День прошел, второй. Встреча с ацтеками начала блекнуть и вызывать больше улыбок, чем нервозности при воспоминании. Аким ходил слегка пришибленный и видно все ждал осуждения, но никто не вспомнил инцидент в раздевалке.
Взаимопонимание в команде было удивительным, а дружелюбие вообще в центре, феноменальным. Чиж уже и не представлял себя иначе, чем здесь, со своей командой, а атмосферу иной, чем такой.
Постепенно он перезнакомился со всеми патрульными. Особенно сошелся с Дмитрием Варлеевым из третьей команды и с Володей Сазоновым из первой. Оба оказались восьмерками один из Афгана, другой из времени первой Чеченской. На теме воспоминаний мужчины сошлись, а потом оказалось, что и увлечения у них схожи, взгляды. Мужчины все чаще стали общаться, играть в теннис, иногда в карты по вечерам в комнате то одного, то другого, то просто собираться за чашкой чая поболтать. Это не разделяло Николая со своими, наоборот помогало их понять больше. Новые друзья помня себя на его месте охотно делились информацией, разжевывали, что непонятно, и Чиж уже не чувствовал себя неучем среди мудрецов, не принимал сказанное тогда Стасей за идеализм. Оказывается, многие думали как она, а история, старые, давние времена, к которым можешь самолично прикоснуться и узнать, как там было не понаслышке, привлекали и увлекали всех, кто работал в центре. Складывалось впечатление, что здесь работают одержимые. А некоторые и вовсе рисковые сорви-головы — трассеры.
У Дмитрия была мечта перейти к ним и, он мог часами рассказывать о физике времени, параллелях вселенной и пространственных пересечениях, о незнакомом, будоражащем кровь адреналином ощущении неизвестности, когда заглядываешь туда, где тебя может ждать что угодно. Ты можешь попасть в болото или выйти к пирующему викингу — и в этом самый интерес, самый риск и острие «жизни», как он называл. Мечта же Володи была проще — он хотел побывать в древней Руси, помять хазар и кинуть ответку тевтонским рыцарям, пожать руку Невскому и Донскому.
— А я бы Гитлера грохнул, — тихо сказал Чиж. Мужчины внимательно посмотрели на него и, Сазонов кисло выдал:
— Нельзя. Жизнь выдающихся деятелей истории менять нельзя, они стоят в основании временной ленты, как маячки прогресса.
— Вообще, ничего нельзя оттуда брать. Контрабанда. И туда нельзя, чтобы не мешать чистоте происходящих событий и не повлиять плохо.
— Не поверю, что наши не прихватывают каких-нибудь мелочей на память.
— Экскурсии серьезно досматривают и наказывают строго.
— Ну, и правильно, — заметил Митя. — Представь, что будет, если каждый напишет на основании плиты пирамиды Гиза: здесь был такой и такой, и прихватит камешек со строительства. От фундамента одни воспоминания останутся.
— Все отбирается и передается ученым. Только они могут изымать с санкции какие-то определенные вещи. Или там пробы грунта, растений. Остальным банзай за это. Общественное фи и косяк до конца жизни.
— И только? — удивился Николай.
— Да пойми ты, чудак — человек, здесь не так как у нас, здесь люди сами по себе другие. У них просто в голове не уложиться взять чужое, пронести втихаря. Зачем? Спрашивают. Я Ромку Левшина из трассеров просил, мол, меч там или какое оружие древнее наше пронеси, если занесет. А он мне — ты чего, Дима? Оно же чужое. И зачем тебе? Любоваться? Иди в местный музей времен и любуйся на здоровье, хочешь и потрогай, а просто так брать, чтобы на стену повесить или посмотреть на него, глупо и тупо. Оно, мол, там кому-то пригодиться. Зачем у человека его отнимать? Для тебя это раритет, для него возможность выжить или память. Короче, грузил, наверное, часа два и я одно понял, они ко всему с умом подходят, но вывернутым каким-то.
— Да ничего не вывернутым — правильно все, — заметил Володя.
— Не, не спорю, — выставил ладонь тот. — Но здесь все на рациональности и трепетном отношении к личности и собственности этой личности, но собственности своеобразной. Не дай тебе Бог там из Помпей перед самым извержением любимую статуэтку Юноны у торгаша взять. Это его огорчит, а тебя заклеймит.
— Да потому что неизвестно что случиться может. Он с огорчения побежит ее искать и изменит все события, или накажет ни в чем не повинного раба, или там еще, что у него не так сложится, пойдет сдвиг в цепи исторических событий. А так как чужая душа потемки и ты не знаешь, что и отчего у него сдвинется, лучше ничего не трогать.
