Книга благой любви

⁷⁷ Влюбился я как-то в сеньору; давно это было,

но все ж не забылось, как млел я от страстного пыла;

учтивый вела разговор, улыбалась так мило,

однако ж вниманьем особым меня не дарила.

⁷⁸ Всем дамам была она дама; но эту сеньору

домашние не оставляли на час без надзору:

приход в дом мужчины тотчас поднимал всю их свору, —

евреи и те не ревнивей хранят свою Тору.[42]

⁷⁹ Искусна была в вышиванье и златом, и шелком,

была в добронравье примером любым богомолкам,

скромна, громко слова не вымолвит, все тихомолком;

как к ней подступиться, не мог разобраться я толком.

⁸⁰ И вот я послал, не уверенный — выйдет ли прок,

ей с некой умелой вдовицей любовный стишок;

ведь скромная женщина — скажет вам каждый знаток —

хоть «да» не ответит, но, может быть, даст вам намек.

⁸¹ Ответила умница посланной мною вдове:

«Ты многих других совратила, коль верить молве.

Слыхала ли ты побасенку о немощном льве?

И я, как лисица, учусь на чужой голове.

⁸² Что лев занемог, стало ведомо всем лесным тварям,

и звери собрались пред хворым своим государем;

ну что же, — решили они, — мордой в грязь не ударим

и льву на обед все, что он пожелает, подарим.

⁸³ Увидев, что преданность подданных столь велика,

лев духом воспрянул и телом взбодрился слегка,

но молвил: поскольку еще слабоват он пока,

достаточно будет на всех одного им быка.

⁸⁴ Убили быка; но вот как поделить его? Что ж,

болящий назначил — пусть волк производит дележ:

мясник многоопытный, лучше него не найдешь.

Волк тушу подвинул в сторонку — а бык был хорош —

⁸⁵ и льву положил требуху: «Царь, на благо нам здравствуй,

покуда ты болен, нужны тебе легкие яства,

а грубое мясо сожрет твоя скромная паства».

Но лев разъярился, увидев такое лукавство.

⁸⁶ Как ни был он слаб, удалось ему с ложа привстать

и волка он лапой державной по темени — хвать!

Сурово наказан монархом был дерзостный тать:

клок шкуры и ухо впридачу пришлось потерять.

⁸⁷ Лисе было велено распорядиться добычей;

лисица ответила скромно: ей ведом обычай,

разделит по правилам, без нарушенья приличий, —

льву — туша быка, а зверям остальным — потрох бычий.

⁸⁸ Растроганный лев ей промолвил: «Я вижу, кума,

что ты справедлива, умна, благонравна, пряма, —

откуда все это в тебе?» — «Да не знаю сама,

быть может от волчьей башки набралась я ума».

⁸⁹ Старуха, понятливой будь, — заключила сеньора, —

знай, слушать я впредь не хочу непристойного вздора;

не смей появляться тут после сего разговора,

дабы не дала тебе львиная лапа отпора».

⁹⁰ Христос говорил — ничего сокровенного нет,

такого, чтоб раньше иль позже не вышло на свет:

любви потаенной моей был разгадан секрет,

на встречи со мной ей от родичей вышел запрет.

⁹¹ Я больше ее не видал, но однажды принесть

сумел мне один человек от возлюбленной весть:

меня попросила сеньора за труд не почесть —

печальную, скорбную песнь сочинить в ее честь.

⁹² От милой моей госпожи получив повеленье,

любовную скорбную песнь сочинил в тот же день я

и верю: сколь я ни грустил при ее сочиненье,

но больше грустила любимая при ее пенье.

⁹³ Известно, что если захочется вдруг господину

собаку убить, то объявит он бешеной псину;

я, видно, кому-то мешал — хоть не знаю причину, —

и выдумкой злобной удар нанесен был мне в спину:

⁹⁴ сеньоре сказали, что хвастался я, лиходей, —

она, мол, уступчива, скоро полажу я с ней.

«Мне жаль, — она молвила, — что принимала репей

за розан; как видно, нет в мире надежных друзей».

⁹⁵ Гласит поговорка: «На уголь походит навет, —

не жжет, так марает». Злословье оставило след.

Сказала сеньора: «Мужчины дают нам обет

в высокой любви, а у них простой совести нет».

⁹⁶ С ней в спор старушонка, сеньора же стала строга с ней;

отлично, мол, ведомо всем — тем мужчина опасней,

чем он на обеты щедрее, чем он велегласней;

и вывод такой подкрепила эзоповой басней.[45]

⁹⁷ Разумна, приметлива, пропасть вещей она знала,

старухе открыла премудрости древней зерцало:

«Кто много кричит, большей частию делает мало,

послушай о том, как земля в дни былые рожала.

⁹⁸ Однажды земля возопила — как будто от боли;

ревет — и горой стало пучиться ровное поле;

народ изумился: родить собирается, что ли?

Так стонут роженицы в скорби своей и недоле,

⁹⁹ Все в страхе: земля на сносях, что скрывается в ней?

Что вытолкнуть может она из утробы своей?

Родится, должно быть, огромный дракон или змей,

который поглотит всех тварей, пожрет всех людей.

¹⁰⁰ В предвиденье страшного бедствия каждый, кто мог,

немедля пустился из местности той наутек;

разверзлась земля — вышел крот, безобидный зверек;

шум, гром, а на деле-то смех: хвастунишкам — урок.

¹⁰¹ Старуха, такие, как он, честолюбьем влекомы,

простушек непрочь изловить, но грубы их приемы:

сулят воз пшеницы, а есть лишь охапка соломы.

Ему передай, что отныне мы с ним незнакомы».

¹⁰² И вправду, не каждый из тех молодцов, кто шумит,

кто много болтает, вдобавок еще деловит:

известно — не все золотое, что ярко блестит,

а золото может, напротив, быть тусклым на вид.

¹⁰³ Так был ни за что я отринут, подвергнут опале,

обманщиком несправедливо меня посчитали;

кто всюду ждет козней, от козней спасется едва ли;

о сем вновь сложил для сеньоры я песню печали.

¹⁰⁴ В тех горестных строфах чистейшая правда была,

однако же трудно добру защититься от зла:

моих оправданий суровая не приняла;

когда очернят, не отмоешься вновь добела.

¹⁰⁵ Изрек Соломон, — несомненна его правота, —

что все на земле преходяще, что все — суета;

любовь наша к Господу вечно жива и свята,

а прочее все в нашей жизни лишь тлен и тщета.[47]

¹⁰⁶ Страсть к женщине суетна так же, как всё; и коль скоро,

презрев мою страсть, скрылась милая сердцу сеньора,

упрямство к чему привело б меня, кроме позора?

Но грех был бы с нею прощаться словами укора.

¹⁰⁷ Свидетель Господь, — ни она, ни любая другая,

которым был предан я, страсти ответной алкая,

пенять не посмели бы: их не чернил никогда я,

забывши худое и лишь о благом вспоминая.

¹⁰⁸ На честь доброй женщины класть не должны мы пятна:

постыдно такое, тяжелая это вина;

коль женщина ликом приятна, добра и умна, —

всю радость земную собою являет она.

¹⁰⁹ Творя человека, Господь не замыслил, наверно,

чтоб взяли начало от женщины порча и скверна:

в творенье его долженствует все быть соразмерно,

подруга мужчины должна быть добра, благоверна.

¹¹⁰ Будь женщина меньше нужна и приятна мужчине,

любовь не имела бы стольких сторонников ныне;

и праведник, всею душой прилежащий к святыне,

когда одинок он как перст, пребывает в кручине,

¹¹¹ Наводит тоску одиночество; как говорится,

не может ни петь, ни стенать одинокая птица;

корабль без оснастки по синим волнам не помчится,

и сад погибает, когда иссякает криница.

¹¹² Я понял — избранница милая мне не чета,

но все же подругу найти сохранилась мечта.

Одну я приметил: по слухам отнюдь не свята;

другой с ней поладил бы сразу, а мне — маета.

¹¹³ Способный от робости только на тяжкие вздохи,

пошел я к приятелю: дескать, дела мои плохи,

замолви словечко, — черт дернул открыться пройдохе!

Он сам съел мясцо, мне остались лишь ахи да охи.

¹¹⁴ В досаде язвительным я отплатил ей стишком,

и пусть не пеняет, коль скоро прослышит о нем:

когда б я насмешку стерпел, то почли бы ослом,

сказали б, что я, дуралей, получил поделом.

¹¹⁵ Горе! Булочница Крус

не вошла со мной в союз.

¹¹⁶ В Крус я, — говорю без злобы, —

тонкой не узрел особы:

много пряностей и сдобы,

но не слишком тонок вкус.

¹¹⁷ Думал, что Ферран Гарсия

нас сведет: ведь — он вития,

мастер на дела такие,

не растяпа и не трус.

¹¹⁸ Пособить мне дал он слово,

втерся в дом к ней — и готово:

мне досталась лишь полова,

а прохвосту — сдобный кус.

¹¹⁹ Мой презент ей — куль пшенички —

плут присвоил по привычке,

дар его был — две плотички

и в придачу к ним арбуз.

¹²⁰ Вот каков был мой «ходатай».

Бог тебе судья, проклятый!

Мой пирог, пес вороватый,

слопал — и не дует в ус.

¹²¹ С тех пор, видя Крус, осенялся я знаменьем крестным,

дабы от соблазна щитом оградиться небесным, —

хоть слышал о людях, крестом осененных пречестным,

но дань отдающих страстям и недугам телесным.

¹²² Ехидный стишок получил от меня также в дар

лжедруг мой — подобный кукушке бесстыжий школяр:

ни прежде, ни после, — пусть ведают все, млад и стар, —

никем не был мне нанесен столь коварный удар.

¹⁸¹ Поведаю вам я о некоем споре ночном.

Кручинился я, пьяный гневом своим, не вином, —

и муж вдруг явился мне рослый,[54] пригожий лицом.

«Ты кто?» — я спросил. «Я Амур, с кем давно ты знаком».

¹⁸² Такая меня на него разобрала досада,

что крикнул я: «Коль ты Амур, то чего тебе надо?

Ты сеятель смут, ты обманщик, источник разлада:

помочь — никогда, навредить — вот твоя в чем отрада,

¹⁸³ Ты в лести, во лжи, в одурачиванье преуспел;

мы, верные слуги твои — сколь жесток наш удел! —

мишень для твоих смертным ядом отравленных стрел,

злорадный разлучник ты, мастер заплечных ты дел.

¹⁸⁴ Сколь многих лишил ты рассудка, бессовестный кат:

страдают они — не едят и не пьют, и не спят,

доверясь Амуру, куда-то бредут наугад,

и тело, и душу тебе предлагают в заклад.

¹⁸⁵ Умелый захватчик, ты действуешь наверняка:

иной раз нахрапом навалишься на простачка,

а то подбираешься исподволь, исподтишка;

тебе я не лгу, — не посетуй, что правда резка.

¹⁸⁶ Вербуешь в солдаты свои ты кого ни попало,

и горе несчастным, которых берешь под начало:

ты требуешь ревностной службы, но платишь им мало;

в бесплодных походах рать верить вождю перестала.

¹⁸⁷ Под видом лекарства отраву подносишь ты нам:

губителен каждый твой пластырь, отвар и бальзам;

смельчак заартачился — я, мол, силен и упрям,

но глядь — уж плетется, как все, за тобой, по пятам.

¹⁸⁸ Как людям вредишь ты, какое приносишь им горе —

и в книгах читаем, и слышим всяк день в разговоре:

живет о тебе, наглеце, и льстеце, и притворе,

бессчетное множество самых различных историй.

¹⁸⁹ Один дуралей — как бугай и здоров и силен —

жениться затеял; и вбил себе в голову он,

что нужно ему не одну, как всем прочим, — трех жен.

Стыдили его, да представишь ли дурню резон?

¹⁹⁰ Отец, мать и брат — все семейство глупца умоляло,

чтоб снизил число он до двух, коль единственной мало:

пусть месяц он пожил бы с младшей сестрой для начала,

а после того и для старшей пора бы настала.

¹⁹¹ На том порешили. Уж месяцу скоро конец,

и тут узнает от родни сумасбродный юнец,

что младшему брату невесту присватал отец,

и парочку эту вот-вот поведут под венец.

¹⁹² И снова к родителю сын обратился шальной:

«Слыхал я, что хочет жениться мой братец родной?

Но я ведь недавно уже обзавелся женой,

нам с братом вдвоем предостаточно будет одной».

¹⁹³ Была у отца вышеназванного простофили

отменная мельница: хлеб к ней с округи свозили;

и нравилась шутка тому крепышу и верзиле:

ногой останавливал жернов — без всяких усилий.

¹⁹⁴ Но вот минул месяц, как стал он мужчиной женатым, —

вновь перед отцом свою силушку и перед братом

решил показать он: остался таким же, мол, хватом,

и к жернову вновь подступил молодец... Да куда там!

¹⁹⁵ Пнув жернов ногою, он силой тяжелого круга

отброшен далеко был: жалкая вышла потуга;

заохал болван, чуть не умерший от перепуга:

«Вот черт здоровенный! Женить бы тебя, каменюга!»

¹⁹⁶ С тех пор дуралей отказался от замысла вздорного

жениться на трех, превратился в супруга покорного

и впредь никогда не касался проклятого жернова.

Под силу тебе обломать и облома упорного.

¹⁹⁷ Подобно огню — ты властитель палящий и жгущий

и к подданным милость и жалость тебе не присущи:

кто более предан тебе, тех терзаешь ты пуще,

ты — жар, обращающий в пепел цветущие кущи.

¹⁹⁸ Счастливец, кто может, тебе фимиам не куря,

жить мирно и тихо вдали твоего алтаря,

все ж прочие смертные бьются, хлопочут — а зря:

тут впору припомнить лягушек, хотевших царя.

¹⁹⁹ Лягушкам привольно жилось на просторах пруда:

орали, скакали — никто не чинил им вреда;

но бес им внушил, что у них есть в монархе нужда:

мол, царь — он блюститель порядка, вершитель суда.

²⁰⁰ Взмолились к Юпитеру: царь-де им нужен давно.

Тот внял их мольбам, и с небес в пруд свалилось бревно;

такого при этом наделало шуму оно,

что, разом умолкнув, лягушки нырнули на дно.

²⁰¹ Но глядь, — царь улегся, уткнувшись в прибрежную тину,

молчит... Уж иные уселись на царскую спину.

И снова мольбы олимпийскому шлют властелину:

желаем другого царя, не такую дубину.

²⁰² Юпитер прогневался; вот беспокойные твари!

Ну что ж, — и назначил он аиста им в государи;

был грозен тот царь: предавал он немедленной каре

виновных и правых — проглатывал сразу по паре.

²⁰³ Юпитера снова тревожит лягушачий хор:

«Склони к нам, создатель, свой слух, брось сочувственный взор!

Наш царь, что ниспослан тобою — тебе не в укор —

губитель народа, он изверг, тиран, живодер.

²⁰⁴ Убийственным клювом хватает он подданных, чтобы

отправить их в недра своей ненасытной утробы.

О, если б его отрешил ты, убрал ты его бы!

Как жить нам с подобным царем — воплощением злобы?»

²⁰⁵ Ответствовал им громовержец на это: «Не вы ли,

свободой пресытясь, меня о монархе молили?

Я слушать вас больше не стану, не тратьте усилий:

вам очень хотелось царя — вы его получили».

²⁰⁶ Блажен кто свободен, счастливец кто вольным живет.

Возможно ли радость вкушать, если чувствуешь гнет?

Ничто, как свобода, не красит людской обиход,

на горы златые свободу менять — не расчет.

²⁰⁷ И вот — достоянье ценнейшее наше, свободу,

злодейски у нас отнимаешь себе ты в угоду,

сжигая нам тело и душу: тебе, сумасброду,

охота в рабов превратить всю людскую породу.

²⁰⁸ А если взбунтуется против тебя, лиходей,

иной из невольников, — не разорвет он цепей:

поддавшийся раз будет вечна под властью твоей.

Ступай же! И вновь у меня появиться не смей!

²⁰⁹ Ступай, говорю! Мне водиться с тобой не под стать.

Как любишь ты мучить, тиранить, терзать, истязать!

Втираешься в дом ты, как хитрый и дерзостный тать,

чтоб сердце украсть потихоньку иль силой отнять.

²¹⁰ А им завладев, исхищаешь его ты из тела

и той приподносишь, кому до него нету дела;

и сердце не бьется — трепещет оно оробело,

от прихоти злого Амура завися всецело.

²¹¹ Оно, словно ласточка, будет метаться отныне:

то предано будет Сусанне, а то — Мерхелине;

в руках твоих сердце подобно податливой глине

и тяжкие терпит страданья по этой причине.

²¹² Ты к слабому сердцу безжалостен, неумолим;

оно, хоть страдает, покорно веленьям твоим

подобно листку, что настойчивым ветром гоним,

и ищет пристанища там, где смеются над ним.

²¹³ Чем я пред тобой виноват? Ты являешься на дом

как друг, но меня истязаешь душевным разладом;

не выказав цели злодейской ни знаком, ни взглядом,

все радости мне отравляешь ты желчью и ядом.

²¹⁴ Силен ты и ловок, тебя мне осилить невмочь,

а если бы даже сумел я тебя перемочь,

не стал бы глумиться, лишь выгнал бы из дому прочь,

тебе же не совестно мучить меня день и ночь.

²¹⁵ Ответь — чем я грешен? Что сделал тебе я худого?

В кого ни влюблюсь, — иль меня отвергают сурово,

иль, дав обещанье, сдержать и не думают слово;

в злой час ты мне встретился, — я повторю тебе снова.

²¹⁶ Надежду питать, что тебя пристыжу я, — смешно:

уйдешь если в дверь, так немедленно влезешь в окно.

Коварный обманщик, тебя раскусил я давно:

старательно ткешь, но дрянное выходит сукно.

²¹⁷ Со свитою смертных грехов ты таскаешься всюду.

От алчности вред наибольший несчастному люду:

она от добра отвращает, толкает нас к худу,

внушает обманутым к божьим заветам остуду.

²¹⁸ Ведь алчность есть корень грехов и причина всех зол;

она твоя старшая дочь: в ней ты помощь обрел,

она держит знамя, что твой осеняет престол,

она, развращая людей, твой крепит произвол.

²¹⁹ Грехи, от которых столь тяжки людские невзгодья,

неистовство коих не держат тугие поводья —

гордыня и гнев, любострастье и чревоугодье,

корысть, лень и зависть — суть алчности злые отродья.

²²⁰ Хитрец вероломный, велишь ты клевретам своим

нас мучить, а сам — в стороне: не хозяин, мол, им;

нас манишь любовью, но верить тебе погодим:

любовь ходит с алчностью в паре — как пламя и дым

²²¹ Влюбленный, которого обуревает желанье,

он щедр на посулы, любые дает обещанья;

чтоб выполнить их, не хватает его достоянья,

он алчет чужого — бескрайни его притязанья.

²²² Алчба изнурительней, нежели тягостный труд:

больные сим страшным недугом безвременно мрут;

ты кажешь приманку, бесстыдный, бессовестный плут,

и — ах, уж не вырваться жертве из дьявольских пут.

²²³ Не алчностью разве погублена древняя Троя?

Парис был пристрастен: он яблоко то золотое

Венере вручил, на сокровище зарясь чужое;

добывши Елену, он путь проложил для разбоя.

²²⁴ За алчность свою египтяне,[56] — припомним к тому ж, —

платились телесною казнью и гибелью душ.

Соблазны твои — это вздор, богомерзкая чушь:

сулить ты горазд, выполнять обещанья — не дюж.

²²⁵ За алчность, увы, зачастую мы дорого платим.

Бывает, с ума от стремленья к излишествам спятим:

у этого, дескать, урвем, у того, мол, ухватим;

но, льстясь аки пес на чужое, свое лишь утратим.

²²⁶ Промысливши кость, через речку бежал волкодав.

Свое отраженье в зеркальной струе увидав,

решил он, что это — другая собака... Гав-гав!

Пройдешь ли тут мимо, чужого мосла не отняв?

²²⁷ Так алчность в убыток ввела неразумную псину;

заветная косточка шлепнулась в темную тину.

Захочешь чужого — упустишь свое. Не премину

сказать: нам не след подражать тому сучьему сыну.

²²⁸ И зрим, что ни день, мы примеры безумства такого:

свое достоянье теряем, желая чужого;

не вырастет доброе древо от корня худого, —

что алчность есть корень всех зол, повторяю я снова.

²²⁹ Нет, должен любой человек, коль себе он не враг,

доволен быть тем, что имеет: опаснейший шаг —

отречься от верного в поисках призрачных благ.

Забывший о правиле сем попадает впросак.

²³⁰ Ты свел спокон веку теснейшую дружбу с гордыней,

а страха и совести нет у тебя и в помине.

Внушаешь: «Кто любит — тот дарит». По этой причине

так много хапуг, и воров, и разбойников ныне.

²³¹ Гордыня толкает на поиски ценных вещей,

и нет для проезжих теперь безопасных путей:

мужчин обирают, бесчестят их жен, дочерей,

бывает — монахиню не пощадит лиходей.

²³² Законом предписана смертная казнь за разбой,

позорная смерть ждет людей, совращенных тобой,

и — адский огонь, разожженный для них Сатаной;

но тронуть тебя невозможно их жалкой судьбой.

²³³ В гордыне — погибель; а если иной маловер

сомнение явит, напомню древнейший пример;

как многие ангелы, коим был вождь Люцифер,[58]

за гордость низвергнуты были с божественных сфер.

²³⁴ И пусть провиденье безгрешными их сотворило,

однако ж гордыня все доброе в них извратила.

Гордыня — столь мощная, столь вредоносная сила...

Молчу: тут не терпит бумага, бледнеют чернила!

²³⁵ В союзе с гордыней, смутьян, подстрекатель матерый,

ты сеешь, Амур, нелады, препирательства, споры;

куда ни войдешь ты, как следом являются ссоры;

все зло на земле от тебя — вся вражда, все раздоры.

²³⁶ Гордец ослеплен и не видит он — где западня;

с упорным бесстыдством грехами себя бременя,

все ж рано иль поздно не минет он черного дня;

тому в подтвержденье — рассказ про осла и коня.

²³⁷ Скакал борзый конь: был седок его вызван на бой

за то, что греховно слюбился с чужою женой;

скакун им гордился и мнил, что и сам он герой.

Глядь — вьючный плетется осел там, вдали, под горой.

²³⁸ Кичась своим панцирем, сбруей, отделкой седла,

конь с шумом, и звоном, и громом летел как стрела;

все твари с дороги шарахались; что ж до осла,

то, хоть и струхнул и душа его в пятки ушла,

²³⁹ он путь продолжал, по ослиному туп, твердолоб.

Дорога была под уклон, конь ускорил галоп,

трудягу толкнул, и в канаву тот с ношею — хлоп;

проржал ему конь: «Мог бы в сторону сдать, остолоп!»

²⁴⁰ Конь ринулся в битву: победная грезилась сеча,

однако же не увенчалась победою встреча;

коварен был враг: дротик пущен был им издалеча,

убить не убив, но изрядно коня изувеча.

²⁴¹ Конь, выйдя из боя, стал клячей, пригодной едва

к тому, чтоб пахать да солому возить и дрова,

а то качать воду, по кругу топчась: такова

расплата за грех: на чужие не зарьтесь права.

²⁴² Где гордая поступь, кичился он коей в дни оны?

Слезятся глаза, стерта холка; хромой, запаленный,

чуть тащится конь, на ходу отбивая поклоны;

покрыт чепраком был, — нет нынче и рваной попоны.

²⁴³ Обтянуты шкурою ребра, хребет — как пила,

торчат уши врозь... И вот как-то судьба привела:

коняга убогий увидел того же осла.

Тот прыснул при встрече:«О-го-го-го-го, как дела?

²⁴⁴ Ты что ж не толкаешься? Где твой нарядный убор?

Седло золоченое? Где твоя спесь, твой задор?

Навеки ты ввергнут в ничтожество, в стыд и позор.

Был гордый скакун, а теперь ты несчастный одер».

²⁴⁵ Подобных примеров история тьму накопила.

Пусть помнит спесивец, исполненный гордого пыла,

что почести, слава, здоровье, отвага и сила

не вечны: на старости лет скажем — было да сплыло.

²⁴⁶ Ты скряга. Велик нам ущерб от тебя, изувера,

но в скупости вовсе тобою утрачена мера:

тебе лишь бы взять, но не дать — уж такая манера:

все будешь ты жаждать, хоть досуха выпьешь Дуэро.

²⁴⁷ За скупость когда-то в геенну попал богатей,[60]

что нищего Лазаря прочь отогнал от дверей;

никто не способен растрогать тебя, лиходей,

ни крохи не дашь никому от казны от своей.

²⁴⁸ Хотя заповедано было в священном писанье:

нагого одень и голодному дай пропитанье,

бездомному — кров, у тебя не бывало желанья

ответить на зов, внять мольбе, услыхать заклинанья.

²⁴⁹ Скупец! Что ответишь Творцу ты на страшном суде,

как спросят отчета: когда свою лепту и где

ты дал от сокровищ своих тем, кто стонет в нужде?

Попомни: тебя приведет скопидомство к беде.

²⁵⁰ В далекие дни ты был скромный, ты был неимущий,

усердно молил, чтоб милость явил Всемогущий:

коль здравье и сила, мол, будут Амуру присущи, —

он людям на помощь придет, беднякам — всего пуще.

²⁵¹ Господь внял мольбе: ты сильней, здоровей, что ни час;

богатый несметно, ты в скупости гнусной погряз:

бедняк подойдет — на него не опустишь ты глаз;

уместно тут вспомнить про волка больного рассказ.

²⁵² Волк, к стаду подкравшись, козу ухватил там молодку,

в ложбину ее утащил, пообедал в охотку,

но острая косточка вдруг ему врезалась в глотку;

разнесся страдальческий вой по всему околотку.

²⁵³ Сулил он богатства тому, кто спасет от напасти,

отречься клялся от своих кровожадных пристрастий;

явился журавль — был он дока по лекарской части —

и кость своим клювом извлек из глубин волчьей пасти.

²⁵⁴ Когда ж про награду журавль задал волку вопрос,

то лязгнул зубами любитель молоденьких коз:

«Спасибо скажи, что башку ты свою, долгонос,

из пасти моей по добру по здорову унес».

²⁵⁵ Амур, не таков ли и ты, себялюбец надутый?

Тебе доставляют людские сердечные смуты

несметный доход, но — сквалыга и выжига лютый —

хоть черствую корочку подал когда бедняку ты?

²⁵⁶ Я тщетно тебя укоряю: ведь знает весь свет, —

вовек не усовестить злыдня, в ком совести нет;

ему о добре мы твердим, но лишь злоба в ответ,

его ублажаем, но нам от него только вред.

²⁵⁷ Таскается вслед за тобой любострастье повсюду;

гы, вдруг распаляя и вдруг повергая в остуду,

желанья внушаешь нечистые слабому люду,

подмигиваешь и толкаешь к изменам и к блуду.

²⁵⁸ Давид-псалмопевец прославлен потомством по праву,

но грех любострастья мрачит его царскую славу, —

отправил он Урию с тайным письмом к Иоаву:

«С гонцом сделай так, чтоб врагам он попал на расправу».[62]

²⁵⁹ Желая Вирсавию, царь был жесток и упрям;

убив ее мужа, наказан был этим он сам:

прогневал Творца и не смог возвести ему храм.

Давида, Амур, твои козни повергли во срам.

²⁶⁰ Ужасней от похоти не было в мире последствий,

чем гибель Пяти городов:[63] в трех был корень всех бедствий,

а два уж за то пострадали, что были в соседстве;

кто в скверном соседстве, тому не везет и в наследстве.

²⁶¹ Соседства с тобой не желаю — не трать зря усилий!

Читал я о том, как, влюбившись, кудесник Вергилий[64]

урон потерпел: его чувства поруганы были,

в корзине всю ночь он висел. Кто виновен — не ты ли?

²⁶² Обиженный дамой, отмстить с хитроумием ей

за эту насмешку великий сумел чародей:

он сделал заклятье — и Рим вдруг лишился огней;

вмиг умерло пламя светилен, жаровен, печей.

²⁶³ У римлян в домах нет огня — вот уж бедствие прямо!

Ни факел, ни свечка гореть не желают упрямо,

их можно зажечь лишь от места, которым та дама

смущала покой мудреца, от ее, то есть, срама,

²⁶⁴ А если кто пробовал свечку от свечки зажечь,

то сразу же вихрь задувал язычки этих свеч;

все шли к этой даме — и сыпались искры им встречь:

так злую насмешницу смог волхвователь допечь.

²⁶⁵ Она поглумилась над ним, плотской страстью взманя,

расставлена хитрая ею была западня,

но маг с ней расчелся, потом снял заклятье с огня.

Немало чудес и других он свершил с того дня.

²⁶⁶ Дно Тибра, реки, разделяющей Рим на две части,

он вымостил медью: пример колдовской своей власти

явил, чтобы дам припугнуть и смирить хоть отчасти

кипение в оных тобою внушаемой страсти.[65]

²⁶⁷ Уж так он обидел помянутую госпожу,

что та поклялась: «Оскорбителя я накажу!» —

велела скрыть в лестнице, в каждом витке, по ножу:

как только, мол, явится, — в сердце его поражу.

²⁶⁸ Но умыслы злые кудеснику ведомы стали:

с тех пор ни ногой он не жаловал к мстительной крале.

Итак, любострастье, как молвил я в самом начале,

приносит нам, людям, всегда лишь позор да печали.

²⁶⁹ Сколь многих сгубил ты, ничьей не умножил ты силы!

