Должен вам сказать, что отбыли мы с трехминутным опозданием. Репортер, не признающий точности, подобен геометру, пренебрегающему в своих вычислениях десятой долей величины.
Три минуты опоздания помогли энергичному немцу стать нашим попутчиком. Чувствую, что он даст хороший материал для моих путевых заметок.
В мае под этими широтами в шесть часов вечера еще совсем светло. Достаю справочник и сверяюсь с приложенной к нему картой, которая позволяет проследить весь маршрут от Тифлиса до Баку. Не знать, в каком направлении движется поезд и когда локомотив поворачивает на северо-или на юго-восток, было бы невыносимой пыткой, тем более что скоро наступит ночь, а глаза мои не приспособлены к темноте, как у домашних кошек, филинов и сов.
Из путеводителя прежде всего узнаю, что рельсовая дорога почти параллельна гужевой, соединяющей Тифлис с Каспийским морем. Обе они проходят через Навтлуг, Пойли, Акстафа, Долляр, Елизаветполь[11], Кюрдамир, Аляты, Баку и пересекают долину Куры.
Среди перечисленных станций мое внимание привлекает одна — Елизаветполь. До получения депеши от «XX века» я предполагал провести там целую неделю, соблазнившись описаниями этого древнего города в путеводителе. Но вместо сверкающего под солнечными лучами городского пейзажа теперь, во время пятиминутной остановки среди ночи, увижу лишь неясные очертания, едва различимые при бледном свете луны!
Отложив в сторону справочник, начинаю разглядывать своих попутчиков. Их трое. Двое из них уже дремлют. Едва войдя в вагон, они надвинули на глаза шапки и завернулись в одеяла. Насколько я мог догадаться, это были грузины и, по-видимому, из породы тех счастливых путешественников, которые способны спать всю дорогу и очнуться лишь по прибытии на место. Из таких людей ничего не вытянешь.
Напротив меня сидел мужчина лет тридцати двух — тридцати пяти: высокий, стройный, широкоплечий, с могучим торсом, рыжей бородкой и очень живым взглядом. В нем не было ничего восточного.
По тому, как он расположился, поставил саквояж и расстегнул клетчатую шотландскую куртку, я узнал англосаксонского «travellera[12], привыкшего к продолжительным путешествиям и проводящего больше времени в поезде или в каюте парохода, нежели в своем собственном комфортабельном «home»[13], если предположить, что таковой у него имеется. Должно быть, разъезжает по торговым делам. С любопытством наблюдаю, как он выставляет напоказ целую витрину драгоценностей: перстни на пальцах, булавку в галстуке, запонки с искусно вделанными в них фотографическими видами городов, цепь на часах с бряцающими брелоками.
Долг репортера, которому необходимо получить очередное интервью, прежде всего разузнать, кто его попутчики, откуда и куда они едут? Мой сосед по купе не собирался ни спать, ни заниматься созерцанием ландшафта, освещенного лучами заходящего солнца.
А что, если этот американец — могу держать пари, что он американец, — окажется репортером, посланным каким-нибудь «World» или «New York Herald»?[14] Не хватало только соперника!
Продолжаю колебаться. Спросить или не спросить? Но сосед опережает.
— Вы француз? — спрашивает он на моем родном языке.
— Да, сэр, — отвечаю по-английски.
Теперь-то мы найдем общий язык!
Лед был сломан, и с той и с другой стороны посыпались вопросы. Поневоле вспомнишь восточную поговорку: «Глупец за один час задаст больше вопросов, чем умный за год».
Но ни я, ни мой попутчик не пытаемся выдавать себя за мудрецов. Будем болтать сколько душе угодно.
— Wait a bit![15] — говорит американец. — Готов биться об заклад, что вы репортер!..
— И вы выиграете!.. Газета «XX век» поручила мне ознакомиться с новым маршрутом и подробно рассказать обо всех дорожных приключениях.
— Вы едете до Пекина?
— Да.
— Так же, как и я, — замечает янки.
— Мы коллеги? — спрашиваю, настороженно сдвинув брови.
— Нет… Успокойтесь, сударь… Наши интересы не соприкасаются.
— Клодиус Бомбарнак из Бордо. Рад случаю путешествовать вместе с мистером…
— Фульк Эфринель из торгового дома «Стронг Бульбуль и К0» в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, США.
Он не забыл добавить — США.
Вот мы и представились друг другу. Я охотник за новостями, а он — искатель… Но чего? Это и остается узнать.
