Книга 5_Слезы на камнях

Глава 6

Золотыми лучами солнца они быстро скользили над сугробам. Их движения были легки и свободны. В отличие от человеческих.

Сын огня сильно отстал. Снег задерживал его, мешал идти, сковывая движения.

Человек шел, спотыкаясь. Ему было тяжело двигаться по колени в белом пухе, время от времени проваливаясь в него по пояс.

"Как муха в меду", – оглянувшись на него, недовольно проворчал Хан.

Чужак замедлял их движение и превращал в легкую добычу в лапах тех, кто мог напасть.

"Правильно ли мы сделали, что взяли его с собой?" – Шуллат догнала брата, заглянула ему в глаза.

"Он был близок к смерти…"

"Вот и пусть бы себе умирал!"

"Сестра!" "Чего ради мы вообще вмешались? – продолжала недовольно ворчать та. – Какое нам до него дело? Может, такова его судьба – умереть".

"Он упомянул имена госпожи и хозяина. После этого мы не могли пройти мимо".

"Да кто он такой? Один из детей огня, оказавшийся наедине со снегами пустыни!" "Твоя ненависть на собратьев так сильна, что ты готова распространить ее на всех вокруг!" "Ну… – немного поубавив свой пыл, она вздохнула. – Ты прав. Лучше человек, чем снежный охотник…Только… – она вскинула голову. – Вспомни, как люди, с которыми мы шли тропой странствий, относятся к чужакам. Вряд ли им понравится, если мы притащим к ним…" "Шуш…" "Мы и так провинились. Они волновались. Мы долго отсутствовали. Думали лишь о себе…" "Верно. Не пришла ли пора побеспокоиться о других?" "Я это и делаю!" "Мы сейчас далеко от каравана. К чему думать о других за других? Не лучше ли будет позаботиться о том, кто рядом, кто нуждается в нашей помощи?" "Зачем?" "Чтобы заслужить прощение. Делая добро другим, мы получим то же в ответ…" "Что же… – взгляд волчицы стал задумчив, подернувшись поволокой. – Может быть…

Может быть, этот человек и есть тот знак, которого мы искали в пути"…

Золотые волки всегда, во все времена были одними из самых удивительных существ.

Они не походили ни на кого, даже своих пусть дальних, но все же родственников – волков приграничья и собак. В отличие от последних волки были свободолюбивы до крайности, словно ветер в бескрайних просторах снежной пустыни, во всех, за исключением одного случаев предпочитая смерть хотя бы малой уступке чужой воле. Свободны в той мере, в какой допускала госпожа и до тех пор, пока она не ограничивала их свободу. Идти же против воли госпожи Айи было для них не просто невозможно, но немыслимо. Ведь шаг в сторону не приближал к смерти, нет, он убивал – мгновенно и навсегда, лишая возможности родиться вновь. Конечно, с этой парой все было несколько иначе. Им богиню снегов заменил Шамаш, которому они были отданы в спутники и слуги еще в детстве.

Так или иначе, это единственное исключение, которое они всегда допускали, в то же самое время было их самым большим отличием от всех остальных зверей. Волки и сами до конца не понимали причину этого отличия, предпочитая, не в силах найти объяснение, просто принимать как должное. Да и можно ли были иначе, когда речь шла о вере? А снежные охотники верили в богов. И их вера была много сильнее веры людей. Потому что она не знала сомнений.Эта вера рождала не только благоговейный трепет, но и слепое, бездумное, столь же сильное, как стремление к свободе, подчинение небожителям… Нет, не всем – тем, кого они сами раз и навсегда выбрали себе в повелители.

И если этот смертный был приведен на их путь волей хозяев… Что же, они приведут его в караван. Приведут, даже если самим им не суждено в него вернуться.

Даже если тем самым откроют путь беде. Без беды не может быть счастья. Без испытания нет награды. Все в мире справедливо. Такова судьба. И пусть так и будет.

На смену ночи пришло утро. Взошло солнце, пролив на все вокруг розовый ягодный кисель. Небо было ясным, бесконечно синим и спокойным. Время от времени налетавший ветер кружил в медленном танце поднятые им с земли снежинки, затуманивая воздух.

Волки, не торопясь, словно стежки желтой солнечной нити по тонкому белому полотну скользили по просторам пустыни, всего на половину корпуса опережая сына огня. И было непонятно, кто из них кому указывал дорогу.

Чужак с трудом передвигал ноги. Идти по снегу, когда опора под ногами скользила, постоянно норовила уйти в сторону, было трудно с самого первого шага. Но с недавних пор каждый шаг превратился в настоящее испытание. А, может, так оно и было?

Однако же, несмотря ни на что, он не отстал от волков. И не важно, сколько ему пришлось приложить для этого усилий. Как не было важно и то, неведомое для него, что если бы золотые волки не сдерживали старательно свой бег, ему это никогда бы не удалось.

И тут вдруг…

Хан остановился так внезапно, что Шуллат, бежавшая вслед за ним, налетела на брата. Оба скатились в снег.

"Прости!" – поспешила извиниться волчица, повернув к брату заляпанную снегом морду, такую несчастную и забавную, что тот не смог сдержать смешка.

"Последнее время ты только и делаешь, что валишь меня в снег. С чего бы это, сестренка?" Видя, что волк не сердится на нее, она, успокоившись, вздохнула, а затем спросила:

"Что случилось? Ты почуял беду?"

"Не беду!" – глаза волка блестели.

"Что же тогда? Что?" – Шуллат терзало любопытство.

"Неужели ты не слышишь, не чувствуешь?" "Нет", – она нетерпеливо переступала с лапы на лапу.

"Хозяин! Он рядом! И он ждет нас!"

"Мы можем вернуться? Можем?"

"Да!Да!" "Тогда чего же мы медлим! К чему заставлять ждать и тех, кто нам дорог, и нас самих? Бежим! Бежим!"… …Ночь сменило утро. Только что проснувшийся Атен резкой, размашистой походкой шел возле повозки, разминая затекшие за ночь мышцы и привыкая к морозному дыханию снежной пустыни.

– Дочка, ты куда? – заметив, что Мати, наскоро одевшись, надвинув шапку на лоб, пряча под ней длинные растрепавшиеся волосы, соскочила на покров снежной пустыни.

– К Шамашу! – подойдя к отцу, ответила та.

Прежде, будучи взлохмаченной девчонкой, воспринимавший в копья любое покушение на ее свободу, та бы вряд ли замедлила шаг, может быть, лишь состроила бы недовольную рожицу и поспешила исчезнуть, не напрашиваясь на дальнейшие вопросы.

Выросшая, она стала вести себя иначе.

Каждый раз Атен удивлялся, и откуда вдруг взялось это послушание, которому он ее никогда не учил?

Первое время его радовала такая перемена в поведении дочери, которая, казалось, должна была уберечь малышку от ошибок и множества бед. Теперь же, взглянув на все с иной стороны, это его пугало. Так же сильно как прежде – страх перед тем, что Мати в упрямстве или из вредности, от обиды или страха,-не важно, почему, просто возьмет и убежит в снега пустыни.

– Дочка, ты…

– Со мной все в порядке, пап, – она коснулась его руки. Губ девушки тронула улыбка, и только в глазах сохранились отблески грусти, словно льдинки, которые не успели растаять в объятьях огня. – Правда.

– Я говорил с вчера с Ним…

– Знаю.

– Откуда?

– Я подслушала разговор. Прости.

Вздохнув, караванщик качнул головы. Конечно, подобный поступок был непростителен.

Но такая откровенность подкупала, и… И что бы там ни было, сейчас он не мог сердиться на дочь, понимая, что ее душа как никогда нуждается в теплоте и покое.

– Тогда… – мгновение спустя заговорил он. – Тогда ты знаешь, что Он не сердится на тебя. Он обещал поговорить…

– Да.

– Ты поэтому идешь? Дочка, еще рано. Дождись, пока Он позовет тебя.

– Но, пап, он уже позвал. И не для того, чтобы поговорить. Мы говорили вчера…

Мати была такой открытой, доверчивой… Смотревший на дочь отец временами не узнавал ее душу, так она изменилась. В то время как другие взрослели, ее – лишь молодела. Взрослый малыш и маленький взрослый…

– О чем, если не секрет? – спросил он.

– От тебя? Конечно, нет! О предсказании. О даре.

– Моем?

