Клятва у знамени

«Я, сын трудового народа…»

Маленький, провинциальный, скучный Тамбов. Ничем не примечательный в остальные времена года, сейчас он поразил яркой, не опаленной войной зеленью, буйным цветением сирени, спокойным, десятилетиями устоявшимся бытом. Казалось, что жизнь здесь замерла давным-давно, не было ни империалистической войны, ни революции, ни интервенции.

Но так только казалось на первый взгляд бойцам и командирам, вдруг и сразу перенесенным из неумолчного четырехмесячного сражения в мирный, обойденный войной сытый городок. На самом деле (и Киквидзе это быстро понял) обстановка в Тамбове была далеко не простой и вовсе не безмятежной. Чуть ли не половина членов губисполкома, встретивших приход армии весьма неприветливо, состояла из меньшевиков и эсеров. В окрестных селах было множество кулачья, даже не скрывавшего своего антисоветского настроения. Город наводняли бывшие царские офицеры, они вели контрреволюционную пропаганду в благодатной для этого среде тамбовской буржуазии и зажиточных обывателей, плели паутину заговоров и мятежей. В окрестностях Тамбова орудовали банды. Сформированный недавно 1-й Тамбовский социалистический полк был сильно засорен кулацкими элементами, многие командные посты в нем занимали бывшие офицеры.

Всей этой публике прибытие в город закаленного в боях, сплоченного воинского соединения, конечно, пришлось не по душе. Зато с какой радостью встречал бойцов трудовой люд Тамбова, рабочие пороховых заводов Кандауровки, солдаты преданного Советской власти 1-го Тамбовского артиллерийского дивизиона.

Разобравшись в сложной ситуации, Киквидзе заявил на совещании комсостава:

— Мы здесь не хозяева, а гости. Так покажем себя на деле хорошими гостями, заслужим авторитет у хозяев.

На следующий день тамбовцы стали свидетелями зрелища, которого они не видели с довоенных лет: по городским улицам, сверкая медью труб и амуниции, под звуки бравурного марша проходили ровными рядами эскадроны Орденского кавалерийского полка…

Не было, конечно, на бойцах ни киверов, ни доломанов, но одеты они были аккуратно, чисто выбриты, в седлах держались лихо. Кони были худыми, но ухоженными, подобраны в масть. А вечером в раковине городского сада впервые за многие годы зазвучали вальсы и марши в исполнении армейского духового оркестра.

Обыватели были потрясены: красные бойцы вовсе не походили на «бывших каторжников и дезертиров», какими их изображали базарные слухи, распространяемые шептунами и поднатчиками.

Киквидзе понимал, что война только начинается. Поэтому главное внимание уделял занятиям в поле, причем — что очень важно — не только дневным, но и ночным.

Политотделов и комиссаров в частях тогда еще не было, их заменяли выборные комитеты, которые, по сути дела, вели всю политическую работу. Они же выполняли, если возникала надобность, и функции военно-революционных трибуналов. Председателем армейского комитета был С. Медведевский, пользовавшийся огромным авторитетом у бойцов и командиров за личную храбрость, ум, доброжелательность и справедливость.

Еремин, по-прежнему часто беседовавший с Киквидзе на правах старого друга по душам, приметил одну новую черту в его поведении. Каждый вечер Киквидзе подходил к одному из старослужащих солдат или унтер-офицеров и вызывал его на долгие воспоминания о сражениях мировой войны.

— Охота тебе слушать эти охотничьи байки? — с недоумением спросил он как-то Киквидзе.

— Чудак, — ответил Васо, — они четыре года воевали, а я четыре месяца.

Киквидзе, сам получивший образование на медные деньги, остро переживал, что многие бойцы малограмотны, плохо разбираются в политике, никогда в жизни не видели театрального представления. Он отдал специальный приказ, чтобы для бойцов устраивались лекции и доклады на разные темы, бесплатно раздавались петроградские, московские и местные газеты, организовывались выступления артистов и даже спортивные состязания, в том числе скачки с препятствиями на призы.

Внешне Киквидзе выглядел много старше своих двадцати трех лет, казался суровым, даже грозным, но, в сущности, оставался удивительно непосредственным и романтичным человеком. Эти его качества своеобразно отражались даже в отдаваемых им приказах — выразительных и немного с нынешней точки зрения наивных.

Первомайский праздник прошел организованно и весело. Сам Василий Исидорович с делегацией бойцов — один командир и два красноармейца от каждого подразделения — и с духовым оркестром побывал на вечере у рабочих пороховых заводов на станции Кандауровка. Когда начались танцы под оркестр, Киквидзе долго крепился, потом не выдержал и, сбросив неизменную кожанку, ворвался в круг. Командарм танцевал лезгинку: с гиканьем, выкликами «Асса!», лихими прыжками на колени… Танцевал самозабвенно, до полного изнеможения, словно предчувствуя, что танцует в последний раз в жизни…

В начале мая Киквидзе был срочно вызван в Москву для доклада о положении в войсках. В столице он пробыл всего одни сутки.

