Кинхаунт

Зонна

Проклятый цветок.

— Только не вздумайте лизать его сок! — сипло сказал мне престарелый любитель пляжного отдыха.

Я понимающе улыбнулся, щурясь на жаркое солнце.

— Конечно, — соврал я. — Я не буду лизать этот сок. Зачем? В мире есть много других удовольствий.

— Тем более, кажется, вы сегодня уже немного выпили, — полувопросительно, полуутвердительно произнес старик, глядя на меня с видом заправского детектива.

Тоже мне, сыщик! Учитывая, сколько я успел с утра вылакать сначала с Тейшей, потом с Хозяйкой, от моего выдоха должна была появляться спиртовая роса на протяжении нескольких метров кругом!

Я неопределенно пожал плечами.

— Вы же не собираетесь лизать этот сок? — продолжал он пытать меня.

Вот зануда.

— Нет, что вы.

Старик с видом явного облегчения отвернулся, и я тут же слизал блестевшую на солнце капельку.

Фу ты, как горько! Против воли я скорчил страшную гримасу, и тут старый хрыч снова повернулся ко мне.

Пришлось тут же снова сменить гримасу на улыбку, как бы тяжело это ни было.

— А вот за тем мысом…

Внезапно нахлынувшая волна головокружения смыла его слова из моей головы.

Я стоял, и улыбался ему как идиот, но ничего не слышал.

Видимо, не дождавшись от меня нужного эффекта на свои слова, старик пожал плечами и пошел прочь.

Тут до меня медленно просочились его слова. Видимо, от того, что они просочились все сразу, я расслышал их скопом в одно мгновение.

Речь шла о рыбаке, который, поссорившись с женой, нализался этого сока и ушел в море. Только через несколько месяцев его высохший труп нашли привязанным к мачте лодки, дрейфовавшей без парусов в море, недалеко за тем самым мысом. Кто его привязал, учитывая, что в плавание он отправлялся один, так и осталось тайной.

Да, пожалуй, широкая улыбка была не слишком удачным выбором для слушателя этой истории.

Но я ничего не мог поделать с собой. Улыбка намертво приклеилась к моей физиономии.

Запах моря был каким-то уж слишком соленым и жгучим. Пришлось потрясти головой, чтобы прогнать навязчивое желание привязать себя к мачте и отправиться в море, куда глаза глядят.

За этим занятием меня и застал Крез. Вид у него был донельзя убитый.

— Что случилось, дружище? — спросил я его, чувствуя, что края моей улыбки уже достают до ушей.

Крез непонимающе посмотрел на мое сияющее лицо и скорбно изрек.

— У них кончился кир.

Учитывая мое приподнятое состояние, новость показалась мне очень смешной. Не в силах сдерживаться, я засмеялся так, как будто это была лучшая шутка, услышанная в моей жизни.

— Ты что, идиот? — осведомился Крез.

Я возразил, вытирая слезы.

— Может, ты чего-то не понял? У — НИХ — КОН — ЧИЛ — СЯ — КИР!

Не стоило ему так издеваться над своей речью. От приступа хохота я согнулся пополам.

Крез приложил ладонь к моему лбу.

— А от тебя разит на выстрел. Ты где был? Где-то остался кир?

Я с трудом рассказал ему, как мы с Тейшей и Хозяйкой допили последнюю баклажку.

Зря я сказал ему про Тейшу. Его лицо стало еще мрачнее. Не говоря больше ни слова, он повернулся и ушел.

Смех вскоре отпустил меня, сменившись полным расслаблением, и я присел на горячий песок. Сначала я немного наслаждался бризом — как раз и солнце спряталось за тучки, уступив душистой прохладе.

Потом мои глаза закрылись сами собой, и я уснул.

Очнулся я уже в своей хижине — не знаю, как ноги принесли меня сюда.

Первым, что я увидел, были глаза Девушки.

Она сидела на стуле у стены, грациозно вытянув длинные прекрасные ноги, и смотрела на меня большими зелеными глазами. Сквозняк, свободно бежавший из открытой двери в окно напротив, развевал ее длинные, выгоревшие на солнце волосы.

