– Бартоломью весь в меня, – перебил ее с улыбкой отец. – Он сделает правильный выбор. Как я.
Его слова вызвали совсем другую реакцию, чем он ожидал. У жены слезы закапали из глаз.
– Другая женщина родила бы тебе здорового ребенка, – прошептала она.
– Я не хочу другую женщину и других детей. – Отец все еще пытался успокоить маму. – Никто в болезнях не виноват – это стечение обстоятельств.
– А ты еще Бартоломью одобряешь, мол, ты в его годы… Мы здоровьем своим и своих детей расплачиваемся за грехи.
– Господи, да какие у нас с тобой грехи? – Отец упорно улыбался. – Никто не знает, за что получает свой крест.
Отец погладил ее по голове и поцеловал вместо утешений.
– Я не вовремя? – появился на пороге Рафаэль. – Если я вам понадоблюсь – я в замке, разбираю сундук.
– Тебе помочь? – предложил отец.
– Нет, справлюсь. – Рафаэль не решился посвящать отца в совместную с Женевьевой затею.
Надо будет что-то уточнить – спросит отдельно.
– А ты матери рассказал, что твою статью опубликовали?
– А что тут рассказывать. Закономерный итог наших с Бартоломью усилий, – Раф довольно улыбнулся.
Мама подошла и порывисто поцеловала его в макушку. Он погладил ее по руке, посмотрел своими лучистыми глазами, кивнул и укатил.– Привет, – появился не слишком веселый Барт в дверях домика Маленьких.
– Ты чем-то расстроен? – подметила Женин.
– Понимаешь, манекены – с головами, – сокрушенно махнул рукой Бартоломью. – Нам их насовсем отдают, и ободраны они не сильно – подкрашу в один миг. Но головы!
Барт топтался и не проходил.
– Ни отвертеть, ни спилить! Я уже присматривался.
Изумленная Женин представила Бартоломью с пилой.
Нет, с топором. Нет, лучше с гильотиной! Она захохотала. Глядя на нее, Барт и сам улыбнулся.
– А зачем им надо рубить головы? – еле смогла выдавить Женевьева.
– Торчат из костюмов. Ничем не задекорированы. Визуально мешают.
– Но ведь те кусочки, что мы нашли, Рафаэль определил как части головных уборов.
– Да это всего лишь небольшие фрагменты, – чуть ли не простонал Барт. – И ты сама предложила вставить их в пяльцы.
– Без мозгов… – Женин постучала себя пальцем по лбу. – Вышивать невозможно. Ну как они будут выглядеть, рукодельницы безголовые?
Барт подумал.
– Авангардно?
Они рассмеялись.
– Не руби головы, – попросила Женин. – Давай обернем их на старинный манер однотонными тканями в цвет платьям. А несколько кусков вышивки можно приделать на видные места. И написать пояснения.
– Попробуем, гений. – Барту даже обидно слегка стало, что такая простая идея не ему пришла в голову, хотя это все женские штучки. – Грабли у вас есть?
Женни пожала плечами.
– Спрошу сейчас у Маленьких. А зачем манекенам грабли?– Сухие листья нужно убирать, – поучал ее Бартоломью, сгребая листья в кучу.
Женевьеве захотелось вывалять его в этих листьях, такого умного, или обсыпать ими.
– А как же перегнивание в плодородный слой? – поинтересовалась насмешливо.
– Этот процесс происходит годами, в специальных компостных ямах.
– Помедленнее, муж мой, жена усердно конспектирует. – Женин с серьезной миной «записывала» у себя на ладони.
Барт рассмеялся.
– Откуда ты про компост знаешь? – улыбнулась Женин.
– Подрабатывал неподалеку, в пригородном хозяйстве. Они мне потом помогли купить моего Кинжала, – похвастал он.
– Кинжал – красавец! – вспомнила белого коня Женин, и продолжив игру, приготовила ладошку для «записей».
– Какие муж еще пришлет распоряжения?
– Это на тебя письмо так подействовало? – удивился Барт.
Женин не поняла. Бартоломью растолковал ей, что было во втором документе Маленького дедушки, то есть что там особенного вычитал Раф. Барт утрамбовал листья в мешок и выпрямился.
– Как ты думаешь, почему Маленький дедушка этому письму придает значение? Может, Раф чего-то не заметил?
– Узнай у него сам! – предложила Женин и чуть ли не заискивающе спросила: – Ты пообедаешь с нами?
Барт посмотрел на нее и не устоял, согласился.
Прадедушка за обедом шумел: перескакивал с одной темы на другую, путался. Гремел по поводу Медичесов, напуская на себя важность. Женин с жалостью на него смотрела. Сделала попытку заинтересовать его историческим костюмом. Маленький дедушка вообще рассердился. «Надо ему все-таки пить лекарства», – огорчилась она, отвела его после обеда в спальню.
Бартоломью уходить не хотелось, несмотря на то, что Маленький ворчал весь обед и было уже поздно. Он с неохотой поднялся.
– Какой у тебя свитер красивый, – заметила Женни.
– Теплый. Мама из Шотландии привезла. – Барт, не долго думая, стянул свитер и всучил его Женни. – Держи.
Она отнекивалась, но он настоял.
Женни надела. Щеки ее пылали. Глаза сверкали от удовольствия.
Барт сунул руки в рукава своего пальто, застегнул все пуговицы.
– Бартоломью!
– Что? – остановился он на пороге.
– Ничего, – смутилась Женни.
– Я тебя люблю тоже! – улыбнулся он ей и вышел.– Та-дам… – Женевьева взмахнула руками и закружилась в танце. – Та-дам-там-там.
Представила себя знатной дамой, в платье со свисающими рукавами-типпет. Вот только голова у нее не задекорирована. Придется рубить! Женни тихонько рассмеялась. Ах, какая же она счастливая. Счастливая!
Она налетела на Маленькую бабушку, та совсем неслышно вошла в кухню.
– Дедушке плохо? – испугалась Женни.
– Нет, солнышко. Дедушка задремал. Посматривай на него, а я прилягу.
Прабабушка поковыляла к себе, а Женни, подвернув рукава у свитера, перемыла посуду и заглянула к Маленькому дедушке.
– Джек? – спросил он.
– Джек ушел. Это я, Женни. – Женевьева присела рядышком.
– Время вы убиваете с вашим историческим костюмом. – Прадедушка всерьез сердился: наверное, болело у него что-нибудь. – Ишь чего удумали.
– Я потом тебе объясню, зачем мы это затеяли, – поправила его одеяло Женни. – Расскажи лучше о кинжале и Глазе бури.
Маленький дедушка успокоился и стал рассуждать вслух. Женни слушала. Ну вот. Рафаэль, похоже, опять прав: все значение, что прадедушка придавал письмам, заключалось в том, какие они, Мединосы, ловкие – смогли раздобыть переписку и определить гостей, и какие Медичесы подлые – наверняка обижали собственного племянника.Но разве можно было этим испортить Женевьеве настроение? Она сняла свитер, повесила на спинку стула у своей кровати. Рукав как бы невзначай оказался на ее подушке. И заснула она абсолютно счастливая. Ну почти. Для полноты счастья не хватало ей таблеток от старости для любимого прадеда.
Бартоломью сделал глупость. Не надо было ему отказываться от обеда, говорить, что он сыт. Тут же посыпались вопросы: а где он пообедал, а у кого. Маму интересовало даже, чем его угощали. Отец не вмешивался: прикрывшись свежей газетой, он тихо давился от смеха. Спас Бартоломью Рафаэль, начавший притворно возмущаться, что по милости того весь день копался в тряпье, а Барт не удосуживается посмотреть результаты. Бартоломью пошел за Рафаэлем в комнату, и тут мама заметила, что он в одной рубашке.
– Я свитер отдал одной знакомой, поносить, – отмахнулся Барт не оборачиваясь.
Которой знакомой, мама не спросила, поняла – той, что накормила обедом.
Отец отложил газету и посмотрел на жену с улыбкой.
– Бартоломью отдал свой любимый свитер, – многозначительно сказала она и, подождав немного, горестно добавила: – Нет у нас больше сына.
У отца улыбка сползла, и лицо вытянулось от удивления.
– Не ожидала, что Бартоломью будет молчать. Не познакомит нас. Семья узнает все последней в городе!
– Ну почему последней? – попробовал пошутить папа. – Уверен, что Рафаэль с первой секунды в курсе происходящего.
Папа пригрозил маме пальцем.
– Только не вздумай их расспрашивать! Ни одного, ни другого!
Мама сердито загремела кастрюлями.
– Да, может, ничего серьезного, вот и не рассказывает, – после молчания предположил отец.
– Точно! – всплеснула руками мама. – Бартоломью что-то не похож на влюбленного.
Она принялась рассуждать.
– Бартоломью – всегда нараспашку. Не видно, чтобы он мучился, страдал, переживал. Довольный жизнью и весь в своих проектах!
Отец облегченно вздохнул. Но это был не конец, а всего лишь начало.
– А вот девушка? – вскрикнула мама. – Бедная девочка! Интересно, мы ее знаем? С ее стороны выглядит все очень серьезно! Заботится, чтобы не ушел голодным. Свитер с его плеча выпросила. А он, паршивец, даже не считает ее кем-то важным, чтобы познакомить с нами!
Мама переживала.
– Он не понимает, как серьезно девушки относятся к любви. Он ее обидит. А каково потом будет девушке? Ох, нужно поговорить с Бартоломью! Чтобы он понял, что с чужими чувствами нужно бережно обращаться. Что есть люди тонкой душевной организации, чуткие…
Отец захохотал:
– Ну, мать, ты определись сначала, за кого ты волнуешься и по какому поводу.
– За обоих! И я себе не прощу, если мой сын сломает кому-то жизнь!
– С утра ты боялась, что жизнь сломают ему.
Отец встал, подошел и обнял жену.
– Давай дадим ему время самому понять, что с ним происходит. Не дави на него!
Она закивала.Но успокоиться не могла. Нужно что-то предпринимать или подождать? Поворочавшись в постели, мама встала и пошла посмотреть, как там мальчики. В комнате Рафаэля горел свет. Оба склонились над письменным столом. Эскизы, планы, черновики.
– Спать пора! Уже за полночь!
– Мама, очень много работы, – посмотрел на нее один сын.
– Потом отоспимся, после выставки, – повернул свою похожую, но более заросшую голову второй.
«Пора Бартоломью в парикмахерскую», – подумала мама, засыпая.Бартоломью развернул записку Женевьевы и чуть не рассмеялся вслух. «Женин, Женин».
– Что за адрес? – поинтересовался молодой веселый шофер.
– Сан-Катарина, Цветочная улица, 72.
– У нас в Меланьи тоже есть такая. Возле вокзала. Домов двадцать.
– Тридцать один, – со вздохом уточнил Барт.
Водитель притормозил и окликнул прохожего, выясняя, где у них Цветочная улица.Дом номер семьдесят два был больших размеров, но обликом своим напоминал домик Маленьких. Бартоломью решил, что у всех Мединосов схожие архитектурные вкусы.
– Джек Смит? За сундуком? – догадалась тетя Женевьевы. – Я как раз с него пыль обтерла.
Барт не удержался и первым делом открыл крышку. Закрыл, потом снова проделал то же самое.
– Подумать только, механизм работает до сих пор, – удивился он мелодичному громкому перезвону.
– Да, – закивала головой тетя. – Уж как наши девочки им не баловались, а не сломали. Умели делать в старину вещи.
Барт рассмотрел сундук со всех сторон. Ощупал, простукал дерево. Хотя чего стучать, уж если «музыка» работает…
– То, что нам надо для выставки! Лучше не придумаешь. И в отличном состоянии! Правильно хранили, – похвалил Барт.
Тетя зарделась от удовольствия.Барт заглянул внутрь сундука. Какая-то одежда. Пусть Рафаэль с Женевьевой разбираются. Он оформит любую.
Главное, что-то есть. Барт вынул пучок сухой травы, растер пальцами. Старая. Не пахнет.
– Это розмарин, – пояснила тетя, – от моли. С каких же он там времен?
– Мама обычно лаванду использует… – Бартоломью пустился развивать тему хранения одежды.
Тетя заинтересованно выслушала, сама с удовольствием объяснила такому хозяйственному молодому человеку, в чем преимущества розмарина. Барт пошел за водителем, чтоб тот помог вынести сундук.
Но он не успел.
– Мама! – послышался от дверей звонкий девичий голос. – Ты дома?
– Дочка приехала! – всплеснула руками тетя.
– Мне нужно посоветоваться! – весело помахала матери толстым пакетом кузина Женевьевы. – Выбирай, какие свадебные фотографии отошлем родне.
Она замерла, увидев постороннего, и нахмурилась. Тряхнула недовольно своей роскошной копной волос и разве что ножкой не топнула.
– Это еще кто такой? И что за грузовик стоит у нас во дворе? – повернулась она к маме.
Есть у некоторых красивых девушек манера не замечать предмет разговора. Барт знавал таких.
Тетя принялась по-своему объяснять, что за выставку затеяла Женевьева и за чем конкретно прислала она из Меланьи вот этого самого Джека Смита.
– Ах, наша Женин вся в отца! Кстати, может, вы знакомы? – предположила тетя и пояснила Барту, что дочка весь прошлый год провела в Меланьи.
– Нет, – решительно возразила кузина, – первый раз вижу. Джек Смит из Меланьи?
– Не знакомы, – покачал головой Барт и заверил многозначительно: – Я бы не забыл даже случайной встречи.
Кузина спрятала довольную улыбку. Успокоенный Барт шагнул к двери.
– А удостоверение личности какое-нибудь он показал? Ты что, собираешься отдавать семейные ценности незнакомцу? – громко спросила кузина маму.
– Женин же звонила. Предупреждала, – оправдывалась тетя.
Барт обернулся. Женщины уставились на него вопросительно. Бартоломью похлопал себя по карманам в поисках документов. Развел руками с простодушной улыбкой.
– Эх, не догадался взять.
– Что? Совсем ничего? – кузина явно потешалась.
– Вот разве что записка с адресом. Почерк Женевьевы, – протянул он бумажку.
Кузина уловила иронию в его голосе.
– Женин витает в облаках! – заявила она маме. – Доверяет всем подряд. Сундук и содержимое надо оценить, перед тем как отдавать. Застраховать.
Кузина посмотрела на Бартоломью насмешливо. Барт пожал плечами, стараясь не выдать досаду.
– Жаль, что мы не подумали об этом заранее. Столичная комиссия приедет смотреть нашу выставку для участия в «Днях культуры» через десять дней, – приуменьшил он сроки. – Это нереально: успеть оценить, доставить и подготовить для экспозиции.
Тетя завздыхала, она ведь пообещала Женевьеве. Как же неудобно вышло. И не хочется огорчать племянницу.
Кузина закусила губу. Пожалуй, она зашла далеко. Женевьева обидится на нее из-за никому не нужного сундука с тряпками. По правде говоря, Женин – молодец, нашла ему применение. Но не идти же на попятную?
– Хотите, я расписку вам дам? – предложил Барт после небольшой паузы.
