Кинхаунт

В Чреве Дракона

Сначала мне было хорошо. Такого количества разношерстных персонажей я не видел даже на карнавале в Тинападо — они представлялись королями и королевами и несли мне всякий вздор, а я смеялся, больше внимания обращая на их вычурные одежды из перьев, золота и шкур, чем на их слова. Однако мой восторг и смех поугасли по мере того, как короли сменились на врагов, обещавших спустить с меня шкуру всего лишь на том основании, что теперь я законный правопреемник их должников. Сделать они ничего со мной не могли, я же был всего лишь в видении. Но они обещали использовать все свои чары и подвластных духов, чтобы наслать мор, болезни и несчастья на меня и моих соплеменников.

Время шло, и мир вокруг тускнел и терял краски. Я спросил, почему так происходит. Дунван, шут всех шутов, пояснил мне, что мы погружаемся в чрево мирового Дракона. «Движемся к выходу», хотел я пошутить, но шутить перед шутом показалось мне недостойным занятием для короля.

Тьма сгустилась, и в ней внезапно засиял волшебный кристалл. Приблизившись к нему, я увидел, что он находится в руках, или, точнее, лапах удивительного существа. Это была ящерица, но ее красота воплощала в себе чудо женственности. Она посмотрела на меня печальными глазами.

— О Даэлвис, твоя судьба печальна. Ты вечный изгнанник, пленник истории, родившийся не в то время и месте. Тебе суждено лишь на мгновение восстановить правду, но ради этого ты будешь скитаться всю жизнь.

Она протянула мне кристалл. Я вежливо уклонился:

— Что толку мне с этой награды? Лучше буду жить обычным человеком, как все.

— Ты не сможешь, о несчастный король. Каждый из нас — лишь проводник энергий Неба. Если ты попытаешься уйти, ты умрешь, потому что у тебя не будет сил жить. Твоя жизнь — это твое предначертание. И сам ты в глубине души хочешь только этого.

Я понял, что она говорит правду. Но грусть заполнила мое сердце.

— Твоя жизнь будет прекрасна и трудна, — продолжала женщина-змея. — В ней будет много любви, и много страданий. Не бойся, прими ее — ведь это то, что ты просил у Всевышнего.

Я медленно принял кристалл из ее рук, и он растворился в моих ладонях теплом, которое вошло в мою плоть и кровь.

И тут в моих глазах сверкнуло, свет погас, затем я увидел самого себя — в толпе сторонников я возвращался в Амбросию, осыпанный цветами, благословениями и проклятиями врагов. По моем прибытии начался веселый переполох — стреляли, взрывали, одна толпа набрасывалась на другую, в брызгах крови души людей десятками покидали бренные тела и отправлялись на небо. Затем на какое-то время я увидел себя на троне, одиноким и отчего-то печальным. После этого в стане моих друзей и союзников внезапно началась междоусобица. Воспользовавшись этим, враги разогнали всех, и мне пришлось спасаться бегством — сначала из дворца, затем из Амбросии, а потом и вовсе с планеты. Я улетал на первом попавшемся корабле в неизвестную даль, и даже на этом утлом суденышке мне не было покоя — кто-то жадный и дерзкий пытался похитить мою жизнь, и только волею случая потерпел поражение.

Дальнейшие события мелькали все быстрее, я не успевал следить за ними. Период скитаний по планетам перешел в мирное процветание, я стремительно обрастал домами, связями, собственностью и детьми, пока вдруг не разразилась ужасающая война, в конце которой я… погиб. Но затем Крез нашел мою голову, поместил в волшебный сосуд, подсоединенный к чудовищному исполнительному механизму, и я стал жить один на целой планете, управляя ее жизнью, как бог.

Затем я проснулся и стал страдать от жажды. Сначала я сомневался, снится мне это или нет. Но потом догадался протянуть руку, и она уперлась в твердое. Я поскреб это ногтем, в глаза мне посыпалась известка, я выругался и окончательно понял, что это крышка саркофага, и я не сплю.