Я улыбнулся ей, краем глаза заметил на тумбочке полбутылки кира, и немедленно выпил.

Она улыбнулась в ответ, понимающе-насмешливо скользнув глазами по бутылке, медленно провела пальчиком по брови, затем намотала на него прядь своих прекрасных волос и стала играть ею, изучая обстановку моей хижины.

Что там изучать-то? Все, что есть — большая удобная кровать, кресло, в котором она сидела, да плакат на стене, на котором…

И дверь в кладовую, где лежит всякое барахло — комбискаф, игломет, патроны, консервы и прочая ерунда для того, чтобы бродить по джунглям. Занятие, в данный момент поражавшее меня своей бессмысленностью и утомительностью.

Я продолжал улыбаться, но вес моей головы стал уже непосильным для шеи, и я положил голову на плечо. В этом положении отвечать девушке взглядом было не очень удобно, поэтому я стал смотреть на ее ноги. Но вскоре устали и глаза, и я прикрыл их на мгновение.

Проснулся я от того, что кровать подо мной изменила свою кривизну — кто-то опустился на нее с другого края.

Чьи-то пальчики легонько пробежали по моему лицу.

О Господи, это она — девушка с зелеными глазами.

Я хотел сказать какую-то глупость, но пальчики прикрыли мне рот.

— Тебе сейчас нельзя говорить, — сказала она. — И не нужно. Я все знаю.

Меня это вполне устраивало, и я замолчал, как могила.

Вслед за тем она одним движением избавилась от своей рубашки. Теперь я не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел.

Она наклонилась надо мной, и ее грудь коснулась моей.

— Меня зовут Зонна, — прошептала она.

— Марк!

Я вспомнил про Зонну и резко поднял голову.

В проеме темнел силуэт Креза. Естественно, из-за его плеча выглядывала винтовка.

За прошедший день она стала как будто больше.

Крез был очень злой.

— Ты что, сошел с ума — валяешься в кровати?

Кто из нас сошел с ума, подумал я про себя, и оглянулся на Зонну. Она сонно похлопала глазами и снова закрыла их, делая вид, что появление Креза ее не касается.

— Пошли на охоту!

— Чувак, — испугался я, — ты совсем озверел? Какая охота?

— Ну хотя бы в твою Обливию. Ты же давно хотел туда, а все валяешься в постели.

Он даже не сказал «с чувихами». Завистник Крез.

— Какая Обливия, друг… Глотни лучше кира!

— Где? — взревел Крез. — У тебя есть кир?

— Да вот же, — я изумленно кивнул ему на тумбочку, где стояла зеленая бутылка.

— Это?! — еще громче взревел Крез, подошел к бутылке, схватил ее и тут же с ужасным стуком поставил обратно, словно обжегшись. — Это кир? Ты издеваешься надо мной?

В ярости он вышел, чуть не выломав дверь.

— Его не устраивает этот кир, — пожаловался я Зонне.

Она томно улыбнулась мне, потянулась под одеялом и замерла на мгновение. Затем резко отбросила одеяло и села на кровати во всей своей красе.

В этот момент я утратил не только дар речи, но и знание языка и слов, поэтому описать дальнейшее не в моих силах.

Помню лишь, что периодически я замечал, что луч солнца, падающий из окна, находится уже на другом месте. Наконец он совсем пригнулся к земле, пробившись из под двери, как лазутчик, потом стало темно, и свет перекочевал в стоявший на тумбочке ночной светильник.

Это все, что я могу сказать о том дне в словах. Остальное словам не поддается.

Под утро я забылся легким, тревожным сном. Против моих ожиданий — а ожидал я черную яму без сновидений — во сне я бегал по джунглям, пугая ночных хищников, прыгал по веткам и кричал, как доисторический человек. Я охотился за кем-то, но не хотел его убивать — так, издевался, играл, как кошка с мышкой.

Было утро, когда Крез снова появился в проеме двери и разбудил меня, громко прочистив горло.

Я открыл глаза. Мне было так хорошо, что я был не в состоянии разозлиться на Креза даже за столь неучтивое утреннее приветствие.