Все облегченно вздохнули, хотя ничего особенного он не написал: забирает сундук, обещает доставить Женевьеве Мединос в целости и сохранности.
– Какую фамилию поставить? У кого я сундук забираю? – поинтересовался Бартоломью.
– Как это у кого? – удивилась тетя. – У Мединосов.
– Мединосы не меняют фамилию в замужестве! – гордо добавила кузина.
– Значит, можно будет указать, что вещи из коллекции семьи Мединос. – Барт думал о своем.
Он вовремя спохватился и расписался как Джек Смит.Бартоломью с шофером бережно обернули сундук одеялами и погрузили в машину.
– Какой приятный молодой человек, – смотрела на Барта в окно тетя. – Красивый. Как ты думаешь, не будущий ли он наш родственник? – толкнула она дочку локтем. – А ты с ним так грубо разговаривала…
Барт вскочил на подножку, обернулся и, улыбаясь, помахал рукой на прощание.
– Не такой уж он приятный и красивый, – хмыкнула кузина. – Вообще, откуда взялся в Меланьи Джек Смит?
– Я не поняла Женевьеву. Вроде как родители из Америки. Ох, увезет он ее от нас… – Тетя с нетерпением открыла пакет с фотографиями.Они перебрали, что кому из родственников напечатать в память о свадьбе. Полюбовались глянцевыми изображениями. Кузина решила остаться на ночь у мамы. Ей не спалось. Вся история их с мужем отношений прошла у нее перед глазами. Просто сказка. Они голову потеряли от любви. Бродили: то наговориться не могли, то молчали. Ели одно на двоих мороженое в горячем тесте у конной статуи, кусали по очереди, он поцеловал ее липкие пальцы и сказал, что это серьезно, что так серьезно у него еще не было, рыцарь-наемник в свидетелях. «Какой наемник?» – не поняла она. «Да ты совсем не знаешь Венеции!» Он рассказал ей историю Бартоломео Коллиони, чей конь занес над ними бронзовое копыто. Они опять бродили. Сумасшедшие. Счастливые. А потом – глупые подозрения. Ссора. Она сбежала к Маленьким. Жизнь рушилась. А все вокруг как сговорились. Влюблялись, целовались, смеялись, устраивали карнавалы.
На центральной площади Меланьи журналисты снимали репортаж. Рыцарь в тяжелых доспехах на белом коне позировал перед камерами, привставая в стременах. «Бартоломью!» – окликнули его. «Бартоломео Коллиони!» – вырвалось у нее. «Нет, – возразили ей, – какой Коллиони, это же Медичес, Бартоломью Медичес». Проклятый Медичес снял шлем, оглянулся и, улыбаясь, помахал публике рукой. Это было слишком! Она в слезах вернулась к Маленьким. А там ждал ее смущенный жених с извинениями. Ну уж нет! Слишком долго она страдала, чтобы простить так быстро! Она его три дня промучила.
Кузина рассмеялась тихонько своим воспоминаниям и вдруг похолодела.
«Джек Смит?!»Она проворочалась всю ночь, раздумывая, что же лучше предпринять. К утру уже склонялась к мысли позвонить дяде, но все не могла подобрать нужных слов для отца Женевьевы. Ах, бедная несмышленая Женни, как же ее ловко обвели вокруг пальца! В конце концов, победило любопытство, и кузина решила самостоятельно выяснить, что затеял коварный враг и зачем ему понадобился сундук семьи Мединос.
– Съезжу-ка я к Маленьким, фотографии отвезу, навещу заодно, – сообщила она маме за завтраком.
– Хорошо бы вы с мужем вдвоем поехали, – заметила та.
Кузина почувствовала некоторые угрызения совести, что не съездила к старикам сразу после свадьбы.Она с жалостью смотрела на Маленьких. Слабеют не по дням, а по часам, еле двигаются. Ей обрадовались, но фотографии проглядели равнодушно. А ведь это же семья, их родственники, их многочисленные потомки. «Надо бы привезти мужа, пока старики еще живы», – подумала кузина, и так ей тоскливо стало от этой мысли, что серьезный разговор с Женевьевой отошел куда-то на второй план. Вот, кстати, кто обрадовался фотографиям. Кузина смотрела на Женни с улыбкой. Маленькие поднялись и, охая, ушли к себе.
– Что же ты не позвонила, не сказала, как Бартоломью довез сундук? – спросила кузина почти ласково.
– Бартоломью еще не заходил, но я думаю, что все в порядке, – заверила ее Женни.
До обеих вдруг дошло, что одна назвала имя, а вторая его повторила. Они уставились друг на друга пораженные.
– Женевьева Мединос! – отчеканила кузина, все еще надеясь, что здесь кроется какая-то ошибка. – Что все это значит?
– Я тебе сейчас все объясню, – сказала Женни и замолчала.
Кузина ждала.
– Мы любим друг друга! – горячо воскликнула Женевьева.
Кузина приоткрыла рот и захлопала ресницами.
– Мы собираемся пожениться! А сундук…
– Да мне все равно, что эти воры сделают с сундуком! Женин! Скажи, что ты все выдумала, – взмолилась кузина. – Женин! Посмотри на меня!
Женни упрямо нахмурила брови, но в глаза взглянула. Кузина испугалась: все гораздо хуже, чем она предполагала.
– Вот уж от кого не ожидала такого предательства! – повысила она голос.
– Мы никого не предаем! – крикнула Женни.
Они испуганно оглянулись: не слышат ли Маленькие. Кузина саркастически усмехнулась.
– Мы не предаем. Мы хотим помирить, – громко зашептала Женни. – Бартоломью осенила гениальная мысль, как показать двум семьям, что вражда в прошлом, ее можно забыть, потому что мы все такие замечательные. Мы вместе: я, он и Рафаэль, способны…
– Кто такой Рафаэль? – сурово спросила кузина.
– Младший брат Бартоломью. Красивый, необыкновенно умный! Только инвалид… – торопилась рассказать Женни.
– Ты что, была в замке? – ахнула кузина.
Женни кивнула.
– Когда их родителей не было дома. Ты представляешь, с башни видно море!
Кузина чуть не застонала.
– И этот «Джек Смит» тоже здесь бывал?
– Заходит, – виновато вздохнула Женни. – Он мне помогает. Он понравился Маленькому дедушке, часами разговаривают!
– Решила поиграть в Ромео и Джульетту? Дурочка романтическая! Спустись на землю! Они… – кузина показала пальцем в сторону замка. – Решили устроить Мединосам неприятность, и ты в этом участвуешь! Я сейчас же звоню дяде! Пусть он с тобой разбирается!
– Пожалуйста… – Женин умоляюще прижала руки к груди. – Не говори ничего до выставки. Дай нам шанс.
Кто-то постучался. Женни под презрительным взглядом кузины пошла открывать.
– Ллойд! – затараторила она облегченно. – А у меня кузина в гостях, привезла свои свадебные фотографии. Мы так увлеклись, что ничего не слышим…
Ллойд недовольно буркнул приветствие незнакомой девушке, он рассчитывал застать Женевьеву одну. Поставил на пол пакет.
– Книги. Штук двадцать. Твой отец прочитал список и кое-что от себя добавил, – Ллойд улыбнулся. – Мы с ним славно пообщались: он, как и я, машинами интересуется. Погоди, это еще не все. Твоя мама тоже меня нагрузила.
Ллойд принес сумку.
«Машинами интересуется, как же. Папа просто слушать умеет!» – Женни возгордилась от того, что родители понравились Ллойду, впрочем, они и не могли не понравиться. Как же она соскучилась: вот бы их обнять, поболтать. Она даже о разговоре с кузиной забыла. Набросилась на Оричеса с расспросами о своих, о городе, о выставке.
– Все замечательно. Я тебе очень благодарен. И мама. У нее просили вышивку по шотландским сказкам, но она не продала. Сказала, что это собственность Женевьевы Мединос. Проводишь своих родственников… – Ллойд скользнул безразличным взглядом по кузине. – Ждем тебя в гости. Обязательно. Мама тебе сама все расскажет. До встречи.
У дверей он обернулся и пошутил:
– Штору я с тех пор проверяю.Женевьева захохотала.
– Кто это был? Рафаэль? – спросила недовольная кузина.
– Рафаэль не ходит, – погрустнела Женин. – Это был Ллойд Оричес.
– Тот самый Оричес? – ахнула кузина. – Который купил гостиницу?
– Его сын. Мы с ним подружились, а… – Подробности Женин поведать не успела.
– Вот так Женин! – воскликнула кузина. – Да он же глаз с тебя не сводит! Ай да тихоня! Окрутила лучших женихов города.
– Ага! Признаешь Бартоломью хорошим выбором? – со смехом поймала ее Женин.
– Глупая ты. Да у него, по слухам, в подружках дольше месяца никто не продержался.
– А мы уже четвертый месяц встречаемся! – гордо объявила Женин.
Кузина было улыбнулась на такую наивность, но тут же посерьезнела.
В дверь опять постучали. Барт с порога увидел кузину и заговорил с ней как со старой доброй знакомой.
– Привет! Какими судьбами? Неужели свадебные фотографии привезла?
Она непроизвольно закрыла фото руками.
– Мне можно посмотреть? – прошел он к столу так свободно, как будто был у себя дома.
– Зачем тебе? – насторожилась кузина, но разрешила.
– Красавица-невеста, – любовался Барт. – А свадьба! Просто мечта! И всю семью собрали. – Он мельком оглянулся на растерянную Женин и догадался, в чем дело. – Женевьева, наверное, тебе уже рассказала. Вряд ли у нас все будет так легко и просто.
Женин ликовала: «Вот видишь, какой он! Что я тебе говорила!»
Кузина подумала и протянула Бартоломью большую общую фотографию.
– Мединосы– сказала многозначительно.
Барт с интересом рассматривал потомков славного рыцаря Мединоса, одного из победителей битвы при Меланите. Кузина, в свою очередь, изучала Бартоломью Медичеса.
Барт ткнул пальцем в изображение.
– Мединос?
– Да, – подтвердила кузина, – дальний родственник.
– Похож? – показал фотографию Женевьеве Барт.
Может, это всего лишь ракурс был тот же, но Женни ахнула.
– Женевьева предположила, что одна из картин в замке – портрет Мединоса, – пояснил кузине Бартоломью. – Он – просто копия этого молодого человека, только в доспехах. Рафаэль… Рафаэль – это мой брат.
– Слышала. Инвалид. Красивый. Необыкновенно умный, – усмехнулась кузина.
Барт кивнул.
– Рафаэль считает, что полотно написано незадолго до исчезновения кинжала и Глаза бури.
– Меня не интересуют старые сказки, – пожала плечами кузина.
– Меня тоже, – заверил ее Барт и скорчил снисходительную физиономию. – Но Рафаэль просто помешан на истории и легендах. Они с Женни нашли общий язык.
– Еще одно поколение сумасшедших, – вздохнула кузина. – Женин! Рано начинаешь, Мединосы с ума сходят от этой истории годам к шестидесяти.
Женни насупилась, однако промолчала. Барт заговорщицки подмигнул кузине, мол, мы с тобой взрослые люди, терпимо относимся к слабостям наших родных. Кузина то хмурилась, то не могла сдержать улыбки. Она изо всех сил противилась обаянию этого пройдохи. Хотя, почему пройдохи? Выглядел он вполне искренним.
Барт взял остальные фотографии. Он смотрел и детально расспрашивал, что сколько стоило, где кого разместили, как долго все планировали… Кузина с удовольствием перечисляла суммы, уточняя, за что платили они, а за что – родители жениха. Барт заметно помрачнел. Потер лоб.
– Я предполагал, что дорого, но чтобы столько!
Кузина самодовольно улыбнулась.
– Для меня и половина таких денег звучит страшно, – признался Барт. – Как много вы заплатили за платье?
– Не мы, а семья жениха. – И кузина назвала сколько.
– Оно того стоило, – одобрил Барт. – А драгоценности?
Кузина просто засветилась.
– Фамильные.
– Подходят. Как будто специально подобраны. Фотограф замечательный! – продолжал лить бальзам Барт.
Женни за его спиной слегка заскучала: ей хотелось распечатать книги, но вряд ли это сейчас удобно.
– Ой, – спохватилась кузина, – я на поезд опоздаю.
– Тебя проводить? – поднялся Барт.
– Что я, дороги не знаю? – хмыкнула она.
Ему полагалось предложить ей еще раз, и она бы согласилась. Но он, видимо, был из слишком простодушных, только пожал плечами.
– Приезжайте с мужем на нашу выставку и Рождественский бал. Я пришлю приглашения. – Барт заглянул кузине в глаза: – Нам с Женин нужна поддержка. С моей стороны – Рафаэль. С вашей – вы с мужем. Помирим стариков. Обязательно приезжайте!Она бы охотно с ним поболтала по дороге: парень простоватый, но интересный. Не очень догадливый. Любопытно, что они с Женни нашли друг в друге? Они же из разного теста. С Женевьевой понятно. Мечтательница. Красавца приняла за принца из сказки. А Бартоломью? Кузина смотрела в окно поезда на башню замка Медичесов. Его прельстил романтизм их вражды? Ромео новоиспеченный! Но почему бы и в самом деле Мединосам и Медичесам наконец не помириться?
– Ты! – не дала Барту обнять себя Женевьева. – Ты флиртовал с моей кузиной!
– Что? – Барт рассмеялся и сделал еще одну попытку, но Женни отскочила в сторону.
– Ты ревнуешь? К кузине? Меня? – возмутился он.
Они прыгали вокруг стола. Барт пытался приблизиться, Женни увертывалась от него.
– Ах, красавица-невеста, ах, какое платье! – злилась Женни.
– Да я вербовал ее в наш лагерь! Нужен же нам союзник в твоей семье! – возмущался несправедливостью Барт. – Я изо всех сил пытался завоевать доверие этой дамы с комплексом полноценности, а ты меня теперь обвиняешь?
– А вот Ллойд никому не пытался понравиться. Он внимания на нее не обратил, как будто ее тут и не было!
– Хорошо Ллойду… А что он здесь делал? – дошло до Барта. – Что он от тебя опять хотел?
– Ты ревнуешь? К Ллойду? Меня? – мстила ему Женин.
Закончилось все тем, что Бартоломью поймал потерявшую бдительность Женевьеву и обнял. Поцеловать не успел. Послышались шаги, и они отскочили друг от друга. Маленькая бабушка хотела что-то сказать, но удивленно уставилась на Барта.
– Кузина уже уехала. А Джек Смит заглянул в гости, – пришла ей на помощь Женин.
Прабабушка облегченно закивала головой.
– Джек, деточка, посмотри, почему форточка хлопает. У меня от нее голова разболелась.
– Бабушка! – возмутилась Женин. – Зачем ты сама ее открываешь? У тебя же я есть!Пока Барт возился с форточкой, Женин распечатала книги. Милый папа! Он догадался, какая тема ее интересует, и положил несколько томов на свой вкус. Женин развернула письмо и забыла обо всем на свете, купаясь в словах родительской любви. От перечитывания письма в сотый раз ее оторвал вернувшийся на кухню Барт. Он починил форточку.