В ту пору отряды, пришедшие на территорию РСФСР с Украины, распускались. Из бойцов и командиров заново формировались полки и дивизии Красной Армии. Киквидзе в Москве доложил, что возглавляемые им отряды фактически уже представляют сплоченное и дисциплинированное соединение, которое после пополнения людьми и должного материального обеспечения может быть сохранено как вполне боеспособная воинская единица. Поверить в такое очень уж оптимистичное заявление было, конечно, трудно.

…Как-то в поле, по обеим сторонам дороги, соединяющей город со станцией, шли обычные тактические учения. Стоял жаркий, по-настоящему летний день. На небе — ни облачка. Неожиданно со стороны станции показался весь окутанный клубами пыли легковой автомобиль. Подпрыгнув на ухабе, машина встала у ближней цепи бойцов. Из нее вышли Киквидзе и незнакомый красноармейцам человек лет тридцати пяти, высокий, в полувоенном костюме и фуражке. Продолговатое лицо с большим лбом, мягкие черты лица, бородка клинышком. Взгляд — внимательный… Киквидзе громко скомандовал: «Отряд, смирно!» — и, повернувшись к незнакомцу, доложил, что бойцы ведут тактические занятия на местности.

Это был прибывший из Москвы народный комиссар по военным делам и председатель Высшей военной инспекции Николай Ильич Подвойский. Три дня наркомвоен проводил, придирчиво и тщательно, инспекционные тактические занятия с выходом в поле днем и ночью при участии всех родов войск. И не сделал ни одного замечания ни по единому поводу. Боевая подготовка красноармейцев, уровень знаний командиров, их высокий моральный дух произвели на него самое хорошее впечатление. Особенно поразило Николая Ильича, что все бойцы по утрам организованно занимались физзарядкой. Этот незначительный, казалось, факт в ту пору красноречивее иных других говорил о дисциплине в соединении, серьезном отношении бойцов к своему воинскому долгу. А ведь армия еще строилась на добровольческих принципах, декрет об обязательном наборе в РККА только будет принят ВЦИК.

— Поздравляю вас, товарищ Киквидзе! — сказал в конце третьего дня Подвойский. — Ваше заявление, сделанное в Москве, Высшая военная инспекция подтверждает полностью и безоговорочно. О расформировании такого отряда не может быть и речи.

Киквидзе слушал и не верил собственным ушам. Отряд останется в прежнем составе! Боевые друзья, ставшие ему дороже братьев, те, кого сроднила пролитая за общее народное дело кровь, сохранят свой сплоченный строй и впредь! Теперь он мог признаться самому себе, что больше всего на свете опасался расформирования. Значит, его заботы, труд тысяч бойцов и командиров, их ратные заслуги признаны и оценены.

Словно не замечая глубокого волнения Киквидзе, Подвойский продолжал:

— Командование решило создать на базе вашего отряда первую дивизию внеочередного формирования Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Стиснув в огромной ладони серую кавказскую папаху, Киквидзе вскочил со стула и радостно гаркнул:

— Готов служить в родной дивизии на любой должности, за честь сочту встать в строй рядовым красноармейцем!

Подвойский улыбнулся:

— Почему рядовым красноармейцем? Вы назначаетесь начальником дивизии. Товарищ Медведовский будет вашим помощником, товарищ Зелинский — начальником штаба. Давайте-ка пригласим их сюда и вместе подумаем о кандидатах на другие командные должности.

16 мая день выдался словно по заказу: солнечный, теплый, безоблачный. Нежно-зеленая листва, еще не обожженная летним зноем, чуть слышно шелестела под легкими порывами ласкового ветерка.

Полковой городок ожил уже ранним утром. Давно отвыкшие от столь мирных занятий, бойцы дежурного взвода старательно подметали лужайки и дорожки, не пропуская ни одного окурка или клочка бумажки, драили с песком (мыла не было и в помине) дощатые полы в казармах, протирали влажной ветошью стекла окон. Даже вплели в зеленые кроны деревьев кумачовые ленты и флажки.

Привели в порядок и полковой манеж — здесь после завершения официального церемониала должны были показать свое мастерство вольтижировки и рубки лучшие кавалеристы отряда. Не забыли подновить и сцену для выступления приглашенных и самодеятельных артистов. Посреди плаца установили длинный стол, в обычное время предназначенный для чистки оружия. В половине десятого в парк пришел Киквидзе, все осмотрел, остался всем доволен и приказал трубачу играть сигнал общего построения.

Бойцы — тщательно выбритые, в починенном и выглаженном обмундировании — выстроились на плацу по частям и подразделениям. Замерли на флангах знаменосцы и ассистенты с шашками наголо.

Киквидзе обошел полки, поздоровался с красноармейцами. В воротах показался Подвойский. Прозвучала команда «Смирно!». Киквидзе строевым шагом вышел навстречу народному комиссару, отдал рапорт. Подвойский поздоровался с бойцами. В ответ разнеслось дружное «Ура!». Оркестр грянул «Интернационал». Поздравив бойцов с образованием дивизии, нарком обратился к ним с речью.