Он был помятым и огорошенным.

— Кошмар. Представляешь? Ее сперли у меня из-под носа. Чертовщина.

— Кого, Крез? — спросил я, вкладывая в голос как можно больше братской любви.

Крез не ответил, вместо этого он достал уизон, бесцеремонно вошел и сел на кресло, в котором вчера я увидел Зонну.

Я невольно оглянулся на нее. Она спала — или притворялась — белая прядь почти закрывала ей лицо, был виден лишь крохотный вздернутый носик.

Крез не спрашивал меня о ней, показывая этим, что его вовсе не задевают мои успехи на поле любовной войны полов. Он смотрел на меня устало и брезгливо, развалившись в кресле, положив нога на ногу и пуская клубы дыма.

— Сколько можно валяться, — процедил он, вкладывая в каждое слово максимум мрачного презрения. — В джунглях творится ТАКОЕ…

Я снисходительно улыбнулся.

— Ты просто завидуешь мне, Крез… Зависть — плохое чувство…

Он фыркнул.

— Зависть? У тебя есть что-то, чему я должен завидовать?

Я чуть не обиделся, но вовремя понял, что Крез изо всех сил пытается показать, что не ревнует дарам, которыми осыпала меня судьба.

— Крез… — не в силах найти другого аргумента, я повернулся к Зонне и осторожно убрал прядь с ее лица.

Она смешно поморщила носик во сне, и я расплылся от умиления.

— И что? Прикольный плакат, да.

Крез иногда впадает в удивительное косноязычие.

— Ты хотел сказать, что она похожа на девушку с плаката? — поправил его я.

Он посмотрел на меня с кривой ухмылкой жесточайшего презрения.

— Я хотел сказать, что это прикольный плакат.

Что он хочет сказать такой грубой метафорой?

Я пожал плечами и отвернулся. Крез мне надоел.

— Иди к своим винтовкам, не мешай спать.

— Я же тебе сказал! — яростно прорыдал Крез. — Ее сперли! Мою винтовку!

Винтовка.

Приспособление для убийства себе подобных, пачкающее руки ружейным маслом. Какая гадость.

— И кинжал. Хотя, может, я потерял его, когда убегал… когда догонял… вора… Пошли купаться, — совсем уже убитым голосом попросил Крез.

Мне стало неловко.

— Там сейчас рассвет… — безнадежно продолжал он. — Так красиво… Я в таком шоке от себя… потерял оружие, как щенок…

Его лицо исказила гримаса стыда и боли, и он закрыл его рукой. Я хотел было предложить ему глотнуть из зеленой бутылки, но вовремя остановился, вспомнив про его неадекватную реакцию вчера.

— Почитай газеты! — рявнул он и шлепнул чем-то об тумбочку. — Тут про тебя написано, между прочим!

Услышав слово «газеты», я содрогнулся всем телом, как кот, выскочивший из воды.

— Ну хоть встань, выйди на улицу, вдохни свежего ветра! — провыл Крез, не выдержав. — Мне же плохо, как ты не понимаешь?!

Подумав, что Зонна не обидится, если я немного прогуляюсь и вправду, я попытался последовать просьбе друга.

Не тут то было — тело было деревянным и тяжелым, как колода. Эх, Зонна, Зонна, как ты меня укатала за прошедшую ночь… Болели все связки и сухожилия, словно я за день прошел годичный курс молодого акробата.

— Извини, Крез, — я неловко улыбнулся. — Я очень устал.

Пользуясь тем, что Зонна спала, я беззвучно покивал ему на нее.

Он посмотрел на меня с гримасой непонимающего презрения. Потом на нее.

Потом скривился еще сильнее и вопросительнее.

Я виновато пожал плечами.

Он поднял брови вверх и покачал головой, словно поражаясь аморальности моего поведения.

Лицемер! Ханжа!

Я отвернулся в усталой ярости.

Судя по звукам, Крез затушил уизон об тумбочку, смачно плюнул и вышел.

Я потерял счет дням. Я спал днем и просыпался вечером, засыпал утром и просыпался днем, все так смешалось…

Зонна, Зонна, ты свела меня с ума… я променял весь мир на твои объятия… и не жалею… ведь я остался в выигрыше, да каком!