Я прислушался — вокруг царило абсолютное безмолвие, нарушаемое лишь звуками моего дыхания и ударами сердца.

Я начал звать, сначала нерешительно, затем громко, затем во весь голос — но долго никто не приходил.

Ну что ж, Дэлвис, сказал я себе, задыхаясь от страха — похоже, ты приехал. Коварные жрецы использовали тебя, как племенного бычка, чтобы «омолодить кровь», и убоялись твоей внезапной активности. Ты же не сидел на месте, наслаждаясь тем, что тебе дают, а стал лезть во все щели, взаправду решив, что тебя допустят к браздам местной власти.

Ха, ха, ха.

Странно только, ведь воины говорили, что меня должны зарезать, а не уморить голодом в каменном саркофаге. Наверное, я спугнул жрецов, и они решили изменить ритуал.

Утомившись от собственных криков, я впал в забытие.

Затем проснулся опять — не понимая, сколько прошло времени.

Я начал терять чувство пространства. Только боль в спине напоминала, в какой стороне земля, но мир все равно упрямо кружился перед глазами, и мне казалось, что я прилип спиной к потолку, а подо мной — черная бездна, в которой клубились фосфорецирующие мерцающие образы моих галлюцинаций.

Я впал в отчаяние и плакал. Затем опять засыпал.

Я прошел через ад.

Затем послышались шаги и приглушенные толщей камня разговоры.

Вместе с радостью ко мне пришел жуткий страх — никогда раньше я не испытывал эти чувства одновременно с такой силой. Сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть через рот и убежать прочь.

Разговоры стихли. Верхняя часть саркофага со скрежетом поползла в сторону, и через щель хлынул ослепительный, как мне показалось, свет. И я увидел злые лица жрецов, они пришли сюда расправиться со мной.

Двое воинов, от которых разило потом и перегаром, грубо вытащили меня из саркофага и поставили перед озабоченным Уурвадом, прислонив спиной к камню — иначе бы я рухнул на пол подземелья.

— Пади на колени передо мной, мой верный ведун, — на всякий случай сказал я старику. Голос с трудом слушался меня.

Уурвад отстраненно посмотрел на меня и холодно улыбнулся.

— О ваше сияние мудрости, пришло время пополнить сонм героев Киннаухаунта.

— Ты что, хочешь… как?

Уурвад расплылся в ядовитой улыбке и развел руками — в одной из них блеснул узкий кривой нож. За его спиной стояли Хуамайбон и другой жрец, в их руках были такие же ножи.

Я услышал шум и оглянулся — двое угрюмых воинов вели ко мне со связанными руками Того-достойного. Он что-то мычал, глядя на меня с выпученными глазами, но ему мешал кляп во рту.

— Похоже, Тот-достойный не одобряет ваших действий, — сказал я Уурваду.

Уурвад печально покачал головой и попробовал нож на остроту.

— Своей задержкой вы помутили его разум, он решил отказаться от своего священного долга. Он будет вашим спутником в путешествии, к которому так долго готовился, — небрежно пояснил он и обернулся назад. — Принесите чаши и улумбаны.

Я вспомнил про Кулай и сунул руку за спину, но там, конечно, ничего не было. Тогда я решил задушить Уурвада, но тут же понял, что сил у меня едва хватало на то, чтобы стоять. Сколько я лежал в саркофаге — один день, два, три? Не знаю, но время это не прошло даром.

Я оглянулся — нас со всех сторон окружали вооруженные воины. Их лица были суровы.

— О великий король! — вдруг раздался голос, и все присутствовавшие окаменели, как громом пораженные.

Расталкивая всех, вперед вышел Уланпачуа — он был весел и агрессивен. Посвистывая, он швырнул что-то круглое и лохматое под ноги Уурваду, и тот в ужасе отшатнулся.