– Папа пишет: он надеялся, что я фармакологией займусь. Но понял, что меня заинтересовала история костюма. И одобряет. Говорит, главное, что я нашла увлечение. Желает успеха, – с гордостью сказала Женевьева Бартоломью.
– Отлично! Все идет по плану! – прищелкнул пальцами Барт.
Хорошо, что Женин заранее пролистала книги и заложила нужные страницы. А то ведь Бартоломью поднял ее на смех, когда она выложила на их громадный кухонный стол все, что ей передали из Порт-Пьера.
– Это же книжки для детей! – взял Барт верхнюю из стопки. – Ты бы еще художественные романы принесла!
Его снисходительная улыбка разозлила Женевьеву. Любезничая с кузиной, он так же снисходительно улыбался в сторону Женин! Женевьева вспыхнула. Рафаэль посмотрел на нее и решил заступиться.
– Не все книги детские, – сказал он, перебирая их и открывая закладки. – Остальные – очень хорошая подборка.
– А чем вам не нравится детская литература? – Женин приободрилась. – Книги по истории для детей содержат только проверенные конкретные факты в удобочитаемой форме! И иллюстраторы таких книг лучшие из лучших! Рафаэль, подтверди.
– Ну, – Раф смутился. – Я давно не читал ничего подобного, не помню уже. К сожалению, на них невозможно сослаться, и авторы не указывают свои источники.
«Упрямцы твердолобые». Женин прищурилась.
– Вы нашли в ваших умных книгах, как сделать эннен или закрутить грилланду вокруг головы?
– Нет, – удрученно развел руками Рафаэль, – нигде не описано. Барт пытался поимпровизировать по репродукциям, но выходит плохо.
– А здесь есть! – Женни, торжествуя, ткнула им «Играем в жизнь в замке».
– «Средневековый костюм. Плащи: как сделать круг, как сделать полукруг», – насмешливо зачитал вслух оглавление Барт.
Женни отобрала книгу, открыла нужную страницу и протянула картинкой вверх.
– Хм… – Барт потер макушку. – Женни, должен признать, что ты гений.
Он попытался ее обнять, она его отпихнула сердито.
– Нет, что ты. Я маленькая глупая девочка.
– Ну все, признаю, был не прав. Ах, ты так!
Барт поймал ее и завязал узлом длинные рукава своего бывшего свитера.
– Попалась? Не сердись. Я просто очень серьезно отношусь к этой выставке.
Он обнял ее и прижал к себе. Женин сопела, пытаясь освободить руки.
– А как, ты думаешь, я отношусь?
Барт поцеловал ее надутые губы:
– Мир?
– Обитатели замка Кастельно, построенного в двенадцатом веке, платили арендную плату – одно яйцо в год! – Рафаэль сунул Барту под нос вторую детскую книгу. – Никогда не слышал об этом.
Барт с неохотой выпустил Женин и проворчал:
– Может, яйца были золотые в то время.Бартоломью поплатился за свое недоверие. Всякий раз, когда они сверялись с «Историей моды для детей» или «Историей одежды в картинках», он получал пинок в бок от Женевьевы. Даже если в книжках и не находился нужный им факт. Барт в долгу не остался и, когда Женин примерила их пробный эннен, высокий конусообразный головной убор, он взял карандаш и нарисовал ее в этом колпаке набекрень.
Поздно ночью Барта растормошил Рафаэль, оставшийся спать в его комнате:
– Женин не права. Какие же это конкретные факты? Когда именно, в какой период платили одно яйцо в год? Указана только дата постройки замка!
– В моем доме этой дряни не будет, – зевнул Барт.
– Яиц? – удивился Раф.
– Детских книжек!
– Почему?
– Чтобы мои дети по ночам спокойно спали, – заехал ему подушкой Барт.
Раф отмахнулся от подушки и неожиданно улыбнулся:
– А я помню, как отец читал нам стишки из детской книжки. Когда он объяснил тебе, почему лягушки в сказке спрятались от цапли – ты заревел. Не хотел верить, что цапля их съест.
– Ну, знаешь ли, для детской сказки это несправедливо!
Братья рассмеялись.Бартоломью отнюдь не развлекался в тот день. Он уехал в типографию забирать брошюры к их выставке. Это не помешало Женевьеве ворчать, что самая неблагодарная и сложная работа досталась ей, а Барт как всегда сбежал. Рафаэль поддакивал, чтобы задобрить Женни. Что ему еще оставалось делать: не самому же аккуратными печатными буквами писать пояснительные таблички к экспонатам.
Идею набить текст на машинке Бартоломью отверг, посчитав, что мелкий шрифт никто не станет читать. Зря что ли Рафаэль оттачивал каждое слово и перепроверял каждый упомянутый факт. Заказать подписи в той же типографии Барт поскупился. Он перебрал варианты подешевле. Отмачивал бумагу в воде, капал лимоном и чаем. И добился эффекта «под старину». Разграфил. На пожелтевших и даже побуревших от процедур поверхностях нарисовал заглавные первые буквы, украсив их затейливым орнаментом. Женевьеве осталось дописать черными чернилами текст.
Формат листов оказался очень неудобным, большим. Женевьева мучилась, мучилась, разулась и с ногами забралась на кухонный стол в замковой пристройке.
«Хорошо, что я в штанах, а то вдруг кто-нибудь нагрянет», – вообразила она, какое шокирующее зрелище сейчас представляет верхом на столе. Женни закусила губу и продолжила старательно выводить ровные квадратные буквы. Рафаэль проверял, зачищал помарки и откладывал готовые надписи на кресла и стулья.
– Никогда и в мыслях не было, – развлекал он Женевьеву разговором, – что детская книжка окажется такой удобной для быстрого исторического анализа.
– Ты о «Панораме»? Я сразу о ней вспомнила. Самая нужная книжка детства.
– Картинки срисовывала? – предположил Рафаэль.
– Туалеты героинь описывала. – Женни протянула ему следующий лист и пояснила: – В тех историях, что я сочиняла для одноклассников. Мне в детстве эти платья казались безумно красивыми, – призналась Женни, – а теперь я поняла, что стала феминисткой.
– Почему? – Рафаэль удивился, он не уловил связи.
– Потому что ненавижу сложную, тяжелую одежду! Свободомыслящие женщины всех эпох прикладывали усилия, чтобы упростить ее! Сделать удобной! Непонятно, почему этого хватало всего на несколько лет. Кто все время усложняет одежду?
– Тоже женщины, тоже умеющие прикладывать усилия, – даже не задумался Рафаэль.
– Ах, женщины!
Женин не успела возразить, что модой, как и всем остальным в этом мире, заправляют мужчины, Рафаэль, срезающий лезвием лишнюю букву, спросил:
– Так ты сочиняешь истории?
– Я же тебе рассказывала, что это за истории и как все началось, – удивилась Женни, посмотрела на него недоумевающе и рассмеялась: – Надо же, это я Барту говорила. А я еще не понимала, как она могла вас перепутать.
– Кто? – поднял глаза Рафаэль.
– Девушка Барта, которая думала, что короля на троне играет он, и которая полезла с тобой целоваться! – слегка смущенно объяснила Женни.
– А! – вспомнил о ком речь Рафаэль.
Приятный случай, хотя и был он нечаянной смелостью с его стороны, подростковой выходкой. Рафаэль деланно равнодушно пожал плечами и пошутил:
– Может, она нас и не перепутала.
– Ме-ди-че-сы! – укоризненно откликнулась на его слова Женни.
Она произнесла это таким тоном, что Рафаэль почувствовал себя по меньшей мере Казановой. Ему захотелось бросить к ногам своей «дамы» тигриную шкуру, голову врага, охапку цветов, весь мир, а не сверять текст на душной кухне.
Дама о такой буре эмоций и не догадывалась. Она уселась на столе, по-турецки скрестив ноги, и уставилась на необычный рисунок. Наверное, у Бартоломью к последнему листу иссякла фантазия. Он изобразил букву забавными человечками, держащимися за руки. Одел их в бутоны цветов вместо платьев.
– Я в детстве себе кукол так делала. – Женевьева показала Рафаэлю картинку. – Вместо рук втыкаешь палочку, и придворная фрейлина готова. С головой только проблемы. Никакое зернышко не держится.
Она замолчала испуганно. Что же она все время говорит, какую чепуху!
– Бартоломью использовал желуди, – вполне серьезно поддержал тему Рафаэль.
– Желуди тяжелые и большие для голов. Я все перепробовала.
– Барт в детстве из желудей мастерил рыцарей. – Раф улыбнулся. – И лошадей для них. Мы разыгрывали сражения. У меня левая рука тогда совсем не слушалась…
Рафаэль машинально пошевелил пальцами. Женин затаила дыхание, чтобы не смутить его жалостным вздохом.
– И я неосторожно сметал иногда всю конницу противника, даже не успевали навоеваться. – Рафаэль сделал движение рукой и озвучил его.
Они посмеялись и вернулись к работе.
«Забавно выглядело бы: мои цветочные дамы, теряющие головы, и желудевые кавалеры. Какая жалость, что мы не играли в детстве вместе, – вздохнула Женин. – Какой же Бартоломью замечательный брат, чего только не выдумывал».
– Правда, что Барт подарил тебе револьвер? – поинтересовалась она.
– Угу. – Синие глаза Рафаэля озорно сверкнули. – Хочешь пострелять?
– Я не умею стрелять, – призналась Женни. – И на лошади никогда не сидела.
«Конечно, у Медичесов детство было куда интереснее».
– Чему тебя научить сначала? – весело спросил Рафаэль.
Барт потерпел небольшое финансовое фиаско и нуждался в понимании и ободрении. Что-то пристрастился он в последнее время к утешениям. Смотрят на тебя широко распахнутыми от ужаса голубыми глазами. Ну как же! Ты же страдаешь. И говорят ласково, что ты самый умный. Что у другого на твоем месте и того бы не вышло.Он экономил на всем. Отказался от заманчивой идеи иллюстрировать брошюру фотографиями. Эх, где теперь их фотоаппарат… Обошелся своими же рисунками. Он нашел излишки подходящей для печати бумаги у одного отцовского приятеля. Но сами типографские услуги… Вот жук попался! «Членам Исторического общества? Скидка до 60 %! Местным жителям я всегда сбрасываю 5 %. Лично для вас, нравится мне ваша затея, персональная скидка в 15 %». Сколько бы процентов эта лоснящаяся морда ни называла, общая стоимость волшебным образом оставалась в результате неизменной! Барт от злости, что пришлось раскошелиться, возвращался домой пешком, чтобы не платить за такси. Хотя это было лишним, его бы с удовольствием подбросил кто-нибудь из знакомых водителей.
Женни сейчас захлопает сочувственно ресницами. Повздыхает по поводу его дурного настроения и скажет, что он сделал все, что мог… Бартоломью улыбнулся. Холодная капля попала ему за шиворот и вернула на землю. Он задрал голову: то ли дождь собирается, то ли снег. Барт прибавил шагу.
Возмущенно замяукал встретивший его кот. Бартоломью достал из холодильника молоко. Кот обрадованно засуетился возле блюдца, мешая наливать. Барт взял со стола лист, пробежал глазами. Женни вместо последней точки нарисовала ромашку. Как же так можно, это же серьезный проект, завтра его увидят чиновницы из Министерства культуры. А где сама Женевьева? И Рафаэль? В замке было тихо. Барт покричал – никто не отозвался. В комнатах пристройки – никого. Озадаченный Барт вернулся на кухню, сунул что-то в рот пожевать. Женни могла закончить работу и уйти. Но куда подевался Раф? Барт забеспокоился и решил сходить к Маленьким. По дороге он вспомнил голодного кота и заглянул в конюшни проверить, есть ли корм у лошадей. С этой выставкой они с Рафаэлем забросили все свои домашние обязанности. Бедный Кинжал. Соскучился. Застоялся… Вот, значит, куда исчезли Женевьева и Рафаэль. Бартоломью чуть не наподдал ногой пустое инвалидное кресло.
– Не давай лошади выбора, – учил Рафаэль. – Направляй ее сама, не сжимай ее так ногами – это команда перейти на галоп. Про галоп Женни догадалась и без его слов. Как только она стиснула коленками бока невысокой коренастой лошадки, та радостно ускорилась. Ох, как сложно заставить себя расслабиться, сидя верхом. Перестать бояться свалиться. Или, по крайней мере, не показать этого непринужденно гарцующему на Кинжале Рафаэлю. Сначала поездка была удовольствием, теперь хотелось поскорее сползти вниз, однако они заехали далеко от замка. Вот бы Рафаэль наконец устал, не ей же первой просить о пощаде.
А Рафаэль похваливал и подбадривал Кинжала. Рассказывал Женни, во что им обходится содержание лошадей. Сколько стоят корма и снаряжение. Да нужно еще подковать раз в месяц-полтора. Убирают они с Бартом по очереди.
– Ты – молодец! – похвалил он Женин.
– Хорошо для первого раза? – рассмеялась она.
– Нет. Вообще хорошо. Схватываешь все на лету.
– Лошадь замечательная. А Кинжал – просто красавец, – восхитилась Женни, бросив быстрый взгляд на спутника и опять сосредоточившись на своей езде.
– Вот видишь, лошади чувствуют, что они тебе нравятся. Они – добрые и настроение твое угадывают. Никогда не обидят. С ними так легко… – говорил Раф отрывисто.
– Может, это им с тобой легко? У меня даже с Бартоломью бывают недоразумения, а с тобой – никогда, – заметила Женни.
Рафаэль помолчал и решился:
– Женни. Почему именно Барт? Вы же с ним такие разные? Почему, например… не я?
Сердце у него неистово застучало.
Только сейчас Женни заметила, что седло, оказывается, скользкое, вертикально удержаться невозможно. И при этом все время думать о направлении? Лошадь только притворяется послушной, а сама со спокойным и даже равнодушным видом пытается пойти в сторону. Фух! Что спросил у нее Рафаэль? Почему она любит Бартоломью?
– Разве это можно объяснить словами? Или понять? – улыбнулась Женни.Замок! На следующем холме замок Медичесов! Они возвращаются! Что там сказала Амелия, оглядываясь в последний раз на замок, из которого она сбежала? Ее любимая героиня из легенды, с первого взгляда полюбившая своего рыжего вора.
– Я знаю только одно – я жена одного мужа! – заорала Женевьева.
То ли лошадь испугалась громкого голоса, то ли Женин опять ее нечаянно подстегнула – лошадь понесла с холма.
«Нет, – подпрыгивая в седле, думала Женин, – это Амелия говорила внутри замка, перед побегом».
Рафаэль догнал ее и озабоченно сказал:
– Бартоломью бежит навстречу. Что-то случилось?Белый от бешенства Барт набросился на Рафаэля с кулаками. Лошади шарахнулись, Женин вскрикнула. Барт опомнился и опустил руки.