– И моем.

В глазах караванщика отразилось удивление.

– Шамаш сказал, – заметив его, сказала Мати, – что я тоже обладаю даром предвидения. Просто у меня он еще не проснулся. Вот.

– Так это… Это же здорово!

– Сперва мне тоже так показалось. Но потом Шамаш рассказал столько всего… И я поняла, что дар предсказания – очень большая ответственность…Ладно, пап, поговорим об этом потом. Шамаш действительно звал меня. Наверно, я зачем-то ему понадобилась…

– Конечно, конечно. Иди, дочка, не гоже заставлять Его ждать.

– Я буду у него в повозке, – словно предупреждая просьбу отца не потеряться, не отстать от каравана, проговорила девушка.

Спустя несколько мгновений она уже приподнимала полог.

– Можно?

– Конечно, малыш, – голос Шамаша прозвучал, как ей казалось, возле самого уха. – Заходи.

Бог солнца сидел подле края повозки, словно ожидая гостя. Однако же, как поняла Мати, едва взглянув на него, этим гостем была не она.

– Что-то должно случится? – памятуя вчерашний разговор, девушка насторожилась, сжалась, старательно прислушиваясь к своим чувствам, пытаясь различить среди множества голосом сомнений, опасений и фантазий тот, что принадлежал бы ее дару.

Губ небожителя коснулась улыбка. Он поднял на нее взгляд, собираясь ответить…

Но не успел сказать ни слова: полог затрепетал от порыва ветра, на крыльях которого в повозку запрыгнули два больших золотых волка.

– Шуши! – едва увидев свою подружку, вскрикнула Мати, в то же мгновение забыв обо всем остальном.

Девушка бросилась к ней, обхватила руками за шею, что было силы прижимая волчицу к себе:

– Ты вернулась! – она была счастлива, как никогда прежде.

"Разумеется, вернулась! – проворчала та. Однако же Шуллат не стала отстраняться от караванщицы, наоборот, приникла к ней, наслаждаясь лаской и впитывая в себя ее тепло. – Здесь мой дом. Куда еще мне идти? И вообще, – она повернула голову, устремив пристальный взгляд зеленых настороженных глаз на подругу, – когда мне в следующий раз придет в голову идея убежать от тебя, возьми меня за хвост и держи, не отпуская… Нет, – спустя мгновение, она, недовольная своей мыслью, мотнула головой, – я сильная. Если я заупрямлюсь, разозлюсь, ты не сможешь удержать меня.

Так что, лучше возьми веревку и привяжи покрепче к повозке, как упрямого рогача, ладно?

– Ладно, – Мати беззаботно рассмеялась, – конечно, – она ткнулась носом в ее показавшуюся вдруг удивительно мягкую, нежную шкуру, – теперь я буду водить тебя на поводке!

"Ну уж нет!" – возмутилась Шуллат, но ее возмущение казалось наигранным. В этот миг ей было все равно. Лучше уж на поводке любимого человека, чем на свободе в окружении совершенно чужих сородичей. Всякий раз, когда она вспоминала о том, что случилось, боль в ее глазах вспыхивала с все новой и новой силой. Но Мати не видела этого. Для нее главным было не то, что прошло, а что осталось: Шуши была с ней. О чем еще она могла мечтать?

"Что произошло?" – глядя на них, спросил Шамаш Хана, который, на брюхе подпол к своему хозяину и замер рядом, не спуская с него виноватого взгляда несчастных рыжих глаз.

"Мы встретили стаю".

"И что же? – бровь бога солнца чуть приподнялась. – Разве вы не этого хотели, не к этому стремились?" "Да".

"Но мы хотели, чтобы дальше все сложилось совсем иначе! – услышав, о чем они говорят, вскинулась волчица, которая никак не могла справиться со сжимавшей ее сердце железной челюстью острых зубов обидой. – Они… они прогнали нас прочь!" – в ее глазах зажглись слезы боли.

– Ах ты моя несчастная! – Мати погладила Шуллат по голове, стала осторожно почесывать лоб, стараясь успокоить подругу. Та тотчас повернулась к девушке, обнюхав ей лицо, лизнула в щеку, всем своим видом показывая, как она любит свою маленькую подругу и говоря, что никогда, никогда больше не покинет ее ни на мгновение.

"Да, хозяин, – волчица тяжело вздохнула, глядя на бога солнца своими лучистыми рыжими глазами, – не все столь великодушны, как Ты. Другие… – мотнув головой, она отвернулась в сторону, не желая, чтобы бог солнца, заглянув ей в глаза, увидел те чувства, что властвовали сердцем волчицы, ожесточая его, заставляя в слепой ярости раздувать губы. – И это наши сородичи!" – вот только обида, нараставшая все это время, была уже столь сильна, что Шуллат была не в силах скрывать ее, как волчице, боявшейся, что бог солнца воспримет все на свой счет, не стремилась утаить ее.

"Они хотели как лучше, – качнул головой Шамаш, прекрасно понимая, что двигало стаей, – считали, что вы должны вернуться в караван, в котором выросли".

"Да, – это Шуши было ясно, с этим она и не думала спорить, когда дело было совсем в другом, – но это должно было быть наше решение, наше! Почему они приняли его за нас, почему даже не спросили…!" "Сестра!" – осуждающе глянул на нее Хан, пытаясь урезонить, но волчица уже не могла остановиться. Она продолжала словно на одном дыхании:

"Они даже не советовали, не убеждали, нет! Пока не знали, кто мы – принимали, а когда поняли… Просто приказали, угрожая… Они не оставили нам права выбора пути!" Шамаш молчал, не зная, чем возразить. Конечно, волчица была права. Да и просила она не так уж о многом, к тому же, о том, что никто не мог, не имел права решать за нее – возможности идти той дорогой, которой она сама хотела.

– Шуллат, – он подвинулся к ней поближе, вытянул вперед руку, погладив клиновидную рыжую голову. – Успокойся. Хочешь, я поговорю с ними или с другой стаей, чтобы они приняли вас в семью?

"Нет! – испуганно взвизгнула волчица. – Нет, хозяин, не надо! Я не хочу уходить, я хочу остаться! С Тобой, с Мати, – она чуть повернула голову, чтобы взглянуть на подругу, которая, услышав слова повелителя небес, покрепче прижалась к Шуши, боясь, что как только она отпустит волчицу, та исчезнет навсегда. – Просто…-в ее глазах была мольба понять и простить. – Просто мне…-она взглянула на брата, ища его поддержки. – Нам хотелось быть не просто слугами, которые могут лишь подчиняться всегда и во всем, но… – волчица подняла глаза на бога солнца. – Но и помощниками…друзьями", – робко добавила она, а потом сжалась, боясь, что эти дерзкие речи разозлят великого бога. Кто она, чтобы так говорить с небожителем, со своим повелителем?

Шуллат не сводила взгляда с хозяина, ожидая, что тот скажет. Ее дыхание было неровным, бока нервно подрагивали, лапы беспокойно царапали одеяло, покрывавшее днище повозки.

– Вы и есть друзья, – Шамаш улыбнулся ей, стремясь вложить в слова, голос как можно дольше тепла.

– Конечно друзья! – воскликнула Мати, которой даже стало немного обидно, что Шуллат усомнилась в искренности ее чувств. – Разве мы когда-нибудь относились к вам иначе?

"Нет, но…" – теперь Шуши не знала, чем возразить. Как она могла объяснить, что чувства зверя – иные, не такие, как у человека, что они сами собой расползаются, теряя очертания и распространяясь не только на тех, кто стал причиной обиды, но и остальных. Это происходило невольно, не зависело от желания, и…

Виновато поглядывая то на Шамаша, то на Мати, она осторожно лизнула руку бога солнца, затем щеку девушки, извиняясь перед ними.

– Все хорошо, Шуллат, – успокаивая волчицу, Шамаш вновь положил ладонь ей на голову, делясь своим теплом, снимая напряжение и нервозность. – Я хочу, чтобы ты знала… И ты тоже, Ханиш, – он опустил вторую руку на голову волка. – Никто никогда не отнимет у вас свободы – права идти туда, куда зовет вас дух и делать то, что хочет ваше сердце. Если таковым будет ваше желание, я помогу вам найти родную стаю, ту, чей вожак три года назад отдавая вас мне на попечение просил оставить за вами право выбора пути. Он примет вас…

– Шамаш… – Мати болезненно поморщилась.

