Клетка

Глава девятая

Они легли спать поздно – весь день проездили вместе с Долли в Уэльс, к старенькой тете Ричарда. Он зашел к Саре пожелать спокойной ночи, да так и остался у нее. И вот теперь после любви они лежали и тихо беседовали.

– Мне очень понравилась твоя тетя, Ричард.

– Она же совсем старая.

– Зато душой молода. И дом у нее чудесный, прямо на реку смотрит. Весь в зарослях рододендрона. Никогда еще не видела я такого очаровательного уголка.

– Ей трудно смотреть за эдакой громадиной. Ведь в нем целый полк может стать постоем. – Он медленно провел рукой по щеке Сары, та повернула голову и легонько укусила его за палец. – Она мне намекнула, что собирается продать дом и перебраться к старой школьной подруге в Шюсбери. По-моему, мудрое решение. – Он помолчал и, размышляя, как встретит его слова Сара, продолжил:

– Тебе там понравилось, верно?

– Еще бы, конечно!

– Так вот, когда вы с Долли обогнали нас, я рассказал ей, что собираюсь купить усадьбу в Дордони, а она и спрашивает: «На кой черт вам с Сарой тащиться за границу?»

Сара негромко рассмеялась: "И она предложила тебе то же самое, что и мне, когда я зашла к ней перед обедом?… "

– А именно?

– Ты же знаешь. Она сказала это сперва мне, а затем тебе, чтобы каждый обдумал ее слова отдельно, а потом… вот теперь и наступило «потом».

– Ты имеешь в виду предложение недорого продать нам усадьбу, чтобы мы переделали ее под гостиницу?

– Почему бы и нет? Лучшего места, чем здесь, нам не найти. Множество комнат в доме, река, два теннисных корта…

– Совсем заросшие… А знаешь, сколько уйдет денег, чтобы привести все в порядок?

– Зато от папы и Долли недалеко. К тому же на родине. Мы слишком долго жили вдали от нее. Милый, – вздохнула Сара, – я была бы там по-настоящему счастлива. Мне там все сразу пришлось по душе. К тому же этот дом принадлежит тебе по праву… а значит, и мне тоже.

Ричард приподнялся на локте, взглянул Саре в глаза и улыбнулся: «Вы это с ней вдвоем подстроили, так?»

– Конечно, нет.

– Конечно, да. Ведь тебе она рассказала обо всем до обеда, а мне – уже после.

– А хотя бы и так. Какая разница?

– Никакой. По-моему, мысль первоклассная.

Потом, в постели у себя, не в силах уснуть, размышляя о теткином доме, о том, как переделать его под гостиницу, он вдруг понял, что за последние недели его жизнь сильно изменилась. Из вполне довольного своим положением ничтожества, лентяя без цели он превратился в человека, твердо знающего, чего хочет. Его будущее безоблачно… если не считать тучки по имени Беллмастер. Что ж, с этим уже ничего не поделаешь. Старик Гедди посоветуется со знающими людьми, и Ричард сделает так, как они скажут. После разговора с Гедди ему временами хотелось, чтобы дневника не было вообще – неприязнь к Беллмастеру уже ослабела. Ведь все это – дела давно минувших дней, и Ричарду становилось не по себе от собственной… чего? Мстительности? Пожалуй. Мертвых уже не воскресить. Даже если отыграться на Беллмастере, это не вернет Саре восьми проведенных в монастыре лет, не восстановит леди Джин доброе имя. К тому же если уж речь зашла о ней – отчего это леди Джин безропотно подчинялась Беллмастеру? Ведь были у нее и воля, и мужество. Она выбрала такую жизнь добровольно. Но хуже всех пришлось бедняге Брантону. Впрочем, стал бы он богаче или счастливей, если бы не женился на леди Джин? Вряд ли. От судьбы не уйдешь. Это сейчас, задним числом ясно – ему сразу надо было жениться на такой женщине, как Долли… "Итак, когда Гедди позвонит, – решил Ричард (звонить к нему в контору Гедди запретил), – я скажу, что бросаю затею с Беллмастером. Если еще не поздно. Ведь стоит дать делу законный ход, и его не остановишь. Словом, не было у бабы забот… Сжечь бы в свое время дневник, да и все.

И вот что еще удивительно. Стоило рот раскрыть, как Гедди явно захотел отделаться от меня как можно скорее. Но это понятно. Он же время от времени работал и на Беллмастера, разоблачать своего клиента ему не улыбалось".

Ричард решил отвлечься, включил свет, взял книгу. Но не успел пробежать глазами по первой строке, как понял со всей очевидностью, что совершил непоправимый промах. Как сказал бы старик Брантон, любитель латинских поговорок: «Людям свойственно ошибаться».

Кэслейк заранее условился встретиться с Гедди и на другое утро приехал к нему домой.

Стряпчий провел его в кабинет – уютный, заставленный книгами. На каминной полке по обе стороны от застекленного ящика с чучелами разноцветных тропических птиц стояли взятые в серебро снимки родственников, а в одном легко угадывался и сам Гедди – школьник в форменном костюмчике и соломенной шляпе. Недавно похолодало, в кабинете работал рефлектор. Около него, за низкий с зубчатыми краями столик и уселись собеседники.