— Грязный мертворожденный не хотел пускать меня сюда, — объяснил Уланпачуа, выпятив нижнюю губу в знак презрения и обратился ко мне. — Великий король Даэлвис! Начальник воинов дальней стражи приветствует тебя. Расскажи, что ты видел в стране мертвых.

Уурвад и Хуамайбон переглянулись. Но за спиной Уланпачуа темнели силуэты других воинов. Уурвад расплылся в улыбке:

— Храбрый Уланпачуа, мы рады, что ты пришел на церемонию восстания короля из мира мертвых.

— Вовремя я, да? — спросил Уланпачуа и криво усмехнулся.

— Лучше бы ты занималсйа своими делами, — пророкотал глухой голос из-за спин жрецов, и они почтительно отошли на шаг в сторону.

В образовавшийся коридор вошел новый человек — большой, косматый и сильный. Его могучий торс, испещренный блестевшими в отблесках факелов шрамами, был опоясан легким кожаным доспехом. Рука держала короткое широкое копье.

— Утармай? — недоверчиво переспросил Уланпачуа. Его лицо стало озадаченным. — Ты-то зачем здесь?

— Потому что… — великан прорычал что-то неразборчивое и стукнул концом копья в пол так, что мне ударило в пятки.

Жрецы испуганно отшатнулись.

Уланпачуа усмехнулся.

— Возвращайся в свое племя и не лезь в дела города. Или ты думаешь, что сможешь разрисовать мне спину?

Утармай утробно зарычал.

— Народы Киннаухаунта не позволят нарушить древние традиции, — немного неуверенно сказал Уурвад.

Уланпачуа гневно обернулся к нему.

— Молчи, ты, захватчик воли богов! Со мной Уарач, он пришел отомстить тебе за кровь деда!

При этом имени из рядов воинов Уланпачуа вышел тот самый юноша с горящими глазами, которому я прочил место Уурвада. Сам Уурвад вздрогнул и испуганно вытаращил глаза.

— О великие воины, — забормотал он, водя глазами по сторонам, — мы должны решить дело мирно, в такой сложный час, когда…

— Я не против! — прогремел Уланпачуа. — Убирай своих людей и оставь короля в покое, и будет мир.

— Зачем тебе этот… — Уурвад скользнул по мне взглядом, — этот жалкий чужеземец, о великий Уланпачуа?

Если бы я ел пончик, я бы поперхнулся им от негодования.

— Он не знает наших обычаев, — продолжал ведун тоном уничижительного презрения, — он ничего не понимает в наших делах…

Гнев преодолел мою слабость, и я потянулся к его горлу дрожащей от слабости рукой. Уурвад не обратил на это никакого внимания.

— У него большое сердце, — возразил Уланпачуа, — и в наших делах он понимает получше, чем ты, старик! И к тому же он — с Большой земли, от которой вы отрезали нас своими бреднями!

Уурвад нахмурился и оглянулся на своих ведунов — они негодующе зароптали.

— Всякий, кто похулит Райдо, Уарайда и Кеш… — угрожающе начал Уурвад, но Уланпачуа перебил его:

— Хватит! Забирай своих воинов… и уважаемого Утармая, и проваливай! Пока не заговорили копья!

Уурвад что-то шепнул Утармаю — я видел, как льстиво-испуганно исказилось лицо проклятого старика — и дикарь раздул ноздри, зарычал и снова ударил копьем в каменные плиты пола.

— Ну как знаешь! — крикнул Уланпачуа.

Это были его последние слова. После них внезапно засвистели стрелы и копья, и раздались удары, крики боли и ярости. Державшие меня воины внезапно сникли и рухнули на пол, и два других воина подхватили меня под руки и бросились бежать, волоча меня, словно мешок с травой.

Они несли меня через длинный каменный коридор, полого восходивший вверх без всяких ступенек. За нами гнались дико кричавшие люди. Из-за меня мои похитители бежали медленнее, и когда догонявшие стали совсем близко, один из воинов отпустил меня и бросился на них — внизу разгорелась кровавая схватка, а оставшийся со мной напряг последние силы и припустил еще быстрее.

