Ключи от цивилизации

Глава 15

Жизнь вроде бы налаживалась, но Чижу не давала покоя Стася и кое-что еще, необъяснимое, тревожащее на уровне той самой интуиции, что рассказывала любимая, но о которой сам он не подозревал.

Первый «звонок» прозвучал утром, когда капитан, за завтраком оглядев бойцов, тихонько бросил:

— Еще раз без спроса отлучитесь, напишите рапорты и пойдете работать контролерами воздуха очистки.

Сказал и тут же перевел разговор на тему прививок и стрельб. Насторожившиеся мужчины резво начали соображать, чтобы такое выдать в свою защиту, но подошедшая Лариса спасла положение. Все подумали, что из-за нее Иван перевел разговор и, не заметили, что пауза между угрозой командира и появлением девушки была слишком большой, и мысль о прививках Федорович начал излагать до того, как увидел новенькую. Это показалось Николаю странным.

В мед центре и на стрельбах он думал, складывал и сопоставлял факты, сосредоточившись лишь на том, что никак не складывалось. Наверное, поэтому и получил десятку за стрельбу, дружеский хлопок от капитана по плечу и поздравления от товарищей. Что то же пропустил мимо ушей.

Весь день его мучили догадки и предположения, и вот, он не выдержал. Переснял портрет Ильи Федоровича, висящий на стенде и ушел к себе. Включил подсветку столика и положил два снимка — его и Стаси.

Что общего меж ними? Почему пропавший трассер из бывших патрульных пропал в палеолите, а Стася бегала в Древнюю Русь. В чем дело? Просто так, совпадение? А может недоверчивость Чижа? Но что-то было здесь и ему казалось — важное, как ниточка ведущая к любимой.

— Чем занимаешься? — вошел Иштван, как всегда забыв постучать. Увидел слайды Ильи и Стаси на столе и выгнул бровь. — Все не успокоишься?

Николай пытливо посмотрел на него:

— Тебе ни кажется все это странным?

— Что именно?

— Все. Меня сегодня просто одолевают вопросы.

— Например.

— Восьмерки — ты и я. Какого черта восьмерок втаскивать, приводить сюда в новое, незнакомое общество, ставить в группу?

— Энергетика.

— Ты веришь в это? — поморщился Николай.

— А ты видно нет, — присел напротив. — Чем вызван скепсис? Ну-ка, выкладывай, что тебе в голову пришло?

— Еще ничего, в том и дело, но чувствую, что не то здесь что-то. Например: почему вытаскивают, но бойцов с последних войн двадцатого столетия?

— Подозреваешь подвох?

— Вроде того.

— С чего вдруг? Факты?

— Не знаю пока, только чувствую.

— Лучше подключи логику, будут ответы. На счет восьмерок с последних войн — ежу понятно, что берут хорошо обученных ребят и не сопливых, с навыками максимально приближенными к работе в условиях серьезных перегрузок. И без особого ссора в голове. А еще боевое оснащение. Ну, вытащи ты восьмерку из Великой Отечественной, что будет? Бред. Психология забитая парт пропагандой, навыки в общении винтовкой. Здорово. Переучивать и адаптировать замучаешься. Тогда давай еще неандертальца с дубинкой притащим или гусара. Чтобы ты не думал, но оптимально приближенные к местной действительности и подходящие по всем параметрам, бойцы именно с опытом работы в горячих точках начиная с середины восьмидесятых нашего столетия и дальше, и то, с Афгана здесь один. Подумай, может все проще — мышление своего времени, когда доверяешь с оглядкой максимум одному в тебе говорит и путает логику с вымыслом привычным тебе, потому спешишь с выводами? Ты забыл, старик, ты в другие времена теперь живешь. В другом мире и в обществе совсем других людей.

— Нет, Иштван, мир и люди не меняются. Поверь, люди не любят меняться и что-то менять и потому их мир останется незыблем. К тому же, как ты можешь судить об этом мире, если по сути ничего не видишь кроме города-пирамиды? Кстати, тоже, почему именно пирамиды? То что мне пыталась объяснить на этот счет Стася убедительным не показалось. А моя недоверчивость… Не было б ее, возможно и я ничего бы не заметил, как вы.

— Что именно мы пропустили?

