Клинический случай

19

Прошлой ночью я не мог заснуть, поэтому отправился обратно в Беккервилль. Было два часа ночи, и дождь лил как из ведра. «Миата» Дженет, припаркованная у тротуара, медленно, но верно наполнялась водой, а дом выглядел в точности так, как мы с Эммой его оставили. Невероятно: копы так и не приезжали. Я было снова дернулся позвонить 911, но потом передумал.

Теперь я сижу за своим столом в редакции, смотрю на фотографию Джека Керуака, найденную в Интернете. Он стоит на фоне пустынного шоссе, ссутулившись, засунув руки в карманы. Биография, приведенная слева от фото, гласит, что английский был его вторым языком и что он написал «На дороге» за три недели. Этих сведений достаточно, чтобы ввергнуть меня в пучину безутешной зависти. Я читаю дальше и убеждаюсь, что Анна была права: он выбыл из игры в сорок семь. Я припоминаю (и биография подтверждает этот факт), что он много пил – это и привело его к свиданию с Костлявой. За этот факт я и буду цепляться следующие двенадцать месяцев, стану успокаивать себя тем, что данный конкретный Джек не был случайной жертвой, подкошенной смертью, – он сам выбрал себе такой конец. Его не застрелил сумасшедший фанат, не сбил украденный трейлер, не укусил техасский рогатый гремучник. Он допился до смерти, а мне вряд ли светит повторить его судьбу, ибо я впадаю в летаргический сон уже после трех рюмок дешевой водки.

Так-то вот.

Из угла до меня доносится знакомое туберкулезное покашливание: Гриффин, полицейский репортер выходного дня, курит украдкой. Обычно он так поздно на работе не задерживается.

– Три бытовухи, – объясняет он; в его голосе неизбывная скука. – Ножевое, огнестрел и молотком по черепушке. По два абзаца на каждый случай. А ты какого черта здесь торчишь?

Гриффин уважает одиночество. А еще у него особый способ разговаривать по телефону. Повинуясь внезапному порыву, я спрашиваю:

– У тебя есть кто-нибудь стоящий в участке Беккервилля?

– А как же! – Он многозначительно помешивает карандашом черный кофе. – Есть у меня там один сержант в ночной смене. Со мной он разговаривает.

Это следует понимать так: источник мой, и даже не проси меня назвать имя.

– У тебя есть время на один звонок?

– Так сразу и не скажешь, Джек.

Я стараюсь выдать старине Гриффину как можно меньше информации. После того как мой рассказ окончен, Гриффин прищуривается и говорит:

– Над чем это ты работаешь? Я думал, ты все еще копошишься в некрологах.

– К сожалению.

– А кто этот Эван Ричардс, который стал мелькать в газете?

– Просто стажер, – заверяю я его. Гриффин всегда настороженно относится к новым подписям под статьями.

– «Лига плюща»,[87] верно? Где еще найдешь парня по имени Эван? Полагаю, Коламбия или Йель?

– В точку! – подтверждаю я. Гриффин настоящий профи. – Парень помогает Эмме, пока я разбираюсь с этой историей.

– Должно быть, серьезная история. Раз она выпустила тебя на вольные хлеба.

– Я хотел бы рассказать больше, но не могу.

Гриффин воспринимает это спокойно – после двадцати лет в криминальной хронике он привык к секретам.

– Итак, ты хочешь узнать, что случилось с этой Дженет Т-Р-А-Ш? На конце «ш», да? Дату рождения знаешь?

– Нет, но вот ее адрес. Звонок по 911 перевели в офис шерифа, но не похоже, что они отправили кого-то к ней домой.

– Ленивые ублюдки. – Гриффин выдергивает у меня из руки листок с адресом Дженет. – Я дам тебе знать.

За следующие несколько часов я совершаю четыре подхода к автоматам с шоколадками и кофе и набиваю семь жалких дюймов о жизни Макартура Полка для его будущего некролога.