Нацелив кофейник на чашку, Гедди помедлил, спросил: «Близится полдень. Может, лучше хереса выпьете, мистер Кэслейк?»

– Нет, спасибо. Сойдет и кофе, – глядя, как Гедди льет его в чашку, Кэслейк заметил, что руки у стряпчего не дрожат, подумал: «Да, он старая, мудрая птица, владеет собой отменно».

– Чем реже будут вас видеть у меня в конторе, тем лучше. Потому я и пригласил вас сюда.

– Понимаю. Впрочем, с завтрашнего дня я перестану вас беспокоить.

Гедди помрачнел: «Вы-то перестанете. А совесть – нет. Неужели без этого не обойтись?»

– Вы же все прекрасно понимаете, мистер Гедди. Нам в Клетке такой оборот тоже не по душе, но иного не дано. К тому же вам самому почти ничего делать не придется.

– Это ложь во спасение. – Гедди покачал головой. – Вы замыслили убить человека и здесь слова «почти ничего» неуместны.

– Однако и вам раз пришлось это проделать. Во время войны, насколько я знаю.

– Да уж, – Гедди внезапно улыбнулся. – Тогда я попался. Но та женщина была шпионкой, к тому же на войне все средства хороши. Впрочем, не волнуйтесь, мистер Кэслейк, я исполню все, что от меня потребуется. Любопытно… Я, кажется, чуть не влюбился в нее. С виду – истинная итальянка. Утром она лежала, разметав по подушке темные волосы, с румянцем на щеках, и не верилось, что она мертва. Но это было давно, и, признаюсь, я вспоминаю ее все реже.

– На сей раз вам вообще нечего будет вспомнить. Если всплывет хоть краешек этого дела, Клетка сделает все, чтобы скрыть его и от правосудия, и от политиков, и от прессы. Мир, как известно, полон неразгаданных тайн.

– Ваша уверенность согревает меня и утешает. Верно, для Клетки нет ничего невозможного, ее высшие жрецы заботятся о своих рабах и прислужниках. И хотя я не циник, но считаю, что такого понятия, как «правое дело», в мире больше нет. Если принять, что божественное начало в человеке умерло, – а оно так и есть, – то он вправе защищать себя любыми средствами, лишь бы они были сильнее тех, какими пользуются его враги. Иногда, бессонными ночами – это утешает.

– Конечно.

– Можно спросить без обиняков? Вы Фарли собственноручно уберете?

– Да.

Разговор с Кэслейком утомлял, однако Гедди был терпелив – он понимал его и сочувствовал, хотя помочь ничем не мог.

– Впервые идете на такое дело?

– Да, мистер Гедди, впервые, – ответил Кэслейк резко: не хотелось тратить душевные силы на стряпчего, лучше сохранить их до той минуты, что свяжет его с Куинтом и другими сослуживцами навсегда. Глядя в чашку с нетронутым и уже остывшим кофе, затянутым пленкой, которая сморщилась и стала похожа на рельефную карту, Кэслейк предложил: «А сейчас, сэр, давайте, не отвлекаясь, обсудим предстоящее».

– Конечно, конечно. «Прокурор я и судья, – хитро молвила Клетка. – Я все дело рассмотрю, к смерти Фарли приговорю». Да простит меня Кэрролл. Но я в вашей власти: мне моя шкура и работа дороги.

Кэслейк с трудом вспомнил, что слышал о Льюисе Кэрролле где-то… наверно, в школе… поразмыслил, не предаст ли Гедди, и отмел подозрения. Он слишком много потеряет, если вдруг заупрямится.

– Мне бы хотелось, – начал Кэслейк, – чтобы вы позвонили мистеру Фарли прямо сейчас, при мне. Объявили бы ему, что ни с полицией, ни с властями по его делу пока не связывались, ни с кем о нем не говорили. Поясните, что решили, хотя и не сомневаетесь в искренности Ричарда, все же убедиться в существовании дневника. Так на вашем месте поступил бы любой здравомыслящий стряпчий, дабы не попасть впросак. Он поймет, верно?

– Безусловно. И профессиональная гордость вынуждает добавить: то, что вы предлагаете, я хотел сделать и сам. Мистер Фарли – человек благоразумный, он обязательно согласится.

– Кроме того, вы предложите ему встретиться не у себя в конторе, а где-нибудь за городом, в месте уединенном, неприметном, скажем, на автостоянке, в деревенском трактире или гостинице. Мне бы хотелось, чтобы он приехал туда завтра под вечер. Откладывать неразумно.

– Согласен.

– И еще. Пусть об этой встрече он никому не говорит. Например, если мисс Брантон или кто другой полюбопытствует, кто звонил и зачем, надо ответить, что звонили вы – знали о его будущей свадьбе и решили поздравить, а заодно поинтересоваться, не нужна ли юридическая помощь… Можно сочинить и другую легенду.