– Так надо, девочка, – остановил он караванщицу. – Если тебе нужна подруга, не рабыня, ты должна освободить ее.

"Хозяин, но мы не хотим уходить!" – две пары рыжих глаз смотрели на него со страхом и мольбой позволить остаться.

– Разве я гоню вас? – Шамаш качнул головой. – Нет! Моя дорога будет вашей до тех пор, пока вы сами пожелаете идти по ней. Но решение должно приниматься свободно, а не от безнадежности. Ведь нельзя выбирать, когда выбирать не из чего, верно?

– Шамаш! – девушка обиженно вскинулась. Она не понимала, зачем он продолжал настаивать. Все так хорошо складывалось, а он все портил. Разве небожитель не знал, как она относится к Шуллат? Или он делает все специально, чтобы позлить ее?

Нет, Шамаш совсем не такой, он бы никогда не стал. Но почему тогда, зачем? Он хочет испытать ее!

Она заглянула в спокойные черные глаза, спеша убедиться, что не ошиблась в своих предположениях. На лицо девушки легла тень раздумий:

"Но Шамаш ведь знает, как сильно я привязана к Шуши. Что здесь испытывать?" А потом она вспомнила слова, которые, в первый момент прозвучав как-то отстранено, далеко, не тронули ее сердца, теперь же вспомнившись, вспыхнули перед глазами: "Если тебе нужна подруга, а не рабыня…" Мати тяжело вздохнула, потерянно опустила голову, понимая правоту небожителя, чувствуя, что не может с ним спорить и вообще… Но как же ей не хотелось делать этого! Рука стала неосознанно начесывать голову волчицы, глядя в сторону, в пустоту.

"Что ты, что? – горячий язык волчицы коснулся ее щек, стирая следы слез. – Ну вот, снова плачешь! Я же говорила, что не люблю воду, особенно соленую!" "Я не хочу расставаться с тобой!" "Я тоже не хочу".

"Но Шамаш говорит…"

"Шамаш говорил о другом".

"Что?" – она резко повернулась к богу солнца.

– Я… – девушка поморщилась, сощурила глаза, словно от яркого света, который бил прямо в лицо, не позволяя ничего разглядеть даже в двух шагах. – Разве ты не говорил, что они должны уйти?

– Нет, – качнул головой тот, однако его глаза продолжали глядеть на собеседницу с грустью, понимая, что этот разговор не принесет малышке радости.

Но Мати не замечала этого. Она облегченно вздохнула. Сперва девушка хотела спросить: "Зачем тогда все это?", но потом, подумав, лишь мотнула головой. Нет.

К чему объяснения? От них только новые вопросы – и больше ничего. Уж лучше так…

"Вот и славно, – волчица широко зевнула. Ее желтые глаза закрывались. Больше всего ей хотелось свернуться калачиком рядом со своей маленькой подружкой и заснуть. – Я нагулялась на всю жизнь и больше никуда идти не хочу!" Она вновь зевнула. Но на этот раз – еще и чтобы скрыть искру, блеснувшую в ее глазах. Волчица должна была признать, что слова хозяина несколько взволновали ее дух. Было бы здорово увидеть свою стаю, встретиться с теми, кто, исполняя волю своей госпожи, в то же время был достаточно смел, чтобы ставить условия повелителю небес. А ведь тот вожак мог быть ее дядей или даже отцом…

Волчица наморщила лоб, потерла лапой нос, пытаясь вспомнить то, что было до ее прихода в караван, но не могла. Великие боги, почему? Она помнила множество своих перерождений, тьму пройденных дорог, хранила в себе память родителей, но не их образ, не их путь, словно госпожа Айя, уводя ее и ее брата с пути предков, наделяя судьбой спутников своего божественного супруга, специально стерла из ее памяти прежнюю дорогу, не желая, чтобы волчица когда-нибудь нашла ее и вернулась назад.

"Во всяком случае, сейчас…" "А нас никто и не прогоняет, – хмуро глянул на нее брат, не понимая, с чего это вдруг такая сообразительная и хваткая Шуллат стала непонятливее оленихи. – Хозяин просто дает нам право уйти, когда мы того захотим, путь, по которому мы могли бы тогда пойти, и возможность вернуться назад, если и когда мы захотим…" "Я понимаю… – она оглянулась на Мати, подставила голову под ее руку, требуя от подруги ласки, – и мне очень хочется спать", – Шуши зевнула так широко, словно хотела проглотить всю повозку, потом потянулась, устраиваясь поудобнее.

– Не здесь, – затормошила ее девушка, бросив поспешный взгляд на Шамаша, – пойдем в нашу повозку!

"Мне и тут хорошо, – она заворчала, не поднимаясь с места, недовольная, что подруга тянет ее куда-то… непонятно зачем. – И вообще – я устала", – ее глаза закрылись, а через мгновение волчица уже спала тем сном, что приходит только к зверям.

Мати сперва пыталась растормошить подругу, но та лишь ворчала в ответ, не открывая в дреме глаз. И, виновато глянув на Шамаша, девушка беспомощно развела руками.

– Пусть спит, – тихо произнес небожитель. – Не будем ей мешать, – и он двинулся в сторону полога.

Мати тотчас сорвалась с места, выбравшись первой наружу, с наслаждением вдохнула в себя морозный воздух снежной пустыни, потянулась, расправляя плечи, испытывая облегчение от мысли о том, что волчица вернулась, что она снова с ней.

"Хозяин, – тем временем, волк, подойдя к Шамашу, ткнулся носом ему в руку, – прости…" "За что? Вы ни в чем не виноваты".

"Мы ушли…" "Но вы же вернулись. Не думай о пустяках, дружище. Главное, что с вами все в порядке, что вы целы и невредимы".

"Ты волновался за нас?" – волк взглянул на бога солнца с удивлением.

"Конечно. Мы совсем близко от города. Это опасное место, где может случиться все, что угодно".

"Да, это так. Но…" – он знал, что причин для беспокойства множество. Снежная пустыня полна опасностей. Вся жизнь в ней – борьба со смертью и волк ни на одно мгновение не забывал об этом. Удивительно было другое – что небожителя беспокоила судьба волков – не просто смертных, но зверей, которые всегда были лишь слугами Его супруги, ни более того.

"Что-то не так?" "Все так, хозяин. Просто…" – он мотнул головой, не зная, что сказать. Может быть, он и постарался бы найти объяснение, но…

– Шамаш, – к ним поспешно подошел хозяин каравана, – тот горожанин, которого привели золотые волки…

– Какой горожанин? – прервал его небожитель. Он непонимающе смотрел на караванщика, который, выглядя человеком, с размаху налетевшим на стену снега, лишь моргал, не зная, что сказать. И тогда Шамаш перевел взгляд на волка.

Хан, чуть наклонив голову на бок, глянул на Атена, словно осуждая его за то, что караванщик вмешался в их разговор с какими-то сущими пустяками. Ну какое им дело до этого чужака?

Молчание затягивалось.

– Так что нам делать? – спросил Атен, то и дело оглядываясь, не зная, как лучше поступить.

Должен ли караван делить свою тропу с чужаком? Если нет – нужно прогнать его, если да – не следует этого делать. А дело выходило темное. С одной стороны, чужака привели волки, с другой – явно не имея на то согласия бога солнца. И пока последний не решил, как должны поступить его спутники, караван по-хорошему нужно было бы остановить.

Но нельзя же делать это в пригороде, где множество опасностей, начиная с разбойников и заканчивая неприкаянными душами отверженных, призраками и демонами…

Мда, положеньице! Давненько Атен не чувствовал себя так неуверенно. Ведь два последних года путь был столь спокоен и светел, что хозяин и забыл, каково оно жить постоянным напряжением, боясь, что каждый следующий шаг может привести к гибели.

– Этот человек… Он какой-то не такой. Ни одному горожанину, если тот в здравом уме, конечно, и в голову не придет просто так взять и уйти в пустыню.Совсем одному, без повозки, огненной воды, еды… А он, – караванщик качнул головой, толи с непониманием, толи с осуждением, – на безумного не похож… Да и не привели бы больного золотые волки в Твой караван… Он смерть свою ищет… Все госпожу, богиню Айю зовет. Думает, что волки Ее слуги и вели его к Ней… – он говорил, говорил, не до конца понимая, что именно говорит и главное, зачем.

