Кипарисовая аллея

Глава 5

Вернувшись, они застали Микеле дома. Он, оказывается, вдруг вспомнил, что договорился на это утро с электриком, который должен был починить проводку в его городской квартире, и не оставил Аликс записки, так как полагал, что успеет вернуться вовремя. Но электрик опоздал, а на обратном пути у Микеле спустило колесо и запасного не оказалось. А когда, вернувшись, он узнал, что Леоне решил сам сопровождать Аликс в клуб, то решил подождать их дома.

На этом месте Леоне резко оборвал его:

— И что же, в таком огромном городе, как Рим, не нашлось ни одного исправного телефона?

Не желая становиться свидетелем назревающей сцены, Аликс оставила их одних, а когда они снова встретились за обедом, в присутствии синьоры Париджи никто не упомянул об утреннем проступке Микеле. Леоне сказал ей, что ездил утром в клуб, но не стал уточнять, кто именно сопровождал Аликс — он или Микеле.

После обеда он уехал, синьора Париджи ушла к себе, и Аликс попросила Микеле показать ей, как пройти к озеру.

Микеле охотно согласился хоть как-то «реабилитироваться». Пока они шли под окнами, он демонстративно обнимал ее за плечи, а зайдя за угол, ущипнул за мягкое место и отпустил.

— Ну хватит работать на публику — здесь зрителей нет. Как ты думаешь, долго еще нам придется разыгрывать эту комедию?

— Не знаю, — Ответила Аликс. — Леоне говорит, несколько месяцев.

У Микеле отвисла челюсть.

— Несколько месяцев? Он что, совсем спятил?

— Да, сказал, около трех месяцев.

— Бог ты мой! Если только его план и в самом деле…

— «Если»? Что ты хочешь сказать?

— Нет, ничего. Мы, кажется, шли купаться? Тогда давай забудем про Леоне. Хорошо?

Полоска пляжа полого спускалась к воде. Под навесом, где были лодки, имелась кабинка для переодевания. Они поплавали и целый час загорали, потом Микеле стащил на воду небольшую моторную лодку и завел ее.

— Твоя? — спросила Аликс.

— Нет, Леоне. Венеция смеялась, когда он покупал ее, ну и поплатилась — теперь он не позволяет ей брать лодку без разрешения. Давай прокатимся перед клубом — пусть все эти зануды полюбуются на нас. Пусть знают, что ты моя девушка, а не Леоне.

Аликс вспомнились подслушанные слова: «Подумать только, Париджи с девушкой!» Микеле помог ей забраться в лодку.

Он управлял ею мастерски, виртуозно выписывая восьмерки и проносясь на полном ходу то вдоль самого берега, то перед клубом «Дель Лаго». Поначалу Аликс побаивалась, но потом привыкла к бешеной скорости и смело подставляла лицо навстречу ветру. Они озорно «помахали ручкой дамам и господам», после чего уже не сомневались, что их узнали.

На обратном пути Аликс вернулась к вопросу, от которого попытался увильнуть Микеле:

— Что ты имел в виду этим «если», когда говорил о планах Леоне?

Микеле ответил не сразу:

— Видишь ли, я начинаю сомневаться в истинности его мотивов. А вдруг он задумал наказать нас обоих за дерзость и посмотреть, как все дело провалится?

Аликс недоверчиво покачала головой:

— Ну что ты! Это было бы очень жестоко. Этого не может быть!

— Не знаю.

— Нет, не может, — продолжала настаивать Аликс. — Он на такое не способен. Причина в другом. Он по-своему переживает за твою мать, я в этом не сомневаюсь. А для осуществления плана просто требуется время. Я заметила, что синьора Париджи уже изменилась. Ей легче, когда она со мной, а если бы и ты был рядом…

Микеле перебил ее:

— Ты споришь ради спора или гадаешь вслепую? Тогда, моя милая, ответь мне на один вопрос. А что, если я прав? Что лично ты будешь тогда делать?

Аликс покачала головой:

— Я даже представить не могу, чтобы ты оказался прав.

— Не увиливай от ответа, хотя я, конечно, понимаю, что тебе не верится. Похоже, Леоне порядком запудрил тебе мозги. Только, если я окажусь прав, ты в два счета соберешься и уедешь. Я правильно понял?