– Я, конечно, знал, что один из вас никогда не задумывается перед тем, как что-то сделать, – иронизировал Бартоломью, бросив взгляд на Женевьеву, – но чтобы и второй не подумал…
У Женин вертелось на языке спросить, кого конкретно он имеет в виду под этим одним, но она сдержалась. Зачем лишний раз ссориться.
– Мы глупо поступили, нужно было оставить записку, – признала она.
– О чем надо было подумать? – одновременно прозвучал вопрос Рафаэля.
– Ах, о чем?! – взорвался Бартоломью. – Да зачем мне ваша записка? Съесть с хлебом вместо масла? – язвительно поинтересовался он у Женин. – Что бы ты делала, если бы с Рафаэлем что-то случилось? А? Что бы ты делала, если бы Рафаэль упал с Кинжала?
Женин растерялась, лошадь под ней двинулась.
– Как с нее слезть? – спросила Женин.
Барт помог. Какой же он красивый, когда сердится, но чужой. Женин не решилась его обнять.
– Почему я должен падать с Кинжала? – зло отпихнул подошедшего к нему Барта Рафаэль.
– Не должен, но мог. Какого черта тебя одного понесло кататься верхом, да еще на Кинжале?!
– Не одного, – робко заметила Женин.
– О да! – Барт показал на нее пальцем. – Не одного! С новичком! Раф, а что бы ТЫ делал, если бы Женин свалилась?
– Лошадь такая спокойная, – оправдывалась Женин.
– Ты посмотри, какая погода! В оврагах лужи в лед превратились. Поскользнулась бы лошадь – и все.
– Может, Рафаэлю и надоела твоя опека, но я сейчас умру от счастья, – заявила Женевьева, расплывшись в улыбке. – Ты, значит, и обо мне беспокоился.
Барт застыл с открытым ртом, новый поток ругательств застрял у него в глотке.
– Я чуть не умер, пока вас дожидался, – смягчился он. – Не знал, какой маршрут проверять на наличие двух трупов. Каким вы ездили?
– По Большой Петле, – буркнул Рафаэль.
– И как тебе? – удивленно спросил у Женевьевы Бартоломью.
– Ничего, – кивнула она. – Непонятно только, зачем у лошадей такие широкие спины. Ноги устали.
Барт захохотал. Рафаэль улыбнулся.
– У лошадей нормальные спины. А мне придется искать другую партнершу на Рождественский бал. Ты ходить не сможешь теперь с месяц. Ничего, посидишь у стенки, посмотришь, как другие танцуют, – злорадствовал Барт.
Женин ему поверила. Она уже сейчас не очень-то могла передвигаться. Барт сжалился: очень несчастный у Женевьевы был вид.
– Пойдем, наездница, помогу тебе воды закипятить. Примешь горячую ванну, может, легче станет.
– Вернусь – проверю, как ты лошадей в порядок привел, – пригрозил он Рафаэлю и проворчал: – Ну катались бы во дворе замка, если так приспичило. Зачем сразу на Большую петлю ехать.Женевьева с трудом поспевала за Бартом.
– Бартоломью, – крикнула она ему в спину, – это была целиком моя идея. Я уговорила Рафаэля!
– Так я и поверил, – остановился Барт, – целиком твоя. Включая Большую петлю. Вас двоих нельзя надолго оставлять вместе.
Он улыбнулся.
– У тебя шапка набекрень.
Женни поправила вязанную светлую шапку с большим подворотом. «Так, значит, он не меня имел в виду под этим одним, который не задумывается? Или меня?!» Барт ее обнял и чуть ли не простонал:
– Как ты не понимаешь? Я испугался. Не говорю о том, что вдруг мама узнает. У нее сердце больное, да еще что-то с гормонами нашли. Ей только лишних волнений не хватает.
Какие растерянные у него бывают глаза. Женни засопела сочувственно и попыталась успокоить:
– А кто ей скажет? Нас никто не видел.
Она взяла его за руку, они тронулись дальше.
– Я бы не поехала далеко, если бы Рафаэль так уверенно не держался в седле. Он очень ловкий! Так мастерски взнуздал лошадей! Вообще не заметно было, что он колясочник. Как будто так и надо! Я бы без его помощи не забралась на лошадь, а сам он просто взлетел на Кинжала, – оправдывалась она.
Барт вздохнул.
– Это все обманчиво, Женин. Ты его не видела, когда он болеет. Ты не представляешь, как плохо ему может быть.
– Ну я не знаю… Рафаэль такой необычный. С ним чувствуешь, что все, за что он берется, он сделает. Иначе бы он не затевал. Даже с тобой не всегда так.
Это был очень удачный момент. Барт надулся.
– Да куда мне. Даже этот типографский жук обобрал меня, как хотел!
– О! – глаза Женевьевы широко распахнулись.
Через полчаса ласковых слов, нежных поцелуев и горячих заверений, что Бартоломью самый лучший в мире, Барт согласился, что он действительно не так уж плох. Они решили, что когда тому жуку потребуются какие-нибудь услуги Бартоломью, то Барт тоже возьмет с него по полной. Про себя Барт подумал, что не все еще потеряно, может, мэр выделит бюджетные деньги, услышав, как ахают дамы из министерства. А они будут ахать!– Мне остаться потереть тебе спинку? – игриво поинтересовался Барт, вылив в ванну последнюю кастрюлю кипятка.
Женин со смехом вытолкала его за дверь.
Она с наслаждением вытянулась в теплой воде, закрыла глаза. Открыла и вздрогнула, приняв большое полотенце на крючке за Барта. Ей почему-то стало не по себе. Был бы это Барт, она, конечно, возмутилась бы и запустила в него мочалкой. Но, с другой стороны, ей захотелось, чтоб это оказался Барт. Чтобы они уже были женаты. Женин быстро взбила мыльную пену и спряталась в ней по самый нос.
– Бартоломью, будешь обедать? – спросила мама.
– Конечно. С утра ничего толком не ел.
Мама обрадованно положила ему двойную порцию. «Может, уже и нет никакой девушки?» – посетила ее мысль, но тут же вытеснялась беспокойством, почему у Рафаэля теперь пропал аппетит. «Заболел?»
Раф гонял по тарелке кусок мяса. Окинул глазами их обеденный стол и рассмеялся, представив Женевьеву, сидящую по-турецки, прямо посредине.
– Что тебя так развеселило? – ядовито поинтересовался Барт.
– Вспомнил, как сегодня работал над текстом.
– Я видел подписи. Оригинально, – похвалил отец.
«Ах, ты улыбаешься после всех моих волнений!» – Барт не слышал отца.
– Знаете, что сегодня произошло? – спросил он.
– Что? – испуганно всплеснула руками мама.
Барт злорадно наблюдал, как побледнел Рафаэль. Выждал минуту и принялся расписывать свои типографские злоключения.
– Что же ты не принес брошюру домой показать? – посетовал отец.
Теперь Рафаэль усмехнулся, в брошюре же напечатаны фамилии.
– Забыл. Торопился и забыл. Увидишь перед балом, – выкрутился Барт.Раф без стука распахнул дверь к Барту в комнату.
– Я хоть раз в жизни падал с лошади? – крикнул с обидой.
– Смотря с какой. – Барт передернул плечами. – Ты совсем недавно пересел на Кинжала.
Барт поднялся на ноги и навис над Рафаэлем.
– Конечно, это все мелочи. Зачем спрашивать: «тук-тук, можно ли к тебе войти» или «можно ли взять тво-е-го коня». Но подвергать опасности свою и чужую жизнь, Раф!
– О! Я представляю, ЧТО ты наплел про меня Женевьеве, – скрипнул зубами Рафаэль. – И что она теперь обо мне думает. «Разве можно связываться с инвалидом».
Вся обида Барта улетучилась. Ему стало жалко брата.
– Женин не знаешь? – улыбнулся он. – Всю дорогу прочищала мне мозги, какой ты надежный, какой ты ловкий, как мне до тебя далеко.
– Правда? – Раф глупо улыбнулся.
– А тебе не приходило в твою голову, что мне самому охота поучить Женин сидеть верхом, но времени нет? – вздохнул Барт.
– Есть еще револьвер, – смущенно подсказал Раф. – Мы с ней не успели пострелять, а ей хотелось научиться.
– А, – безнадежно махнул рукой Барт. – Когда? Столько дел.
– Останешься? – кивнул на кровать.
Раф покачал головой.
– Пытаюсь систематизировать все сведения о кинжале и Глазе бури.
– Вот не дает тебе покоя. Что-нибудь новенькое нашел?
– Ничего особенного. Увеличил и рассмотрел клеймо на ножнах по рисунку. Клеймо мастерской Брескии. Очень известной производством доспехов. Не оружейной.
– Ну и что, – равнодушно зевнул Барт. – Редко, но бывает.
В дверях Раф остановился и с виноватым видом попросил:
– Прости меня.
Барт отмахнулся.Бартоломью показывал выставку исторического костюма комиссии из Министерства культуры и чиновникам из городской мэрии. Рафаэль уткнулся в свои книги и наотрез отказался присутствовать. Женевьева собиралась, но в последнюю минуту расхворался Маленький дедушка, и она осталась дома. Планы Барта это не нарушало. Все складывалось как нельзя лучше. Владелец недавно открывшегося ресторанчика сервировал в примыкающем к выставке коридоре фуршет. Барт привлек его тем, что будет городская пресса, и завтра весь город узнает, кто кормил столичных гостей. Пресса в лице неопределенного возраста журналиста их меданской газетки была поймана на обещания вкусной закуски на халяву к хорошему вину. Журналист уже продегустировал вино и показал Барту большой палец, одобряя. Бартоломью отвел завистливый взгляд от фотокамеры, болтавшейся на шее дегустатора, и продолжил показ экспонатов.
– Какая прелесть! Нет, вы только посмотрите, какая прелесть, – чиновницы – и столичные, и местные – рассыпались в комплиментах.
Мэр выпятил грудь и рассказал о внимании, которое уделяет город воспитанию молодежи. Которая, в свою очередь, гордится историческими корнями и традициями. Он слегка запутался, но публика отвлеклась: заглянул старик Оричес узнать, чей это автомобиль новой модели тут припаркован. Он тут же был представлен гостям и с удовольствием остался, добавляя своим видом, а особенно голосом солидности мероприятию.– Пробуйте этот сыр, – увидел мэр знакомый ярлычок, – это с фабрики моего дяди.
Он сбился с мысли.
– Так о чем я говорил?
– О профессионалах, – с готовностью подсказала секретарша.
– Да! Я горжусь, что наше молодое поколение получает дипломы. Именно настоящие профессионалы творят будущее, изменяют нашу жизнь к лучшему. Особенно похвально, когда молодые специалисты понимают сложности с городским бюджетом и волонтерят на благо общества, что воспитало их и поддержало…
Мэр запнулся. Он вдруг вспомнил, что эту речь он уже произносил на заседании гильдии строителей.
«Не оплатит брошюры», – с тоской подумал Бартоломью, но пришел мэру на помощь. Почему же не прийти.
– Как, например, Рафаэль Медичес, зарекомендовавший себя блестящим историком в научных кругах. Опубликовавший ряд сенсационных работ в специализированных журналах. Рафаэль Медичес посчитал за честь бесплатно консультировать эту выставку, которая будет представлять город Меланьи на «Днях истории и культуры» в столице.
– Да. Именно это я и хотел сказать, – обрадовался мэр.
– Кто это Рафаэль Медичес? – улыбнулась дама из министерства Барту. – Отец?
– Брат. – Бартоломью не стал уточнять, что младший.
– Или Женевьева Мединос. Человек, обладающий исключительным художественным вкусом, – вещал Барт.
«Надо запомнить выражение», – подумал мэр.
– Наша выставка в лице Женевьевы Мединос приобрела не только ценного историка, но… – Барт не закончил мысль.– Мединос… Мединос… Откуда мне знакомо это имя? – очнулся мэр, который посещал замок и, конечно, слышал все легенды, но было это давно, во времена его школьных экскурсий.
– Ну как же, – сказал Оричес, – я же тебе говорил. Именно Женевьева Мединос обратила внимание на талант моей жены и подала идею организовать выставку ее вышивок.
– Вышивка? – умилилась чиновница. – А где проходит эта выставка?
Барт перехватил инициативу и поведал о грандиозном успехе Линды Оричес, к сожалению, в Порт-Пьере, но стараниями семьи Мединосов. Которая, кстати, так же, как и семья Медичесов, предоставила вещи из своей частной коллекции городу Меланьи для участия в «Днях истории и культуры».
– Какая жалость, что нельзя посмотреть вышивку, – заметила чиновница и обвела рукой помещение: – А здесь достаточно места…
Барту потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к мысли, что в ближайшее время он и этим будет заниматься. Уж очень старику Оричесу пришлась по душе мысль блеснуть перед согражданами работами жены, да еще в канун Рождества.
«Ладно, – нашел Барт и здесь свои плюсы, – ты-то мне и оплатишь брошюры!»
Он успел получить от министерства письменную рекомендацию своей выставки, от мэра личное приглашение для отца Женни на открытие и бал, а от журналиста обещание не упоминать в завтрашней статье никаких фамилий, только «молодые историки Меланьи».
– Я стал суеверным, – пояснил он представителю прессы, – сначала посмотрим, что скажут в столице.
Барт покинул приятную компанию и умчался по делам. На улице достал из кармана пальто список, который дала ему Женин. Зашел в аптеку за лекарством для Маленького дедушки, потом в магазин и рысью побежал на Чайную горку.Женевьева распаковывала покупки, Барт, сияя, показал ей приглашение Мединосу от мэра.
– Почему же ты не отослал? – удивилась она.
– Вложу завтра вырезку из свежей газеты и отправлю из канцелярии мэра, так солиднее, – лопался от удовольствия Барт.
– Джек? – закричал Маленький дедушка. – Поди сюда.
Известие о первых удачных шагах выставки исторического костюма прадедушка выслушал хмуро. Барт улыбнулся и уселся на стуле рядом с кроватью старика. Он спросил, что тот думает по такому поводу: почему ножны к кинжалу были заказаны не в оружейной мастерской? Дедушка оживился, и они полчаса, к неудовольствию Женин, прообсуждали скупость герцогини.Статья превзошла самые радужные ожидания Барта. Может быть, в Меланьи зимой не было громких новостей. А может, журналист честно отработал свой хлеб, точнее, вино с сыром. Вместо положенных для скромного мероприятия нескольких строк вышла полновесная статья с иллюстрацией. Речь мэра (слова Бартоломью были приплюсованы к ней), комментарии дам из Министерства культуры, адрес ресторанчика. На фотографии мэр и чиновница радостно улыбались в камеру. Задним фоном нечетко маячили манекены в костюмах. Довольный Барт отправил один экземпляр газеты в Историческое общество – пусть видят, что министерство уже оценило выставку. Второй вместе с приглашением – Мединосу в Порт-Пьер. Третий показал отцу.
Медичес-старший, скрывая довольную улыбку, проворчал, что вот они, журналисты, выслуживаются перед начальством, не упоминая фамилии тех, кто действительно заслужил славу.
– Кто там с вами еще работал? – спросил он.