– Ничего, сойдет и эта. – Гедди улыбнулся. – Так где же назначить встречу?

– Решайте сами, сэр.

– Отлично. Вы любите природу? Ведь, насколько я понимаю, на встречу с мистером Фарли поедете именно вы.

– Пейзаж значения не имеет, лишь бы место было уединенное. И… верно, туда отправлюсь я.

– И все должно пройти тихо, не привлечь ничьего внимания…

– Именно так. Я сяду к нему в машину объяснить, почему приехал вместо вас. Выстрел прозвучит не громче хлопка пробки от шампанского, смерть наступит мгновенно.

– И на том спасибо.

Сарказм ужалил Кэслейка, заставил его сказать: «А ведь мне понравился Фарли. Да, по-моему, и вы, в первый раз совершая ликвидацию, переживали то же, что и я сейчас».

– Не совсем. Я рассчитывал просто опоить девушку и обыскать ее вещи. Однако мне вас обидеть не хотелось. Я все прекрасно понимаю и чувствую себя виновным не меньше вашего. Сейчас же позвоню, узнаю, дома ли мистер Фарли.

Гедди подошел к телефону, снял трубку, набрал номер. В ожидании ответа повертел в руках пресс-папье – привезенную из Тайваня бронзовую фигурку лошади. Ему повезло: Долли с Сарой пошли прогуляться, полковник Брантон уехал в Лондон, так что трубку снял Фарли. Гедди говорил с ним минут пять, не больше, встретится условились на другой день в половине четвертого. Потом вынул из книжного шкафа мелкомасштабную топографическую карту военного образца показать Кэслейку место встречи.

Развернув карту, он нашел нужный квадрат и пояснил: «Вот здесь у Пейнсуика есть живописный холм под названием „Маяк“. С его верхушки открывается чудесный вид. А здесь, у подножья, – поле для гольфа, клуб. Сразу за ним – кладбище с просторной стоянкой. Вас скроют кладбищенская ограда, кусты и деревья. Тут обожают устраивать пикники, часто приезжают влюбленные. Однако сейчас еще не сезон, там будет машины три-четыре, не больше».

– Спасибо, мистер Гедди.

– Надеюсь, вы не ждете в ответ «пожалуйста»? Где заночуете?

– Еще не решил.

– Тогда остановитесь у Страуда. Это всего в нескольких милях от Маяка. Там полно гостиниц.

– Так и сделаю, а по пути загляну на Маяк. – Кэслейк встал и, не подавая руки, сказал: – Я вам очень обязан, мистер Гедди.

Стряпчий пожал плечами и молча проводил его до двери.

… Эту ночь Кэслейк провел в гостинице неподалеку от Страуда. Он уснул не сразу – из головы не выходила картина поросшей травой стоянки у кладбища. Куинт прав – Кэслейк далеко шагнул от сыщика из Барнстапла. Так, из Лондона он приехал на машине с фальшивыми номерами – в Клетке позаботились о том, чтобы по ним водителя найти не удалось. Садясь за руль, Кэслейк надевал перчатки из моющейся замши; он не снимет их и когда пересядет в машину к Фарли. В тот же вечер он позвонил Куинту, договорился, что у перекрестка с шоссе М-4 его подберет автомобиль из Клетки. А через пять минут его машину подожжет зажигательная бомба замедленного действия. В подземном тире Клетки Кэслейк посидел рядом с заменявшей Фарли куклой, трижды вынимал из кармана крошечный, в пол-ладони, пистолет – одну из новинок в длинном списке разнообразных принадлежностей агентов Клетки – и стрелял с легким хлопком в левый «висок» куклы так, чтобы пуля шла снизу вверх.

Фарли умрет мгновенно, не успеет понять, что с ним. Рядом стоял Куинт и одобрительно кивал. Но оба сознавали – это лишь бледная тень того, что придется совершить на самом деле. И никто не хотел признать, что от лежащего на курке пальца Кэслейка будет зависеть его карьера в Клетке. Ведь множество агентов этого ведомства по-настоящему познавали самих себя только в последнюю минуту. С грустью Кэслейк подумал, что Гедди повезло. Бог простит его – он не ведал, что творил.

Кэслейк выключил ночник, повернулся набок и подумал о своей секретарше Джоун. Затмил мрачные мысли успокоительными эротическими мечтаниями и в конце концов уснул.

На другой день в три часа пополудни Ричард подошел к стоявшему у дома автомобилю. Завернутый в газету дневник он положил туда еще утром. Полковник Брантон из Лондона пока не вернулся, так что вынуть сверток из сейфа труда не составило.

Едва Ричард намерился сесть за руль, как из-за дома показалась Сара в рабочих рукавицах и с корзинкой, где лежали садовые ножницы и грабельки. Она подошла ближе и спросила: «Ричард, разве ты уезжаешь?»

– Да, милая. Надо утрясти одно маленькое дельце.

– А мне с тобой можно? В саду поработать я всегда успею.

– Нет, нельзя, – улыбаясь, ответил он.

– Почему же?