— Ну… да, конечно. Я приехала сюда только для того, чтобы помочь твоей маме. И если у Леоне какие-то другие планы, тогда меня здесь ничто не удержит. Но если у тебя есть сомнения, почему ты не выскажешь их ему в лицо?

— Думаешь, это помогло бы мне узнать правду? Ну уж нет, я хорошо знаю Леоне и спрашивать в лоб не собираюсь — все равно ничего не добьюсь. Вот если бы ты еще немного потерпела, то тогда уж наверняка бы узнал. Правда, у меня не…

Микеле вдруг замолчал и взял Аликс за руку — они вышли из зарослей к фонтану.

— Ну, а теперь давай вернемся к нашей комедии, — усмехнулся он. — Долгий страстный поцелуй под сенью кипарисов! Как ты считаешь? По-моему, неплохо. А в следующий раз разыграем ссору. Только непременно на публике.

Аликс грустно улыбнулась и спросила:

— Только что ты утверждал, что тебя обманывают, и вот уже с удовольствием играешь свою роль. Как это понимать? На чьей ты все-таки стороне?

Микеле нахмурился и выдернул руку:

— Неужели не понятно? Ведь Леоне, наверное, подробно описал тебе мой характер. Разумеется, я на собственной стороне. И на твоей тоже. Только до тех пор, пока у нас общие интересы. К сожалению, я так устроен — никаких благородных принципов.

— Не говори чепухи, ты вовсе не такой, — возразила Аликс. — Я просто не могу в это поверить.

Микеле пожал плечами:

— Не веришь, и не надо. Только не забывай: в нас с Леоне течет одна кровь — кровь Париджи, и что касается жесткости, то я сомневаюсь, что тут он обошел меня. Так что, моя дорогая, считай, что тебя предупредили.

По его мрачному тону, столь несвойственному его легкой натуре и напомнившему Аликс Леоне, она поняла, что он говорит вполне серьезно. Лишь позже, припомнив эти слова, она поняла их смысл.

Прошла еще пара дней, близилось воскресенье — день, на который был намечен семейный ужин в «Дель Лаго». Аликс с ужасом ждала его. Чтобы поднять настроение синьоре Париджи, Леоне намеревался представить Аликс их друзьям. Разумеется, персона Аликс вызовет интерес, ей придется отвечать на вопросы, а быть может, даже познакомиться с теми двумя сплетницами, чей разговор она подслушала в бассейне. Аликс сомневалась, что сможет узнать их — ведь она почти не разглядела их лиц, когда переплыла на противоположную сторону бассейна.

Однако случилось так, что именно в тот воскресный день, наступления которого Аликс так боялась, ей суждено было, забыв о своей вине, помочь семье Париджи. Помочь человеку, чье невротическое состояние поставило в тупик всю семью, оказавшуюся бессильной перед этой трудностью. Аликс наконец довелось в полной мере сыграть отведенную ей роль.

Первые признаки надвигающейся бури она заметила, когда синьора Париджи явилась к обеду в неряшливом халате и в домашних тапочках, прическа ее еще более чем когда-либо напоминала развороченное птичье гнездо. Ее подавленное состояние было настолько очевидным, что не предвещало ничего хорошего. Она почти ничего не ела, не вступала в общий разговор, долго молчала, пока вдруг хрипло не проговорила:

— Леоне, я не смогу сегодня поехать с вами. Я слишком устала.

Не пошелохнувшись, он устремил на нее суровый взгляд:

— Как это не сможешь поехать, мачеха? Я надеялся, тебе будет интересно представить Аликс нашим друзьям в клубе. По-моему, не стоит ее разочаровывать. У тебя есть еще несколько часов на то, чтобы отдохнуть и спокойно собраться. Горничная тебе поможет. Нет, я считаю, ты должна сделать над собой усилие и поехать.

