Клятву сдержали

«Аптека» под ногами

Полесье…

Край необозримых болот и равнин. Леса, кочки, густо заросшие высокой сочной осокой, дикой малиной, ежевикой, бересклетом, черной ольхой. Вокруг пестрят незабудки, желтые белокопытники и недотроги.

Полесье — это сосновые боры на высоких песчаных гривах. Часто сосна растет в обнимку с березой и осиной, а в подлеске — трепетные рябинки, крушина, жимолость. Темно-зеленой окраской выделяются дубравы, которые местные жители называют грудками. Эти дубравы всегда поражали меня своим величием.

А какое обилие птичьих голосов в полесских лесах! Поют камышевки и трясогузки, гнездятся здесь аисты, журавли и цапли…

Полесье… За годы, проведенные в партизанах, я полюбил этот край на всю жизнь.

Полесские леса были нашим домом. Они укрывали нас от врага, согревали в зимнюю стужу, спасали от жары в летний зной.

Эти же леса щедро раскрывали нам свои богатства. Нужно было только уметь их использовать.

Я упоминал, что тех медикаментов, которые мы получали с Большой земли и доставали в качестве трофеев у немцев, нам не хватало. А ведь кроме лечения ран нам приходилось еще врачевать многие болезни, каждая из которых требовала своих специфических лекарств. Это чесотка и сыпной тиф, фурункулез и другие простудные заболевания, авитаминоз и воспаление легких. И вот здесь нас выручала «аптека» под ногами — зеленые дары полесских лесов.

Признаться, до того как попасть в партизаны, я, как, впрочем, и большинство других наших врачей, специально не занимался изучением лекарственного сырья. То, что мы проходили в институте, было крайне недостаточным. К тому же я вовсе не готовил себя в фармацевты. Знание целебных свойств различных растений и трав пришло много позже. Вначале мне неоценимую услугу оказали местные жители, полешуки старшего поколения, которые превосходно знали разные травки, корешки, настойки и натирания.

Эти люди и в мирное время широко и умело пользовались целебными травами. Помнится, когда я первое время начинал им жаловаться на недостаток лекарств, они лишь пожимали плечами:

— Доктар… доктар… Ти не бачыш, што леки розныя у тябе пад нагами.

Конечно, выражение образное. Мало знать целебные свойства того или иного растения. Надо было уметь найти место, где оно растет в достаточном количестве. Одно дело — отыскать пару стеблей растения, чтобы приготовить из него несколько граммов лекарства для одного человека, для семьи, другое когда то же лекарство нужно для лечения десятков людей.

И снова местные жители выручали нас. Превосходные знатоки родных мест, своих лесов, они помогали нам находить нужные растения в достаточном количестве. Хотя для этого часто приходилось забираться в такие дебри, что даже нам, людям, которые, как говорится, и дневали и ночевали в лесу, становилось жутковато.

В старину людей, которые охотились за ценными лекарственными растениями, на Руси называли помясами. Это были отличные проводники, смелые землепроходцы, неутомимые ходоки.

Первым помясом на Полесье, с которым я познакомился, был дед Мефодий из деревни Сосновка. Был он высок ростом, худощав, с большой окладистой бородой. На первый взгляд строг, даже несколько мрачноват, но все же чем-то напоминал мне шолоховского деда Щукаря. Вечно дед Мефодий попадал в разные истории.

Официально он в партизанах не числился.

— Возраст не тот, — жаловался он мне, пощипывая свою седую бороду и жадно косясь на какой-нибудь пузырек с прозрачной жидкостью из аптеки. — Да и хвори разные одолевают… Вот пойду на задание с партизанами, а по дороге со мной слабость сделается. Что тогда? Чем лечиться?

Партизаном не был, но помогал нам охотно и чем только мог. Любил посещать нашу санчасть, ухаживать за ранеными, больными. Одному попить подаст, другого покормит с ложки, третьему поможет лечь поудобнее. И раненые тянулись к нему.

Знал он неисчерпаемое множество разных баек. И все ОБИ были из личной жизни. Немного страшноватые, но всегда с неожиданным и веселым концом.

— Значит, так, — присев в ногах какого-нибудь особенно грустного раненого, начинал он. — Иду это я у грибы. Иду себе, иду, слышу, сзаду кто-то топае, ветки ламае…

Оказывается, догоняла его сама ведьма. Под предлогом показать самое грибное место завела в такие дебри, из которых выбраться он уже был не в силах. Ведьма, как ей и положено, исчезла, дед Мефодий остался один-одинешенек в лесу. Попал в трясину и уже молил бога отпустить грехи, но, к счастью… проснулся.

Раненые улыбаются. Смотрю, и тот грустный светлеет глазами.

Дед Мефодий водил меня в заветные места, показывал, где растут ценные лекарственные растения. Придет в какой-нибудь глухой бор-долгомошник, сядет на замшелый пенек, закурит самокрутку с крепчайшим, собственной выделки, самосадом и посоветует:

— Ты, доктор, примечай вот такие места. Очень для тебя полезные…

— А что здесь интересного? — спрашивал я.

— А то… — Он срывал несколько стеблей на первый взгляд ничем не примечательной травки, показывал мне: — В таких местах расте багун-трава. Не знаю, как она по-вашему, по-ученому называется… А только нет лучшего лекарства от простуды, когда тебя кашель забивает…

Багун-трава в народной медицине еще называется клоповником. Из этого багульника мы готовили отвары и лечили различные простудные заболевания. Хорошо помогала она также при ревматизме, чесотке, против вшей и гнид.

Такие вот редкие травы здорово выручали нас. Но их не всегда и не везде можно было найти, особенно когда мы перебирались на новое место. Поэтому чаще всего мы готовили лекарства из более доступных и распространенных растений. И здесь на первом месте нужно поставить березу.