Мы выскочили на поверхность, где царил безмятежный летний день, и я узнал в моем спутнике Улиачичи. Задыхаясь, он посмотрел на свой бок и отнял от него руку — она была вся в крови.

— Ты ранен? — спросил я его.

Он утвердительно кивнул, посмотрел в сторону и напрягся.

— Держи их! — услышал я крики совсем рядом.

Улиачичи внезапно приник ко мне и укусил за ухо так, что я на мгновение ослеп от боли.

— Беги, Даэлвис! Спасайся от них! Мы найдем тебя, или ты сам приходи, чуть позже!

Он толкнул меня в сторону и с ревом бросился на преследователей. Ноги сами понесли меня по тропинке в саду, с высоких деревьев свисали лианы с цветами, я сбивал их и бежал вперед, задыхаясь.

Тропинка привела меня к краю пропасти, я едва успел остановиться и осторожно посмотрел вниз, переводя дыхание. В нескольких шагах внизу плыла пелена облаков, обтекая лысые, как головы стариков, вершины гор. Я посмотрел в стороны и увидел, что стою на краю огромного обрыва, со обоих сторон зажатого между неприступными скалами.

Сзади послышался тяжелый бег. Я обернулся.

Ко мне бежали Хуамайбон с двумя рослыми стражами и Уурвад.

— Вы прогуливаетесь, ваше сияние, — засюсюкал он, в то время как Хуамайбон сверлил меня ненавидящим взглядом. — Пойдемте отдохнем в вашем дворце.

— Да, конечно, — рассеянно ответил я, повернулся и побежал вдоль обрыва, рискуя свалиться вниз.

Улиачичи не мог направить меня просто на край пропасти. Где-то здесь должен был быть спуск вниз, или лазейка, или еще что-то.

Я бежал, оглядываясь по сторонам. Слава Богу, старый Уурвад и тучный Хуамайбон бегали плохо, а сопровождавшие их воины, похоже, не горели особым желанием догнать меня.

Вот она! Я увидел щель между камнями, уходящую вниз, и тут же скользнул в нее. Это была пологая тропинка, засыпанная щебнем. Я устремился по ней, отталкиваясь от стенок узкого прохода в скале.

— Куда же вы, сияние?! — фальшиво проблеял позади голос Уурвада. — Вернитесь и наслаждайтесь вашей властью! Женщины, золото, вино!

«Прямо кир-чувихи-башли», невольно подумал я и заспешил еще быстрее. Где-то впереди, видимо, меня ждали воины Улиачичи и Уланпачуа.

Тропинка вынырнула из скалы и завертелась между огромных глыб и колючих кустов с красными цветами. Я добежал до развилки, где от главной тропинки отходила в сторону другая, более узкая, и остановился. Какая-то из них была та, что нужна мне, какая-то вела в другую сторону. Я пытался найти признаки, чтобы отличить одну от другой, но тщетно. И тут я услышал чьи-то разговоры в той стороне, куда вела главная тропа, и бесшумно пошел по ней, сдерживая дыхание, чтобы опытные уши охотников не засекли меня раньше времени.

Это были воины. Они ждали меня и Улиачичи. Но с какими намерениями?

Я шел к ним, и с каждым шагом сомнения становились все сильнее, и шаги мои замедлялись.

Даже если это друзья, зачем я иду к ним? Меня снова окружат вниманием и поклонением. Потом гражданская война, и после того как одна группа туземцев перебьет другую, опять дворец, терпкое пальмовое вино, страстные женщины… Зачем мне это нужно?

А если это враги, и они ждут меня, чтобы предать Уурваду на убийство?

Я обернулся в сторону другой тропинки. Наверняка по ней можно спуститься вниз. Там меня ждут Крез и Мэя. Можно будет вернуться на Кинхаунт. Это недоразумение с монархией легко остановить — мне достаточно будет лишь публично объявить о своем отказе от претензий. И наверняка меня перестанут преследовать. А может еще и наградят.