Фульк Эфринель понемногу путешествовал везде и, по его словам, «даже дальше». Знал обе Америки и почти всю Европу.
Но в Азию отправился впервые.
Он болтал без умолку в течение двух часов, повторяя свое неизменное «Wait a bit». Не обладает ли Гудзон тем же свойством, что и Гаронна, поставляющая свету хорошо подвешенные языки?
Едва удавалось различать названия станций, которые объявлялись на каждой остановке: Навтлуг, Пойли и другие. А ведь я так хотел полюбоваться пейзажами при лунном свете и попутно кое-что записать в свою памятную книжку.
К счастью, американец уже проезжал по восточным провинциям Грузии. Он обращает внимание на особенности местного ландшафта, называет, селения, реки, проступающие на горизонте силуэты гор. Едва успеваю все это заметить. Скверная вещь — железная дорога!
— Разве это путешествие?! — восклицаю я. — То ли дело езда на почтовых, на тройке, в тарантасе, с забавными встречами на постоялых дворах, а иногда… и с «благородными разбойниками», подстерегающими вас на пути! Впрочем, бандитов с большой дороги в наш век становится все меньше и меньше, и скоро они, возможно, окончательно исчезнут.
— Господин Бомбарнак, неужели вы серьезно обо всем этом жалеете?!
— Совершенно серьезно. Несмотря на преимущества прямого рельсового пути, мы, к сожалению, многое утратили. Скажите на милость, господин Эфринель, разве вы не чувствуете никакого сожаления, читая о путешествиях по Закавказью, совершенных лет сорок назад? Увижу ли я хоть одну из деревень, населенных казаками, одновременно и воинами и земледельцами? Смогу ли я полюбоваться кавказскими играми, которые приводили в восхищение всех туристов? Особенно «джигитовка», когда всадники, стоя на лошадях, без промаха мечут кинжалы и разряжают пистолеты; и те же джигиты составляют ваш эскорт, если вы путешествуете в обществе русского чиновника или офицера из «станицы».
— Не спорю, мы действительно теряем много интересного, — отвечает американец. — Но зато благодаря этим железным лентам, которые в конце концов опояшут весь земной шар, мы за тринадцать дней преодолеем расстояние от Тифлиса до Пекина. Поэтому, если вы рассчитывали на приключения, искали развлечений…
— Разумеется, господин Эфринель!
— Иллюзии, господин Бомбарнак! С нами ничего особенного не случится. Wait a bit! Я предрекаю вам самое монотонное, самое прозаическое, самое скучное путешествие, плоское, как Каракумские степи, которые мы пересекаем в Туркестане, ровное, как пустыня Гоби в Китае.
— Поживем — увидим. Ведь я путешествую только для того, чтобы развлечь читателей нашей газеты.
— Я же путешествую только ради своих собственных дел!
Из ответа Фулька Эфринеля понимаю, что он не будет тем попутчиком, о котором я мечтал, и что за время долгого пути между нами не возникнет сердечной близости.
Судя по всему, это один из тех янки, о которых можно сказать, что когда они держат доллар за зубами, то его оттуда уже не вытянешь… А послушать этого американского дельца, поневоле покажется, что весь мир должен быть осведомлен о процветании торгового дома «Стронг Бульбуль и К0». Как же так могло получиться, что я, в чьи обязанности входит знать обо всем понемногу, проявил такое невежество? Надо бы поподробнее расспросить Фулька Эфринеля, чем занимается его фирма. Но тут он сам обратился ко мне:
— Скажите, господин Бомбарнак, а вы бывали когда-нибудь в Соединенных Штатах?
— Нет, господин Эфринель, не приходилось.
— А собираетесь когда-нибудь посетить нашу страну?
— Все может случиться.
— Так вот, когда будете в Нью-Йорке, не забудьте как следует изучить торговый дом «Стронг Бульбуль и К0».
— Изучить?
— Да, именно изучить.
— Хорошо, постараюсь последовать вашему совету!
— И сами убедитесь, что это одно из самых замечательных промышленных предприятий Нового Света.