Ричард подался вперед и поцеловал ее в щеку: «Потому что я так хочу. И не хмурься. Среди множества событий ближайших дней будет и день рождения моей возлюбленной, а это принято отмечать подарком».

– Да, конечно, – улыбнулась и Сара, – причина уважительная.

– А ты пойди к Долли и вместе с ней задай-ка жару разросшейся живой изгороди, ладно?

Сара поцеловала его, когда он уже садился в машину, предупредила: «Будь осторожен, дорогой».

– Обязательно, – пообещал он и завел мотор.

Сара стояла, провожала взглядом машину, и любовь к Ричарду теплом разливалась у нее в душе. Подошла Долли, спросила:

– Куда это он?

– За подарком для меня к дню рождения.

– Ты что-нибудь ему посоветовала?

– Нет, я люблю сюрпризы.

Долли кивнула: «Я тоже. Но они выпадают мне редко. Твой отец разнообразием не балует. Ко дню рождения всегда духи – „Шанель“ или „Арпеж“. А из Лондона привозит коробку шоколадных конфет – очень дорогих и обязательно с твердой начинкой. Такие любит он сам, а я – не очень. Ладно, пойдем, набросимся на изгородь. Раньше у нас служили два садовника, так что придется заменить их хотя бы на сегодня».

Когда лорд Беллмастер спускался по лестнице своего клуба на Сент-Джеймс-стрит, ища глазами такси с Брантоном, полковник вдруг почти с восторгом осознал – судьба на его стороне. И даже если она в конце концов решит от него отвернуться – черт с ней. Хотя почему бы не отблагодарить ее за возможность спасти свою шкуру? Вчера вечером он позвонил из своего клуба Беллмастеру, предложил встретиться и поговорить о будущей свадьбе Сары. У обоих обед был занят, сошлись на том, что Брантон подъедет к клубу Беллмастера и они отправятся к последнему на квартиру. Был четверг. Брантон выбрал его не случайно: знал, в этот день у слуги Беллмастера выходной. Здесь полковник обошелся без помощи провидения. Оно пособило в другом: в сопровождении Беллмастера миновать привратника удастся без труда – рисковать без нужды Брантон не хотел. А чтобы проникнуть в квартиру к Беллмастеру в одиночку, пришлось бы наклеивать усы, представляться репортером «Таймса», просить его светлость уделить ему несколько минут и поделиться мнением по поводу… Словом, устраивать целый маскарад. Беллмастер на него бы купился – он порисоваться любил. Но судьба улыбнулась полковнику – он войдет в квартиру вместе с хозяином, посему привратник на него внимания не обратит.

Беллмастер уселся в такси рядом с Брантоном – его лицо разгорелось от сытного обеда и выпитого портвейна, он курил благоухающую гаванскую сигару.

– Хорошо, что вы за мной заехали, Брантон. Давненько мы не встречались. Вы прекрасно выглядите. Хотя мы оба моложе не становимся, верно?

– Верно, милорд… Со временем годы чувствуешь все сильнее. И тем острее жалеешь утраченное. Болезни наступают, здоровье уходит.

– Так вы приехали к лондонским лекарям?

– Помимо прочего. Главное – мне хотелось поговорить с вами.

– Что ж… Пока я свободен. Но в пять мне на аудиенцию к премьер-министру.

– Я вас надолго не задержу.

За разговором они и не заметили, как доехали до дома Беллмастера. Аристократ вызвался заплатить за такси, они вошли в подъезд вместе. Привратник сидел у себя в клетушке. Он приподнялся, сказал: «Добрый день, милорд».

– Добрый, Бэнкс. Сидите, сидите. Я вызову лифт сам.

Стоя рядом с Беллмастером, Брантон смотрел в сторону от привратника. Они поднялись на лифте, подошли к квартире. Вынув ключ, Беллмастер произнес: «Роджерс сегодня выходной. Мы будем одни».

Брантон переступил порог, не вынимая рук из карманов – он знал: ни к чему прикасаться голыми руками нельзя. Ни к чашке с кофе, ни к рюмке, а перед уходом нужно надеть перчатки. Помимо твердой решимости покончить с аристократом полковник ощущал возбуждение… Не от страха – на свою жизнь ему было наплевать, однако искушать судьбу глупостью не хотелось: жизнь все-таки замечательная штука. Впрочем, он уже попользовался ею сполна и остаток есть смысл поменять на возможность рассчитаться с Беллмастером. Сравнять счет. Пуля или снаряд могли погубить полковника давным-давно – опасности от военной службы неотделимы. Но в петлю суют голову без нужды только дураки.

Полковник сел в кресло у камина, и, пока лорд Беллмастер ходил мыть руки, он разглядывал чучело горбуши. Отличная рыбина. А в Конари сейчас самая рыбалка. «Жаль, если не удастся больше вытянуть ни одной форелины. Впрочем, я свое уже отудил». Ощупывая пистолет в кармане, Брантон уверился – рука не дрогнет… как не дрогнет и решимость. Пистолет подвернулся ему в Италии во время войны – девятизарядный «Вальтер Мангурин», отличная вещь. В магазине шесть патронов. Но хватит и двух. Соседи примут выстрелы за хлопки глушителя какой-нибудь машины. Руки не дрожали. С чего им дрожать? Полковник готов принять все, уготованное провидением, лишь бы расправиться с Беллмастером.