Эти слова прозвучали даже не как требование, а как скрытый приказ, и Аликс невольно передернулась в молчаливом протесте. Как он смеет разговаривать с нею в таком повелительном тоне? Неужели он не видит разницы между понятиями «руководить» и «приказывать»? Аликс с жалостью смотрела на трясущиеся руки синьоры, а та пыталась слабо возразить:

— Я не поеду, и ты не можешь заставить меня. Ты не должен. Там будут люди… А я не хочу видеть их. Я… — С шумом отодвинув посуду, она вскочила. — Каждый раз одно и то же! «Сделай так, мачеха, сделай эдак!» И я делаю. Ты… Ты не даешь мне поступать, как мне хочется! — Она вдруг разрыдалась, горько, безутешно.

Леоне резко поднялся из-за стола и подошел к ней, на ходу успев отдать очередной приказ:

— Венеция, пойди с тетей в ее комнату. Проследи, чтобы она приняла снотворное, и побудь с нею ровно столько, сколько понадобится. А ты, Микеле, пожалуйста, вызови ей доктора. И поскорее…

Но его слова были прерваны вырвавшимся у рыдающей мачехи громким «Нет!», приведшим его в замешательство.

— Хорошо, — проговорил он наконец. — Тогда чуть позже. Если тебе не станет лучше. Венеция…

Та неохотно поднялась из-за стола.

— Я пойду с нею, но ненадолго. У меня сегодня днем дела. — Она посмотрела на Микеле. — Ничего страшного не случится, если ты, дружок, для разнообразия побудешь один разок с тетей Дорой! Или ты! — с вызовом проговорила она, глядя на Леоне.

Но тут вмешалась Аликс.

— Можно я пойду? — спросила она у Леоне, чувствуя на себе все тепло его благодарного взгляда.

— Ну, если вы считаете, что могли бы… Если вам хочется… — смущенно проговорил он.

— Пожалуйста, — попросила Аликс и тут же уверенно прибавила: — И пусть никто к нам не заходит, пока мы не позовем. — Она улыбнулась, глядя в заплаканные глаза синьоры. — Нам хочется побыть наедине, отдохнуть от всех и поболтать о своих женских делах.

Она взяла синьору за руку и направилась к выходу, оставив всех троих в полном замешательстве.

Наверху, в спальне синьоры, некоторое время еще продолжались слезы и протесты, вызванные властностью Леоне, но вскоре Аликс удалось переключить несчастную женщину на другие вещи. Синьора категорически не хотела спать и отказалась принять снотворное. И все же она довольно быстро успокоилась, и Аликс поняла, что ей, в сущности, нужно было совсем немного. Она просто нуждалась в собеседнице, кому могла бы поведать свои мысли, надежды, опасения. Ей нужен был кто-то, кто развеял бы ее тревоги и утешил в минуту горестных раздумий, кто-то, кто обладал бы обыкновенным терпением, каковым не могла похвастать Венеция.

Они говорили о прическах и об одежде.

— У тебя такие чудные волосы! Где ты их укладываешь, милая? Венеция, кажется, ходит к Росси. Хочешь, я попрошу ее и она возьмет тебя с собой? Только зачем? Твои волосы и так выглядят прекрасно. Не то, что мои. — Она провела рукой по волосам. — Тут даже Росси бессилен. Я бы и обратиться-то к нему теперь не отважилась. Ну, сама посуди, что это за бедлам на голове? А знаешь, когда-то Аугусто, мой муж, говаривал, что влюбился в мои волосы. Я вправду ими гордилась — густые были, шелковистые. А теперь что? Посмотрел бы сейчас на них мой бедный Аугусто!

Почувствовав, что приближаются новые слезы, Аликс мягко проговорила:

— А почему бы вам не попросить горничную сделать вам что-нибудь простенькое, без заколок?

— Попросить Суэлу? О нет! Она такая неуклюжая! Для меня просто невыносимо, когда она прикасается к моим волосам. Я причесываюсь сама, только вот руки все время дрожат.

— Тогда вам нужно что-то незамысловатое, — посоветовала Аликс. — Что-нибудь вроде французского плиссе. Можно я покажу вам, что имею в виду?

Они подошли к зеркалу, и там Аликс долго расчесывала спутанные волосы синьоры, перебирая и приглаживая непослушные пряди, и через четверть часа проб и ошибок собрала их на макушке большим гребнем.