Собственно, ему не должно было быть никакого дела до этого чужака. Ан нет ведь, стало жаль, захотелось помочь… И, самое такое,что бы он там ни думал, во что бы ни заставлял себя поверить, это чувство не уходило, прилипнув снежным комом к ногам. – Шамаш, может, Ты поговоришь с ним? – сам не зная почему, попросил он.

– Хорошо, – кивнул небожитель.

– Вот и славненько! – довольный, караванщик облегченно вздохнул. – Мне привести его сюда, или…

– Не надо, лучше я сам пройдусь немного… – его голос был ровен, ничего не выражая.

Атен радовался, видя в этом добрый знак уже потому, что случившееся не разозлило и не расстроило бога солнца. Ничто не свидетельствовало о близости опасности или даже беды, приближение которой караванщик научился четко распознавать, находя подтверждение своей правоте в тенях, возникавших в глазах Шамаша. На этот раз все было иначе. Или, во всяком случае, казалось, что это так.

И только Мати, которая в это мгновение стояла в пол-оборота к Шамашу, видя не столько его самого, сколько отражение бога солнца в глазах Хана, ощутила в сердце сначала боль, потом – глубокую, ни с чем не сравнимую тоску, которая словно не имела ни причины, ни конца, возникнув их пустоты и в нее же направляя путь.

Девушка хотела спросить, в чем дело, что такое должно произойти в будущем, в чем… не беда, нет, – печаль того отрезка дороги, который предстояло пройти каравану?

Но вопрос не сорвался словами у нее с губ, не сложился в образы мысленного вопроса, слышного наделенному силой собеседнику не хуже, но даже лучше обычной речи.

– Я провожу Тебя… – Атен двинулся вперед, указывая богу солнца путь к тому месту, где остался горожанин.

Мати пошла следом, чувствуя себя несколько скованно. Она опасливо поглядывала вокруг из-за плеча Шамаша. С одной стороны, ей хотелось бросить все, забраться в повозку и, ощущая под боком сладкое посапывание волчицы, забыть обо всем. Но, с другой, не знавшее никаких объяснений и границ любопытство гнало ее вперед, навстречу чужаку, который представлялся во много раз более странным и непонятным, чем все остальные жители оазисов.

"Интересно, зачем он искал Матушку метелицу?" – мысленно спросила она скорее себя саму, чем тех из шедших с ней рядом в этот миг, кто мог услышать этот непроизнесенный вслух вопрос.

"Не знаю, – хмуро глядя в снег у себя под лапами, проворчал Хан, – мы просто пожалели его, – волк не стал добавлять, что он уже успел раскаяться в сделанном, когда, казалось, пробеги они мимо, столько сложностей и неприятностей удалось бы избежать, – и попутали же меня демоны…" -Не ворчи, – бросил ему через плечо бог солнца. – Что сделано, то сделано.

– Раз что-то произошло, значит, так суждено, – кивнув, чуть слышно прошептала Мати.

Но думала она о другом, о том, что, раз у нее есть дар предвидения, значит, она может заглянуть в будущее, узнать, что должно произойти, прежде, чем это случится и, если впереди ждет беда – обойти место встречи с ней безопасной стороной.

Шамаш оглянулся, спеша бросить на нее взгляд. Казалось, он хотел что-то сказать ей, возразить… Но они уже подошли к горожанину. И бог солнца не стал ничего говорить при чужаке.

Невысокий, сероволосый, с расплывчатыми невыразительными чертами, незнакомец относился к тем людям, о которых обычно говорят – "не за что глазу зацепиться".

В нем не было не только внешней физической силы привыкшего к лишениям и испытаниям странника, но и духовной – того, что с лихвой заменяет первое.

Единственно, что выделяло его, была цель и решимость следовать ей до конца – исполнения задуманного…или смерти.

При приближении бога солнца, караванщики, обступавшие чужака со всех сторон, не столько заинтересованные его приходом, сколько настороженные этим, расступились.

– Здравствуй, горожанин, – первым заговорил с ним небожитель. – Зачем ты искал Айю?

Тот даже не шевельнулся, не слыша, не видя ничего, так глубоко погрузившись в себя, что, казалось, потерял нити, связывавшие его душу, дух с реальным, живым миром людей.

Торговцы, поглядывая на чужака недобрыми взглядами, зашумели, осуждая поведение чужака, который не только не обращал внимания на людей, принявших его на свою тропу, спасая от верной смерти в холоде снежной пустыни, но даже делал вид, что не слышит слов небожителя, которые откликнулись бы гулом в душе даже глухого.

– Отвечай, когда тебя спрашивает… – начал Атен, с трудом сдерживая возмущение и гнев, что сквозили разгневанными ветрами в его душе.

– Подожди, – резким взмахом руки остановил его Шамаш. Его сощуренные глаза были устремлены на гостя.

Только теперь, внимательнее приглядевшись к нему, он понял, что в этом совершенно обычном человеке было особенного, что отделяло его от всех остальных, ставя на ту грань, когда ничто происходящее, ни жизнь, ни смерть не имеют никакого значения, отходя в сторону, освобождая от своей власти и, вместе с тем, от своего огня.

Он наклонил голову. Последним из людей, подобных этому горожанину, которых он встречал на своем пути, был хозяин придорожного трактира в том, прежнем мире – маленький, незаметный человечек, которому надлежало стать связующим звеном между прошлым и будущим. И вот вновь перед ним был человек, отмеченный судьбой, призванный исполнить ее.

Чужак стоял на месте, глядя себе под ноги, не обращая внимания, или, может быть, лучше сказать, не замечая ни обступивших его торговцев, ради этого прервавших свой путь, ни повозок каравана, которые, не имея на то приказа, продолжали движение, управляемые своими безучастными к происходившему возницами. Он казался тем придорожным камнем, что стоял на развилке, открывая правду о каждом из предстоявших путей, предостерегая от беды и, вместе с тем, обрекая на нее…

И тут незнакомец вдруг вздрогнул, словно только вспомнив о том, что должен дышать, втянул в себя полную грудь морозного пьянящего воздуха снежной пустыни, а затем медленно, борясь с накатившими на него волнами оцепенения и дремы, поднял голову. …Рур огляделся. Вокруг него были какие-то люди. Судя по всему – караванщики.

Он ощутил некоторую растерянность, не понимая, почему золотые волки – слуги госпожи Айи привели его не в ледяной дворец своей повелительницы, а в караван. К чему ему помощь таких же смертных, как и он сам, когда он искал небожительницу, не просто веря, но зная, что только Она способна что-либо изменить в судьбе города и его жителей!

"Но почему-то ведь они привели меня сюда, – и он начал присматриваться к окружавшим его, ища ответ на свой вопрос. – Может быть, это не простой караван и в нем идет посвященная госпожи… Или тот, кто знает дорогу к Ней… Может быть…" Его взгляд скользнул по чужакам, не задерживаясь ни на ком, пока не увидел стоявшего, смотря прямо ему в глаза, мужчину. Среднего роста, черноволосый и смуглолицый, он, даже будучи одет в обычную для караванщиков одежду, не походил на своих спутников, резко выделяясь среди них не внешней, но внутренней силой.

На миг их взгляды встретились и Руру показалось, что посреди черной ночи он заглянул на дно бесконечного колодца, в котором вместо воды плескался огонь. И горожанин, поспешив отвести взгляд, сглотнул, пытаясь справиться с вдруг накатившим на него душевным трепетом.

"Да, это необычный караван и в нем идут необычные люди…" Он уже успел заметить золотого волка, стоявшего у ноги этого странного караванщика, подобно обычному псу. Остальные торговцы держались от них на некотором расстоянии, глядя с трепетом и уважением, даже большим того, с которым горожане смотрят на Хранителя.

"Но маг среди снегов пустыни… – Рур чувствовал исходившую от незнакомца силу, и, не мог принять нечто столь невероятное – встретить Хранителя вне городских пределов. Однако душа, верившая на пути к небожителям в легенды куда сильнее, чем в реальный мир, уже не могла остановиться, заставляя разум предполагать самое невероятное: – Он словно великий Гамеш путешествует в сопровождении священного волка…" Горожанин огляделся, ища подтверждения самых невероятных из предположений.