– Ты не знаешь. На балу представлю, – ответил Барт.
– Рад буду познакомиться. Молодцы, ребята. – Отец с гордостью посмотрел на сына.Заинтригованная мама тем временем пыталась выяснить, для кого Бартоломью бегал по магазинам. Продавщицы ей уже доложили полный список его покупок.
– У моей знакомой старики разболелись – я ей помогаю.
И все. Больше он ничего не сказал. Мама отступилась и молча паниковала, придумывая себе картины одну страшнее другой. Прожженная стерва, взявшая в оборот ее сына. Неопытная девушка-сирота с тяжелобольными стариками на руках, которую бездушно использует Бартоломью… В конце концов мама извелась и под предлогом привести семью в порядок перед балом пригласила в замок парикмахершу.Парикмахерша пощелкала ножницами над головой Рафаэля, сделала маме завивку. Рассказала все городские сплетни, но ни слова не упомянула о главном.
– Как ты возмужал, похорошел, Бартоломью! Иди, я тебя тоже подстригу, – позвала она заглянувшего на кухню Барта.
Он сделал шаг к стулу, вспомнил свое обещание Женин и со смехом отказался. Сказал, что и так хорошо. Переглянулся с Рафаэлем. Раф хмыкнул понимающе.
– Кто у Бартоломью появился? – шепотом полюбопытствовала парикмахерша, глядя ему вслед.
«Это я от тебя хотела узнать», – вздохнула мама и пожала плечами.Бартоломью все рассчитал. По минутам. Не следует их отцам встречаться до благодарственной речи мэра. Они должны появиться во время похвалы «молодым историкам» за выдающийся вклад в культурную программу Меланьи.
– Я заказал вам такси, – сообщил Барт родителям. – Будьте готовы без пяти восемь.
– А мы не опоздаем? – удивилась мама.
– Может, пораньше приехать, чтобы посмотреть выставку? – спросил отец.
– Нет-нет, раньше там делать нечего. Все успеете.
Барт поцеловал маму и, насвистывая, пошел собираться.– Привози отца ровно к восьми, – наставлял Барт Женевьеву незадолго перед балом.
– Не получится, – огорчилась Женни. – Я не смогу его встретить: к дедушке обещал заглянуть вечером врач. Поезд приходит в полвосьмого. Отец собирался прямо с вокзала ехать на выставку и бал.
– Ничего, я что-нибудь придумаю.
Барт нашел старика Оричеса и заручился его обещанием, что Оричес встретит Мединоса и займет его чем-нибудь, чтобы тот появился в холле ровно в восемь. Не раньше, чем мэр будет произносить речь.
Зима была скучной, и вот наконец долгожданное событие. Разнаряженные меланцы загодя приехали на бал, заглянули на выставку, посмотрели вышивки Линды Оричес и отправились в буфет обмениваться впечатлениями и обсуждать последние городские новости.
– Замечательное мероприятие – наш Рождественский бал, – говорил мэр небольшой компании, столпившейся вокруг него. – Объединяет старшее поколение и младшее, опыт и энтузиазм. Пробуйте этот сыр.
– Ллойд, – оторвался от приятной беседы старик Оричес, – как кстати, что ты здесь. Съезди на вокзал и привези Мединоса.
Ллойд поморщился. Однако старик явно увлекся: с одной стороны – уже собрались все влиятельные лица города, с другой стороны – здесь мама с ее вышивками. Ллойд бросил друзей и пошел заводить автомобиль, утешившись, что не помешает лишний раз помозолить глаза отцу Женевьевы. Кстати, где она сама?– Как тебе выставка? – с ходу спросил его возбужденный Мединос.
Ллойд не понял, о чем речь, но кивнул.
– Поехали скорее, не терпится увидеть! – заявил Мединос.Медичес-старший не усидел дома. Придумал себе неотложные дела в городе, велел жене подъезжать одной и отправился пораньше: на выставку, которую дети готовили в таком секрете. И которая, судя по заметке в газете, обещала быть из ряда вон выходящей.
Медичесу на входе выразили восхищение работой Бартоломью, Рафаэля и «этой девочки». Он взял протянутую брошюру, протиснулся через толпу в холле, прошел мимо буфета, вышивок и оказался в безлюдном зале с выставкой. Всего один посетитель кроме него. Медичес огляделся и воскликнул вслух:
– Молодцы!
– Вот и я говорю – молодцы! – повернулся к нему высокий человек в очках.
Они обменялись комментариями.
– Это работа моей дочери с друзьями, – приязненно улыбнулся высокий, – Женевьевы Мединос!
– Какая-то ошибка, – пробормотал обескураженный Медичес и надменно выпрямился. – Выставку организовывал мой сын Бартоломью Медичес с братом и…
Он открыл брошюру и изумленно прочитал:
– Ме-ди-нос.
Мединос выхватил ее у него, заглянул:
– Ме-ди-чес.
Они уставились друг на друга. Один вспыхнул, второй побелел.Бартоломью не рассчитывал на большой успех своей выставки у меланцев в день Рождественского бала. Он даже удивился, что публика обратила на нее внимание, не меньшее, чем на вышивки Линды Оричес. И не расстроился, когда сограждане плавно переместились в буфет. У Барта уже была договоренность с местным музеем: если не подвернется других интересных предложений в столице после «Дней истории и культуры», их экспозицию выставят в одном из залов музея. У них с Женевьевой впереди предстоят расходы. Небольшие деньги не помешают.
Барт пожимал руки, раскланивался со знакомыми. Молодежь прибывала. В холле царило оживление. Дамы придирчиво оглядывали чужие наряды, кавалеры с интересом – чужих дам. Бартоломью занял позицию поближе ко входу.
Женевьева вертелась перед зеркалом. Как здорово, что мама догадалась передать ей платье со школьного выпускного бала! Не пришлось ничего покупать. Кажется, она немножко поправилась… А что надеть сверху? Летом было достаточно накинуть шарфик. Ой, как смешно выглядывает такое длинное платье из-под обычного пальто. Подошел бы старинный плащ, как раз у них есть один на выставке. Женевьева рассмеялась, вообразив себя в таком наряде, но тут же разозлилась. Бартоломью предусмотрел все, кроме того, как она будет добираться! Женни покрутила в руках туфельки. Взять с собой в пакете? Выручил доктор. Вышел от Маленького дедушки, увидел ее в бальном платье и предложил довезти.
Бартоломью поддался общему оживлению перед танцами и потому изнывал от нетерпения. Он так бурно обрадовался, когда Женни приехала, что она ему тут же все простила. Он отнес ее пальто, вернулся улыбаясь, сверкая глазами, прошептал страстно на ушко: «Ты прекрасна». Их окружили, знакомились, что-то рассказывали, расспрашивали. Женни было съежилась под оценивающими взглядами девушек, вспомнила, что платье тесно и, наверное, вышло из моды. Ей захотелось спрятаться Барту за спину. Встретила его необычный, с поволокой, взгляд, обольстительный и восхищенный одновременно, и воспряла духом. Захохотала на чью-то шутку. Румянец заиграл на ее щечках. Через пять минут Женни уже сама рассказывала какую-то веселую историю. «Какая жалость, – подумал Барт, глядя на нее, – Мединос останется до завтра. На всю ночь». Его просто обожгло от мысли, как бы он мог провести эту ночь после бала. «Мединос?»
Барт нервно оглянулся: так и есть, старик Оричес, похоже, забыл о просьбе, все еще в буфете.
– Не волнуйся, Ллойд поехал на вокзал, – заверил его Оричес.
Ничего себе, Ллойд уже крутится возле Женевьевы!
– Ты прекрасна, – тем временем говорил Ллойд Женин.
«Как они не оригинальны, – веселилась про себя Женин. – Ну что, поверить им?»
Она вздернула нос, но позадаваться не успела. Барт налетел на них.
– Где Мединос? – заорал он Ллойду.
– Где-то рядом, – пожал тот плечами, всем своим видом показывая и презрение, и возмущение.
– Женин, твой отец уже здесь! – потащил ее за руку Барт. – Займи его чем-нибудь, заговори. Ну где же он?!Отец Женевьевы нашелся в комнате с их экспозицией, но не один. Барту захотелось со всего размаха стукнуться лбом о стенку, когда он обнаружил, кто стоит рядом с Мединосом. Откуда так рано взялся его отец?
Неизвестно, который из родителей начал скандалить первым и как далеко они успели зайти. Сейчас говорил Мединос, и свернутая трубочкой брошюра дрожала в его руке.
– …где и как были у-кра-де-ны эти, – Мединос хмыкнул выразительно, – с позволения сказать «экспонаты из частной коллекции семьи Медичесов»? Не думал, что доживу, – голос его звенел, – до такого позора! Вещи Мединосов выставлены вместе с ворованным.
Барт вздрогнул, услышав шаги. Мама, еще кто-то. А! Теперь все равно. Корабль идет ко дну.
– Несмываемый позор для Медичесов – участвовать в исторической фальсификации! – язвительно и желчно ответил Медичес, выдернул брошюру из рук Мединоса и потряс ею в воздухе: – Здесь есть хоть слово правды?! Мединосы способны не лгать?!
Женин ойкнула и вцепилась Барту в руку. Отцы обернулись и увидели своих детей.
– Ты! Ты! – воскликнул Медичес, показывая на Барта и не находя слов.
– Женевьева! А ну немедленно поехали домой! – молнии сыпались из глаз Мединоса.
Медичес уставился на нее, Женин отпустила Барта, заметила его маму и умоляюще посмотрела ей в глаза. Когда отцы сердятся, только мамы могут прийти на помощь.
Мама отшатнулась от Женевьевы. У Женин все поплыло перед глазами и завертелось как в калейдоскопе. Невесть откуда взявшаяся кузина с мужем. Ах, ну да. Бартоломью же послал им приглашение. Ллойд Оричес, с готовностью предлагающий свою помощь. Ее персональный шофер, как же, как же. И растерянный Барт. Ее Бартоломью.
– Что делать? – прошептала ему Женни.
– Поезжай, – поморщился он, как от зубной боли, – поезжай, успокой своих. Я… я постараюсь что-нибудь придумать.А мэр уже хвалил их. Превозносил их талант и усилия. Кто-то подошел к нему и сказал что-то на ухо. Бал открыла чета Оричесов.
– Так и знала, что ничем хорошим это не закончится! – кузина заговорила первой, когда они добрались до дома Маленьких.
– Как? Ты все знала? – злобно прищурился сквозь стекла очков ее дядя.
Кузина виновато замолчала. Обняла Женни, поцеловала со словами «позвони мне» и спешно ретировалась вместе со своим ничего не понимающим мужем.Вот и рассчитывай на помощь близких! Союзница… Хорошо, что Ллойд тоже уехал. Женни меньше всего сейчас хотелось присутствия свидетелей.
– Папочка! Папочка… – Они остались наедине, и Женни попыталась объясниться. – Мы хотели всех помирить. Бартоломью затеял выставку, чтобы показать, какие грандиозные замыслы мы можем осуществить вместе.
– Ах, вот оно что, – только и услышал отец. – Бартоломью затеял…
– Папа! Он – замечательный организатор! Ты себе не представляешь, на что он способен! – вырвалось у Женевьевы, спешившей рассказать все и сразу.
Как-то странно действовали ее слова на отца. Мединос выпрямился и горько сказал, даже не Женевьеве, а куда-то в пространство:
– Мой ребенок! Моя единственная дочь! Мое маленькое чудо!
Он наконец посмотрел на Женни. Взглядом, полным любви. Женни чуть не заплакала. Папочка!
– Ты росла совершенно необыкновенным ребенком, – с умилением вспоминал Мединос. – Говорить начала раньше, чем ходить. А какими глубокими по содержанию осмысленными фразами! Улавливала суть вещей как взрослая. И это в раннем-то возрасте! Таких детей мы никогда не видели. Мы с мамой гадали, кто из тебя вырастет, какое будущее тебя ждет.
Женин улыбалась, но предательская слезинка скатилась у нее по щеке.
– Умная и одновременно тактичная, – с надрывом в голосе продолжал отец, – а какие способности к языкам! Написала обычное школьное сочинение, и тебя тут же пригласили в экспедицию. Ну все, мы решили, что ты увлечешься фармакологией. Но это не важно чем. Ты обязательно будешь делать что-то выдающееся. И вдруг ты… Ты! идешь на поводу. Тобою… Тобою! Командуют.
Отец говорил так убедительно, что Женевьеве показалось, что так оно и есть. Но если она и писала те квадратные буквы на табличках к экспонатам не по своему горячему желанию, то только потому, что на это была очень важная причина!
– И кто? – продолжал отец. – Сын человека, которому я руки не подам при встрече. Почему ты так поступила? – простонал он.
– Потому что мы любим друг друга и хотим пожениться, – выпалила Женевьева и жалобно добавила: – А это был шанс вас помирить.Бедный, лишенный дара речи Мединос наконец собрался с силами и заговорил снова, с превеликой горечью:
– Я старался быть хорошим родителем. Уважал в тебе личность и давал свободу выбора. Ты и сейчас вольна поступать как хочешь.
Женевьева радостно подняла на него глаза, но его новые слова заставили ее потупить взор.
– Только Медичесы не та семья, в которой я бы хотел видеть свою дочь. Ну, конечно, я не перестану тебя любить. Но! Наши отношения уже никогда не будут такими, как прежде! – Как Мединосу не было плохо, он остался доволен такой своей формулировкой.
– Папочка! Папочка, – умоляюще посмотрела на него Женни, – что, ни при каких условиях?
– Ну разве что эти воры вернут нам с извинениями кинжал! – Мединос ехидно хихикнул. – Тогда я сам отдам твою руку их сыну.
«Значит, никогда, – прекрасно поняла его Женевьева. – Ничего, завтра придет Бартоломью, он что-нибудь придумает. Он найдет нужные слова. Какая жалость, что мама не приехала вместе с папой, она бы за меня вступилась».Утром Барт не зашел. Не появился он и днем. Мединос ничего не говорил дочери, но взгляды бросал красноречивые, мол, чего ожидать от воров, как не трусости. Маленький дедушка путался в словах, заговаривал то о кинжале, то о вчерашнем визите доктора, называя его именем своего предыдущего врача. Спросил что-то о Джеке Смите. Отец вспомнил, что есть еще и такой молодой человек, не на одном Медичесе свет клином сошелся.
– Кто это, Джек Смит? – спросил он весело.
Женевьева смущенно наклонила голову, и отец догадался, кто это. Надо вышибать из дочери романтическую дурь!
– Лучше бы родному отцу помогла, – сказал он на прощание. – Вон я разыскиваю одну уникальную книгу для знакомого коллекционера, мне предстоит интересная поездка и нужен компаньон.
– Я бы с радостью, но как же Маленькие? – упрямо посмотрела ему в глаза Женевьева.
Отец нахмурился.
– Кстати, о Маленьких. Чтобы духу здесь этого «Джека Смита» не было! Как хочешь, но дедушку побереги. Не надо ему лишних волнений.