А те, кому похоть твоя, твои гнусности милы,

доводят безвременно сами себя до могилы, —

как сам от себя принял гибель орел мощнокрылый.

²⁷⁰ Взирал с недоступной вершины державный орел

на птах, населявших внизу расстилавшийся дол.

Случалось, он перья ронял; обитатели сел

сбывали их в город: товар оружейникам шел.

²⁷¹ Нуждается в стрелах, тяжелых и острых, охота, —

у мастера дел оружейных всегда есть работа;

стрелу оперить — сколько нужно уменья, расчета:

орлиные перья стреле дают точность полета.

²⁷² Однажды охотник, вскарабкавшийся на скалу,

прицелился метко, — стрела в грудь попала орлу;

царь птиц поглядел на нее сквозь предсмертную мглу

и молвил: «Сам против себя оснастил я стрелу».

²⁷³ Вот так же себя и глупцы похотливые губят:

тот сук, на котором сидят, они сами же рубят;

желая всех женщин подряд, ни единой не любят;

мгновенно расплещут всю чашу, едва лишь пригубят.

²⁷⁴ Ведь сразу же после любовного соединенья

людей, и животных, и птиц удручает томленье:

сначала приходит унынье, потом — расслабленье;

всем похоть их век сокращает, в том нету сомненья.

²⁷⁵ Кто ведает — скольких твое любострастье убило?

Кто вред подсчитает от похоти, грязного пыла?

Ты смертного вводишь в соблазн — и нечистая сила

уж, глядь, его мчит по волнам без руля и ветрила.

²⁷⁶ И зависть — грех смертный, тебе изначально присущий;

о том, как завистлив Амур, знает всякий живущий;

чуть женской сподобится ласки твой друг неимущий,

уже на него устремляешь ты взгляд завидущий.

²⁷⁷ От зависти неистребимой и ревность пошла:

пошутит ли друг с той, которая сердцу мила, —

и рвешь ты и мечешь, готовый все рушить со зла,

свет белый тебе затмевает ревнивая мгла.

²⁷⁸ Впивается ревность, как шип; это чувство такое,

от коего сохнет нутро, как от летнего зноя,

а сердце колотится бешено, садня и ноя:

спознавшимся с ревностью нету ни сна, ни покоя.

²⁷⁹ Коль этой болезнью случится тебе заболеть,

терять ты начнешь бодрость духа и телом слабеть,

лезть попусту в спор, на рожон безрассудно переть —

вести себя, словом, как рыба, попавшая в сеть.

²⁸⁰ Борясь и бунтуясь, ты мечешься взад и вперед

в надежде безумной, что сыщешь на волю проход;

но выхода нет, грех терзает тебя и гнетет, —

и ждешь ты устало, когда же конец твой придет.

²⁸¹ Из зависти Каин над братом содеял расправу, —

и ввергнут за то в Монжибелло,[67] вмурован там в лаву.

Иаков слукавил из зависти к брату,[68] Исаву,

слукавив, наследство отца получил не по праву.

²⁸² Не черной ли завистью предан сын божий Христос,

которого Бог Вседержитель нам в жертву принес:

бит, мучен, распят он в юдоли пороков и слез.

С тебя за вселенские беды и горести спрос.

²⁸³ От зависти люди враждуют, без распри — ни дня,

от зависти между всех тварей живущих — грызня;

где ты — там и зависть; там ревность, рассудок темня,

хватает за сердце, — ухватчива эта клешня.

²⁸⁴ Завистливый глаз твой — он все на соседа косится:

в твоем, мол, амбаре — солома, в соседском — пшеница;

ты столь же охоч до чужого, как глупая птица

ворона, что мнила красою с павлином сравниться.

²⁸⁵ Ворона, увидев, как хвост распускает павлин,

завистливо каркнула: «Впрямь недурен господин,

однако напрасно он мнит, что таков он один,

я буду не хуже — вот дай, прифранчусь для смотрин».

²⁸⁶ Ворона, утыкав от клюва себя до хвоста

павлиньими перьями, радуется — красота!

И — в церковь, а в храме на первые лезет места:

таких важных птиц все видали, замечу спроста.

²⁸⁷ Ворона, красуясь присвоенным ею нарядом,

простецких пернатых презрительным меряет взглядом;

павлиньим же и невдомек многочисленным чадам,

что тут самозванка, завистница с ними тут рядом.

²⁸⁸ Однако павлин, прибавленью семьи удивясь,

невиданной гостьи двойную узрел ипостась,

повыдергал перья — краса накладная снялась,

и стала ворона чернее, чем черная грязь.

²⁸⁹ Так многих из нас твоя зависть в убыток ввела:

гонясь за чужим, лишь себя разоряют дотла,

от зависти лопнуть готовы, им жизнь не мила;

что людям принес ты, ответь? Ничего, кроме зла.

²⁹⁰ Кто в мыслях желает другому сеть крепкую сплесть,

дабы самому на свободное место залезть, —

не станет богаче, свою лишь утратит он честь;

безумец, кто хочет казаться не тем, кто он есть.

²⁹¹ Ты чревоугодник, ты лакомка, ты объедала,

тебя, ненасытного, сколько ни кормишь — все мало:

ведь плотская страсть изнуряет, и после запала

ты жрешь, жрешь как волк, чтобы снова наращивать сало.

²⁹² Ни разу с тех пор, как с тобою знакомство я свел,

не блюл ты поста; днем ли, ночью ли — ломится стол:

закуски, заедки и всяческий там разносол;

обжорство без часа, без меры в закон ты возвел.

²⁹³ По горло насытившись мясом, напившись вина,

тупеем, становимся годными разве для сна;

вот тут-то и ловит добычу свою сатана.

Но ты поучаешь юнца: «Вволю ешь, пей до дна!»

²⁹⁴ Был чревоугодником наш прародитель Адам:

хоть знал, что нельзя, — потянулся к запретным плодам,

из райского сада был изгнан на горе всем нам,

и, в ад угодив после смерти, он мучился там.

²⁹⁵ Сколь много от чревоугодья погибло в пустыне:[70]

желая насытить утробу, забыли святыни, —

о сем нам поведал пророк, впору вспомнить и ныне.

Сластена, ведь нет у тебя воздержанья в помине.

²⁹⁶ Обжорством и пьянством людской совращаешь ты род.

Упившись вином, совершил добродетельный Лот

свой грех с дочерьми: вслед за пьянством распутство идет,

а там уж дорога открыта для всяких невзгод.

²⁹⁷ Обжорство приводит к погибели верной и скорой,

оно дух и плоть расслабляет, лишает опоры;

примеров — полно; я напомню тут басню, в которой

рассказано кратко, что может случиться с обжорой.

²⁹⁸ Конь, гладкий и тучный, щипал на лужайке траву;

охотился лев в тех краях — дичь понравилась льву,

но как подойти к быстроногому столь существу?

«Приблизься, вассал, преклони пред сеньором главу», —

²⁹⁹ так вымолвил лев. Конь же был не трусливым, не шалым.

он скромно ответил: «Сеньор, рад быть вашим вассалом,

но к вам подойти не могу я — тут дело за малым:

хромаю, совсем изувечен дрянным коновалом.

³⁰⁰ Вчера на копыта кузнец набивал мне подковы

и гвоздь засадил прямо в мясо, чурбан безголовый;

зубами державными гвоздь извлечете легко вы,

а я послужу вам на совесть, как буду здоровый».

³⁰¹ Так жалостно конь и учтиво все это проржал,

что лев наклонился — взглянуть, чем страдает вассал;

тут круто конек повернулся и задом поддал:

железной подковою по лбу, и лев — наповал.

³⁰² Испуганный конь с того места помчался стрелой,

потом, притомившись, зловредной объелся травой,

с того заболел и окончил путь жизненный свой.

Ты лакомишь дурней, маня их к доске гробовой.

³⁰³ С древнейших времен подстрекателем был ты завзятым

обжор и пьянчуг; а замечено встарь Гиппократом:[72]

вино убивает вернее, чем нож. Но куда там, —

юнцу ты коварно твердишь: «Ешь и пей — будешь хватом!»

³⁰⁴ Тщеславье и гнев непрестанно ты сеешь по свету;

подобных тебе в самомненье, в надменности — нету;

яришься, чуть что не по вкусу тебе, не по цвету,

а милости даришь угоднику лишь и клеврету.

³⁰⁵ Навуходоносор владел Вавилонией встарь,[73]

И столь был он сильный, могущественный государь,

что Господа чтить перестал; был тщеславный бунтарь

низвергнут Творцом, превращен в бессловесную тварь.

³⁰⁶ Властителем мира себя возомнивший спесиво,

кормился, подобно быку, он от луга и жнива;

орлиные когти, власы, точно львиная грива...

Такое — тщеславцам урок — было явлено диво.

³⁰⁷ Стравить, перессорить людей — твой любимый прием;

«Глядите, какой молодец я, мне все нипочем!»;

науськиваешь друг на друга ты нас, а потом

в содеянном каемся мы, крепки задним умом.

³⁰⁸ Самсон безрассудно поддался любовному пылу,[74]

остриженный, мощи лишился он — через Далилу;

власы отрасли, он во гневе явил свою силу,

чертог превратил для себя и для многих в могилу.

³⁰⁹ Во гневе и ярости царь иудейский Саул[75]

противу себя свой же собственный меч повернул;

начало ведут от тебя гнев, насилье, разгул,

ты лжив и коварен, обманчив твой каждый посул.

³¹⁰ Любой, кто с тобою знаком — тот тебя избегает,

к кому ты пожалуешь в дом — избавленья не чает,

тебя испытавший не больно тебя почитает,

тебя распознавший не больно тебя привечает.

³¹¹ Повсюду губительный ты совершаешь посев,

злокозненно ты умножаешь тщеславье и гнев;

напомню пример — как, состарившись и ослабев,

убил сам себя горделивый и яростный лев.

³¹² Лев, гордый и яростный, бывши в цветущих годах,

всех тварей лесных обижал, наводил на них страх,

немало зверей у него побывало в когтях;

но вот он состарился, и ослабел, и зачах.

³¹³ Как только отрадный сей слух по дубраве прошел —

что больше монарх неспособен чинить произвол,

сошлись вокруг льва все, кто был на обидчика зол,

среди самых первых пожаловал глупый осел.

³¹⁴ Беспомощен лев перед этим враждебным синклитом;

итог подведя всем обидам, от льва пережитым,

суд звери чинят над своим властелином маститым:

клыками — кабан, бык — рогами, осел — тот копытом.

³¹⁵ Когда и осел изловчился монарха лягнуть,

тот понял, что жизнь уже незачем больше тянуть, —

когтями в отчаянье сам разодрал себе грудь:

тщеславье и гнев указали ему этот путь.

³¹⁶ Не чванься ни мощью, ни властью, ни саном своим;

чего для себя не желаешь — не делай другим;

и власть преходяща земная, и слава — как дым;

не жди состраданья, коль сам был надменным и злым.

³¹⁷ Безделью и лени ты рад предоставить приют,

противен тебе человек, уважающий труд:

бездельник, лентяй из твоих уж не вырвется пут —

легко станет жертвой сердечных волнений и смут.

³¹⁸ Но сам ты отнюдь не бездельник: ты злым занят делом, —

игру плутовскую ведешь с новичком неумелым;

к тебе попадет — не уйдет он из рук твоих целым:

в порок вовлеченный, погибнет душою и телом.

³¹⁹ Ленивых к тому же нетрудно на хитрость поймать:

ты мастер большой строить глазки, умильно вздыхать,

красотка ленивая уши развесит, и — глядь —

вполне ее можешь руками ты голыми брать.

³²⁰ Уж скольких ты в сеть заманил — им потерян и счет,

любые уловки пускать не стесняешься в ход,

ты черное делаешь белым и наоборот, —

как делу дают адвокаты любой поворот.

³²¹ Случилось лисе петуха по соседству украсть;

тому был свидетелем волк, распалился он — страсть:

похитить чужое добро — можно ль низко так пасть?

Не знал он — всего петуха она съела иль часть.

³²² Сам этим грешил, но сурово других порицал,

других укорял за порок, что себе он прощал,

сам походя брал, но за то же других осуждал,

стыдя всех других, сам охулки на лапу не клал.

³²³ Поборник законности, волк непреклонен и рьян;

лисица суду подлежит за бесчестный обман,

хищенье чужого добра; а в судители зван

судья из Бухии,[78] ученейший дон Обезьян.

³²⁴ Волк иск предъявил — он, составлен сутягой завзятым,

был форменным, ясным, дотошным и строгим трактатом;

борзую собаку волк выбрал своим адвокатом:

врагом та была для лисицы природным, заклятым,

³²⁵ «Судья достохвальный и высокочтимый, кому

нет равных нигде по учености и по уму!

Я, волк, перед вами свою обвиняю куму

в злодейских делах, учиненных в соседском дому.

³²⁶ Во первых строках сообщаю вам — точности для;

сие злодеянье случилось в конце февраля,

в год тыщу трехсотый,[79] в правление Льва, короля,

деяния коего вся прославляет земля.

³²⁷ Взываю к суду, за вассалов и слуг своих ратуя:

средь ночи проникнув в жилище козла небогатое,

стянула она петуха, эта тварь вороватая;

утратил слугу дон Козел, а община — глашатая.

³²⁸ Судья досточтимый, сурового жду приговора:

ведь нынче разбойников вешают без разговора;

и собственной жизнью ответить готов я, коль скоро

не дам доказательств противу убийцы и вора».

³²⁹ Прознав о прошенье, к судье обратилась лисица:

«Сеньор, я в законах слаба, не случалось судиться,

не ведаю даже — ответчица я иль истица.

Где взять адвоката, чтоб мог за меня он вступиться?»

³³⁰ На это судья, поразмыслив, ответствовал ей:

«Недавно я в ваших краях, плохо знаю зверей, —

сама адвоката найди, это будет верней,

с ним вместе придешь ты на суд — срок даю двадцать дней».

³³¹ Хоть не были сроду ни волк, ни лиса тароватыми,

но тяжебщик не остановится перед затратами;

лисица-то знала, кого ей подмазать дукатами;

срок вышел — и оба явились на суд с адвокатами.

³³² Когда адвоката представила донья Хитрюга, —

узнав волкодава, истец обомлел от испуга;

в железный ошейник с шипами закованный туго,

был пес защищен от клыков его серого друга.

³³³ «Ученейший дон Обезьян, — начал сей адвокат, —

иные, творя беззаконье, о праве кричат;

знаком мне по опыту волчий обычай и склад,

не может законность отстаивать хищник и кат.

³³⁴ Итак, заявляю по этому делу протест:

поставить прошу на злокозненной жалобе крест,

податель ее поелику известен окрест

как первостатейный разбойник, палач этих мест.

³³⁵ Принять, всемудрейший судья, во внимание надо, —

им съедены сотни из мною хранимого стада:

барашки и овцы, а также их нежные чада;

я верю — и в вас возгорелись и скорбь, и досада.

³³⁶ Не вправе злодей выступать как законности страж;

поскольку сам волк под судом был за множество краж,

не должен его напускной обличительный раж

ввести в заблуждение суд справедливейший ваш.

³³⁷ Он вор, но не только: его злодеяния многи;

анафеме предан легатом,[80] чьи правила строги,

за то, что с любовницей снюхался в ближнем он логе, —

законная ж донья Волчица живет в Альберлоге.[81]

³³⁸ Наложница волка, зазноба его и услада —

гулящая сука, овчарка соседнего стада;

петиция волчья достойна презренья, и надо

лису оправдать, а повесить сего овцекрада».

³³⁹ И волк, и борзая, пока речь держал волкодав,

молчали, хвосты от великого страха поджав;

лиса же сказала: «Сеньор, свят судебный устав,

виновный дрожит пред судом, но не дрогнет, кто прав».

³⁴⁰ С вниманьем прослушав означенные заявления,

а также имевшие место засим словопрения,

судья объявил сторонам, что он принял решение

изречь приговор после праздника Богоявления.

³⁴¹ К судье пришли гости: привлек его скромный очаг

обоих прохвостов и двух адвокатов-собак;

подъехать к судье они этак старались и так,

однако же дон Обезьян был и сам не простак.

³⁴² Обоим сутягам внушить адвокаты сумели,

что данных еще для судьи недостаточно в деле;

принес волк лосося, лиса принесла двух форелей,

тот — кубок, та — чашу: дары сокращают путь к цели.

³⁴³ Суд возобновился, как минуло Богоявление.

Судья возгласил: «Оказать вам хочу снисхождение:

я сразу бы мог объявить приговор, тем не менее —

даю вам возможность последнюю для примирения».

³⁴⁴ И тот адвокат был с чутьем, и другой был хитер —

известно, у всех адвокатов носы на подбор, —

старались они поразнюхать, каков приговор,

но мудрый судья дал нахальным попыткам отпор.

³⁴⁵ Старались вовсю адвокаты: и натиск был грубый,

и тонкая лесть, — уломать так ли, этак, судью бы,

хотели заранее знать приговор правдолюбы;

судитель в конце концов им показал свои зубы,

³⁴⁶ Но тяжебщики, зарычав, распушили хвосты:

что — мир? Да скорей перекусят друг дружке хребты!

Клялись адвокаты, — их, дескать, клиенты чисты

и ждут от суда подтвержденья своей правоты.

³⁴⁷ Судья велемудрый и с кодексами неразлучный

повысил тут голос, исход отвратив злополучный;

откинувшись в кресле, он начал размеренно, звучно

читать приговор, им написанный собственноручно:

³⁴⁸ «Во имя господне! Я, дон Обезьян, должность чья, —

таков был зачин приговора, — бухийский судья,

рассматривать сложное дело зван в эти края.

Иск волка к лисе всесторонне исследовал я,

³⁴⁹ вник в оный, где кум предъявляет куме обвиненье

в чужого добра предумышленном тайном хищенье,

внял доводам, кои приводит истец в подтвержденье,

возможность ответчице дал привести возраженья:

³⁵⁰ имея в виду, что лисицей был подан иск встречный,

что якобы волк репутации небезупречной, —

я должен, судья справедливый, но добросердечный,

скрепить приговором согласье и мир долговечный...

³⁵¹ Я вел сей процесс, соблюдая законный порядок,

без всякой предвзятости, чужд легковесных догадок,

коллег опросил, чтоб себя оградить от нападок;

лишь Бог мне указ, — на посулы и лесть я не падок.

³⁵² Решаю, что волк, хлопоча за чужие права,

вчинил иск по форме и не исказил существа;

а также решаю: лисица частично права,

в защиту ответчицы веские были слова.

³⁵³ Протестом защитника суд был весьма озабочен,

и сих осложнений ввиду приговор был отсрочен;

вам мненье свое излагая, я должен быть точен,

дабы мой вердикт обоснован был и беспорочен.

³⁵⁴ Протест должен быть мотивирован и подтвержден,

должно быть доказано, что согласуется он

со Сводом законов и нет к рассмотренью препон;

на это на все девять дней отпускает закон.

³⁵⁵ Поскольку суду недостаточно формы вербальной,

да будет предъявлен сверх оной акт нотариальный, —

реестр всех свидетельств и список бумаг доскональный;

иль суд обратится к сентенции первоначальной.

³⁵⁶ В том случае, если суду встречный иск предъявляется,

то девять дней срока ответчику предоставляется;

сие положение двум сторонам в долг вменяется,

и пусть адвокатами строго оно соблюдается.

³⁵⁷ Любой, кто изложенные нарушает порядки:

поносит свидетелей, хоть его доводы шатки,

себе, сверх того, на судью позволяет нападки, —

дурен и порочен. Постыдны такие повадки.

³⁵⁸ Решаем касательно встречного иска кумы,

который исследовали весьма тщательно мы, —

для казни тут нет оснований, ниже для тюрьмы,

что все юридические подтвердят вам умы.

³⁵⁹ Коль скоро при слушанье дела иск встречный вчинен

противу свидетеля или одной из сторон,

то — я разъясняю вам — не допускает закон

усиливать кару: протест должен быть отклонен.

³⁶⁰ Но если злокозненные налицо есть попытки

ввести в заблуждение суд, очевидны в избытке

интриги, свидетельства ложные, козни, подсидки, —

судья прибегает к допросу с пристрастием, к пытке.

³⁶¹ Вчинение встречного иска приняв во внимание,

свидетелям вынужден вынести я порицание,

однако ж сурового не налагаю взыскания,

понеже законного нет для сего основания.

³⁶² Поскольку я строго сужу, невзирая на лица,

и от обвинения волк не сумел защититься,

решаю, что протестовать была вправе лисица,

а волку вменяю в обязанность чаще поститься.

³⁶³ Покаялся волк, всем известен он как лиходей:

лиса не возводит напраслину, верим мы ей;

и в силу вышеперечисленных нами статей

суд волку ответствует: иск отклоняется сей.

³⁶⁴ С другой стороны — волк покаялся чистосердечно,

что роду его сии нравы присущи извечно,

а ежели так, — я решаю по жалобе встречной,

что вел себя волк натурально, хоть небезупречно.

³⁶⁵ Признал добровольно вину греховодник свою,

не стал прибегать к запирательству он и к вранью:

я розыск веду без угроз, доверяюсь чутью,

и волк увидал — не обманешь такого судью.

³⁶⁶ В охоте на дичь я лисице не ставлю преград,

но добрососедства обычай незыблем и свят,

и красть петухов у соседей — разбой и разврат».

Кума проворчала: «Красть буду лишь кур да цыплят».

³⁶⁷ И тяжебщики апелляцию не подавали:

их не осудили, судебных издержек не взяли,

поскольку ответом на иск, поступивший вначале,

был встречный; обоим истцам лишь читали морали.

³⁶⁸ А вот адвокаты — те подняли страшный галдеж,

брехали, что, дескать, вердикт ни на что не похож.

И это прославленный дон Обезьян? Ну, хорош!

Он просто глупышка-мартышка, цена ему — грош.

³⁶⁹ Они выражали по делу особое мнение:

судейское необоснованно, дескать, решение,

мол, ссылки отсутствуют в нем на статьи уложения,

и не были, дескать, рассмотрены все точки зрения.

³⁷⁰ Они также сделали форменное заявление,

что раз уголовное выдвинуто обвинение,

судья сокращать был не вправе судоговорение

и гнуть на свое — предлагать сторонам примирение.

³⁷¹ Судья на сие лишь одно сделал им возражение:

он власти монаршей являет собой воплощение

и ждет приговору безропотного подчинения;

на том и закончились сразу же все словопрения.

³⁷² Ты словно тот волк: лишь в других замечаешь порок,

себе же срамные поступки не ставишь в упрек;

ты с жертвами козней своих беспощадно жесток,

а скольких уж ты грубой лестью в тенета завлек.

³⁷³ Тебе милосердье неведомо: скорбных, больных

чуждаешься ты, а особенно к узникам лих, —

ты любишь здоровых юнцов, крепышей молодых,

стараешься, дам обольщая, ты только для них.

³⁷⁴ С тобой псалмопевствуют хором бездельники наши:

ватагой разгульною песни на гуслях играше,

вы «Ecce quam bonum»[82] горланя, подъемлете чаши;

«воздвигнуть в нощи»[83] — вам занятья нет слаще и краше.[84]

³⁷⁵ Любовной мольбой будоража рассветную тишь,

псалом «мне отверзи...»[85] во всю свою мочь голосишь;

настраиваешь инструмент и, нахален, бесстыж,

взываешь в мечтах об усладах: «Моленья услышь!»

³⁷⁶ Когда ж завлечешь ты красотку, то, сердцем ликуя,

заутреню как серенаду поешь, в ус не дуя:

«Помилуй меня» — означает, что ждешь поцелуя,

выводишь, взыскуя любовных утех, «Аллилуйя!»

³⁷⁷ Вот солнце взошло, и словечки найдутся пригодней

для ранней амурной обедни: «Во имя господне» —

внушаешь во всех ты подробностях опытной сводне,

какой от нее тебе нужен товарец сегодня.

³⁷⁸ Быть может, к доступной добыче влечения нет

и хочется в садике скромном сорвать первоцвет, —

старуха глупышке шепнет, даст ей ценный совет,

и quod Eva tristis,[86] — хлебнет легковерная бед.

³⁷⁹ Иль, скажем, подружка твоя охладеет, устанет,

тут сводня концы вновь сведет, узел снова затянет,

os, lingua, mens[87] полонит, страстью ум затуманит —

и к третьему часу подруга отзывчивей станет.

³⁸⁰ Ты в церковь идешь не затем, чтоб очистить свой дух, —

затем, чтоб девиц совращать да смущать молодух;

когда призывают, чтоб лепту вносили, — ты глух,

а если дают, — у тебя изощреннейший слух.

³⁸¹ Кончаешь обедню молитвою часа шестого,

услышав от сводни, что дама не будет сурова,

и с набожным видом бубнишь «уповаю на слово»,

к служенью любовному плоть «sicut uter»[88] готова.

³⁸² Выводишь «Quomodo dilexi»,[89] блаженством согрет,

suscipe me[90] — я послужу, не нарушу обет,

lucerna pedibus meis,[91] дарящая свет!»

«Quam dulcia!»[92] зов прийти снова ты слышишь в ответ.

³⁸³ Итак, в час девятый прийти ты к избраннице вправе;

начнешь с «Mirabilia»[93] — дока в церковном уставе,

склоняя возлюбленную: «Утверди и настави!»,[94]

она ж тебе «Iustus es, Domine»,[95] — встань в своей славе!

³⁸⁴ Вечерня идет. Никакой пономарь не сравнится

с тобою: послушны тебе и орган и цевница;

с вечерни хотела б домой возвратиться девица,

но «жезл твоей силы»,[96] восстав, не дает торопиться.

³⁸⁵ «Sede a destris meis»[97] — твой подступ начальный,

«Laetatus sum»[98] — голос выводит умильный и сальный;

всех, кто к ней приблизится, ты оттираешь, нахальный,

вечерня с тобой ей заутрени слаще пасхальной.

³⁸⁶ Ты милостивый духовник, всем дающий поблажку:

приемлешь красотку, уродину и замарашку;

«Convertenos»[99] просят, — откроешь врата нараспашку,

«Custodi nos»[100] просят — сгребешь хоть вдову, хоть монашку.

³⁸⁷ До самого отпуста будешь вести, все едино,

приверженок веры твоей, коих вел от зачина,

хвалясь «ante faciem omnium»:[101] я — молодчина!

А с кем сплоховал, возглашаешь той «Salve, Regina!»[102]

³⁸⁸ С собою приводишь ты лень, а за нею ползком

пороки, причуды и страхи вторгаются в дом;

кто скромен и чист — не уважишь его ты ни в чем,

а слугам своим платишь горем, уныньем, стыдом,

³⁸⁹ Твой послушник — клятвопреступник, предатель и лжец,

с тобой кто сойдется — того развратишь ты в конец;

и лести твоей верит больше несчастный глупец,

чем божьему слову. Отыди, растлитель сердец!

³⁹⁰ Ни сам ты, Амур, воплощение умысла злого,

ни отпрыск твой Алчность — не стоите доброго слова:

все манишь меня, обещаешь мне снова и снова,

на деле ни разу не дав и зерна просяного.

³⁹¹ Ничто для тебя не закон — только твой произвол;

тебя не стыдит, не страшит ни монарх, ни престол;

не спрашиваясь, не таясь, захотел — и вошел:

подобно огню ты проходишь сквозь стены, сквозь пол.

³⁹² Благих твоих дел не видать, лишь посулы в излишке:

на древе твоем тьма орехов, да только — пустышки;

на лесть попадаются старцы, мужи и мальчишки:

ведь дурней не счесть, как не счесть все сосновые шишки.

³⁹³ Ты опытный ловчий и к дичи имеешь подход:

приметишь, примеришься издали, — не улизнет;

коль сразу не свалишь, то можно пустить в оборот

набор всевозможных капканов, силков и тенет.

³⁹⁴ Вот, скажем, любимая дочка растет у отца

хранимым, лелеемым чадом — красива с лица,

сложеньем приятна и все привлекает сердца.

Но нет у благого начала благого конца.

³⁹⁵ Отец и родня столь завидной невестой гордится,

и много мужчин, кто на ней бы хотели жениться;

но та ни в какую: брыкается словно ослица.

Какого рожна своенравная хочет девица?

³⁹⁶ Ты шепчешь ей на ухо, голову кружишь бедняжке,

родные дивятся — с чего у ней эти замашки:

все в зеркало смотрится, все завивает кудряшки,

и каждый жених ей — ничтожество, вроде букашки.

³⁹⁷ Чего ее душеньке надо — не знает сама;

кто нынче приятен, назавтра ей словно чума;

причуднице лента — не лента, тесьма — не тесьма;

Амур, ты безумьем своим ее сводишь с ума.

³⁹⁸ Того, кто тебе доверяет, по совести, жаль:

маня близким счастьем, уводишь в кромешную даль,

послушных — к пороку толкаешь, бессовестный враль,

строптивым в удел оставляя лишь скорбь и печаль.

³⁹⁹ Ты дух своих жертв умерщвляешь неспешно, умело,

с неменьшим искусством терзаешь их бренное тело;

и честь, и Творца, и весь мир заменяешь всецело

собою — для тех, кем любовная страсть завладела.

⁴⁰⁰ С вассалами верными ты изощренно жесток,

из тел их и душ выжимая старательно сок;

ты их унижаешь, стремишься стереть в порошок;

сулишь горы злата, но платишь гроши и не в срок.

⁴⁰¹ Могущественный великан в те поры как берешь,

ты карлик бессильный и жалкий, когда отдаешь;

изменчив ты: плох как должник, как проситель — хорош,

исполнить, что сам обещал, для тебя — острый нож.