— Да, как раз такую прическу я носила в молодости! Когда Аугусто… — Синьора осмотрела себя со всех сторон в зеркале и посмотрела на Аликс. — Вот так я и пойду сегодня вечером в клуб, — заявила она, словно вопрос о выходе никогда и не ставился под сомнение. — Наверное, мне нужно теперь немного отдохнуть. Ты ведь придешь снова и опять причешешь меня так же к вечеру?

— Конечно, приду, — пообещала Аликс. — Но только для того, чтобы посмотреть, как вы справитесь сами. У вас обязательно получится — в этом я не сомневаюсь. Ведь это так просто!

У синьоры снова задрожали руки.

— О нет! Я не смогу! Я не умею!..

— А я помогу вам. Даже если не получится в первый раз, то потом все равно научитесь. Хотите, я позову Суэлу?

— Да, пожалуйста, милая. И знаешь, я обязательно попробую сама!

Они улыбнулись друг другу в зеркале, и Аликс вдруг наклонилась и поцеловала ее в мягкую щеку, зная, что та очень нуждается сейчас в поддержке.

Аликс спустилась вниз. Все окна были плотно зашторены от полуденного зноя, в комнатах — ни души. Она вспомнила о дикой части парка и отправилась туда в поисках тенистого местечка. Как хорошо ей было знакомо это состояние усталости и опустошения, наступавшее всякий раз после того, как ей удавалось развеять мрачное, подавленное настроение отца. Вот и сейчас ее психические резервы нуждались в пополнении. Радуясь возможности побыть в одиночестве, она нашла идеальное местечко, скрытое зарослями, и в то же время неподалеку от умиротворяющего плеска журчащего фонтана. Она прилегла на траву и предалась размышлениям. Она думала о синьоре Париджи и о том, как помочь ей… Прошло полчаса, когда Аликс, незаметно для себя погрузившись в сон, вдруг пробудилась от ощущения, будто кто-то из-за ветвей наблюдает за нею. Она открыла глаза — перед нею стоял Леоне в мокрых плавках, капли бусинками сверкали на его бронзовом от загара теле. Судя по всему, он возвращался с купанья.

Аликс тряхнула головой и протерла глаза.

— Кажется, я уснула, — смущенно проговорила она.

— Это точно. Я немного наблюдал за вами.

Леоне снял с плеч полотенце и, расстелив его на земле, сел.

— Я велел Микеле побыть дома на случай, если понадобится. Где он?

— Не знаю. Я с ним не виделась. От синьоры сразу пришла сюда.

— Ну и как она? Лучше? Вам удалось ее успокоить?

— Да. Она успокоилась и теперь отдыхает. Чтобы вечером поехать с нами ужинать.

— Как?! Она поедет? Как вам удалось уговорить ее?

Аликс подобрала с земли сухую шишечку и смущенно принялась ее разглядывать.

— Мне не пришлось ни убеждать, ни уговаривать. Она сама пришла к этому решению, когда была к нему готова. И это кое о чем говорит. Ей просто нужна свобода выбора, и она вовсе не нуждается в том, чтобы ею руководили и управляли. Помните, за обедом она сказала, что вы не даете ей поступать, как ей хочется? Я думаю, она права.

— Чепуха. Просто в тот момент она была перевозбуждена, — возразил Леоне. — Когда она в таком состоянии, я просто вынужден управлять ею и принуждать к самым элементарным вещам. Если предоставить ее самой себе, она становится совершенно недееспособной.

— Ничего подобного, — упрямо стояла на своем Аликс. — Она вовсе не нуждалась в том, чтобы я ею руководила, и вполне здраво рассуждала. По-моему, вы просто нетерпеливы и не даете ей возможности сказать то, что она думает. Вам, судя по всему, куда проще отдавать приказы. А ей просто не хватает общения. Очень не хватает. Ей не с кем поговорить.

— Это вы мне рассказываете? — Леоне сел, выпрямившись и обхватив руками колени. — По-моему, мы с вами еще раньше пришли к выводу, что ей нужно чье-то общество. Предполагалось, что это будет Микеле. Ну и вы, конечно. Кстати, я забыл поблагодарить вас. У вас здорово получилось, а я там был просто бессилен. Где же вы научились этому искусству доморощенного психолога? Этот скептичный тон несколько смутил Аликс, но она сумела совладать с собой.

