокойное.

— И что вы?

Об этом я не говорил ни с кем, даже с Арчи, но эта девушка, эта странная зануда выскребла все мое нутро. Передо мной возник двор и Марта. Траву нужно было подстричь, и я собирался это сделать в уик-энд. Она лежала в высокой траве.

— Я сел, скрестив ноги. Положил ее голову себе на колени, начал гладить волосы. Потрогал щеку. Она была холодная.

— Сказали ей что-нибудь?

— Да. Я прошептал: «Теперь ты встретишься с Джорджем».

Я не мог признаться Джинни, что плакал. Раскачивался и плакал, перебирая бесконечно дорогие седые волосы. Потом, когда ее увезли, я приготовил наше любимое блюдо, накрыл на кухне стол на двоих и плакал, очень долго, пока все не остыло.

— А Мона Кински — художник-график. Милая женщина. Очень способная. Превосходный каллиграф. Занималась компьютерным дизайном. Уверен, не бросила до сих пор. Она из той же породы, что и Ренуар, который в семьдесят пять в инвалидном кресле писал кистью, привязанной к запястью. А ей должно быть сейчас не больше шестидесяти пяти.

— А откуда вы знаете, что она жива?

— Когда я уехал из Беркли, то попросил Мону указать в завещании, чтобы мне сообщили о ее смерти. Что? Почему вы так на меня смотрите?

— Реб, вы не шутите? — Джинни смотрела на меня в изумлении. Подалась вперед, подперла подбородок ладонью. — Неужели вы попросили Мону, которой не были безразличны, чтобы она написала такое в завещании?

Я не ответил.

— Откуда вы знаете, где ее искать?

— Она присылала мне открытки. Там есть обратный адрес. Где-то в Мендосино.[22]

— На которые вы, конечно, не отвечали. — Джинни грустно усмехнулась.

— Ладно, — сказал я, — а теперь подведите итог. Скажите что-нибудь умное и содержательное. Как после анализа сложной картины. Щегольните ученостью, придумайте поэтический образ. Например, что семена добродетели, когда-то посеянные родителями, так и не взошли в бесплодной почве моей души.

— Мне не нужно этого делать, Реб, — мягко проговорила Джинни. — Вы это уже сделали сами.

А потом небольшой салон долго оглашал только вой реактивных двигателей. Джинни достала из сумки свою страницу записок Леонардо и занялась работой. А я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Мне приснились горящие листья на бесплодной почве.

Где-то над Атлантикой Джинни меня разбудила.

— Я заслуживаю по крайней мере медали. — Она шлепнула мне на колени два листа, захлопнула пудреницу, уронила ее в свою бездонную сумку. — Прочтите, Реб, и оцените, хорошо ли я потрудилась.

Я проморгался и посмотрел на листок. Вначале, как обычно, шел итальянский текст.

А на другом листе перевод.

У меня по коже пошли мурашки.

— Путь в двадцать кругов. Он имел виду Круги Истины, первый и второй.

— Да, отважный путник, вы абсолютно правы, — сказала Джинни. — Но это не все. Я там увидела еще кое-что.

— Кто такой Джован?

— Конечно, Мелци. Его полное имя — Джован Франческо де Мелци.

— Приемный сын Леонардо, — сказал я.

― Да.

— А что означает «снова к пыли»? Может быть, перевод не точный. И это надо понимать, что он превратился в пыль, то есть умер? Но Мелци умер после Леонардо. Он пережил его, если я не ошибаюсь, лет на пятьдесят.

— Не в этом суть, — сказала она. — Пойдемте дальше. Мелци, разумеется, был тогда жив, так что скорее всего Леонардо имел в виду, что он просто сметал пыль с мебели.

— Чепуха какая-то. Зачем Леонардо об этом упоминает? Рядом с Кругами Истины?

— Эти записки он делал для себя, — нетерпеливо бросила Джинни. — Леонардо писал обо всем. Например, список покупок, сделанных в бакалейной лавке, у него соседствует с набросками «Поклонения волхвов». Так что Мелци вполне мог сметать пыль. Но вы пропустили важный момент. Не задерживайтесь. Итак, нам известно, что Кинжал Леонардо изготовил в 1491 году, а эти строки написаны спустя двадцать один год, так что…

— Ему было тогда шестьдесят, — сказал я.

— Несложно вычислить. А это значит…

Я задумался, мысленно пролистывая историю искусств. Затем до меня дошло.

— Выходит, Леонардо писал эти строки в Риме.

— Прекрасно, вы достойны аплодисментов. В 1512 году папа Лев X призвал Леонардо в Ватикан. Лев был сыном Лоренцо де Медичи и хотел, подобно отцу, возвестить новый Золотой век искусства. На сей раз не во Флоренции, а в Риме, сделав его мировой столицей искусств. Но он был неудачник, жаждущий наслаждений. Его презирали по всей Италии. По стране путешествовали двенадцать монахов-францисканцев, которые в своих проповедях называли Льва антихристом и возвещали конец света. С этим были согласны многие, включая Леонардо.

— Можно представить, какое у него было настроение в Риме, — сказал я.

— Да. Это объясняет строки, которые я перевела вчера. Теперь учтем, что в Риме папа Лев не дал Леонардо ни единого заказа. Об этом прямо так и говорится. «Почему мне не позволено работать?» — спрашивает Леонардо. Рафаэль пишет «Философскую школу Афин», Браманте строит что захочет, а Микеланджело расписывает Сикстинскую капеллу.

— Это должно было обижать Леонардо. Самый крупный его соперник преуспевал.

