Он сидел передо мной в алом бархатном камзоле, положив одну черную ногу на другую, и посасывал трубку, зажатую в тонких губах, окаймленных золотой бородкой.
В его холодных голубых глазах появилось выражение удивления, но не потому, что он меня узнал: как и все другие, он был неприятно поражен, убедившись, что Джульетту играет не тот красивый мальчик, о котором говорил весь город.
Он не узнал меня… пока.
Но за время долгого представления не подскажет ли ему память, кто перед ним? Что, если моя походка и характерный камберлендский выговор вызовут смутные воспоминания? Ведь это будет катастрофа.
«Надо продолжать, – подумал я, – надо надеяться, что все обойдется. Парик, грим и платье с кринолином преобразили меня; я совсем не похож на мальчика, которого он видел на горе при свете зари и за которым гнался в пенритской гостинице».
Я часто присутствовал на репетициях, где Кит всегда играла с таким подъемом и вдохновением, как будто она была настоящая, живая Джульетта, а не актриса Кит Киркстоун. Так играть я не смог бы даже во имя спасения собственной жизни, но Шекспир был прав, когда подметил, что у меня есть дар подражания. Я хорошо помнил, как читала Кит ту или иную строку, отдельные слова, на которых она делала ударение, все модуляции ее голоса. Я изучил все ее движения, выражение лица в определенные минуты, помнил, как она поднимала руки, мяла платок или хватала кинжал в конце пьесы.
Моя Джульетта была зеркальным изображением той, которую играла Кит.
Это удачное сравнение. В моем исполнении не было глубины, но со стороны оно выглядело неплохо.
Сначала я играл только для одного зрителя, для сэра Филиппа. Я знал, что жизнь моя зависит от того, насколько я сумею скрыть от него Питера Браунрига. Сэр Филипп должен был видеть перед собой только Джульетту.
Но, по мере того как уходил день и охватившее было зрителей разочарование рассеивалось, уступая место симпатии, я начал забывать об опасности и играл свободно, как настоящий актер, для всего зрительного зала. После сцены у балкона даже раздались аплодисменты, которые согрели меня, как стакан доброго вина. Бербедж похвалил меня хриплым шепотом. Шекспир дружески потрепал за ухо.
Пьеса была спасена. Но с сэром Филиппом дело обстояло не так-то просто. Когда я появлялся, он не сводил с меня глаз. В некоторых сценах я оказывался так близко от него, что чуть не задевал его вытянутые ноги. Он курил, и один раз струя табачного дыма заставила меня закашляться во время длинного монолога. Он пробормотал какие-то извинения и тотчас выколотил трубку о каблук.
Мое счастье, что при всех своих пороках сэр Филипп был настоящим любителем театра. Он наслаждался нашим представлением. Если бы он томился и мысли его начали рассеянно блуждать, один Бог знает, к каким роковым последствиям это могло бы привести.
Однако ничего подобного не произошло, и, вонзив театральный кинжал в складки одежды, я легко и грациозно опустился на грудь Бербеджа, уверенный, что все идет как нельзя лучше.
Правда, не прошло и нескольких минут, как мне пришлось снова пережить сильное потрясение. Не успели слуги герцога торжественно унести мой труп со сцены и гораздо менее торжественно поставить меня на ноги за кулисами, как вдруг какой-то дюжий парень стукнул меня по плечу:
– Джульетта? – спросил он.
– Да.
– Я грум сэра Филиппа Мортона.
– Но… – Я весь подобрался, готовый обратиться в бегство, хотя понимал, что в женском костюме это будет нелегко.
– Сэру Филиппу нравится твоя игра, – сказал грум.
– Он… он хочет видеть меня? Но я… я, наверное, не смогу…
– Видеть тебя? – Парень презрительно фыркнул. – Очень ему нужны такие, как ты! Нет, просто он велел передать тебе вот это.
Парень вручил мне коробку конфет и ушел, переступая кривыми, как колесо, ногами.
Я глядел ему вслед, не в силах произнести ни слова, а затем прислонился к стене и, ко всеобщему удивлению, начал неудержимо хохотать.
Через пять минут, только я успел сбросить свой костюм и стоял в нижней сорочке и в коротких штанах, как вошел Бербедж.
– Молодец! – сказал он отрывисто. – Ты просто спас нас всех.
Я был бы страшно доволен, если бы меня не испугало выражение его глаз.
– Где этот негодяй? – крикнул он.
– Кто? – недоуменно спросил я, хотя прекрасно понимал, кого он имел в виду.
– Я изобью его до полусмерти, – сказал он с какой-то свирепой радостью, и я понял, что он это сделает.
Я натянул штаны и начал застегивать крючки на талии. Я терялся в догадках, куда девалась Кит. Может быть, она ушла домой? Это было бы лучше всего: там она могла бы спокойно переждать, пока утихнет гнев Бербеджа; сейчас явно не стоило попадаться ему на глаза.
– По-моему, он не совсем здоров… – начал было я.
– Нечего оправдывать эту скотину! – тотчас перебил меня Бербедж. – Для того, кто без предупреждения отказывается играть, нет никаких оправданий. Если бы этот проклятый парень не играл, как… как ангел, я вышвырнул бы его вон со всеми потрохами и никогда не пустил на порог своего театра. А пока я спущу с него шкуру!
И нужно же было, чтобы именно в эту минуту появилась Кит с таким сияющим видом, как будто ей удалось достать луну с неба. Страх ее исчез бесследно. Весь мир лежал у ее ног.