⁴⁰² Любую красотку, разумницу и богомолку

способен ты страстным огнем ослепить и сбить с толку:

посконину вдруг предпочтет она мягкому шелку;

так, слышал я, тянет волчицу к паршивому волку.[103]

⁴⁰³ Уж скольких красавиц завлек, загубил ты вот так:

от страсти пылают, потом проклинают свой брак,

и тот, кто вчера был возлюбленным, нынче — злой враг;

кто верит тебе, попадет непременно впросак.

⁴⁰⁴ Бывает, калеки красоткам милы пышногрудым,

красавцы — к уродкам толкаемы чувственным зудом.

Амур, покоряясь капризам твоим и причудам,

тебя мы во гневе зовем не любовью, но блудом.

⁴⁰⁵ Являешь ты нам повседневно свой дьявольский нрав;

твой каждый вассал — он ни телом, ни духом не здрав:

он мучится, зренье, рассудок и речь потеряв,

идет он на зов твой — и падает в бездну стремглав.

⁴⁰⁶ Как любо приманивать птах птицелову-ехиде:

ты в дудку свистишь — и, своей покоряясь планиде,

летим мы в тенета, а там в тесноте и в обиде

трепещем и гибели ждем. Прочь! — сказал я — отыди!

⁴⁰⁷ Кто встретит тебя — должен ушки держать на макушке,

с тобою кто свяжется, скоро поймет — он в ловушке,

подобно кроту, кто сглупа привязался к лягушке:

послушай рассказ о кроте и кротовой подружке.

⁴⁰⁸ Крот вырыл пещерку себе на прибрежье речном,

стал жить-поживать там: уютный и теплый был дом;

но как-то река разлилась, затопив все кругом,

и холмик кротовый отрезанным стал островком.

⁴⁰⁹ Где горе одним, веселятся порою другие;

резвясь и танцуя, лягушка, дочь водной стихии,

пропела кроту: «Мой любимый, кинь страхи пустые:

тебя я спасу, — мы ведь души с тобою родные.

⁴¹⁰ Надежная буду тебе я жена и подруга,

доставлю на сушу — вот первая будет услуга;

давай только лапкою к лапке привяжемся туго,

и живо с тобой доплывем мы до ближнего луга».

⁴¹¹ Крот кваканью внял: ну, конечно, сердцами сродни

певунья нарядная эта и он — искони;

связалися накрепко лапкою к лапке они.

Да только попробуй — природу свою измени!

⁴¹² Лягушка скакнула в реку, с нею вместе и крот;

за землю цепляется друг, а подруга плывет:

когда естество несогласно, то разум не в счет;

барахтаются, да без толку — ни взад, ни вперед.

⁴¹³ Паря в поднебесье, увидел голодный сарыч

барахтанье это; издав торжествующий клич,

схватил он обоих, хотя был не в силах постичь,

какую в гнездо приволок двухголовую дичь.

⁴¹⁴ Он съел их обоих, не слишком себя беспокоя

раздумьями — как, почему, что же это такое?

Когда, злой Амур, узелком твоим связаны двое, —

им тут и погибель, как трутням при вылете роя.

⁴¹⁵ Так дурни и дурочки внемлют, развесивши уши,

твоим уговорам, бесстыдной и сладостной чуши,

глас божьего страха звучит отдаленней и глуше, —

и вот уже в дьявольской власти их грешные души.

⁴¹⁶ И та от тебя изнывает, и мучится тот,

обманутый кто иль обманщик — равно пропадет

таким же манером, как эти лягушка и крот:

любовною пыткой людской истязаешь ты род.

⁴¹⁷ Обман и неправда — они развращают весь свет,

они горше всяческих горестей, бедственней бед:

постыдно, когда на словах восхваляют, а вслед

старательно действуют только во зло и во вред.

⁴¹⁸ Иной суеслов изъясняется выспренним слогом,

но сердцем он пуст, хоть язык и вещает о многом;

фальшивое сердце да будет отвергнуто Богом!

От века у Господа ложь в осуждении строгом!

⁴¹⁹ Страдать не должны легковерьем благие мужи:

меж правдой и кривдой нельзя не заметить межи;

они и себе не позволят ни фальши, ни лжи,

закон есть у них непреложный: «Дал слово — сдержи!»

⁴²⁰ Добычу себе ты присматриваешь издалече,

а волчьи клыки укрываешь под шкурой овечьей;

коль доброго встретишь — он злой после пагубной встречи;

ты кладь непосильную валишь на слабые плечи.

⁴²¹ Кому дашь хоть малость — должник вековечный он твой:

взимаешь долги с беспощадной, безмерной лихвой;

кита заманить ты наживкою мнишь дармовой.

Сказал бы еще — да устал препираться с тобой.

⁴²² Когда бы я сам не спознался с любовной тревогой,

когда б не смешил чаровниц своей страстью убогой,

была б в десять раз моя отповедь более строгой.

Амур, что нам спорить? Ступай-ка своею дорогой!»

⁴²³ Амур мне ответствовал, невозмутимость храня:

«Не гневайся, архипресвитер, послушай меня:

рискуешь, любовь даже в шутку виня и кляня, —

смертелен порой ковш воды для большого огня.

⁴²⁴ Большая любовь погибает от малого спора,

большую вражду вызывает ничтожная ссора;

вассал нагрубил — и лишился поддержки сеньора;

благое же слово для благополучья опора.

⁴²⁵ Меня ты клеймишь и поносишь себе лишь во вред:

того, в ком нуждаешься, клясть и порочить не след;

я речь твою выслушал молча, так слушай ответ:

успеха добьешься, когда мой исполнишь совет.

⁴²⁶ Пеняешь: мол, ты разнесчастный такой человек,

что женской любви обречен не изведать вовек;

ты сам виноват: ведь ко мне до сих пор не прибег,

меня не просил, чтобы взял я тебя в свой ковчег.

⁴²⁷ Еще до рожденья любви — ей справляешь поминки;

чтоб стать знатоком, надо знанья копить по крупинке;

ты слушай, учись, — поведу по надежной тропинке,

узнаешь подходы и к даме, и к простолюдинке.

⁴²⁸ Всем женщинам нравиться — это, поверь, невозможно;

а ту, что подходит тебе, выбирай осторожно:

когда ошибешься, жизнь будет горька и тревожна, —

безумец, кто любит напрасно, влюблен безнадежно.

⁴²⁹ Читай-ка Овидия:[105] был мой приверженец он,

в писаньях своих он коснулся различных сторон

приемов любовных — был в оных весьма умудрен;

моим поученьям верны и Панфил,[106] и Назон.

⁴³⁰ Коль ты захотел, чтоб любовь твою жизнь услаждала,

о многих вещах надлежит поразмыслить немало:

ведь чтобы подруга на чувства твои отвечала,

ты должен разумно избрать ту подругу сначала.

⁴³¹ Пусть будет избранница умной, веселой, пригожей,

не слишком высокой, однако не карлицей все же,

от грубой мужички держись в отдалении тоже:

с ней скучно делить и печаль, и веселье, и ложе.

⁴³² Головка пусть будет мала, грудь и плечи пышны,

изогнуты брови как серп вновь рожденной луны;

пусть будет она светлокудра (без помощи хны)

и станом тонка — вот обличье завидной жены.

⁴³³ Веселые очи: в них глянешь — и нету кручины,

густые ресницы, что глаз прикрывают глубины,

изящные ушки и шеи изгиб лебединый —

вот женские стати, приятные взору мужчины.

⁴³⁴ И носик точеный, он тоже нам радует взор,

и зубки, когда и белы, и ровны на подбор,

и алые губки, и розовых десен узор;

и мил нам ее язычок, коль не зол, но остер.

⁴³⁵ Пусть маленький рот будет вырезан гордо и смело,

высок будет лоб, а лицо будет чисто и бело;

а лучше всего, чтоб судьба о тебе порадела:

представила случай узреть без одежд ее тело.

⁴³⁶ Посредницу к ней засылай из своей лишь родни,

служанке не верь: ненадежны, подкупны они;

коль будешь служанкой обманут, себя лишь вини:

ошибочный выбор отравит раскаяньем дни.

⁴³⁷ Старайся посредницу взять половчей, поумней, —

пусть, исподволь вкравшись в доверье к любезной твоей,

вливает ей в уши твоих обольщений елей:

под крышкой похлебка всегда закипает быстрей.

⁴³⁸ А если в родных недостача, найдутся старушки,

что рвеньем полны богомольным от пят до макушки

и с бременем четок толкутся во храме у кружки —

они мастерицы отраву лить в женские ушки.

⁴³⁹ Таким богомолкам занятие это привычно:

считают молитвы по четкам с утра, как обычно,

а вечером — за ремесло, что не столь уж прилично,

но в коем хитрюги сии навострились отлично.

⁴⁴⁰ Столкуйся с одной из дотошных и прытких старух,

что вхожи в дома в виде знахарок иль повитух:

у них на красоток острейший, испытанный нюх, —

глаза ворожбой отведут им, обманут им слух.

⁴⁴¹ Для целей твоих записные ханжи всех пригодней:

в дома, в монастырские кельи и в храмы господни

сии побегушки ловчей всех других и свободней

цидулки таскают — они прирожденные сводни.

⁴⁴² Послушай, — даю тебе верный и добрый подсказ:

такая старуха сработает все на заказ;

поладишь ты с нею — подыщет она день и час,

поймает дичинку, — сто средств у нее про запас.

⁴⁴³ Такая старушка, коль скоро войдет она в раж,

тебе угодит, хоть какая придет тебе блажь:

ты только ее одари, и приветь, и уважь,

и эта ветошка укроет любовный шалаш.

⁴⁴⁴ Расхваливать станет товар: мол, красавица — чудо,

спроси о подробностях: может, она плоскогруда?

Не тонкие ль ноги? Не тощие ль руки? Не худо

пригубить сперва, а уж после и пить из сосуда.

⁴⁴⁵ А если услышишь о даме — мол, ножки-малышки,

мол, бедра крутые, точеные, дескать, лодыжки,

что влажные — страстной натуры примета — подмышки,

знай: женщины этаких статей нигде не в излишке.

⁴⁴⁶ Овидий разумно судил: быть подруга должна

в постели — безудержна, а в обиходе — скромна;

держись за такую, когда подвернется она,

а сводне, спроворившей оную, выше цена.

⁴⁴⁷ Не смею описывать женские три недостатка,

способные прелести их погубить без остатка;

ведь если о них помяну, мне придется не сладко,

и, право, робею, не робкого хоть я десятка.

⁴⁴⁸ Беги от такой, у которой растет борода,

и та не годится, которая слишком худа,

красотка с пронзительным голосом — тоже беда,

к подобным чертовкам и не подступай никогда.

⁴⁴⁹ Придирчиво спрашивай, чутко ответы лови:

горячего нрава, — узнай, горяча ли в любви,

прохладная кожа — примета, что весь жар — в крови;

отыщешь такую — к ней в милость попасть норови.

⁴⁵⁰ Отыщешь такую — слугой будь ей ловким, умелым:

занятья приятней и сладостней в мире нет целом:

добьешься всего, вдохновленный желанием смелым,

служи лишь ей верно и преданно, словом и делом.

⁴⁵¹ Особенно важно, чтоб мог ты своей чаровнице

при каждом свиданье дарить дорогие вещицы;

но если их нет — на посулы не надо скупиться:

будь гол как сокол, но она от посулов смягчится.

⁴⁵² Служить терпеливо, не рваться на волю из пут —

твой долг повседневный, чреватый наградою труд:

настойчивость, верность победу тебе принесут, —

терпенье и труд, по присловию, все перетрут.

⁴⁵³ Возлюбленную восхваляй от зари до зари,

за всякую малость покорнейше благодари,

опять и опять — и не раз, и не два, и не три, —

со всем соглашайся, не спорь, не перечь, не кори.

⁴⁵⁴ Вперед продвигайся, успехом довольствуясь малым,

возможность найдешь — не робей, но не будь и нахалом;

излишняя дерзость кончается часто провалом,

но хуже всего показаться ленивым и вялым.

⁴⁵⁵ Лентяям и трусам в любви помогать не берусь:

для дамы любовник такой просто-напросто — гнусь,

она ему скажет сквозь зубы: «Кыш, лапчатый гусь!»;

Идешь на свиданье — оденься легко и не трусь!

⁴⁵⁶ Ведь лень — как завал на пути благородных стремлений;

источник невежества, тупости, трусости — в лени;

ленивец поладить со мною способен всех мене,

ленивца в любви ожидает лишь ряд поражений.

⁴⁵⁷ Послушай о споре, который вели два лентяя:

по нраву пришлась им обоим вдова молодая;

явились к ней оба они, о женитьбе мечтая, —

завидная партия, право, и та, и другая.

⁴⁵⁸ Один был кривой и пованивал старым козлом,

второй был хрипатый, к тому ж кособок был и хром;

они, у вдовицы в гостях очутившись вдвоем,

досадовали: каждый видел препону в другом.

⁴⁵⁹ Вдова объявила, что выбрать в мужья предпочтет

того из двоих, кто ленивей: у ней был расчет

обоих отставить — и этот противен, и тот.

И тут забежал претендент колченогий вперед.

⁴⁶⁰ «Сеньора, — сказал, — я во всем, что касается лени,

пример для былых и имеющих быть поколений:

вот раз я, спускаясь, сгибать поленился колени

и с лестницы сверзился, пересчитав все ступени.

⁴⁶¹ Случилось в другой раз, недели тому с полторы,

мне плыть через реку во время ужасной жары,

да солнце палило еще, выйдя из-за горы,

попить бы, да лень рот открыть — и хриплю с той поры».

⁴⁶² Хромой замолчал, и кривой начал речь: «Ах, сеньора,

про лень наговорено здесь вам достаточно вздора;

есть истая лень, есть ленца — так, второго разбора;

и с ленью моею ничья не сравнится, без спора.

⁴⁶³ Влюбился я в даму однажды цветущей весной,

умильно вздыхал близ нее, но пришел летний зной —

и стал с каждым днем ощутимее запах дурной:

я мыться ленился — и дама рассталась со мной.

⁴⁶⁴ Примером вторым озадачу, сеньора, я вас,

но он вам покажет, насколько я в лени погряз:

лежал я в постели — и ливень сильнейший как раз,

сквозь крышу вода стала капать, и прямо мне в глаз.

⁴⁶⁵ Подвинуться бы на вершок мне всего-то в постели,

но лень; между тем капли били да били по цели,

и вытек мой глаз наконец от настырной капели.

Я — первый лентяй, — ведь такого в мужья вы хотели?» —

⁴⁶⁶ «Сеньоры, — промолвила дама, — скажу по-простому,

что в лености каждый из вас не уступит другому;

должна ли супругою стать хрипуну я хромому,

иль броситься надо в объятья вонючке кривому?

⁴⁶⁷ О нет! Ведь невестами наш изобилует край, —

быть может, кому-то по вкусу увечный лентяй».

Мой друг, то, что я рассказал, ты на ус намотай:

красотку изъяном иным отвратишь невзначай.

⁴⁶⁸ Коль даму заставим отбросить стыдливость хоть раз,

она уж не сможет никак увернуться от нас,

лишь этот порог переступит — и станет тотчас

зачинщицей самых отчаянных штук и проказ.

⁴⁶⁹ Мужчин изумляет загадочность женского нрава:

интриги и козни — излюбленная их забава,

для них — если в сердце любовная хлынет растрава, —

не ценны ни плоть, ни душа, ниже добрая слава.

⁴⁷⁰ Азарт — он приводит к бесстыдству: лишившись казны,

игрок ставит на кон камзол, а потом и штаны;

и с женщиной так же: лишь пальцем коснешься струны,

запляшет красотка резвее, чем все плясуны.

⁴⁷¹ Плясунья и ткач — у обоих занятье такое,

что вечно в движенье они, ни минуты покоя;

и холодность женщины — только предвестие зноя:

потом сколь ни будешь ты щедр, ей захочется вдвое.

⁴⁷² Забыть о любимой хотя бы на миг — не расчет;

знай — требуют женщина, мельница и огород

надзора всечасного и неустанных забот,

нарушишь завет тровадора[108] — возмездье придет.

⁴⁷³ Исправная мельница добрым снабдит караваем,

взрыхлишь огород — он ответит двойным урожаем,

а женщины, ежели мы их усердно ласкаем,

заплатят блаженством — земля нам представится раем.

⁴⁷⁴ Нельзя оставлять в небреженье прелестных созданий;

о том, чем чревато сие, — вот одно из преданий.

Жил-был Питас Пайас, по росписям мастер, в Бретани,

и вот взял он в жены предмет своих пылких мечтаний.

⁴⁷⁵ Лишь месяц прошел, ей он молвил: «О свет моих глаз!

Во Фландрию ехать я должен — есть важный заказ».

На это она отвечала: «Мессер, в добрый час,

но дом и жена будут ждать, — не забудьте про нас».

⁴⁷⁶ А дон Питас Пайас на это ответствовал так:

«Дабы вас не сбил со стези добродетели враг,

на вас своей кистью желаю оставить я знак». —

«Мессер, воля ваша: не смею перечить никак».

⁴⁷⁷ Взялся он за кисть. Под пупком у жены молодой

невинный ягненок написан был им как живой.

Художник уехал. Два года не едет домой;

он занят работой, а ей каково-то одной!

⁴⁷⁸ Жила только месяц супружеской жизнью бедняжка,

влачить одиночество было ей горько и тяжко.

Дружок завелся, — не могла она жить как монашка;

и вскорости вовсе изгладился облик барашка.

⁴⁷⁹ Прослышав о том, что супруг возвращается вспять,

она всполошилась и стала дружка умолять

барашка на месте, означенном вновь написать:

пусть муж полагает, что в доме была тишь да гладь.

⁴⁸⁰ Дружок принялся за работу поспешно и рьяно

и намалевал там, где надо, с усердьем профана,

матерого, с дивных размеров рогами, барана.

Заутра приехал хозяин и впрямь, без обмана.

⁴⁸¹ Вернувшись из Фландрии снова в родимый свой дом,

художник не слишком-то ласковый встретил прием;

однако, лишь только остался с женою вдвоем,

как вспомнить тотчас не преминул о знаке своем.

⁴⁸² «Мадонна, — рек дон Питас Пайас, — вкусить будем рады

мы с вами, когда вы не против, законной услады,

но прежде на знак наш хочу устремить свои взгляды». —

«Извольте!» — супруга ответила не без досады.

⁴⁸³ На месте означенном красками блещет картина:

баран здоровенный — витые рога в поларшина...

«Мадонна, ведь агнец тут был! Какова же причина,

что здесь появилась рогатая эта скотина?»

⁴⁸⁴ Но женщины в споре не лезут за словом в карман.

«Мессер, не дивитесь, нашедши в картинке изъян:

вернуться бы надо пораньше из дальних вам стран,

два года прошло — из ягненка и вырос баран».

⁴⁸⁵ Пример с дона Питаса Пайаса брать не советую:

коль женщина любит — отплачивай той же монетою;

уж если склонил ты ее, твоим пылом согретую,

тебе уступить, так воспользуйся милостью этою.

⁴⁸⁶ Бывает, что с лежки зайчиху охотник спугнет,

а взять не сумеет — с пустыми руками придет;

другой же охотник, умелый, без всяких хлопот

средь чистого поля бегущую дичь переймет.

⁴⁸⁷ Красотка процедит: «Ведь новый вздыхатель пригожий

он прежнего-то горячей не в пример и моложе;

у нынешнего, молвить правду, — ни рожи, ни кожи,

а с этим мне, с помощью божьей, милей будет ложе».

⁴⁸⁸ Запомни еще: повстречав ей знакомых людей,

речь с ними спеши завести о любви о своей;

ни в чем не перечь ей да будь на подарки щедрей;

все это для женских сердец животворный елей.

⁴⁸⁹ Подбрасывай дров, чтоб она замечала горенье:

негоже являться к избраннице без подношенья,

забудешь принесть ей хоть малость — сам канешь в забвенье;

что ж, вещь недешевая женское благоволенье.

⁴⁹⁰ Деньгам все подвластно, им слава от всех и почет;

красивей, чем бедный красавец, богатый урод,

заика с деньгами оратором первым слывет;

посмотришь, безрукий — и тот к себе деньги гребет.

⁴⁹¹ Без денег сеньор — не сеньор, а в богатом мужлане

столь много достоинств, что мигом он влезет в дворяне;

и мудрость, и знанья в зажиточном сыщут болване,

а кто неимущ — у того ни ума, ни познаний.

⁴⁹² С большими деньгами веселая жизнь тебя ждет,

у папы себе исхлопочешь ты жирный приход,

получишь прощенье грехов, в рай откроется вход:

чем более денег, тем меньше закрытых ворот.

⁴⁹³ Я зрел в средоточии святости, в городе Риме,[111]

сколь многого можно достигнуть с деньгами большими;

и там, как везде, преклоняются все перед ними,

как перед реликвиями и мощами святыми.

⁴⁹⁴ Епископства там продают, приораты, аббатства,

безграмотный клирик за деньги получит прелатство;

в момент наизнанку все вывернуть может богатство:

ложь сделает правдой и набожностью святотатство.

⁴⁹⁵ Для клириков числиться лестно в ученом разряде,

устраиваются экзамены им сего ради,

но дело отнюдь не в познаньях, а в денежном вкладе:

нет денег — нет сана, хоть будь ты во лбу семи пядей.

⁴⁹⁶ Деньгам подчиняются, а не законам суды:

неправедны судьи, ходатаи тратят труды,

чтоб черное белым представить — и этим горды;

тряхни-ка мошною — и выйдешь сухим из воды.

⁴⁹⁷ Богатство рвет цепи, оно размыкает колодки,

выводит оно из темниц и ломает решетки,

а если бедняк обвинен — разговор с ним короткий;

свершается чудо, — гляди, нет ли денег в середке.

⁴⁹⁸ Что деньги способны творить чудеса — спору нет:

злодей покупает прощенье пригоршней монет,

невинного к смерти приводит продажный навет;

заплатишь — и день станет ночью, и тьмой станет свет.

⁴⁹⁹ Богатый у бедного тащит последний кусок,

и дом разоряет, и землю гребет из-под ног;

бедняк — рано ль, поздно ль — усвоит печальный урок,

что правды не может быть там, где царит кошелек.

⁵⁰⁰ Разжившись, способен мужик, ничему не учённый,

стать рыцарем, стать обладателем графской короны;

не писаны для богачей-толстосумов законы:

все льстят кошельку и усердно ему бьют поклоны.

⁵⁰¹ Деньгам проживать подобает в чертогах богатых,

в расписанных красками пышных, просторных палатах,

под крепкой, надежной охраною башен зубчатых;

не думают зодчие, строя дворцы, о затратах.

⁵⁰² Изысканных яств, тонких вин там ешь-пей — не хочу,

там все разодеты в шелк, бархат, атлас и парчу,

приятности и наслажденья плывут к богачу;

без денег все трудно, а с деньгами все по плечу.

⁵⁰³ Я многих слыхал проповедников: все без изъятья

с амвонов деньгам растлевающим слали проклятья;

но деньги взимает за требы святая их братья,

бесплатно грехи отпустить — нет такого понятья.

⁵⁰⁴ Монахи корысть обличают, суд громок и строг,

но копят в стенах монастырских сокровища впрок:

ларцы, сундуки — день за днем возрастает итог,

все прячут они в тайники по примеру сорок.

⁵⁰⁵ Монахи — они по обету всех бедных беднее;

не совестно ль им, о казне монастырской радея,

мирянам читать против любостяжанья рацеи?

Бессребренникам — для чего им отцы-казначеи?

⁵⁰⁶ Лишь только почувствует близкую смерть богатей —

монахи, священники, клирики разных мастей

под денежный звон, достигающий чутких ушей,

толкаясь локтями, стремятся к одру — кто скорей.

⁵⁰⁷ Забота у них — унаследовать вклад побогаче;

еще тот живой, но звучат уж надгробные плачи;

кружат, словно вороны над издыхающей клячей:

«Кар, кар! Мы так любим его, его деньги — тем паче!»

⁵⁰⁸ Девицы и дамы на деньги особенно падки, —

такие на свете давно утвердились порядки;

вздыхатели нищие женщинам жалки и гадки,

тот истый мужчина, у коего денег в достатке.

⁵⁰⁹ Владыка над всем и всеобщий судья — кошелек,

он мудрый советчик, вещун, прозорливец, пророк,

никто ни словечка не молвит ему поперек,

он мощью своей самых мощных владык превозмог.

⁵¹⁰ Для собственной пользы ты должен увериться в том,

что деньги способны все в мире поставить вверх дном:

раба могут сделать вельможей, вельможу — рабом;

дадут они знак — и заходит весь свет ходуном.

⁵¹¹ Они изменяют обычаи, рушат уставы:

подарками так искажаются женские нравы,

что старец трухлявый желанней, чем юноша бравый;

кошель всюду сыщет ходы, наведет переправы.

⁵¹² От денег секрета никто не укроет, не спрячет,

для них ничего ни стена, ни ограда не значат;

богатый нахрапом берет там, где бедный лишь плачет;

кто лошадь накормит сытнее, тот дальше ускачет.

⁵¹³ Для денег все просто, для них все открыты пути:

за деньги нетрудно умелую сводню найти,

а мало тебе или много поможет — плати,

тем будет ретивей, чем больше почует в горсти.

⁵¹⁴ Народ этот к ласковому обхожденью привык;

будь щедр на посулы, хотя бы твой дар — невелик:

нет меду в бочонке, — пусть будет медовым язык,

всегда в барыше тот, кто правило это постиг.

⁵¹⁵ Когда хоть каким инструментом ты малость владеешь,

а паче того если голос приятный имеешь,

то, выбрав обдуманно время и место, сумеешь

растрогать возлюбленную и в любви преуспеешь.

⁵¹⁶ Коль способ один не поможет, попробуй другой:

ведь так не бывает, чтобы не помог никакой;

толцы — и отверзешь, яви лишь характер мужской,

а время — надежный приспешник, пособник благой.

⁵¹⁷ Веревкой гнилой не поднимешь большое бревно,

не стронешь скотину ленивую окриком «но!»,

скалу сдвинуть с места простым рычагом мудрено, —

взяв клинья и молот, над ней попотеть не грешно.

⁵¹⁸ Поступками ей докажи, как ты ловок и смел,

дабы до знакомства услышала шум твоих дел;

а если противится, нужно, чтоб ты не сробел:

усердней обхаживай — будет счастлив твой удел.

⁵¹⁹ С настойчивостью добивайся ее и с упорством,

затронешь ей сердце — и кончится женским покорством;

знай, мерить тебя будут взглядом холодным и черствым,

так действуй, спасительным вооружившись притворством.

⁵²⁰ Чем женщина больше вначале скромна и пуглива,

чем больше мужчин отгоняет, резка и гневлива,

тем после сильней отдается всевластью порыва,

искать будет встреч, ставши нежной и пылкой на диво.

⁵²¹ Когда ж ее мать станет путаться в ваши дела,

начнет укорять и стыдить и мешать ей со зла,

то не охладит, а скорей раскалит добела,

и дочка помчится к любви, закусив удила.

⁵²² Однако бы строгой родительнице надлежало

о юности вспомнить, взглянуть в дней минувших зерцало:

ведь в те времена и ее так же мать укоряла,

но не было проку от этих укоров нимало.

⁵²³ Из этого теста все женщины сотворены:

их манят услады, которые запрещены —

тут их наяву посещают горячие сны;

а нет искушений — и жизнь не имеет цены.

⁵²⁴ Упорной осадою сломишь и самую строгую:

настичь удается охотнику лань быстроногую,

гоня ее с должным уменьем, знакомой дорогою;

не надо спешить — и поладишь с любой недотрогою.

⁵²⁵ Пусть днем твою просьбу встречают с надменной опаской, —

на ласку ночную ответят стократною лаской:

поможет Венера — жизнь станет свершившейся сказкой,

закончится горькая повесть счастливой развязкой.

⁵²⁶ Вода так податлива, так неподатлив гранит,

но мало-помалу все ж капля утес продолбит;

прилежный школяр сотню книг наизусть зазубрит;

упорствуй — и дама утратит и разум, и стыд.

⁵²⁷ Смотри, не поддайся при этом служанкиным чарам,

не то пропадут все твои ухищрения даром:

хозяйкино сердце зажжется ревнивым пожаром,

ты путь проторишь не к любви, а к обидам и сварам.

⁵²⁸ Держись добрых правил. Весьма заблуждается тот,

кто слишком привержен к вину, неумеренно пьет.

К примеру — быв пьян, с дочерьми блудодействовал Лот,[112]

гневя Вседержителя и соблазняя народ.

⁵²⁹ Оно — уже в более близкие к нам времена —

сгубило пустынника, чья была жизнь без пятна;

послушай рассказ, как решил соблазнить сатана

подвижника, кто отродясь не пригубил вина.[113]

⁵³⁰ Жил некий отшельник, провел сорок лет он в пустыне, —

таких богомольцев, как он, не бывало доныне:

его занимали молитвы одни и святыни,

не знал ничего про вино он по этой причине.

⁵³¹ Столь праведен был сей монах, что властителя ада

взяла неуемная злоба, загрызла досада:

ах, как бы отбить ту овцу от господнего стада!

В пещеру он скромно вошел: «Мир тебе, божье чадо!»

⁵³² Монах удивился: «Ответствуй мне, кто ты такой?

Давно здесь живу, и со мною лишь Бог всеблагой,

за все это время никто не являлся другой».

И знаменье крестное сделал он твердой рукой.

⁵³³ Отпрянул нечистый, но страх свой сумел побороть;

смекнув, как сей твердый орешек ему расколоть,

он рек: «Поелику тобой так возлюблен Господь,

наставлю тебя, как вкусить его кровь, его плоть.

⁵³⁴ Знай, отче, не может сомнения быть никакого, —

вино есть блаженства и благости первооснова;

отведай, и сам убедишься: вино — кровь Христова».

