Клятва у знамени

Боевое крещение

Самым важным промышленным и политическим центром на обширной территории, по которой проходил Юго-Западный фронт, был Киев.

Украинская Центральная рада в Киеве к падению Временного правительства, с которым не ладила, отнеслась без особого сожаления, но, узнав о дальнейших успехах социалистической революции, уже 26 октября открыто встала на антинародные позиции и высказалась против перехода власти в руки Советов. Украинские большевики заявили о своем окончательном разрыве с Радой. В обращении к трудящимся Киевский большевистский ревком писал: «…Украинская Центральная рада, согласившись сразу, потом отказалась поддерживать нас в нашей борьбе за хлеб, мир и свободу для народа. Она выступила против власти рабочих и солдат, она предала рабочее освободительное движение… Рада обманула и нас, и вас, товарищи рабочие и солдаты.

Товарищи! Не доверяйте Украинской Центральной Раде, которая хочет победы контрреволюции и перехода власти к буржуазии».

В последние дни октября в Киеве развернулись бои. Сторонники Временного правительства были разбиты рабочими и революционными солдатами, но плодами их победы воспользовалась Центральная рада. Пока красногвардейцы «Арсенала» и других заводов громили контрреволюционных юнкеров, Рада стянула к Киеву верные ей войска и объявила себя высшей властью на Украине.

В то же время Генеральный секретариат Рады продолжал усиленно отзывать на Украину со всех фронтов украинские полки. Фактически это открывало фронт германским империалистам, мешало Советской власти бороться за реализацию ленинского Декрета о мире.

Контрреволюционное командование Юго-Западного фронта, конечно, о подчинении Советскому правительству и не помышляло. Более того, оно попыталось снять с фронта и направить в Гатчину, откуда Керенский попробовал начать крестовый поход на Петроград, значительную группу войск. Армейские большевики вовремя узнали об этом распоряжении. Опытные агитаторы, немедленно направленные в полки, быстро разъяснили солдатам, для какого позорного дела их предназначают. Солдаты решили приказ ставки к исполнению не принимать.

Рада все больше погрязала в болоте предательства, почему и заслужила в народе прозвище «зрада», что означает по-украински «измена». Она наотрез отказалась пропустить через Украину революционные войска на Дон против белогвардейских отрядов генерала Каледина. В то же время Рада беспрепятственно пропускала туда контрреволюционные казачьи части. На Дону стал складываться один из главных центров белой армии, сыгравший в скором будущем ключевую роль в развязывании гражданской войны.

Антанта и контрреволюционное командование обоих фронтов, проходивших по украинской земле, — Юго-Западного и Румынского — поддержали эту политику Генерального секретариата Центральной рады, поскольку они ни Советскую власть, ни Декрет о мире не признали. Одновременно Рада при поддержке генералов стала разоружать отряды Красной гвардии и революционные части и высылать их за пределы Украины.

Эту политику поддерживали меньшевики и эсеры, еще верховодившие в армейских исполкомах, которые продолжали существовать наряду с новыми военно-революционными комитетами, которыми руководили большевики и немногие сочувствующие им левые эсеры. Подавляющее большинство солдат безоговорочно признавало только Советскую власть. Это подтвердил и Чрезвычайный съезд Юго-Западного фронта, собравшийся 18 ноября в Бердичеве.

Съезд проходил бурно. Большинство делегатов, правда не абсолютное, шло за большевиками и поддерживавшими тогда их левыми эсерами (некоторые из последних позднее порвали со своей партией и вступили в РКП(б)), но тем крикливее вели себя меньшевики, эсеры и украинские националисты. Борьба особенно обострилась, когда делегатам стало известно, что Петлюра приказал всем украинизированным частям, находящимся вне пределов Украины, не выполнять приказов Советского правительства. Затем пришло сообщение, что под предлогом обороны Киева Генеральный секретариат Рады с согласия верховного главнокомандующего генерала Духонина принял решение объединить Юго-Западный и Румынский фронты в один «Украинский фронт» под командованием махрового контрреволюционера генерала Щербачева. Это решение, в частности, преследовало цель — сорвать принятие съездом постановления, обязательного, для командующего Юго-Западным фронтом генерала Володченко, немедленно заключить перемирие по всему фронту.