Мой мозг, похоже, совсем заболотился.

Я слышу за спиной шумный вздох и разворачиваюсь на стуле. Это молодой Эван Ричардс, наша ранняя пташка.

– Джек, разве так можно писать в газете? «Погрузилась в дерьмо»?

– Последний стажер, который совал нос в мои статьи, теперь сочиняет рекламу гомеопатических средств для увеличения пениса.

Эван робко улыбается:

– Друг, ты выглядишь так, словно торчал здесь всю ночь.

– Знаешь, кто такая Клио Рио?

– Ага, девица, которая поет «Я».

– Точно.

– И выставляет свой лобок на всеобщее обозрение по телику. Горячая штучка.

– Мне жаль тебя разочаровывать, Эван. Но в клипе показывают лобок дублерши.

– Кончай заливать! – говорит он, выпучив глаза.

– Поверь мне.

– Ну уж нет!

– Как смотришь на то, чтобы встретиться с ней? – интересуюсь я. – Что-то типа свидания, а?

– Клево! Ты не шутишь? С Клио Рио?

– Собственной персоной.

Чарлз Чикл, эсквайр, уверяет, что ждал моего звонка, – это меня озадачивает. Неужели Дженет Траш сказала ему, что я расследую смерть ее брата? Может, ему уже известно, что с ней случилось?

Мы разговариваем в его конторе, где на стене соседствуют Пикассо и чучело громадного окуня. У Чарли Чикла редеющие седые волосы, румяное лицо и хитрые голубые глаза. Одет он в дорогой серый костюм и бордовый шелковый галстук, а на толстом пальце красуется кольцо выпускника Флоридского университета. В углу стола под стеклом выставлен оранжево-синий мяч с автографом Стива Спаррьера – значит, Чикл болеет за «Флоридских Аллигаторов». Это объясняет его таинственные связи в политических кругах.

– Итак, – говорит он, – вы навещали в больнице нашего общего друга Мака?

– Мистера Полка?

– Именно. Как он выглядел?

– Ужасно, – отвечаю я.

Чикл довольно ухмыляется:

– Поверьте мне на слово, Джек – могу я называть вас Джек? – за последние пятнадцать лет он ни разу не выглядел так, будто переживет ночь. Но внешность обманчива, он крепкий сукин сын. – Адвокат открывает папку, лежащую на столе. – Через час мне надо присутствовать на даче показаний. Давайте перейдем к делу.

– Думаю, произошло какое-то недоразумение.

– На вашем месте я бы тоже так подумал, – соглашается Чикл. – Вы, возможно, решили, что он спятил, Джек, но он просто хочет отомстить.

Теперь я понял: Чарли Чикл – юрист Макартура Полка. Он ничего не знает про Дженет Траш; он думает, я пришел, чтобы обсудить с ним деловое предложение старика.

– Прежде чем мы…

– Пожалуйста. – Он поднимает указательный палец. – Я знаю, что у вас есть вопросы, и я отвечу на большинство из них, если вы мне дадите такую возможность.

– Я слушаю.

– Как вы знаете, мистер Полк несколько лет назад продал «Юнион-Реджистер» компании «Мэггад-Фист». Взамен он получил значительную часть акций компании и пакет опционов, которые реализовал за последние полгода, чтобы добавить к своим активам. Теперь мистер Полк владеет примерно десятью процентами всех выпущенных акций «Мэггад-Фист» – а это лакомый кусочек, поверьте.

Старик говорил про одиннадцать процентов, но это не так уж важно.

Чикл продолжает:

– В прошлом году две издательские компании независимо друг от друга начали скупать акции «Мэггад-Фист», каждая с прицелом на поглощение. Одна из них – немецкая компания, название которой я не могу выговорить, а вторая – канадская, «Бахман и кто-то там». В любом случае Рэйс Мэггад наложил в штаны и с перепугу начал с бешеной скоростью выкупать акции. Естественно, цены пошли вверх, и, разумеется, некоторые инвесторы не захотели расставаться со своими ценными бумагами, решив посмотреть, к чему приведет этот ажиотаж. Вы следите за моей мыслью?