Так дьявол заманивал в сети монаха святого.

⁵³⁵ Отшельник спросил: «А откуда возьму я вино?»

Ответ для него сатана приготовил давно:

«Ступай на дорогу — там виноторговцев полно,

дадут сколько хочешь вина и кувшин заодно».

⁵³⁶ Когда он с вином возвратился, сказал лиходей:

«Ну что ж, раз принес, то крестом осени, да и пей;

хлебай понемножку, бояться не надо, смелей,

увидишь, совет мой хорош: станет жить веселей».

⁵³⁷ Отшельник исполнил совет, проявив послушанье,

и крепким упился вином до потери сознанья;

нечистый увидел, что он заложил основанье,

на коем воздвигнет теперь свое мерзкое зданье.

⁵³⁸ «Друг» — дьявол сказал, — на заре ты молиться охоч,

но толком не знаешь, когда днем сменяется ночь;

возьми петуха, в этом деле он сможет помочь,

и кур: лишь при них голосит петушок во всю мочь».

⁵³⁹ Монах внял совету: вино он вкушает, а рядом

гуляет петух, словно пастырь с послушливым стадом;

совсем охмелевший отшельник следит алчным взглядом

за тем, как петух предается любовным усладам.

⁵⁴⁰ Но в алчности — корень пороков, причина всех бед,

гордыня и похоть за ней поспешают вослед,

три смертных греха и с убийства снимают запрет:

так проистекает от пьянства неслыханный вред.

⁵⁴¹ Желанья монаха нечистые были толики,

что, келью покинув, как зверь он накинулся дикий

на женщину; страсть утолил, невзирая на крики,

и жертву прикончил — избавиться мнил от улики.

⁵⁴² А далее было в согласье с присловием давным:

«Все тайное рано иль поздно становится явным»;

монах обличенный властям был представлен расправным, —

конец славной жизни, увы, оказался бесславным.

⁵⁴³ Дурные задатки, таились которые в нем,

открыло вино — и наказан злодей поделом,

сгубил он и тело, и душу; так помни о том,

сколь бедственна, пагубна тесная дружба с вином.

⁵⁴⁴ Вино ослепляет людей, жизнь оно укорачивает,

кто пьянствует — крепость в руках и ногах он утрачивает,

хмель разум пресветлый туманит и силы подтачивает;

пристрастье к вину чувства добрые переиначивает.

⁵⁴⁵ У пьяницы винным несет изо рта перегаром,

и печень болит, и нутро полыхает пожаром;

запомни: красоткам противны пьянчуги недаром,

пленить покупателя трудно подгнившим товаром.

⁵⁴⁶ Вино иссушает скорее, чем тяжкий недуг:

пропойцы бледны, исхудалы и старятся вдруг;

опасны они, — потому сторонятся пьянчуг;

ни Богу от пьяниц нет проку, ни людям вокруг.

⁵⁴⁷ Вином наливаются пьяницы паки и паки,

визжат словно свиньи и лаются словно собаки:

вино подобает до верху лить в чаны и в баки,

а если в утробу — начнутся и свары, и драки.

⁵⁴⁸ Нет спора, — по сути своей благородно вино

и, если пить в меру, то многих достоинств полно;

для тех же, кто меру утратил, зловредно оно:

лишает рассудка и тащит на самое дно.

⁵⁴⁹ Вино от любовных успехов уводит далече;

идя на свидание с дамой, не пей, человече, —

любезность и ум показать постарайся при встрече,

умильным быть должен твой взор и учтивыми речи.

⁵⁵⁰ В беседе не будь слишком боек, не будь слишком вял,

иначе помыслят «растяпа» иль скажут «нахал»,

будь щедр, сколько можешь, а дар свой — велик, или мал —

вручай без отсрочки, коль скоро уж ты обещал.

⁵⁵¹ Кто слишком болтлив, надоедой покажется даме,

но скучен такой, кто безмолвствует целыми днями;

чрезмерно развязные могут прослыть наглецами,

но слишком застенчивых часто считают глупцами.

⁵⁵² Кто хочет купить по дешевке — заплатит вдвойне,

кто медлит и мнется — того оттеснят к стороне;

«на днях» для красотки звучит с «никогда» наравне;

давая — давай, лишь тогда твой подарок в цене.

⁵⁵³ Обычаи добрые перенимай и манеры,

гляди, чтоб стремления не превращались в химеры:

вредна неумеренность — неисчислимы примеры,

и даже хорошее худо, коль нету в нем меры.

⁵⁵⁴ Играть воздержись, коль жить хочешь в покое и мире:

дав три, ростовщик через год получает четыре,[114]

а плут, искушенный в игре, загребает пошире, —

за день капитал удается удвоить проныре.

⁵⁵⁵ Беда, коль горячка игрецкая сердце зажгла:

ведь кости — они раздевают людей догола;

игрок записной, достоянье спустивший дотла,

все трется и трется по-прежнему возле стола.

⁵⁵⁶ В то время как праздники радуют всех христиан, —

то Пасха козляток пошлет, то гусят Сан Хуан,[115] —

игрок — он не ведает праздников, он обуян

лишь страстью к игре, как заметил маэстро Рольдан.[116]

⁵⁵⁷ Не будь крикуном и задирой не будь разудалым,

угрюмцем не следует быть и равно — зубоскалом,

не хвастай своими делами: позором немалым

себя покрывает влюбленный, прослывший бахвалом.

⁵⁵⁸ Смотри, не выказывай зависти и не злословь,

избранницу вздором ревнивым не мучь, не буровь,

коль против нее нет улик, не допрашивай вновь,

не клянчи: из жалости дамы не дарят любовь.

⁵⁵⁹ Чужую красу восхвалять при любимой не надо,

не то твою даму охватят печаль и досада,

сочтет — в ином месте замыслил ты поиски клада,

ты сим отдалишь утоленье сердечного глада.

⁵⁶⁰ Напротив, тверди, что ее лишь красою ты пьян:

на что ей стрела, что в чужой попадает колчан?

Пусть не иссякает твоих восхвалений фонтан;

кто действовать станет иначе, тот грубый профан.

⁵⁶¹ Возлюбленную не обманывай, будь с ней правдивым,

во время любовных утех быть не стоит болтливым,

не словом — делами ответь ее страстным порывам;

кто слушает молча — в почете всегда особливом.

⁵⁶² Не стоит прилюдно глядеть на нее нежным взглядом,

ни делать ей знаки, — барыш обернется накладом:

наверно приметливый кто-то окажется рядом;

не к штурмам в любви прибегай, но к подкопам, засадам.

⁵⁶³ Будь с нею, как голубь — с простым и покладистым нравом,

будь, словно павлин, жизнерадостным и величавым,

не будь никогда ни печальным, ни злым, ни слащавым —

в любви руководствуйся этим надежным уставом.

⁵⁶⁴ Молчи, коль тебе и другая мила заодно, —

созданье прелестное может быть оскорблено,

и прахом пойдет многодневный твой труд: все равно

что речку пахал, по волнам рассевая зерно.

⁵⁶⁵ Подумай, — смирится ль с твоею уздою лошадка?

Вдруг отданы помыслы милой твоей без остатка

другому? Коль сердце твое так трясет лихорадка,

и женское сердце пойми: ему тоже несладко.

⁵⁶⁶ Подругу хвали — мол, добрее не видывал свет,

однако пред ней самому похваляться не след:

бахвальством себя же унизишь, а пользы в нем нет;

коль даму пленил — воздержись и не выдай секрет.

⁵⁶⁷ Запомни совет мой — держи за зубами язык:

в любви помогаю я тем, кто болтать не привык,

но тщетно о помощи будет просить клеветник, —

такого негодника с дамой поссорю я вмиг.

⁵⁶⁸ Коль мясом желудок наполнил — ты весел, силен,

коль тайну хранишь — безмятежен и крепок твой сон;

основа для дружбы — молчание: этот закон

оставил в наследство нам римлянин мудрый Катон.[117]

⁵⁶⁹ Терновник всех прочих растений заметней, наглее,

и вот из садов его гонят, отнюдь не жалея;

как цапле укрыться, когда слишком длинная шея?

Погубишь любовь, свой успех утаить не умея.

⁵⁷⁰ Опасно злословье, оно не приводит к добру:

уронишь себя, не придешься нигде ко двору;

зловредные сплетники женщинам не по нутру;

одним гадким словом испортишь себе всю игру.

⁵⁷¹ Голодный мышонок в трапезной съел корочку сыру,

и слух, что «весь сыр съели мыши» гуляет по миру;

твой промах не только тебе повредит — всему клиру:

ругать будут каждого как блудника и проныру.

⁵⁷² Смолчи, если женщина милость тебе подарила, —

подарит вдругорядь; будь нем и тогда как могила,

пожалует третью: тут в скромности главная сила,

сболтнешь — станет тотчас любовь твоя даме постыла.

⁵⁷³ И ежели только ты мой не забудешь наказ —

откроешь врата, где оконце закрыто сейчас:

кто днесь и не глянет — не будет сводить с тебя глаз.

Враг льстит, друг советует; многих страдальцев я спас.

⁵⁷⁴ Еще бы с тобой толковал, обладай я досугом,

но много несчастных, томимых любовным недугом,

кто ждет и к моим уповает прибегнуть услугам.

Поведай другим, что тебе заповедано другом».

⁵⁷⁵ Мной, вышеозначенным архипресвитером Иты,

Хуаном Руисом, советы сии не забыты,

все делал, как молвил Амур, на слова щедровитый.

Но, как ни стучал, все врата оставались закрыты.

⁵⁷⁶ Амур удалился, и тут же объял меня сон;

проснувшись с рассветом, раздумьями был я смущен:

советы Амура со всех рассмотревши сторон,

решил, что им следовать буду я с этих времен.

⁵⁷⁷ Дивился весьма, о своей размышляя судьбине:

ведь женской красе я усердно служил и доныне,

не грешен болтливостью, ни хвастовством, ни гордыней,

а все-таки не преуспел. По какой же причине?

⁵⁷⁸ И к сердцу тут я к своему обратился сурово:

«Приятный предмет попытаюсь избрать себе снова,

когда ж мне достанется вновь не зерно, а полова,

заречься придется навек от мечтанья пустого».

⁵⁷⁹ Но сердце мне так отвечало: «Смелее, вперед!

Пусть нынче не вышло, вдруг завтра тебе повезет:

бывает, удачи напрасно прождешь целый год,

а как только ждать перестанешь — она и придет».

⁵⁸⁰ Пословица в руки дала мне надежную нить:

«Достойней минуту гореть, чем век небо коптить».

Взбодрившись, явил я досель небывалую прыть

и выискал — лучшей нельзя было вообразить.

⁵⁸¹ Красива и статна, не шла — выступала как пава,

приветлива, добросердечна, веселого нрава,

остра на язык, но при этом не зла, не лукава,

щедра и радушна — ну как не влюбиться тут, право?

⁵⁸² Цветущая юной красою вдова; но откуда

явилось созданье сие среди местного люда,

сия воплощенная прелесть? Из Калатаюда.[118]

И смерть в ней моя, и спасенье, — я выискал чудо!

⁵⁸³ Была она дамою знатной — прославленный род;

почти что ни шагу из дома — обычай блюдет.

Взмолился я к донье Венере: любви в ней оплот,

начало в ней и завершенье сердечных забот.[119]

⁵⁸⁴ И жизнь нам дарует, и смерть нам приносит она,

дает нам и здравье, и мощь — и отнять их вольна,

владычица чувств во всем мире во все времена, —

вот чей мне потребен совет, вот чья помощь нужна.

⁵⁸⁵ «Преславная донья Венера! Всем смертным известно,

что с доном Амуром, супругом твоим,[120] вы совместно —

властители наших сердец, и смиренно, и честно

признаться спешу, что вассалом мне вашим быть лестно.

⁵⁸⁶ Вас чтит и трепещет вас все населенье земли —

и простолюдины, и герцоги, и короли;

крупицу несметных богатств мне своих удели,

о, сжалься, сердечную жажду мою утоли.

⁵⁸⁷ Со мною не будь ни скупой, ни суровой, ни строгой,

немного прошу я — направь меня верной дорогой;

начать и закончить смогу лишь с твоею помогой

и милости жду от тебя с превеликой тревогой.

⁵⁸⁸ Ах, донья Венера, я острым шипом уязвлен,

все глубже и глубже мне в сердце впивается он;

страдая безмерно, таю каждый вздох, каждый стон

и даже не смею назвать ту, в кого я влюблен.

⁵⁸⁹ Так боль неотвязна, настолько несносны мученья,

что белого света не вижу, утратил я зренье;

ни лекарь, ни знахарь не могут мне дать облегченья,

бессильны тут их заклинанья, бальзамы, коренья.

⁵⁹⁰ Я гибну! Что делать? Спасительный сыщется ль путь?

А если он есть — как найти, как с него не свернуть?

Всем сердцем люблю, но тоска разрывает мне грудь,

не может ничто облегчить эту боль хоть чуть-чуть.

⁵⁹¹ Злосчастье меня вынуждает на крайние меры,

и вот я ищу покровительства доньи Венеры:

способно ее чародейство — тому есть примеры —

и в бездну столкнуть, и вознесть в поднебесные сферы.

⁵⁹² Коль всем стану плакаться, стану кричать на весь свет,

что мучит меня, в ком источник плачевнейших бед, —

сие обернется наверное мне же во вред:

тому бесполезны лекарства, в ком мужества нет.

⁵⁹³ А если все то, что так мучит меня и тревожит,

скрывать буду в сердце, — мне скрытность тревоги умножит:

никто не поддержит меня и никто не поможет,

с тоской в одиночку не справлюсь — она меня сгложет.

⁵⁹⁴ Страдалец, любовною петлей захлестнутый туго,

просить может помощи, но лишь у доброго друга:

вдруг тот его вырвет из этого адского круга?

Не то ведь зачахнет несчастный от злого недуга.

⁵⁹⁵ Не столько опасности в явном, открытом огне,

сколь в жаре, который не виден, сокрыт в глубине;

и вот — тебе сердце решился открыть я вполне:[121]

с бедой одному не под силу разделаться мне.

⁵⁹⁶ Узнай же, какая меня одолела кручина:

живет по соседству красавица донья Тернина;[122]

другой, как она, в нашем городе нет ни единой,

нельзя и равнять, как парчу не равняют с холстиной.

⁵⁹⁷ Узрел я ее, и с тех пор лишь она мне мила,

пронзила мне грудь напоенная ядом стрела;

мнил вырвать стрелу, только сила тут не помогла:

жжет страсть — и, должно быть, сожжет она сердце дотла.

⁵⁹⁸ Из смертных никто притязаний моих не поймет:

она мне не пара — прославлен, богат ее род;

увы, не по крыльям моим столь высокий полет,

не смею признаться, молчу — как воды набрал в рот.

⁵⁹⁹ Уже не один родовитый, богатый жених

подарки ей слал, — отвергала с презрением их:

богатство отнюдь не нуждается в горах златых,

а знатности нет барыша в знаменитых родных.

⁶⁰⁰ Известно — и дочь властелина, и дочь пастуха

обычно под стать избирают себе жениха;

надежда моя на союз столь неравный плоха,

мечтанья мои, по-простому сказать, — чепуха.

⁶⁰¹ Совсем от ее красоты потерял разумение,

забыть — не могу, добиваться — могу еще менее;

о донья Венера, мне без твоего вспоможения

от мук и терзаний любовных не будет спасения.

⁶⁰² Случалось не раз — так любовный мой голод велик, —

что рот открывал я, да не подчинялся язык;

меня не услышит она, хоть кричи я на крик;

не будь мне соседкой, — я, может, забыл бы, отвык.

⁶⁰³ Тому, кто оказывается по соседству с пожаром,

опасность прямая грозит сгинуть в пламени яром.

Ах, донья Венера! К твоим прибегаю я чарам:

спаси, не позволь мне от страсти погибнуть задаром.

⁶⁰⁴ Ты видишь людские сердца и, без всяких сомнений,

причины там зришь наших горьких скорбей и мучений.

Ужели в тебе не найду состраданья ни тени?

С надеждой тебе доверяюсь, услышь мои пени!

⁶⁰⁵ Ужель не наставишь меня на спасительный путь?

Ужель ты не вынешь стрелу, что вонзилась мне в грудь?

Целительницей, госпожа всемогущая, будь:

сердечную рану способна лишь ты затянуть.

⁶⁰⁶ Ужель, госпожа, так сурова ты, так своевольна,

что мук, причиненных вассалу, еще не довольно?

Владычица мира, смягчись: мне так горько, так больно,

не в силах я больше страдать и терпеть безглагольно.

⁶⁰⁷ Иссох и зачах я, румянец сошел с моих щек,

не вижу, не слышу, умом и душой изнемог;

спаси, госпожа, а не то меня скрутит злой рок!»

Венера сказала: «Крепись, победишь в должный срок.

⁶⁰⁸ Амур, мой супруг, с каковым ты беседовал ранее,

покинул тебя, осердясь: были тщетны старания,

к разумным советам его не явил ты внимания;

так слушай мои объяснения и толкования.

⁶⁰⁹ А если сочтешь, что в словах моих нового нет

и то же тебе говорил мой супруг-сердцевед,

досадовать на повторенье такое не след:

совет, повторяемый многими, — дельный совет.

⁶¹⁰ Коль женщина нрава живого, коль нету сомненья,

что чувствует, ежели ей отдают предпочтенье, —

откройся ей честно, без робости или смущенья,

позволь поартачиться, — в ней пробудится влеченье.

⁶¹¹ Во всем угождай, неустанно, упорно служи —

и выслужишь благоволенье своей госпожи;

пусть медленно дело идет, — не сердись, не тужи:

настойчивость преодолеть может все рубежи.

⁶¹² Овидий, усвоивший дона Амура заветы,

знал женщин и мудрые подал мужчине советы:[123]

смягчаются дамы, когда поклоненьем согреты,

служи — рано ль, поздно ль внушишь состраданье к себе ты.

⁶¹³ Пускай поначалу суха, неприветлива, зла,

но ты посвящай все слова ей свои, все дела,

упорствуй — увидишь, как станет тиха и мила;

трудов не жалея, подкапывай, — рухнет скала.

⁶¹⁴ Кто стать захотел моряком, но при первом же шквале

сомлел, обессилел и страхи его обуяли,

уж лучше ему и не рваться в заморские дали;

кто женщин боится — в любви преуспеет едва ли.

⁶¹⁵ Пусть цену заламывает поначалу купец,

ее покупатель не даст, если он не глупец:

посредника сыщет умелого, и наконец

товар за разумную цену отдаст продавец.

⁶¹⁶ Возлюбленную ублажай — ни словца поперек:

пес, лижущий руку, дождется, что кинут кусок;

не редкость, что мощь похвалялась, а ум превозмог:

смекалистый кролик сильнее, чем глупый телок.

⁶¹⁷ Умелец над жерновом грузным немало помается,

но, если тот сделан искусно, легко он вращается;

мужчина, который обхаживать даму старается,

смягчает строптивую и своего добивается.

⁶¹⁸ В любви без смекалки нельзя и нельзя без труда,

они рушат крепкие стены, берут города;

с умом можно горы свернуть, с ним беда не беда,

ум скажет, когда молвить правду, сфальшивить когда.

⁶¹⁹ Смекалист рыбак, — к нему рыба сама в невод вскочит,

умелый по морю пройдет — даже ног не замочит;

кто знает, что делает, — не понапрасну хлопочет:

находчивый может добиться всего, чего хочет.

⁶²⁰ Смышленый, прилежный бедняк может стать богачом,

смышленый преступник бывает оправдан судом;

судьба ворожит тем, кто делает дело с умом:

вчера шел пешком, а сегодня гарцует верхом.

⁶²¹ Вельможи гневливы, однако слуга осторожный

сумеет смиреньем своим гнев утишить вельможный;

испанцы лишь после победы мечи вложат в ножны, —

ужель в нежной страсти победы для них невозможны?

⁶²² Ни дедовской мудрости не унаследует внук,

ни опыта предков в ремеслах, ни знанья наук, —

вот так и любовь из чужих не получишь ты рук,

ее завоевывают — и не сразу, не вдруг.

⁶²³ Услышавши «нет», не показывай ей, что сердит,

пусть ласковым голос твой будет, приветливым вид,

служи ей, не слыша насмешек, не помня обид;

когда раскачаешь ты колокол, — он зазвонит.

⁶²⁴ Поверь, преуспеешь со временем в этом труде,

и дружбой она воспылает, забыв о вражде;

места, где бывает она, посещай — и везде

будь возле нее весел, легок, как рыба в воде.

⁶²⁵ При встрече удобного случая не упусти,

рассказом игривым возлюбленную угости:

и сладкие речи, и пряные шутки — в чести;

на почве удобренной страсть может вмиг расцвести.

⁶²⁶ Известно, красавицы юные склонны к веселью,

возлюбленную позабавить поставь себе целью:

веселая шутка равна приворотному зелью,

а нытику, спорщику не овладеть цитаделью.

⁶²⁷ Веселость мужчине к лицу: пробуждаются в нем

и смелость, и живость, и взор его блещет огнем;

порой повздыхай, но вдвойне будь веселым потом,

не будь молчалив, но прослыть опасайся лгуном.

⁶²⁸ От женской любови до ненависти — только шаг;

внезапно подметит какую-то мелочь, пустяк, —

и вмиг ты, вчерашний возлюбленный, хуже, чем враг;

сам знаешь отлично, что часто случается так.

⁶²⁹ Старайся встречаться с ней всюду, вседневно, всечасно,

любви добивайся умильно, почтительно, страстно;

лишь не отступайся — потрудишься ты не напрасно:

пусть «нет» говорит, а в глазах ты прочтешь: «Да, согласна».

⁶³⁰ Им хочется, чтобы мужчина был смел и силен,

чтоб, их выполняя капризы, не ведал препон;

так, дескать, пол женский изыскан и так утончен, —

они против воли порою сдаются в полон.

⁶³¹ Немало есть женщин, желающих, чтоб свою милую

влюбленный брал с бою, сказать откровеннее — силою;

тут есть оправданье: не справилась с грубым громилою;

все самочки так — хоть крылатую взять, хоть бескрылую.

⁶³² Ведут себя так все создания женского пола,

вначале разыгрывать гнев — их обычай, их школа;

самца держит самка под страхом укуса, укола;

грозит, но притворно — глядь, страсть и ее поборола.

⁶³³ Пусть дама рассердится, топнет ногой, закричит, —

остудит гневливую невозмутимый твой вид;

упорный мужчина строптивейшую укротит:

ты стой на своем — и путь к счастию будет открыт.

⁶³⁴ Запомни, что дамы вначале боятся, стыдятся

желаний своих, хоть навстречу и сами стремятся;

трудясь с прилежаньем, с настойчивостью рудознатца,

сумеешь до клада заветного ты докопаться.

⁶³⁵ Когда ты увидишь, что сдаться она уж готова,

то будь начеку! — чтоб не стала добычей другого;

соседу о том, что творится в дому, — ни полслова:

строжайшая тайна — любовных успехов основа.

⁶³⁶ Бедняк, у которого не обнищала душа,

скрывает нужду — дескать, жизнь у него хороша,

он слезы глотает: что лить их, богатых смеша?

Ведь плачь ли, не плачь, все равно не дадут ни гроша.

⁶³⁷ Что ложь во спасенье бывает — отнюдь не секрет,

в то время как истина часто приносит лишь вред;

дорогою торной идешь, — вдруг теряется след,

а легче бы — сквозь бурелом, через горный хребет.

⁶³⁸ Когда ее родича встретишь ты иль домочадца,

будь ласков в речах, и подарки тут тоже годятся:

похвальное слово служанки, слуги или братца

в глазах твоей дамы возвысят тебя, может статься.

⁶³⁹ Коль с разных концов запалят поджигатели дом,

то сразу же вспыхнет он буйным и ярким огнем;

пусть больше твердят о тебе, и хвалебно притом,

вздыхай — и в ней вспыхнет любовь: это верный прием.

⁶⁴⁰ К тебе проявлявшая полное пренебрежение,

вдруг слышит она отовсюду тебе восхваления, —

и тут в женском сердце невольно родится влечение;

заметивши это, немедля иди в наступление.

⁶⁴¹ Ленивую лошадь хлыстом лишь да шпорой проймешь,

иначе привыкнет плестись, ей цена будет грош;

не стронешь осла ни на шаг, если дротом не ткнешь;

так женщину — кто подтолкнет, тот и станет хорош.

⁶⁴² Когда над собою утратила женщина власть,

мужчина внушит без труда ей ответную страсть;

как башня — уж коль покачнулась, судьба ей упасть,

так женщина: заколебалась — тут ей и пропасть.

⁶⁴³ Трудней, если матушка есть у твоей у подружки:

знай, ушки издревле у всех матерей на макушке;

грехов своей юности не забывают старушки,

любовные ведомы им западни и ловушки.

⁶⁴⁴ Как муж ни ревнив, мать-старуха ревнива вдвойне;

не мни, что останешься с дочерью наедине,

готовь себя не к воркованию, а к воркотне:

всегда начеку, кто уже добывал в западне.

⁶⁴⁵ Соваться не следует в речку, не знаючи брода:

посредницы есть в предприятьях подобного рода,

такую сыщи — и дождешься благого исхода,

был прав дон Амур, что вернейшая это метода.

⁶⁴⁶ И действуй с оглядкой, о планах своих не трезвонь,

пока не созрела красотка — и пальцем не тронь:

наскок и отважных пугает, не только тихонь;

приманивай, жди — и сама полетит на огонь.

⁶⁴⁷ Сказав, что хотела сказать, расстаюсь я с тобою;

запомни: победу берут не иначе, как с бою;

есть много дорог, и свободен пойти ты любою,

а время решит: лишь у времени власть над судьбою.

⁶⁴⁸ Будь ловок и смел, пусть удачным твой будет почин,

и приз ты желанный возьмешь, нет для страха причин.

Вот все. Я спешу: ждут советов так много мужчин».

Тут донья Венера исчезла, гляжу — я один.

⁶⁴⁹ О сладкие песни! Как сладко б они ни звучали,

не ведал досель, чтоб недуги они врачевали;

Венера, хотя ее речи и нежно журчали,

ничем, кроме слов, утолить не смогла мне печали.

⁶⁵⁰ Придется, друзья, без оглядки нырнуть в быстрину.

Как с милой вести разговор? И с чего я начну?

На лодке без весел пускаюсь в крутую волну,

один-одинешенек — видно, пойду я ко дну.

⁶⁵¹ Беда! Уцелею ли? Страх обуял неуемный:

мой утлый челнок доберется ль до бухты укромной?

А вдруг свет надежды на риф наведет вероломный?

Теряюсь я перед загадкою головоломной.

⁶⁵² Нет, надобно с ней объясниться. Была не была!

Скажу, как вздыхаю по ней, как она мне мила.

Ведь все-таки сердце в груди у нее, не скала.

От малого слова родятся большие дела.

⁶⁵³ Ах, донья Тернина слепит красотою своею!

Взираю на стан ее, на лебединую шею,

на кудри, уста и ланиты — и благоговею!

Пронзенный стрелами любви, трепещу перед нею.

⁶⁵⁴ Когда, где и как о любви ей поведать бы мог?

Нахлынуло множество страхов, волнений, тревог,

от коих совсем я извелся, вконец изнемог,

зачах, побледнел, под собою не чувствую ног.

⁶⁵⁵ Все думаю, думаю — как разговор заведу?

При людях от страха запутаюсь. Я — как в чаду:

бесцельно слоняюсь, не зная, куда я бреду,

любовные речи твержу про себя на ходу.

⁶⁵⁶ На улице к ней обратиться — плохое начало:

и слова не молвишь, как сплетня уже побежала.

Нет, лучше сеньору нагнать под укрытьем портала:

там можно за малое время сказать ей немало.

⁶⁵⁷ «Сеньора, коль к вам обращаюсь, тому есть причина —

приветствие вам из Толедо моя шлет кузина,

к сему добавляя: понять должен каждый мужчина,

что слушать вас и лицезреть — вот блаженства вершина.

⁶⁵⁸ Родителям нынче женить меня вспало на ум[124]

на некой богачке: отец ее — дон Толстосум;[125]

но разве подругу всей жизни берут наобум?

Свяжу себя лишь с госпожой моих чувств, моих дум».

⁶⁵⁹ Вполголоса молвил, с улыбкой, так, словно бы шутка:

глядят проходящие зорко и слушают чутко;

однако удобная выдалась все же минутка

сказать, что влюбился — без памяти, мол, без рассудка.

⁶⁶⁰ «. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .[126]

никто в мою тайну проникнуть доселе не мог:

молчание — искренней дружбы вернейший залог.

⁶⁶¹ Премного на свете чудес и красавиц премного,

но дороги мне только вы; сосчитать если строго,

то больше двух лет саднит сердце мне, как от ожога:

люблю вас воистину больше, чем Господа Бога.

⁶⁶² О, если б в своей снисходительности вы мне вняли, —

поведал бы вам о любви, о тоске, о печали,

что душу томят и терзают, в полон ее взяли;

мне тем тяжелее, чем я от возлюбленной дале.

⁶⁶³ Боюсь, что речам не внимает сеньора моим,

беседовать же бесполезно и глупо с глухим;

я полон одною заботой и чувством одним:

любовь к вам сжигает мне сердце, сей жар нестерпим.

⁶⁶⁴ Сказал бы вам больше, однако тут много помех,

едва ль половину привел вам из доводов всех;

жду доброго слова в ответ, откровенность не грех».

Она мне: «Цена сим речам — пустотелый орех.