Вторым, после наделенного силой, кто привлек его внимание, была еще совсем юная караванщица – девочка-подросток, которая, отделившись от остальных торговцев, подошла к незнакомцу, остановилась позади его, осторожно поглядывая на горожанина из-за спины своего спутника. Было видно, что она чувствовала себя спокойнее и увереннее под защитой мага, а также священного зверя, который не только подпустил ее к своему хозяину, но поспешно приблизившись к ней, чуя ее душевный трепет, ткнулся носом в руку, словно хозяйке.

Рур решил приглядеться к ней. Но что он мог увидеть под небом снежной пустыни, где одежда не подчеркивала достоинства фигуры, а скрывала все, что возможно, от дыхания стужи? Широкий меховой полушубок стирал очертания, надвинула на самый лоб шапка и поднятый воротник не позволяли рассмотреть лица.

Взгляду чужака был открыт лишь прямой нос, разрумянившиеся на морозе щеки и поблескивавшие любопытством глаза. Большие, насыщенно синего цвета, они притягивали к себе, завораживали и восхищали. Казалось, что они – осколки небесных сводов, наполненные солнечным блеском и позабытым небесами теплом.

Рур сразу понял, что в ней есть сила, но сила не мага, а какая-то иная, особенная и такая далекая, словно она принадлежала не этому миру, но иному, небесному. Ему показалось, что во тьме души забрезжил какой-то свет, поманил к себе. И, не сводя с девочки взгляда широко открытых глаз, он шагнул к ней навстречу, движимый не собственной волей, но чем-то высшим, священным, божественным… Может быть, это и была та самая судьба, встречи с которой он так искал.

Ойкнув, девочка в страхе спряталась за спину своего спутника.

Волк, увидевший в поведении чужака угрозу, сдержанно зарычал, предупреждая и веля остановиться. Тотчас солнечным бликом по снегу мелькнула быстрая желтая тень и на пути горожанина между ним и юной караванщицей возник второй священный зверь – золотая волчица. В ее взгляде была злость, губы раздулись, обнажая острые белые клыки. Мощное мускулистое тело собралось, готовясь к прыжку.

Рур видел, понимал: еще мгновение, еще один шаг и волчица прыгнет на него, защищая свою подругу от опасности, которую, как ей казалось, нес в себе горожанин. Но он уже не мог остановиться. С трудом разлепив онемевшие на морозе губы, сиплым сдавленным голосом он произнес, обращаясь к синеглазой караванщице:

– Не бойся меня! Я ничего тебе не сделаю! Я хочу лишь поговорить с тобой!

– О чем? – та, все еще испытывая страх, но уже сраженная любопытством, которое было сильнее всех остальных чувств, осторожно высунулась из своего укрытия. …"Вот еще! – донеслось до Мати хмурое ворчание волчицы. – Говорить с чужаком!

Скажи ему, пусть остановится или, да простит меня хозяин, я заставлю этого смертного остановиться навсегда!" -Шуши, перестань! – недовольно поморщившись, воскликнула девушка. – Вы с Ханом сами привели его! Чему же теперь недовольны?

"Привели…" – та злобно глянула на пришельца, однако, не имея чем возразить, отступила от своего первоначального замысла. Расслабившись, она выпрямилась, отодвинулась чуть в сторону, ближе к брату, не спуская однако при этом ни на мгновение пристального взгляда внимательных, пронизывавших насквозь глаз с горожанина, словно говоря ему: "Я слежу за тобой. Одно неверное движение – и…" -Ты ведь горожанин? – дождавшись, пока чужак приблизится к ней достаточно близко, чтобы не повышать на морозе голос, спросила Мати, по-прежнему держась возле бога солнца. Рядом с Шамашем ей легко было быть смелой. И, все же, прежде чем заговорить, она на мгновение оглянулась на отца, прося его разрешения.

Атен, в свою очередь, обменявшись взглядом с повелителем небес, увидев, что тот едва заметно кивнул, наклонил голову в знак согласия.

– Почему ты отправился в пустыню, да еще совсем один? – не дождавшись ответа на первый вопрос, Мати уже задавала второй, сжигаемая любопытством, которое питало нетерпение, подгоняя вперед, торопя слова и события.

– Я искал госпожу Айю, – произнес тот.

Девушка задумалась. Да, она получила ответ, который, казалось бы, все объяснял, однако, в то же время, не говорил совсем ничего.

– Но ведь пустыня бесконечна! – переводя взгляд с небожителя на чужака, проговорила она. – И искать в ней Матушку метелицу… Мы вон сколько путешествуем, а не встречали ее ни разу!

– Разве ты не ее посвященная? – Рур был уверен, что не мог ошибиться! Слишком уж необычной казалась его собеседница. И золотые волки рядом с ней…

"Нет, это просто невозможно! Подойдя так близко к цели, я не могу, просто не имею права допустить, чтобы она оказалась всего лишь миражем посреди пустоты!" -Посвященная? – переспросила Мати. Она никогда не думала ни о чем подобном.

Ей приходилось встречаться с посвященными богов и она знала, что эти люди на первый взгляд ничем не отличались от остальных, более того, сами порой не знали о своей избранности, во всяком случае до тех пор, пока божественный покровитель не открывал им правды.

Что же до Матушки метелицы… Рожденная в снегах пустыни, Мати всегда чувствовала себя в какой-то степени ее дочкой. Но ведь фантазии одно, а реальность – совсем другое. Хотя… Может быть, она действительно посвященная Метелицы… Это могло многое объяснить.

Растерянная и смущенная, она вновь взглянула на отца, потом на Шамаша, спрашивая, как ей быть, что сказать, не желая никого обманывать и, в то же время, сама не зная, в чем заключена правда.

– Нет, она не посвященная, – резко, словно порыв ветра, прозвучал голос хозяина каравана.

Атен, помрачнев, свел брови на переносице. В его глазах зажегся недобрый блеск озабоченности и ожидания беды. Караванщику не нравилось такое внимание чужака к малышке, памятуя, что подобное всегда прежде оборачивалось против его девочки…да и, в конечном итоге, против всего каравана.

– Ни госпожи Айи, ни какой другой богини, – кинул могучий бородач вдогонку, а затем, подойдя ближе к девушке, заслоняя ее от горожанина, пронзил Рура хмурым взглядом человека, призывавшего беды на голову того, кто осмелится причинить зло беззащитному ребенку или хотя бы подумать об этом.

– Откуда ты можешь знать…

– Я ее отец! – резко оборвал дерзнувшего возражать ему чужака хозяин каравана. В его глазах бились о зеркальную грань, ища выход наружу, молнии, готовые испепелить любого, на кого будут направлены.

– Есть вещи, которые известны только небожителям…

– А ты что, жрец, чтобы говорить об этом? – проговорил, подходя к ним еще один караванщик, которого, будь он одет как-то иначе, вряд ли кто принял бы за торговца. Сухощавый старик с пронзительным взглядом глубоких глаз скорее походил на служителя, чем странника пустыни.

– Нет.

– Что же тогда… – но собеседник не дал ему договорить:

– Я спрашивал ее, – влекомый судьбой, горожанин не испытывал ни толики страха ни перед людьми,ни перед обстоятельствами. – Пусть девушка сама ответит.

– Она ребенок, который еще не получил права голоса! – сжав кулаки,процедил сквозь зубы Атен, весь вид которого нес в себе не скрываемую угрозу. – И ты никто, чтобы…

– Шел бы ты с миром куда подальше, – хмуро глядя на него, проговорил пришедший на помощь хозяину каравана Лигрен. – Нам не нужны неприятности.

– А они непременно возникнут, если вы встанете у меня на пути! – даже будучи один против всего каравана он чувствовал себя так спокойно и уверенно, что осмелился даже угрожать. – Я избран для своей дороги богами и только Им решать, куда я должен идти и что делать!

– И это твоя благодарность за то, что мы спасли тебя! – караванщики были возмущены и не считали себя обязанными скрывать свои чувства.

– Вы не спасали меня! – резко возразил горожанин. – Я не искал вашей помощи, не просил о ней и вообще, не вы, а священные волки привели меня сюда, волки, которые подчиняются воле небожителей, не людей.

– Да как ты…

– Торговец, – тихий голос Шамаша заставил хозяина каравана остановиться.

Сжав губы в тонкие бледные нити, бог солнца качнул головой, осуждая толи негостеприимство своих спутников, толи резкость чужака, а может, недовольный вообще всем происходившим на подступах к городу. Несколько мгновений он молча смотрел на горожанина, пронзая его насквозь задумчивым, немного грустным взглядом.