— Но! Купить можно или обменять, или там взять на прокат.
— И с собой сюда принести.
— Если санкция есть. Подаешь прошение: хочу меч династии Али какого-нибудь. И обоснования — зачем он тебе нужен. Если веские аргументы — выдают разрешение посетить рынок этого времени и если повезет — покупаешь, нет, извини.
— На что покупаешь?
— Ну, обмениваешь. Если очень хочешь, значит, знаешь на что. Да что ты к нам с этим вопросом? У Стаси спроси, она лучше знает.
— Откуда? — насторожился. Мужчины переглянулись, замялись.
— Только меж нами браток, — выставил ладонь Володя. — А то пойдут слухи, хорошего человека подведем. Я-то что брякнул — ты же с ней в одной группе, вот и думал — знаешь. Она монеты древней Руси собирает. Пунктик такой.
— Нумизматка?
— Ага. Но начальством не приветствуется.
— Почему?
— Потому что контрабанда. Просто в каждой группе свои секреты и свои пунктики, каждая о них знает и молчит, потому что и твоих другие знают. Мне, например пацаны из второй группы подарили на День Рождения, клинок самой настоящей булатной стали. Представляешь? Пронесли. Рисковали. Обменивали на что-то, это точно, потому что красть ни у кого и в голову не войдет. Но сам факт!
— Марина вон из нашей группы, ракушки собирает, — сказал Дима. — Тоже проблема пронести, хотя кому плохо? Но как радуется девочка! Блин, я бы ей все побережье сгреб. Нельзя. Так, периодически получается прихватить. Она визжит от радости. Вроде ерундовина такая, а Марина в восторге. Тоже пунктик.
— А у Стаси значит монеты?
— Ага.
И засмеялись, видя, как заблестели глаза мужчины.
— Слушай, брат, а ты часом в свою сестренку не того? — подмигнул ему Володя.
— Ну-у, — помялся. — Хорошая она.
— Ха! — фыркнул Дима. — Здесь плохих нет. Наша вон…
— Да ты сам того!
— И чего?! Да! Я ей даже предложение делал.
— Но с ответом она не торопиться, — поняли по лицу товарищи и рассмеялись.
— Ребят, монеты будут вы… ага? — подмигнул им Чиж.
— Ага, — улыбнулся Вова. — Прямо сейчас один алтын отдать могу. Нашел, а передать все не мог. Зажал ваш Федорович в последнее время, конфисковывает только услышит.
— Что так?
— Твой командир ты и спрашивай. Может, слушок до начальства дошел, вот и придерживает, может что личное.
— Что-то было у них?
— Ну, Чиж, сплетни не к нам. Но отношения у них особые — давние. Если я правильно запомнил — лет пять они вместе в патруле. Здесь сам почувствовал, неделя, пара заданий, и уже все свои. А тут пять лет!
— Ну, да, — ежик волос потер, соображая. — Монету-то давай.
— Ох, хитер, — посмеялся Дима.
Николай шел к себе, сжимая в кулаке неприглядную монетку и, думал, как Стасе ее передать, под каким соусом? И как выведать что к чему? Что с Иваном у нее? Тот разговор в раздевалке ему крепко помнился и сейчас в свете последних новостей тон и, суть разговора казались непростыми, на ревность со стороны капитана похожие. Хотя посмотришь — нормальные дружеские отношения. Конечно, для этого времени и этого места нормальные. Был бы он у себя — точно служебный роман заподозрил. А тут все друг с другом как родня и влюбленные. Что Иштван, что Сван к Стасе, что она к ним, и к капитану так же и, капитан тоже. Иди, разберись.
А хочется. И думать про Стасю хорошо и верить, что ни с кем она, сама по себе, что чистая, настоящая, вот какой кажется такая и есть. Но с другой стороны — с Федоровичем, если — естественно, нормально. Пять лет вместе по времени шатаются, это и крокодила с бегемотом сблизит, а тут двух правильных, замечательных людей. Капитан мужик что надо, Станислава, женщина редкая. Одно по сердцу царапает — Чижу в этом раскладе места нет.
Братишка ей? Здорово. Только чувства у него к ней далеко не братские и мысли не целомудренные.
Нет, не стает он торопиться, подождет с монетой удобного случая.
Мимо Бродвей — трассер Борис Орвий с радостным криком пробежал.
— Борь, ты чего?! — окликнул его Николай.