⁶⁶⁵ Лукавый сосед, на обман не поддамся я грубый:

знакомы Тернинам все эти кимвалы и трубы,

но льстивые речи простушкам одним только любы,

а мне уж не тщились бы вы заговаривать зубы».

⁶⁶⁶ В ответ я: «Насмешница, шутите вы надо мной,

хотите сказать, — все мужчины природы одной?

И пальцы руки отличаются формой, длиной,

да взять теплый плащ — ведь у каждого разный подбой.

⁶⁶⁷ Безвинный страдает подчас от наветов злословных,

безгрешного подозревают в деяньях греховных,

почтительнейшего относят к числу прекословных;

чем всех без разбора корить, обличайте виновных.

⁶⁶⁸ Чужие пороки мне ставить ненадобно в счет;

беседу хотел бы продолжить под сенью ворот,

дабы нас услышать не мог проходящий народ;

надеюсь, что там меня лучше сеньора поймет».

⁶⁶⁹ Хоть слушает нехотя, все же я не отстаю,

и донья Тернина уважила просьбу мою:

под сводом садится, потупивши взор, на скамью;

и тут, на свободе, я речь продолжаю свою.

⁶⁷⁰ «Сеньора, послушайте, страстным снедаем я жаром,

противиться больше не в силах красы вашей чарам;

мне кажется, что громовым я повержен ударом!

Ужель я, жестокая, трачу слова свои даром?

⁶⁷¹ Свидетель весь мир и предвечный его властелин,

что ложь мне чужда, что я правды одной паладин;

но холодны вы, будто снег неприступных вершин,

по младости лет слишком строгий блюдете вы чин.

⁶⁷² Боюсь, вам напрасно свою поверяю заботу,

безвольно отдавшись безумных мечтаний полету;

я вижу, о чувствах беседовать вам не в охоту,

чрезмерно вы юны — милей поиграть вам в пелоту.[127]

⁶⁷³ Да, юность — прекрасная и золотая пора,

когда развлекает и радует душу игра;

но зрелость красна тем, что искушена и мудра,

вникает она в суть вещей — худа нет без добра.

⁶⁷⁴ Во всем нужен опыт: нет опыта — нет и познания,

учитесь — и опыт вам даст глубину понимания,

без знаний и опыта — надо понять вам заранее —

жизнь это не жизнь, а бессмысленное прозябание.

⁶⁷⁵ Ах, встретимтесь вновь! — вам о муках любовных рассказ,

увы, непонятен, ненужен и скучен сейчас;

ах, встретимтесь вновь: я застал вас врасплох на сей раз,

научитесь слушать — я скорбью растрогаю вас.

⁶⁷⁶ Даруйте, сеньора, надежду на новые встречи,

смирюсь ли я с тем, чтоб вздыхать лишь по вас издалече?

Я скромен в желаньях: нужны мне лишь взгляды и речи,

являются в коих душа нам и ум человечий.

⁶⁷⁷ Ах, встретимтесь вновь: в разговоре откроем сердца,

хочу вас послушать, все высказать вам до конца:

чтоб дружба связала красавицу и удальца,

порою довольно беседы и даже словца.

⁶⁷⁸ Пусть яблоко я не сорву, пусть его не отведаю —

от формы его и окраски я радость изведаю;

и так же с красавицей: не обольщаясь победою,

я счастлив ее лицезреть, наслаждаюсь беседою».

⁶⁷⁹ Прекрасная донья Тернина ответила так:

«Дар речи — одно из дарованных свыше нам благ,

беседа с мужчиной не грех, но учтивости знак,

и женщину это унизить не может никак.

⁶⁸⁰ Не спрячусь, коль вы иль другой попадетесь навстречу,

беседа бывает приятной — вам в том не перечу;

на шутку учтивую тотчас я шуткой отвечу,

но знайте, что ложь и неискренность тут же замечу.

⁶⁸¹ Однако признаюсь вам прямо: не по сердцу мне

вести разговор без свидетелей, наедине;

от сплетен зловредных остаться должна в стороне,

бесчестия не нанести ни себе, ни родне». —

⁶⁸² «Сеньора, согласие ваше ласкает мне слух,

счастливая весть в эмпиреи возносит мой дух;

для слов благодарности беден язык мой и сух,

и выразить тщетно восторг мой пытаюсь я вслух.

⁶⁸³ Свидетель Господь — я вам предан душою и телом,

сие доказать я надеюсь когда-нибудь делом.

Продолжил бы... Но вдруг испорчу словцом неумелым?» —

«Скажите, а я рассужу». И решил я быть смелым.

⁶⁸⁴ «Сеньора, как я вам сказал, я любовью волнуем;

сейчас лишь случайно мы без посторонних толкуем,

а я и любовь моя милости вашей взыскуем:

молю, на прощанье меня одарить поцелуем».

⁶⁸⁵ Она же в ответ мне: «Для многих погибелен был

один поцелуй: возжигает сердечный он пыл,

и женщине уж не понять — кто ей мил, кто немил,

и нет у нее для защиты достаточных сил.

⁶⁸⁶ Итак, не могу оказать вам просимую милость;

мой путь мне известен, с него я покуда не сбилась;

пора мне: от мессы бы матушка не воротилась;

а встретиться, — что ж, не сбежала бы, если б случилось».

⁶⁸⁷ На этом моя госпожа и рассталась со мной;

блаженство мне хлынуло в душу горячей волной, —

я не был так счастлив с рожденья. Был просто шальной:

Господь и судьба повели меня верной тропой.

⁶⁸⁸ Но после я вновь омрачился в предвиденье бед:

ведь частые встречи откроют наш общий секрет,

найдутся завистники, злыдни — разнюхают след,

лишусь я любимой, затмится мой солнечный свет.

⁶⁸⁹ А коль не стремиться к свиданьям, беда грозит снова:

подумает — я разлюбил и полюбит другого.

Не может любовь процветать без любовного слова,

не явишь усердья — и милая станет сурова.

⁶⁹⁰ Подбросишь дровец — твой очаг вспыхнет буйно и ярко,

а дров пожалеешь — не жди ни тепла, ни приварка;

любовь завоюешь, коль сам любишь пылко и жарко,

а если прохладен, не жди от любимой подарка.

⁶⁹¹ От противоречий столь явных мутилось в очах,

тревога душой овладела и разум зачах;

но если ты истинной движим любовью, то страх

не сломит тебя и сомненья рассыпятся в прах.

⁶⁹² Известно, что случай порою капризен, жесток

и чаяньям нашим становится вдруг поперек;

поэтому вдоволь ухабистых в мире дорог.

Но Бог и усердие могут смирить злобный рок.

⁶⁹³ Избравшим путь добрый судьба помогает всечасно,

иным же в их целях помехи чинит своевластно;

должно быть усердие с предначертаньем согласно;

однако без помощи божьей все будет напрасно.

⁶⁹⁴ Лишь с помощью божьей сердечных избегну я смут:

желаниям верный благим, в стороне от причуд,

иду я туда, куда высшие силы ведут;

«аминь!» возгласив, не премину вновь взяться за труд.

⁶⁹⁵ Не стану в поддержку себе звать ни друга, ни брата:

когда страсть пылает в груди, тут ничто уж не свято;

лишь явится женщина, вмиг исчезают куда-то

честь, дружба, родство, благодарность — и нет им возврата.

⁶⁹⁶ Нельзя поступать необдуманно в деле таком,

тут надо все взвесить сперва, не идти напролом;

а если кого-нибудь к милой отправишь с письмом —

смотри, чтоб не предал и действовал тонко, с умом.

⁶⁹⁷ Амур дал совет: выбрать сводню. Была не была!

Искать стал, и снова судьба мне на помощь пришла:

такую нашел, что во сне лишь присниться могла,

из самых больших мастериц своего ремесла.

⁶⁹⁸ Я понял по виду — хитрюга, пройдоха, ловчила

и вверил ей сразу ладьи моей утлой кормило;

сия для меня старушонка не меньше свершила,

чем донья Венера содеяла встарь для Панфила.

⁶⁹⁹ Она по домам разносила товар мелочной:

со всякой был всячиной короб у ней за спиной;

но промысел есть у торговок таких потайной,

дневную торговлю они совмещают с ночной.

⁷⁰⁰ Свой короб несет коробейница из дому в дом:

в том купят какой-то пустяк, мелочишку в другом;

открыты им двери лачуг и роскошных хором,

и всюду без умолку мелют они языком.

⁷⁰¹ На зов прибежала она, не заставила ждать;

я к ней обратился: «Ах, достопочтенная мать!

Надеюсь, от вас снизойдет на меня благодать;

не выручите — мне, злосчастному, несдобровать.

⁷⁰² Рассказывали мне о вашем искусстве не раз:

кудесница вы, да и только — таков общий глас;

кто к вам обратится, тот помощь получит тотчас;

по этой причине позвать я осмелился вас.

⁷⁰³ Вам, как на духу, расскажу про тревоги-печали

меня каковые с недавних времен обуяли,

но распространять мою повесть не следует дале».

В ответ она: «Те, кто мне вверились, — не прогадали.

⁷⁰⁴ Прошу, чтобы вы без опаски мне сердце открыли;

Уж я постараюсь, я не пожалею усилий

а что до секретов, — посредники не простофили:

коль тайну доверили им, то она как в могиле.

⁷⁰⁵ Я в городе много сбыла ожерелий, колец

и любящих также немало связала сердец,

нет счета тем парам, которых свела под венец,

сколь сладила игр, хоть не каждый — хороший игрец».

⁷⁰⁶ Я молвил: «Красавица есть, очарован я ею,

на склонность ответную также надежду лелею,

однако препятствий к свиданьям с любимой моею

столь много, что я поневоле смущаюсь, робею.

⁷⁰⁷ Когда пересуды начнутся, то их не уймешь;

пусть истины даже и нет в болтовне ни на грош,

завистники распространять будут мерзкую ложь;

управу на сплетников, клеветников не найдешь.

⁷⁰⁸ Красавица эта живет по соседству, тут рядом,

и я вас покорно прошу к ней наведаться на дом,

ее испытайте, взгляните внимательным взглядом:

возможно ли путь отыскать мне к сердечным усладам?»

⁷⁰⁹ Она мне в ответ: «Вы, я вижу, учтивый мужчина;

берусь вам помочь, если сушит вам сердце кручина:

я ей пошепчу или зелье ей дам — все едино,

полюбит. А звать ее как?» Я ей: «Донья Тернина».

⁷¹⁰ Старуха сказала: семья ей знакома слегка.

Взмолился я: «Но не спугните, — красотка робка». —

«Не бойтесь! Был муж, — схоронила она старика;

кобылка объезженная не стряхнет седока.

⁷¹¹ Воск жесток и тверд в холоду, не берет его нож;

но если в ладонях согреешь его, разомнешь,

лепи из него, что захочется, — с тестом он схож;

и женщину так же смягчишь, коль подход к ней найдешь,

⁷¹² Запомните, добрый мой друг, что закон есть такой:

кто к мельнице раньше приехал, тот раньше — с мукой;

известье, пришедшее поздно, чревато бедой;

промедлить с началом — конец будет, верно, худой.

⁷¹³ Не век будет строить она из себя недотрогу;

там вертится некто, — живет на широкую ногу

и рода хорошего, — вдруг перейдет вам дорогу?

Не медлите, я вам свою обещаю помогу.

⁷¹⁴ Не бойтесь, дружок мой, заманим мы вашу голубку.

Богач этот — скряга: сулил мне и платье, и шубку,

но к великодушному склонен едва ли поступку,

отдаст, не жалея, ореховую лишь скорлупку.

⁷¹⁵ О вознагражденье за труд не предвижу я спора, —

нет правила, есть только добрая воля сеньора:

встречала клиента и щедрого, и крохобора;

к добру или к злу я тружусь — мы поймем, но не скоро.

⁷¹⁶ Я вашу избранницу знаю с ее детских лет.

в любовных потемках лишь я укажу ей, где свет:

не страсть ею правит, но только мой добрый совет,

всё через меня, а иначе к ней подступа нет.

⁷¹⁷ Но полно! Все в городе знают, кто я, чего стою, —

вседневно в заботах, ни отдыха нет, ни покою;

конечно, бывает обидно и горько, не скрою,

когда за труды — ни гроша, ни спасиба порою.

⁷¹⁸ Коль будет от вас мне хотя невеликая мзда,

для вас, мой дружочек, я не пожалею труда:

красавицу — эту ль, другую ль (в ком будет нужда) —

в моем притащу я вам коробе прямо сюда».

⁷¹⁹ Я молвил: «Ценю высоко благородный ваш труд,

отдам вам охотно все, что вам полюбится тут;

вот платье в задаток; не тратьте бесценных минут

и помните, что с нетерпеньем великим вас ждут.

⁷²⁰ Я, добрая матушка, вам доверяюсь всецело,

пустите все ваше искусство, весь опыт ваш в дело;

а на благодарность рассчитывать можете смело:

друзей не бросаю, рука моя не оскудела.

⁷²¹ К сему предприятью с вниманием надо готовиться:

чуть лишнее скажете — сразу все может расстроиться;

о доброй ведь славе своей мы должны беспокоиться.

Конец — всему делу венец, — говорит нам пословица.

⁷²² Кто на ветер слов не бросает, тот славен и чтим:

тем больше внушим мы вниманье к сужденьям своим,

коль вымолвим редко, но веско, а чаще — смолчим;

чем наобещать понапрасну, быть лучше немым».

⁷²³ Идет коробейница, кличет под звон колокольца:

«А вот полотенца! А вот ожерелья и кольца!

И камушки ценные есть, и цветные стекольца!

С шитьем пелена есть и четки есть для богомольца!»

⁷²⁴ Окликнула донья Тернина — и та на порог.

«Чудесный я, доченька, вам припасла перстенек;

вечор вспоминала вас... только уж дайте зарок

не выдать меня...» У красавицы пышет от щек.

⁷²⁵ «Вы, дочка, сидите, смотрю, все одна взаперти;

хотя бы разок вам по улице, что ли, пройти:

краса искони у людей в превеликой чести,

иль вашей красе суждено под замком отцвести?

⁷²⁶ Меж тем в нашем городе много мужчин молодых,

хорошего рода, пригожих, учтивых, живых,

в которых изъянов нельзя отыскать никаких;

могли бы приятно развлечься вы в обществе их.

⁷²⁷ Они почитают меня за мой опыт и честность;

не только весь город я знаю, но также окрестность;

вот дон Арбузиль де Бахчиньо:[128] снискал он известность,

в нем сразу видны красота, благородство, любезность.

⁷²⁸ И по добронравью, достатку — вам слово даю —

нет равных ему в наше время и в нашем краю;

шутник — с шутником, дарит умникам дружбу свою,

а кроток! — обиды не мог бы нанесть муравью.

⁷²⁹ Кто ладит с людьми, в том мы ум признаем испокон,

и дон Арбузиль, вы мне можете верить, умен:

он с резвым резвится, с серьезным серьезен и он,

с глупцом препираться не станет — какой в том резон?

⁷³⁰ Хоть сын богача, он деньгами сорить не привык,

сын выйдет в отца — он прилежный его ученик;

достичь сможет большего он, чем родитель достиг:

к телку приглядясь, понимаем, каков будет бык.

⁷³¹ Потомки и предки — одна в них и та же основа,

что отпрыск похож на родителя, это не ново;

каков человек — повествует нам дело, не слово:

и в счастье, и в горести добрый отличен от злого.

⁷³² О нем рассказала я правду без всяких прикрас;

он, я полагаю, мечтает жениться на вас,

и если решитесь принять мой совет, — в добрый час!

Меня с благодарностью вспомните оба не раз.

⁷³³ Довольно уж мне говорить, говорить без умолку:

меня за пустую вы можете счесть балаболку;

где много словес — поговорка гласит — мало толку;

большие дела совершают как раз втихомолку.

⁷³⁴ Бывает, забавным словечком добьется школяр,

чего и мудрец не добудет при помощи чар;

от искорки малой большой может вспыхнуть пожар,

пустяк может поводом стать нескончаемых свар.

⁷³⁵ Таков мой обычай: от самой зари до заката я

хожу по домам, предлагая товары и сватая;

девицы и вдовушки ищут порою ходатая,

а я много вижу и слышу — и память богатая.

⁷³⁶ Чего хочет ваше сердечко, скажите, сеньора?

По вкусу ли, нет ли предмет вам сего разговора?

Доверьтесь мне, я все устрою секретно и споро:

я тайным желаниям вашим оплот и опора».

⁷³⁷ А донья Тернина ответила тихо, учтиво:

«Хлопочете, добрая женщина, вы столь ретиво,

но все-таки кто он таков, это дивное диво?

И как он богат? Тут решаться нельзя торопливо».

⁷³⁸ В ответ Побегушка: «Как кто? Он — подарок небес;

кто взглянет, тот сразу поймет: благородный замес;

над сверстниками он имеет во всем перевес;

знакомство сие представляет для вас интерес.

⁷³⁹ Он — дон Арбузиль де Бахчиньо, знатнейшего рода,

владелец обширного дома он и огорода,

живет по соседству; стоянье светил небосвода

гласит, что под пару ему создала вас природа».

⁷⁴⁰ Ей донья Тернина: «Довольно с меня болтовни!

Слов много хвалебных, да только правдивы ль они?

Не раз уже ставили хитрые мне западни,

чтоб я вам поверила — Боже меня сохрани!

⁷⁴¹ Вы в то, что мне здесь говорили, не верите сами;

ни вашими лживыми не обольщусь я словами,

ни вздором, который вздыхатель твердит своей даме:

поверишь — так будешь всю жизнь умываться слезами.

⁷⁴² Закончим беседу: хлопот у меня полон рот,

и так без конца в моем доме толчется народ,

который, чуть я растеряюсь, меня оберет;

а все ваши хитрости знаю я наперечет».

⁷⁴³ Старуха в ответ: «Что вы сердитесь, милое чадо?

Ведь вы же вдова, вы одна — и дичиться не надо:

вдоветь все одно, что корове, отбиться от стада,

вам надобен пастырь, от бед и печалей ограда.

⁷⁴⁴ Послушайте, доченька, добрая донья Тернина:

опасна житейская девам и вдовам трясина —

то тяжба, то спор, то какая другая кручина;

в подобных невзгодах нам первый помощник — мужчина.

⁷⁴⁵ Вам, доченька, надо слова мои взять на замету,

в червонце не стоит фальшивую видеть монету;

так, доброму ласточкину не внимая совету,

погибла дрохва: вот послушайте басенку эту,

⁷⁴⁶ Жил-был птицелов, слыл охотником хитрым и рьяным;

засеял однажды он землю зерном конопляным,

чтоб, сняв урожай, мог дрохвам, куропаткам, фазанам

наставить пеньковых силков по окрестным полянам.

⁷⁴⁷ А ласточка — вроде бы дело ее сторона —

воззвала, сочувствия к сестрам пернатым полна:

«Сестрицы, советую эти склевать семена,

иначе настанут лихие для вас времена».

⁷⁴⁸ Но те отмахнулись — не верим, мол, ей, пустомеле;

чем могут грозить семена? Так проходят недели,

и дружные всходы уж на поле зазеленели;

а глупые птицы выводят беспечные трели.

⁷⁴⁹ К дрохве летит ласточка: «Видишь зеленые всходы,

как их поливают, спасая от жаркой погоды?

Попробуй их вырвать: сулят они птицам невзгоды,

особый же вред для твоей предвещают породы». —

⁷⁵⁰ «Отстань ты с советами, — ей отвечает дрохва, —

болтаешь, хлопочешь, пророчишь — скажи, какова!

Невежда, твои прорицанья — пустые слова,

меня только радует эта густая трава».

⁷⁵¹ А ласточка смело под крышей того птицелова

слепила гнездо, рассчитав — нет надежнее крова:

охотник вставал на рассвете для раннего лова,

и ласточкин щебет ему — вроде доброго слова.

⁷⁵² Поспел урожай, и охотник, наделав силков,

расставил во множестве их средь полей и лугов,

и в петлю дрохва угодила: конец был таков,

как ласточка ей предрекла. То-то рад птицелов.

⁷⁵³ И где же бедняга? В охотный пожалуйте ряд:

там у арбалетчиков перья ее нарасхват:

кто слушать не хочет советов, как вы наприклад,

того поначалу ощиплют, а там и съедят.

⁷⁵⁴ На вас точат зубы сутяги; их жадная свора

начнет вас таскать по судам из-за всякого вздора,

они вас измучают и доведут до разора;

как эту дрохву, догола вас ощиплют, сеньора.

⁷⁵⁵ А ваш обожатель подавит все тяжбы в зачатке:

законы он все превзошел, изучил все порядки

и вас защитит от врагов, будь их даже десятки,

он так пуганет их, что души уйдут у них в пятки».

⁷⁵⁶ Старуха не переставала молоть языком:

«Такой уж рачительный он, уж такой эконом:

кататься вы будете словно сыр в масле при нем;

а дом без мужчины — какой же, скажите, он дом?

⁷⁵⁷ Послушать — остаться вдовою, сидеть вековушей,

как горлинке без голубка, — вянут, доченька, уши;

безмужняя женщина часто желтее и суше,

чем высохшие на деревьях незрелые груши.

⁷⁵⁸ А в доме, в котором хозяин хозяйке подстать,

веселье, довольство, господня на нем благодать;

коль скоро уж я за мужчину взялась хлопотать,

в мужья — хоть закрывши глаза — его можете взять».

⁷⁵⁹ Ей донья Тернина: «Оставьте пустую затею:

я в трауре, года еще не прошло, как вдовею,

и слушать пока о замужестве новом не смею:

под игом вдовства надлежит мне покорно гнуть шею.

⁷⁶⁰ А если до срока решусь я вступить в новый брак,

меня будет вправе судить и высмеивать всяк,

сам новый супруг — уважать он не сможет никак

вдову, для которой ее вдовий траур — пустяк». —

⁷⁶¹ «Что ж, дочка, — сказала старуха, — срок скоро пройдет;

пока же еще не окончился траурный год,

с ним тайно встречайтесь, дабы не судачил народ;

он — суженый ваш, это каждый прочтет звездочет.

⁷⁶² Расстаться пора уже с платьем вам, доченька, черным,

пора вам расстаться с тоскою, с уныньем упорным;

устройте поминки, прощание с годом прискорбным:

сей ласточкин добрый совет мнить не следует вздорным.

⁷⁶³ Для мертвого — саван, для родичей — траур, все так;

но скорбь для живущих, для юных тем более, — враг;

нельзя поддаваться печали, поэтому всяк

смотри, чтоб источник веселья в тебе не иссяк».

⁷⁶⁴ Ответила донья Тернина: «Не мучай меня:

не по сердцу все это мне, и осудит родня;

ты слишком бойка, утомила твоя болтовня,

ты больно уж многого хочешь для первого дня.

⁷⁶⁵ Мне замуж не к спеху, без мужа куда беззаботней;

ты знаешь, что здесь побывали искателей сотни,

не думай, что я твоего стану слушать охотней,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . »[130]

⁷⁶⁶ «И волк, поживиться надеясь, укрылся в засаде;

однако ж архары могучие были в том стаде,

они отдубасили спереди волка и сзади

и скрылись из виду — остался разбойник внакладе.

⁷⁶⁷ Пришедши в сознанье, он взвыл: «Вот подбил меня бес,

с чего это вдруг я к бодливым невежам полез?

Но, мыслю, недаром мне подан был знак от небес,

предзнаменованье благое возьмет перевес».

⁷⁶⁸ И двинулся дальше, хромая, разбойник наш серый,

глядит — козье стадо под сенью огромной пещеры:

козлята при козах, козлы; он доволен без меры:

«И вправду к поживе чихнул, — всем вам шиш, маловеры!»

⁷⁶⁹ Увидев, как гость к ним подходит с учтивым оскалом,

все козы с козлятами сгрудились в страхе немалом,

козлы же у входа в пещеру взмостились по скалам;

вожак молвил: «Честь вы, сеньор, оказали вассалам.

⁷⁷⁰ Визит ваш пришелся на празднество наше как раз;

когда б отслужить пожелали вы мессу для нас,

собрали б мы с паствы посильную дань в добрый час.

Бог в помощь, сеньор, подпоем на козлиный вам глас.

⁷⁷¹ Торжественный праздник — и пышный устроим мы пир;

вы мессу начнете, подтягивать будет весь клир;

нет ни пастухов, ни собак — тут царят тишь и мир;

у нас есть козлятки, уже нагулявшие жир».

⁷⁷² И дурень поверил: издал заунывный он вой,

заблеяли козы — и гам тут поднялся такой,

что псов всполошил; пастухи прихватили с собой

дубье и пращи и к пещере сбежались гурьбой.

⁷⁷³ Удары дубин и каменьев обрушились градом,

удрал от собак серый хищник — с искусанным задом;

как с овцами прежде, и с козьим ошибся он стадом.

«Черт, — буркнул он, — месса была мне подстроена адом».

⁷⁷⁴ Бредет, оторвавшись с трудом от погони горячей;

вот вышел он к мельнице — двор всех в округе богаче,

заметил большую свинью, слышит визг поросячий.

«Ага, — молвил, — сбудется здесь предсказанье удачи».

⁷⁷⁵ И волк обратился к свинье: «Дорогая кума!

По виду сужу я — вы благополучны весьма

и детушки тоже: видать, неплохие корма.

Вам рад услужить. Чем бы? Не приложу вот ума!»

⁷⁷⁶ Свинья отступила на шаг перед гостем незваным:

«Я вижу, что вы, кум, — аббат. Коль хотите добра нам,

моих поросят окрестите: пусть им, басурманам,

дано будет хоть умереть как честным христианам.

⁷⁷⁷ А вам, отче, после свершенья святого обряда

за труд ваш моя материнская будет награда:

вот дар доброхотный мой — эти невинные чада,

покушайте там, над рекою, где тень и прохлада».

⁷⁷⁸ Волк выбрал себе порося и взметнулся в прыжке,

но рылом свинья как хватила его по башке, —

сразмаху он плюхнулся в воду — и там, в холодке,

предаться мог досыта злости, унынью, тоске.

⁷⁷⁹ Крестин не свершив, чуть не справил свои он поминки:

урвал он удар колесом, не урвавши свининки;

такое бывает с любителями даровщинки,

всяк волка узнает, хотя б щеголял он в овчинке.

⁷⁸⁰ Дан ум человеку, дабы поступал он умно;

презреть то, чем мы обладаем, сочтя, что оно

не вровень с достоинством нашим — смешно и грешно:

довольствоваться надлежит тем, что свыше дано.

⁷⁸¹ Иной живет впроголодь дома; однако ж, коль часом

зовут его в гости, то нету конца выкрутасам:

баранина? — к жаворонкам он привык и к бекасам,

свинина? — ее может кушать с куриным лишь мясом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . »[131] —

⁷⁸² «Сынок, если что не дается — махните рукой:

несбыточного добиваться — сломать свой покой;

заехал в тупик — поспешай выбирать путь другой;

есть смысл хлопотать, коль ты полон надежды благой». —

⁷⁸³ «Ах, горе мне! Вести ужасные мне принесла ты!

Скорбей, и печалей, и горестей край непочатый!

О мерзкая вестница невосполнимой утраты!

Не только ты не оживила — убила трикраты!

⁷⁸⁴ Зловредная сплетница, ты обманула меня!

Хвалилась помочь, мое счастье устроить в три дня,

заманивала, подстрекала, суля и маня;

глупец я, — меня обольстила твоя болтовня.

⁷⁸⁵ Ах, весь я дрожу, ослабел с головы и до пят,

то в жар меня кинет, то лютый обдаст меня хлад;

ни разум, ни чувства, ни Силы служить не хотят:

утратив надежду, и жизни самой я не рад.

⁷⁸⁶ Ах, сердце, зачем так забилось, зачем так вскипело?

Зачем умерщвляешь свое обиталище — тело?

Зачем равнодушной красе отдалось ты всецело?

Себя упрекай, что заноза так крепко засела.

⁷⁸⁷ Ты, сердце, и не заподозрело даже о том,

что дар свой вручаешь не той, кто нуждается в нем;

теперь ты разбито, истерзано — и поделом:

предвидеть бы, что не окончится это добром.

⁷⁸⁸ Ах, вы, мои горе-глаза! Как дерзнули на это:

красавице в очи глядеть, ожидая ответа?

Вы стоите казни: зимой обернется вам лето,

не зреть красоты вам, не видеть вам белого света!

⁷⁸⁹ Ах, ты, мой злосчастный язык! Ну зачем ты болтал,

зачем ты красавице льстил, для чего восхвалял?

Тебе не желали внимать — и плачевный финал:

во мнении дамы я только докучный бахвал!

⁷⁹⁰ О женщины, ваши сердца, как я вижу, из льда:

в них нет сожаленья, ни трепета нет, ни стыда;

свершите предательство — что вам чужая беда?

Жестокие! Нет ни управы на вас, ни суда!

⁷⁹¹ В любови моей она видела только докуку?

Коль скоро другому свою отдает она руку,

то жизнь для меня превращается в смертную муку:

мне смерть не тяжеле принять, чем с любимой разлуку».

⁷⁹² Она мне: «Вот глупый, к чему убиваетесь так?

Ведь горю, сынок, не поможешь слезами никак;

лить слезы да руки ломать может каждый дурак, —

взбодритесь, размыслите, коли себе вы не враг.

⁷⁹³ Кто в крайности — он чудеса в состоянье свершить:

умом пораскинув, найдем путеводную нить;

труды, и немалые, вам предстоят, может быть,

но Бог и познания могут судьбу изменить». —

⁷⁹⁴ «О чем ты, старуха, толкуешь? — вскричал я в ответ, —

Труд, мужество, ум — все ничто пред лавиною бед!

Она уж просватана, ты же открыла секрет, —

и прахом пошли все надежды, их более нет!

