Китай: укрощение драконов

Заключение

Чувства и ощущения человека — всегда источник вечных загадок. Именно вокруг этого абсолютно субъективного восприятия мира любым человеком и построены все системы философии и магической культуры. Поэтому китайская действительность всегда интересна не только в узкокультурном аспекте, но как живой слепок тех традиций и форм осознания сакрального пространства, которые в других странах мира уже давно канули в прошлое.

Само мистическое знание было представлено не философией, не рационалистической мыслью неоконфуцианцев и даже не даосскими рассуждениями о бессмертии, но являлось итогом личного переживания от соприкосновения с запредельными сферами тех, кого мы именовали в этой работе медиумами и магами. Несмотря на столь «архаическое» название, медиумизм мог быть представлен не только собственно медиумами, но в более поздние эпохи и учеными-интеллектуалами, эстетами, «людьми культуры» и, естественно, знахарями, гадателями, мастерами боевых искусств.

С глубокой древности в Китае сложился очень сложный и абсолютно закрытый комплекс мистических и магических представлений. Безусловно, Китай в этом плане был не оригинален, подобные комплексы можно встретить в Египте, Месопотамии, Индии, доантичной Греции. С одной лишь разницей — он не исчез и не растворился с течением истории, как случалось во многих других странах, и дошел до наших дней, прочно укоренившись в сознании китайцев на уровне особых, но при этом вполне обыденных, каждодневных форм мировосприятия. Он лишь трансформировался и от эпохи к эпохе выбирал новые, наиболее адекватные формы своего проявления в мире светском. При этом время от времени происходил как бы «вброс» мистического в его новой форме в жизнь общества. Общество подхватывало его, облекало в слова, трактаты, философские и духовные учения, живопись, поэзию, архитектуру и даже политические учения.

Шаманско-медиумный комплекс далеко не уникален для Китая. Мы показали, что можно найти прямые параллели между культурами Шан и Чжоу с шаманской космогонией народов Приморья, севера Дальнего Востока. Здесь также царствовала культура шаманских путешествий в царство мертвых, а также птиц и рыб, которые были пристанищем души либо уже умерших, либо еще не рожденных людей. Здесь также использовалось шаманское обряжение в маски и одежды из шкур животных для временного перевоплощения и «опознавания» мире мертвых. Для Китая примечательно другое: хотя многие формы шаманской и медиумной практики либо исчезли, либо трансформировались, символика и переживания соприкосновения с царством предков и миром духов зафиксировались на многие тысячелетия. В современной поэзии, живописи, методах духовного совершенствования проступают образы магической культуры трех-четырех тысячелетней давности.

Практически все представления древних китайцев были связаны исключительно с культом мертвых. Таоте, драконы, птицы, змеи, рыбы представляли собой единого духа, посланца в царство мертвых и одновременно его представителя на земле, в роли которого выступал шаман или медиум. В своих путешествиях и «полетах», совершаемых, прежде всего, с помощью галлюциногенов, он получал уникальный опыт мистического переживания, который затем стремился передать людям в виде символов и образов. Это и было истоком представлений о мире духовного.

Принято считать, что развитие представлений о священном двигается от многобожия к единобожию. Древние люди поклонялись множеству духов, которые были разделены по функциям и внешнему виду, например божество дождя, божество очага, дух огня и т. д.

Постепенно их функции сужались, ужимались, пока не воплотились в осознании единого Бога.

Такое представление о пути от политеизма к монотеизму, возможно, справедливо для иудео-христианской культуры, однако для Китая мы видим совсем иную картину. На древних бронзовых сосудах, на изображениях эпох Шан-Инь и Чжоу очевидно проступает лик единого духа, которого и именовали ди. Он мог разво-площаться во множестве функций, людей и проявлений, например проявлялся в шаманах и медиумах, правителях царств и императорах, в мифологических животных, подобных драконам и фениксам, в странных изображениях рогатого таоте. Тем не менее, это был единый дух, всегда представленный в виде мага-посредника, который был не только представителем ди, но сам являлся полноценным ди, человеко-духом.

Что же по-настоящему скрывалось в этой традиции постоянной «сокрытости»? Что вообще было достойно сокрытия? Как представляется, бережно скрывался истинный канал установления связи с источником эзотерического знания, который в китайском лексиконе выступал как «духи предков» или «учение предков».

Самый ранний мотив, который присутствовал в китайском сознании, — это стремление установить контакты с миром предков и миром мертвых, которые представляли собой одно и то же. Причем сделать этот контакт перманентным, постоянно ощутимым в любой момент жизни.

Люди, которые могли свободно переходить из этого мира в мир потусторонний, являлись медиумами и магами и воплощали особый характер сокрытого лидерства в Китае: правит не тот, у кого сконцентрирована военная власть, но тот, кто способен общаться с Небом.

Само Небо (тянъ) первоначально представляло собой не совокупность неких высших духовных сил, как подразумевается сегодня, но некоего магического лидера и представителя духов, именуемого тянъ, который в момент ритуального совокупления с духовными силами надевал на себя маску (обычно с рогами) и выполнял танцевальные движения, как это делают многие шаманы.

Магическая культура породила массу посредников между миром живых и миром мертвых.

Одними из первых являлись странные духи-предки таоте, чуть позже — различные виды птиц и, наконец, существо лун, трансформировавшееся со временем в знаменитого китайского дракона.

Сам символ дракона, которым сопровождалось все, что связано с китайским императором, от одежд до отделки помещений, как бы указывал на то, что император продолжает выполнять роль мага и медиума, опосредуя мирские и небесные дела.

Со временем значение традиции медиумизма как посредничества между миром духов и людей в китайской культуре уменьшается, значительно большую роль начинают играть индивидуальные мистики, которые встречались среди самых разных категорий общества, например служивых мужей-шм или «людей культуры» (вэнъжэнъ). Образ такого мистика прописан в конфуцианском так называемом «благородном муже» (цзюньцзы), хотя позже, особенно под воздействием неоконфуцианской коррекции древних мистических культов, он действительно превращается во вполне светского. В даосизме он выступает как «человек Пути» — даоши.

И в этом смысле никакакой мифологии именно как фантазийной действительности в Китае не существовало. За многочисленными рассказами о героях, эликсирах бессмертия, путешествиях в загадочные чертоги стоит реальная практика шаманов и медиумов.

Илл. 157. Даосский наставник с корзиной зелени, скромно бредущий по монастырской аллее, — живое воплощение «наставника, неприметного для мира»

Китай перерастает архаические формы шаманизма, которые, тем не менее, в «снятом» виде присутствовали во всех частях его культуры вплоть до новейшего времени. Но сами эти формы, основанные на прямой связи с Небом и духами предков, оказываются слишком тесными для развивающейся цивилизации, которая постоянно вбирала в себя части культур сопредельных народов и несмотря на свою имперскую заносчивость была всегда открыта для внешних влияний.

Впрочем, тотчас появляется определенный тупик развития: большинство культур мира в этот момент переходят к культуре владычества Церкви с ее жесточайшей дисциплиной и пирамидальной структурой, культом единого Бога, Китай же по настоящий день пребывает в состоянии структурно аморфного, но духовно чрезвычайно сильного мистицизма, где центральной фигурой является не патриарх, не глава церкви, но местный деревенский наставник, порой вообще не идентифицирующий себя ни с какой религией и школой. Этот человек, «подобный дракону», человек, который есть и дух, и духовный наставник одновременно, вечно возвращается в каждом новом поколении тех, кто «идет по Пути».