Это дерево у нас, медиков, пользовалось особой популярностью. В качестве основы для приготовления различных лекарств применяли березовые почки — небольшие, до сантиметра образования на концах веток, покрытые мелкими, буроватого цвета чешуйками. Собирали мы их ранней весной, в апреле, пока береза еще не начинала курчавиться мелкой зеленью, в период интенсивного выделения сока. Или же заготавливали зимой. Собранные весной сушили на воздухе, а зимние — в помещениях, если была возможность, — в обычной русской печи. Хорошо высушенные почки растирали в порошок, затем, в зависимости от характера заболевания, готовили тот или иной препарат.

Порошок из березовых почек является поистине уникальным лекарством. При различных кожных заболеваниях типа гнойничковых, экземы, медленно заживающих ранах мы делали специальную мазь-пасту. Приготовление ее осуществлялось без точной дозировки. Например, при лечении экземы брали чайную ложку березового порошка, смешивали с 100–150 граммами топленого несоленого свиного сала, иногда для большей плотности добавляли немного парафина. Этим составом обильно смазывали пораженные экземой места.

Если же готовилось лекарство для лечения медленно заживающих ран, мы к этой мази прибавляли немного йода, несколько кристаллов марганцовки. Позже, когда с Большой земли к нам начали поступать белый и красный стрептоцид, включали и его в эту смесь. Такая березовая мазь оказалась очень эффективным лекарством.

При экземе уже на вторые сутки резко уменьшался зуд в области поражения, через два-три дня эти участки подсыхали.

Если мазь накладывалась на раны, они вскоре очищались от гнойных наслоений и заживление проходило намного быстрее.

С успехом применялся березовый порошок и для профилактики отморожений. В этом случае мазь готовилась на говяжьем жиру.

Особую популярность завоевала наша береза при лечении чесотки. Заболевание это встречалось у нас довольно часто. Оно и понятно. В наших условиях трудно, порой просто невозможно было соблюсти определенный санитарно-гигиенический режим. Ведь ребята уходили на задание иной раз на много суток. Длительное время они находились далеко от основной базы, ночевали, где придется. То ли это была крестьянская хата, где незнакомые, но добрые люди оставляли ребят на ночь у себя, то ли сарай, стог сена, иногда просто куст орешника. И если в таких случаях летом можно было умыться в озере или безымянной речушке, то зимой это сделать было трудно. Умывались снегом. Поэтому чесотка наиболее часто поражала людей в зимние месяцы.

Заболевание это очень неприятное. Основные страдания доставляет зуд в местах поражения. Не случайно чесоточного клеща в народе называют зудень. Зарываясь в кожу, этот паразит делает там ходы, быстро размножается. Больные, расчесывая места поражения, ускоряли тем самым процесс развития болезни, причиняли себе дополнительные муки.

Понятно, что эта болезнь доставила нам много хлопот. На ликвидацию и профилактику этого заболевания было потрачено немало сил.

От чесотки лечили примитивным, но очень эффективным способом. Из березовой коры добывали деготь, к нему добавляли тол, который заменял нам серу, и свиной жир. Компоненты тщательно перемешивали и втирали в пораженные участки тела. Такой мазью натирали больные места по три раза на протяжении нескольких дней, затем больного направляли в баню. Подобная процедура повторялась дважды, трижды, до полного выздоровления.

Вообще береза была у нас уникальным источником для получения самых различных лекарств. Кроме почек и коры использовали самую древесину. Кусочки березового угля применяли как таблетки при метеоризме (скоплении газов в кишечнике), отравлениях.

У партизан довольно часто случались заболевания желудочно-кишечного тракта. Вполне попятно. Во время выполнения боевых заданий, особенно в период блокад, питались мы нерегулярно. По нескольку суток не употребляли горячей пищи, иногда подолгу оставались на подножном корме в буквальном смысле слова. Питались тем, что мог дать нам лес. Это были различные грибы, ягоды, съедобные травы. Следствием такого питания и были частые гастриты, язвы желудка, кишечные расстройства.

Нередко попадали к нам больные с отравлениями, вызванными употреблением в пищу неудобоваримых и просто ядовитых грибов. В таких случаях в первую очередь назначалось незамедлительное промывание желудка, насколько возможно было — диета и березовые таблетки. При диете в качестве основной пищи была простокваша. Все это помогало. И у нас не было ни одного смертельного исхода после отравления.

Бывали иногда и просто курьезные случаи.

Помнится, привели ко мне в санчасть партизана Володько. Хлопец здоровый, никогда ничем не болел и вдруг — занемог. Стоит бледный, весь покрытый холодным потом.

— В чем дело? — спрашиваю.

Володько опустил глаза, молчит. Мнутся и ребята. Чувствую, что-то скрывают.

— Что случилось? — повторяю. — Как же я буду лечить больного, если не знаю, что с ним произошло?

Это подействовало. Ребята признались, что Володько взял в санчасти пузырек с каким-то лекарством и выпил.

Я перепугался не на шутку. В нашей аптечке были разные лекарства…

— Где пузырек? — спрашиваю. — Давайте скорее сюда!

Мне подали бутылочку. Я понюхал и все понял: Володько выпил валерианы, настоенной на самогоне-перваке. Принял за один прием более двухсот граммов валерианы! Это могло грозить какими угодно осложнениями.

Больному на самом деле на глазах становилось все хуже. Появилась отрыжка, его несколько раз стошнило, пульс был частым, неровным.

Мы приняли срочные меры к спасению Володько. Промыли желудок, дали обильное питье, угольные таблетки, тепло на живот. Через некоторое время он почувствовал себя лучше. К счастью, все обошлось.

Как потом выяснилось, все произошло следующим образом. Незадолго до этого Володько порезал палец и пришел в санчасть на перевязку. Я отлучился куда-то, перевязку делала наша медсестра. По какой-то надобности она вышла в другую комнату, задержалась там. Володько воспользовался этим, схватил первый попавшийся пузырек из аптечного шкафа, спрятал в карман, а потом выпил. Это и была валериана.