И он уехал, не обняв ее на прощание, не потрепав по голове, не сказав их собственных заветных словечек. Женни сидела и горько плакала.Барт возвращался домой под гневное фырканье отца и глубокие вздохи матери. Слов, однако, сказано не было. Барт тоже молчал. Пусть родители начинают первыми, а он сориентируется по ходу дела.
– Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Немедленно! – едва войдя в двери, отчеканил отец и прошагал к себе.
Барт повел носом и оглянулся. Ну, так и есть, мама капает себе лекарство. Барт скорчил гримасу досады в ответ на испуганно-вопросительный взгляд Рафаэля и отправился к отцу.
Раф отложил свою книжку и поехал следом. В коридоре его догнала мама. Они нерешительно посмотрели друг на друга.
– Несмываемый позор! – донеслось из комнаты.
Мама нахмурилась, распахнула дверь и посторонилась, пропуская Рафаэля вперед.
– Предательство! И от кого? От старшего сына! – кипятился Медичес.Барт молча пережидал бурю. Эх, он так верил в успех своего предприятия, что совсем не подготовил путей к отступлению.
– Только не говори мне, что ты не знал, с кем имеешь дело! – прокричал отец. – Ты же не дурак.
Барт промолчал.
– Неужели ради того, чтобы представить Меланьи на выставке в столице, ты готов пожертвовать моральными принципами? – Это уже было сказано тоном ниже.
Барт опять промолчал.
– Польстился на забавный сундук и пару ничем не примечательных платьев? – отец уже размышлял. – Ну разве что целых. Хорошо сохранились.
О! Отец затихает. Как бы все замять…
– Ты что, не понял в чем дело? – неожиданно спросила мама. – Ты не видел, как эта девушка держала Бартоломью за руку?
– Какая девушка? Дочка Мединоса? – наморщил лоб отец.
– Мы хотели помирить вас, – быстро, не давая отцу додумать мысль, проговорил Барт. – Показать, что вражда – это историческое недоразумение. Она в прошлом. А в настоящем мы способны сделать отличную работу. Вместе.
– Вы с Рафаэлем вдвоем на многое способны, – согласился отец и хмыкнул: – А предоставить сундук – ума не надо.
– Неправда, – подал голос из своего кресла Раф. – Женевьева очень много труда вложила и идей подала…
На его слова никто не обратил внимания.
– Зачем тебе понадобилось нас мирить? – сжал кулаки отец.
Мама часто задышала.
– Барт, скажи им! – не выдержал Раф.
Он смотрел на Барта своими широко распахнутыми лучистыми глазами. Барт вздохнул. Вот так же Раф смотрел на него, когда их кот, тогда еще котенок, залез на дерево и орал, не мог спуститься. Мол, ты же мой Замечательный Старший Брат, ты сейчас совершишь подвиг – спасешь кота. Залезешь за ним на это трухлявое дерево, как нечего делать. Барт промямлил:
– Мы любим друг друга.
– Они собираются пожениться! – дополнил восторженно Рафаэль.
Вот тут-то Рафа услышали. Еще как услышали! Старшие Медичесы заговорили оба разом. Потом мама замолчала.
– Женись, – с ядовитой иронией предложил отец, – только убирайся вон из замка Медичесов, смени фамилию. И… и не смей считаться моим старшим сыном!
– И все из-за какой-то древней сказки о кинжале? – заорал Барт не своим голосом.
Медичес аж задохнулся от возмущения. Но произнести ничего не успел. Зазвонил телефон. Барт опередил всех. Ему пришло в голову, что это может быть Женевьева.
– Да, – сказал он с облегчением в трубку, – свободен, с удовольствием. Заезжайте за мной.
Швырнул ее на рычаг, обернулся. Три пары глаз выжидательно уставились на него.
– Кто это был? – прохрипел отец.
Барт взвился.
– Что? Мне теперь докладывать каждый раз, кто мне звонит? А то что? Выкинешь из замка? Или из семьи?
– Выкину как шелудивую собаку, – заверил отец, – и забуду твое имя, если будешь водить дружбу с Ме-ди-но-сами.
Барт хлопнул дверью в свою комнату. Слышно было, как он там внутри чем-то гремит, что-то швыряет. Когда он затих, к нему проскользнула мама. Бартоломью переодевался. Срывал с себя праздничный костюм и натягивал что-то менее парадное. Мама поправила ему воротничок рубашки. Барт потерся щекой о ее ладонь. Она погладила его по волосам. Но сказала совсем не то, что ему хотелось от нее услышать.
– Бартоломью, если два рода так долго и мучительно враждуют, то, может, не надо приводить в семью эту девушку. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Барт зло посмотрел на нее, увернулся от ее ласковых рук, выскочил в двери и направился к выходу. На вопрос Рафаэля, куда это он, буркнул, что поедет праздновать Рождество с приятелями, которые заскучали и ушли с бала. Он не стал дожидаться, пока за ним заедут в замок, и быстрым шагом пошел навстречу машине.В компании незадачливых, отвергнутых на сегодняшнем балу кавалеров Барт заливал вином провал своего плана. Утром собутыльники переместились из бара в ресторанчик.
Барт пил. Только, казалось, он выкинул из головы всю мерзость домашней ссоры, кто-то из приятелей с пьяной жалостью поинтересовался, что случилось, почему его отфутболила та аппетитная голубоглазая блондинка. Барт многозначительно покачал головой. Пошатываясь, он залез на стол, выпрямился и сказал речь о превратности судьбы и зловредности людей. Слушатели ничего не поняли, но Барт говорил с таким чувством, что они заплакали. Барт сел на край стола и сам заплакал. Однако официантку, уставшую от работы в праздники, это не проняло. Она грубо стащила Барта вниз и разоралась, что вот молодежь пошла, допиваются до того, что обутые по скатерти гуляют. Их под ругань и крики выставили вон. Ничего, нашелся бар, который открылся пораньше.
Когда к их компании присоединилась еще одна, Барт не осознавал точно, где он и почему. Одна ухмыляющаяся рожа, впрочем, кое-что напомнила. Вот, кто во всем виноват!
– Оричес! Ты это подстроил! – Барт рванулся бить Ллойда.
Их с трудом разняли.Рафаэль попытался рассказать родителям, какая Женевьева замечательная. Отец и слушать не стал. Возмутился, что этот негодяй (Бартоломью, естественно) посмел втянуть в свои авантюры и младшего брата, который только что в рот старшему не заглядывает, всячески его копирует. А мама с такой жалостью смотрела на Рафа, когда он пытался возразить, что тот бы выпрыгнул из своей коляски, если бы мог. Ему вдруг самому захотелось хлопать дверьми. Громко. Чтобы стены рушились, а родители наконец его услышали. Вместо этого он заперся у себя и сжимал кулак, пытаясь унять дрожь в руке.
На второй день до замка дошли сведения, как проводит время Бартоломью. Отец не поддался на мамины уговоры и не пошел разыскивать непутевого сына. А вечером третьего дня Барт сам вернулся. Его привез кто-то из сердобольных знакомых. Машина притормозила и уехала. Грязный, в одном ботинке, в двери ввалился Барт. Он еле стоял на ногах. Но хуже всего был запах. Семья, угрюмо поглощавшая ужин, изумленно уставилась на него. Таким они Бартоломью еще никогда не видели. Первым нарушил молчание кот. Он подошел и, мурлыкая, потерся о замызганную штанину. Барт присел и попытался кота погладить. И чуть не раздавил, навалившись. Кот заорал обиженно, а Барт, глупо улыбаясь, пошел к себе.
Послышался такой грохот, что стало очевидно: или Барт уронил нечто тяжелое, или упал сам. Мама и Раф одновременно дернулись на помощь. Мама запнулась о коляску, и Рафаэль остановился, развернулся резко.
– Довольны? – спросил он горько. – А что если наш Бартоломью никогда не станет прежним?
– Ничего, – скривился отец. – Переживет. Проспится и забудет. Невелика потеря: девица из семьи лгунов Мединосов.
Отец проговорил последние слова глядя куда-то поверх Рафаэля.
– Как же ты ошибаешься. Ты Барту жизнь ломаешь из-за глупого исторического заблуждения, – горячо воскликнул Раф.
– Докажите мне, что Мединосы не при чем, невинные они овечки, и покажите мне наши ножны. Да я тогда сам сосватаю ему эту девчонку у ее отца, – саркастически засмеялся Медичес.
Раф оглянулся, куда же отец там смотрит. Дверной проем подпирал Барт. Он, похоже, сунул голову под воду, но это мало помогло. Он не протрезвел.Барту было плохо. Его тошнило, морозило, разрывало на мелкие осколки. Он ругался вслух, нес какую-то чушь, но облегчения это не приносило. Отпихнул мамины руки с компрессом.
– Зачем тебе ухаживать за злым самаритянином? Уйди, женщина!
– Это добрый самаритянин… – начала было поправлять его мама, но Барт так странно захохотал, что она поспешила отойти.
В ванной мама дала волю слезам. Она ползала на коленках, собирала тряпкой воду из разбитого унитаза (грохот был неспроста, Барт, оказывается, упал в туалете) и негодовала на «эту мерзавку с наивными голубыми глазками». О! Мама ее рассмотрела. Притворяется самой невинностью. И уже натворила столько дел. Ее рассудительный старший сын как с цепи сорвался. Ее ласковый младший ребенок смотрит на родителей волком. Все поссорились. Только потому, что эта девица висла на Бартоломью и заглядывала ему в глаза. Мама с силой выжала тряпку.Отец попытался разыскать сантехника. Но разве найдешь кого-нибудь в праздники? Рафаэль подъехал и схватил трубку разрывающегося телефона в надежде, что это мастер перезванивает. Хотя бы одна, физическая, пробоина их судна будет заделана. Нет. Звонили по поводу экспозиции.
Раф с трудом растормошил Барта и с десятой попытки втолковал ему, в чем дело. Барт отмахнулся, сказал, что ему плевать на выставку, ему на все плевать, пошли все к такой-то матери, и упал лицом в подушку.
Рафаэль покрутился нервно по кухне, цепляя колесами стулья. Он думал-думал и решился. Все что смог, он организовал по телефону. Вызвал такси и самостоятельно поехал проследить за упаковкой экспонатов и отправкой их в столицу. Он не даст загубить идею Барта только потому, что тот не в себе.
Пришедший в чувства Барт выслушал отчет уставшего от передвижения по городу и зданиям Рафаэля равнодушно. Разбитый унитаз, похоже, озаботил его больше. Он провозился с ним полдня и ухитрился починить. Хмуро расспросил Рафаэля, что, собственно, произошло дома. Раф пересказал и пожал плечами.
– Я не понимаю, что ты еще здесь делаешь?
– А где я должен быть? – чуть не криком спросил Барт.
– Как где? – удивился Раф. – У Женевьевы! Да я бы на твоем месте…
– Вот и хорошо, что ты не на моем месте, – разозлился Барт. – Много ты понимаешь.
Барт покрутил в руках свой ботинок.
– Куда второй запропастился?
– Откуда я знаю. Ты в одном пришел, – Раф развернулся и оставил брата одного.Мама накрывала завтрак и обеспокоенно посматривала на собравшееся семейство. Уже все успокоились? Нет, похоже, теперь Бартоломью с Рафаэлем что-то не поделили. Во всем виновата та девушка. Все знают, какие враждебные отношения сложились у Мединосов и Медичесов с давних пор. Нет, ей захотелось публичного скандала! Такая молодая, а уже как ловко интриги закручивает. Мама раздраженно швырнула тарелку на стол.
– Ты далеко собрался? – холодно поинтересовался у Бартоломью отец.
Барт криво усмехнулся и насмешливо ответил:
– Пойду, попробую найти свой ботинок. Разрешаешь?
– Совсем новая пара. Жалко, – согласно закивала мама.Рождество – время надежд: смутных, но радостных. Отец уехал после не очень приятного разговора, Бартоломью куда-то запропастился. Такого безнадежного Рождества у Женевьевы Мединос еще не было. Маленькие не обрадовались ни подаркам, ни замечательному обеду. Похоже, они вообще не заметили, что наступили праздники. А Женни так старалась. Спустя пару дней Маленькая бабушка, сидя за столом, заметила грустно: «Вот и еще одно Рождество прошло». Маленький дедушка поддакнул. Женни в очередной раз захотелось плакать. И оказаться сейчас дома. В Порт-Пьере. С мамой и папой. Хоть бы Бартоломью объявился поскорее!
Появился не Барт.
– Первый снег! – сообщил Ллойд, стряхивая с кожаной куртки подтаявшие снежинки.
– Я не заметила, – через силу улыбнулась Женни.
Развернула подарок. Роскошная коробка конфет, целых два слоя шоколадного искушения. Женни сунула в рот конфетку. Рождество! Вот он, его знакомый ореховый привкус. Женни разулыбалась по-настоящему.
– Я ничего не подстраивал, – ни с того ни с сего заявил Ллойд. – Это все пьяный бред Барта Медичеса.
– Ты о чем? – удивилась Женни.
– О встрече Мединоса с Медичесом, – неохотно пояснил Ллойд.
– Ты ни при чем. Как только Барт мог такое подумать? – возмутилась Женни. – Это он сам просчитался.
Женевьева поколебалась и спросила:
– Ты видел Бартоломью после бала?
О! Ллойд не просто рассказал, где и как он встретил Барта, но с удовольствием живописал, в каком состоянии тот находился.
– А как же выставка? – первое, что пришло Женни на ум. – Он же должен был отправить ее к Новому году в столицу.
– Его брат, Рафаэль, звонил моему отцу, просил помочь. Вроде отправили, – вспомнил Ллойд и добавил: – А от этого клоуна можно ожидать всего, чего угодно. Не понимаю, почему ему все верят.
Он выразительно поджал губы.
– О тебе никто плохо не подумал. – Женни стало его жалко: Барт умеет досадить, если захочет, она помнит. – А Барт просто сорвался. Ты же говоришь, он был нетрезв.
– Мне кажется, даже мама считает, что я устроил ту встречу, – хмыкнул Ллойд.
– Только не Линда! – заверила его Женни.
– Правда? – Ллойд неуверенно улыбнулся.
Женни опомнилась. Она уже пятую конфету жует.
Протянула коробку гостю. Оричес отказался. «Неужели он сам выбирал? Вряд ли. Это Линда с ее изысканным вкусом».
– Наверное, предки твоей мамы владели замком в Шотландии, – мечтательно предположила Женни.
– С чего ты взяла? Нет! Никто! А что, это имеет какое-нибудь значение?
Ну вот, она его тоже, кажется, разозлила.
– Я просто вообразила. Прости, если это глупо. Линда такая утонченная, такая воспитанная, плюс ее шотландские корни…– Твои шотландские родственники или знакомые, что подарили тебе этот свитер, владеют замком? – усмехнулся Ллойд.
Женни опустила глаза, рассматривая на себе свитер – подарок Бартоломью. Взглянула на Ллойда, улыбнулась, но ничего не сказала. Он кивнул ей и засобирался домой.