— Да, возможно, я действительно, как вы говорите, «доморощенный» психолог. В свое время мне пришлось побывать в ситуации вроде этой, только я не мастер развивать теории. Простите.

Некоторое время они молчали, потом Леоне отстранил свисавшую ветку и внимательно заглянул Аликс в глаза:

— Это вы простите. Я, наверное, потревожил какую-то старую рану? Должно быть, кто-то, кого вы любили, был в таком же состоянии, как мачеха, и вы были его исцелителем, его утешением. Да?

Она кивнула:

— Да. Мой отец. Он долго болел, а потом умер. Врачи сказали, слабое сердце, но на самом деле он просто не вынес тоски после смерти моей матери.

— Вам досталась такая тяжкая ноша? Как же вы справлялись?

— Мне не всегда удавалось справляться. Чувствуя мою жалость, отец еще больше раскисал, а жесткое обращение и вовсе не приносило результатов. Но я научилась лавировать — где надо, командовала, а где надо, уступала. Это помогало. Мне удавалось отвлечь его, переключить на другие мысли. Хотя и ненадолго.

— Он тоже страдал от подавленности, как мачеха?

— Да. От необходимости общаться с людьми. Буквально заставлял себя выходить из дому. И от одиночества. Мне удавалось лишь на время взбодрить его. — Аликс вздохнула. — Знаю, я нередко обманывала его ожидания. Он сам так говорил, хотя не хотел меня обидеть. Просто мне не дано было заменить маму. Он не хотел умирать, но и жить тоже не хотел. А я значила для него все меньше и меньше.

— Это причиняло вам боль?

— Потом да. А тогда я просто не могла позволить себе расслабиться… Ведь отец очень нуждался во мне. Я была всем, что у него осталось… — Аликс замолчала — ее удивил этот доверительный тон в собственном голосе. Такого не было уже давно. Да и с кем ей было делиться? И сейчас тоже не с кем. Микеле это неинтересно, а от Венеции подобные признания лучше скрыть. Так зачем же и Леоне знать обо всем этом — о чувстве вины, сожалениях, неудачах и печальном опыте, полученном столь дорогой ценой? Но ответ пришел сам собой — она чувствовала, что Леоне хочет ее выслушать. На нем уже не было той маски высокомерия, которая все это время воздвигала между ними неприступную стену. Аликс чувствовала в нем друга, которому не раздумывая могла довериться… А он спокойно проговорил:

— По-моему, вам не следует корить себя за то, что не всегда могли оправдать ожидания отца и быть для него тем, в чем он более всего нуждался. А что, если бы у него не было даже вас? — Леоне поднялся и протянул ей руку.

Он стряхнул с ее платья сухие былинки и положил обе руки ей на плечи.

— Знаете, я теперь начинаю думать, что не смог бы найти никого лучше вас, для того чтобы помочь мачехе. Даже через компьютер.

«Ну вот, опять это высокомерие, — подумала Аликс. — Разве это он нашел, а не Микеле?» И все же без его участия она вряд ли была бы сейчас здесь.

До вечера оставалось всего несколько часов, и Аликс очень скоро убедилась, что зачастую самые худшие человеческие опасения не имеют под собой оснований.

Глядясь в зеркало, она не могла скрыть радости — желтое платьице от Луиджи пришлось ей к лицу как нельзя лучше, и синьора Париджи искренне радовалась за нее. Венеция, полагавшая, что затмит красотой всех, была и впрямь обворожительна. Леоне держался учтиво и особенно мягко обходился с мачехой. Единственное, что омрачало всеобщую картину, это отсутствие Микеле, появившегося в самую последнюю минуту. Ловко увернувшись от ответа на короткий вопрос Леоне: «Где ты был?» — он при всех расцеловал Аликс, сделал ей комплимент и быстро переоделся, уложившись в четверть часа, отведенные ему на сборы Леоне.

Вечер прошел замечательно. Они поужинали, несколько раз танцевали, пока не началось шоу, которое им очень понравилось. Аликс не удалось запомнить всех, кого ей представили в тот вечер, а когда проявляемый к ней интерес грозил поставить ее в неудобное положение, Леоне и Микеле всякий раз выгораживали ее из неловкой ситуации. Сегодня она впервые чувствовала себя «своей» в семье Париджи и впервые не задумывалась о завтрашнем дне.