Этот случай послужил серьезным уроком для нас, врачей. С тех пор мы все медикаменты стали хранить более тщательно, во всех бригадах были проведены разъяснительные беседы.

При лечении желудочных заболеваний также использовались дары полесских лесов. И здесь опять-таки на одном из первых мест стояла береза. Для лечения гастритов широко применяли водный отвар из весенних березовых почек. Назначали его по столовой ложке три раза в день на протяжении двух — трех недель. Лекарство это оказалось высокоэффективным. Если не добивались полного излечения, то по крайней мере болезнь надолго отступала.

Нельзя не упомянуть и о знаменитом березовике — березовом соке, который мы помногу, бочками, собирали в период весеннего сокодвижения. Этот живительный, насыщенный витаминами напиток рекомендовали как общее тонизирующее средство больным и здоровым. Помимо положительного лечебного влияния на организм он оказывал большое психологическое воздействие. В представлении каждого березовый сок ассоциировался с соками земли родной, и в этом — один из источников нашей бодрости, хорошего настроения.

Большую разъяснительную работу проводили мы среди партизан и по поводу правильного применения грибов, обилием которых Полесье всегда славилось. В лесах, где приходилось нам дислоцироваться, было много их в ту пору. Естественно, они служили нам довольно ощутимым подспорьем к партизанскому столу. Но применять их нужно было осторожно и умело.

За годы, проведенные в белорусских лесах, я довольно часто наблюдал, как местные жители собирали и употребляли в пищу такие грибы, которые у нашего городского грибника считаются несъедобными. Это — синяк-дубовик, синюк, толкачик, очень похожий своим внешним видом на бледную поганку, так называемый собачий груздь. Все эти грибы они употребляли без риска отравиться, но, разумеется, после соответствующей обработки.

В летнее время именно грибы были основными поставщиками белковой пищи, «лесного мяса». Ведь каждый гриб — это мясо, хлеб, фрукты. В них много белков, жиров, сахара, солей меди, кальция, фосфора. Гриб, помимо всего прочего, — источник многих витаминов.

Наши медики настойчиво пропагандировали сбор грибов для партизанской кухни. Для этого выделялись женщины, партизаны, которые были свободны от боевых заданий, работники разных вспомогательных служб. В пищу у нас шли многие грибы: белые, дубовики, грузди, обабки, сыроежки, белянки, свинушки, валуи, лисички и другие. Но чтобы исключить случаи отравления, все собранные грибы просматривались знатоками, обычно из местных жителей, и только после этого поступали на кухню. Как правило, шли они на приготовление супов. Употребление любых грибов в сыром виде было категорически запрещено. Береженого, как говорят, и бог бережет.

Грибные супы разнообразили нашу пищу, способствовали профилактике различных кишечных заболеваний.

Из кишечных болезней особенно донимали нас частые поносы. Сказывалась бедность рациона в зимнее время, нерегулярность приема пищи, частая еда всухомятку. Для борьбы с поносами применялась строгая, иногда полуголодная диета. А в качестве вяжущих средств широко использовались различные отвары и кисели из ольховых шишек, дубовой коры, черники.

Ольховые шишки — небольшие образования на ветвях дерева длиной до полутора сантиметров и шириной до сантиметра — мы собирали поздней осенью и зимой. Затем их высушивали, растирали в порошок. Из порошка готовили отвар. Иногда в этот отвар добавляли ягоды крушины, корни окопника. Этот отвар больные пили примерно по сто граммов несколько раз в день до тех пор, пока кишечник не начинал нормально функционировать.

Очень эффективным был отвар из дубовой коры. Собирали кору, как правило, ранней весной, в период обильного сокодвижения, до распускания почек. На приготовление лекарства шла кора с молодых ветвей, ствол дерева мы никогда не оголяли. За этим следили все: и сами партизаны, и местные жители.

Вообще бережное отношение к лесу было нашим правилом. Где бы мы ни стояли, для нужд своих использовали только минимальное количество деревьев, избегали сплошных вырубок. На дрова шли деревья, пораженные болезнями, сушняк. Где позволяли условия, устраивали санитарные рубки. Прореживали лес, срубленные деревья шли на топливо.

Дубовая кора тщательно высушивалась, измельчалась в обыкновенной ступе. Из полученной порошкообразной массы готовили отвары двух сортов — более и менее концентрированные. Отвары меньшей концентрации назначали при поносах, а более концентрированные — для лечения болезней, о которых расскажу ниже. Лечение поносов дубовым отваром в подавляющем большинстве случаев давало положительные результаты.

Для лечения кишечных расстройств очень широко применяли замечательную ягоду, повсеместно распространенную в Белоруссии, — чернику. Собирали ее много. Местные жители научили нас безошибочно находить черничные плантации в лесах.

Урожай черники поспевает в июле, в это время мы и начинали массовую заготовку.

Черника — вечнозеленый низкий кустарник из семейства вересковых. Он цветет почти полмесяца, является хорошим медоносом. Мне доводилось пробовать черничный мед. Красноватый на цвет, с исключительным ароматом, он отличается приятным своеобразным вкусом. В осенний листопад ботва черничных кустиков ярко краснеет, летом и осенью из нее мы получали лекарственный чай — очень хорошее вяжущее средство.

Растет черника в так называемых черничных борах, для которых характерен древостой с преобладанием сосны. А в подлеске — можжевельник, шиповник, реже рябина. Здесь на каждом шагу в блестящих мхах — сплошь черника с примесью брусники. Сама ягода небольшая, черного цвета с красноватым оттенком, кисло-сладкого вкуса, слегка вяжущая. Хороша она и для еды, и для приготовления чая, киселя, компота.

Отвары из листьев черники с успехом применяли для лечения больных, подозреваемых на сахарную болезнь. В листьях черники содержится вещество из группы гликозидов — неомиртиллин, обладающий способностью снижать количество сахара в крови. При назначении этого лекарства руководствовались в основном субъективными жалобами больного и результатами непосредственного осмотра его. Больные, у которых мы подозревали сахарную болезнь, жаловались на усиленную жажду, резко повышенный аппетит. У них увеличивалось количество выделяемой мочи, резко уменьшался вес тела, снижалась работоспособность. У женщин появлялся сильный зуд в области промежности и половых органах.

