Клинический случай

8

Дженет Траш открывает дверь:

– А. Это вы.

– Можно войти?

– Послушайте, дайте мне объяснить…

– Вы не обязаны.

– Мой наряд, – робко продолжает она, – я хочу объяснить…

На Дженет хэллоуинский костюм полицейского: начищенные до блеска черные сапоги, темно-синие брюки с серыми лампасами, накрахмаленная белая рубашка с дешевым оловянным значком на груди и кобура с игрушечным пистолетом. За ворот рубашки заткнуты пластиковые зеркальные очки с голубыми стеклами. Из заднего кармана торчит пачка квитанций. Не хватает только наручников.

– Извините, – говорю я. – Не знал, что вы не одна.

– Я одна. То есть не совсем.

Она машет мне рукой, чтобы я заходил, и знаками просит говорить потише.

Маленькая гостиная освещена ярко, как телестудия, каковой она, очевидно, и является. Дженет показывает куда-то в угол и шепчет:

– Всего пару секунд.

Она надевает очки и проводит рукой по волосам. Затем встает под лампы, подбоченивается и смело поворачивается лицом к видеокамере размером не больше точилки для карандашей. Камера установлена на журнальном столике рядом с компьютером. На экране то и дело появляются новые строчки, но я сижу далеко и не могу прочитать.

Дженет склоняется над клавиатурой и печатает сообщение своему виртуальному приятелю. Затем выпрямляется и объявляет:

– Ларри, ты все еще под арестом, так что не вздумай делать глупости. Перезвони мне через двадцать минут.

Она снова что-то набирает на клавиатуре, и экран гаснет. Она подходит к алюминиевым штативам и выдергивает из розетки осветительные лампы. Снимает очки и швыряет их на журнальный столик.

– «Будвайзера» хочешь? – спрашивает она.

– Хочу.

– Или что покрепче?

– Без разницы. Что сама будешь.

Мы перемещаемся на кухню – здесь значительно прохладнее. Дженет протягивает мне последнюю бутылку пива и открывает банку колы для себя.

– «Королева парковки». Стрип-шоу в Интернете, – говорит она. – Слышал про такие? У тебя ведь есть Интернет? Как я в это ввязалась? Ну, я искала работу, и одна моя подружка – мы с ней ровесницы – сказала, что можно заработать хорошие бабки просто… Ну, она раздевается до костюма Евы, понимаешь? А я только до белья. В общем, подружка помогла мне все тут установить, завести мой собственный веб-сайт и номер, начинающийся с 900, ну и все такое. Ее шоу называется «Монастырь»: она и еще три девчонки одеваются доминиканскими монахинями. Про них даже написали в «Салоне». – Дженет присасывается к банке и жадно пьет.

– Королева парковки – это интересно, – говорю я, чтобы ее поддержать.

Дженет кивает:

– Это была моя идея. Почти всем мужикам нравятся женщины в форме. Согласен?

– Я стараюсь не спать с представителями власти.

– Могу поспорить, ты бы запросто мог, – бесстрастно говорит Дженет, без тени намека. – В любом случае ты наверняка думаешь, что все это мерзко и недостойно.

– Я думаю, это не мое дело.

– Четыре бакса в минуту, Джек, – вот сколько эти идиоты платят мне, чтобы я выписала им штраф за неправильную парковку.

– В лифчике и трусиках.

– Да, но все равно…

– Неплохие бабки, – соглашаюсь я.

– Этот парень, Ларри, – Дженет бросает взгляд в сторону гостиной, – ему нравится, когда я выписываю ему квитанцию за то, что его лесовоз закрывает выезд с парковки массажного салона. Такие у него фантазии. Звонит аж с Аляски. Думаешь, меня волнует, что какой-то парень дрочит там у себя в Фэйрбэнксе, штат Аляска, когда видит меня в нижнем белье на экране монитора? Нет, Джек, не волнует. Пусть он хоть завязывает свой агрегат узлом или трахается с лосем – меня это не колышет, до тех пор пока он платит мне четыре бакса в минуту.

– Я б на твоем месте не стал ему это советовать.

Дженет смеется:

– Я стараюсь не думать о том, что у них там происходит, но половина этих парней времени даром не теряет. Они, наверное, учатся печатать одной рукой или типа того. Эй, ты чего пиво не пьешь?