— Конечно, — согласилась Джинни. — Они ненавидели друг друга. Микеланджело утверждал, что Леонардо не способен ничего закончить, а тот, в свою очередь, называл его каменотесом, считал никчемным художником, не имеющим права расписывать Сикстинскую капеллу.

— Да, — сказал я. — Леонардо вообще не очень жаловал скульпторов, считал их простолюдинами.

— Итак, — подвела итог Джинни, — Леонардо, самый великий из них, был вынужден заниматься лишь в своем анатомическом театре. Но папа Лев приказывает прекратить и это, потому что его тошнит от мысли об анатомичке Леонардо.

Я выпрямился и произнес в тон с Джинни:

— Значит, теперь у нас есть неопровержимые доказательства, что «тот, кто его не ценит», — это папа Лев.

— Именно. Разумеется, Леонардо был очень расстроен. Господь наделил его необыкновенным даром, а ему не позволено работать. Его ярость пылала миллионом свечей, Реб. — Она наклонилась ко мне. — У вас есть какие-то предположения, где жил Леонардо в Риме, когда писал эти строки и придумал Круги Истины?

Я пожал плечами.

— В Бельведерском дворце, — сказала Джинни, всплеснув руками. — А где находится Бельведерский дворец?

Я улыбнулся:

— Бельведерский дворец стоит на Ватиканском холме. То есть там Леонардо решил, куда спрятать Кинжал.

— Наверное.

— Да не наверное, а точно. Я восхищен вами, Джинни. Вы проделали прекрасную работу.

— Но в таком случае, Реб, вам не кажется, что мы летим не в ту сторону? Может быть, нужно сказать Дракко, чтобы он развернулся?

— Ни в коем случае!

— Почему?

— Что с вами, Джинни? До сих пор вы демонстрировали превосходное логическое мышление, и вдруг такой сбой.

— Перестаньте ехидничать. Мы должны быть в Риме, а летим в Калифорнию. Где же тут логика?

Я сжал ее руку:

— Джинни, вы предполагаете, что в Ватикане папа сразу же отменит мессу, чтобы мы могли проверить под скамьями, нет ли там Кинжала? Или вы забыли, что нас преследуют Теччи и «Гибралтар»?

Она побледнела.

— Мы обязательно полетим в Рим, — сказал я, — но только после того, как расшифруем Круги Истины. Когда узнаем, «где и как это покоится». Надо действовать наверняка. Извините, что пришлось вас вернуть с небес на землю.

Некоторое время мы молчали. Я рассматривал Круги Истины. Что-то в значках, образующих окружности, показалось мне знакомым. Потом я вспомнил. На двенадцатилетие Мона подарила мне «Приключения Шерлока Холмса». Один рассказ мне особенно понравился.

— Вы помните рассказ из Шерлока Холмса «Пляшущие человечки»? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Там двое обменивались посланиями с помощью специально придуманного алфавита в виде фигурок пляшущих человечков, у которых руки и ноги принимали различные положения. Этот алфавит знали только они. Здесь мы имеем набор концентрических окружностей. Может быть, это пиктограмма?

— Возможно. — Джинни вгляделась в Круги. — Я не криптограф. — Она посмотрела на меня: — Послушайте, может быть, нам действительно попросить защиты в «Гибралтаре»? Все-таки международная спецслужба…

— Замечательно. Значит, вначале мы покинули их, причем не очень вежливо, а теперь будем просить защиты?

— Но они избавят нас от преследования Теччи.

— Ни от чего они нас не избавят. А только употребят для своих нужд, а потом в лучшем случае выбросят за ненадобностью. А могут и ликвидировать как нежелательных свидетелей. К тому же у нас нет никакой уверенности, что это действительно спецслужба. — Я взмахнул страницами записок Леонардо. — Нам нужно это расшифровать, Антония! Обязательно! Вы помните о знаменитом «Коне Сфорца», бронзовой скульптуре, которую Леонардо создал для Франческо Сфорца? Когда французы захватили Милан, она служила гасконским воинам мишенью для упражнений в стрельбе, а потом вообще из нее отлили пушечные ядра. «Тайная вечеря» многие годы висела в конюшне, и не меньше десяти раз поверх этой гениальной фрески писали что-то еще. И вот Леонардо в Бельведерском дворце размышляет о том, куда спрятать свое бесценное творение. Он не хочет, чтобы Кинжал повторил судьбу «Коня Сфорца» и «Тайной вечери». Нужно сохранить его для потомков. Я верю, Кинжал где-то там, поблизости от Бельведерского дворца. Где его искать, Леонардо написал здесь, на этих листках. И я собираюсь до этого докопаться. И не позволю какому-то мерзкому миллиардеру и его татуированному пособнику наложить лапы на творение Леонардо. — Я вскочил с кресла и начал мерить шагами небольшую комфортабельную кабину. — Или странным людям из «Гибралтара». К черту их всех. Никому не удастся использовать Леонардо в своих целях. Пока я жив, никому.

Я остановился, посмотрел на Джинни.

— Пусть нашедший Кинжал использует его для благородных целей. Об этом мечтал мой отец. И мне предстоит воплотить его мечту. «Отважный путник», о котором писал Леонардо, — это я!

— Как чудесно ты говоришь, Ролло Эберхарт Барнетт-младший, — прошептала Джинни, не сводя с меня глаз.

Я приблизил к ней лицо:

— Так ты с Леонардо?

Мы неожиданно перешли на ты.

— Да, я с Леонардо, — ответила она. — И с тобой.

— Тогда все в порядке. Летим в Калифорнию.