Аристократ вернулся и опустился на диван у окна. Солнечный луч упал ему на голову, сквозь седые волосы заблестела кожа. Он любезно улыбнулся: «Итак, рад видеть вас вновь. А вы славно похудели, подтянулись. Не то, что я, – похлопал он по своему брюшку. – Вот беда – совсем мало двигаюсь. Забыл, когда был на охоте последний раз».

– В клубе поговаривают, будто вы высоко метите, – заметил Брантон. – Может, со дня на день будете охотиться уже в Мериленде.

– Слухи, мой дорогой, слухи. Ими Вестминстер только и полнится. – Он вынул из пиджака золотой портсигар и предложил сигарету Брантону.

– Нет, спасибо. – Когда аристократ закурил, полковник вспомнил леди Джин и вновь убедился, – это чувство не покидало его с той самой минуты, как он прочел дневник, который Ричард запер у него в сейфе, – что пришел мстить не за нее и даже не за тех, кого погубил Беллмастер. Он хотел свести с ним личные счеты, отплатить за неудавшуюся карьеру, за чины, которые получил бы, не свяжись с Беллмастером. «Да, это себялюбие, – признался Брантон самому себе, – зато как утешает!»

Между тем Беллмастер перешел на деловой тон: «Значит вы мое письмо получили. Думаю, Фарли хороший парень, да и Сара очаровательна. И не худо бы им помочь со свадьбой».

– Пожалуй, – отозвался Брантон и подумал: «Отчего бы не потрафить ему напоследок?» Хотелось одного – спокойно посидеть и посмотреть на Беллмастера, сознавая, что его минуты сочтены. – Однако вы знаете – денег у меня нет. Роскошную свадьбу мне не поднять.

– Это мы уладим без лишнего шума. Ведь вы можете сказать, что разбили копилку, куда долгие годы откладывали деньги как раз на такой случай. Я добиваюсь немногого – устроить свадьбу, которая пришлась бы Саре по душе – она же, не в обиду вам будет сказано, моя дочь.

У Брантона едва не сорвалось с языка: «Неужели?», но он сдержался и сказал: «Конечно».

– И это главный день в ее жизни. Всякая девушка мечтает отметить его с шиком.

– Пожалуй. – Не коснувшись подлокотников, Брантон встал с кресла и подошел к окну. – Однако считаю своим долгом предупредить – может заупрямиться Ричард.

– Пустяки. Если захочет Сара, согласится и он. Иначе он просто дикарь! И если Сара похожа на мать хоть немного, он окажется у нее под каблуком.

Брантон кивнул. За окном в парке было чудесно – цветы, деревья с молодой листвой. "Да, наверно. Впрочем, есть одна загвоздка. Когда они приехали ко мне в гости, он попросил разрешения положить некий сверток в мой старый сейф. Сказал, там подарок Саре на день рождения – он у нее… "

Беллмастер раздраженно перебил: «Я не хуже вас знаю, когда родилась Сара. К чему вы, черт побери, клоните?»

– К свертку. Ричард едва прикрыл его старой газетой, да резинками перетянул. Несколько дней назад я зачем-то полез в сейф. И хотя это не в моих правилах, соблазнился заглянуть в сверток. – Откровенно забавляясь игрой, полковник отошел от окна, чтобы получше разглядеть лицо Беллмастера… как это он не замечал, что оно становится все брыластее?… И разрядил наконец напряжение. – Признаюсь, я развернул его. Вы не слышали о книге «Беседы души и тела»?

– Нет, не слышал. – Беллмастер вскочил, беспокойно прошелся по комнате и остановился у камина.

– Да?… А следовало бы. Ведь вы провели с леди Джин больше времени, чем даже я. Заголовок – просто отвлекающая уловка. Книга оказалась дневником – Джин вела его многие годы. Читается – не оторвешься. Я провел с ним весь день, когда Сара и Ричард ездили к его тетке в Шопшир. Местами чертовски забавно… и откровенно. И пестрит ее рисуночками. Вы же помните, как замечательно она рисовала. Есть такие карикатуры и на меня, и на вас, что закачаешься!… – С наслаждением видя, как румянец сытой жизни сходит у Беллмастера со щек, полковник закончить не спешил. – Бог мой, стоило ей невзлюбить кого-нибудь, и она клеймила его, не стесняясь. Помните того размазню Арчи Кардингтона – он служил в Королевском полку…

– Брантон!

– Да, милорд?

– Не делайте из меня идиота. Говорите, чего добиваетесь. Вы же не ради свадьбы Сары приехали, да и мне сейчас тоже не до нее.

– Нет, конечно, нет. Знаете, леди Джин временами бывала очень несдержанна. Она призналась, что вы несколько раз толкали ее на прямо-таки грязные дела…

– Джин не надо было толкать. Она и сама святой не была.