⁷⁹⁵ Мне доступа нет к ней, пока ее суженый цел:

Всевышний к прелюбодеянью склонять не велел;

старался я втуне, трудился — и не преуспел,

отныне лишь горе и стыд — мой плачевный удел». —

⁷⁹⁶ «Отчаиваться, — отвечала старушка, — негоже:

срок минет, и рана затянется новою кожей;

ненастье проходит, и вновь настает день погожий;

рассеются тучи — и солнышко вдвое дороже.

⁷⁹⁷ Здоровье вернется, — забудется тотчас недуг;

вновь радость вкусив, и не вспомнишь испытанных мук;

сдержитесь, печалиться рано, любезнейший друг:

желания сбудутся ваши, хотя и не вдруг.

⁷⁹⁸ Мне донья Тернина послушна, она будет нашей;

увидите — всех, кто там крутится, выгонит взашей;

вы всех для нее кавалеров приятней и краше,

и вскорости соединитесь вы с вашей милашей». —

⁷⁹⁹ «Ах, матушка, вы говорите мне это шутя,

так мать утешает расплакавшееся дитя;

хотите утешить меня, побасенки плетя,

надеждам несбыточным и потакая, и льстя.

⁸⁰⁰ Вы, матушка, право, искусство свое показали,

дабы разогнать мои скорби, тревоги, печали,

дабы я в мечтаньях узрел безмятежные дали.

Ведь это неправда? Вы ложью меня утешали?»

⁸⁰¹ Она мне: «Воистину, если влюблен молодец —

он как побывавший в когтях ястребиных скворец:

дрожит перед собственной тенью вчерашний храбрец,

мерещится птахе повсюду печальный конец.

⁸⁰² Поведала вам я чистейшую правду, сынок:

ваш пламень любовный ответную страсть в ней зажег,

избавиться следует вам от напрасных тревог;

не так уж всесилен, как мнится, безжалостный рок.

⁸⁰³ Конец зачастую нисколько не сходен с началом,

предвидеть судьбу не дано ни в большом нам, ни в малом;

но если ты нрава упорного, с крепким закалом,

Господь приведет тебя к цели путем небывалым.

⁸⁰⁴ Великому делу нередко мешает пустяк,

минутная слабость толкает на гибельный шаг;

настойчивый все победит: коль упорен бедняк,

он станет в свой срок обладателем всяческих благ.

⁸⁰⁵ Нам надо надеяться на трудолюбье могучее,

но помнить, что многое также зависит от случая;

начнем хорошо, но желанное благополучие

порою запаздывает, ожиданием мучая». —

⁸⁰⁶ «Вы, может быть, матушка, просто ошиблись, Бог с вами,

любовь или склонность ко мне увидав в этой даме?

Любовь выражается часто отнюдь не словами,

а взглядом, румянцем и вздохом — вы знаете сами».

⁸⁰⁷ «Дружок, — отвечала старуха, — вот в этом как раз

уверилась я: влюблена она по уши в вас;

о вас повествуя, с нее не спускала я глаз, —

то в краску, то в бледность бедняжку бросал мой рассказ.

⁸⁰⁸ Когда же, чтоб дух перевесть, я порой умолкала,

она теребила меня и меня понукала,

и, сколько ни слушала, все-то казалось ей мало,

а кончу — извольте, рассказывай ей все сначала.

⁸⁰⁹ Намедни она, когда села я рядышком с нею,

руками обеими вдруг обхватив мою шею,

о вас стала спрашивать; ну, рассказать я умею;

когда ж кто входил, — не моргнув, я несла ахинею.

⁸¹⁰ Вся в слух превратилась, и губы дрожали у ней,

а щеки — то вспыхнут как пламя, то снега бледней,

сердечко — то вовсе замрет, то забьется быстрей,

до боли сжимала мне пальцы рукою своей.

⁸¹¹ Когда ж ваше имя случалось мне упомянуть, —

поверьте, что не приукрашиваю я ничуть, —

горели глаза ее, бурно вздымалася грудь;

и мысли о вас по ночам не дают ей заснуть.

⁸¹² Знакома насквозь мне душа и девичья, и вдовья;

еще рассказала б ей много про вашу любовь я,

но тут позвала ее мать — дай, Господь, ей здоровья;

что ж, случай найдется, и к ней приступлю с этим вновь я». —

⁸¹³ «Старушка-ведунья, на вас полагаюсь во всем,

и снова надежда воспрянула в сердце моем;

уж вы помогите, мы с вами друг друга поймем;

старайтесь, мамаша, почаще ходить в этот дом. —

⁸¹⁴ Немало благих начинаний погублено ленью;

но вы, хитроумию благодаря и уменью,

наш замысел, верю, должны привести к завершенью.

Старайтесь! Ужели, промешкав, придем к пораженью?» —

⁸¹⁵ «Дружок, повторяю: я в деле своем мастерица,

послушна во всем мне прелестная эта вдовица;

но вы дали мне только платье, а, как говорится,

кто любит поесть, на припасы не должен скупиться.

⁸¹⁶ Посул не всегда нам закон, не всегда нам указ:

щедры на словах, скуповаты на деле подчас;

мы с жаром берем, а отдать — глядь, наш пыл и погас;

и я, потрудившись, ни с чем оставалась не раз». —

⁸¹⁷ «Нет, матушка, что обещал, то исполню на деле:

обманывать бедных — на свете греха нет тяжеле;

пусть Бог не позволит достичь вожделенной мне цели,

когда б вы хоть малый урон от меня потерпели.

⁸¹⁸ Должны вы мне на слово верить, а я — верить вам;

ужели возможности нет доверяться словам?

А если обманете вы иль слукавлю я сам,

виновному в этом мошенничестве — стыд и срам». —

⁸¹⁹ «Златые сулили мне горы, сынок, не одни вы;

сколь сладки рулады сии и сии переливы!

Однако же мы, бедняки, от природы пугливы:

скупы богатеи, а мы лишь трудом своим живы.

⁸²⁰ Бедняк — он бедняк, пусть его мастерство высоко;

коль правду начнет он искать, то шагать далеко;

богач бедняка изобидит, унизит легко:

ведь ценит его как прокисшее он молоко.

⁸²¹ Иной богатей на тебя взвалит бремя хлопот,

заплатит ли или вкруг пальца тебя обведет?

Порой будешь клянчить заслуженное целый год,

а может нежданно пролиться и ливень щедрот.

⁸²² Что вами обещано — писано то на воде,

что я обещала — исполню, скажу, как и где:

наведаюсь к ней и устрою вам встречу к среде

в дому у себя, хоть живу я в изрядной нужде.

⁸²³ Вдвоем вы там будете, проторена вам дорога;

не надо быть мямлей — не будете встречены строго,

я знаю ее: не какая-нибудь недотрога,

за малое время свершить вы успеете много».

⁸²⁴ И сводня торопится к дому, где донья Тернина.

«Откройте!» — «Кто там?» На пороге — мать. Кислая мина...

«Шла мимо, — как, в добром здоровье ли, донья Ветвина?[132]

(Ведь вот незадача, что встретилась ты, образина)».

⁸²⁵ К ней донья Ветвина: «Любезнейшая, вы зачем?» —

«Да что вам, сеньора, сказать? Сбилась с ног я совсем:

гоняюсь с рассвета — не сплю, и не пью, и не ем —

за неким верзилой, по правде — не знаю, за кем.

⁸²⁶ Гоняюсь за ним по округе, встав раннею ранью,

как дьявол за грешником, словно борзая за ланью:

дала я ему перстенек по его пожеланью,

да вряд ли он купит — вещь не по его пониманью».

⁸²⁷ Разгневавшись, бросилась матушка без проволочки

соседок расспрашивать вместе и поодиночке,

а сводня — шмыг в дом: заготовлены были для дочки

сладчайшие ноты в медовом ее голосочке.

⁸²⁸ «Ну вот, наконец-то ушла, и мы с вами вдвоем;

влюбленному через нее вход закрыт в этот дом.

Сеньора еще не совсем позабыла о нем?

Вы все хорошеете, пышная, кровь с молоком!» —

⁸²⁹ «Ну как он?» — «Ах, сердце болит за него у меня:

он — кожа да кости, как после Михайлова дня

проклюнувшийся петушок;[133] извелась вся родня,

зазнобу неведомую и кляня, и браня.

⁸³⁰ В любовную петлю попал он, и узел все туже,

ему от любовной горячки все хуже и хуже;

а вам о дружке бы подумать пора иль о муже, —

и слезы я лью, сострадая обоим вам вчуже.

⁸³¹ Ведь вашего сердца смогла я постичь глубину:

безумно в него влюблены вы — сказать я рискну;

а он, почерневший, иссохший у страсти в плену,

куда он ни глянет — все вас только видит одну.

⁸³² У вас же к нему нету жалости, нет состраданья,

лишь «нет» слышу я на любое его пожеланье,

хоть редкостное он оказывает вам вниманье;

влачит он несчастное, горькое существованье.

⁸³³ Лишь только о вас, ни о чем он не думает боле

и шепчет, стеная и руки ломая до боли:

«Опомнись, жестокая! Иль не смягчишься? Доколе?..»

Ужель угрызенья ни разу вас не укололи?

⁸³⁴ Ужели несчастный скорбеть обречен навсегда?

Пожаловала к нему в облике вашем беда:

он рад вам служить день и ночь, не жалея труда,

но тщетны старанья, пути не ведут никуда.

⁸³⁵ Висит его бренная жизнь на одном волоске,

несчастный безумец, он сеять решил на песке;

влачит свою жизнь он в бесплодных трудах и тоске,

сам зная отлично: пескарь не под пару треске.

⁸³⁶ Сначала пленился он вашим лицом, вашим станом;

вступили в беседу, — от страсти он сделался пьяным;

ему показалось, что будет он избранным, званым,

а коль обманулся, то как примирится с обманом?

⁸³⁷ Стал жертвою страсти он сразу же, в самом начале;

вы тоже влюбились в него, хоть об этом молчали;

признайтесь же, дочка, не то от любовной печали

зачахнете оба и к жизни вернетесь едва ли.

⁸³⁸ Отбросьте стесненье, откройте мне душу свою:

уж я, не жалея стараний, за вас постою;

да — да, нет — так нет, я решенье от всех утаю,

а к вам что ни день заходить — баламутить семью». —

⁸³⁹ «Признаюсь: охвачено сердце огромным пожаром,

но я все пыталась любовным противиться чарам,

боюсь и стыжусь этих чувств и молчу я недаром:

предвидеть дано, что нас ждет, только мудрым и старым». —

⁸⁴⁰ «О страхе своем неразумном ты, дочка, забудь:

вам соединиться, поверь, не преступно ничуть:

он преданно любит избранницу, в этом вся суть,

вы к браку законному вместе проложите путь.

⁸⁴¹ Смотреть не могу на беднягу — в какой он кручине;

рыдая, мне так говорил он не дальше, как ныне:

«Не смей о других мне твердить: брошу вызов судьбине,

но предан останусь навеки лишь донье Тернине».

⁸⁴² Увидев, какая в душе его боль и тоска,

к тому, чтоб заплакать с ним вместе, была я близка;

но мыслью одною утешилась тут я слегка:

впрямь любит он вас непритворно, впрямь страсть глубока.

⁸⁴³ В сердечных делах многоопытной верьте старушке:

любовное пламя и муки отнюдь не игрушки;

иль счастье двух жизней для вас не дороже полушки?

А если не так, — устремитесь в объятья друг к дружке». —

⁸⁴⁴ «С великой охотой я твой приняла бы совет,

но не натолкнуться бы на материнский запрет!

А встретиться тайно с ним? Что ж, не отвечу я «нет»,

скажи — где, когда, проложи к наслаждениям след.

⁸⁴⁵ Мой друг мне приятней, милей, чем мужчины всей Иты,[134]

но мать сторожит меня денно и нощно, пойми ты».

А сводня в ответ ей: «Не бойтесь, нет лучшей защиты,

чем крест и святая вода, от старухи сердитой!

⁸⁴⁶ Амур — он сдвигает засовы, ломает замки,

в сон стражу вгоняет одним мановеньем руки,

он сводит влюбленных препятствиям всем вопреки,

ваш страх, подозренья, боязнь — это все пустяки».

⁸⁴⁷ Ответила донья Тернина, помедлив мгновенье,

пронырливой сводне: «Отброшу и стыд, и сомненья!

Я сердце открыла, ты чувств моих видишь смятенье,

подай же совет, научи! Говори без стесненья». —

⁸⁴⁸ «Сеньора, я ложь уподоблю душевной отраве:

обманывать женщину, — так поступить я не вправе;

не думайте, что проболтаюсь о вашей забаве:

пекусь о своих я делах, о своей доброй славе.

⁸⁴⁹ Наплел, может, кто — что я с вами лукавлю? Что лгу?

Подайте сюда мне его, болтуна-пустельгу!

Докажет пускай, а не то я ему помогу

отправиться в ад, на съеденье к людскому врагу!

⁸⁵⁰ Язык у иных — словно ставень, сорвавшийся с петель:

болтается зря и порочит саму добродетель;

но ваш благородный возлюбленный — мой благодетель —

меня защитить в очной ставке готов как свидетель.

⁸⁵¹ Уж если мне тайна доверена, значит — молчок;

конечно, на всякий роток не накинешь платок,

но что вам робеть, — кто посмеет вам бросить упрек?

Не вижу причины, сеньора, для ваших тревог». —

⁸⁵² «О Боже! — воскликнула донья Тернина. — Влюбленные

живут жалкой жизнью, всего трепетать обреченные:

толкают их в разные стороны страхи бессонные,

и всюду мерещатся бедным провалы бездонные.

⁸⁵³ Вот так дни и ночи брожу я по краю провала;

Амур соизволил взять сердце мое под начало,

но страх умеряет мой пыл, робость волю сковала,

и сердце от этих всечасных борений устало.

⁸⁵⁴ Живу в забытьи и плутаю, не видя дорог;

чем жарче молюсь, тем больнее любовный ожог;

сражалась доселе с Амуром, но вышел, знать, срок,

и в битве неравной жестокий Амур превозмог.

⁸⁵⁵ Заботы сии подточили совсем мои силы;

все дни для меня, как один, и мрачны, и унылы,

я радуюсь скорби, мне увеселенья постылы,

и жизнь эта горестная безотрадней могилы». —

⁸⁵⁶ «Бойцами в сраженье слова произносятся бранные,

от коих весьма умножаются подвиги бранные;

любовные речи настойчивые, непрестанные,

красавиц волнуя, врата отпирают желанные.

⁸⁵⁷ Коль вам не под силу унять свой сердечный пожар,

склонитесь покорно пред властью Венериных чар,

не тщитесь бороться с любовью: ведь в самый разгар

сраженья любовь нанесет вам смертельный удар.

⁸⁵⁸ Живете вы оба, друг друга взаимно любя,

все, доченька, чувства иные в себе истребя;

вы не исцелитесь, свои упованья сгубя,

напротив — вы тем умертвите его и себя.

⁸⁵⁹ Под грузом сей скорби вы можете оба сломиться:

потухшие вижу глаза, побледневшие лица;

тут медлить и ждать — что с безвременной смертью смириться;

уж вы мне поверьте: я в этих делах не шутница.

⁸⁶⁰ Заботитесь, доченька, знаю, о том вы сейчас,

чтоб друга из сердца изгнать, чтоб исчез он из глаз,

хотите, чтоб кто-то из плена любовного спас...

Напрасно! Теперь только смерть разлучить может вас.

⁸⁶¹ Отвергнуть свиданья с любимым? О нет, вы не правы!

Куда бы умней — посещали б мой дом иногда вы:

сыграли бы в мяч, и другие нашлись бы забавы.

Ужели на вашу тоску не найдем мы управы?

⁸⁶² Увидеться можете вы у меня без помехи,

в лавчонке найдутся услады для вас и утехи:

есть яблоки, персики, груши, каштаны, орехи;

полакомьтесь вволю, а после уж — игры да смехи.

⁸⁶³ Всего в двух шагах моя лавка от ваших ворот:

вам в платье домашнем отправиться можно в поход;

здесь людное место, где вечно толчется народ,

за вами следить никому и на ум не придет.

⁸⁶⁴ Без всякой опаски идите со мною рядком

и в лавку войдете мою, словно в собственный дом, —

вкусите вы, дай вам Господь, разных сладостей в нем;

со мною, сеньора, ни слова — пока не придем».

⁸⁶⁵ Бывает нередко, что люди стремятся упорно

к тому, что запретно, и даже к тому, что позорно,

уж после зрят плевелы там, где им виделись зерна;

коль в женщине вспыхнула страсть — всё в ней страсти покорно.

⁸⁶⁶ Что загнанный заяц — что женщина: коль влюблена,

теряет опасливость, благоразумье она,

не видит сетей и силков — на глазах пелена;

стыд, страх позабыты, одна лишь любовь ей важна.

⁸⁶⁷ И донья Тернина, послушна велениям страсти,

прийти обещала — попробовать фрукты и сласти

и в мяч поиграть. А старуха ей: «Все в нашей власти,

не нынче так завтра обстряпаю — только не сглазьте».

⁸⁶⁸ На крыльях старуха помчалась в обитель мою:

«Ну, как вы, дружок? Позабудьте тревогу свою:

вот, выманил все ж заклинатель из норки змею!

Придет на свиданье она — я вам слово даю.

⁸⁶⁹ Присловье, конечно, вам было известно и ранее:

настойчивый нищий промыслит себе пропитание;

напрасными не были ваши, сынок, упования;

но не оплошайте, когда вам устрою свидание.

⁸⁷⁰ В таких предприятьях отвага нужна и сноровка,

как молвят: козу покупаешь — должна быть веревка;

коль действовать будете быстро, уверенно, ловко,

зазнобушка станет кротка, словно божья коровка».

⁸⁷¹ Пришлись те событья на праздник Сантьяго[135] как раз;

назавтра же донью Тернину в обеденный час

хитрющая бабка, исполнив ей данный наказ,

ввела в свой домишко — а я не сводил с него глаз.

⁸⁷² Увидевши их, я туда же отправился вскоре,

толкнулся, но тут оказалось, что дверь на запоре;

старуха — для виду — вопит: «Кто стучится? Вот горе!

Покою не только что в лавке, нет даже в каморе!

⁸⁷³ Кто там? Нет спасенья от них — шатуны, брандахлысты!

Пошел!.. Кто принес тебя к нам, уж не сам ли нечистый?

Пошел, говорят! Ишь, назойливый. Да провались ты!

Ах, дон Арбузиль? Как бушует, — как конь норовистый!

⁸⁷⁴ Он, ваш волоокий красавчик! Смотрите, каков:

пронюхал, где дичь — знать, учился у гончих он псов.

Ишь, как разъярился, что дверь заперта на засов:

трясет, напирает, сорвать ее с петель готов.

⁸⁷⁵ Каков! Добивается, чтобы его я впустила!

Эй, дон Арбузиль! В вас вселилась нечистая сила?

Я дверь от аббата Сан Пабло[136] за труд получила,

а вам ее вышибить надо? Ну, прямо — громила.

⁸⁷⁶ Полегче! Ведь вы разнесете мою конуру!

Не надо мне двери крушить, я сейчас отопру,

а там и прощайте. Придете поздней, ввечеру:

сейчас недосуг мне... — так, так, продолжайте игру». —

⁸⁷⁷ «Ах, донья Тернина! Нет женщин милей, грациозней,

чем вы, во вселенной!.. Старуха! Ты строишь мне козни?

Ты прячешь красу, чтоб мне свидеться не довелось с ней?

Но Бог не попустит: меж нас не посеешь ты розни!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .[137]

⁸⁷⁸ «Я вышла, и коль вам помнилось, что вы в западне,

то с ним оставаться зачем было наедине?

Меня не вините! Нет, доченька, я — в стороне.

Помалкивать надо. По мне — так ни слова родне.

⁸⁷⁹ Получат событья огласку, — скажу я вам прямо, —

сеньора, никак вы тогда не избегнете срама.

Так стоит ли вам за обиду держаться упрямо?

Умнее бы свадьбу сыграть, не подняв тарарама.

⁸⁸⁰ Молчание ваше — чужого молчанья залог:

шуметь — лишь себе навредишь, или вам невдомек?

Начнут вкривь и вкось толковать — вам с того что за прок?

Молчите! Не следует сор выметать за порог.

⁸⁸¹ Сорока болтлива — не ставят ни в грош балаболку,

напротив, скромнейшую ценят весьма перепелку.

Мужчины народ продувной: гонишь в дверь, влезут в щелку,

и дон Арбузиль де Бахчиньо — такого же толку». —

⁸⁸² «Проклятые сводни! — воскликнула донья Тернина, —

чтоб женщин завлечь, обращаются к сводням мужчины;

вчера лишь мне радужные рисовала картины,

а нынче без помощи я в скорбный час, в час кручины.

⁸⁸³ Ах, глупые птицы! От мыслей о лжи далеки,

не могут они распознать, чем грозят им силки,

и, проданные птицеловами, гибнут с тоски,

лишаются жизни, а льстятся-то на пустяки.

⁸⁸⁴ Ах, бедные рыбы! Они замечают крючок

тогда лишь, когда их бросает рыбак на песок.

А женщина видит, куда искуситель завлек,

когда не пускают ее мать с отцом на порог.

⁸⁸⁵ Ведь этот обидчик, лишивший несчастную чести,

покинул ее, он исчез без следа и без вести;

надежды, мечтания, чувства исчезли с ним вместе;

что лучше — позор ли влачить, умереть ли на месте?»

⁸⁸⁶ Однако не зря говорится про старых людей,

что возраст их делает опытнее и мудрей:

от доньи Тернины наслушавшись горьких речей,

старуха по тяжбе решение вынесла ей:

⁸⁸⁷ «Разумный не станет оплакивать то, что утрачено:

случилась беда, — знать, судьбою она предназначена;

смиритесь — былое не может быть переиначено,

искуплено будет страданием, скорбью оплачено.

⁸⁸⁸ Когда неудачи случаются и огорченья,

не бойтесь напасти — душевного бойтесь смятенья:

кто духом не пал, не ослаб, сохранил разуменье,

тот горе осилит, от скорби найдет исцеленье.

⁸⁸⁹ Нерадостно людям, враждующим между собой,

для любящих худшего нет, чем разлад, разнобой;

и если вы оба проникнитесь мыслью такой, —

рассеется скорбь, воцарятся и мир, и покой.

⁸⁹⁰ Безмерно растрогана вашим я горестным видом,

не надо печалиться, счет не ведите обидам;

за вас постою, за обидчика замуж вас выдам:

звучать скоро свадебным песням, а не панихидам».

⁸⁹¹ На донью Тернину подействовал этот резон,

и тут же был дон Арбузиль женихом наречен,

а вскоре — и свадьба. Кто повестью не восхищен,

простите: ведь в этом повинны Панфил и Назон.[138]

⁸⁹² Мужчин опасайтесь, красотки! Прекрасный ваш пол

от них претерпел и не счесть сколько бед, сколько зол;

уместно, чтоб я на сей случай пример вам привел:

как встретился льву бессердечный, безухий осел.[139]

⁸⁹³ Раз лев заболел, не болел он до этого сроду;

восставши с одра, лев позволил лесному народу

порадоваться сообща столь благому исходу,

отметить весельем прошедшую мимо невзгоду.

⁸⁹⁴ Все звери сошлись, и в хуглары осел был избран.

Польщенный избранник тщеславием был обуян,

и так он скакал, и ревел, и лупил в барабан,

что всех оглушил. Лев прогневался: «Экий болван!»

⁸⁹⁵ Ужель издеваться он вздумал, совсем обнаглев?

Осла растерзал бы на месте рассерженный лев,

но наш барабанщик внезапно исчез меж дерев,

и царь счел за лучшее свой не выказывать гнев.

⁸⁹⁶ Назавтра сказал повелитель, что праздник продлится

и хочет ослиным искусством он вновь насладиться;

позвать музыканта взялась добровольно лисица:

сама ведь в хугларском искусстве она мастерица.

⁸⁹⁷ Лиса побежала на луг — то был львиный заказник, —

где пасся довольный собой музыкант-безобразник:

«Сеньор, я за вами — такой вы затейник, проказник,

что нам без участия вашего праздник не в праздник.

⁸⁹⁸ Как пели вы! Как барабанили! Бог мне прости,

других барабанов пяти, а не то и шести

звучнее был ваш барабан. Вы, маэстро, в чести,

и лев мне велел вас и нынче к нему привести».

⁸⁹⁹ Ушастый поверил лисе и на зов поспешил,

вновь пел и плясал, проявляя удвоенный пыл,

стучал в барабан он копытами что было сил;

не знал дуралей, что тем пуще царя прогневил.

⁹⁰⁰ У льва были стражники; дан был приказ им заранее

осла изловить, — они выполнили приказание,

и лев его тут же казнил, всем глупцам в назидание;

повергнуто в ужас звериное было собрание.

⁹⁰¹ Зубастого волка приставив к распоротой туше,

лев молвил: «Устал я, пройдусь, где потише, поглуше,

ты ж тут присмотри — тебе ведом обычай пастуший».

А волк взял да слопал ослиное сердце и уши.

⁹⁰² Вернулся властитель назад, нагуляв аппетит,

и к лакомой трапезе сразу; но что же он зрит?

На месте нет сердца, а также ушей — мерзкий вид!

«Эй, что это значит?» — был лев не на шутку сердит.

⁹⁰³ А волк отвечал: «Знать, он был от природы увечный,

как видно, таким уж замыслил его сам Предвечный:

осел так ревел и гремел словно молот кузнечный

затем, что скотиной безухою был, бессердечной».

⁹⁰⁴ Прошу, дамы, вникните в притчу сию до конца:

свои навострите вы ушки, склоните сердца

к пречистой любви, нам внушаемой волей Творца;

да будет любовь безрассудная целью глупца.

⁹⁰⁵ Когда ж согрешить доведется нечаянно даме,

пусть впредь бережется: печальный пример перед вами.

Осел он на то и осел, но едва ли вы сами

рискнуть пожелаете сердцем своим и ушами.

⁹⁰⁶ Те дамы, которым случалось в ловушку попасть,

ума набираются, знают, сколь пагубна страсть;

других — упреждаю, поверить иль нет — ваша власть,

но знайте: упрямство приводит осла в волчью пасть.

⁹⁰⁷ Слушок — и лишается дама своей доброй славы:

вот так здоровяк погибает от капли отравы,

так мошка ничтожная пышные сводит дубравы,

так кушанье портит крупица прогорклой приправы.

⁹⁰⁸ Ничто так не тешит людей, как чужие грешки:

преследовать грешницу будут остроты, смешки.

Красотка, твой гнев вызывать мне отнюдь не с руки,

но предостеречь тебя — цель моей каждой строки.

⁹⁰⁹ Тебе рассказал я о дщери колючего тёрна,

то был лишь пример — ведь героем не я был, бесспорно;

запомни же: сводницы лживы, злословье тлетворно,

доверься мужчине лишь преданному непритворно.

⁹¹⁰ Томился с тех пор без любви я, в тоске и печали;

и как-то случилось увидеть мне в праздничной зале

прекрасную девушку, — сразу же чувства взыграли;

ее красоту описать я сумею едва ли.

⁹¹¹ Была миловидна, прекрасно была сложена,

еще почитай что ребенок, невинна, скромна,

сословья к тому ж благородного и не бедна;

спаси меня Бог, — не видал я таких, как она!

⁹¹² Собой хороша и при этом — прославленный род;

однако дикарка — ни шагу почти из ворот.

Посредницу бы, чтобы к ней отыскала подход:

вослед за вожатым паломник к святыне идет.

⁹¹³ Связаться с каким-нибудь новым Ферраном Гарсия?

Я этого ввек не забуду коварного змия!

Теперь уж видны мне насквозь все канальи такие.

От ложных друзей огради меня, Дева Мария!

⁹¹⁴ Знакомство с умелой посредницей смог все же свесть я;

и ради корысти, но более из любочестья

к нам в город она как на крыльях неслась из предместья,

и я каждодневно имел о красотке известья.

⁹¹⁵ Для девы сложил я любовные песни вначале,

их сводня с товаром своим отнесла моей крале,

сказав ей: «Купите, сеньора, есть славные шали», —

красотка ей: «Впрямь, вы хорошую вещь показали».

⁹¹⁶ Старуха уже наготове: ей нужен предлог.

«Пожалуйте ручку, надену я вам перстенек,

и если (а та разомлела) дадите зарок

не выдать меня, я вам сделаю тонкий намек.

⁹¹⁷ Есть некий сеньор — вы ему словно голубю горлица,

за вас все отдаст, да и сам хоть в колечко продернется;

а как вас увидеть? — ведь вы почитай что затворница!

Иль весь божий мир для вас, доченька, эта лишь горница?»

⁹¹⁸ Шептала, жужжала и — как был приказ мною дан —

всучила стишки, опоясала лентой ей стан,

на пальчик надела (с подмигом) кольцо-талисман;

на девушку впрямь напустила любовный туман.

⁹¹⁹ Мы знаем: хоть преданно служит пастушья собака,

ей кинуть бараний мосол не мешает однако;

сказала старуха — а имя ей было Уррака,[140] —

все, нет, мол, и нет от красавицы доброго знака.

⁹²⁰ Я, словно бы в шутку, сказал ей: «Я думал, ты дока,

на самом же деле, как видно, болтунья-сорока;

коль чуешь — гони, тут ни отдыха нету, ни срока,

затеян нирог — и тебе, значит, будет припёка».

⁹²¹ Не знал, не гадал, что шутить со старухой не след:

взвилась — мол, порочу ее, возвожу, мол, навет;

и так разошлась старушонка, что удержу нет:

в отместку взяла да и выболтала мой секрет.