– Да. Мэггад просил Полка продать ему акции обратно.

– Требовал, Джек, самым наглым образом. И раз у него ничего не вышло, он хочет, чтобы старик вставил в свое завещание пункт о том, что «Мэггад-Фист» имеет преимущественное право на выкуп акций после смерти. Теперь, – продолжает Чикл, бросив взгляд в папку, – Мак Полк не помочится на Рэйса Мэггада, даже если тот будет гореть. Думаю, не мне вам объяснять. Старик уверен, что «Мэггад-Фист» общипала его любимую газету как рождественского гуся. Иногда доктора даже запрещали ему смотреть на передовицу из опасений, что у него полетит клапан.

– Извините, – вставляю я, – что перебиваю. О чем только думал Полк, когда продавал «Юнион-Реджистер» этим ублюдкам? Всего-то и надо было поинтересоваться, что они сделали с другими газетами.

– Все ошибаются, Джек. Не думаю, что мистер Полк станет возражать, если я скажу вам, что семейство Мэггад предоставило ему определенные гарантии – железные гарантии, как он думал, – относительно того, как будут вестись дела в газете, – отвечает Чикл. – Вот почему он считает, что его обманули, и, как я уже говорил, жаждет мести.

– И для этого ему нужен я?

– Правильно.

– Значит, он не просто так молол языком в больнице?

– О, уверяю вас, в этом он мастер, – одобрительно кивает Чикл. – Но я также уверяю вас, что он был в здравом уме и твердой памяти. Он рассказал вам о трастовом фонде?

– Да. И я ответил, что подумаю.

– Хороший ответ. Означает, что вы не готовы лезть из кожи вон ради денег. – Продолжая говорить, Чикл пролистывает документы в папке. – Когда мистер Полк умрет, все принадлежащие ему акции «Мэггад-Фист» автоматически перейдут в трастовый фонд. Ваши обязанности в качестве управляющего этого фонда будут предельно просты: вы будете следить за тем, чтобы акции не попали в руки Рэйса Мэггада. Выкидывайте его письма. Не отвечайте на его телефонные звонки. И когда станете голосовать на собрании акционеров, всегда голосуйте против того, что предлагает «Мэггад-Фист». Короче говоря, ваша задача на этом посту – усложнять жизнь Рэйсу Мэггаду. Прищучивайте его при каждом удобном случае. Как вам работенка?

– За сто тысяч в год… Это ведь тоже была не шутка?

– Управляющему фондом полагается зарплата, Джек. Некоторые банки взяли бы куда больше.

Я наслаждаюсь этим разговором, хотя, конечно, сплошной сюрреализм.

– А почему его жена не может стать во главе фонда?

– Она, разумеется, может, – отвечает Чарли Чикл. – Эллен настоящий боец. Но Мак не хочет, чтобы ее круглыми сутками изводили, требуя продать акции. Вы же, напротив, – как он полагает – будете только рады. Он говорит, вы чуть ли не худшего мнения о Рэйсе Мэггаде, чем он сам.

– И он выбрал меня, потому что…

– Потому что это приведет мистера Мэггада в бешенство. Мне дали понять, что он терпеть вас не может.

– Просто ненавидит, – подтверждаю я.

– У Мака, как вы знаете, нет детей. Это означает, что если вдруг когда-нибудь акции все же будут проданы, никто, кроме Эллен, не сможет претендовать на прибыль от этой сделки.

– Хотел бы я знать, что должно произойти, чтобы я имел право продать акции молодому мастеру Рэйсу.

– Вообще говоря, эти условия жестко оговорены. И я могу вам их назвать, – Чикл смотрит на часы, – но в другой день, когда до них дойдет очередь.

– Чарли, скажите мне, что вы обо всем этом думаете?