— Если раньше, — сказал он, — принимали присягу царю, на угнетение рабочего класса, то красная присяга принимается на верность рабочему классу, на верность его правительству для защиты пролетарской революции, для раскрепощения рабочего класса, на уничтожение врагов революции.

Снова прозвучала команда «Смирно!». Знаменосцы вынесли перед строем дивизии знамя. Бойцы, нарком, начдив обнажили головы.

Торжественно и сурово зазвучали слова присяги. Вслед за наркомом великую клятву верности народу повторяли тысячи бойцов и их боевые командиры: Киквидзе, Медведевский, Чайковский, Эрбо, Карпухин.

«Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской Армии.

Перед лицом трудящихся классов России и всего мира я обязуюсь носить это звание с честью…

Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью Рабочего и Крестьянского правительства…

Я обязуюсь по первому зову Рабочего и Крестьянского правительства выступить на защиту Советской Республики от всяких опасностей и покушений со стороны ее врагов, и в борьбе за Российскую Советскую Республику, за дело социализма и братства народов не щадить ни своих сил, ни самой жизни.

Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона».

И снова раскатилось по лесу тысячеголосое «Ура-а-а!».

Через четыре года С. Медведовский вспомнит этот торжественный день: «16 мая в присутствии Подвойского тогдашний состав дивизии поклялся защищать дело Октябрьской революции. Дивизия сдержала свое слово. В историю гражданской войны она вписала много славных боевых страниц.

Не все остались в живых из тех героев, которые были свидетелями этого памятного исторического дня дивизии. Многие из них геройски пали за лучшую долю трудового народа. А кого судьба помиловала и оставила в живых, те вернулись в свою деревню, на свой завод и фабрику».

Повлажневшими вдруг глазами обвел Васо Киквидзе строй. На миг встретился взглядом с Кириллом Ереминым. Никому из тысяч стоявших в этот час в этом строю людей не дано было ведать, что только он, Кирилл Еремин, единственный из всех пройдет в рядах киквидзевской дивизии ее славный боевой путь.

Формирование дивизии продолжалось усиленными темпами и после принятия присяги. К этому времени по распоряжению В. А. Антонова-Овсеенко в Тамбов с Украины прибыл большой отряд пехоты. Он влился в дивизию Киквидзе. Новая часть получила наименование 1-го Рабоче-Крестьянского полка Юго-Западного фронта. Командиром полка был назначен бывший прапорщик большевик Иосиф Чайковский, отличившийся при захвате Бердичева.

Подвойский побывал в полку, а также в других новых формированиях. По этому поводу 22 мая 1918 года он телеграфировал В. И. Ленину:

«В субботу, 18 утром, на смотре войск Тамбовского гарнизона и во время полевого учения я имел возможность оценить организаторский талант бывшего командующего IV армией, несомненно большого организатора со славным боевым отрядом т. Киквидзе, представившего вновь сформированный им полк пехоты, легкую батарею, пулеметную команду и эскадрон кавалерии, поразившие военных специалистов мужественным видом, хорошей подготовкой, налаженностью обучения и обещающие развиться в грозную мощную воинскую единицу…

Воины и т. Киквидзе… просили меня передать Совнаркому, товарищу Ленину, что в их рядах не скроется ни хулиган, ни трус, ни мародер, ни лодырь. Солдаты поклялись побеждать или умирать».

Сильным, хорошо вооруженным соединением вошла в состав РККА 1-я дивизия внеочередного формирования. К концу мая 1918 года в дивизию входили следующие части и подразделения общей численностью свыше 4500 человек: 1-й Рабоче-Крестьянский полк, 2-й Интернациональный. Его образовали добровольцы, главным образом из числа бывших военнопленных. Орденский кавалерийский полк был в основном сформирован из конников бывшего Ровенского отряда. В районе Тамбова квартировал с трудом пробившийся с Румынского фронта 6-й Заамурский кавалерийский полк, сохранивший исправный конский состав и полное вооружение. Заамурцы сами обратились к Киквидзе с просьбой принять их в дивизию. Киквидзе охотно согласился. Кроме этих четырех полков в дивизии имелись две легкие батареи, одна конная батарея Михаила Волосатова, одна тяжелая батарея на железнодорожных платформах Поддубного, два бронепоезда и автобронеотряд Ермоленко. Были также созданы и укомплектованы медсанчасть, все прочие специальные команды и службы.

Дивизия была готова к боям.

После одного из них Н. И. Подвойский, прикипевший к дивизии сердцем, пришлет на имя В. И. Киквидзе телеграмму: «Вверенная вам дивизия, которую я с гордостью называю своей дивизией, оказалась в бою выше, чем на учении в Тамбове, когда мне удалось отметить хорошую работу дивизии… Теперь с великой радостью отмечаю, что я не ошибся. Вы исполнили то, в чем поклялись республике… Вы сказали: умрем или будем побеждать. Вы… победили. Слава вам — наша гордость… Вперед, дивизия тов. Киквидзе, все вперед и никогда назад!»