— Смотри: Стася уходит во время одна не первый раз. Уходит в Древнюю Русь, хотя ее дружок, параллельно брат капитана, пропал в палеолите. Но ходит она в Древнюю Русь и ходит всегда в смену Кристины. А тут уходит во Францию и тут же сбой. Опять же в смену Кристины. Та кладет рапорт полковнику и тут же сдает, что подруга уходила и до этого. Скажи, ты веришь, что никто о том не знал? Капитана оставь — он знал и даже помогал, хоть делал вид, что наоборот, мешает, против. Но с его подачи был кинут миф о любовнике из древности. Ты веришь, что Иван не докладывал наверх о похождениях лейтенанта? Веришь, что Кристина молчала? Что никто, ничего не знал? Я нет. Опять же, как ты объяснишь, что ее сняли с должности на месяц, но в диспетчерской оставили?

— К чему ты клонишь?

— Не знаю пока сам, но хочу разобраться. Первое: я не верю, что меняются люди, меняется система. Второе: не верю, что в фактически военном подразделении настолько лояльные порядки. Третье: не понимаю, зачем вытаскивать нас из нашего времени, чтобы ты мне про физику и энергетику не говорил. Четвертое: мы уходим без разрешения, нас мало пропускают, это после инцидента со Стасей, так еще и знают о нашей самоволке, но! Журят почти как деточек, мол, еще раз и ата-та-та. Пятое: никаких разборок, комиссий, дело с лейтенантом Русановой спущено якобы на тормозах. С какой же радости? Шестое: ты считаешь, мы ее искали? Могли найти? Седьмое: я почти уверен, что за всем этим, что-то кроется.

— Ничего ты нагородил, — потер затылок Пеши, задумавшись. — Но здесь действительно все по-другому: время, люди, мышление. И то, что ты подвох ищешь тоже понятно — Стася тебе в душу запала.

— Да. Я и не скрывал, не скрываю. На счет остального… Сильные отличия? В чем? Технические средства — все.

— Не скажи.

— Хорошо, приведи пример.

— Ну, как же, — развел руками, приготовившись изложить первое попавшееся на ум, но не смог — нечего. Есть разница… но вроде бы и нет.

— Вот-вот, — поморщился Николай. — Демократия, забота о людях, лояльность и четкое соблюдение определенных рамок морали. Теперь вспомни наше время — не то же ли самое проповедовали? А что скрывалось под лощеными улыбками рекламных политиков?

Мужчины уставились друг на друга:

— На что намек? Куда ты копаешь? — спросил Иштван.

— Никуда, не под кого, я всего лишь хочу вернуть Стасю. И чувствую, что могу это сделать, хоть и с трудом, продираясь и пробираясь через нагромождения красивых лозунгов. А кто-то, уверен, знает прямой и простой путь, но отчего-то им не желает воспользоваться.

— Хочешь сказать, что кому-то было надо, чтобы Стася исчезла? Кому? Да, ну, братишка, бред, — покачал головой.

— Это ты сказал, не я.

— Ерунда.

— Но в голову пришла. А даже мы с тобой, с высоты того отсталого мышления знаем — случайностей не бывает.

— Что-то ты мудришь, ей Богу. Я бы поверил и допустил часть из того, что ты сказал, но в наше время, а здесь люди действительно другие, Чиж, и даже ты со своим скепсисом не можешь это не признать.

— Те, кого мы видим — да. А кого мы видим, Иштван? Среднее звено, как обычно. Но даже в этом звене не без уродов: Аким, раз, те, кто специально переселяются в другой век — два. Местные, в этом времени выросшие. Причем, насколько я помню, профессор в бега тогда рванул, да? Не мальчик с интеллектом ниже плинтуса и моральными качествами грызуна.

— "В семье не без урода".

— Ага. Вопрос: что изменилось? И кстати, на счет семей — где они? Все вокруг правильные — девочки — дамы, мальчики — рыцари, а пар нет. У Стаси и этого Ильи наметилось — Ильи нет, у нас с ней наметилось — ее нет. Причем Иван мне четко сказал: " мне пары в группе не нужны". А ведь он сам к Стасе неровно дышал, но "никаких пар". Ни сам, ни вам.

— Это правильно, пойми. Головой подумай, чтобы было, если б вы с ней мужем и женой зеленку обеспечивать стали? К чертям бы все полетело. Ты за ней смотришь, она за тобой, а на остальное ровно. Не так? Да, так, Коля, так.

— Но и без пары именно так. Что ты, что я, что Иван, да любой из нас за Стасей присматривает.

— Но! — выставил палец мужчина. — На расстоянии, не давая повода оскорбиться ей и поставить себя в неловкое положение. Разница, Коля. Кстати, у вас что, правда, что-то намечалось?

— Наметилось. Уверен, еще немного и мы бы вместе были.

— Вот и ответ тебе. Из всех гипотетических аргументов один реальный факт — твоя обида, горечь, сожаление — как хочешь, назови. Все остальное надуманно.