⁹²² Мать дочку держала с тех пор под охраной надежною,

и встреча с красавицей стала совсем невозможною;

я поздно усвоил, что правило есть непреложное:

быть лучше немым, чем словцо брякнуть неосторожное.

⁹²³ Усвой сей урок, чтоб не шлепнуться в яму бесславно:

не стоит злословить о людях ни тайно, ни явно;

иной уязвляется тем, что другому забавно,

а если есть истина в шутке — тогда и подавно.

⁹²⁴ Запомни, что, дело имея с подобной старушкой,

нельзя, называть ни сорокой ее, ни болтушкой,

ни сводней, ни сводницей, ни помелом, ни трепушкой,

ни служкой, ни шлюшкой, ни шлендрой и ни побегушкой.

⁹²⁵ Не вздумай назвать пустолайкой ее, пустельгой,

ни злючкой, ни сучкой, ни бабкой, ни старой каргой,

ни ведьмой, ни чертовой перечницей, ни ягой,

не кличь ни дырявой бадьей, ни кривой кочергой.

⁹²⁶ Ни язвой ее не зови, ни чумой, ни проказой,

коростой, чесоткой, холерой, хворобой, заразой,

не кличь подлипалой, втирушей, пройдохой, пролазой,

не кличь слепой курицей или совой лупоглазой.

⁹²⁷ Не станешь дразниться, не будешь вступать с нею в стычки,

откроет все двери она тебе лучше отмычки;

но здесь перечесть я не мог все старушкины клички:

их больше, чем прозвищ у хитрой лисички-сестрички.

⁹²⁸ Старинный устав говорит: «На тоску нет управы»;

тоской донимает Амур, мой властитель лукавый:

к любимой не сунешься — всюду рогатки, заставы,

родители дочек блюдут, как овец гуртоправы.

⁹²⁹ Пошел я с повинной к старухе в ее конуру:

словцо неудачное, дескать, обратно беру;

припомним как ласка и кролик делили нору,[141] —

обиды, попреки, разлад не приводят к добру.

⁹³⁰ «Ах, архипресвитер, — сказала она, — вот и он!

Смотрите, как скромен и тих — знать, судьбой умудрен.

Не из-за гордыни ли вы потерпели урон?

Нужда гнет нам спину: явился-таки на поклон.

⁹³¹ Еще никого не морочила я отродясь

и слов не бросала на ветер, скажу не хвалясь;

сулила — исполню, ты сам лишь не струсь и не сглазь,

свое же искусство не дам я затаптывать в грязь.

⁹³² Не след прибегать к бранным кличкам, к попрекам, к злословью;

мне ищете кличку? — зовите «благою любовью»:

когда мне мужчина почтительность явит сыновью,

уж я расстараюсь, в ущерб своему хоть здоровью».

⁹³³ «Благая любовь» — я ее восхваляю всегда;

карга мне на благо потратила столько труда,

что если исполню я прихоть ее — не беда:

за зло и за благо должна быть достойная мзда.

⁹³⁴ Старуха была и хитра, и отважна притом:

вдруг вышла на улицу чуть ли что не нагишом;

дивятся соседи — глядите, вот стыд, вот сором,

бедняга от старости вовсе ослабла умом!

⁹³⁵ Всем сплетникам радость, взвилась их досужая братья:

«Слыла всех умней, а теперь, знать, совсем без понятья!»

Все в ней разуверились сразу, и тут мог сказать я:

«Нужда гнет нам спину, порой же велит скинуть платье».

⁹³⁶ Ну что взять с безумной? Прошло только несколько дней —

и снят неусыпный надзор был с любимой моей:

и челядь, и мать перестали шпионить за ней;

такая старуха — вот клад для мужчины, ей-ей!

⁹³⁷ Торговлишкою промышляла она мелочной

и короб с товаром таскала всегда за спиной;

но — как говорил я — был промысел и потайной:

дневную торговлю она совмещала с ночной.

⁹³⁸ Торговки — я сказывал — тащатся из дому в дом:

в том купят у них пустячок, мелочишку в другом;

открыты им двери лачуг и господских хором,

и всюду без умолку мелют они языком.

⁹³⁹ Уррака клялась, что мне верность покажет на деле,

сказала: «Сеньор, если только вы не охладели,

я слово сдержу, все устрою в теченье недели,

уж будьте спокойны: ваш мяч не пройдет мимо цели.

⁹⁴⁰ Теперь от меня вашу милую не стерегут;

к ней с коробом я заявлюсь — мой обыденный труд, —

о вас речь зайдет, а уж я не промешкаю тут:

ловцы не повздорят, — не вырвется птичка из пут».

⁹⁴¹ Старуха и вправду сработала все без помарки:

то ль знала какие она корешки для заварки,

шептала ль Какие заклятья, дарила ль подарки, —

но отклик на пыл мой у девушки вызвала жаркий.

⁹⁴² Свершится ли? Этой лишь мыслью тогда был я занят.

Но сокола опытный ловчий вабилом приманит,

а сводня умелая девичий ум затуманит:

впустую брехать старый пес, как известно, не станет.

⁹⁴³ Увы, всяк рожденный на свет умирает в свой срок,

и вскоре меня обездолил безжалостный рок,

любимую смерть вдруг постигла. Удар был жесток!

О Боже, прости ее душу, прими в свой чертог!

⁹⁴⁴ Сразила меня столь внезапная эта утрата,

я сам слег и к жизни постылой не чаял возврата:

два дня пролежал, было сердце как обручем сжато;

ах, радость не в радость, Коль так беспощадна расплата!

⁹⁴⁵ Стоял месяц март, и повеяло явственно летом;

старуха однажды ко мне заявилась с приветом:

«Шалун прихворнул, так шалить будет меньше при этом».

Вспылил я, — с тоски был схватиться готов с целым светом.

⁹⁴⁶ Старуха однако же все еще не унялась:

«Эх, архипресвитер, чего убиваться? Не сглазь, —

другую найдем». Я ответил: «Ты, чертова мразь!

Несешь околесицу — верно, уже напилась?»

⁹⁴⁷ Ища от печали своей и от скорби забвенья,

в ту пору сложил грубоватые я песнопенья;

отнюдь не питали красавицы к ним отвращенья,

напротив, смеялись: я им доставлял развлеченье.

⁹⁴⁸ Прошу снисхожденья у великодушнейших дам:

повергнуть решил эти глупости к вашим стопам,

чтоб ведали вы, чем отвлечься пытался я сам,

мнил: шутка для ран для сердечных — целебный бальзам.

⁹⁴⁹ И все же о муках душевных пишу и пишу,

в уме и слова, и поступки свои ворошу;

а если при этом, увы, многословьем грешу,

у тех, кто читает, покорно прощенья прошу.

⁹⁵⁰ Апостол сказал — должно все испытать самому;

я в горы поехать решил, вняв совету сему;

пропал там мой мул, сам лишений изведал я тьму.

Вкуснее чужих пирогов хлеб в родимом дому.

⁹⁵¹ Был март, день святого Медера:[142] тишь, солнце, прохлада.

Лосойским ущельем я ехал, но вдруг — вот досада —

метель поднялась; нет укрытья от снега и града.

Искать то, чего не терял, человече, не надо!

⁹⁵² Когда, обессилев совсем, я достиг перевала,

увидел крестьянку-горянку, что путь преграждала,

«Ты кто?» — я спросил. «Я горянка, — она отвечала, —

таких поджидаю как ты, их встречала немало.

⁹⁵³ Сбираю я пошлину, мзду за проезд и провоз;

не знаю, какой тебя ветер к нам в горы занес;

изволь, пропущу, коль ответишь добром на мой спрос,

а нет — покажу, как мы, горцы, молотим овес».

⁹⁵⁴ Была очень узкой и обледенелой стезя,

по коей я плелся едва, оступаясь, скользя;

горянка мне путь преграждала, дубиной грозя.

Я молвил: «Продрогшего пса гнать, сестрица, нельзя».

⁹⁵⁵ Я понял, как небезопасно поссориться с нею.

«Чего тебе надобно, — вдруг угодить не сумею?

Что ценится в ваших местах — мне скажи, дуралею,

и дай мне, сестрица, приют: я совсем коченею».

⁹⁵⁶ Она мне: «Кто просит — не должен он быть привередой;

подаришь мне то, что захочешь; однако же ведай:

обидишь меня — отплачу тебе той же монетой,

а коль угодишь, будешь сытый, сухой и согретый».

⁹⁵⁷ Я вспомнил, как бабка ворчала, слюнявя кудель:

«Жить тошно, а в смертную, ох, неохота постель».

От глада, и хлада, и страха тут сгинуть ужель?

«Дам брошку-застежку, — сказал я, — и шитый кошель».

⁹⁵⁸ Коль скоро до дела дошло — ни к чему отговорки,

без слова деваха взвалила меня на закорки

и рысью пустилась — ничто ей ни речки, ни взгорки;

все это воспел я потом, уже в теплой каморке,

⁹⁵⁹ Я пустился спозаранку

к перевалу Малангосто,[144]

вдруг наткнулся на горянку

силы редкостной и роста:

«Ты куда? Смотри, несчастный,

пропадешь! Здесь путь опасный,

горы перейти не просто».

⁹⁶⁰ Я ответствовал учтиво:

«В Сотосальвос путь держу я».[145] —

«Ишь, ты малый не пугливый,

черт подбил тебя, гляжу я.

Хоть проезжий, хоть прохожий,

не спросить меня — негоже:

эту тропку сторожу я».

⁹⁶¹ Я воззрился на деваху —

неуклюжа, косорыла,

молвит: «Не помри со страху,

я тропу загородила:

выкуп дай — не понял, что ли?

Дать проход в моей лишь воле,

не буянь, за мною сила».

⁹⁶² Я ответил: «Ах, сестрица,

затевать не стоит ссору;

рад с тобою поделиться,

но мое — тебе не впору».

А она: «Уж не посетуй,

но за так дорогой этой

не пройдешь ты через гору».

⁹⁶³ Ишь, чертовка! Ишь, скотина!

Сантильян, пошли спасенье![146]

Вижу я: при ней дубина,

и праща есть, и каменья.

«Выбирать твое, брат, дело, —

и пращою завертела, —

ждать могу хоть целый день я».

⁹⁶⁴ То метель, то град... От стужи

у меня стучали зубы.

«Раскошеливайся, друже!» —

слышу вновь я окрик грубый.

Я пастушке молвил кротко:

«Сладим мы с тобой, красотка,

но сейчас мне к очагу бы». —

⁹⁶⁵ «Отведу в мою лачужку,

дров нам хватит, будет жарко,

хлеба дам тебе краюшку

и винца найдется чарка;

покажу потом дорогу,

но клянись, что за помогу

не останусь без подарка».

⁹⁶⁶ Кто бы вынес эту пытку?

Вымокнув, дрожа от страха,

ей нарядную накидку

я пообещал с размаха,

сверх того застежку-брошку.

«Если ты не понарошку,

ладно!» — молвила деваха.

⁹⁶⁷ Подошла ко мне милашка

и одной рукой девичьей

подняла, словно барашка,

вмиг на свой загривок бычий:

«Ишь, продрог! Небось, бедняга,

накормлю — ведь я не скряга,

здесь, в горах, такой обычай».

⁹⁶⁸ В очаге трещат поленья,

вот — натоплена хибара;

на столе без промедленья

горы снеди с пыла, с жара:

деревенская лепешка,

кролик и баранья ножка,

жирных куропаток пара,

⁹⁶⁹ доброго винишка фляга,

две печеные форели,

масло, сыр... «Ну вот, бедняга,

оба мы давно не ели,

прежде подкрепиться нужно,

а потом мы вечер вьюжный

будем коротать в постели».

⁹⁷⁰ Я согрелся, подкрепился

и теперь уж не боялся,

телом и душой взбодрился

и, довольный, рассмеялся;

а пастушка поглядела

и сказала: «Это — дело!

Славный мне дружок попался.

⁹⁷¹ Ты, — промолвила пастушка, —

должно, в этих играх ловкий;

раздевайся: я резвушка,

так померимся в сноровке».

Чуть не погребен под снегом,

ужин заодно с ночлегом

получил я по дешевке.

⁹⁷² Заутра в Сеговью направился я с перевала,

причем о подарках пастушке не думал нимало,

там видел скелет той змеи,[147] чье смертельное жало

дни старого Рандо, как сказывают, оборвало.

⁹⁷³ Жилось там нескучно, да поистощил я суму:

бездонного кладезя не отыскать никому;

свой взвесив кошель, я напомнил себе самому:

«В гостях хорошо, а все ж лучше в родимом дому».

⁹⁷⁴ На третий день утром пустился в обратный я путь;

Лосойской тропой — без подарка? Нет, надо свернуть!

Что ж, через проход Фуэнтфриас[148] пройду как-нибудь...

Но сбился с дороги — тут было с чего мне струхнуть.

⁹⁷⁵ Взобрался наверх оглядеться, смотрю — недалечко

пастушка с коровами, сосны, поляна и речка;

«Эй, — крикнул я, — дева-краса, золотое сердечко,

Шел мимо, подумал — зайду: недурное местечко». —

⁹⁷⁶ «А кто тебя звал? Ну и дурья ж твоя голова!

Чем сразу лезть в воду, о броде узнал бы сперва.

Нелюбо мне слушать нахальные эти слова,

огрею — не скоро забудешь, ведь я здорова».

⁹⁷⁷ Не знает никто, где он будет настигнут судьбиной:

живет себе курица жизнью счастливой куриной,

ан вдруг сел типун! Пошутить захотел я с девчиной,

да по уху как получу суковатой дубиной!..

⁹⁷⁸ Упал и лежу, ошалев, — ни туда, ни сюда:

коль смаху, да по уху, это, признаться, беда;

«О господи! — вымолвил я, — у тебя нет стыда,

так аисты лишних птенцов гонят вон из гнезда».

⁹⁷⁹ Сознанье мое помутилось, душа ушла в пятки;

дубина — оружие грозное в девичьей хватке;

подходит драчунья: «Вставай-ка, не мни мои грядки,

поучим — накормим, у нас уж такие порядки.

⁹⁸⁰ Тебя отведу я в лачугу. Шатун мой ушел;

да не упирайся ты, словно упрямый козел,

небось тебе всяческой снеди поставлю на стол».

Будь впрямь я сердит, тут бы мир все равно предпочел.

⁹⁸¹ Взяла меня за руку и повела за собою;

обеденный час был, я проголодался, не скрою.

Лачужка пуста. «Ну, теперь, — говорит, — нам с тобою

никто не мешает заняться любовной игрою».

⁹⁸² Я молвил: «Клянусь, не в своем ты, подруга, рассудке:

играть не согревшись и не подкрепившись? Нет, дудки!

Ну как я уважу тебя, если пусто в желудке?»

Она рассердилась; я вспомнил, что плохи с пей шутки.

⁹⁸³ Старался как мог. «Вот, — сказал я, — известно давно:

не шелк и сукно тут потребны, а хлеб и вино».

Поели, — и стало тревожить меня лишь одно:

дорогу узнать бы, в горах-то ведь тропок полно.

⁹⁸⁴ Она домогалась, чтоб мы с ней продолжили дело:

коль пакля зажглась — не погасишь, пока не сгорела.

«Спешу в путь-дорогу, покуда еще не стемнело».

Обиделась: действую, мол, второпях и несмело.

⁹⁸⁵ Она до развилки до самой меня провожала:

две тропки в горах были выбиты, знать, изначала;

я выбрал одну — несмотря, что изрядно петляла,

в деревне Феррерос[149] был засветло, близ перевала.

⁹⁸⁶ Скропал я стишок про таких как она сердцеедок;

не слишком он пресен, однако не так уж он едок;

читай, но смолчи, а сужденье оставь напоследок:

сейчас ты стишок поймешь так, а прочтя книгу, — эдак.

⁹⁸⁷ Не забыть вовек подружку,

риофрийскую пастушку,[151]

здоровущую Гадею.

⁹⁸⁸ Как-то на лужайке, рядом

с тем сельцом, укрытом в логе,

встретилась с коровьим стадом

мне бабеночка. «О боги!» —

я вскричал, окинув взглядом

в два обхвата руки, ноги,

восхищенный дивным задом.

Слышу: «Сбился, знать, с дороги?

Не сломай, гляди-кось, шею». —

⁹⁸⁹ «Шею не хочу напрасно

я ломать, моя красотка,

но судьба — она всевластна:

тут потеря, там находка;

заблудился, это ясно,

все ж при том, коль ты, молодка,

поиграть со мной согласна, —

шел я долго иль коротко,

на судьбу пенять не смею».

⁹⁹⁰ Смеючись, мне отвечала

своенравная пастушка:

«Ты подумал бы сначала,

что горянка — не простушка;

было случаев немало —

если глупая телушка

в лес от стада забредала,

вразумляла ее клюшка.

Только сунься — так огрею!»

⁹⁹¹ Так огрела! Прямо в ухо

мне заехала чертовка!

Я свалился — ну и плюха!

А она, взглянув с издевкой,

молвила: «Ты слаб, как муха:

что игра, что потасовка

для таких, как ты, — поруха;

нужны сила и сноровка

на приятную затею».

⁹⁹² Повела меня в лачугу,

накормила до отвала;

на ответную услугу

был я скуп, она серчала:

«Я в обиду милу другу

недотепу привечала,

он же вдруг сомлел с испугу!

Где сучок, а где мочало —

различить уж я сумею».

⁹⁹³ С зарей в понедельник я двинулся дальше на юг.

Чу — возле Корнехо[152] лес рубят; пошел я на стук

и крепкую вижу горянку; и вот она вдруг

решила, что я для нее подходящий супруг.

⁹⁹⁴ С девахой такой красномордой, такой толстомясой

точил я, признаться, с большим удовольствием лясы:

пытала, кто я, — ведь встречались ей лишь козопасы,

в диковинку были словесные ей выкрутасы.

⁹⁹⁵ Забыла о правиле мудром — оно непреложно:

гоняясь за лучшим, утратить хорошее можно,

мечтаниям смелым своим доверяй осторожно:

сон хоть и прекрасен, да лжив, явь проста, да надежна.

⁹⁹⁶ Стишок я сложил — вы прочесть его можете тут —

об этом событье: вам стих повергаю на суд;

холодный был день, а мой путь каменист был и крут,

скорей бы пройти перевал, да найти бы приют.

⁹⁹⁷ Спал я в доме постоялом;

только заиграли краски

в небесах над перевалом,

вышел в путь я без опаски;

глядь — горянка в платье алом,

вышивка на опояске,

мне умильно строит глазки.

⁹⁹⁸ Я ей: «Добрый день, сестрица!»

А она: «Ты кто, откуда?

Иль случилось заблудиться?» —

«Нет, есть у меня причуда:

здесь, в горах, решил жениться». —

«Что ж, придумал ты не худо

взять себе жену отсюда.

⁹⁹⁹ Но в горах свои порядки,

что с тебя тут, братец, толку?» —

«Я вскопать сумею грядки,

мигом освежую телку,

не боюсь со зверем схватки

и намять сумею холку

дерзкому не в меру волку.

¹⁰⁰⁰ Я могу пасти коровок,

укрощать бычков, мять кожи,

из ремней и из веревок

обувь плесть — хоть для вельможи,

объезжать коней я ловок,

масло сбить умею тоже:

всякие труды мне гожи.

¹⁰⁰¹ Я играю на свирели,

редкостный искусник в пляске,

мне не ровня в этом деле

пастухи или подпаски;

первый я в борьбе — доселе

мне никто не задал встряски.

Знай, все это быль, не сказки». —

¹⁰⁰² «Вижу я — ты бравый малый,

мы здесь тоже не дикарки,

выйду за тебя, пожалуй,

только, женишок мой жаркий,

чем-нибудь меня побалуй». —

«Пожелай лишь — и подарки

я куплю моей сударке». —

¹⁰⁰³ «Подари меня, голубчик,

лентой в волоса пунцовой

и чепец купи мне в рубчик —

желтый цвет и цвет лиловый, —

праздничный купи тулупчик,

а на будни нужен новый

с капюшоном плащ холщовый.

¹⁰⁰⁴ Пряжку медную с насечкой,

да латунные сережки,

да таких же два колечка;

до колен купи сапожки,

чтоб услышать мне словечко:

„Менга не дала оплошки,

накупил ей муж одежки!”»

¹⁰⁰⁵ Я ей: «Все куплю голубке,

все, что ей пришлось по нраву;

будут кольца, серьги, шубки,

разодену, словно паву;

вот как принесу покупки,

созовем гостей ораву,

справим свадебку на славу».

¹⁰⁰⁶ Коль в горы идешь, претерпеть приготовься злосчастья:

тепла не бывает там, холод всегда и ненастье;

и на перевале попал словно в чертову пасть я:

слепила метель, буйный ветер творил самовластье.

¹⁰⁰⁷ Согреться б чуть-чуть — под уклон перешел я на рысь,

забыв о присловье: «Помедленнее торопись».

Но как же спешить, коль на тропке то наледь, то склизь?

«Ну, — мыслю, — без помощи божьей мне тут не спастись».

¹⁰⁰⁸ Мне сроду еще не бывало так скверно, так худо,

и думал — замерзну, не выйти живым мне отсюда,

как вдруг я на склоне горы увидал чудо-юдо:

не зверя и не человека, а впрямь страхолюда.

¹⁰⁰⁹ Я бабу-табунщицу счел порождением ада;

однако ж, хоть вид ее был оскорбленьем для взгляда,

она согласилась помочь — заплатить только надо, —

и вот уж в хибарке я, у перевала Таблада.

¹⁰¹⁰ Да, вид у бабенции этой и впрямь был таков,

что стоит, ей-ей, посвятить ему несколько слов.

Рост, силища!.. С ней, укротительницей табунов,

мужчине не сладить, будь даже как бык он здоров.

¹⁰¹¹ Дано описание было святым Иоанном

в его Апокалипсисе многим чудищам странным;

и та, встреча с кем оказалась спасеньем нежданным,

помнилась мне мороком дьявольским, блазном туманным.

¹⁰¹² Огромнейшая голова, и волосья на ней

короткие, черные, жесткие — черный репей,

запавшие бусины-глазки, малины красней,

медвежий печатала след она лапой своей.

¹⁰¹³ Короткая шея, обхватом в две пяди без малого,

и уши торчащие, как у осла годовалого,

а нос — словно клюв кулика, что в глуши красноталовой

водицу привычен цедить из болота стоялого.

¹⁰¹⁴ Одутлые жирные щеки, толстенные губы,

собачья огромная пасть, лошадиные зубы,

насупленный лоб, подбородок тяжелый и грубый, —

такие невесты навряд ли молодчикам любы.

¹⁰¹⁵ Вокруг этой морды чернела, как смоль, борода.

Нет, бабы страшнее не видывал я никогда.

Не знаю, — ты, может, польстишься, однако ж тогда

работай не глядя, чтоб не было здравью вреда.

¹⁰¹⁶ И снизу не лучше: колени — точь-в-точь два котла,

а икры — как два неохватных шершавых ствола,

ступня — покривил бы душою, сказав, что мала,

лодыжки — покрепче, пожилистей, чем у вола.

¹⁰¹⁷ Запястье девицы — пошире ладони моей,

рука заросла черной шерстью до самых ногтей;

а голос — гнусавый и хриплый: беседуя с ней,

внимаешь ты словно бы скрежету ржавых цепей.

¹⁰¹⁸ Мизинец ее с мой большой толщиною был ровно,

а прочие пальцы и называть-то греховно;

случись, тебе голову ручкой почешет любовно,

подумаешь — это в давильне работают бревна.

¹⁰¹⁹ Плащом перехваченные необъятные груди

вздымались подобно какой-то бесформенной груде

до пояса, а отпустить их, так — верьте мне, люди, —

пустились бы в пляс они сходу без всяких прелюдий.

¹⁰²⁰ Ее непомерные ляжки, крутые бока

одним вы обняли бы взглядом лишь издалека,

о прелестях менее явных смолчу я пока:

боюсь, не достанет тут сил моего языка.

¹⁰²¹ О том, что я молвил, о том, что она отвечала,

три песни сложил я,[154] а именно: два «мадригала»

и песню попутную; но, хоть трудился немало,

уменья ее описать у меня недостало.

¹⁰²² В селенье Таблада,

в горах, где отрада

для вольного взгляда,

увидел я стадо.

¹⁰²³ Там, близ перевала,

метель завывала,

и ждал я, поверьте,

мучительной смерти

от глада и хлада.

¹⁰²⁴ Спасаясь от снега

бегом, — я с разбега

попал на полянку;

там вижу горянку

приятного склада.

¹⁰²⁵ Завидев красотку,

кричу во всю глотку,

взываю к ней слезно;

она же мне грозно:

«Чего тебе надо?»

¹⁰²⁶ Я молвил: «Продрог я,

совсем изнемог я,

ужели приюта

иззябшему люто

не дашь ты, о чадо?»

¹⁰²⁷ Сказала пастушка:

«Вон, видишь — лачужка,

двоим там есть место,

с тобой как невеста

делить ее рада». —

¹⁰²⁸ «Увы, моя прелесть!

В деревне Феррерос

меня ждет супруга;

но будет услуга —

так будет награда». —

¹⁰²⁹ « Пойдем!» — я, покорный, —

за ней тропкой горной;

пылают поленья —

вот мне избавленье

от снега и града.

¹⁰³⁰ Обед начинаем

ржаным караваем,

куском солонины:

тут много скотины —

бараны, говяда.

¹⁰³¹ Дает сыр овечий:

«Поешь, человече!»

Вино — хуже нету,

но дрянь хвалю эту:

и в нем мне услада.

¹⁰³² «Во здравье, друг милый,

поддерживай силы;

вернешься с дарами

поздней — и меж нами

не будет разлада.

¹⁰³³ Попили, поели, —

понежься в постели;

вновь свидишься с ладой —

подарком порадуй:

ведь я — твоя лада». —

¹⁰³⁴ «Сама бы спросила,

что душеньке мило!» —

«Сказала бы сразу, —

боялась отказу:

застенчива смлада.

¹⁰³⁵ Ну что ж — лентой алой

меня ты пожалуй

да белой сорочкой

с цветной оторочкой —

нет лучше наряда.

¹⁰³⁶ Побалуй голубку —

купи ты мне юбку;

порадуй милашку —

колечко да пряжку

купи для приклада.

¹⁰³⁷ Еще подари ты

чепец мне расшитый,

сафьянны сапожки,

чтоб в них без оплошки

плясать до упада.

¹⁰³⁸ Как купишь подарки —

знай, в этой хибарке

тебя ждет подружка,

горянка-пастушка

для брачна обряда». —

¹⁰³⁹ «С дарами, сеньора,

вернусь к тебе скоро:

дружок не обманет;

с собой же — гроша нет,

такая досада!»

¹⁰⁴⁰ В ответ мне дурнушка:

«Хоть, я и пастушка,

мы тоже учены

и знаем законы

торгового ряда.

¹⁰⁴¹ Мы щедрым посулам

не верим огулом,

пришел за товаром —

не думай взять даром:

пустая надсада.

¹⁰⁴² На деньги вы, хваты,

всегда скуповаты,

а я скажу кратко:

не будет задатка

без должного вклада».

¹⁰⁴³ Как древле изрек присночтимый апостол Сантьяго,[156]

творит нам добро лишь Господь, только он шлет нам блага;

и я, как уладилась эта моя передряга,

Творца восхвалить порешил в виде первого шага.

¹⁰⁴⁴ Близ горного кряжа прославленное средь народа

есть место — зовется Святая Мария у Брода;

там в память свершившегося моего перехода

Пречистой вознес я хвалу: миновала невзгода.

¹⁰⁴⁵ Тебе, Приснодева, тебе, милосердная мать,

чей образ пресветлый дарует земле благодать,

тебе в прославленье стихи не устану слагать,

а ты удостой, госпожа, с благосклонностью внять.

¹⁰⁴⁶ Пречистая Матерь Христова,

ты благословенна стократ,

замолви за грешника слово

пред тем, кто за нас был распят.[157]

¹⁰⁴⁷ Я, Дева, тебя восхваляю,

опора ты мне и помога,

заступницей мне, уповаю,

стоишь у господня порога:

ведь нет ни конца и ни краю

терпению Господа Бога,

так пусть наш Спаситель, твой сын

милосердный подарит мне взгляд.

¹⁰⁴⁸ Благая царица вселенной,

в небесной немеркнущей славе

сияет твой образ нетленный;

ужель я добавить не вправе

бесхитростный дар и смиренный

к его многоцветной оправе?

Сказанье про страсти Христовы

прими как посильный мой вклад.

¹⁰⁴⁹ То в среду свершилось, в час третий:

синклит порешил иудейский

Христа изловить в свои сети;

хоть скромным посул был судейский,

имелся у них на примете

готовый на шаг сей злодейский —

Иуда, Христов ученик,

но втайне ему супостат.

¹⁰⁵⁰ Предатель не стал дорожиться,

они сторговались с ним скоро:

учителя продал за тридцать

серебренников тот провора,

и легкой победой гордиться

могла окаянная свора:

покупка им дешево стала,

казне невелик был наклад.

¹⁰⁵¹ В час утрени злым иудеям

Иудиным предан лобзаньем

твой сын, умащенный елеем;

ему был открыт путь к страданьям,

а им удалось, лиходеям,

воспользоваться злодеяньем:

был пастырь отторгнут от паствы

и, связанный, стражею взят.

¹⁰⁵² За сына была без предела

ты скорбью, тревогой объята;

в час первый воочью узрела —

введен он в чертоги Пилата.

Но им, власть имущим, нет дела

до правды! Ничто им не свято.

И ликом пресветлым Христовым

не мог быть растроган Пилат.