Когда съезд приступил к обсуждению вопроса о признании Совнаркома во главе с Лениным единственным законным правительством, в зале началось нечто невыразимое. Меньшевики и эсеры (среди них был специально приехавший из Петрограда член ЦК партии эсеров Авксентьев) подняли несусветный гвалт, пытаясь изобразить Советское правительство как кучку «узурпаторов и немецких шпионов». Этой подлой клевете уже давно никто не верил, однако соглашатели рассчитывали, что при голосовании резолюции им удастся заручиться хотя бы незначительным большинством из числа наименее сознательных солдат, чтобы протащить свои резолюции. И многое тут зависело от того, как поведут себя левые эсеры, отражавшие позиции довольно значительного слоя революционных солдат из крестьян.

Для Василия Киквидзе проблемы выбора не существовало. Выступив на съезде от фракции левых эсеров, он решительно заявил, что по всем вопросам полностью солидаризируется с большевиками. Говорил он, как всегда, горячо и убедительно, приводя доводы не только сердца, но и разума. В результате его речи в рядах эсеров произошел раскол. Левые эсеры поддержали Киквидзе и по всем пунктам голосовали вместе с большевиками. Авксентьев попытался было примирить обе эсеровские группировки, но это ему не удалось, и он предпочел вообще покинуть съезд. В Военно-революционный комитет было избрано 35 человек, в том числе 18 большевиков и 5 левых эсеров. Председателем ВРК стал Г. Разживин.

Военно-революционный комитет взял власть на Юго-Западном фронте. В приказе № 1 по войскам фронта ВРК хотя и выразил согласие работать в контакте с Украинской радой (это было необходимо, поскольку еще не все рядовые солдаты-украинцы раскусили ее антинародный характер), но безоговорочно и твердо заявил:

«Только власть Совета Народных Комиссаров, ответственная перед Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, является высшей властью в стране, а власть в армии — верховный главнокомандующий т. Крыленко».

Реакционные генералы, еще сохранявшие свои командные посты, не признавали ни Советского правительства, ни его первого главковерха большевика Н. Крыленко, по-прежнему они считались только с приказами никакой реальной властью уже не обладавшей ставки Духонина. Поэтому приказ ВРК включал особый пункт по этому важному вопросу: «Ревком объявляет, что всякое противодействие или неисполнение его распоряжений и распоряжений верховного главнокомандующего будет рассматриваться как преступление против революции и виновные в нем будут привлекаться к ответственности по всей строгости законов революции…»

Как показала жизнь, пункт этот оказался нелишним. Первым заступником старой ставки выступила Центральная рада. Она предложила перевести ставку из Могилева на территорию Украины, в Чернигов или Нежин, где было, как считали украинские националисты, «поспокойнее». Ставка, однако, не успела воспользоваться гостеприимством Центральной рады: она была разгромлена революционными солдатами и матросами, а сам Духонин убит.

Новому коллективному командованию фронта — ВРК — пришлось начать свою деятельность в очень сложной обстановке. Армия разваливалась. Рада и генералы умышленно дезорганизовывали управление соединениями, расформировывали революционные полки и дивизии. В то же время генеральный комиссар С. Петлюра сколачивал гайдамацкие «курени смерти». Из некоторых частей стали таинственно исчезать офицеры, в основном настроенные антисоветски. Потом они объявились у Корнилова и Деникина. Ревком пришел к справедливому выводу, что на старое командование больше полагаться нельзя. Повсеместно началась замена высшего комсостава. Командующим 7-й армией был избран сочувствующий большевикам офицер В. К. Триандафиллов, командиром 12-го армейского корпуса — подполковник большевик Н. Г. Крапивянский. Начальником 6-й кавдивизии стал вольноопределяющийся левый эсер В. И. Киквидзе.

Избрали на командную должность и Кирилла Еремина — он стал командиром телеграфной роты армейского корпуса, сменив на этом посту подполковника графа Шереметьева, ничего не понимающего в области связи, но большого специалиста по всему спиртному — от французского шампанского до бурякового самогона. В этой должности Еремин и прошел рядом с Киквидзе, а затем с его преемником Медведовским всю гражданскую войну.

Следом за фронтовым открылся съезд Особой армии, где Киквидзе также повел за собой делегатов — левых эсеров. И этот съезд полностью поддержал Совет Народных Комиссаров во главе с В. И. Ульяновым-Лениным и признал в качестве верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко. Председателем ВРК был избран один из активных участников октябрьского переворота и взятия Зимнего в Петрограде — большевик Григорий Чудновский.

Поняв, что с каждым днем власть уходит у них из рук, контрреволюционные офицеры стали готовиться к вооруженной борьбе. Активизировался и Петлюра: гайдамацкие отряды стали занимать прифронтовые города, в первую очередь узловые железнодорожные станции.

В начале декабря был захвачен и Бердичев, чей малочисленный гарнизон не смог оказать должного сопротивления гайдамакам. Это означало, что Центральная рада фактически начала открытую войну.