– Поздравляю, Пит, ты…
Но тут она заметила рассвирепевшего Бербеджа, и лицо у нее вытянулось.
– Беги, Кит! – крикнул я.
Но Бербедж загородил ей дорогу к двери.
– Та-ак! – сказал он, и от этого коротенького словечка повеяло таким холодом, словно от смертного приговора.
– Мне очень жаль, сэр, – сказала Кит, – но…
– Ты еще пожалеешь, очень пожалеешь! Как никогда в жизни!
– Но… – заикнулась Кит, – Питер так хорошо играл…
– А если бы он сыграл плохо? Ты откуда мог знать?
Бербедж медленно двинулся к ней, вытянув вперед руки.
– Не делайте этого! – закричал я, вцепившись ему в руку. – Не делайте этого, мистер Бербедж, – Кит не…
– Замолчи, Питер! – отчаянно крикнула Кит. Она решила смириться с тем, что ее ждало. Она, видимо, считала, что речь идет о небольшой трепке. Ей, наверное, никогда не приходилось видеть, как рассвирепевший мужчина избивает мальчика до крови.
– Прочь с дороги! – тихо сказал Бербедж и одним движением руки отшвырнул меня в угол.
Огромный и разъяренный, он стоял рядом с ней. Ах ты, непослушный, мерзкий, вероломный, бесчувственный, неблагодарный, бестактный…
– Что случилось? – раздался с порога спокойный голос Шекспира. – Это что, новый вид наказания, Дик? Обвиняемый получает сто прозвищ? Что ж, это, пожалуй, лучше, чем сто плетей!
– Погоди, дойдет очередь и до плетей!
Шекспир вошел в комнату и мягко взял друга за руку:
– Нет, Дик.
– Не вмешивайся, Уильям. Ты чересчур мягкосердечен. Пусть это послужит негодяю хорошим уроком. Первый закон для актера – никогда не подводить товарищей.
Но Шекспир стоял на своем.
– Если кто-нибудь должен внушать ему заповеди актерского ремесла, то это буду делать я.
– Ты? Дорогой мой, ты пишешь, как сама муза, но что касается исполнения…
– Благодарю за комплимент, – улыбнулся Шекспир. – Но тем не менее эти мальчики – мои ученики. И никто из труппы их и пальцем не тронет.
– Ладно. – Бербедж пожал плечами и сделал шаг назад. – Пусть будет так. Но ты обязан держать их в руках. Если они еще хоть раз выкинут такой фокус, то оба вылетят из театра.
– Ручаюсь тебе, фокусов больше не будет.
Бербедж величественно выплыл из комнаты. Кит робко взглянула на Шекспира:
– Вы будете меня сечь?
Он засмеялся:
– Ты прекрасно знаешь, что не буду, девочка.
Мы с Кит оторопели. Он прикрыл дверь и усадил нас рядом с собой.
– Я догадался совсем недавно, – сказал он. – Ни один мальчик не смог бы так сыграть Джульетту. Хотя, – добавил он, дружелюбно взглянув на меня, – Питер очень удачно подражал тебе. А теперь расскажи мне всю правду.
И тут, к моему великому удивлению, Кит, которая так долго скрывала от меня свою тайну, принялась рассказывать всю историю. Я же говорил, что Шекспир умел читать в сердцах людей. Мы чувствовали, что ему можно довериться.
– И со мной случилось нечто похожее на историю Джульетты, – сказала она. – Вот почему мне так легко ее играть. Мой опекун хотел, чтобы я вышла замуж за человека, который мне не нравился.
– Но ты же совсем еще девочка! – удивился Шекспир.
– Мне тринадцать лет. Почти столько же, сколько Джульетте. Свадьба должна была состояться через два года, но к обручению все было уже готово.
– А Ромео? – Глаза драматурга весело блеснули.
– У меня нет никакого Ромео! – презрительно усмехнулась Кит. – Я вообще не хочу выходить замуж. Поэтому мне оставалось только бежать от моего опекуна. В один прекрасный день, дождавшись темноты, я скрылась из дома и, переодевшись мальчиком, поступила в труппу Десмонда. Остальное вы знаете. Я не хочу возвращаться домой, пока не вырасту и не смогу поступать по-своему, чтобы никто из них не смел мною командовать.
– Сочувствую тому, кто женится на тебе против твоей воли, – засмеялся Шекспир.
– А кому это нужно? – спросил я.
Мне все это казалось диким и нелепым.
– Да будет тебе известно, – сказала Кит, с гордым видом поворачиваясь ко мне, – что я из очень знатного рода. И после совершеннолетия мне достанется великолепное имение.
– Вот оно что! – торжествующе воскликнул Шекспир. – Теперь понятно, почему этот человек хотел взять в жены такого бесенка.
– Перестаньте дразнить меня, – сказала она.
– Однако, мисс Кэтрин Рассел, вы еще не изволили объяснить, почему перед самым спектаклем вас охватил такой панический страх, что вы не остановились даже перед тем, чтобы сорвать представление.
– Мне страшно неприятно, – ответила она, и я впервые заметил, что она стыдится своего поступка, – но я так испугалась, что забыла обо всем на свете.
– Но почему?
– Я увидела в зрительном зале человека, который хотел жениться на мне. В женском платье он бы меня сразу узнал.
– Как его зовут? – спросил Шекспир.
– Я знаю! – вскричал я, осененный внезапной догадкой. – Это сэр Филипп Мортон!