— Хорошо, тогда зачем говорить: пожалуйста, ребята, ухаживайте, но — "пары не нужны".

— Нормальное, здоровое соперничество. Сопли при женщине, тем более, которая нравится, распускать не станешь, как сопернику повод по самолюбию пройтись не дашь.

— Допустим… А дети?

Пеши плечами пожал:

— Причем тут дети?

— Откуда они берутся?

— Ну, занесло тебя. Сам ответишь или подсказать? — усмехнулся.

— Смешно? А ты не думал, что дети из того цитобанка появились, а не естественным путем?

— Чиж, тебе уже объясняли, зачем нужна твоя клетка.

— Мне и там до фига всего объясняли, поверил бы — дураком был.

— Сила привычки все сомнению подвергать?

— А у тебя нет?

— Выветрилась уже… Нет, у меня подозрения были, но по другому поводу. Как мы учились, помнишь? Зубрили и выдавали, что в учебнике написано, а иди, проверь, правда, это или нет. Но вызубренное автоматом правдой для нас становилось. Потом, со временем, взрослея, мы понимали — то не так, и это тоже ложь. А здесь говорят, учат — и туда на экскурсию, мол, сами убедитесь, сравните: что было и что есть. Зачем?

— Тоже, вопрос, — согласился Николай.

— Никаких вопросов. Ребенок лично убеждается что так и вот так, а не основывается на слова неизвестного умника написавшего учебник и потому, сомнений не возникает, мысли о лжи естественно отвергаются. Школьник четко знает было вот так, он сам видел. Не на чужом мнении, на своих ощущениях мировоззрение формирует… Но ведь это неплохо. Как ни крути, криминала в том нет.

— Суть не в криминале. Сдается мне, тут нечто иное замешано. Ведь как ребенок мир воспринимает, как базис мышления взрослого закладывается? Через призму стереотипов. А стереотипы ребенку взрослые вкладывают, потому что сами их так же получили. Но где исток? Кто-то изначально должен был их вложить, самым первым. И потом, у нас все теории и аксиомы подвергались сомнению по мере взросления, а здесь нет, потому что система воспитания другая, заранее, как матрица, программа закладки выработанная.

— Но разве это плохо?

— Я не говорю, что плохо, я говорю, что нечисто здесь что-то. Ну, допустим, здесь, правда, все нормально, мои стереотипы меня подводят, в скепсис скидывают. Но есть масса других вопросов, опять же вернемся к нашим подразделениям — группы зачистки. Зачем они? Туда ни-ни что-то пронести, оставить, оттуда тоже. Но проносят, оставляют. И не одна Стася по времени шаталась, а некоторые вовсе там живут, и выйти — легко. Но за тем же профессором патруль высылают, а Стася идет и никто не беспокоится. Военно-научный комплекс, а дисциплина далеко не военная.

— Вывод?

— Кто-то четко распределяет: этот может уйти, а этот нет. Кто-то просчитывает варианты возможных поступков. Знает, кто на что способен.

— Намекаешь на систему в системе?

— Не исключаю. И сдается мне, кому-то на руку все эти походы, возня вокруг всякой ерунды типа ракушек, нас кидают на задания, чтобы не застоялись, видимость процесса создают.

— Ну, это ты дал! Мы людей спасаем.

— Спасаем. Вытаскиваем. Вопрос: а какого черта они там делали? Мальчишки у ацтеков, трассеры в мезозое.

— Идут научные исследования, прогресс движется.

— Возможно, — вздохнул. — Но может это тоже стереотип, через призму которого нас заставляют смотреть и при этом проповедают полную свободу личности? Не думал? Не в ежовой рукавице держат — в бархатной. Но в рукавице.

— Рукавица должна быть, иначе анархия настанет, а это бе-еда-а. К тому же если логике твоей следовать, в детях и взрослых культивируют, да, но посмотри что — лучшие качества. К чему ты копаешь? Что ты хочешь?

— Правды.

— О-о! — рукой махнул. — Правдолюб. Что тебе это даст? Есть резон в некоторых постулатах, сам бы порылся, а в основном не в ту сторону идешь.

— Я в одну иду — к Стасе.

— Кривовата дорожка.

— Другой нет.

— Есть, — прищурился. — Архив. Только будь осторожен. Пока ты тыкаешь в небо, но кто знает, чем оно обернется. Вообще, советую с Иваном поговорить. Я понимаю, ты сейчас в неадеквате, но пойми — нужно дальше жить и свое дело делать. Мы не фигней занимаемся, как ты мог заметить. А если и есть подводные течения, то подумай: какая нам на них разница? Всегда они были — явные, тайные, суть не в них — в нас. Не могли Стасеньку специально скинуть, клянусь. Иван к ней сколько я здесь, столько, как ты, смотрит с пожаром в глазах. Он бы ее в обиду не дал.