– Я был на похоронах твоего брата, – говорю я.

– А. – Дженет поправляет игрушечную кобуру и садится на табурет у барной стойки. – Я не смогла себя заставить. Нарядилась во все черное, села в машину, но не смогла заставить проклятую колымагу поехать к церкви.

– Я понимаю, поверь мне. Хочешь расскажу, что там было?

– Надеюсь, Клио не стала петь?

– Мне жаль тебя разочаровывать.

Дженет стонет и прикладывает ладони к щекам:

– Только не эту песню, «Я»!

– Наверное, оно и к лучшему, что тебя там не было.

– Джимми бы стошнило. Больше ничего не рассказывай, ладно? – Дженет смотрит на настенные часы.

Я говорю:

– Я пришел к тебе насчет… – Пан или пропал. Без сестры Джимми мне ничего не светит. Я никогда не добьюсь того, чтобы газета этим занялась. – Насчет вскрытия, – продолжаю я. – Ты не хочешь подать в суд? Дать делу ход?

– Как? С чем мне идти в полицию? – качает головой Дженет. – Я не знаю, с какого конца подступиться.

– Я знаю.

Она улыбается благодарно, однако грустно.

– Знаешь, я не спала ни одной ночи с тех пор, как он умер. Не могу поверить, что все случилось так, как они говорят. Я не верю ни единому слову этой жадной бездарной твари.

– Думаешь, это она его убила?

– Что-то там не так, – тихо говорит Дженет. – Я не знаю, если честно. Ты же у нас журналист, что ты думаешь?

– У твоего брата были деньги?

– Ты хочешь сказать, оставил ли он наследство? Естественно. Джимми был не дурак. Даже в старые недобрые времена сколько бы он ни тратил на наркоту – всегда посылал столько же в «Смит Барни».[37] Для наркомана мой брат был очень дисциплинированным. Поэтому он и смог купить дом на островах.

– Кстати о доме – не хочешь туда съездить?

– Хорошая шутка, – саркастически фыркает Дженет.

В гостиной компьютер пробуждается к жизни и приветственно пикает.

– Черт! – бормочет Дженет. – Мой одинокий лесоруб.

– На Багамы. Вместе со мной, – не сдаюсь я. – Поговорим с копами, которые занимались несчастным случаем с Джимми.

– Ты серьезно?

Компьютер продолжает умоляюще попискивать.

– Джек, я не могу себе позволить поездку на острова.

– Я тоже, – легко соглашаюсь я. – Но для Рэйса Мэггада-младшего это пара пустяков.

– Это еще кто? – интересуется Дженет.

– Пожалуйста, поехали со мной. Это не будет стоить тебе ни цента. За все заплатит газета. – Я не стараюсь выпендриться, я пытаюсь убедить самого себя, что у меня получится. По объективным причинам вахта на ниве некрологов не предусматривает расходов. – Ну так как? – спрашиваю я.

– Черт, а ты по ходу не шутишь.

После пятого гудка она встает, чтобы ответить на звонок.

– Пожалуйста, – говорю я. – Если я поеду один, они пошлют меня куда подальше. Там, в Нассау, никогда и не слыхали про мою газету. Но ты его сестра, они обязаны с тобой поговорить.

– Это не значит, что они скажут мне правду.

– Иногда можно многое извлечь из вранья. Подумай об этом и позвони мне.

– Работы полно. После Ларри у меня еще доктор Дэннис из Энн-Арбор и семинарист Пол из Солт-Лейк. Мой первый мормон.

– Я поздно ложусь, – заверяю я.

Я задним ходом выезжаю со стоянки и вижу, что в гостиной Дженет зажигаются осветительные приборы. Шторы задернуты, лишь по краям занавески пробивается яркий свет. Из дома доносится музыка – сегодня королевы парковок танцуют под джаз.

Моя мать знает, когда умер мой отец, но отказывается сказать мне.

– Какая разница? Умер и умер, – говорит она.

Но я хочу знать, когда он опочил, чтобы самому не умереть в том же возрасте – боюсь до чертиков. Матери не нравится эта моя навязчивая идея, и поэтому она отказывается сообщать мне информацию о Джеке Таггере-старшем, который вышел из дома, когда мне было три года, и больше уже не возвращался.