"Шамаш! -позвала его девушка и бог солнца тотчас повернулся к ней. – Что мне делать?" – она была растеряна, испугана, как никогда.

"Малыш, если хочешь, я прерву этот разговор. Ты не обязана отвечать…" "Но я хочу! Я сама хочу узнать! Может быть, он прав и все действительно так…" "Тебе придется самой найти ответ. Никто, кроме тебя, не может его дать".

– Но я не знаю, что сказать, правда!-не выдержав, воскликнула Мати, из глаз которой были готовы хлынуть слезы отчаяния.

– Прислушайся к своему сердцу! Неужели оно не подсказывает тебе ответ?-Рур подошел к ней совсем близко, заглянул в самое сердце глаз, ища в них тот знак, что явился бы подтверждением начала исполнения иной, более чистой и счастливой судьбы города.-Прислушайся к нему, девочка, и скажи, скажи мне то, что услышишь!

– С чего это она должна… – Атену все меньше и меньше нравилось происходившее.

Он никак не мог взять в толк, почему все это вообще происходит. "Такого не должно быть, – повторял он про себя. – Потому, что такого просто быть не может!" Большей странности нельзя было даже выдумать, сколько ни старайся. Горожанин, покинувший пределы своего оазиса ради того, чтобы найти госпожу Айю – богиню, которую в городах почитали совсем не так, как повелителей небес, смерти или судьбы. Ведь жители островков тепла не проводили всю свою жизнь во владениях Матушки метелицы, странствуя по просторам снежной пустыни, завися от Ее милости и снисхождения куда больше, чем от тепла, смерти или судьбы.

Почему из бесконечности круга чужак оказался именно в той его части, через которую шел караван? Почему снежные волки – самые осторожные и недоверчивые создания их всех жителей земли привели его к повозкам? Почему Шамаш, вместо того, чтобы наложить печать молчания на уста чужака, защищая от его вопросов ранимую, неокрепшую душу Мати, встал на сторону чужака в стремлении того получить ответ на самый невероятный из вопросов?

И тут хозяину каравана пришла в голову внезапная мысль, которая заставила его умолкнуть, так и не договорив до конца начатую фразу, а потом и вовсе отойти в сторону, более не стоя на пути незнакомца.

"А может моя девочка действительно посвященная госпожи Айи? Малышка всегда пользовалась покровительством богини, которая по-особеному заботилась о ней.

Мати родилась в снегах пустыни, она не боится этого мира, видя в нем свой дом, испытывая к нему ту любовь, которую мы, дети городов, питаем лишь к родному оазису. И назвал я ее в честь госпожи – Альматейя… А сколько раз она, оказываясь там, где умер бы любой простой смертный, выживала, более того, даже не замечала близости опасности. И Шамаш… Он ведь мог избрать тропу любого каравана, но шагнул именно на нашу. Из-за девочки, которая встретила его в снегах и упросила нас принять того, в ком мы в первый миг видели лишь чужака…

И золотые волки… Они всегда были слугами госпожи Айи, не подчиняясь ничьей воле, за исключением Ее… Ну, может быть, еще Ее божественного супруга… А Шуллат так привязана к девочке…" – его губы болезненно сжались, глаза сощурились, борясь с резью, возникшей так внезапно, будто порыв ветра-невидимки бросил в них множество маленьких ледяных осколком. Нет, ему не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Да, быть слугой небожителя – великая честь, но…

Не о такой судьбе он мечтал для своей единственной дочери.

Караванщик устремил взгляд на бога солнца, который стоял, глядя вперед чуть сощуренными глазами, прорезая их ровно горевшим пламенем пространство, всматриваясь в то, что было за гранью земного предела.

"Волки привели чужака не по Его воле, – Атен не сомневался в этом, когда Шамаш всегда был искренен в своих чувствах, мыслях и речах, глядя собеседнику в глаза, а не пряча от него взгляд. – Но Он не вмешивается. А, значит, тут замешена воля другого небожителя. И не сложно догадаться, кого, – болезненная усмешка скользнула по его губам, чтобы пропасть столь же быстро, как и возникла, – ведь золотые волки подчиняются… Да, – он кивнул, признавая правоту своих предположений, – если все, что открылось на грани миров Евсею правда, а это так, то Он не может найти свою супругу, скрытую от Него плащом Губителя… Возможно, болезненный бред смог заставить Его забыть о своей любви… Но все равно, что бы ни случилось, Он никогда не пойдет против Нее… Может быть, все это не случайно…

Может быть, богине не нравится, что моя дочка ведет себя с Ее божественным супругом словно со старшим братом. Пока Мати была всего лишь малышкой, Она прощала ей вольности, снисходительно позволяя делать, говорить все, что той хотелось. Но теперь девочка подросла. Скоро она станет совсем взрослой. И госпожа решила напомнить ей о том, кто она такая, указать ее место…" Ему вдруг стало так обидно за дочь, что захотелось плакать. Ну почему она не может навек остаться ребенком: веселым, беззаботным, счастливым и только его, его одного?

Опустив голову на грудь, пряча наполнившиеся болью глаза, Атен искоса поглядывал на Мати, со страхом ожидая того, что девочка скажет в ответ на заданный вопрос.

Все, кто был с ними рядом, застыли, не произнося ни слова, чувствуя себя снежинками на дороге, по которой идет судьба.

Мати оглянулась на отца, посмотрела на Шамаша, вздохнула и закрыла глаза.

"Матушка метелица, – мысленно просила она, – прошу, ответь мне: я твоя посвященная или нет?" Она стала старательно прислушиваться к чему-то внутри себя, ожидая… Она и сама не знала, что должно произойти, просто ждала и все…

Рур не сводил взгляда с синеглазой караванщицы. Мати, так, кажется, называли ее спутники. Мати… Это ведь сокращенно от Альматейи… Названная в честь госпожи Айи…

В его душе горело нетерпение:

"Ну же, девочка, ну! Признай свою судьбу! И впусти в себя дух великой госпожи!

Мне так нужно задать Ей вопрос! Всего один! Вопрос, от которого зависит будущее моего города. Мое будущее – остаться в памяти грядущих веков избавителем!" Он был уверен, что теперь-то правильно все понял, верно истолковал все знаки, все линии на руки и на снежном покрове под ногами. А, если так, то угаданная судьба должна снять с себя серое полотно тумана, открывая свой лик.

И тут…

– Нет, – открыв глаза, в которых вилась слабеньким паром, срывавшимся с губ, печаль, Мати качнула головой. – Я не посвященная Айи… – она узнала ответ, в который тотчас уверовала всей душой. Но он не принес ее душе радости. С одной стороны, девушка готова была вздохнуть с облегчением. Ей хотелось расправить плечи, на которых больше не лежал тяжелый груз ответственности, который она уже готова была взвалить на себя. С другой стороны, Мати было обидно. Она не понимала, почему Матушка метелица не выбрала ее? Разве она была недостойна служить богине, разве она не чувствовала крепкой, неразрывной привязанности к богине снегов, видя в Ней свою вторую мать – Ту, ближе и роднее которой для сердца, для души не было никого в целом мироздании.

Рур долго всматривался в лицо молодой караванщицы, терпеливо дожидаясь, что та, найдя точку равновесия души и разума, изменит свой ответ. Когда же молчание стало для него нестерпимым, горожанин, не сдержавшись, воскликнул:

– "Нет?!" Зачем ты врешь мне, обманываешь себя?! Ты ведь знаешь, что должна была дать совсем другой ответ! Так бы и случилось, если б ты не испугалась…

– Горожанин, девочка говорит правду, – осуждающе качнув головой, проговорил Шамаш.

– Если бы ты мог сейчас не просто слушать, но слышать, то понял бы это.

– А я говорю, что все ложь!

– Как ты смеешь! – зароптали караванщики, которые до этого мига лишь стояли в стороне, не вмешиваясь в разговор. Но они не могли позволить кому бы то ни было оскорблять бога солнца. – Ты хотя бы понимаешь…

– Мне все равно! – в душе Рура всколыхнулись чувства, которые он так старательно гнал от себя прочь – сомнение и страх. Нет, он не имел права ошибиться, ведь ценой за его ошибку будет жизнь всех его сородичей, всего города! "Волки же зачем-то привели меня сюда! У них была цель. А раз так… – он впился взглядом в лицо девушки. – Она просто слишком юна. Она не понимает, что происходит, не хочет знать! Я должен помочь… заставить ее увидеть и признать правду!" Горожанин уже собирался вновь обратиться к молодой караванщице с прежним вопросом, настаивая на своем, но тут заговорил один из стоявших рядом с ней караванщиков и его слова заставили Рура застыть с открытым ртом, не в силах молвить и звука.