Выбрав момент, Микеле сообщил, что скоро у Аликс день рождения, и они дружно принялись строить планы относительно того, как его отметить.

Микеле поднял за нее бокал:

— За то, чтобы мы отпраздновали твой день рождения с шиком!

— Думаю, мы устроим торжественный ужин. Ну, скажем, в «Хилтоне», — предложил Леоне.

Он стал советоваться с Микеле, как вдруг синьора Париджи невозмутимо проговорила:

— Нет, Леоне. Думаю, не нужно никаких ресторанов. У нас семейное событие, вот и устроим дома праздничный ужин. Пригласим гостей — самых близких друзей и кое-кого из родни. Как вы считаете?

Все замерли от удивления. Первым очнулся Леоне.

— Дома?! Но… — хотел было возразить он, однако передумал и невозмутимо продолжал: — Ну конечно. Домашний прием в честь Аликс. Что может быть лучше? Только ты представляешь, сколько хлопот с этим связано?

— Ну и что? — Синьора была невозмутима.

Он пожал плечами и с улыбкой спросил:

— Значит, ты чувствуешь в себе силы, мачеха, устроить этот прием?

— А почему бы и нет?

— Хорошо. Значит, мы его устроим, — заключил Леоне, бросив заговорщицкий взгляд на Аликс, словно ожидая от нее поддержки.

Потом они вчетвером отправились домой, оставив Венецию в клубе на попечении ее верного Джиральдо. Поцеловав Аликс на ночь, синьора удалилась к себе в спальню, Микеле предложил чего-нибудь выпить, на что Леоне согласился, но Аликс отказалась.

— Мне на сегодня достаточно, — сказала она, умиротворенно улыбаясь обоим. — Вечер был прекрасный. Спасибо вам большое.

Микеле учтиво поклонился.

— Спасибо вам, синьорина! — Потом вдруг взяв Аликс за руку, спросил: — А как насчет поцелуя на ночь?

Аликс смутилась, пытаясь выдернуть руку, но он крепко держал ее, а его прищуренные глаза предупреждали о надвигающемся мрачном настроении.

Аликс невольно перевела взгляд на Леоне, словно ища поддержки. Тот нахмурился и быстро подошел к Микеле.

— Ну, довольно! — резко сказал он. — Хватит — значит, хватит. Нечего ломать комедию передо мной.

Микеле с вызовом смотрел на него.

— А кто говорит, что это комедия? Все по правде. Аликс сказала, что я подарил ей чудесный вечер, и вот я жду награды.

Вместо ответа Леоне забрал у него бокал, принес свой и выплеснул в окно содержимое обоих.

— Аликс права — всем нам, в самом деле хватит на сегодня. И я советую тебе, друг мой, отправляться в постель. Аликс, пойдемте!

Они слышали, как у них за спиной Микеле налил себе другую порцию, но Леоне никак не отреагировал. За дверью он наклонился, чтобы поцеловать руку Аликс, но потом, внезапно передумав, прикоснулся губами поочередно к ее обеим щекам, как это всегда делают итальянцы в знак прощания или приветствия.

— Спокойной ночи, — сказал он. — И спасибо вам за все. Не только за чудесный вечер. — Он явно надеялся, что Аликс поняла его.

— Спокойной ночи, — ответила она.

Внутри у Аликс все светилось от радости. Гораздо меньше, чем поцелуй, но чуть больше, чем рукопожатие — сам по себе этот жест не означал ничего. Но именно им Леоне так или иначе дал ей понять, что теперь она одна из них. А слова благодарности, сопровождавшие этот жест, придали ему сокровенный смысл… Словно это был обряд посвящения… Лавры, которых она удостоилась…

Позже Аликс пришлось задуматься, стоило ли ей ожидать продолжения того успеха, который так вдохновил ее в то воскресенье. В течение последующих двух недель перед ее днем рождения Дора Париджи энергично готовилась к предстоящему приему — рассылала приглашения и даже обсуждала меню с Аликс и поваром. Но наступали моменты, когда Аликс понимала, что не следовало затевать этих хлопот и что они допустили ошибку. Неужели кому-то захочется прийти на этот вечер, где виновницей торжества будет она? Им с Микеле лучше было бы отметить это событие вдвоем, без синьоры. И зачем приглашать этих гостей? Ведь они придут только для того, чтобы не расстраивать пожилую женщину.