Весь этот комплекс признаков даже без лабораторного анализа помогал нам ставить диагноз, давал возможность своевременно оказывать лечебную помощь, в которой немалое место отводилось черничному отвару.

Начальник особого отдела соединения Роберт Борисович Берензон всегда что-то жевал. Когда шутя у него спрашивали, не присылают ли ему лично наши американские союзники жевательную резинку, он с серьезным видом вытаскивал из кармана горсть свежих сосновых иголок.

— Угощайтесь, — говорил он таким тоном, словно предлагал по крайней мере конфетку. — Лучшее средство от цинги.

Роберт Борисович был прав. Сосновые иглы действительно богаты витамином С, недостаток его в организме вызывает эту тяжелую болезнь. Против цинги мы широко использовали хвойные экстракты из сосновых шишек и иголок, которые давали партизанам в профилактических целях, усиленно поили ими тех, у кого появлялись хотя бы малейшие признаки болезни. И надо сказать, именно это лекарство помогло нам избежать массового заболевания ею. Единичные случаи цинги были крайне редкими.

После войны мы с Робертом Борисовичем Берензоном встретились лишь спустя 30 лет, в 1973 году. Встреча состоялась в Минске. Долго вспоминали наших боевых друзей, различные эпизоды из партизанской жизни. В разговоре Роберт Борисович неожиданно сказал:

— Помнишь, надо мной посмеивались, что я все время сосновые иглы жую. Ты знаешь, многие из тех, кто посмеивался, давно уже вместо зубов носят протезы, а у меня…

Он раскрыл рот и показал крепкие, белые, здоровые зубы.

— В свои семьдесят четыре года не знаю, что такое зубная боль. Да и на желудок не жалуюсь.

Вот что такое сосновые иглы!

Мы, врачи, конечно, знали об их чудодейственной силе не меньше Роберта Борисовича, поэтому рекомендовали партизанам не только экстракты, но и водные настои из сосновых игл для полоскания рта.

С лекарственной целью применяли мы сосновые почки. Собирали их весной, срезали ножом с боковых веток, где они располагались в виде коронок. Рекомендовали в случае простудных заболеваний для ингаляций. Ингалятор был самый простой: почки заваривались в крутом кипятке, больной дышал над паром.

При авитаминозах особой популярностью пользовалась у нас клюква. Эта темно-красная кислая ягода созревает в конце сентября и остается зимовать на стеблях. Собирали мы ее в течение всей осени до самых снегов, употребляли сырой. Помогала она при авитаминозах, давала некоторый эффект при гипертонической болезни, при пониженной кислотности. Ценна была особенно тем, что использовалась в период, когда основные ягодные источники витаминов уже заканчивались.

Из простудных заболеваний чаще всего нам приходилось лечить катары верхних дыхательных путей, воспаления легких, плевриты. Для лечения этой группы заболеваний имели целый арсенал растений, из которых готовили соответствующие лекарства. Наиболее эффективными из них были зеленые сосновые шишки, липа (цветы), малина (цветы и плоды), земляника (ягоды).

Зеленые сосновые шишки настаивали на самогоне-перваке и полученную настойку с успехом применяли при экссудативных плевритах. Процесс рассасывания жидкости в плевральной полости значительно ускорялся.

Осенью как-то вернулась с задания группа подрывников во главе с Николаем Семенчуком. Они рассказали, что операция прошла успешно. К намеченному пункту возле железнодорожной станции Мелковичи подошли без осложнений, задание выполнили. Потом начали отходить. И вот здесь-то случилось неожиданное. Прежняя дорога оказалась перерезанной полицаями, вступать с ними в бой уже не было возможности: не хватало боеприпасов. Пришлось свернуть в сторону, долго идти болотом по пояс в ледяной воде. Наконец вошли в спасительный лес. Убедились, что преследователи отстали, разожгли костер, обогрелись, просушили вещи.

Казалось, все обошлось. Но вскоре Юзик Лапицкий, один из членов группы, стал жаловаться на сильную головную боль, на общее недомогание. Ребята разгрузили его, сами понесли автомат, другое снаряжение, помогли дойти до базы. А здесь сразу же вызвали меня. Я осмотрел больного, установил, что хлопец сильно простыл.

Уложил в постель, напоил горячей малиной.

На третий день при осмотре я обратил внимание на то, что у больного справа не прослушивается дыхание, при перкуссии (выстукивании) отмечается тупость. У Лапицкого усилилась одышка, стал жаловаться на боли в боку. Диагноз — плеврит. Хотя рентгена у нас не было, жидкость в плевральной полости была несомненно. Вот тогда-то мы и начали усиленно лечить больного настойкой из сосновых шишек. И это помогло. Примерно через две недели восстановилось дыхание, исчезла тупость, нормализовалась температура. Вскоре Юзик поправился.

Липовый цвет издавна использовался в народе как замечательное средство при различных простудных заболеваниях, при кашле с плохим отделением мокроты. У местных жителей цветы липы употреблялись и как потогонное. Большие запасы липового цвета мы создавали в июне — июле. Сушили его, делали различные настойки, давали больным пить отвар в виде чая. Кстати, Лапицкому кроме настойки из сосновых шишек давали и липовый чай.

Как я уже упоминал, наши партизанские медики оказывали регулярную медицинскую помощь и местному населению. При лечении крестьян мы также широко использовали лекарства из «зеленой аптеки». При осмотрах больных, особенно детей, часто приходилось диагностировать подозрение на туберкулез легких. В тех случаях, когда имело место легочное кровохарканье или кровотечение, мы давали настойку из сосновых шишек. Широко было распространено и другое лекарство из сосны, рецепт которого подсказали нам местные жители. Готовилось оно следующим образом: собирали живицу, заливали ее водой и оставляли на солнце на 7-10 дней. Затем на литр жидкости добавляли 50–60 граммов меда и 100 граммов топленого жира. Полученный состав тщательно размешивали и давали больным по полстакана три раза в день. Положительное влияние этого лекарства было несомненным.