Ведь я так устал от беспрерывного кошмара в этих джунглях. Кинхаунт вымотал меня, выпил до дна.

Я не хочу быть королем — я спокойно вернусь на Кинхаунт и объявлю об этом, и буду жить обычной жизнью. Мэя поймет меня, и… я буду работать пилотом…

Я сделал два шага в ту сторону, и новые сомнения обуяли меня.

Марк, что ты делаешь? Неужели ты готов отступиться от трона, который сам плыл тебе в руки? Ведь кроме тебя не осталось правомочных претендентов на престол. Если ты откажешься от борьбы, останутся наследники третьей очереди, ни один из которых не имеет преимущества перед остальными. Неужели тебе настолько нравится продажная республика, что ты решил предать память предков?

С другой стороны, а зачем мне корона? Чтобы править этими неблагодарными людьми, которые рады свалить на правителя причину всех своих неудач? Которые славят, когда хорошо, и тут же забывают хорошее, едва станет чуть похуже? Нет, все это я видел. Я видел, как старый король мгновенно стал мишенью для похабных шуток и злобы. Я помню все эти заголовки, приписывающие мне совершенно несусветные намерения, и даже то, что я знаю — все это придумали продажные демократические журналисты — все равно, ведь люди покупают и читают эти газеты? И ни разу я не слышал ни одного крика негодования и возмущения этой ложью…

Я перестал думать. Все это вдруг показалось мне совсем с другой стороны.

Я, Марк Дэлвис, бегаю от своей судьбы, которая навязчиво пытается надеть на меня корону. Люди? Что люди? Слабые и ничтожные создания, в головы которых вкладывают мысли то одни, то другие подлецы… Стоит ли так бояться людского мнения, людских симпатий и антипатий? Важно лишь то, чего хочешь ты сам.

Я уже побывал королем, и мне это понравилось. Это несложно — делать вид, что тебе ведомы тайны мироздания, и важно вещать это людям. Люди только и ждут, кому бы отдать свою волю. Я вернусь и объявлю им об этом. Я не откажусь от короны, я призову всех моих сторонников, и мы еще посмотрим, кто кого. Я вернусь в космос, но не пилотом — у меня будет свой звездолет, и я снова увижу космос в лицо, глаза в глаза, а не через голубое стекло атмосферы.

И я решительно зашагал дальше.

Тропинка становилась все более крутой, а я все спускался по ней, не понимая, какие же ловкачи проложили путь по этой скале, становящейся все более отвесной. Вдруг я увидел отвесный скат впереди и с ужасом понял свою ошибку — это была не тропинка, а ливневый сток. Я повернул и попытался вернуться навверх, но ноги вдруг заскользили по голой скале, я потерял равновесие и поехал вниз. Я хватался за ветви, но они обрывались в моих руках, и я летел вниз все сильнее. Смерть на мгновение показалась мне неизбежной, но тут я слетел вниз и со всего маху врезался в колючий кустарник.

Иглы, нещадно пронизавшие мое тело в нескольких десятках мест, показались мне благословением. Не помня себя, я вырвался из их объятий, оставив на колючках куски кожи, и осмотрелся.

Я стоял на узкой террасе. С неба жарко палило солнце, стрекотали насекомые. С одной стороны был крутой склон, с которого я так неосторожно съехал. С другой, за краем террасы, склон продолжался, но был гораздо более пологим.

Я подошел ближе и огляделся. Там, вдали, был даже виден краешек моря. Но спуск по пологому склону был невозможен — чаща кустарников преграждала путь, а у меня не было ничего, кроме моих золотых браслетов. Я решил идти дальше по террасе в ту сторону, в которую она спускалась. По дороге мне пришла в голову мысль, что я безоружен — тогда я вырвал молодое деревце, нашел подходящий кусок кремня, оббил и сделал из него наконечник, обстругал им дерево, вставил в конец ствола и крепко привязал лианой, скрутив ее в хитроумный узел, который должен был сам себя все сильнее затягивать со временем — сам не понимаю, как это у меня вышло. И только после этого я вспомнил, что видел все это в своем сне во время лежания в Саркофаге — тысячи раз, промелькнувших за минуту. Я видел и это, и многое другое, и все это теперь плотно сидело в моей голове.