— Да? Тогда как ты пункт 3 устава патруля объяснишь?

— Нормальный пункт, как военному тебе он должен быть понятен. Есть дело и оно главнее, чем человеческий фактор группы. Ты должен выполнить задание. И когда ставится выбор между тобой, товарищем или выполнением приказа, понятно, что выбираешь выполнение задания. Потому что ты одной жизнью десятки спасаешь. Выбор есть?

— Нет. Поэтому, как бы Иван в сторону Стаси не дышал, но если складывается такая ситуация… ты понял, что он сделает.

— Намек: сделал? Нет, Коля. Я, конечно, его не защищаю, но винить как ты, без ума и разума не советую. Противненько. Я с ним пять лет. С ним, Стасей, Сван — я в них как в себе уверен. Да и нет здесь привычных тебе интриг, если ты еще не заметил. Заподозрил — сходи и поговори как мужчина, а не собирай сплетни и домыслы, основанные на постсоветском мышлении.

— А он мне ответит?

— А ты спрашивал?

Чиж вздохнул, не зная, что делать: вроде прав Иштван, кругом прав, но вроде и он не дурак.

— Черт, не знаю! Может, ты и прав… Я поговорю с Иваном, но после изучения архива.

— Вот это правильная мысль.

— Слушай, все-таки, зачем Стася в Древнюю Русь бегала?

— Выяснили уже. Вполне в ее духе благотворительный фонд организовать. Она года три все с мешками таскалась. У меня была мысль — неспроста крупы вечно берет. За каким они ей? Разговаривал — отмахивалась.

— Вы все отмахивались, а девчонка пропала! — разозлился Чиж.

— А ты что сделал? Мы свои жетоны не давали — ты у нас доброхотом подработал, загрузил ее, почти «зеленку» дал. Ясно пустой она не пойдет… Да что теперь? — поморщился. — А с Ильей, правда, интересно. Я пришел чуть позже, его не застал, не знал, что и как. Почему Иван молчал, Стася? Сказала бы, проблем бы не было, нет надо было Ивану нам впаривать про любовника, Стасе эту фишку поддерживать. Глупо, не находишь?

— Отчего? Наоборот умно, если учесть, что пары в группе не нужны.

— Ну, не так же!

— Спорно. Слышал: "все средства хороши", похоже, та ситуация. Но знаешь, чтобы не было, а я Стасю найду.

— Один умный? Многих так искали, про многих говорили — найду.

— И что?

— Единицы. Большинство так и остались в неизвестности.

— Стася не тот человек.

— Да нет, — усмехнулся Иштван, лукаво глянув на мужчину. — Ты не тот человек.

— Стася говорила, что будущее в наших руках и если сильно верить — получится.

— Тогда точно вернется. Я, ты, Иван, Сван, Ян — все верят. Выхода у Стаси нет, — рассмеялся. — Пойду, поспорю с каким-нибудь пессимистом на булочку с изюмом, что Русанова вернется.

Коля смущенно улыбнулся: все-таки хорошо когда в вере ты не один, и хоть здесь, хоть там, с тобой рядом твоя группа, верные друзья. И зря он криминал ищет — прав Иштван — менталитет и отсталое мышление подводит.

Пеши же смеялся, но в душе не до смеха было. Не верил он, что Стася вернется. Сколько в патруле служит, за все время может от силы пятерых нашли, домой вернули. Но в свое время сестренка научила его делиться радостью, а боль при себе оставлять. Как завещала, так и сделал, отдавая ей дань.

Стасю нервировал мужчина. Как ни откроет глаза — он рядом.

Кто он? Почему смотрит и смотрит на нее, будто наглядеться не может. Вот бы и ей на себя посмотреть и понять, что же его так привлекает, завораживает просто.

— Вы кто? — не выдержала. Теофил обрадовано улыбнулся — заговорила!

— Твой муж.

Стася нахмурилась: что это значит?

— Меня зовут Теофил, граф Локлей. Тебя Анхель, графиня Локлей.

Иона замер у приоткрытых дверей в спальню: интересный разговор. Пожалуй, стоит послушать его продолжение.

— Теофил?

— Да. Твой муж.

— Муж? — зачем он это повторяет?

— Да.

— И?

— Не помнишь, кто такой муж, кто такая жена? — сообразил мужчина. Присел на край постели перед женщиной, взял руку и поцеловал. — Те, кто вместе и в горе и в радости, кто поклялись перед Господом в верности друг другу, кто любит.