— Не сомневаюсь, но не могу ли я узнать…
— Wait a bit, господин Бомбарнак! — с воодушевлением подхватывает Фульк Эфринель. — Представьте себе огромный завод — просторные помещения для изготовления и сборки деталей; машину, мощностью в полторы тысячи лошадиных сил; вентиляторы, делающие шестьсот оборотов в минуту; генераторы, ежедневно пожирающие сотню тонн угля; трубу, высотою в четыреста пятьдесят футов; обширные склады для готовой продукции, которую мы распространяем в пяти частях света. Во главе с директором и его двумя заместителями фирма насчитывает пятьсот служащих, девять тысяч рабочих и целый легион разъезжающих по всему миру агентов — среди них ваш покорный слуга! Наконец, колоссальное количество деловых операций и годовой оборот, превышающий сто миллионов долларов! И все это, господин Бомбарнак, все это для того, чтобы изготовлять миллиарды, да, я не оговорился, миллиарды…
В эту минуту заработали автоматические тормоза, поезд замедлил ход и остановился.
— Елизаветполь!.. Елизаветполь! — разом закричали кондуктор и вокзальные служащие.
Наша беседа оказалась прерванной. Очень хочется размять ноги, и я выхожу из вагона. Фульк Эфринель остается в купе.
Вокзал хорошо освещен. Человек десять пассажиров уже высадились со своей поклажей. Пять-шесть грузин топчутся на подножках вагонов.
При первом ударе колокола подхожу к нашему вагону, поднимаюсь к себе и с удивлением обнаруживаю, что мое место занято.
Напротив американца уселась какая-то особа с той англосаксонской бесцеремонностью, которой нет границ. Молода она или стара? Красива или уродлива? В темноте это установить невозможно. Но как бы там ни было, французская галантность не позволяет мне спорить из-за места. Сажусь рядом с незнакомкой, которая даже не находит нужным извиниться.
А Фульк Эфринель между тем успел заснуть, оставив меня в неведении, какие именно изделия фабрикует миллиардами и поставляет всему миру знаменитая фирма «Стронг Бульбуль и К0» в Нью-Йорке…
Поезд трогается. Елизаветполь, расположенный в ста семидесяти километрах от Тифлиса на Ганжачае, притоке Куры, с двадцатью тысячами жителей, остается позади. Я не увидел утопающие в зелени кирпичные домики, развалины старинных зданий, красивую мечеть начала XVIII века, знаменитую Майданскую площадь.
В полутьме, сквозь клубы пара, извергаемого нашим локомотивом, едва удалось разглядеть верхушки высоченных платанов — гнездовье ворон и дроздов, источник тени и прохлады в знойные летние дни. А на берегах бурной речки, несущей свои серебристые воды вдоль главной улицы города, заметил лишь неясные контуры домов с палисадниками, похожими на зубчатые крепости. Дело в том, что Елизаветполь подвергался частым набегам ширванских лезгин-горцев, которые, если верить источникам, ведут свое начало еще от гуннов времен Аттилы[16].
Было около полуночи. Клонило ко сну, но, как опытный репортер, решил, что буду спать одним глазом и одним ухом.
Сквозь дрему, которую навевает равномерный стук колес, я слышал пронзительные свистки встречных локомотивов, лязг буферов.
Кроме того, во время коротких остановок громко объявляли названия станций: Геран, Евлах, Ляки, Уджары, Кюрдамир, Карасу, Наваги… Но, будучи бесцеремонно вытесненным с места у окна, я ничего не мог увидеть.
Начинаю ломать голову — будет ли эта пассажирка моей попутчицей до конца Великого Трансазиатского пути? Обменяюсь ли с ней дружеским поклоном на улицах Пекина?.. Затем мысли переносятся к американцу, который продолжает храпеть в своем углу с такой неимоверной силой, что мог бы смело заменить один из вентиляторов в торговом доме «Стронг Бульбуль и К0».
Но что же, черт возьми, производится на этом колоссальном предприятии Соединенных Штатов Америки? Железные или стальные мосты, локомотивы, броневые плиты, паровые котлы или рудничные насосы? Из того, что он рассказывал, у меня сложилось представление о промышленном гиганте, который может соперничать с заводами Крезо, Кокерилля или Эссена. Если только этот Фульк Эфринсль ничего не приврал.
Но вскоре я погружаюсь в сон, забываю обо всем на свете и даже не слышу храпа янки.
Тем временем поезд приходит на станцию Аляты, делает десятиминутную остановку и отправляется дальше.
Аляты — маленький портовый город, откуда можно окинуть первым взглядом Каспийское море, увидеть места, по которым проходила армия Петра Великого… И если добавить еще немного сведений из Буйе и Ларусса[17], то получился бы увлекательный материал историко-фантастической хроники… Какая досада, что я проспал этот город.
Баку! Баку!..
Меня разбудили крики.
Было семь часов утра.