Развязывая военные действия, Рада не без оснований полагала, что получит финансовую и военно-техническую помощь Германии, а также стран Антанты. Не случайно в эти самые дни появились в Киеве и установили связь с Генеральным секретариатом их представители: французский генерал Табуи, англичанин Багге, американец Дженкинс, а также главы сербской, бельгийской, итальянской, румынской и даже японской военных миссий.

Контрреволюционная сущность Центральной рады день ото дня становилась все более очевидной для самых широких слоев трудового народа. Киевский Совет первым выпустил воззвание по поводу разгула националистической контрреволюции и призвал свергнуть господство панов по примеру русских братьев: «Настал час, когда и на Украине вся власть должна перейти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины».

В Киеве, Харькове, Екатеринославе, Одессе, Полтаве, в Донбассе, в селах трудовой люд требовал созыва Всеукраинского съезда Советов и немедленного перехода всей власти в центре и на местах к Советам. Идею созыва Всеукраинского съезда поддержал ЦК большевистской партии, рабоче-крестьянское правительство Советской России и Владимир Ильич Ленин.

Съезд открылся 4 декабря 1917 года в Киеве в здании Купеческого собрания. «Вожди» Рады сделали все, чтобы растворить подлинных посланцев трудового народа Украины в толпе спешно созванных со всех губерний кулаков и подкулачников, националистически настроенной интеллигенции и гайдамацких офицеров. Многие из них заявились в зал полупьяные, демонстративно выряженные в яркие свитки и смушковые шапки, с длинными шлыками, свисающими до плеч, с оружием в руках. Атмосфера в зале была настолько накаленной, что любой инцидент мог привести к прямой физической расправе над большевиками и их сторонниками.

В день открытия съезда Совет Народных Комиссаров обратился к украинскому народу с манифестом, написанным В. И. Лениным, и с ультимативными требованиями к Центральной раде. Советское правительство подтвердило, что оно признает право на самоопределение за всеми народами, которые угнетались царизмом и великорусской буржуазией, вплоть до права этих наций отделиться от России, оно признавало народную Украинскую республику, национальные права и национальную независимость украинского народа без ограничений и безусловно. В то же время Совнарком потребовал от Рады прекратить дезорганизацию общего фронта, пропуск контрреволюционных войск на Дон, Урал и в другие места, разоружение советских войск и т. п.

Поначалу националисты скрыли от народа подлинный текст ленинского манифеста, но распустили о нем по всем базарам невероятнейшие небылицы, дабы только разжечь вражду к Советской России, ко всему русскому. Съезд перенесли в помещение оперного театра, гораздо большее, нежели зал Купеческого собрания. Это нужно было Винниченко и Петлюре, чтобы создать видимость поддержки их позиций еще большей толпой «народных представителей». Оба вождя украинских националистов выступили с лживыми шовинистическими речами. Контрреволюционное сборище в погромном раже одобрило деятельность Центральной рады и приняло ряд воззваний, в которых угрожало «стереть в порошок» большевиков, правительство Советской России, рабочих и беднейшее крестьянство Украины, стремившихся установить власть Советов. Справедливые требования Совнаркома были отвергнуты.

Делегаты Советов отказались принять участие в этой комедии, губительной для интересов пролетариата и беднейшего крестьянства. Они приняли решение: «…покинуть собрание, устроенное политиканами из Центральной рады, и обратиться ко всем трудящимся Украины с разъяснением нашего отношения к этому положению и с решительным протестом против неслыханного насилия украинской буржуазии и ее прислужников из так называемых «социалистов» над полномочными органами революционной демократии Украины — Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».

Делегаты съезда Советов нелегально покинули Киев и переехали в Харьков — самый крупный промышленный центр Украины, город с многотысячным отрядом революционного пролетариата. Здесь 11 декабря в доме бывшего Дворянского собрания и открылся не фальсифицированный, а подлинно представительный I Всеукраинский съезд Советов. Выражая волю народа, съезд объявил Украину республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Съезд решил распространить на территорию Украинской республики декреты и распоряжения рабоче-крестьянского правительства Российской Федерации и отменить постановления Рады, направленные против интересов рабочих и крестьян.

Избранный съездом ЦИК Советов Украины объявил Центральную раду низложенной и сформировал первое рабоче-крестьянское правительство — Народный секретариат.

Бее эти события в Киеве и Харькове находили самый острый и непосредственный отклик на фронте. Провозглашение Советской власти на Украине большинство солдат встретило с ликованием. Но как действовать дальше — четко представляли не все.