Кроме лекарств применяли мы компрессы, использовали в лечебных целях в небольших дозах самогон. При комплексном лечении плевритов самогон выдавался по 50 граммов два-три раза в день. Жидкость из плевральной полости исчезала удивительно быстро. За годы партизанской жизни я настолько уверовал в это лекарство, что даже спустя мною лет, когда в моем распоряжении уже был арсенал различных высокоэффективных лекарств — пенициллин, стрептомицин, сульфаниламиды, — я частенько после операции на грудной клетке назначал спирт. Этим добивался быстрейшей ликвидации жидкости.

К слову сказать, самогон мы варили сами, но использовали его только в лечебных целях. С этим делом у нас было строго.

Популярными были у нас земляника и малина. Малину (в особенности ягоды) мы применяли как жаропонижающее, как эффективное лекарство против кашля. Ели эти ягоды сырыми, делали из малины варенье, отвары.

Сколько раз, бывало, летним полднем забирался я на земляничную поляну, которую находил по особенному аромату. Казалось, на поляне вскипает в огромном тазу варенье из букета роз, яблок и меда. И дышало с поляны на меня чем-то мирным, довоенным, тверже становилась уверенность в том, что все это скоро вернется…

Наши больные употребляли землянику в сыром виде, также готовили мы из нее отвары. При различных отеках, когда нужно было вынести из организма как можно больше жидкости, применяли землянику и как мочегонное.

Интересная деталь. От стариков-пчеловодов я слышал, что соком ягод земляники натирают ульи. Пчелам тогда не страшны никакие болезни.

Больше двух месяцев благоухает белыми цветами рябина. В период цветения даже в самом дремучем лесу уже издали можно заметить это дерево. Но слишком густых лесов она не любит, растет на солнечных полянах, где больше тепла, света. Вот здесь мы с дедом Мефодием и разыскивали рябину.

На Полесье созревает рябина в конце августа — начале сентября. Тогда же поистине, как писал Есенин: «В саду горит костер рябины красной…». Ягода эта, горьковато-кислая на вкус, была для нас неисчерпаемым источником витаминов. Назначали мы рябину при кашле как хорошее отхаркивающее. Употребляли плоды рябины в сыром виде и в виде отваров, ели вместе с медом диких пчел, которых в ту пору довольно часто можно было встретить в лесу в дуплах старых деревьев.

Использовали мы рябину как слабительное, мочегонное, кровоостанавливающее и противодизентерийное средство. Пользовались ею с ранней осени и до глубоких снегов. Благо, сушить рябину не надо: гроздья ее оставались висеть на деревьях всю зиму. И чем позже собирали плоды рябины, тем вкуснее они были, не теряли при этом своих целебных свойств.

Организации правильного питания наших раненых и больных мы придавали особое значение. Даже тогда, когда партизаны в силу ряда причин ощущали недостаток в еде, командованием, врачами принимались все меры, чтобы раненые были своевременно накормлены.

Во время блокады 1944 года в районе Мотоля нам пришлось особенно туго с питанием. Комбриг В. К. Яковенко, комиссар А.Т.Чайковский в это время часто навещали госпиталь. Понимая общую обстановку, те временные трудности с продовольствием, которые сложились в связи с блокадой, мы ни на что не жаловались. Однако от зорких глаз командиров не ускользнуло то, что рацион в госпитале был крайне скудным. Идя на большой риск, Яковенко немедленно направил в тыл блокировавшей нас группировки подразделение партизан со специальным заданием — раздобыть питание для раненых. Подразделение во главе с Николаем Дешевым отлично справилось с поручением. К утру следующего дня в госпиталь были доставлены самые разнообразные продукты: масло и овощи, гуси и сало.

Вообще в бригаде был неписанный закон, по которому в первую очередь всем необходимым снабжались раненые и больные.

Много хлопот доставляли нам сыпнотифозные больные. Специфического лечения сыпного тифа до сих пор нет. И все же в условиях советского тыла уже тогда врачи имели возможность применять различные антибиотики, всевозможные капельницы, высокоэффективные сердечные средства. Мы же всего этого были лишены, всю надежду возлагали на хороший уход и на сердечные препараты, которые готовили из различных лекарственных трав. Здесь на первом месте стоят майский ландыш и валериана.

Ландыш собирали во время его цветения в хвойных и лиственных лесах, по кустарникам, оврагам, в лесных ложбинах. Для приготовления лекарства брали целиком весь кустик с листьями, цветами, стеблями. Сушили. Настоенный на самогоне ландыш назначали по 25–30 капель три раза в день. Отвары давали больным по столовой ложке несколько раз в день.

Пахучая валериана в то время распространена была почти повсеместно. В любой партизанской зоне мы легко находили целые заросли этого ценного лекарственного растения. Но для приготовления лекарств брали только корень. Выкапывали растение в заболоченных лугах, в прибрежных лозовых зарослях, в ольшанике. Корень тщательно очищали от остатков земли, надземную часть выбрасывали, подземную промывали в воде и высушивали.

О ценных лечебных свойствах валерианы говорить не приходится, они широко известны. Достаточно сказать, что кошачий корень (так в народе называют валериану лекарственную) издавна применяется как сердечное, успокаивающее, при нервных заболеваниях, от головной боли, болей в животе, лихорадки, глистов, эпилепсии, тифозной горячки и многих других болезней.

Корневища этого растения мы сушили под навесами или же, если стояли в населенных пунктах, на чердаках. Высушенные корни измельчались, затем из них делали то ли настойки на самогоне, то ли настои на воде. И то и другое на сыпнотифозных больных действовало положительно, особенно при сильных нервных возбуждениях. После нескольких приемов лекарства больные успокаивались, у них устанавливался хороший сон. А он, как известно, могучее целебное средство при любых болезнях.