Адвокат проводит мясистым пальцем по подбородку:

– Мистер Полк знает мое мнение об этом плане, но все равно решил поступить по-своему. Не волнуйтесь, все абсолютно законно, Джек, если это вас беспокоит. Должен признаться, мне было приятно составлять эти бумаги. Хотя вообще-то составление завещаний не очень-то веселый бизнес. Как, полагаю, и ваша работа – целыми днями писать некрологи.

Чикл не хочет меня обидеть, но я чувствую, что у меня краснеет шея.

– У вас, кстати, очень хороший слог, – прибавляет он. – Вы душевно проводили в последний путь нескольких моих любимых клиентов. Уверен, что то же самое вы сделаете и для Мака.

– Он еще всех нас переживет.

– Ха! Сомневаюсь, – невесело возражает Чикл. Он встает, и я следую его примеру. – Было приятно познакомиться, Джек. Позвоните мне, когда примете решение.

– У меня к вам еще одно дело.

Он корчит извиняющуюся гримасу:

– Это очень важно? Потому что у меня действительно нет времени…

– Речь идет о жизни и смерти, Чарли. Я работаю над статьей про брата Дженет Траш.

Вокруг глаз адвоката собираются морщинки.

– Что за статья?

– Не очень-то веселая. Мы расследуем обстоятельства его гибели на Багамах.

– Но в вашей газете написали, что это был несчастный случай.

– Да. А мы никогда-никогда не ошибаемся. Присядьте, Чарли. – И, боже правый, он садится. – Кто-то вломился к Дженет в квартиру в эти выходные, этот кто-то думал, что у нее есть нечто, принадлежащее Джимми. Теперь она пропала и…

– Вовсе нет.

Теперь моя очередь сесть.

– Что?

– Она позвонила мне сегодня утром, Джек. Сказала, что один ее приятель нажрался как свинья и разгромил ее квартиру. Она сейчас у знакомых – то ли в Лодердейле, то ли в Бока, в общем, в тех краях. Еще сказала, чтобы я ни за что не отправлял ей домой чек на наследство, пока она не вернется, потому что тот придурок все еще может быть там. – Адвокат фыркает. – А ведь я говорил этой молодой леди, и не раз, что деньги брата она сможет получить только через несколько месяцев.

– Вы сами разговаривали с Дженет?

– Нет, одна из моих секретарш.

– А секретарша знает ее голос?

– Да ладно вам, перестаньте.

– Чарли, сколько у вас клиентов – пара сотен? И ваши секретарши знают голос каждого?

– Нет, молодой человек, – говорит он. – Но у меня нет причин подозревать, что кто-то иной, а не мисс Траш, звонил в мой офис сегодня утром.

Он замолкает. Ждет, что я выложу свою теорию. Но я держу рот на замке.

– Она не оставила номер телефона?

– Вообще-то нет. Она сказала Мэри, что перезвонит, – отвечает Чикл. – А теперь не поделитесь ли со мной вашими мыслями по этому поводу…

– Не могу. – Слова комком шерсти застревают у меня в горле.

И перед тем как отправить меня восвояси, Чарли Чикл роняет:

– Не позволяйте воображению бежать впереди вас, Джек. Иногда дела обстоят именно так, как это представляется на первый взгляд.

Эмма хочет со мной пообедать и настаивает, что сама поведет машину. Она привозит меня в тускло освещенный итальянский ресторан, и мы выбираем столик подальше от входа. Она усталая, говорит, что тоже плохо спала ночью. Двадцать семь лет – я стараюсь на этом не залипать. Как неосмотрительно – проецировать собственные бредовые фобии на других людей; на мою голову хватит и мистера Керуака.

В ресторане прохладно, и Эмма трет руки, чтобы согреться. Я пересаживаюсь к ней поближе и обнимаю за плечи – чувствуется, что эти объятия мне гораздо приятнее, чем ей. Она оживляется, лишь когда я рассказываю ей про звонок в офис Чарли Чикла. Как и я, она хочет верить, что звонила действительно Дженет. Мы старательно молчим про кровь на ковре. И не притрагиваемся к вину.