Шатаясь от переполнявших разум образов и чувств, я бездумно шагал по тропе, растворившись в окружавшем меня мире, краем сознания наблюдая все, что происходило вокруг.

Когда солнце зашло за верхушки деревьев и стало прохладно, я убил зазевавшуюся на камне ящерицу и двумя ударами кремня поджег кучку высохшего на солнце тростника. Пока костер разгорался, я разделал ящерицу, затем зажарил и съел. Потом посидел несколько минут, закрыв глаза и погрузившись во внутреннее безмолвие — встал, и пошел дальше.

Вскоре я вошел в лес, стало еще темнее, я с трудом выбирал место для следующего шага.

Вокруг меня однообразно жалобно пели птицы и трещали насекомые. Усталость сковала мои члены, солнце опустилось, показались звезды, но вскоре и они скрылись за пеленой облаков. Стало темно и душно. Обливаясь потом, я присел под большим мшистым камнем и закрыл глаза.

Усталость овладела моим телом и душой.

Куда идешь ты, Марк? Править огромной страной, завоевавшей себе почти всю планету? Только на одиноких островах посреди океана остались маленькие королевства, еще не подчиненные Амбросийской монархии, оставившей их словно для разнообразия перед тем, как пасть под натиском революции. Агенты революции, соблазнившие местные элиты надеждами на возвращение суверенности, обманули их и еще жестче захлопнули объятия, вырезав всех, кто мог претендовать на власть.

Планета под властью единой, сильной державы. В ее казну стекаются налоги со всех уголков — и с горного Бандуана, и с равнин Учеледжи, и с морских портов и с курортов Тинападо. Благодаря этому единству в казне — огромные деньги, и благодаря этим огромным деньгам — огромна власть тех, кто владеет ими.

Против них ли ты хочешь противопоставить свою ничтожную силу, Марк? Призраки своих королевских регалий? Все равно что вымерший ящер захотел бы зарычать…

Кого противопоставишь ты полицейским и солдатам, получающим зарплату только за то, чтобы каждый день тренироваться попадать в голову с первого выстрела? Кого выставишь против мощных воинов, каждый день с удовольствием качающих мышцы?

Как ты, каждый день делающий нелепые ошибки и не помнящий ничего, можешь противостоять банде мудрецов, опутавших паутиной заговоров могущественного колосса Монархии? А ведь там были рыцари, аристократы и философы, не чета тебе.

Мэя! Наивная юная принцесса, поверившая в меня! Жаль, что я не забыл о ней — воспоминание придавило меня тяжким грузом. Одно дело разбивать и выбрасывать свои мечты — это не так трудно и тяжко, как разбивать мечты чужие. Всего-то надо было от меня этой девушке — победить республику и стать королем, ха, ха, ха….

Ничего. Я просто иду на побережье — там, где мои друзья, где Крез, с которым я буду лежать на берегу, слушать шум волн и лить кир в горло. Чтобы заработать на еду и кир у Хозяйки, достаточно иногда ходить за чанкой и ловить рыбу. А когда я стану старый, буду зарабатывать у потомков местных байками о своих приключениях. Таким образом, без кира я не останусь, а жизнь все равно когда-нибудь кончится.

А Мэя поймет, что надеялась не на того, разочаруется во мне и вернется на материк.

Что ж, прекрасный план. Решено — я остаюсь на Кинхаунте.

Устав от этих мыслей, я уснул.

Ночью пошел дождь. Я не знал, где искать убежища, поэтому остался там, где сидел, полностью отдавшись лившим с неба холодным струям. Когда дождь утих, я уснул снова.

