Клодиус Бомбарнак

ГЛАВА XIX

Я проснулся в холодном поту. Мне снился страшный сон, но не такой, который требует истолкования по «Золотому ключу[91]. Нет, и так все ясно! Главарь шайки разбойников Ки Цзан, задумавший овладеть китайскими сокровищами, нападает на поезд в равнине южного Гоби… Вагон взломан и опустошен… Китайская стража гибнет, храбро защищая императорскую казну… Что же касается пассажиров… Проснись двумя минутами позже, я узнал бы их участь и свою собственную судьбу!

Но все исчезает вместе с ночным туманом. Сны — не то что фотографические снимки. Они «выгорают» на солнце и стираются в памяти.

Когда я совершал обычный моцион вдоль всего поезда, как примерный буржуа по главной улице своего городка, подошел майор Нольтиц и указал на монгола, сидевшего во втором классе:

— Он не из тех, что сели в Душаке вместе с Фарускиаром и Гангиром.

— В самом деле, этого человека я вижу впервые.

В ответ на мой вопрос Попов сообщил, что монгол, на которого указал майор Нольтиц, сел на станции Черчен.

— Могу вам также сказать, — добавил Попов, — что как только он появился, директор имел с ним недолгую беседу, из чего можно сделать заключение, что новый пассажир один из служащих компании Великой Трансазиатской магистрали.

Кстати, во время прогулки я не заметил Фарускиара. Не сошел ли он с поезда на одной из промежуточных станций между Черченом и Чарклыком, куда мы должны прибыть около часа пополудни?

Нет, вот он стоит рядом с Гангиром на передней площадке нашего вагона. Они о чем-то оживленно разговаривают, оглядывая то и дело с заметным нетерпением северо-восточный горизонт обширной равнины. Может быть, узнали от монгола какую-нибудь тревожную новость? И тут я опять предаюсь игре воображения, мне мерещатся всякие приключения, нападения разбойников, как ночью, во сне…

Но преподобный Натаниэль Морз возвращает к действительности.

— Это состоится сегодня… в девять часов… Пожалуйста, не опоздайте… — напоминает он.

Ах да, свадьба Фулька Эфринеля и мисс Горации Блуэтт… А я о ней совсем забыл. Надо приготовиться. Раз уж нет с собой другого костюма, могу, по крайней мере, переменить сорочку. В качестве одного из двух свидетелей жениха подобает иметь приличный вид, тем более что второй свидетель, господин Катерна, будет великолепен.

Действительно, комик отправился в багажный вагон — опять мне пришлось дрожать за бедного Кинко! — и там, с помощью Попова, вытащил из своего сундука изрядно поношенный костюм, успех которого, безусловно, будет обеспечен на свадебной церемонии: сюртук цвета свежего оливкового масла с металлическими пуговицами и полинявшей бутоньеркой в петлице, галстук с неправдоподобно большим «бриллиантом», пунцовые панталоны до колен с медными пряжками, пестрый жилет с цветочками, узорчатые чулки, шелковые перчатки, черные бальные башмаки и серая широкополая шляпа. Представляю, сколько деревенских новобрачных или, скорее, их дядюшек, сыграл комик в этом традиционном свадебном наряде! И этот поистине великолепный ансамбль как нельзя лучше гармонирует с его сияющим, гладко выбритым лицом и веселыми глазами.

Госпожа Катерна вырядилась не хуже мужа. Она извлекла из своего гардероба костюм дружки: красивый корсаж с перекрестной шнуровкой, шерстяную юбку, чулки цвета мальвы, соломенную шляпу с искусственными цветами, которым не хватало лишь запаха. К тому же слегка насурьмила брови и подрумянила щеки. Ничего не скажешь, настоящая провинциальная субретка! И если наши комедианты согласятся после свадебного ужина разыграть несколько сценок из сельской жизни, то я ручаюсь за успех.

О начале свадебной церемонии, назначенной на девять часов, объявит тендерный колокол; он будет звонить во всю силу, как на колокольне. Немного воображения, и легко представить себе, что ты находишься в деревне.

Но куда же будет созывать гостей и свидетелей этот колокол?.. В вагон-ресторан, который, как я успел убедиться, неплохо оборудовали для предстоящей церемонии. Большой обеденный стол разобрали и вместо него поставили маленький. Несколько букетов цветов, купленных на станции Черчен, расставили по углам вагона, достаточно просторного, чтобы вместить большую часть пассажиров. Впрочем, те, кому не хватит места внутри, могут постоять и на площадках.

На дверях вагонов первого и второго классов было вывешено объявление:

Ну что же, если не удастся извлечь из такого события хотя бы сотни строк, значит, я ничего не смыслю в своем ремесле.

А пока суть да дело, надо бы справиться у начальника поезда, в каком месте мы будем находиться в эту торжественную минуту.

Попов указывает его на карте, приложенной к путеводителю. Поезд будет в ста пятидесяти километрах от станции Чарклык, в пустыне, которую пересекает здесь небольшая река, впадающая в озеро Лобнор. На протяжении двадцати лье не встретится ни одной станции, а значит, ничто не должно нарушить церемонии.

Само собой разумеется, что я и господин Катерна уже в половине девятого были готовы к исполнению своих обязанностей.

Майор Нольтиц и Пан Шао тоже немного принарядились по случаю торжества. Вид у майора был весьма серьезный, как у хирурга, собирающегося приступить к ампутации ноги, а китаец скорее походил на насмешливого парижанина, попавшего на деревенскую свадьбу.