– Тем хуже для вас. Ведь она обо всем написала, а зря.

– Обо всем?

Брантон улыбнулся: "Обо всем, милорд. И подробно – на страницах, которые заложил листиками, по-видимому, Фарли. Там говорится о двух убийствах – Полидора и Матерсона. Пространно описаны и ваши связи с разными иностранными агентами… вернее, с агентами иностранных разведок. Особенно с кубинцем по имени Монтеверде и… "

– Хорошо, Брантон. Разжевывать не стоит. Когда вы уезжали, дневник оставался в сейфе?

– Да.

– И Фарли вам о нем ни словом не обмолвился?

– Нет.

– Фарли можно купить?

Голос Беллмастера едва не сорвался… в нем зазвучали гнев и, как показалось Брантону, первые нотки отчаяния. Полковник твердо заявил: «Нет, или я совсем в людях не разбираюсь».

– Купить можно всякого.

– Только не его, милорд.

Беллмастер внезапно выпятил подбородок, надул губы и зло бросил: «Вы, черт возьми, торжествуете?»

Брантон кивнул. Впервые в жизни он был так спокоен и доволен собой. Беллмастер буквально развалился на глазах, поэтому полковник сказал почти с жалостью: «Да, милорд, торжествую. И по-моему, справедливо. Но пришел я сюда еще и помочь вам… сделать то, на что у вас самих духу не хватит».

– Послушайте, Брантон, неужели нельзя договориться? Я за ценой не постою. Можно же как-то уломать Фарли.

Брантон улыбнулся: «Есть только один выход, милорд, Фарли ради вас и палец о палец не ударит. Не такой он человек. Я сам выручу вас. И, признаюсь, с величайшим удовольствием, хотя вы, может быть, мою услугу и не оцените. Тем не менее она сведет наши старые счеты на нет».

Он вынул «Вальтер» из кармана и нажал курок. Выстрел прозвучал громче, чем ожидал полковник. Пуля попала Беллмастеру в левый глаз, пробила голову насквозь и вонзилась в картину Алфреда Муннингса на стене. Беллмастер рухнул на спину, Брантон встал над ним, взглянул на изуродованное лицо равнодушно. На войне ему часто случалось видеть подобное.

Тихо сказав: «Так и прошла твоя, черт побери, земная слава», полковник отвернулся и надел перчатки. Из квартиры он спустился на лифте со шляпой в руке, а когда проходил мимо привратника, поднял ее, словно хотел надеть, и скрыл лицо.

На улице полковник поймал такси, взглянул на часы, прикинул, сколько времени оставалось до поезда с Паддингтонского вокзала – оказалось, много, – и попросил отвезти его к универмагу «Харродз». «Сегодня день особенный, – решил Брантон. – Надо купить Долли что-нибудь посерьезнее, чем конфеты».

В «Харродз» он приехал в три часа пополудни.

В половине четвертого Кэслейк уже сидел в машине около церкви. На другом краю поросшей травой площадки стоял всего один автомобиль. Он приехал позже Кэслейка, оттуда вышла женщина с собакой, заперла дверцу и отправилась к Маяку. Без двадцати пяти четыре на дороге показалась другая машина, и, когда она приблизилась, Кэслейк узнал за рулем Фарли. Помахал ему рукой в перчатке. Фарли развернулся и поставил машину рядом.

Кэслейк пересел к нему на переднее сиденье. Фарли улыбнулся и сказал: «Рад видеть вас снова. Извините, я немного опоздал – заплутался».

– Ничего. Я тем временем насладился природой и солнцем. – Кэслейк рассмеялся. – Итак, вы что-то с собой привезли, верно? – Он вошел в роль молодого преуспевающего стряпчего. Раньше она ему нравилась. Он сыграет ее и сегодня, но по-иному – ведь это прощальная гастроль. Не снимая перчаток, он положил на колени папку.

Фарли помрачнел: «Знаете, я жалею, что заварил эту кашу. Век бы не видеть проклятого дневника. Надо было сжечь его, не сказав никому ни слова. Но вот он. Бог знает, что с ним делать».

– Ну, это не ваша забота. И не моя. Когда мы впервые встретились, он уже был у вас? – Ни ради дела, ни ради самого себя Кэслейку торопить события не хотелось.

– Да, хотя я этого еще не знал. Он то ли у Сары на столе валялся, то ли в книжном шкафу стоял. Она получила его от бывшей служанки матери вместе с поясом Венеры. Слава Богу, что она его не прочла и уже никогда не увидит.

– Она может спросить о нем. И вам надо придумать что-нибудь в ответ.

– Не беспокойтесь. Выкручусь. Сейчас у нее голова забита днем рождения, свадьбой и будущей гостиницей.

– Вы хотите открыть гостиницу? Где? – «Пусть говорит, – подумал Кэслейк, – а я стану изображать доброжелательного стряпчего». Над травой пронеслась сорока и уселась около последней лунки поля для гольфа. Дурная примета.