— Наши «синих» сделали в гандбол!! — подпрыгнул почти до потолка и дальше помчался, встреченных о победе оповещая.
И все новости за день. А сколько радости?
Вот времена чумовые, — не сдержал улыбки мужчина: вернуться бы, ребятам рассказать, что в будущем людей волнует, что радует. Они бы тоже порадовались, потому что поняли — не зря, значит, воевали, не зря жили, если к такому удивительному знаменателю все пришло. А еще концом света пугали! Хотя, правда, конец — пуганию, лжи да грязи. И хорошо, что те времена ушли. Очень хорошо.
Плохо, что до этих эволюций цивилизации еще ползти и ползти.
Эволюция эволюцией, а реакция и скорость для патрульного прежде всего, поэтому ежедневно перед тренажерным залом и тиром разминались в спортивном, с обязательной программой из любого вида спортивных игр. Сегодня был гандбол. Иван гонял всех не щадя и не давая постоять на месте. Ян, которого перевели на щадящий режим и с помощью капитана отпустили из медцентра, подгонял мячами зазевавшихся. Мячи летели, игроки путались в них и подбирали, ловили, отправляя обратно в большую корзину, но при этом должны были успеть не пропустить основной мяч.
Несмотря на заданный темп, игра шла вяло. Сван, вместо того чтобы ловить мячи, уворачивался от них, Стася вовсе ползала по полю то за одним, то за другим, а Иштвана не было — его на задание отправили, и львиная доля нападений и беготни досталась «молодым».
Федорович был недоволен, поворчал, прикрикнул, погонял, пытаясь расшевелить «стариков» и сдался, решив отыграться в тире.
— Переодевайтесь, жду на стрельбах.
Группа пошла в раздевалку. Чиж внимательно посматривал на Стасю, видел, что девушка не в настроении и думал, как ей подарок передать, порадует ли он ее.
— Тебя сегодня, как сварили, — заметил, останавливаясь у ее отсека. Женщина поморщилась:
— Геопатогенная обстановка, наверное.
— У нее застой от бездеятельности, — бросил Сван, натягивая брюки. Николай покосился на него: быстрей бы ты ушел, и опять на женщину уставился, привалился плечом к соседней панельной дверце шкафа.
— У меня вещица одна есть.
Стася брюки вытащила, зевнула:
— Как интересно.
— Монетка.
— Ага.
И повернулась к мужчине, задумалась. Жетон поверх майки Чижа поправила:
— Времен социалистического застоя или демократии Прешты Будовича?
— Алтын.
— А-а, — протянула, на Сван зыркнула — тот копался в своем отсеке не обращая ни на кого внимания. — И чего ты хочешь мне сказать? — качнулась к Николаю, а в глазах действительно интерес появился.
— Не сказать — отдать. Если надо. Нет, так нет…
— Надо! — заверила и ладонь выставила. — Давай.
А сама верит и не верит.
Чиж улыбнулся: дитя, ей Богу. Свой отдел открыл, полез на полочку, а Стася за ним наблюдает, выглядывая из-за дверцы.
— Прошу, — прямо в ладонь вложил, своей рукой накрыл. Женщина, торопясь убедиться, что не солгал, руку отодвинула, увидела монету и заулыбалась, будто мужчина ей ключи от авто подарил.
— Мне? — уточнила.
— Если надо, — невольно заулыбался Чиж, видя как улыбка Стаси все шире и лучистей делается и, в глазах искорки появились, радость такая, что сам запрыгать готов.
— Коля? — со счастливой улыбкой до ушей прошептала, приманивая пальцем. Мужчина к ней поддался:
— Чего? — спросил тихо.
— Я тебя обожаю! — засмеялась, прыгнув ему на шею. Николая качнуло больше от растерянности, чем от неожиданности. Знал бы он, что на такую древнюю мелочь женщина как на предложение о женитьбе прореагирует, он бы всю параллель групп потряс на предмет этих монет.
Я тебя тоже, — ответил взглядом, обнял ласково, сам себе не веря, что вот она, в кругу его рук и не отталкивает. Она монету рассматривала, а Чиж ее за талию обнимал, любовался, млел от тепла под руками, у груди, от близости женщины. И робел отчего-то, еле сдерживался, чтобы не поцеловать ее, под майку руки не запустить, кожей к коже прикоснуться.
Стася зажала алтын в кулаке, чмокнула Чижа:
— Да, да! — подпрыгнула. А на лицо — цветник благоухающий.