– Отчего он умер? – Этот вопрос я задавал матери не один раз.

– Умер и умер, – обычно отвечает она. – И перестань трястись по этому поводу – это просто смешно.

Мать сохранила только одну фотографию, на которой есть мой отец. Он высокий, у него песочного цвета волосы; на фото он без рубашки и, на мой взгляд, светится здоровьем. Он обнимает мою мать загорелой рукой. Они щурятся от полуденного солнца на пляже в Клируотер – там они жили в то время. Я тоже есть на снимке – крепко сплю в коляске справа от отца.

Однажды я спросил мать, как отец зарабатывал на жизнь, и она ответила: «Плохо. В этом и была проблема». На фото ему лет двадцать пять – тридцать. Это значит, будь он жив по сей день, ему исполнилось бы по меньшей мере шестьдесят восемь, а может, даже семьдесят три. Но он умер – мать не стала бы лгать.

После того как Джек-старший слинял, жизнь для нас не остановилась. Мать как каторжная работала секретарем в суде, но у нее всегда оставалось время для меня и для общения. И хотя она серьезно встречалась с несколькими мужчинами, замуж вышла только после того, как я окончил школу. Я поступил в колледж, потом стал работать в газете и редко думал об отце, пока много лет спустя меня не перевели в раздел Смертей «Юнион-Реджистер». Вот тогда-то у меня и появился нездоровый интерес к смерти; к своей собственной, в частности. Поэтому я позвонил матери в Неаполь, штат Флорида (куда они с моим отчимом переехали, потому что для гольфиста там рай земной), и спросил, жив ли еще мой отец.

– Нет, – спокойно ответила она.

– Когда он умер?

– Почему тебя это интересует?

– Просто так, – сказал я.

– Я точно не уверена, когда это случилось, Джек.

– Мам, пожалуйста. Вспомни.

– Это не важно. Умер и умер.

– Как это случилось? Что-то наследственное?

– Ради бога, неужели ты думаешь, что я бы тебе не сказала! – воскликнула она. – А теперь давай, пожалуйста, сменим тему. Это случилось много лет назад.

– Но, мам…

– Джек!

Много лет назад. Это меня подкосило. Когда мать говорит «много лет назад», она имеет в виду по крайней мере лет двадцать – из чего, согласно моим расчетам, следует, что, когда отец умер, ему было не больше пятидесяти трех, а может, даже всего… Вот это был вопрос, от которого сводило кишки и яйца.

Тридцать пять? Сорок? Сорок шесть?

Однажды я раскрыл карты и спросил у матери:

– Он был старше или младше меня, когда умер?

– Оставь это свое нездоровое любопытство, – попеняла она.

– Да ладно, мам. Старше или моложе?

Как же мне хотелось, чтобы она сказала «моложе», потому что это означало бы, что я счастливо перескочил через рубеж. Пронесло!

– Какая разница, Джек? Когда Господь призывает нас, мы идем к Нему. Очевидно, твоего отца Он призвал.

– Ему было за сорок? Да или нет? Или ему было столько, сколько сейчас мне, и ты боишься в этом признаться?

– Джек, эта работа плохо на тебя влияет. Может, тебе писать о чем-нибудь пожизнерадостнее? Делать обзор ресторанов, например?

Иногда я ночей не сплю из-за того, что не знаю, как и когда умер мой отец. Разговаривая с матерью, я все время пытаюсь выудить у нее подробности – потому она так редко мне и звонит.

– Просто скажи мне, – попросил я ее недавно, – он умер от естественных причин?

– Разумеется, – утешила она. – Смерть всегда наступает от естественных причин.

Это я уже слышал.

– Если человек падает с двадцатого этажа, – продолжила мать, – абсолютно естественно, что он умирает. То же самое, если человек ляжет на рельсы перед поездом. Или если молния ударит в него на тринадцатом грине…

– Ладно-ладно, я понял.

– Сердце не бьется, легкие не дышат, мозг отключается. Конец.

– Настоящая поэзия, мам. Можно я вставлю это в твой некролог?