– О, в Шопшире. Хотя ничего еще окончательно не решено. Место чудное. Отменные земли, река, неподалеку проходят главные туристские маршруты. Сара от этой затеи без ума, даже рекламный проспект начала писать, хлопочет о таких вещах, как занавески и прочее.

– Что ж, если дело выгорит, успехов вам, – сказал Кэслейк и не удивился, что слова прозвучали искренне. Они – как шлюхи, готовы угодить всем прихотям клиента.

– Спасибо.

– Надеюсь, дневник вы не забыли?

– Он на заднем сиденье. – Фарли обернулся и достал сверток. Положил на колени и продолжил: – Так что же вы с ним собираетесь делать?

– В Челтнеме – ничего. – Кэслейк улыбнулся. – Наверно, мистер Гедди передаст его в Министерство внутренних дел. Там у него есть связи. Не пойдешь же с ним в полицию, верно?

– Согласен. Потому я и обратился к мистеру Гедди. Он – стреляный воробей. И мне понравился.

– Да, старик что надо. – Одинокий игрок в гольф послал мяч в последнюю лунку и сорока улетела. Последним напутствием Куинта было: «Играйте свою роль, а о развязке спектакля не задумывайтесь». Легко сказать…

– Ну, дайте взглянуть на него, – с улыбкой попросил Кэслейк. – Мы, конечно, вам верим. И все же… Словом, вы не представляете, какую чушь подчас выдумывают люди.

– Еще бы. – Фарли снял резинки, развернул газету, сказал: – Сейчас не самое подходящее время восторгаться рисунками леди Джин, и все же скажу – некоторые чрезвычайно любопытны. Три из них я даже листиками заложил. Прочтите то, к чему они относятся, и вы поймете, отчего у меня волосы встали дыбом.

Кэслейк положил кожаную книжечку на колени и прочел первую заложенную страницу, где леди Джин рассказывала, как лорд Беллмастер сделал ее соучастницей убийства Полидора и как это убийство произошло.

Когда он закончил и собирался перейти к следующей закладке, Фарли спросил: «Веселенькое дело, а? Впрочем, в том мире, где они вращались… в мире шпиков и фискалов… все это в порядке вещей. Боже, когда читаешь о подобном в романах, воспринимаешь, как сказку для взрослых. Но и в жизни, оказывается, бывает такое. Что же они за люди? Просто душу воротит… Матерсона убрали так же грубо».

Кэслейк не ответил. Он открыл дневник на второй закладке и некоторое время глядел на унизанные старомодным почерком строки, не понимая их. Его захватил маленький рисунок чернилами. На нем бодались два оленя-самца, а на заднем плане за ними наблюдала олениха. У оленей были человеческие лица. В одном без труда угадывались черты лорда Беллмастера. Другое было Кэслейку не знакомо – очевидно, оно принадлежало Матерсону. Лицо самки на заднем плане очень походило на лицо леди Джин с портрета, висевшего на лестнице виллы Лобита. «Что же они за люди?» – вопрошал Фарли. Да такие же, как Кэслейк. Обыкновенные – вот только занимаются грязными делами, без которых нашему грешному миру не обойтись. Когда Кэслейк поступал на службу в Клетку, ему прочитали целую лекцию, где объяснили – и очень убедительно, – почему там царит своя мораль. Начинаете с борьбы со злом, но в конце концов оказывается, что пользуетесь средствами самого дьявола, а благие цели давно забыты.

Кэслейк вдруг рассердился на собственные мысли, взял себя в руки и прочел:

Кэслейк захлопнул дневник, произнес: «Пожалуй, дальше я читать не стану».

– И правильно. Стоило ей смолчать о Полидоре, как она оказалась у Беллмастера под каблуком. Знаете… иногда все это кажется просто кошмаром. Я гляжу на Сару и – хотите верьте хотите нет – радуюсь, что она ушла в монастырь. Останься Сара при них, Бог знает, в кого бы она превратилась. Этот Беллмастер – настоящий вампир. Так пусть получит по заслугам. Беспокоит меня другое – если записи леди Джин предать огласке, случится крупный скандал, который затронет и Сару. Черт, как это все противно.

– Я уверен, она поймет. Ведь вы лишь выполняете свой долг. – Кэслейк сунул дневник в папку. – Мы передадим его нужным людям, а об остальном позаботятся они сами. Возможно, им и удастся не упоминать ни вас, ни Сару.

– Это бы меня вполне устроило. Я хочу только отвязаться от дневника и все забыть. Делайте, что хотите.

– Да, конечно. – Кэслейк сунул руку в карман плаща. «То, что сейчас свершится, – подумал он, – будет злом не меньшим сотворенного Беллмастером, сколько бы Клетка ни твердила обратного. Я не лучше, а наоборот, много хуже того, кто однажды ночью перебил отцовских голубей. Однако Беллмастер – тот наслаждался своими преступлениями: они утоляли его честолюбие и жадность. Эх, мне бы его хладнокровие… или он просто чуть-чуть помешанный, считает себя полубогом, к которому мерки морали неприемлемы?» Кэслейк ощутил, как согревается в руках сталь пистолета… словно из тумана донеслись слова Ричарда: «… если выгорит дело с гостиницей в Шопшире. А почему бы и нет? И хорошо бы вашей конторе взяться за его юридическую сторону».