Доктор Тио Кин, конечно, не пожелает разлучиться со своим Корнаро, и они явятся на этот скромный праздник, как всегда, вдвоем. Насколько мне известно, благородный венецианец не был женат и не оставил специальных суждений о браке с точки зрения неумеренного расходования основных жизненных соков, есть только кое-какие разрозненные замечания в начале главы:

— Я могу согласиться, — заметил Пан Шао, только что процитировавший мне эту фразу из Корнаро, — что брак вполне можно отнести к одному из таких опасных случаев.

Восемь часов сорок пять минут. Новобрачных еще никто не видел. Мисс Горация Блуэтт заперлась в купе, где она, без сомнения, занимается свадебным туалетом. По-видимому, и Фульк Эфринель завязывает сейчас галстук, наводит последний блеск на кольца, брелоки и другие драгоценности своей портативной ювелирной лавки. Меня не беспокоит их отсутствие. Они явятся, как только зазвонит колокол.

Замечаю, что Фарускиар и Гангир чем-то озабочены и, судя по всему, им сейчас не до свадьбы. Почему они продолжают пристально всматриваться в пустынный горизонт? Ведь ничего, кроме бесплодной, печальной и мрачной пустыни Гоби, какой она рисуется в описаниях Грум-Гржимайло, Блана и Мартена, они не увидят. Интересно знать, что их так тревожит?

— Если предчувствие не обманывает меня, — говорит майор Нольтиц, — тут что-то кроется.

Что он хочет этим сказать?.. Но некогда раздумывать: тендерный колокол шлет уже веселые призывы. Девять часов. Пора идти в вагон-ресторан.

Господин Катерна становится в пару со мной и бойко напевает:

А госпожа Катерна отвечает на трио из «Белой дамы»[92] припевом из «Вийярских драгунов»:[93]

показывая театральным жестом, будто дергает за веревку.

Пассажиры торжественно направляются в вагон-ресторан. Шествие возглавляют четверо свидетелей, а за ними с обоих концов деревни — я хотел сказать, поезда — идут приглашенные. Среди них — китайцы, туркмены и несколько татар. Всем хочется побывать на свадьбе.

Священник Натаниэль Морз сидит в вагоне-ресторане за маленьким столом, на котором красуется брачный договор, составленный им в соответствии с требованиями будущих супругов. Видимо, он привык к такого рода процедурам, настолько же коммерческим, как и матримониальным.

А жениха и невесты все еще нет.

— Неужели они передумали? — говорю я комику.

— Если и передумали, — смеется господин Катерна, — то пусть преподобный вторично обвенчает меня с женой. Недаром же мы надели свадебные наряды!.. Да и другим будет не обидно. Правда, Каролина?

— Конечно, Адольф, — не без жеманства отвечает ему субретка.

Однако повторное бракосочетание супругов Катерна не состоится. Вот он, Фульк Эфринель, одетый в это утро точно так же, как и вчера, и — любопытная подробность! — с карандашом за левым ухом: добросовестный маклер, видимо, только что закончил какуюто калькуляцию для своего торгового дома в Нью-Йорке.

А вот и мисс Горация Блуэтт, тощая, сухопарая и плоская, какой только может быть английская маклерша. Поверх дорожного платья она накинула плащ, а вместо украшений на поясе у нее бренчит связка ключей.

Все присутствующие вежливо встают при появлении новобрачных, а те, поклонившись направо и налево и «переведя дух», как сказал бы господин Катерна, медленно подходят к священнику, который стоит, положив руку на Библию, открытую, несомненно, на той самой странице, где Исаак, сын Авраама и Сарры, берет в жены Ревекку, дочь Рахили.

Если бы еще зазвучала приличествующая обряду органная музыка, то легко было бы вообразить, что находишься в церкви.

Но есть и музыка! Правда, это не орган, а всего лишь гармоника, которую не забыл захватить с собой господин Катерна. Как бывший моряк, он умеет обращаться с этим инструментом и демонстрирует свое искусство, стараясь воспроизвести слащавое анданте из «Нормы»[94] с типичными для гармоники заунывными интонациями.

Старомодная мелодия, которая так темпераментно звучит на этом инструменте, по-видимому, доставляет большое удовольствие уроженцам Центральной Азии. Но всему на свете приходит конец, даже анданте из «Нормы».

Преподобный Натаниэль Морз обращается к молодым супругам со свадебным спичем, который, надо думать, ему не раз уже приходилось произносить.

«Две души, слившиеся воедино… Плоть от плоти… Плодитесь и размножайтесь…»

Думается, он поступил бы лучше, пробормотав скороговоркой, как простой нотариус: «В нашем, священника-нотариуса, присутствии Эфринель — Блуэтт и К⁰ составили настоящий…»

К сожалению, не могу закончить мою мысль. Со стороны локомотива доносятся крики. Пронзительно скрипят тормоза. Поезд резко замедляет ход, вздрагивает от сильных толчков и останавливается, взметая тучи песка.

Какое грубое вмешательство в брачную церемонию! В вагоне-ресторане все опрокинулось — люди и мебель, новобрачные и свидетели. Никто не удержался на ногах. Невообразимая свалка сопровождается криками ужаса и протяжными стонами… Но, тороплюсь заметить, никто не получил серьезных повреждений, так как остановка не была мгновенной.

— Быстрее выходите… торопитесь! — кричит мне майор.