Женевьева возвращалась из булочной. Она узнала, кто это ссутулившись приближается к дому Маленьких, вскрикнула радостно и чуть не выронила пакет с хлебом.
– Барт!
Секунда, Женин догнала его и повисла на шее. Что-то мешало им обняться по-человечески. Женин дернула за сверток, торчавший у него из-под мышки:
– Что это?
– Ботинок.
– Из починки? – Ей стало обидно: она страдает, а он занимается обыденными делами, как ни в чем не бывало.
Похоже, что он смутился:
– Да. То есть нет. Долго рассказывать.
Женин заметила, какое бледное у него лицо, какие противные мешки под глазами.
– Ты болел, да? – посочувствовала.
Барт взглянул хмуро исподлобья и признался:
– Пьянствовал. Такая досада разобрала, что все сорвалось…
Барт неопределенно махнул свободной рукой. Кто-то прошел мимо и оглянулся на них. Барт дернулся.
– Зайдем к тебе?
Женевьева покраснела:
– Понимаешь, отец… он сказал, что я могу делать все, что хочу. Только…
У Женин мимо воли слезы потекли из глаз и досказала она шепотом:
– Только наши с ним отношения не будут как прежде. И попросил, чтобы Маленький дедушка тебя больше не видел. Не надо тебе заходить.
Она предложила:
– Может, посидим в кафе в городе?
– Лучше погуляем. – Барт потащил ее в сторону холмов.
«По такой погоде гулять?» – удивилась Женни. Но Барт знал, что делает. Они никого не встретили. Никто, кроме них, не бродил под сумрачным небом по мокрой скользкой жухлой траве, слегка припорошенной снегом.
Барт наконец замедлил шаг и начал рассказывать, что произошло в замке. Только о похождениях своих умолчал. Женни засопела носом возмущенно.
– На улице двадцатый век, а наши отцы как два средневековых тирана! – воскликнула. – Особенно твой. «Выгнать как собаку!»
«Можно подумать, Мединос лучше. Да такой же! Только словами красивыми прикрывается, очкарик», – иронизировал про себя Барт, но молчал.
– Мой тоже говорил о кинжале. Если Медичесы вернут с извинениями – сам отдаст меня за тебя замуж. Забавно, правда? – Женни улыбнулась.
Барт положил сверток на землю, притянул Женни к себе и обнял. Она обхватила его за шею. Подумала: «Как бы хлеб не выронить. Вот смешные мысли в голову приходят». Барт поцеловал ее и рассмеялся:
– Женни, ты шоколадно-ореховая.
– О, я, наверное, килограмм конфет съела за два дня.
Женни смутилась немного: она не собиралась скрывать, что к ней заходил Ллойд, но сейчас было не самое подходящее время говорить об этом.
Барт поправил ей шапку, убрал выбившиеся волосы, с удовольствием ощущая их шелк под руками.
– Ты меня любишь?
– Люблю, конечно.
– Ты – единственная, кто любит меня таким, какой я есть, и ничего от меня не требует и не ждет! – сказал Барт с тоской.
Вот как после таких слов возразить, что это не совсем правда, ей очень хочется от него решительных действий? Уж лучше обнять его покрепче.Они бродили по холмам и целовались, пока у нее не промокли ноги и она не стала дрожать. Тогда Барт отвел ее домой. И расставаться не хотелось, и заходить было нельзя.
– Справляешься с хозяйством? Помощь нужна? – спросил Барт, заглядывая в калитку.
– Барт, – не выдержала Женни, – ты ведь что-нибудь придумаешь, правда?
Он кивнул.Барт бегом возвращался домой. Гм, чего-то ему не хватало. Ну, конечно. Его сверток! Проклятый ботинок второй раз попытался потеряться. Барт круто развернулся и поспешил на холм, пока еще светло, искать беглеца.
– Что это ты такой довольный? – подозрительно поинтересовался старший Медичес у своего опального сына за ужином.
Барт не отвел взгляд, смотрел, нагло улыбаясь. Но молчал. Соображал, что лучше: дать волю гневу и съязвить по поводу отца – средневекового тирана или просто похвалить барашка. Мама расстаралась – баранина вышла отменной. Барт не успел ответить.
– Бартоломью нашел свой ботинок! – попыталась наладить мир в семье мама.
Она поставила любимый отцом салат прямо перед его носом. Не помогло, хотя отец тут же положил себе полную тарелку.
– Целый день на это потратил. Без помощника, наверное, не обошлось. Или помощницы? – продолжал отец.
– Дзинь! – Рафаэль уронил вилку и наклонился за ней.
Мама бросилась на помощь. Отец отвлекся от своего сражения с Бартом. Старая детская уловка сработала. Родительское внимание переключилось на Рафаэля. Однако это надо закрепить.
– А помнишь, как в детстве я вечно искал твою обувь? – спросил у красного от прихлынувшей крови Рафа Барт. – Ты терпеть не мог ботинки, просто ненавидел. Все время их снимал и выбрасывал.
Отец улыбнулся. Было дело. Не все, между прочим, нашлись.
Мама с жалостью посмотрела на младшего. Бедный мой мальчик, но ведь совсем без обуви нельзя, особенно на людях.
– Ты думаешь, я их полюбил с тех пор? – Ну вот, Раф, кажется, рассердился.
Он оттолкнулся от стола, буркнул, что наелся и что хочет к себе.
Мама встала догнать его, Барт остановил ее.
– Это я его расстроил. Пойду, успокою. А ты поужинай. Барашек просто волшебный.
Мама смотрела ему вслед. Бартоломью еще найдет свою настоящую любовь. Такую же добрую, отзывчивую душу, как он сам. Которая сможет понять ситуацию в их семье. Молодая нахалка им не нужна. Нет, не согласна она со своей сегодняшней самоуверенной собеседницей.
– Знаешь, кто заговорил со мной днем в мясной лавке?
Муж посмотрел на нее вопросительно.
– Жена Мединоса. Мать той самой девушки.
– Что она от тебя хотела?
Мама задумалась, что же было самое главное в том разговоре.
– Она приехала забрать дочь домой в Порт-Пьер. Подальше от Бартоломью.
– Вот и хорошо, пусть убираются в свой Порт-Пьер. Кстати, а что вообще Мединосы делают у нас в Меланьи?– Прости, – заглянул к Рафаэлю Барт, – совсем не хотел тебе досадить. Думал отвлечь отца.
– Как она? – набросился на него Раф.
– Кто? – притворился непонимающим Барт.
– Брось. У тебя на лице написано, что ты ее видел.
– У них – как и у нас. Разве что этот книжный червь в очках устроил интеллигентный скандал, без крика. Отцы помешались на кинжале с ножнами. Мединос отдаст мне дочь, если мы вернем ему кинжал. С извинениями. – Барт зло рассмеялся.
– И что вы собираетесь делать? Сбежите? – возбужденно спросил Раф, сверкая глазами.
Барт похлопал его по плечу.
– Остынь. Я вас не брошу. – Он вздохнул. – Честно? Я не знаю, что делать. Буду капать потихоньку на мозги нашему упрямцу.
– Как это «что делать»? – воскликнул Раф. – Нужно найти кинжал и ножны!
Барт захохотал. Раф рассмешил его просто до слез. Рафаэль смотрел обиженно.
– Барт, кинжал и ножны – в замке. Я в этом уверен! Нет нигде упоминаний, что они потом нашлись! Ни в каких исторических источниках.
– Допустим. Ты слышишь? Допустим, мы найдем Глаз бури и кинжал. Хотя бы просто кинжал. Чтоб заткнуть Мединоса. А отец? Как ты ему докажешь, что Мединосы ни при чем? Что это не они спрятали? А?– Мамочка! – Женевьева обняла маму и заплакала. – Ты – самый лучший подарок на Рождество! – заявила она успокоившись.
– Правда? – улыбнулась мама. – Можно не дарить тебе остальных?
– Нет-нет, давай их все сюда, – затормошила ее Женин, – у меня так мало подарков было на это Рождество.
Женевьева в новой блузке и новой юбке вертелась на одной ножке. Юбка стояла колоколом. Женин смеялась.
«Нет чтоб к зеркалу подойти. Ах, моя маленькая девочка». Мама не могла решиться начать разговор.
– Кхе-кхе!
Она собрала волю в кулак и сообщила дочери, что Мединосы нашли сиделку для Маленьких среди дальних родственников, а Женевьеву ждет отец, чтобы отправиться в интересную поездку.
Женин резко остановилась. Юбка облепила ноги.
– Как же так, – сказала она, – как же так… А Бартоломью? Мамочка, я так надеялась на твою помощь!
Мама не выдержала. Она не собиралась Женевьеве ничего рассказывать. Но пусть знает. Пусть знает, что ее не ждут в той семье. Никто! Она услышала днем в лавке фамилию «Медичес» и сама первая заговорила. Она объясняла женщине с застывшим взглядом, что они же матери. Вражда враждой, но, похоже, дети любят друг друга. А вдруг это настоящая любовь на всю жизнь. У нее искренняя замечательная девочка. Наверное, мальчик стоит ее. Пусть разберутся сами. Давайте не будем мешать. А мы, жены, сумеем успокоить мужей. Пусть время покажет.
– Она ничего мне не сказала, Женин. Она стояла и смотрела так, как будто она меня не слышит! Она кивнула только, когда я сообщила, что забираю тебя отсюда! Она согласилась, что это самое лучшее, что мы можем сделать.
Мама обняла Женевьеву и погладила, как маленькую, по голове.
– Если он тебя любит, он тебя везде найдет.
Ей хотелось сказать, что она-то хорошо знает, как это, когда ты не ко двору. Когда у родственников есть на примете невеста получше. Из своих. А ты иностранка, чужая. Но мама не стала огорчать Женевьеву еще больше.А Бартоломью опять исчез. Никаких известий целых два дня! Это дало маме Женевьевы хороший повод усомниться вслух, что «Ромео» любит «Джульетту».
– Неправда, – твердила Женин, – он просто занят.
Но где же он в самом деле? Ей так нужно поговорить с ним! Она же уезжает…
Женевьева написала письмо и сбегала опустила прямо в почтовый ящик на воротах замка, зайти к Медичесам она не решилась.
Барт не пришел.– Ну все. Сегодня приезжает эта Биорн. Я введу ее в курс дел и через день вернусь в Порт-Пьер. Тебе, пожалуй, лучше уехать сегодняшним вечерним поездом. Втроем у Маленьких мы не поместимся, – сказала мама.
– А как же Бартоломью? – упавшим голосом спросила Женевьева.
Можно написать письмо, предложила мама. В поезде. Как раз будет время все обдумать. И отправить заказным из Порт-Пьера. Или дать телеграмму. Или позвонить. Не нужно унижаться и искать встреч. Впрочем, и звонить не надо. Мужчина он или нет? Пусть немного побегает за ней.
Мама покосилась на Женин и поняла, что тон выбрала неверный.
– Небольшая разлука покажет, насколько сильны чувства. Первая любовь, – сказала она, – самая яркая, но не всегда настоящая.
Ох, а она думала, что дети не повторяют ошибок родителей.
– Мама, – в ужасе воскликнула прозревшая Женин. – Папа – не первая твоя любовь?
– Нет, не первая, – улыбнулась мама, – но единственная настоящая. Такая сильная, что я просто не смогла уехать от него обратно за океан.
– А у меня первая – сильная, – упрямо наклонила голову Женин.
– Вот и хорошо. Значит, вам ничего не страшно, – сунула саквояж ей в руки мама. – Сейчас незачем дразнить папу. Дай ему успокоиться, а то он слышать спокойно имя Медичес не может. И твоему Ромео нужно время решить, чего же он хочет, найти верные слова. Поговорит со своими родителями, поговорит с нами…Женин, размазывая слезы, обняла растерянных, даже испуганных Маленьких. Барт так и не показался, хотя уже должен был прочитать ее письмо. И по пути на вокзал не встретился. Чуда не произошло.
Биорн ей не понравилась. Речи сладкие, хотя она и Женин, и ее маму первый раз видит, а глаза бегают, пытливо так оглядывая и оценивая вокзал, людей. И вещей с ней прибыло великое множество. – Ничего, она все-таки не чужая, – прошептала Женевьеве на ухо мама и подтолкнула ее к вагону.
Женни смотрела в окно. В сумерках таяли очертания замка Медичесов. «Нет! Я так не могу!» На первой же остановке Женни схватила саквояж и помчалась к выходу.
У ворот замка решимость покинула Женевьеву. Она оглянулась в сторону Чайной горки. Представила, как в уютном домике Маленьких мама сейчас дает последние наставления этой противной Биорн. «А может, она не такая уж и противная?» Повалил снег. Крупными белыми хлопьями. Красиво. У них в Порт-Пьере такой погоды не бывает. Женни задрала голову. В темноте казалось, что хлопья вытряхивают из бездонного мешка прямо над ее головой. Женни смахнула налипшие на ресницы снежинки и медленно двинулась к пристройке. Она чуть не вскрикнула от радости – на подоконнике стояла статуэтка. Их условный знак! «А вдруг Барт забыл ее там с прошлого раза?» – испугалась Женни, но поздно. Она уже нажала на ручку, и дверь открылась. «Интересно, Медичесы когда-нибудь запирают замки?»
На пустой кухне горел свет. Большой стол как всегда был завален грудой книг и рукописей. Женни удержалась и не стала любопытствовать, что сейчас интересует Рафаэля. Ей ни с кем не хотелось сталкиваться. Ей нужно срочно поговорить с Бартоломью. Которая комната его? Эта? Женни зашла и притворила за собой дверь.
Полумрак. Тишину нарушает потрескивание дров в камине. «Как здорово иметь прямо у себя в спальне настоящий камин!»
Барт резко сел на кровати. Кот, спавший поверх его одеяла, оказался на полу. Темная фигура у входа поставила что-то на пол, сделала шаг вперед и спросила голосом Женевьевы: «Бартоломью?» Барт в два прыжка очутился рядом.
– Женни! Ты что здесь делаешь? Ты знаешь, на кого похожа? На снеговика! – говорил он осипшим от простуды голосом. – Да ты, наверное, промокла. Что там за погода?
Барт помог ей снять пальто, стряхнул с него снег прямо на плиты у камина, снег быстро растаял в лужицу. Бросил пальто, шапку и шарф на стул сушиться и скомандовал снять обувь и чулки. Сел на корточки и поставил ее ботинки поближе к огню.Он не взял чулки, он прижался лицом к ее голым коленкам. Поцеловал их. Выпрямился и обнял Женни. Об их ноги потерся, выгибая спину, кот. Барт рассмеялся, взял кота за шкирку, вышвырнул за дверь и задвинул засов. Кот возмущенно мяукнул в коридоре.
– Барт, мне нужно с тобой поговорить.
– Да, – он поцеловал ее.
– Я уезжаю. Родственники прислали другую сиделку Маленьким, – отчаянно шептала Женни.
– Что? – Барт искал губами ее губы.
– Выслушай меня! – Женни схватила его за плечи и тряхнула с силой.