– Согласен, – рассеянно ответил Кэслейк.

Держа руку в кармане, он, ничего по-настоящему не понимая, слышал, как Ричард бубнил: "Там и детей можно отменно воспитать… Только с рекой надо поосторожней, пока они плавать не научатся. Помню, как-то раз на Момбасе один дурак заснул, а его карапуз… "

В три часа Куинт получил распечатку подслушанного в квартире Беллмастера. Обычно они бывали утром и в половине шестого вечера. Появление ее в другое время означало – материал важный, взглянуть на него нужно немедленно.

Распечатка походила на кусок пьесы, но без указаний на выражение лиц, с каким говорилось то или иное слово, кто и как при этом двигался; остался лишь диалог и фамилии беседовавших. Куинт читал, перескакивая через отдельные строки, пытался как можно скорее докопаться до сути.

Не отрывая глаз от распечатки, Куинт потянулся к телефону, снял трубку и сквозь звучавший в голове разговор Беллмастера и Брантона услышал гудок.

Он читал, ясно представляя себе двух мужчин под картиной Рассела Флинта, скрывавшей микрофон, который работал круглые сутки – уж очень в Клетке хотели скомпрометировать Беллмастера.

Взгляд Куинта перепрыгнул на конец распечатки. Там значилось в скобках: «Выстрел. Калибр оружия небольшой. Значительная пауза. – И уже без скобок: – Брантон: Так и прошла твоя, черт побери, земная слава».

Куинт придвинул телефон ближе и стал набирать номер конторы Гедди в Челтнеме. Было пять минут четвертого. В половине четвертого Кэслейк встречается с Фарли неподалеку от Пейнсуика. Положим двадцать минут на разговоры. Значит, за сорок пять минут Гедди должен попасть в Пейнсуик. Под рукой ли у него машина? Сколько от Челтнема до Пейнсуика – миль восемь – десять? Времени в обрез, но успеть можно. Жаль, Гедди не умеет быстро ездить. Дай Бог, чтобы Кэслейк не поторопился. В нем Куинт уверен не был – он даже поспорил с Уорбойзом (они всегда ставили на новичка пятерку), что у Кэслейка не хватит духу. Куинт считал его мягкотелым провинциалом. Что ж, будем надеяться. Впрочем, чужая душа – потемки. А если Гедди все-таки не успеет, спектакль придется закончить тяжелым непроницаемым занавесом. И Брантон вывернется. После звонка в контору к Гедди придется послать кого-нибудь к Беллмастеру и все устроить. Превратить это убийство в самоубийство можно в два счета. Гедди, Гедди, где же ты? Что же сказать ему? "Только что объявили – лорд Беллмастер покончил с собой. Я ехал в машине, услышал это по радио и сразу бросился звонить вам. К чему распинать мертвого? Дневник лучше просто уничтожить… " И Гедди тотчас возьмется за дело…

Куинт услышал, как на другом конце подняли трубку и всегда бесстрастный голос проговорил: «Гедди у телефона».

А Фарли разглагольствовал по-прежнему: «… И когда все устроится, вы приедете к нам в гости».

– С удовольствием. А что за рыба водится в реке? Лосось?

– Лосось и форель. Сейчас ее там, наверное, прорва.

Кэслейк сидел, слушал, тронутый воодушевлением Фарли, вспоминал собственное детство на реке Тау и понимал – убить Ричарда не сможет. Ну и что? Лишь немногих в Клетке выбирали на роль ликвидаторов, и половина избранных оказывалась на нее не способна. Одни уходили из Клетки, зная, что их в любую минуту могут возвратить, иные оставались. Им хватало другой работы. Однако, как говорит Куинт, если хочешь дослужиться до верха, должен окреститься кровью. Пистолет в потной руке Кэслейка стал совсем теплым. «Но хочу ли высоко взлететь? – спрашивал себя Кэслейк. – Может быть, взять да уволиться?» Он выпустил пистолет и вытер руку о ткань кармана.

Фарли между тем говорил: «Столько лет я потратил впустую? Но теперь обрел опору в жизни, решил заняться настоящим делом. – Он улыбнулся. – Смело сказано, а? Вам повезло – вы всегда знали, кем хотите стать, да и покровителей нашли отличных».

– Верно, – ответил Кэслейк, – я с детства знал, кем буду. – Он вновь сжал пистолет в руке. Женщина, что выгуливала собаку, вернулась и теперь уговаривала ее залезть в машину. Вдруг в памяти у Кэслейка всплыла Джоун. Когда он вернется, она только взглянет на него и сразу поймет, – да или нет. А вскоре и остальные сослуживцы узнают правду… Да, в мире любят победителей.

Женщина с собакой уехала. Фарли все болтал, часы на приборной доске показывали без десяти пять.