Вспоминается такой случай. Как-то рано утром я направлялся в хату, где размещались сыпнотифозные больные. Едва поднялся на крыльцо, как услышал неистовый крик. Доносился он из хаты. Я рванул дверь, вбежал в дом и оказался свидетелем следующей картины. Посреди комнаты, полураздетый, с искаженным лицом стоял один из больных с раскрытой бритвой в руке. С криком отчаяния на него наступала сестра, пытаясь отнять бритву. Я поспешил ей на помощь. Защищаясь подушкой, мы набросились на больного, отняли у него бритву, уложили в постель. Почти насильно дали выпить большую дозу валерианы, он постепенно успокоился, уснул.

Медсестра Мария Вежновец рассказала мне следующее. Больной поступил к нам вчера, был почти в бессознательном состоянии, казался совершенно обессиленным. Ночью он не проявлял никаких признаков возбуждения, а утром внезапно стал метаться по койке, потом выхватил из-под подушки бритву, вскочил с постели… Не знаю, чем кончилось бы все это, если бы мы своевременно не обезоружили его.

До сих пор для меня остается загадкой, как у него под подушкой оказалась бритва. После этого случая мы приняли все меры, чтобы в палатах, где лежали больные, никаких острорежущих предметов вообще не было.

Больному, о котором я рассказывал, несколько дней подряд мы давали немного повышенную дозу валерианы, и вскоре дело у него пошло на поправку.

Я уже говорил, что наши медики приняли все меры к тому, чтобы партизаны регулярно мылись в банях. Но мылом нас никто не снабжал, его мы тоже готовили сами. Исходными компонентами служили каустическая сода и животный жир. Составляли смесь в соотношении один килограмм соды на 10 килограммов жира, добавляли туда 100–150 граммов сосновой смолы и варили. Получалось неплохое как по качеству, так и по внешнему виду мыло. Даже с довольно приятным запахом. Вначале, правда, несколько варок у нас не получилось первый блин комом. Но вскоре варщики приобрели опыт, и недостатка в мыле мы не ощущали. Иногда после очередного разгрома немецких гарнизоном мыло захватывали у врага.

Особенно удачным получалось мыло, приготовленное доктором Анастасией Николаевной Дудинской. Оно давало обильную пену, было с тонким приятным ароматом. Пришлось наладить «производственное обучение». Анастасия Николаевна щедро делилась опытом с остальными медиками.

В лечении сердечно-сосудистых болезней использовали мы боярышник и калину. И то и другое растет в Белоруссии в виде кустарников, но встречается не очень часто. Между тем эти растения в медицинском отношении представляют довольно большую ценность. Плоды боярышника входят составной частью в широко известный препарат кардиовален. В народной медицине они используются как тонизирующие сердечную мышцу, снижают кровяное давление, усиливают кровообращение, особенно в коронарных сосудах (сердца), в сосудах мозга.

Калину мы использовали в виде отвара как кровоостанавливающее в акушерской практике, при лечении гинекологических больных из мирного населения.

Особенно эффективными были отвары из плодов боярышника при головных болях.

Впервые я применил боярышник и калину как лекарства в деревне Зорька Славковичского сельсовета Глусского района. Трое сыновей Марии Михайловны Огур были в Красной Армии, дочь партизанила вместе с нами. Обратилась она ко мне по совету дочери. Жаловалась на сильные головные боли, головокружение, бессонницу.

Я внимательно осмотрел женщину. Измерил артериальное давление, оно оказалось 220/110. Ясно — гипертоническая болезнь.

Чем помочь женщине? Никаких препаратов, обычно применяемых при таких заболеваниях, у нас в аптеке не было. Вот тогда-то вспомнил я про калину и боярышник. Прописал больной отвар боярышника, посоветовал есть побольше калины с медом.

Дней через десять Мария Михайловна снова заявилась ко мне на прием. Посвежела, улыбается. Опять измерил давление, оно оказалось почти в пределах нормы — 160/90. Женщина смотрит на меня прямо-таки влюбленными глазами. Благодарит за лечение, а перед тем как уходить, пугливо покосилась на дверь, торопливо достала из-под телогрейки бутылку самогона.

— Это, доктор, за лечение…

— Значит, помогло мое лекарство? — спрашиваю у Марии Михайловны.

— Помогло, доктор, помогло. Только я еще и бруснику пила…

Вот тебе и на! Впрочем, брусничные отвары — тоже неплохое сердечное лекарство, но одновременно оно действует и как мочегонное. А при этом из организма выводится большое количество калия. Чтобы пополнить его запасы, посоветовал Марии Михайловне есть побольше картошки. Она восприняла это как шутку, заулыбалась: в те годы картошка в оккупированных районах была основной пищей, а зачастую и единственной.

Бруснику мы собирали весной, когда в лесу сойдет снег. К этому времени перезимовавшие на стеблях ягоды теряют горьковатый привкус. Из сухой брусники готовили отвары, применяли как дезинфицирующее при воспалении мочевых путей, при почечно-каменной болезни.

Во время выполнения боевых заданий партизанам довольно часто приходилось подолгу бывать в болоте, часами стоять в холодной воде. В результате — острые радикулиты. В первый период партизанской деятельности для лечения радикулитов мы применяли различные натирания. Основными компонентами здесь служили бодяга и самогон-первач. Для грязевых аппликаций (наложений) использовали торф и красную глину. Смешивали их в равных количествах, разводили водой до состояния густой каши, нагревали примерно до температуры 45–50 градусов. Если градусника не было, ориентировались по личным ощущениям — нагревали смесь до тех пор, пока можно было терпеть.

Горячую массу прикладывали на 15 минут к больному месту, обычно в области крестца. После 10–15 сеансов такого лечения, как правило, наступало выздоровление. Резко улучшалось состояние больного уже после четвертого-пятого сеанса.