"Любит", «Господь», "клятва" — не складывались и представлялись разрозненными определениями.

— Господь?

— Наш создатель.

— Наш?

— Наш: твой, мой, людей.

— Господь проектировщик, нас собирают поточным методом?

Теофил нахмурился не понимая.

Иона усмехнулся: Стася! Узнаю, родная. Так я и думал — ничего ты не забыла, за нос водишь. Вопрос кого? Его или меня?

— Господь — Высший дух добра и света. Любви.

— Дух? Высокий? Добра. И света, — повторила задумавшись. Ей представился высокий человек неизвестной расы с улыбкой на губах и фонариком в руках. Одно не вписывалось в образ — сборка людей. Да и остальное, казалось курьезным. — Хм. А муж, любовь?

— Я люблю тебя, а ты меня.

— Да? — женщина наморщила лоб и уставилась в потолок, желая удостовериться, что любит. Но на деревянных перекрытиях прояснения в вопросе видно не было.

— Любить — нравиться, тянет, очаровывает, — поцеловал ей нежно пальчики. Стасе понравилось прикосновенье теплых губ. Значит, точно любит?

Женщина решила потрогать себя сама, потянулась рукой к руке.

— Осторожно, — попросил граф, накрыл ладонью руку, придерживая. — Ты ранена, попала в неприятности.

Ну, это она еще вчера поняла, так что, не новость.

— В какие неприятности?

— На тебя напала толпа.

— Зачем?

— Трудно объяснить.

— Что тут объяснять? — в спальню медленно, вальяжно вошел еще один мужчина. Стася видела его вчера, запомнила нехороший, испытывающий прищур.

Иона не обратив внимания на недовольство графа, остановился у постели и уставившись на женщину, добавил:

— Стадное чувство. Один сказал «му» — все тут же замычали. Потом подумали: с чего вдруг и зачем.

Усмешка и взгляд Ферри не понравились Локлей, как и его речь.

— Я вас не приглашал, — заметил жестко. — И потрудитесь впредь стучать, это спальня замужней дамы.

— Я лекарь и лишен тем пола на время надобности больной, а значит, мне простительна некоторая бестактность.

— Вас поучить манерам? — граф обернулся и смерил наглеца неприязненным и предупреждающим взглядом.

— Извольте… А даму пусть поднимает ваша знахарка. О, она легко с этим справится, — усмехнулся.

Стася настороженно переводила взгляд с одного мужчины на другого и пыталась понять, чем вызвано соперничество. Мужчины мерились — не господа и слуги.

А что такое господа, и что такое слуги?

Женщина побледнела, пытаясь вспомнить и ужасаясь собственной избирательности в памяти: что-то там есть, чего-то нет. Почему? — ладонью по лицу провела.

— Вы волнуете больную, — тихо процедил Теофил, видя, что ангелу стало нехорошо. Иона перестал перепираться и насмехаться — посерьезнел, изучая лицо Стаси. А та морщилась, глядя перед собой и трогала поджившие ранки на скуле и щеке.

Ферри подошел, провел перед ее глазами ладонью, привлекая внимание к себе:

— Как ваше самочувствие? Вы слышите меня? Мадам?

Женщина уставилась на него, но видела ли — судить он не взялся. Складывалось впечатление, что Станислава не притворяется, а действительно не в себе после травмы.

— Мадам?

Тревога в голосе помогла ей очнуться:

— Что с лицом? — спросила.

— Вас не портят шрамы, — заверил мягко Иона.

— Шрамы?… Рубцы.

— Именно.

— Дорогая моя, лекарь прав — ты все равно прекрасна.

Стася перевела взгляд с Ферри на Локлей, немного удивившись: я печалилась по этому поводу? Или положено переживать? А почему? Из-за чего?

— Гораздо больше меня волнует, что я ничего не помню, — прошептала, при этом думая, что говорит про себя.

— Совсем ничего? — тихо спросил Иона и Стасе почудилось недоверие в голосе, подозрение во взгляде. Кто он такой? — чуть не спросила, но вспомнила — лекарь.

— Ангел мой, ты еще больна, раны свежи, поэтому память тебя подводит. Ей нужно время, чтобы восстановиться, — заверил Теофил. Женщина поверила ему, сжала руку в благодарность и, он опять поцеловал ее ладонь. — Ты поправишься, дай срок.

— Спасибо.

Иона хмуро посмотрел на «голубков».

Заметил бы граф его взгляд — погнал бы тут же вон, если б не убил на месте.