От резкого ее движения державшаяся на одной ниточке пуговка оторвалась и задзинькала по плитам пола. Женни опустила глаза и густо покраснела – края новой блузки разошлись на самом тугом месте. Барт наклонился и поцеловал туда. Женни потянула его голову вверх. Он прижался лбом к ее лбу и своим хриплым больным голосом спросил:
– А ты помнишь, как потеряла все наши деньги?
Они тихонько рассмеялись.
– Шшш! – приложил Барт палец к губам.
Женни прислушалась.
– Это Рафаэль, – прошептал Бартоломью.
– Молоко будешь с медом? – со всего размаха стукнул кулаком по двери Раф.
Подергал за ручку. Уже тихо позвал:
– Барт.
Женевьева и Бартоломью затаили дыхание. У Барта плохо получалось, в груди клокотало. «Бедненький, совсем больной, – пожалела его Женни и раскаялась. – А я что только не думала…»
Раф поехал дальше, на кухню. Судя по громкому мяуканью, молока захотел кот.Они сели на кровать.
– Рафаэль допоздна роется в книжках в последнее время. Решил найти кинжал, – с хриплым смешком пояснил Барт.
– А где родители?
– В столице. Отец повез маму на консультацию, – вздохнул Барт.
– Что, так серьезно? – огорчилась Женни.
– Кто их разберет, врачей. Ласково так предложили то проверить и это. И проконсультироваться обязательно у одного светила.
– Если ласково – значит, ничего страшного. Вот если доктор почти кричит с умным видом и обижается на пациента, значит, не знает, в чем дело.
Барт улыбнулся. Обнял Женни и поцеловал. Она прижалась к нему.
– Все обойдется, – она погладила его по руке, успокаивая. – Вот увидишь. Просто пропишут лекарство.
– Волшебную таблетку, мама это так называет, – согласился Барт. – Ох, Женни, как замечательно, что ты пришла.
Он положил ей голову на плечо. Женни взъерошила ему волосы.
– Зарос? – поднял он глаза.
– Недостаточно! – строго сказала Женни и попробовала губами, горячий ли у него лоб.
Барт откинулся на подушку, увлекая за собой Женни.
– А помнишь кровать в театре? – заговорили они одновременно и рассмеялись.
– Помню – отозвался Барт, сгреб Женни в охапку, поцеловал. – Я просыпался и ждал твое «Доброе утро…»Она попробовала намотать его кудри на палец. Заросший, но недостаточно! Женни оставила в покое локон и взлохматила Барту волосы.
– Ах, так! – Бартоломью смеялся и не отпускал ее.
Женевьева задохнулась в его жарких объятиях. И, наверное, не сказала ему «не надо», а может, он не расслышал…Женни лежала, ручейки слез затекали в уши. Барт целовал ее, нежно, едва касаясь губами, и обнаружил соленые дорожки на щеках. Он сел испуганно:
– Женни! Я сделал тебе больно?
Она молча покачала головой.
– Почему же ты плачешь? – растерялся он.
Она повернула к нему голову.
– От счастья. Мне было так хорошо, я даже не знала, что так бывает.
Барт выдохнул с облегчением.
– Теперь можно умереть! – заявила Женин. – Мы уже испытали все лучшее, что есть в этом мире! Умрем, раз мир так жесток к нам!
– Ну уж нет! – засмеялся Барт. – Жизнь только начинается!
Он улегся обратно и прижал ее голову к своей груди. Ее волосы шелковыми потоками струились у нее по плечам. Барт провел пальцами, прослеживая, куда они текут. Женни приподнялась.
– Бартоломью! – чувства и слезы переполняли ее. – Давай умрем! Давай умрем, и о нашей любви сложат легенду. И Мединосы с Медичесами будут плакать и жалеть, что не разрешили нам быть вместе!
Барт потянулся и поцеловал ее. Не выдержал, улыбнулся:
– Женни, не выдумывай. Конечно, будут плакать. Если переживут. Мама точно сляжет от горя. И твои тоже.
Женни вздохнула. Жалко родителей, ее отец сойдет с ума. И мама. Но почему Барт спокойный? В такую минуту? Она в восторге от того, что произошло, а он…
– Бартоломью, у тебя… с кем-то… до меня… это уже было?
– Нет.
Барт ласковым жестом убрал ей локон с мокрого лба и простодушно признался:
– Могло быть. Много раз к тому шло. Но я же – Медичес! Я должен быть уверен, что в случае чего это на всю жизнь. Женщина, которая родит мне потомка. Моя жена.
– Муж и жена, – с наслаждением произнесла Женни, – муж и жена…
– Да, – Барт любовался ею.
«Амазонка? Нет, не то. Цветы… Венок из цветов?» – Он уже обдумывал весенний праздник.
– Что мы будем теперь делать? Ты что-нибудь придумал?
Барт помолчал. Ну не обнадеживать же ее тем, что Раф уверяет, кинжал и ножны здесь. В замке. Осталось только пойти и найти их. Да можно сто лет проискать без особого успеха!
– Не переживай. Мы уговорим родителей. Со временем.
– Барт! – Женин уперлась ладонями ему в грудь, глаза у нее засверкали. – Давай сбежим от них всех! Обвенчаемся и уедем далеко-далеко. В Америку! И будем жить сами.
«Не амазонка. Но лошадь нужна. И цветы. И ленты… В волосах и гриве…»
– Мы проживем, Бартоломью! – заверила его Женин.
– Что? – он переключился на ее слова и вздохнул: – Они без меня не проживут. Как я их оставлю, Женин? – Барт махнул в сторону двери. – Если с отцом что-то случится, то в этой семье старший я. И вообще, забота о Рафаэле рано или поздно целиком ляжет на меня.
– Рафаэль – самостоятельный и независимый, – заметила Женин, хмурясь.
Барт протянул руку и попытался разгладить морщинку между ее бровей.
– Так только кажется. А врачи обещают, что ему станет хуже.
– Мы бы забрали его к себе в Америку. Со временем, – упорствовала Женин.
Барт легонько зевнул.
– А замок? А Меланьи? Кстати, как тебе нравится идея устроить на весенний Праздник цветов еще один карнавал? С конной процессией. Цветы и ленты в гривах. Девушки в туниках с венками на головах. Девушкам должно понравиться, – заключил он сонно.
Женин попыталась вернуть его в сегодняшнюю зимнюю ночь:
– А как же мы? Что будет с нами? И… вдруг твои родители вернутся утром?
– Ну и что? Выберемся через окно, – пробормотал он.
– Барт, я же уезжаю! – потормошила его Женин, не давая заснуть.
– Куда это? Не отпущу. – Он обнял ее, прижал к себе покрепче и намертво сцепил пальцы замком у нее за спиной. – Вот так. Спи.Барт ровно дышал. Хрипловато, но ровно.
Он ничего не придумал! У него даже плана никакого нет на этот раз!
Женин пошевелилась, Барт сжал ее в объятиях, прошептал щекотно «Женин» в самое ухо.Женин покосилась на узкое длинное темное окно. Если нагрянут Медичесы, то ей придется в него вылезать. Как воровке! Хороша перспектива! Она, Мединос, застрянет в окне, ее хватают за локоть. «Что ты украла?» «Бартоломью». Женин было рассмеялась, но вспомнила, что лучшего выхода нет. И как теперь пойдет их жизнь? Они будут ждать неизвестно чего и прыгать из окна в окно? Что Барт себе думает? Женин возмущенно повернулась и посмотрела. Барт не думал. Он спал. Он ослабил хватку, и Женин освободилась из его рук. Барт спал и улыбался во сне. Лицо его дышало счастьем.
«Ах, – Женин забыла тут же все свои волнения, – как же я тебя люблю. Муж мой. Бартоломью».
На землю ее вернул шум. У нее сердце остановилось от испуга, что это Медичесы. Она прислушалась. Нет, это Рафаэль передвигается по кухне. Полуночничает.
У Женин опять ручьями хлынули слезы. «Нет в жизни счастья!» Бартоломью не принадлежит ей, как муж должен принадлежать жене. Перво-наперво он – Медичес. Примерный сын и любящий брат. Владелец замка и господин Меланьи. И уж только потом он ее муж. Даже своих меланцев он любит больше, чем Женевьеву Мединос.
Вот была бы она просто Женевьева. Женин Не-Мединос, как было бы легко. Но она не может. Она не может разбить сердце своему отцу, отказаться быть Мединос, предать Семью. Это позор! Ее отец будет опозорен своей единственной дочерью.
Женин поцеловала спящего Барта, полюбовалась им в последний раз. Замерла в нерешительности. «Нет! Все безнадежно». А ей надо ехать.Женин бесшумно оделась, подхватила свой саквояж и выскользнула в двери. Зря она кралась по коридору. Рафаэль спал. Он сидел в инвалидном кресле, положив руки и голову на стол. Подушкой ему служила раскрытая толстая книга. Женин оставила саквояж и заглянула Рафу через плечо. Что за книга – не разобрать. Рядом копия прадедушкиного чертежа замка, сильно увеличенная. Исписанные крупным почерком листки. Схемы со стрелками. Жутко интересно, что они значат… Она никогда это не узнает. Никогда Рафаэль, глядя на нее своими лучистыми глазами, не расскажет, что он раскопал интересного.
– Прощай! – Женин вздохнула и поцеловала его в макушку.
«Надо же, волосы жестче, чем у Барта. И о чем это я…»
Раф зашевелился, кресло покатилось назад, его голова заскользила по книге. «Ты так свалишься! Где же у этой каталки тормоз?» Не придумав ничего лучше, Женевьева сунула ему под колесо ту самую маленькую скамеечку, на которой любила сидеть, когда болтала с ним. Убедившись, что Рафаэль теперь не выпадет, Женин вышла из пристройки в темноту раннего утра.Снег уже не валил. Холодно и ветер противный, пронизывающий. Вот так же ее любимая героиня Амелия из семейной легенды о кувшине молока и рыжем воре совершала побег из замка. Может, даже в такую же гадкую погоду. Перед свадьбой с нелюбимым человеком, считая, что ее жених мертв. Она хотела уйти в монастырь, но счастливо попала в объятия совершенно живого своего рыжего вора. Женевьева не замечала, куда она ступает, что творится вокруг. Она плакала. Потому что ее история была совсем не такая счастливая. И, кроме бегства, ничего общего у Женевьевы с Амелией не было. Может, еще любовь была такая же. Большая и вечная. Но безнадежная.
На вокзале Женевьева купила билет на утренний поезд, моля про себя, чтобы мама ехала не этим, а следующим, и они не встретились и не пришлось ничего объяснять. Женни заперлась надолго в туалете, пытаясь привести себя в порядок. Ревела и умывалась, ревела и умывалась.
Мамы на перроне не оказалось. Вот и хорошо! Женевьева вздернула нос. Жизнь ее разбита. Закончена. Но горевать она по этому поводу не станет. Просто будет всю жизнь любить своего Бартоломью, хоть и не суждено им быть вместе.
В вагоне Женни попыталась уснуть. Голова раскалывалась от бессонной ночи, в висках стучало, а сон не шел. Женни не собиралась больше смотреть в окно. Она специально села так, чтоб не видеть, что там за стеклом, но случайно выглянула. Замка уже видно не было. Она узнала этот большой дом вдалеке. Оричесы. Вот, между прочим, где бы ее приняли в невестки с распростертыми объятиями. Она же чувствует, как к ней относится Линда.
Женни выскочила в коридор, стала смотреть в другую сторону и усиленно думать о Порт-Пьере и почти совсем не думать о Барте. И не вспоминать. Ничего не вспоминать!Как же хорошо дома! С вокзала моря не видно, но воздух просто пропитан его присутствием, не ошибешься. Тепло. Достаточно свитера, никакого пальто не нужно. И кто сказал, что в мире бывает снег? Только дождик! Женни мчалась домой и старалась не мучить себя догадками, проснулся ли уже Барт и что он делает и думает.
Распахнула дверь. Знакомый запах книг. Вот он – ее дом.
– Женни! Девочка! Приехала! Что с тобой? Ты не заболела? А где мама?
Женни сказала, что просто устала.
– Так, значит, отложим до завтра начало нашего путешествия? – улыбался отец.
– А куда ты собрался?
– О! Долгая история. Один коллекционер ищет книгу. И я вычислил, где она может быть. Там она не нужна, по истории архитектуры, никакого отношения к религии. Я предложу хорошие деньги. Можно считать, что сделка в кармане, нужно убедиться только, что это та самая книга.
– Так где она хранится? – машинально переспросила Женин.
– Разве я не сказал? На юге. В женском монастыре.
Мединос испугался – с дочерью началась истерика.
Он отпаивал ее водой и уверял, что лучше дождаться маму. Стакан дрожал у Женин в руках, и зубы стучали по стеклу, но она настаивала, что им надо ехать немедленно. В монастырь! И хохотала. Со слезами.Конечно, нужно срочно уехать, потому что мама с первого взгляда догадается, что произошло у Женин с Бартом. Почему-то говорить об этом ни с кем не хотелось. И о том, что сказал Барт после. А мама все прочитает в ее глазах. Но ехать в монастырь… после такого?
А вдруг это знак? Вот она, ее горькая судьба. Не зря Амелия собиралась постричься в монахини. Амелии не выпало. Это судьба Женевьевы Мединос!
Женин взяла себя в руки и уже спокойно сказала, что они могут, если отец хочет, прямо сегодня ехать, пусть он не обращает внимания, что-то утомительной была дорога, но это ничего.
Во втором поезде за сегодняшний день, а если считать с вечера, то в третьем, Женин наконец уснула. Рядом сидел отец и радостно поглядывал на свою дочь. Вернулась!Барт проснулся выспавшимся, впервые со дня болезни почувствовал себя бодро. Он с удовольствием потянулся до хруста в костях. С шутливым возмущением повернул голову, собираясь выяснить, где полагающееся ему «доброе утро»? Женин рядом не было. Барт посмотрел – каминные часы показывали полдень.
Он натянул штаны и, весело улыбаясь, отправился на кухню. У плиты возился Рафаэль.
– А где Женни? – поинтересовался Барт и, обжигая пальцы, подцепил колбаску со сковородки.
– Женни? Ах вот какие сны тебе снятся! – захохотал Раф и быстро отъехал, опасаясь пинка за шутку.
Барт застыл, не донеся колбаску до открытого рта.
– Ты не видел Женни? – изумился он.
Бартоломью не поленился обежать весь замок. Женни нигде не разгуливала.
Барт вернулся, натянул пальто, обулся, психуя и не попадая шнурками в дырки ботинок. Раф заметил его согнутой спине:
– Знаешь, а мне тоже сегодня снилась Женни. Как будто сказала мне «прощай».
Барт не ответил, выскочил на улицу и помчался к Маленьким на Чайную горку.Незнакомая женщина с бегающими глазками открыла дверь, вопрошая, что дорогая забыла, почему вернулась. Барт так удивился, что не нашел, что сказать. Он молча тянул дверь на себя, незнакомка – на себя. Крашеные в рыжий цвет кудряшки то ли от испуга, то ли от усилий подрагивали на ее голове.
– Где Женни? – сообразил он спросить.