У Аликс были все основания для таких мрачных мыслей. Во-первых, Леоне уехал по делам в Милан и взял с собой Венецию, собираясь погостить с нею несколько дней у друзей в Болонье. Во-вторых, Микеле, пользуясь отсутствием брата, умудрялся пропадать почти каждый день, а периодически и почти всегда неожиданно появляясь дома, увертывался от вопросов, на которые ему не хотелось отвечать.

«Все-таки не гожусь я на роль «приманки для диких уток»», — думала Аликс, разрываясь между симпатией к своенравному Микеле и жалостью к его бедной матери, безропотно сносившей все его выходки. Стоило Аликс попытаться призвать его к порядку, как он упрекнул ее в том, что она перешла на сторону врага. «Кот спит — мыши ликуют», — процитировал он итальянскую поговорку и в ту же ночь сбежал из дому, а на следующее утро объяснил свое отсутствие тем, что накануне сильно припозднился и решил переночевать в своей квартире на Трастевере.

Леоне и Венеция вернулись за день до дня рождения Аликс. Синьора пребывала в самом, что ни на есть приподнятом настроении, и Леоне сразу же заметил это. Но в беседе наедине Аликс пожаловалась ему на частую смену настроений синьоры за время их отсутствия.

О поведении Микеле Аликс предпочла умолчать, зато с удовольствием рассказывала о тех случаях, когда он сопровождал их с синьорой куда-нибудь.

— Он возил нас в ресторан и по магазинам. Ваша мачеха настояла на том, чтобы он купил мне ко дню рождения подарок — вечернее платье. Она заставила Микеле раскошелиться, и я не могла отказаться.

— Но как у вас могла возникнуть мысль о том, чтобы отказаться? Тем самым вы могли лишить ее радости. А чем еще вам удалось ее заинтересовать?

— А еще мы вместе ходили к Росси и сделали себе прически. Это была ее идея. — Потом, решив, что достаточно подсластила приготовленную пилюлю, Аликс вдруг сказала: — Но не все шло так гладко. Мне не всегда удавалось найти с ней контакт. И все же две вещи я поняла четко. Во-первых, она испытывает потребность быть кому-то нужной. А во-вторых, ей скучно.

— Скучно?!

— Да, скучно, — уверенно повторила Аликс. — Потому что, как мне показалось, ей давно уже нечем заняться.

— Нечем заняться?! — возмутился Леоне. — А как давно она вообще способна что-нибудь делать? Как давно хочет заняться хоть чем-нибудь?

Аликс упорно стояла на своем:

— Между прочим, она перечислила мне множество вещей, которые хотела бы делать, если бы была уверена, что это кому-то нужно.

— Какие, например?

— Ну, например, когда у нас зашел разговор о женских платьях, она сказала, что очень любит шить и всегда этим занималась. Очень сокрушалась, что вынуждена приобретать одежду в модных салонах, и призналась, что с тоской смотрит в магазинах на роскошные ткани, представляя, какие вещи могла бы из них сшить. А еще она могла бы готовить, только давно уже не заходила на кухню. Даже не отдавала распоряжений повару. Давно не покупала продуктов. Даже не заказывала по телефону. Всем этим занимаетесь вы — составляете бюджет, нанимаете и увольняете прислугу, выплачиваете жалованье. Даже следите за парком! Она утверждает, что ей бы просто никто не позволил взяться за тяпку или выдернуть несколько сорняков. Поверьте мне, ваша мачеха страдает от того, что ей не дают возможности пошевельнуть пальцем ради себя или домашних. Она изнывает от ничегонеделанья, как изнывала бы на ее месте любая женщина. Так уж мы устроены, — заключила Аликс.

— Значит, я лишаю ее свободы действий? Что же вы предлагаете? Купить ей швейную машинку и заказать рулон фланели для детских пеленок? А может, мне избавиться от пары садовников?