Проснулся я от жгучей боли. Моим открытым глазам предстал цианидный комар, расположившийся с удобством на моем плече и уже сосавший из меня кровь.

Я хотел убить его, но решил, что это было уже бесполезно, и остановил мою занесенную руку. Комар вытянул из меня столько крови, что его брюхо раздулось и отвисло гранатовым пузырем, и с трудом взлетел с меня и улетел.

На моем лбу выступила обильная испарина, страшная слабость овладела мной, и я потерял сознание. Умом я понимал, что смерть пришла ко мне, но душа и тело отказывались в это верить.

Черт побери, я только что отказался от всего и решил остаться на Кинхаунте! И в этот момент меня убьет какой-то цианидный комар?

Меня долго била лихорадка — так, что под конец я поверил, что умираю. Тем не менее, вскоре я проснулся. Плечо распухло и болело, но в теле чувствовалась необычная легкость. Я понял, что смерть откладывается, а время идет, встал и пошел дальше.

Не буду рассказывать, через какие приключения я прошел по пути — честно говоря, я толком и сам не помню. Меня кусали, я кусал, меня пытались убить, я убивал в ответ. Вечером какого-то дня я увидел в джунглях бедолагу, похожего на меня, он беззаботно дремал у потухшего костра, в то время как к нему подкрадывалась большая хищная ящерица. Я скакнул вперед и ткнул ее копьем, и она испуганно убежала, а этот дуралей даже не проснулся. Я постоял над ним, размышляя, но решил не будить — уж очень он был похож на меня, до такой степени, что я подумал, что все это всего лишь мне снится.

Так я шел, наверное, до следующего вечера — начался густой и мелкий дождь, утопивший лес в сером однообразном мареве, и я перестал различать день и ночь. Когда усталость сковала мои ноги, я развел костер и задремал возле него, даже не попытавшись найти что-нибудь на ужин.

Проснулся я от резкого движения и открыл глаза — незнакомец, похожий на меня, ударил копьем ящерицу, явно подкрадывавшуюся ко мне, и она испуганно метнулась в траву.

Проводив ее взглядом, незнакомец присел к моему потухшему костру, подбросил в него веток и протянул руки, грея их над огнем.

Я внимательно посмотрел на него — он был очень похож на меня. Даже браслеты были те же самые.

Он посмотрел на меня с каким-то любящим сожалением:

— Привет, Марк.

Я кивнул.

— Привет.

Согревшись, он сел, привалившись спиной к дереву, и бездумно смотрел на огонь, и язычки пламени отражались в его усталых глазах.

— Слушай, а пошли дальше вместе? — предложил я. — Столько классных трюков можно придумать.

Он улыбнулся.

Незаметно сам для себя я задремал и улетел куда-то в мир снов, затем снова проснулся. Передо мной все так же сидел мой двойник и задумчиво смотрел в костер.

Я вспомнил о своем предложении.

— Ну что, пойдем вместе?

— Крак! — громко вскрикнул он и скакнул прочь, неуклюже присев на сломанную лапу.

От неожиданности я вздрогнул и широко раскрыл глаза — прямо на меня смотрела гигантская хищная ящерица, подобравшаяся перед прыжком. Я едва успел подхватить копье и выставить ей навстречу, как она прыгнула на меня и со всего маху насадилась открытой пастью на острие копья, другим концом зарывшегося в землю.

Я попятился и уперся спиной в ствол дерева. Ящерица билась, как будто пытаясь соскочить с копья, но вскоре ее движения перешли в конвульсии. На меня напал какой-то паралич — я хотел забрать свое копье, но боялся пошевелиться. Пока она не затихла, я так и стоял, как вкопанный, и только после этого сдвинулся с места, забрал копье и пошел дальше по туманному, застывшему в предрассветных сумерках лесу.

Я шел и думал, что наш знакомый кракер — а это, без сомнения, был именно он, или его близнец с такой же сломанной лапой — отблагодарил нас за помощь тем, что спас мне жизнь.