И вот сегодня, пока я жду звонка Дженет Траш, я решаюсь попробовать еще раз. Мать снимает трубку на первом гудке.

– Привет, – говорит она. – Я думала, это Дэйв. Дэйв – это мой отчим. Иногда он допоздна играет в покер.

– Знаешь, я у тебя кое-что хотел спросить, – начинаю я.

– О господи, ты опять за свое.

– Послушай, ты можешь не говорить, что именно случилось и когда и была ли это авария, или сердечный приступ, или эмболия…

– Джек, ты меня беспокоишь.

– …я просто хочу узнать, – не сдаюсь я, – как ты об этом узнала. Ну то есть он же все эти годы отсутствовал. Вы что, общались?

– Нет!

– Может, он звонил или писал?

– Ни разу, – заявляет она. – Впрочем, я на это и не рассчитывала.

– Так как же ты узнала, что он умер? От его родных? От полиции? Кто тебе позвонил?

– Тебе завтра лететь на самолете? Да? – спрашивает мать.

– И что с того?

– Ты всегда сам не свой, когда тебе нужно куда-нибудь ехать.

– Это неправда. – Я кривлю душой, и мама это знает.

– Если это тебе поможет, то успокойся, твой отец погиб не в авиакатастрофе. Куда, кстати, тебя посылают на этот раз?

– На Багамы.

– Бедный ребенок, – говорит мама. – Меня бы кто-нибудь послал на Багамы.

– Я собираюсь взглянуть на отчет о вскрытии. Хочешь присоединиться?

– Фу!

– Полечу на гидроплане. Сядем прямо в гавани Нассау.

– Самолет, гидроплан – не переживай. Твой отец сыграл в ящик не от этого.

– Разве я не имею права знать?

Мать смеется:

– Возможно, нам с тобой стоит сходить на «Салли Джесси».[38] Посмотрим, кто больше понравится публике.

– Я тебе говорил, что каждый месяц прохожу медосмотр? С головы до пят?

– Это немного слишком, Джек. Каждый месяц?

– И я имею в виду полный медосмотр.

– Теперь я понимаю, почему Анна тебя бросила, – говорит мать. – Ты сходишь с ума.

Как будто я нуждаюсь в напоминании.

– Кто был в тот раз? Стивен Крейн?[39]

Я бормочу:

– Скотт Фицджеральд.

– Точно! – восклицает мать.

Когда меня только перевели в раздел Смертей, мне было сорок четыре – столько же, сколько Фицджеральду, когда он умер. И я не мог выкинуть эту мысль из головы, не мог спать, не мог об этом не говорить – а ведь я даже не поклонник «Великого Гэтсби».

Анна пыталась помочь, но скоро поняла, что это бесполезно. И тогда она ушла. Едва мне стукнуло сорок пять, наваждение покинуло меня – но Анна так и не вернулась. Сначала Фицджеральд, сказала она, потом еще какая-нибудь мертвая знаменитость – каждый год одно и то же. Мне часто хочется позвонить ей и сказать, что я чувствую себя намного лучше в свои сорок шесть, несмотря на богатый урожай дохлых знаменитостей.

– Анна не похожа на Зельду,[40] – продолжает мать. – Анна была взрослой. Мне она нравилась. Дочь ее, конечно, не подарок, но Анна мне нравилась.

– Мне тоже, мам.

– Это все твоя богомерзкая работа – каждый день писать об умерших. Как тут не свихнуться?

– Но мне уже лучше. Правда.

– Тогда зачем ты звонишь с этими вопросами, Джек?

– Извини.

– Ты мог бы перейти в спортивную рубрику. Писать про Ассоциацию профессиональных гольфистов. Или даже про Женскую ассоциацию профессиональных гольфистов – познакомился бы с хорошей девушкой на турнире.

– Я только хочу спросить, – спокойно говорю я, – откуда ты узнала про смерть отца? Просто это странно, раз ты говоришь, что не видела его и не общалась с ним все эти годы… Откуда ты узнала, мам?

Мать испускает свой фирменный вздох:

– Ты правда хочешь знать?

– Да.

– Предупреждаю: здесь есть доля иронии.

– Давай, не тяни уж. Я сижу.

– Я узнала об этом из газеты, Джек, – говорит она. – Они напечатали некролог.