– Шамаш, прости, он не знает, с кем говорит… – Лигрен повернулся к богу солнца, в его глазах застыло выражение вины, будто он сам, а не совершенно чужой человек совершили проступок перед лицом бога.

– Шамаш? – не понимая еще до конца происходившего прошептал Рур.- Господин Шамаш?! – на грани между ужасом и восторгом выдохнул он, а затем замер, забыв, как дышать. …Время шло, а Рур все никак не мог прийти в себя. Чувства вышли из повиновения и ему не удавалось вернуть над ними власть, когда они были слишком разными, слишком противоречивыми: и восторг, благоговейный трепет, подгибавший колени, заставляя пасть ниц, и граничивший с паникой ужас, от которого и без того замершее тело немело, зубы отбивали мерную дрожь, словно барабаны, а глаза быстро-быстро моргали, разгоняя готовые сорваться с век слезы.

Горожанин ни на мгновение не усомнился в том, что перед ним сам бог солнца, спустившийся на землю и принявший человеческий облик для того, чтобы иметь возможность странствовать рядом с людьми, не ослепляя их блеском своего света, не сжигая пламенем своего огня. Он ожидал чего-то подобного, более того, сам искал встречи с небожителем. И, все же, оказаться лицом к лицу с повелителем небес…

Рур совсем не терзался переживаниями по поводу того, как вел себя в присутствии бога, что говорил с Ним недостаточно непочтительно, возможно, даже грубо. Эти мысли даже не приходили к нему в голову, когда, идя по дороге судьбы, находясь у нее во власти, он мог заботиться только об одном – исполнении предопределенного.

Его растерянность была связана совсем с другим.

"Он не выглядит больным, – открыто глядя в лицо повелителю небес, думал горожанин. – Его глаза чисты, а взгляд осмысленен. Выходит, Он выздоровел. Но если так… Если так… Получается, прилет дракона не случаен, значит, мы действительно чем-то прогневали великого бога? Но чем? И что сделать, чтобы Он сменил гнев на милость?" И было еще одно. Гончар, узнав о своей избранности, выбрал для себя путь, ведущий к госпоже Айе. С Ней он собирался говорить, для Ее слуха был сложен вопрос, который должны были произнести губы. И вот, когда оказалось, что путь привел его совсем к иному небожителю, Рур застыл в нерешительности, не зная, что делать. Его планы нарушились. Тень закрыла то, что было впереди и он перестал видеть, куда идти.

"Я искал не того небожителя, кого должен был. Я ведь чувствовал, что допустил ошибку, но пытался найти ее совсем не там, где она была на самом деле. Я верно прошел весь путь. Но он не мог привести меня к цели, ибо я неверно выбрал эту цель… " -Горожанин, а зачем тебе понадобилась Матушка метелица? – вывел его из задумчивости вопрос девушки, не отходившей ни на шаг от своего божественного спутника, который, судя по всему, был благосклонен к ней, выделяя среди остальных, так, словно…

"Словно она была Его посвященной, – мелькнуло в голове у Рура. – А может, – он робко, краешком глаза, взглянул на господина Шамаша, – так оно и есть. Может быть, именно это имела в виду девочка, говоря, что она не посвященная богини луны… посвященная не богини луны…" Все встало на свои места. Если и остались какие-то вопросы, то только те, что, в сущности, не имели особого значения и, едва возникая в голове с трудом различимым туманом, тотчас исчезали,разгоняемые ветрами веры, как, например, некоторое смутное удивление, непонимание того, что делают рядом с богом солнца золотые волки, когда у Него есть свои священные звери, куда более сильные и могущественные, чем слуги хозяйки снегов. Однако…На все воля небожителей и не ему – простому смертному – доискиваться до причин. Тем более, что для пути избранного это не имело ровным счетом никакого значения.

– Мати! – нахмурившись, одернул девушку стоявший рядом с ней караванщик.

"Он назвался ее отцом…" – видя множество схожих черт, говорившись об их родстве, Рур был готов в это поверить. Да и вел себя торговец как отец, правда – мягкий, снисходительный, готовый прощать… Как родитель, страстно любящий свое единственное чадо, которое ему приходится воспитывать одному, заменяя мать.

– Я… – девушка смутилась, ее щеки залились румянцем. – Мне просто было любопытно, – пролепетала она, оправдываясь, словно тот был деспотом каким.

– Любопытство – это еще не повод для вопросов, – тот нахмурился, однако глядел при этом не на дочь, а на чужака, словно на словах осуждая одного, а на деле – совсем другого.

– Ничего, караванщик, я отвечу… – поспешно проговорил Рур, стремясь сделать все, чтобы завоевать расположение и, может быть, даже доверие спутников бога солнца, тем более, что, бросив быстрый взгляд на Него, он заметил, что и небожитель ждет от смертного ответа на вопрос девочки. Нет, конечно, гончар понимал, что бог солнца знает все – и кто такой чужак, и зачем пришел, и молчит лишь потому, что хочет, чтобы горожанин рассказал все сам… – Я искал Ее, чтобы найти господина Шамаша.

Девушка не смогла сдержать смешок.

– Мати! – хозяин каравана с укором глянул на дочь.

– Но, пап, ведь это действительно смешно! – сперва она хотела сказать иначе – что слова чужака показались ей глупыми, но потом решила, что будет лучше немного погрешить против истины, заменив слово, которое могло обидеть гостя, другим, более мягким и отстраненным. – Искать сперва одного, потом другого… – наморщив нос, она качнула головой, выражая своей мимикой отношение к происходящему яснее слов, в которых она была куда более сдержанной. – Я бы сразу же стала искать того, кто мне нужен, не тратя время… – Мати прикусила язычок, почувствовав, что чуть было не переступила грань дозволенного не прошедшему испытания подростку в разговоре с взрослым, не важно, сколь наивным и даже глупым ни казался последний.

– Но я ведь не знал, что господин Шамаш… – горожанин вновь украдкой взглянул на бога солнца, не совсем понимая, как можно в присутствии небожителя говорить не с Ним, а о Нет, да еще и так, словно Он всего лишь образ – отблеск света на стене мироздания. Однако повелитель небес не выражал ни тени недовольства этим, воспринимая происходившее спокойно, как нечто обычное, привычное. Собственно, ведь действительно не было произнесено ни одного обидного для Него слова. Более того, все речи полнились глубоким и искренним почтением. И, наконец, разве не спутники бога завели этот разговор, а они-то уж должны знать, что нравится, а что нет их божественному покровителю лучше, чем кто бы то ни было другой… -…выздоровел, – закончил он начатую фразу, однако, все же, продолжать в том же духе не решился, памятуя, что бог солнца всегда выделял своих спутников, дозволяя им куда больше, чем простым смертным, а ведь Рур относился именно к этим последним и не смел брать на себя слишком многое, даже несмотря на то, что он был избранным судьбой.

Ремесленник повернулся к повелителю небес, склонился перед ним в глубоком поклоне, а затем заговорил: – Прости мою дерзость, господин. Если бы не предназначение, я никогда бы не осмелился…

– Знаю, – мягко остановил его Шамаш.

– Я… – видя благосклонность небожителя, горожанин хотел воспользоваться ею. Но он успел лишь открыть рот, как вокруг начало что-то происходить, внося изменения в покой окружавшего их мира, заставляя обратить на себя внимание, зачаровывая, заставляя забыть обо всем остальном.

Пустыня медленно зашевелилась, заворочалась, словно пробуждаясь ото сна. В ее просторы вернулись покинувшие ледяные норах ветра, закрутились, поднимая в поблекшие, заволоченные серой дымкой небеса ворох снежинок, закручивая их в круговорот, возводя из них мерцавшие колонны.

А затем складки воздушного плаща- невидимки затрепетали. Еще мгновение – и перед глазами изумленных людей предстала богиня врачевания.