Одновременно с такими аппликациями больному обязательно давали для приема внутрь настой травы чабрец. Эта трава очень распространена в Белоруссии. В разных местах называется она по-всякому: богородская трава, шибрец, чабер, тимьян. Собирали ее в июне — июле по песчаным склонам, вдоль дорог, по холмам. При заготовке срезали всю надземную часть, сушили ее на воздухе, затем обмолачивали и просевали через среднее сито. Полученную смесь из листьев и цветов использовали для приготовления отваров. Давали пить больным по столовой ложке три-четыре раза в день.

Добавленная в самогон, смесь употреблялась для приготовления натираний и компрессов. Кстати, для этого с успехом использовали мы и молодую крапиву.

Не только Тенгиз Шавгулидзе изготавливал нам медицинский инструментарий. Часто на помощь медикам приходили партизанские кузнецы-умельцы. Они делали гинекологические зеркала, расширители Гегара, кюретки, импровизированные пулевые щипцы, другой инструментарий, при помощи которого мы спасли немало жизней и партизанам и местным жителям.

Из местных жителей к нам особенно часто обращались женщины — по поводу тяжелых форм маточного кровотечения, возникшего при нарушении беременности, и с другими болезнями. Во всех этих случаях при лечении без необходимого инструментария не обойтись.

Надолго остался в памяти случай, с которым мне пришлось столкнуться в конце 1942 года в деревне Репин.

Как-то часа в три ночи в окно раздался резкий торопливый стук. Я вскочил:

— Кто?

В ответ услышал тревожный мужской голос:

— Выходите скорее, доктор! Привезли тяжелобольную женщину…

Я быстро оделся, выбежал на улицу. Вместе с партизанами снял с саней больную, занес в хату. Здесь при слабом свете коптилки осмотрел ее. Лицо бледное, пульс слабый, частый. И хотя сознание сохранено, налицо большая кровопотеря. Оказывается, кровит уже три дня.

— Почему столько тянула? Почему сразу не обратилась? — набросился я на женщину.

— Я к бабке-шептухе обращалась, — ответила больная. — Думала, пройдет. Дело ведь женское…

Машинально выслушиваю ответы, а мозг сверлит тревожная мысль: как помочь женщине?

Такое было впервые в моей практике. В институте видел несколько раз аборты, вот и весь опыт. И не с кем даже посоветоваться. Ближайший партизанский врач километров за пятьдесят от меня. А предпринимать что-то надо, и срочно. Состояние женщины тяжелое, кровопотеря продолжается.

Огромнейшим усилием постарался вспомнить все, что читал когда-то о таких случаях в учебниках. Потом вызвал ребят, попросил срочно сделать необходимые инструменты.

Понимая всю серьезность момента, ребята очень торопились. Через несколько часов инструменты были готовы, и хотя внешне они выглядели, конечно, не блестяще, работали хорошо.

Провел операцию, кровотечение остановилось. Женщина была спасена. У нас она пробыла несколько дней. Лишь когда я убедился, что больная чувствует себя хорошо и дело идет на поправку, разрешил ей уехать.

Этот случай придал мне уверенность в своих силах, показал, что инструментами, изготовленными партизанами, работать можно. Все время, пока больная была у нас, я поил ее водным настоем из зверобоя и вероники лекарственной. И убедился, что сбор этот помогает неплохо.

Позже я узнал, что неплохим кровоостанавливающим средством является и чабрец. Но чаще всего в таких случаях мы пользовались тысячелистником. Недаром растение это в народе называют кровавником. Это травянистое растение с ползучими корневищами, крупными ланцетовидными листьями. Цветет с июня по октябрь. Цветы белые, пахучие. Кровоостанавливающим действием обладают только листья растения.

Собирали мы тысячелистник по суходольным лугам, вдоль дорог, по кустарникам. Листья сушили, настаивали на самогоне и давали больным по 30 капель несколько раз в день. Или же готовили из них отвар, который больные принимали по столовой ложке три раза в день. В случае кровотечения из раневых поверхностей, из носа мы прикладывали к кровоточащим местам свежесорванные листья тысячелистника, размятые до получения клеточного сока.

Зверобой я отношу к числу очень хороших кровоостанавливающих средств. В его чудесных лекарственных данных убедился за годы партизанской практики. Это довольно высокое многолетнее травянистое растение с эллиптическими листьями, золотисто-желтыми щитовидными соцветиями. Цветет он с июля по август, солнцелюб. Собирали мы его по суходольным лугам, на лесных солнечных полянах. Цветы и верхние части растения сушили в тени, потом обмолачивали.

Употребляли зверобой в виде отвара или для заварки чая. Очень хорошо помогало это лекарство при кровотечении после абортов. А зверобой, настоенный на льняном масле, использовался после ожогов.

Гинекологическим инструментом, который мне изготовили в партизанах, я пользовался даже некоторое время после войны, когда работал в Каменецкой районной больнице Брестской области. В то же время пригодились мне и фармацевтические навыки, приобретенные во время партизанской жизни.

Много было у нас помощников среди партизан, добровольных собирателей целебных трав. Иногда партизаны приносили целебные травы, возвращаясь с операций. Я всячески поощрял такую помощь. При каждом удобном случае знакомил партизан с лекарственными травами, учил их находить места, где они растут. И часто потом партизаны заглядывали ко мне, с интересом наблюдали, как из обыкновенных цветов получаются лекарственные препараты. Такое любопытство я считал вполне объяснимым.

Но один случай очень насторожил меня. Вот об этом я и хочу рассказать.

В апреле 1943 года я объезжал бригады соединения, знакомился с постановкой санитарной службы в них, осматривал больных и раненых. И вот однажды, когда принимал больных в бригаде Жоржа Столярова, ко мне подошла медсестра Клава, попросила, чтобы я вне очереди принял одну девушку. «Что-то серьезное, — подумал я, — женщина нуждается в немедленной помощи».

— Веди, — сказал я Клаве.