Между тем следом за Бердичевом гайдамаки захватили штабы 11-й армии Юго-Западного, 4-й, 6-й и 8-й армий Румынского фронтов. ВРК решил срочно созвать в Ровно внеочередной фронтовой съезд, чтобы обсудить сложившееся положение и выработать программу борьбы с войсками Рады.

Прибыв в Ровно, Киквидзе разыскал в гостинице «Версаль» Разживина. Тот коротко проинформировал друга, что после явной измены командующего Юго-Западным фронтом генерала Володченко главком Крыленко подчинил войска Юго-Западного выборному командующему Западным фронтом большевику А. Ф. Мясникову.

Съезд открылся рано утром 30 декабря в скромном здании Ровенского городского театра. Обстановка была тревожной. В глубине души Киквидзе не был уверен, что съезд удастся провести до конца, очень уж быстро развивались военные действия. Накануне ВРК объявил Ровно на осадном положении, но эта правильная мера сама по себе не могла иметь серьезного значения — советских войск в городе почти не было, вряд ли они смогли бы дать отпор петлюровским частям.

В перерыве между заседаниями Киквидзе высмотрел в сизом от махорочного дыма зале Еремина, сунул ему смятый листок бумаги с наспех набросанными каракулями.

— Давай, Кириле, на телеграф, — велел он. — Срочно в 6-ю кавдивизию передай.

— Что случилось? — с тревогой спросил Еремин.

— Пока ничего, — ответил Киквидзе, — но вот-вот случится.

Он пояснил Еремину, что опасается налета гайдамаков. Перед отъездом в Ровно на всякий случай договорился со своим помощником, чтобы тот был готов по условной телеграмме выслать кавалеристов в Ровно.

Еремин бросил окурок в стоявшее в проходе ведро и поспешил было к двери, но тут его снова окликнули. На этот раз Григорий Разживин. Председатель ВРК вручил Кириллу телеграмму примерно того же содержания, что уже лежала у него в кармане гимнастерки. Только адресованную не в Дубно, а в Луцк, к туркестанцам.

На вокзале Еремин отстучал депеши с железнодорожного телеграфа и заскочил на минутку в станционный буфет чего-нибудь перекусить. И вдруг со стороны Грабника послышалась яростная ружейная пальба, потом пулеметные очереди. Через несколько минут, однако, все стихло.

Еремин кинулся на привокзальную площадь, но там все было спокойно. Стал звонить в театр — линия молчала.

Через несколько минут на вокзале появился его знакомый — механик автобронероты Ровенского гарнизона Сульковский, тоже член ВРК и делегат съезда.

— Гайдамаки в городе! — взволнованно крикнул Сульковский. — Театр захватили!

Меры предосторожности, предпринятые Разживиным и Киквидзе, оказались запоздалыми. Что именно произошло — стало известно позднее: командующий гайдамацкими частями полковник Оскилько собрал в Здолбунове, крупном железнодорожном узле неподалеку от Ровно, крупный отряд специально с целью арестовать делегатов фронтового съезда. И ему это удалось. Стремительным броском конницы петлюровцы захватили город и арестовали часть делегатов съезда. Хорошо еще, что налет пришелся на обеденный перерыв, когда многие делегаты вышли в город.

Собрав солдат, находящихся на станции, — их набралось человек пятьдесят — и расставив у всех дверей и окон с оружием наготове, Еремин вернулся в аппаратную и попытался установить связь со штабом Мясникова. Безуспешно… Видимо, петлюровцы порвали телеграфные провода, отрезав Ровно от внешнего мира, потому что не откликались ни Луцк, ни Дубно.

Фыркая и чихая изношенным двигателем, у вокзальных дверей затормозил видавший виды грузовик. Через борт ссыпалось человек пятнадцать — растерянных, возбужденных, лишь у некоторых были винтовки. Среди них Киквидзе и Разживин, внешне спокойные, но тоже явно обескураженные случившимся. Каким-то чудом этой группе удалось избежать ареста и прорваться на автомобиле к вокзалу.

— Сколько у тебя броневиков на ходу? — первым делом спросил Киквидзе Сульковского.

Подумав, механик ответил, что, пожалуй, вывести пять машин из гаража, если тот уже не захвачен, он сможет.

— Так выводи! — приказал Васо. — И подними всех солдат автороты, кого соберешь.

Сульковский бросился выполнять приказ — первый приказ, отданный Киквидзе в боевой обстановке. Вслед за механиком ушел и Еремин — его Киквидзе послал собирать солдат 25-го корпуса, которых предположительно могло находиться в городе человек двести пятьдесят.