Я рассмеялся и поцеловал ее щечку. Странно, ее кожа вдруг показалась мне суховатой и шершавой.

Зонна мило поморщилась во сне. Я снова рассмеялся и поцеловал ее еще раз, она улыбнулась, открыла глаза и сказала своим волшебным хрипловатым голосом:

— Иди ко мне, милый…

Такой девушке не нужно повторять дважды, чтобы я исполнил любую ее прихоть. Я осторожно начал снимать с нее одеяло, скрывающее мои любимые сокровища… что за черт, мне казалось, она не такая худая… или мои ласки так утомили ее?

Прогнав из сердца предательскую дрожь, я коснулся губами ее плеча и снова почувствовал какое-то разочарование и боль. Неужели так проходит любовь?..

— Что с тобой, милый? — тревожно спросила она, заметив мои колебания.

Наверное, я просто устал. И она. Нам нужно отдохнуть… Господи, я же ничего не ел эти три… или сколько?… дней…

Я ощутил приступ зверского голода.

— Милая, пора бы нам уже покушать!

Она улыбнулась, но в ее улыбке было грустное ожидание расставания.

Нет! Нет, ни за что!

— Звездочка моя, — я изо всех сил старался быть добрым и мужественным. — Мы с тобой все это время ничего не ели! Пойдем закажем чего-нибудь? Почек верченых, а?…

Я обнял ее худенькие плечи и ласково поцеловал, прогоняя сомнения.

Внезапно ее губы стали сухими. А глаза серыми.

Я испуганно отстранился. С ней что-то происходило. Она буквально таяла на глазах…

— Что такое? — воскликнул я. — Тебе плохо?

Ее лицо скривилось в гримасе боли. Не помня себя от отчаяния, я обхватил ее… и вдруг понял, что держу в руках подушку.

О да. Вот это памороки. Черт, да это же подушка.

Неловко улыбнувшись, я отшвырнул ее и оглянулся в поисках Зонны. Кажется, она только что встала и пошла одеваться, чтобы пойти со мной в ресторан.

— Представляешь, что мне примерещилось… — я умолк, потому что Зонны нигде не было.

Беззвучная ударная волна вышибла мне мозг и расплескала по стенкам комнаты. Я вновь оглянулся на постель.

Зонна лежала на ней, скорченная и несчастная, как умирающий больной ребенок.

— Зонна!!!!! — закричал я и схватил ее, захлебываясь в рыданиях.

Не помня себя, я обнимал исчезающую на глазах Зонну и рыдал, поливая ее слезами.

…

— Дэл?

Сознание медленно возвращалось ко мне.

Скрипнул пол. Я почувствовал запах Креза, точнее, запах Креза и кира, и повернул к нему свое лицо, опухшее от слез.

Он разглядывал меня с жизнерадостным любопытством. Его глаза снова весело сверкали. Похоже, на Кинхаунт снова завезли кир. И в достаточном количестве.

— Что такое? — спросил он. — Кто тебя обидел? Зачем ты целуешь подушку?

Я снова посмотрел на то, что держал в руках — да, это была моя подушка, обильно политая слезами.

— Понимаешь, моя девушка, Зонна… — начал я, пытаясь собраться с мыслями, и тут мои глаза упали на плакат на стене.

С него на меня смотрела Зонна — живая, полная сил, смеющаяся, жизнерадостная.

Она шла по пляжу, и ветер играл ее прекрасными волосами.

Внизу плаката маленькими буквами было написано — «Эйва Уэст, девушка Кинхаунта 3042 года».

А на улице уже несколько месяцев как 3056-й.

Новая беззвучная взрывная волна ударила мне в голову, однако, поскольку мозг был уже расплескан по комнате, она лишь отразилась тысячеголосым эхом от стенок пустого черепа.

Услышав это эхо, мой мозг принялся вползать обратно со всех концов комнаты, скрипя и ругаясь от боли.