— Поздравляю, — похлопал в ладоши Сван, развернувшись к ним. — Завтра свадьба, — хохотнул. К неудовольствию Николая Станислава засмеялась в ответ на шутку и к своему шкафчику ушла, выскользнув из рук мужчины.
— Так! Долго еще коал в сончас изображать будите?! — распахнув двери в раздевалку, рыкнул Иван. — Бегом в тир!
— Две секунды, командор! — заверила Русанова радостно, дурашливо приложив ладонь к виску. Федорович подозрительно оглядел ее, потом Чижа, что с расстроенной физиономией мялся рядом и, приказав:
— Минута на сборы! — вышел.
Тир место своеобразное — темное, крытое помещение с зеркальным потолком аркой высотой метров шесть от пола, сплошь засыпанного песком. Входишь из-за барьера и идешь в бесконечность, потому что конечного пункта из начального совсем не видно и каждый раз подходя, кажется, что он то приблизился, то отдвинулся. И в любой момент, когда ты идешь с командой, тебя могут отделить и запутать, с помощью вырастающих стен. Мишени выскакивают произвольно, так что и не угадать: то с потолка белка прыгнет, то из песка манекен выскочит. И каждый раз голограммы живых существ настолько четкие, что Чиж на первом занятии слегка растерялся, пару животных пропустил — жалко было красоту такую бить. Но палить нужно было не во все, что движется, появляется и проявляется — только то, что с зеленой меткой. А она у кого есть, у кого нет, у кого маленькая, как пятнышко, у кого огромная.
На что Чиж себя неплохим стрелком считал, но как ни старался, все равно из занятия в занятие больше девяти баллов из возможных десяти не зарабатывал и раньше всех к точке сбора не приходил. И постоянно появлялся тогда, когда Стася на месте была, разоружалась.
— Как у вас получается? — бухнул с досады автомат пистолет на стойку.
— Многолетние, упорные тренировки, — посмеялся Сван. Федорович на экран смотрел:
— Девять, Чижов, опять только девять, — бросил ему. — А можешь десятку легко взять. Белку, почему упустил?
— Красивая, — улыбнулся Сван.
— У нее метка на зубах — пока показала, пока увидел — ушла, — ответил Николай, поглядывая на Стасю. Сван на него косился, примечая эти взгляды — не первый раз, и голову мог на отсечение дать — не последний. На женщину зыркнул — та пояс и лифчик снимала, сдавая в арсенал, а на Николая ноль внимания.
— А лейтенант сколько? — спросил осторожно Чиж у капитана. Тот уставился на него с прищуром:
— Десятка.
— Как обычно, — хлопнул по плечу Сван. — Сдавай оружие.
— Аким на подходе и Ян, — заглянула из-за плеча Ивана на экран Стася, при этом прижавшись к мужчине, руку положив ему на спину. Чижа перевернуло, по лицу как по неисправному экрану рябью пошли недовольство, обида, ревность.
— Э, да ты всерьез на Стасю глаз положил, — тихо, так что только он услышал, сказал Сван, за плечо его придержав, чтобы сдуру чего не натворил — пистолет-то он интересно держал — на капитан ствол направив. Мужчина вниз оружие опустил и забрал осторожно — от греха. Николай не сопротивлялся — загрустил только, вконец расстроился.
— Я бы ничего…
— Так и понял.
Мужчины переглянулись.
Сван понял, что до точки Чиж доходит и, бросил так же тихо, как и остальное говорил:
— Хочешь, с хорошей девушкой познакомлю?
— Нет, — отвернулся.
— Я серьезно. Пошли сегодня с нами, отдохнешь, развеешься. Тебе надо.
— Куда?
— К диспетчерам. Посидим, пошепчемся. Я, Иштван, ты, и девушки.
Чиж хмыкнул: понятно. И поморщился: что тебе понятно? Здесь все шиворот на выворот. Приглашение ясное, и чем в компании заниматься будут тоже, но вот неувязка — это бы он про свое время точно знал, а здешние нравы другие и вряд ли трах под водку и гитару намечается. Тогда как развлекаются, расслабляются?
— Идем, — согласился, расстегнул пояс и лифчик, оружие на стойку капитану положил. — Оружие сдал.
— Свободен. После обеда встречаемся в тренажерном зале, — не глядя ответил Федорович. Стася хоть бы ухом в сторону Николая повела. Сван хмыкнул, умиляясь Чижову, который все стоял и ждал, когда же реакция с ее стороны последует хоть банальное «пока» она ему скажет. И подтолкнул его к выходу, увлек за собой.