Связи по-прежнему не было. Правда, еще до налета Еремин успел получить ответную телеграмму из Луцка, от командира 402-го пехотного полка Щербакова, тот сообщал, что готовит по приказу Разживина эшелон к отправке. Щербакова следовало немедленно предупредить, что город уже не под угрозой захвата, а захвачен. Навстречу туркестанцам отправился Разживин — в кабине маневрового паровоза.

Киквидзе вышел на пути, и, как оказалось, хорошо сделал. Выяснилось, что в полукилометре от станции стоял эшелон с демобилизованными солдатами различных частей, следующими домой. Большинство сохранили оружие: винтовки, карабины, наганы, гранаты, кое-кто припрятал под нары даже разобранные «максимы». Народ собрался хотя и неорганизованный, но обстрелянный и решительный. Теперь стало понятно, почему, захватив центр города, гайдамаки предпочли держаться подальше от станции.

Киквидзе пошел по вагонам: рассказывал о предательстве Рады, провозглашении Советской власти на Украине, событиях в городе, призывал солдат присоединяться к его отряду. Кое-кто мрачно отвечал, что с него хватит, навоевался досыта, иной просто отмалчивался. Но другие — таких оказалось больше — извлекали из-под нар оружие, привычно перепоясывались патронташами и выпрыгивали из дверей теплушек на запорошенную землю, поминая со всеми святыми Раду и гайдамаков.

Вернулся из гаража Сульковский — с пятью бронеавтомобилями и двумя грузовиками. Потом явился Еремин — этот привел около двухсот пехотинцев и две артиллерийские батареи под командованием Карпухина и Эрбо. Вместе с солдатами автобронероты пришло человек шестьдесят вооруженных ровенских рабочих.

Теперь Киквидзе располагал уже внушительной силой — примерно восьмьюстами бойцами с броневиками и пушками. Но, прежде чем приступать к каким-либо действиям, следовало выяснить обстановку в городе. На разведку ушел все тот же Сульковский, у которого в Ровно было много родственников и знакомых.

Через час он позвонил на вокзал по телефону, который, к счастью, гайдамаки отключить не догадались. Сульковский рассказал, что петлюровцы перепились, грабят город, дебоширят. Несколько захваченных большевиков расстреляно. Он узнал также, что командиры гайдамаков полковники Оскилько и Сологуб намерены на следующий день устроить молебен в соборе по поводу захвата города, а потом закатить банкет в лучшем ровенском ресторане гостиницы «Версаль».

— То, что надо, — повеселел Киквидзе, — пьянка, гулянка…

Из доклада разведчика он понял самое важное: гайдамаки не подозревают, что в городе кроме демобилизованных, которых лучше не трогать, есть уже организованный отряд советских войск. На вокзал петлюровцы не сунутся. Этим просчетом панов полковников Киквидзе и решил воспользоваться.

Все наличные силы Васо разбил на три отряда. Первый под его командованием должен был незаметно сосредоточиться на западной окраине Ровно. Второй во главе с Ереминым — занять исходные позиции по обе стороны дороги от вокзала к центру. Третья группа, усиленная броневиками, должна была ворваться в центр следом за первыми двумя, поддержать их своим огнем и захватить тюрьму, чтобы освободить арестованных товарищей.

…Бой за освобождение города от гайдамаков, ожесточенный и кровопролитный, протекал первые часы точно по намеченному плану. Он начался через полчаса после того, как колокольный звон возвестил о том, что торжественное богослужение закончилось. Дополнительные 30 минут Киквидзе выжидал, чтобы петлюровские офицеры, оставив свои подразделения, заняли места за ресторанными столиками. И все же гайдамаки, хоть и застигнутые врасплох, оказали сильное сопротивление. Сказалось и то, то у атакующих было мало боеприпасов.

К утру положение отряда Киквидзе стало угрожающим. Придя в себя, гайдамаки, используя численное превосходство и обилие боеприпасов, оттеснили красных бойцов на окраину. Но тут со стороны вокзала разнеслось могучее «Ура!»: густыми цепями, с винтовками наперевес, под прикрытием пулеметного огня в атаку на петлюровцев шли туркестанцы.

Это прибыло долгожданное подкрепление. Оно и решило исход боя. Гайдамаки были разгромлены, остатки их войск бежали.

Ровно снова стало советским.

Так состоялось боевое крещение Василия Киквидзе. Так начал свой легендарный путь его отряд — ядро будущей дивизии. Идти во главе его Василию Киквидзе предстояло двенадцать месяцев и одиннадцать дней…