— Швейная машинка у нее уже есть, как вам известно, и заказывать ничего не надо. Она сама выберет ткань и решит, что шить. А в парке можно отвести ей отдельный уголок, за которым она ухаживала бы по своему усмотрению и где могла бы… творить. Вам же хватило мудрости не возражать, когда она предложила отметить мой день рождения дома? Вам надо почаще забывать о своем богатстве и главенстве и поменьше принимать за нее решения. Да и за остальных тоже. Людям необходимо совершать свои собственные ошибки. Чтобы учиться на них. А если вы считаете, что это опять моя «доморощенная» психология, тогда извините. Только я не сомневаюсь в своей правоте.

— Возможно, вы и правы, — согласился Леоне. — Но только в отношении моей мачехи. В остальном вы не можете быть так категоричны, ибо еще слишком молоды и неопытны. Итак, я, по-вашему, богат и властен, и оба эти обстоятельства возмущают вас?

— Только когда вы пользуетесь ими, чтобы управлять людьми, — уточнила Аликс.

Он рассмеялся:

— Даже не будь я богат и самостоятелен, я бы все равно стремился к первенству во всем. Просто вы, как это свойственно женщинам, пытаетесь убедить меня стать тем, чем я не стану никогда.

— Ничего подобного! — возмутилась Аликс. — Вы обобщаете. И уже во второй раз я слышу этот пренебрежительный тон, напоминающий мне о том, что я женщина. Судя по всему, у вас весьма заниженное представление о женском поле.

Леоне пожал плечами:

— Всяк разумеет по-своему.

Аликс задумчиво смотрела на него:

— Жаль!

— Жаль? Чего же?

— Жаль, что у вас нет веры в людей, в частности в женщин. Жаль, что вы притворяетесь циником. Именно притворяетесь, потому что на самом деле вы не такой.

Он снова рассмеялся:

— Надо полагать, циником вам представляется тот, кто не желает зависеть от женщин и становиться подкаблучником? Благодаря какому же счастливому обстоятельству удалось мне избежать этого ярлыка? И удалось ли?

Аликс слегка смутилась:

— Я знаю вас совсем мало, однако заметила, что вы заботливы к мачехе и внимательны к Венеции.

— Ага, значит, я все-таки заработал положительные очки? Благодаря вниманию к мачехе и кузине. А как насчет взаимоотношений между вами и мной?

— Между вами и мной — совсем другое дело. Наши отношения чисто деловые.

— А мне показалось, вы не считаете свое пребывание здесь новой работой. Для вас это скорее акт милосердия, не предполагающий особой сердечности. Так ведь?

— Тут важно уточнить, что вы подразумеваете под словом «сердечность»?

— Я имею в виду теплоту человеческих отношений. Но вы, похоже, предпочитаете оставить их чисто деловыми и забываете при этом, что вам их навязали. Но вам, судя по всему, не хочется быть замешанной в этом деле?

— Я уже замешана, хочу того или нет.

— Только в отношении моей мачехи, — согласился Леоне. — К ней вы питаете сочувствие и жалость, с нею у вас установилось взаимопонимание. Но от остальных вы предпочитаете держаться на расстоянии. Вам это кажется более безопасным.

— Безопасным?

— Да, безопасным. В данном случае «мисс Роуд» одерживает верх, «Александра» уступает. Вашей итальянской половине любопытна ситуация, в которую вы попали, в то время как английская половина не позволяет вам увлечься, отдаться эмоциям. Ваша английская половина побеждает. Знаете, как отреагировала бы настоящая итальянка на мою просьбу?

Понимая, какого ответа он ждет, Аликс сказала:

— Нет. И как же?

— Она назвала бы меня грубияном и наверняка напустила бы слез. Начала бы швыряться предметами. А если бы и согласилась поехать, то не стала бы рассуждать о долге милосердия, сочувствии или гордости. Она оказала бы мне эту услугу как мужчине, и все время давала бы мне это понять. Своего рода сексуальные отношения.

— Вот, оказывается, каково ваше понятие о сердечности! Вот каких отношений вы, как выяснилось, ждете!

Он бессильно развел руками:

— Бог ты мой! Как хорошо, что мы с вами не враги и не любовники! Особенно последнее. Да с вами такой номер бы и не прошел. Ваша английская половина, похоже, полностью одержала верх… А вот и гонг. Пойдемте ужинать.