Безжизненным тоном она говорит:

– Возможно, ты прав. Наверное, я не создана для работы в газете.

– Такое случается не каждый день. – Это я о сестре Джимми.

– А что, если она мертва, Джек?

– Ну, тогда… не знаю. Мы доведем дело до конца. Распутаем эту чертову историю.

Я не обманываю Эмму. Она знает, что я в полном замешательстве.

– А кроме вдовы, у тебя есть идеи, куда все это может привести? Почему люди умирают и пропадают?

– Мне нужно подумать, – отвечаю я.

– Рок-певец, о котором никто не слышал многие годы, безработный пианист…

Похоже, у нее сдают нервы. Я говорю ей, что мы не можем бросить это дело. Особенно сейчас.

А Эмма отвечает:

– Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Как ни странно, это правда.

Она смотрит на меня своими нефритовыми глазами. И я вдруг говорю:

– Интересно, кто напишет мой некролог?

– Напиши сам, умник. Мы его придержим до нужного момента.

– Хорошо, но мне нужна от тебя приличная цитата. Ты ведь мой босс и все такое.

– Отлично, – соглашается Эмма. – «Джек Таггер был очень неуравновешенным человеком…

– …но талантливым и уважаемым журналистом. Вся наша редакция будет скорбеть по нему…

– …целых пять минут, – встревает Эмма.

– Особенно Эмма Коул, ибо она так и не переспала с ним, хотя слышала, что в этом деле он превосходил многих…»

– Ах ты… – Она сбрасывает мою руку и пихает меня локтем в бок – начинается возня, мы смеемся и толкаемся. Это так мило, почти уютно. И кто, кроме Эвана, мог бы подумать – где моя самоуверенность? Самый обычный флирт – и вместо того чтобы спасать Эмму, я теперь пытаюсь ее соблазнить. Или надеюсь, что она меня соблазнит. Это уж как пойдет.

Эмма сообщает, что звонила отцу и рассказала ему про Джимми Стому и про исчезновение Дженет. Он велел ей быть осторожной, сидеть в редакции и оставить опасные вылазки журналистам. Она признается, что слова эти ее немного разозлили, а я советую не понимать их превратно. Будь я ее отцом, я бы сказал то же самое.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – просит Эмма.

– Хорошо. Не обижайся, но в последнее время меня преследуют сладострастные мысли о тебе. И я употребляю слово «сладострастные» в его самом чистом и нравственном значении.

– Другими словами, ты хочешь секса, – говорит она. – А я еще ничего не решила по этому поводу. Поэтому давай сменим тему.

– Ладно. Как насчет такой? У меня в холодильнике больше нет замороженной ящерицы.

– Да?

– С той самой ночи, когда ко мне вломился грабитель. Я набил злодею морду вараном.

– Ты шутишь.

– Вот и нет. И это был огромный варан, поверь мне. Надеюсь, я хорошо отделал ублюдка.

– А как же старый добрый пистолет? – спрашивает Эмма.

– С пистолетом любой дурак сможет.

Вернувшись в редакцию, я нахожу на столе записку от Гриффина, который не верит в электронную почту. Заляпанная кофе записка нацарапана карандашом, все буквы заглавные:

Я показываю эту записку Эмме.

– Так значит, она жива! – восклицает она.

Но я настроен менее оптимистично. Дженет никогда не упоминала, что у нее есть приятель. Она говорила про бывшего мужа, про извращенцев из Интернета, но я ни разу не слышал от нее про дружка.

– Может, с ней все в порядке, – говорю я Эмме, – а может, звонил кто-то, выдававший себя за нее.

– Кто, например?

– Мне приходит на ум только вдова Стомарти. Молодой Эван разнюхает, что к чему.

Эмма встревоженно пищит:

– Эван? Наш Эван?