Через некоторое время в комнату вошла довольно молодая женщина, стройная, красивая, с правильными чертами лица. Одета была несколько странно для наших партизанских условий: каракулевая кубанка, хорошо подогнанный новенький полушубок, аккуратно, по ноге сшитые сапожки.

— На что жалуетесь? — задал я обычный в таких случаях вопрос.

— Я медсестра, — неожиданно заявила женщина. — Хочу быть хоть чем-то вам полезна.

Вот оно что! Великолепно… Медработников нам не хватало, и каждый новый специалист был для нас сущим кладом.

— Чудесно! — обрадовался я. — Работы у нас непочатый край.

Для первого знакомства попросил рассказать о себе. И выслушал следующую историю.

Работала Мария (так звали женщину) медсестрой в одной из районных больниц, недалеко от Минска, помогала чем могла местным жителям. Все время искала связи с партизанами, чтобы активно включиться в борьбу с врагом. Но до последнего времени это ей не удавалось. А тут немцы каким-то образом узнали, что муж — политработник Красной Армии. Вот и пришлось бежать в лес. И наконец-то ей повезло — встретилась с партизанами, попала в отряд.

В лес Мария принесла своего единственного сына, которому всего полтора года. Ребенок все время болел, и она хотела, чтобы я его посмотрел.

— Где он у вас? — спросил я.

— Там, за дверью, — ответила она.

— Ну ведите.

Мальчика она не ввела, а внесла. Выглядел он страшно. Едва двигался, ему трудно было даже держать головку. Налицо ярко выраженная дистрофия нарушение обмена веществ в организме от острого голодания. Я осмотрел мальчика и понял, что сейчас для него единственное лекарство — хорошее и регулярное питание. Об этом и сказал матери.

Марию с ребенком мы определили на жительство к одинокой старушке, поручили ей уход за группой сыпнотифозных больных. Когда мать была занята возле больных, за мальчиком присматривала старушка.

Мария оказалась хорошей медсестрой. Она заботливо ухаживала за ранеными, изо всех сил старалась завоевать их симпатии. Я был рад, что заполучил добросовестного работника.

Все было хорошо, если бы не тревожные сигналы от хозяйки дома, где жила Марля. Несколько раз приходила к нам бабушка, жаловалась на нее. По ее словам, ничего материнского у Марии не было. За сыном она не следила, относилась к нему совершенно равнодушно, почти ничего не предпринимала, чтобы поскорее вылечить его от дистрофии.

Пришлось вызвать Марию, сделать ей замечание. Восприняла она это замечание как-то равнодушно. Каким-то деревянным голосом, словно наперед заученными фразами стала жаловаться на свою собственную судьбу. Что вот, мол, ее одинокую никто не пожалеет, не спросит, сколько ей пришлось пережить, все только упрекают больным сыном… Между тем она здесь совсем не виновата, все время находится возле больных. Вот если бы ей дали другую работу…

— А где бы вы хотели работать? — спросил я.

— Может, в аптеке, — живо ответила она. — Я могла бы и лекарства готовить…

Аптекой в то время заведовала моя жена — Мария Вежновец. Работала она, по общему мнению, добросовестно, и менять ее не было смысла. Я сказал Марии об этом.

— Тогда не знаю, — она пожала плечами.

— Хорошо, что-нибудь придумаем, — ответил я и распрощался с ней.

Пока я раздумывал, куда бы переместить Марию, партизаны наши заметили, что она нередко забегает на кухню, помогает кухонным работникам. Ее даже похвалили за это: вот, мол, несмотря на занятость, находит время и здесь помочь. Я тоже в этом ничего плохого не видел. Считал, что, очевидно, за свои услуги Мария получает дополнительно что-либо из продуктов для своего больного ребенка.

Сын у Марии поправился, сама она тоже посвежела, стала еще красивее. И не удивительно, что на нее начали засматриваться наши партизаны. Вскоре мы узнали, что Мария выходит замуж за одного из партизан — Владимира. Мы поздравили новобрачных. Владимир был переведен в штаб соединения, его с женой поселили в отдельной хате.

А однажды ранним летним утром супруги Владимир и Мария были арестованы, под конвоем отправлены в особый отдел. Признаться, все мы тогда недоумевали, удивлялись, пока не узнали, в чем дело.

Мария оказалась шпионкой. Она окончила школу диверсанток и вместе с двумя другими «выпускницами» была заброшена немцами в наше соединение. Пришла она к нам с определенным заданием: обезглавить соединение, уничтожить его командный состав. Вот откуда и стремление проникнуть в аптеку и желание заполучить работу на кухне.

Через некоторый период своей «деятельности» у нас Мария почувствовала, что одной ей будет трудно справиться с заданием хозяев. И она решила в помощь себе привлечь мужа Владимира. Она, конечно, и не подозревала, что наша контрразведка, которую возглавлял Роберт Борисович Берензон, давно уже следит за ней, что Владимир обо всем предупрежден.

Через неделю после брака Мария стала жаловаться мужу на непорядки в партизанских отрядах, стала убеждать его, что при таком положении и таком командовании соединение долго не продержится. Все они, мол, обречены, нужно поскорее бежать отсюда…

Владимир «соглашался» с ней, «поддавался» на ее уговоры, но задал вполне резонный вопрос: куда же они денутся после побега?

Она ответила, что это пусть его не беспокоит, у нее есть влиятельные знакомые, они им помогут.

— Но заявиться к ним нужно, — сказала Мария, — не с пустыми руками.

— Что значит «не с пустыми руками»? — спросил Владимир.

И тогда она призналась ему про мышьяк и про свое задание.

Так была разоблачена опасная диверсантка. Получила она по заслугам.

Случай, о котором я рассказал, заставил всех нас повысить бдительность. Мы, медики, теперь тщательно отбирали людей, которые допускались к медикаментам и к работе в пищеблоках. Приготовление лекарств было сосредоточено в руках хорошо проверенных партизан.