Пусть караванщики уже не первый год делили свою тропу с небожителем, но они до сих пор никак не могли привыкнуть к тем чудесам, которые время от времени встречались на их пути. Поэтому неудивительно, что они, едва завидев гостью, отступили чуть назад, шепча в власти векового подсознательного страха смертного перед всем божественным заговоры-заклинания.

Но они хотя бы знали, кто перед ними, знали, что госпожа Нинти добра и милосердна к людям. Что же говорить о горожанине, которому за всю его жизнь ни наяву, ни во сне не доводилось видеть никого из небожителей. Да и, потом, он мог только предполагать, не зная наверняка, исходя лишь из облика, что перед ним – богиня, а не призрак или демон.

Перед глазами у него все закружилось, замерцало, ноги сами подкосились.

Горожанин упал ниц, лицом в снег, шепча слова защитного заклинания.

– Здравствуйте, – тем временем Нинти приветливо поздоровавшись с Шамашем и его спутниками, взглянула на них несколько озадаченно: – Я испугала вас? Простите, если так…

– Что Ты, госпожа! – стремясь как-то сгладить впечатление от не слишком радушной встречи, проговорил хозяин каравана. – Мы счастливы видеть Тебя…

– Просто твой приход был несколько неожиданным, – закончил за него фразу Шамаш. – Что-нибудь случилось?

– Ну… – гостья медлила.

– Ты ведь не случайно здесь, вдали от своего города?

– Шамаш! – с долей укора проговорил Атен, виновато глядя на богиню. Право же, повелитель небес был слишком резок с ней. И, главное, совершенно непонятно, с чего вдруг? Ведь, насколько он помнил, небожители расстались друзьями. И вот…

"Нам нужно поговорить", – едва заметно коснувшись холодными шелковистыми пальцами руки бога солнца, проговорила Нинти, в глазах которой не было ни обиды, ни грусти, ведь, в отличие от караванщика, она не искала в его вопросе никакого скрытого смысла или упрека, которых там и не было вовсе. Просто Шамаш не признавал людскую манеру длинных неторопливых разговоров при встрече о том о сем, перемежавшихся здравницами и добрыми пожеланиями. Ценя каждое мгновение, он сразу же перешел к главному – тому, ради чего в сущности эта встреча и стала возможной. Право же, такой способ общения не только понравился богине, но и был очень кстати, когда у нее у самой не было ни одного лишнего мига.

"Что случилось?" – переходя вслед за богиней врачевания на язык мыслей, спросил Шамаш. Конечно, сам он не видел особой нужны скрывать произносимое, у него не было секретов от тех людей, которые шли с ним по тропе каравана. Но ведь это могла быть тайна его собеседницы. А чужую тайну следовало беречь лучше, бережнее, чем свою, когда, в отличие от собственной, она – собственность другого, лишь переданная на время для хранения.

"Шамаш, я… – она все еще медлила, словно не зная, что сказать, как объяснить цель своего столь внезапного прихода. – Мне… Керхе нужна твоя помощь! Очень нужна! Пойдем со мной! Скорее!" "Но…" – он медлил, не желая уходить из каравана.,то был не подходящий момент и он знал, что скоро понадобится своим спутникам. Однако для него было невозможным отказать в просьбе о помощи. Тем более, когда просили от имени спасенного им города, забота о будущем которого была его долгом.

"Что случилось?" Он спрашивал совсем не ради ответа, ему просто нужно было несколько мгновений на то, чтобы решить, что следует сделать перед тем, как отправиться в путь, какой оберег установить вокруг каравана, о чем предостеречь. И следует ли вообще это делать, когда ожидание беды может быть куда хуже и опаснее того, что ждало впереди.

"Я… Я не знаю всего… – лихорадочно блестя глазами, проговорила Нинти. – Я еще не успела разобраться… Я очень торопилась, боялась, что опоздаю, думала, что главное – поскорее привести тебя в город… С ним происходит что-то непонятное, пугающее… Словно все повторяется вновь… Но ведь это невозможно!

Я точно знаю, что Ларс не обращался к Кигаль, что он никогда не призовет Губителя, после всего того… Хотя… Может быть, я чего-то не замечаю. Ведь я так сильно люблю его и потому не хочу видеть… Общество Нергала не забывается, встреча с ним не может не наложить отпечаток… Да и вообще, кто знает, что он сделал, что мог сделать со своим пленником. Ларс ведь ничего не рассказывает о том… Я понимаю, ему больно, невыносимо вспоминать и не настаиваю, но… Я не знаю, правда, не знаю!" – замотала она головой, из закрытых глаз на щеку выскользнула слеза, жемчужиной покатилась по щеке.

"Ну, девочка, успокойся, – Шамаш подошел к ней, взял за руку, – не плачь. Как бы ни было плохо, если есть способ помочь, мы найдем его".

"Так ты пойдешь со мной?" – она робко взглянула на него. Отчаяние в ее глазах сменилось надеждой.

"Да", – кивнул тот.

"Сейчас?" "Да, – повторил он, а затем, взглянув на караванщиков, добавил: – Только дай мне несколько мгновений".

Шамаш повернулся к своим спутникам.

– Мне придется уйти… – он умолк, качнул головой. Эти слова будили в его памяти такие тяжелые воспоминания, что хотелось, умолкнуть, словно от них были все те беды, которых они призывали… – Ненадолго, – все же, заставил он себя закончить фразу. – Я скоро вернусь.

– Да, – караванщики понимающе кивнули. Конечно, ведь их спутник был богом солнца, у которого множество дел и за пределами этой земли. Они были не вправе останавливать Его, даже если бы сами нуждались в помощи, а ведь это было не так.

– Атсинен, – Шамаш подошел к хозяину каравана.

– Да? – тот, смотревший до этого мгновение себе под ноги, услышав Его голос, тотчас встрепенулся.

– Я не могу иначе.

– Конечно. Все будет в порядке.

– Золотые волки останутся с вами…

– Ты не возьмешь их с собой? Но они могли бы помочь Тебе в пути, защитить…

– Нет. Я пойду по тропам иного мира, недоступным для них. И, потом, они будут нужнее здесь. Если что-нибудь случится, пошли Хана за мной, – он подозвал к себе золотого волка, коснулся его шеи, словно вплетая в шерсть невидимую нить…

"Ты все слышал?" – спросил его Шамаш.

"Да, – зверь был взволнован, насторожен. -Ты уходишь? С ней?" – его голова чуть наклонилась в сторону богини врачевания.

"Так нужно".

"Ладно, – Хан не спорил с ним. – Но почему ты не хочешь, чтобы я шел с тобой?" "Я уже сказал – те дороги, которыми я пойду, не доступны для тебя".

"Да…" "Если… – он качнул головой. Это было не то слово, которое было нужно сказать здесь. – Когда я понадоблюсь – вспомни обо мне и ты найдешь меня".

"Как я смогу? Ведь ты будешь за множество дорог отсюда…" "Так будет. Ты все поймешь, когда придет время".

"Хорошо", – волк лизнул руку хозяина, готовый выполнить любую его волю.

Затем Шамаш оглядел своих спутников.

– Будьте осторожны… – он наклонил голову. Можно было многое сказать. Но будут ли эти слова на пользу или во вред, ведь все могло обернуться. А раз так – лучше промолчать.

Шамаш исчез, шагнув вслед за богиней врачевания за грань пространства.

И тут горожанин пришел в себя. Вскочив на ноги, выплюнув набившийся в рот снег, он заметался вокруг, закрутил головой, ища глазами бога солнца.

– Он ушел, – бросив на чужака быстрый взгляд, проговорил Атен.

– И вы отпустили Его?!

– Да. Кто мы такие, чтобы удерживать Его?

– Но… Но… – он не знал, что сказать, чем возразить… Не мог же он просто вот так взять и сказать: "Вы не должны были Его отпускать, потому что Он нужен здесь, Он необходим городу…" Да какое этим чужакам вообще дело до их города?

Нет, все происходило так, словно горожане действительно чем-то Его прогневали.

Но, с другой стороны… Ведь дорога вела его не к богу солнца. Он искал… Кого-то, кто был в этом караване. Золотые волки. Золотые волки -слуги госпожи Айи, не повелителя небес…

И, пожав плечами, горожанин зашагал прочь. Он успокоился. Все, что должно произойти, произойдет. Так или иначе. Он приведет караван в город. В этом его предназначение. И все будут спасены.