— Погоди… — лицо Креза озарилось. — Ты… нализался какой-то дряни… и вообразил, что девушка…

Он осторожно опустился в плетеное кресло и посмотрел на плакат.

— … с плаката… пришла к тебе в гости…

Вряд ли на моем лице было что-то написано, но Крез прочитал на нем что-то и с удовлетворением покачал головой.

— Так-так… и ты все это время с ней зажигал.

Он хлопнул себя по колену.

— Как я раньше не вспомнил! Зонна — это же так называется та хрень, та зеленая ботва, которая начала выделять капельки, которые местные запрещают лизать ни под каким предлогом. Черт, я сам чуть не слизнул. Но потом передумал. Наркотики — это не мое.

Он с сокрушением покачал головой, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и посмотрел на меня сосредоточенным взглядом ученого, обнаружившего новый вид расстройства психики.

На мгновение его глаза остановились на полупустой бутылке зеленого шампуня, стоявшей на тумбочке.

Крез судорожно сжал кулаки, выгнулся в кресле и дико, пронзительно, истерически захохотал.

Он хохотал, а я сидел на кровати, тупо глядя на мокрую подушку… и приходил в себя… пока наконец все системы не заработали в норме.

Но в сердце моем зияла ноющая пустота.

Любовь — что это такое? Почему иногда мимолетное сонное видение, каприз отравленного спящего мозга повергает нас в переживания сладостные и желанные, которых мы годами ищем и не можем найти в обыденной трезвой жизни? Разве это не прекрасная иллюстрация к словам великого Хайди Хайдо Хайда — реальность есть бред, вызванный недостатком кира в крови?

Я встал с кровати, бросил Крезу гневный взгляд и прорычал, морщась от головной боли.

— Хватит смеяться над другом, попавшим в беду. У тебя есть уизон? Дай закурить. И пошли жрать, пока я не сожрал тебя.

Продолжая корчиться, он протянул мне уизон, и продолжал смеяться, пока я трясущимися руками одевал ставшую такой непривычной одежду.

— Беда? Какая у тебя беда, Дэл? Провалялся неделю в обнимку с призраком? Стебани еще шампунчика, несчастный влюбленный! Ха-ха-ха-ха!!!

— Этот призрак разбил мое сердце.

Внезапная мысль остановила меня на мгновение, и я взглянул на портрет Эйвы Уэст. Где она сейчас? Что она? Наверное, такая же красивая, хотя морщинки уже тронули кожу, как у спелого, слегка подсушенного октябрьским солнцем яблока. Меньше воды, больше вкуса. Я люблю зрелых женщин.

Но Эйва не была Зонной. Потому что Зонна существовала лишь в моем воображении, и уже перестала существовать. С трудом, но приняв в себя эту ядовитую правду, я закончил одеваться.

Отсмеявшись, Крез зачем-то пошел в кладовую и вдруг резко остановился, вместе со своим смехом.

— Что такое? — сказал он совсем другим голосом.

— Что «что такое»? — сварливо переспросил я, все еще переживая за свой нелепый провал.

Крез молчал, я подошел к нему и увидел на полу кладовой винтовку и кинжал. Мои-то лежали в чехлах в углу. А это чьи?

Неужели…

Широкая улыбка расплылась на моем лице.

— Может ты объяснишь, как это попало к тебе? — ядовито спросил Крез, но голос его с трудом скрывал шок и потрясение.

Я думал. Перед моими глазами проплывали недавние воспоминания.

Растерянный Крез, потерявший винтовку и кинжал. Мои растянутые связки и боль в мышцах. Странные сны, в которых я прыгаю с ветки на ветку и кричу страшным голосом.

Какой-то маленький, испуганный, ничего не понимающий человечек внизу…

Я улыбнулся и опустил руку на его плечо.

— Чувачок…

Что бы такое сказать ему, чтобы полностью отыграться за свой позор? Чтобы раздавить унизительными словами этого здоровенного, вечно самоуверенного бичару? Чтобы растереть в мелкий порошок все его самодовольное превосходство, с которым он третировал меня все эти дни, да и всю предыдущую жизнь вообще?

Я вздохнул.

— Извини. Пойдем кирнем, что ли.