¹⁰⁵³ В час третий Христос, твое чадо,

предстал перед синедрионом:[158]

безвинный — по букве уклада

судим был неправым законом;

толпа, разъяренное стадо,

глумилась над приговоренным;

а после суда заточен был

страдалец в глухой каземат.

¹⁰⁵⁴ Христу расточали проклятья,

и бранью его осыпали

во время пути на распятье,

и жребии жадно кидали,

деля меж собой его платье.

О, не было горшей печали!

Что скорби такой не бывало —

все люди тебе подтвердят.

¹⁰⁵⁵ Божественный и человечный

в шестой час он отдан на муки:

прибил кат тупой, бессердечный

к кресту ему ноги и руки;

твой сын путь земной, быстротечный

кончая, земле при разлуке

навеки оставил сиянье

небесных распахнутых врат.

¹⁰⁵⁶ Скончался Христос в час девятый,

и солнце в миг скорби толикой

затмилось; воззрились солдаты,

один прободал его пикой:

уверились — умер Распятый.

И тут от печали великой

вздрогнула земля: кровь святую

он пролил за всех земных чад.

¹⁰⁵⁷ К вечерне с креста его сняли,

обмыли кровавые раны,

елеем покров пропитали,

и в той пелене полотняной

положен он в склеп, что подале

был выбит в скале; для охраны

встал центурион:[159] приближаться

не должен ни стар был, ни млад.

¹⁰⁵⁸ Что наши земные страданья

в сравнении с мукою крестной?

И сдерживаю я стенанья —

ведь пени мои неуместны;

однако в слезах упованья

гляжу на твой образ небесный:

заступница, ныне и присно

слугою твоим быть я рад.

¹⁰⁵⁹ Мы все, кто стезю свою правим,

Христов соблюдая наказ,

оплачем и вместе восславим

того, кто смерть принял за нас.

¹⁰⁶⁰ Пророчества были благие,[161]

исполнившиеся потом:

сперва еще Иеремия

поведал живущим о том,

что явится миру Мессия;

Исайя добавил о нем,

что будет рожден он от Девы —

таков был пророческий глас.

¹⁰⁶¹ Свидетельствует нам Писанье,

ведется прямая там речь,

что Агнец пойдет на закланье,

дабы свое стадо сберечь;

и помнятся мне прорицанья

других отдаленных предтеч:

сей царь Даниилом, Давидом

был миру предсказан не раз.

¹⁰⁶² Исполнилось верно и точно,

что было предсказано встарь,

и Девой зачат непорочно

Христос, наш спаситель и царь;

вовеки веков будет прочно

стоять его славы алтарь;

ему, человеку и богу

хвалы мы возносим сейчас.

¹⁰⁶³ Содеять явился он чудо:

спасти от грехов род людской;

учителя предал Иуда,

прельстившийся скудною мздой;

под выкрики темного люда

подвергся в тот день роковой

наш пастырь, Христос, бичеванью —

таков был жестокий приказ.

¹⁰⁶⁴ Дабы насмеяться, сначала

надели терновый венец;

толпа в лик пресветлый плевала, —

ведь много есть грубых сердец, —

страдальца распятие ждало,

мучительный, скорбный конец;

сей жребий посланца господня

всех нас, его паству, потряс.

¹⁰⁶⁵ Спасителю ноги и руки

гвоздями прибили к кресту;

чтоб жаждой умножились муки,

желчь с оцетом дали Христу —

к страданьям распятого глухи;

он крестную снес маету

за тех, кому трогают душу

об этих страданьях рассказ.

¹⁰⁶⁶ За нас претерпел он мученья,

за нас на кресте изнемог;

чтоб не было в смерти сомненья,

пронзили копьем ему бок;

и жертвенности, и смиренья

всем нам преподал он урок;

мы знаем, что смертью своею

он мир от погибели спас.

¹⁰⁶⁷ Уж близилось празднованье Воскресенья Христова,

когда с облегченьем достиг я родимого крова,

семь дней до Поста до Великого; каждый год снова

людей он страшит, их в грехах уличая сурово.

¹⁰⁶⁸ Когда ж с доном Масленичным Четвергом, я в жилище

сидел, услаждая утробу скоромною пищей,

явился гонец, мне вручил два огромных письмища,

я их пересказываю, опустив слов с полтыщи,

¹⁰⁶⁹ «Я, божья служанка, святая Четыредесятница,

предтеча господнего дня, светлой Пасхи привратница,

мирянам и клирикам, всем, кто грешит и кто кается,

сим благовествую — великий к вам день приближается.

¹⁰⁷⁰ Узнайте, что мне сообщили: без малого год,

как дон Мясоед, этот зверь, душегуб, живоглот,

который — мне в пику — потоки кровавые льет,

на земли мои наложил свой неправедный гнет.

¹⁰⁷¹ Вам напоминаю я сим про обет послушанья:

должны вы под страхом суровейшего наказанья

меня, также присных моих — сиречь Пост, Покаянье —

чтить свято: имею права с вас взимать эту дань я.

¹⁰⁷² Предуведомляю, что минет всего лишь семь дней —

на недруга двинусь я вкупе с дружиной моей,

и верю: без кровопролития оный злодей

признает себя побежденным в баталии сей.

¹⁰⁷³ Посланье прочтя, ты гонцу возврати его снова,

чтоб весть добежала до всякого и до любого.

Дано в Кастро де Урдиалес,[163] в час рыбного лова,

пусть в Бургосе люди прочтут все от слова до слова».

¹⁰⁷⁴ Засим я второе послание начал читать, —

огромная раковина заменяла печать;

отчет и о нем не премину вам тотчас же дать:

то был Мясоеду решительный вызов на рать.

¹⁰⁷⁵ «Я, донья Четыредесятница, та, в чьей охране

нуждаются души, чьей воды покорствуют длани,

тебе, Мясоед ненасытный, шлю вызов заране:

предел положу я чреде твоих гнусных деяний.

¹⁰⁷⁶ Неделю спустя я войну начинаю с тобой.

С дружиной своей выходи на решительный бой

и знай, сыроядец, еще до Субботы Святой

ты будешь во прахе лежать под моею пятой».

¹⁰⁷⁷ Прочли эти грамоты мы, перечли их вторично

и поняли, что к ним нельзя отнестись безразлично:

составлены были столь грозно они, столь владычно,

а нас с моим гостем касалось реченное лично.

¹⁰⁷⁸ Со мной, как сказал я, сидел дон Четверг за столом,

вскочил он: я вижу, как гнев загорается в нем.

«Докучница! Каждый-то год поднимает содом!

Я у Мясоеда знаменщик, — ее мы прижмем».

¹⁰⁷⁹ Обедом довольный весьма, поспешивши откланяться,

те грамоты для Мясоеда он передал Пятнице.

«Добавь, чтоб ко вторнику,[164] — так наказал он соратнице, —

готовил войска для сраженья с Четыредесятницей».

¹⁰⁸⁰ Сим вызовом дон Мясоед был напуган немало,

хоть гордость наружная внутренний страх и скрывала;

чем зря отвечать, стал он войско сбирать для начала,

на то драгоценного вдосталь имел он металла.

¹⁰⁸¹ И к сроку назначенному вывел в поле он рать;

на войско его любо-дорого было взирать:

и спереди были бойцы на подбор, и позадь, —

не смог бы и сам Александр столь могучих собрать.[165]

¹⁰⁸² Всем прочим в строю боевом предстояла пехота,

там перья пестрели, слепила глаза позолота,

в начальниках птицы высокого были полета,

а уток, гусей, куропаток — тех было без счета.[166]

¹⁰⁸³ Стояли, держа вертела, опираясь на блюда;

сраженье завяжется — первым придется им худо:

ведь знает любой пехотинец, — чистейшее чудо,

вступив в рукопашную, целым вернуться оттуда.

¹⁰⁸⁴ Затем арбалетчики встали в шеренгу, стрелки:

копченые ребрышки, вяленые полотки,

бараньи лопатки и жареные индюки...

Их залп сокрушительный выдержать — не пустяки.

¹⁰⁸⁵ За ними был выстроен легкоподвижный отряд

из кроликов и поросят, из ягнят и козлят;

потом щитоносцев — закусок, приправ — целый ряд:

они подстрекают бойцов, их вином горячат.

¹⁰⁸⁶ Внушительный воинский строй замыкался дворянами:

разряженными, в медно-кованых латах фазанами,

сверкающими снаряженьем павлинами чванными, —

на бой они вышли под стягами золототкаными.

¹⁰⁸⁷ Бойцы-молодцы были в этой воинственной сходке:

им только скомандуй — противнику вцепятся в глотки;

грохочет оружье — кастрюли, котлы, сковородки.

Ну-ну, трепещите, сардинки, дрожите, селедки!

¹⁰⁸⁸ Явились косули, явился свирепый кабан:

«Прими и меня в свое войско, сеньор капитан, —

в кровавых побоищах неукротим я и рьян,

бывало, не раз я давил и крушил басурман».[167]

¹⁰⁸⁹ Едва лишь кабан замолчал, как примчался олень:

«Воитель преславный, слуга твой явился под сень

хоругвей твоих; я упорен в бою как кремень;

да будет победой твоей осиян этот день»,

¹⁰⁹⁰ в строй заяц вскочил: «Я, сеньор, хоть не силой, так сметкой

тебе помогу в столкновении с вредною теткой:

гнездится заразный недуг в моей шерстке короткой,

противницу чирьями я награжу и чесоткой».

¹⁰⁹¹ Спустился с утесов отчаянный горный козел

и грозным, могучим блеяньем наполнил весь дол:

«Сеньор, я с твоею враждебницей биться пришел,

чешуйчатое ее войско пущу я в размол».

¹⁰⁹² Приплелся и вол-работяга, усталый, понурый.

«Сеньор, — промычал он, — я мощным был создан натурой,

теперь же не сладить уже мне ни с плугом, ни с фурой,

но рад послужить я тебе своим мясом и шкурой».

¹⁰⁹³ Явился дон Окорок, с ним его шустрые шкварки:

они прихватили для рыболюбивой сударки

скоромные — сальные, скажем точнее, — подарки;

кипят, и лишь знак подадут им — в бой ринутся жаркий.

¹⁰⁹⁴ Поскольку могучим владыкой был дон Мясоед,

поскольку привык быть в его подчиненье весь свет,

мня, будто управы на деспота оного нет,

все звери и птицы явились к нему на обед.

¹⁰⁹⁵ Властитель был в чревоугодии неутомим,

ломился от яств утонченнейших стол перед ним,

и счет был потерян давно переменам мясным;

хуглары его услаждали искусством своим.[168]

¹⁰⁹⁶ Знаменщик монарха пред ним на колено припал,

бочонок держал он в руке и вино подливал,

дабы до краев был наполнен монарший фиал;

все отдано было в тот вечер вину под начал.

¹⁰⁹⁷ Как мрак опустился ночной, по скончании ужина,

когда дополна было каждое чрево нагружено,

ничто в глотку лезть не могло, даже рябчиков дюжина,

все рухнули в сон. Будет злыдня в бою оконфужена!

¹⁰⁹⁸ Не спали в ту ночь петухи, не сомкнули и глаз:

подружек своих дорогих потеряли все враз;

дрожали, что скоро пробьет и для них смертный час,

гул пиршества яко надгробный им слышался глас.

¹⁰⁹⁹ Вот полночь настала. По залам гремит: «С нами Бог!» —

и донья Четыредесятница шасть на порог;

кричат петухи, бьют крылами — спасение в срок;

а для Мясоеда — весть грозная, горький итог.

¹¹⁰⁰ Бойцов, по природе могучих, сломило обжорство,

а чревоугодью вино оказало потворство,

и воины впали в дремоту, утратив проворство;

могучая рать негодна уже для ратоборства.

¹¹⁰¹ Как спящих взбодрить? Полководец на битву зовет,

но отклика нету — дремотный не сбросить им гнет;

а постное воинство время не тратит, не ждет,

оно устремилось в атаку под клики «вперед!».

¹¹⁰² Был первым порей белоглавый: вонзился с налету

он в глотку врага-Мясоеда и вызвал харкоту;

ликует Воительница: все идет по расчету,

теперь надо конницу вражью сломить и пехоту.

¹¹⁰³ Сардинка соленая тут подскочила бочком

и жирную курочку как саданет плавником;

бедняжка в бочонок с рассолом летит кувырком,

а дон Мясоед от расстройства теряет шелом.

¹¹⁰⁴ Рванулись в атаку лихие акулы и скаты,

на флангах — моллюски и крабы, одетые в латы;

схватились два воинства, остервененьем объяты,

несут оба воинства тягостнейшие утраты.

¹¹⁰⁵ Угри валенсьянские стаей в сраженье влетели,

соленые, вяленые их поддержали макрели,

имевшие опыт достаточный в воинском деле;

в загривок впились Мясоеду речные форели.

¹¹⁰⁶ В сраженье как яростный лев устремился тунец;

дон Окорок, хоть он и сам был изрядный боец,

подумал, что тут и придет ему скорбный конец;

но спас его, щит свой подставив, дон Шпиг-удалец.

¹¹⁰⁷ Меч-рыбы приплыли тотчас на воинственный зов:

оружье у них смертоносное, нрав их суров,

пронзают с размаху навылет индеек и дроф,

цыплят в каплунов превращают, ягнят — в валухов.

¹¹⁰⁸ От самого Гуадалкивира приплыли креветки,

удары их были не столько сильны, сколько метки;

ехидный мерлан поросенку сказал: «Твои предки

в мечеть, знать, ходили, — обрезаться жаждут их детки».

¹¹⁰⁹ Тут в жаркую схватку вступил и колючий катран,

на недругов грудью он бросился, словно таран,

им кожей шершавой великое множество ран

нанес этот воин — бесстрашен, и ловок, и рьян.

¹¹¹⁰ Прислали морские, речные, озерные воды

отважных воителей; были там разной породы —

большие и малые, быстрые и тихоходы;

бой злее был, чем при Аларкосе в оные годы.[169]

¹¹¹¹ Из вод Сантандера[170] — отряды лангустов румяных

с пучками огромными стрел смертоносных в колчанах

засели в проливах скалистых, на мелях песчаных,

чтоб страх поселить в мясоедовых жирных буянах.

¹¹¹² Как раз в эту пору был провозглашен юбилей,[171]

все были заботой полны о душе о своей,

и кинулись рыбы на битву из глуби морей;

пожаловала из Бермео[172] армада сельдей.

¹¹¹³ Свирепый зубан, взбаламутивший водную гладь,

своих подначальных повел на скоромную рать;

дельфин сбил быка, как ни мощна была бычья стать,

а бешенки перепелов стали бешено рвать.

¹¹¹⁴ Простая плотва и утонченнейшие миноги

пожаловали из Севильи — и прямо с дороги

вступили в сраженье; успехи их были столь многи,

что скрючился дон Мясоед от страшнейшей изжоги.

¹¹¹⁵ Сумел отличиться в бою грубиян хвостокол:

он, тяжкой взмахнув булавой, в наступленье пошел

и треснул по рылу хряка; тот за лучшее счел

удрать в Вильенчон,[173] — получился отменный засол.

¹¹¹⁶ Опутал павлинов, фазанов скрутил осьминог,

сдалась ему лань и пустился козел наутек:

поскольку у спрута имеется множество ног,

то с многими одновременно сражаться он мог.

¹¹¹⁷ Щипали там устрицы кроликов паки и паки,

а зайцев хватали клешнями шершавые раки;

друг дружку рубили, кололи, крушили вояки;

и кровь с чешуей — в каждой яме, в любом буераке.

¹¹¹⁸ Вот граф де Ларедо,[174] чудовищный угорь морской:

соленый ли, свежий ли — мощи он полон такой,

что дон Мясоед приуныл и взирает с тоской, —

смертельной угрозой чреват для него этот бой.

¹¹¹⁹ Однако взбодриться ему наконец удалось,

вновь стяг он подъял — и увидел, что мчится лосось.

(родню в Кастро де Урдиалес он бросил, небось),

воитель на рыбу с копьем: продырявит насквозь!

¹¹²⁰ Мгновенье — и рыбину грозный воитель пронзит;

но тут на него преогромный набросился кит.

Схватились, и дон Мясоед — о плачевнейший вид! —

врагом опрокинут, на бреге песчаном лежит.

¹¹²¹ «Прости» видно должен сказать он военному счастью!

Соратники верные пали костьми большей частью,

кто цел — далеко уж не с прежней сражаются страстью

и выю готовы согнуть перед вражьею властью.

¹¹²² Олень и кабан, потерявшие в ратной потехе

товарищей лучших своих, усомнились в успехе

и в лес подались; а остались одни неумехи,

которые в дело годны как пустые орехи.

¹¹²³ Глядь — шпиг пожелтел, испускает душок буженина:

им, тучным, нужны в подкрепление добрые вина;

копченое сало да жилистая солонина

крепятся еще, держут стяг своего властелина.

¹¹²⁴ Все новых бойцов из глубин своих шлет океан,

армада сметает препятствия, как ураган;

приказ взять живьем неприятеля воинам дан,

на войско скоромное прочный накинуть аркан.

¹¹²⁵ Приказ был сей в точности выполнен: с должной сноровкой

все взятые в плен туго связаны были веревкой;

Четыредесятница на Мясоеда с издевкой

взглянула и луковичной покачала головкой.

¹¹²⁶ Его сторожить повелела и приговорила

колбасы, шпиг, окорок — в них его главная сила —

к повешенью; молвил палач, вздернув их на стропила:

«Ну, вот тебе, свинская рать, поделом получила».

¹¹²⁷ Так дон Мясоед был упрятан в надежный тайник,

и Пост на посту был, к нему чтоб никто не проник,

лишь разве что лекарь, а будет нужда — духовник;

кормежку единожды в день получал бунтовщик.

¹¹²⁸ Однажды пришел к Мясоеду в темницу монах,

стал увещевать, дабы тот ощутил божий страх;

а узник в узилище скорбном смирился, зачах,

готов был покаяться в им совершенных грехах.

¹¹²⁹ В пространном письме описал он свои прегрешения,

дабы от святого отца получить отпущение;

на это монах возразил ему, что всего менее

прилично от кающегося такое прошение:

¹¹³⁰ «Грехи искупаются устным признаньем, небоже,

а письменное представлять покаянье негоже;

и грешнику кающемуся прощение тоже

изустно дает духовник, отпущенье — глас божий».[175]

¹¹³¹ Коль скоро уж о покаянье зашла у нас речь,

позвольте напомнить вам снова и вновь остеречь:

случись, что греху удалось в свою сеть вас завлечь,

одно покаянье поможет тенета рассечь.

¹¹³² И раз вы постигли, сколь ценно для вас покаянье,

друзья, неусыпно ему уделяйте вниманье,

да будут обильны и чистосердечны признанья:

чем большее рвенье, тем большее и воздаянье.

¹¹³³ Пускаться в сии рассуждения мне не по чину,

в бездонную, сам сознаю, я ныряю пучину;

в свое оправданье одну приведу я причину:

пусть я и невежда, но чтить мудрецов не премину.

¹¹³⁴ Решаюсь размыслить о том, о чем сердце скорбит,

однако на дерзость свою сам при этом сердит:

в невежестве каждый меня без труда уличит;

солгал бы, сеньоры, сказав, что не мучает стыд.

¹¹³⁵ Ведь я не ученый, не доктор — не вышел умом,

я лишь понаслышке сужу и о том и о сем;

вы лучше меня разбираетесь, верю, во всем;

ошибки мои вы исправите сами потом.

¹¹³⁶ В священном Декрете пространное есть рассуждение —

как епитимья помогает избыть прегрешение:

от исповеди происходит в душе очищение

и кающийся получает грехов отпущение.[176]

¹¹³⁷ Напомнить про истину эту хочу лишний раз:

случается в жизни споткнуться любому из нас, —

покайтесь, пока в прегрешениях дух не погряз;

а без покаянья никто свою душу не спас.

¹¹³⁸ Всеведущ Господь, волен грех отпустить он нам всякий;

для церкви же наши грехи пребывают во мраке,

и грешник обязан явить ей раскаянья знаки:

и жестами скорбь выражать, и стенаньями паки.

¹¹³⁹ Бия себя в грудь и воздев к небесам свои длани,

ни стонов не сдерживай горестных, ни воздыханий,

пусть слезоточат твои очи — и в слезном тумане,

поникнув главою, ступай по стезе покаяний.

¹¹⁴⁰ Отвергший раскаянье лишь в преисподнюю гож;

свершив покаянье, в чистилище ты попадешь,

очистишься там, с тебя смоются скверна и ложь,

и с помощью божьей блаженство в раю обретешь.

¹¹⁴¹ Святейшая церковь пример нам дает не единый,

как слезы раскаянья, слезы сердечной кручины

грехи искупают: слезами святой Магдалины

с нее были смыты ее прегрешенья[177] и вины.

¹¹⁴² А Петр?[178] Нам известно о нашем святейшем владыке —

отречься его от Христа страх принудил великий;

но слез покаяния пролил поток он толикий,

что первым у трона господня стал в ангельском лике.

¹¹⁴³ Еще приведу вам в пример из библейских времен

царя Езекию:[179] уж был он на смерть обречен;

к стене отвернувшись, лил слезы раскаянья он,

и был Вседержителем срок его жизни продлен.

¹¹⁴⁴ Священников много простых, неученых; их сан

им право дает, исповедав своих прихожан,

грехи отпустить им, но если и с прочих мирян

снимают грехи — это дерзостный самообман.

¹¹⁴⁵ Да остерегутся они заблужденья такого:

не всё они могут, отнюдь не всесильно их слово;

ведь если слепец станет поводырем у слепого,

в ров сверзятся оба — по притче Писанья святого.

¹¹⁴⁶ Какую власть в Риме имеет судья картахенский?

В уставах французских алькальд много ль смыслит рекенский?[180]

Пристойно ль, чтоб клирик невежественный, деревенский

помнил себя мудростию осененным вселенской?

¹¹⁴⁷ Есть казусы тонкие, сложные, что подлежат

суду лишь особ просвещенных: тут нужен прелат —

епископ иль архиепископ грехи разрешат;

порой лишь сам папа греховных простить может чад.

¹¹⁴⁸ Грехи есть особые, тяжкие есть прегрешения,

которым один только папа дает отпущение;

заполнило б свиток огромный их перечисление,

читают о сем декреталии нам в поучение.

¹¹⁴⁹ Когда архипастыри, свыше даются которым

святые права вместе с митрой, жезлом, омофором,[181]

не все прегрешенья снимают благим приговором, —

как клирик простой стать посмеет столь смелым и скорым?

¹¹⁵⁰ А ежели и дозволяет епископский сан

от многих и многих грехов разрешать христиан,

то низший священник проявит себя как профан,

берясь те же вины снимать своей властью с мирян.

¹¹⁵¹ Хоть сведущих много, однако несведущих — тьма;

так не упускайте возможность набраться ума,

читайте: ведь к вашим услугам тома и тома;

напомню: учение — свет, неучение — тьма.

¹¹⁵² Вникайте в Зерцало,[182] есть польза для вас в Репертории,

прочтите и Остийский свод, и труды консистории,

труд, что Иннокентий четвертый оставил истории;

премудрости много в Розариуме, в Декретории.

¹¹⁵³ Штук сто докторов, знатоков богословья завзятых,

об этих материях спорят в ученых трактатах,

но в мненьях расходятся; мне о высоких собратах

невместно судить, да и слов нет таких мудроватых.

¹¹⁵⁴ Ты, клирик не слишком ученый, совету последуй:

моих прихожан понапрасну ты не исповедуй, —

сам время не трать, их не мучай бесплодной беседой

и, если не столь умудрен, хоть не будь надоедой.

¹¹⁵⁵ От чистого сердца совет иерею даю:

умерь, коль ты не архипастырь, ретивость свою;

подумай: уместно иль нет превращаться в судью,

прощать иль, напротив, накладывать епитимью.

¹¹⁵⁶ Вот правило твердое, следуй ему непреложно;

однако бывает, что помощь нужна неотложно:

вдруг при смерти грешник, и медлить опасно, тревожно,

тогда отклониться от строгого правила можно.

¹¹⁵⁷ Коль смерть у дверей и нужда чрезвычайная, спешная, —

ты архиепископ, ты папа: ведь слово утешное

должна воспринять при уходе душа многогрешная,

чтоб оною не завладела геенна кромешная.

¹¹⁵⁸ Но все же бывает и так, что кончина близка,

однако болящий способен дождаться, пока

все скажет и примет напутствие духовника:

опора сия особливо тверда и крепка.

¹¹⁵⁹ Когда же такому больному ты дашь отпущенье,

добавь напоследок, чтоб в случае выздоровленья

отправился тяжкие он отмывать прегрешенья

к источнику или к реке — там свершил омовенье.

¹¹⁶⁰ Нам Бог всемогущий, в котором начало начал,

источник несякнущий — папу святейшего дал;

а реки — мужи, коих он себе в помощь избрал:

епископ, или патриарх, или же кардинал.

¹¹⁶¹ Монах, о котором я с вами повел разговор,

не из архипастырей был, но из архиобжор,

респект к Мясоеду питал сей монах с давних пор;

на узника он обратил снисходительный взор.

¹¹⁶² Монах покаянную речь Мясоеда прослушал:

грешил тот немало и множество правил нарушил,

за что исповедник суровую кару обрушил —

велел, чтобы грешник говел, яств любимых не кушал.

¹¹⁶³ «За алчность твою ненасытную ешь в день воскресный

один лишь вареный горох, с постным маслом и пресный;

и выход тебе разрешаю из келейки тесной

лишь в церковь, чтоб шалости не учинил неуместной.

¹¹⁶⁴ А на понедельник тебе назначаю, дабы

гордыню умерить твою, — есть одни лишь бобы;

прослушай часы, вознеси о прощенье мольбы,

не спорь, не бранись, воздержись от любовной борьбы.

¹¹⁶⁵ Воздастся тебе и за скупость, не будет поблажки:

во вторник не ешь ничего, кроме жиденькой кашки,

однако ж и той не досыта, всего лишь полчашки;

полхлеба съешь сам, половину отдай побродяжке.

¹¹⁶⁶ А в среду кормежкой твоей будет только шпинат

в возмездье за то, что вкушал ты немало услад, —

за похоть твою ненасытную, буйный разврат:

ни жен, ни монахинь ведь ты не щадил, супостат.

¹¹⁶⁷ В четверг и за гнев, и за ложь должен ты поплатиться:

с утра и до вечера будешь усердно молиться

и каяться, дабы все поняли, что ты за птица;

соленая будет на ужин тебе чечевица.

¹¹⁶⁸ А в пятницу пища твоя — только хлеб и вода

за чревоугодье, которым грешил ты всегда;

бичуй, в знак раскаянья, плетью себя — и тогда

умеришь, быть может, суровость господня суда.

¹¹⁶⁹ В субботу весь твой рацион — только миска фасоли,

с приправой единственной — лишь со щепоткою соли:

тем зависть искупишь, грешил каковою дотоле,

и, может, прощенье получишь: оно в божьей воле.

¹¹⁷⁰ При сем каждодневно молись, посещай божий храм,

ходи по часовням, по кладбищам, монастырям,

псалмы по утрам распевая и по вечерам,

Бог даст — прегрешенья замолишь, искупишь свой срам».

¹¹⁷¹ Покаялся дон Мясоед в совершенных грехах,

зане в его душу проник наконец божий страх,

стеная, твердя «mea culpa»,[183] повергся во прах;

и, перекрестив его, келью покинул монах.

¹¹⁷² Вот дон Мясоед взаперти: скорбь, смущенье, кручина

гнетут от столь тягостного покаянного чина;

теперь он, досель почитавшийся за властелина,

невидим для каждого доброго христианина.

¹¹⁷³ Воительница, учинивши разгром Мясоеду,

велела достойно отпраздновать эту победу;

объявлен был мир:[184] пусть сосед будет другом соседу.

Она сим означила первый свой день, сиречь среду.

¹¹⁷⁴ Велела, чтоб каждый из жителей градов и сел

отринул мясное и дом свой в порядок привел:

от пятен чтоб жирных отмыт был и выскоблен стол,

чтоб вымыт был противень каждый и каждый котел;

¹¹⁷⁵ чтоб вычищены были миски, кастрюли и плошки,

бочонки, лоханки, горшки, сковородки и ложки,

кувшины и кружки, ковши, вертела, поварешки,

чтоб в доме — ни грязной тряпицы, ни сальной ветошки.

¹¹⁷⁶ Настал Пост Великий, а в самом начале поста

да будет в домах благолепие и чистота;

прийтись не по вкусу могла бы, скажу вам спроста,

единственно лишь Мясоеду сия лепота.

¹¹⁷⁷ Когда же в домах воцарится приятность для тела,

то надобно, чтобы душа о себе порадела:

отправиться в церковь пора христианам приспела

и с совестью чистой отдаться молитве всецело.

¹¹⁷⁸ Входящие в храмы должны ощутить божий страх:

пусть пеплом ветвей прошлогодних, сожженных в кострах,

начертят кресты на челе — как признанье в грехах;

всяк создан из праха и всяк превратится во прах.

¹¹⁷⁹ Католик пусть знаменьем крестным во всяк день поста

себя осенит, пусть очистит молитвой уста:

отступят грехи от него, убоявшись креста,

душа загрубелая станет мягка и чиста.

¹¹⁸⁰ Четыредесятница так христиан наставляла;

а дон Мясоед, присмиревший изрядно сначала,

немного взбодрился: боец он такого закала,

что верил — еще порезвится, как прежде бывало.

¹¹⁸¹ И дону Посту молвил в Вербное он воскресенье:

«Сеньор, не пойти ли нам в церковь на богослуженье?

Послушаете благозвучные вы песнопенья,

а я посчитаю на четках свои прегрешенья».

¹¹⁸² Дон Пост согласился, пошли они вместе во храм,

и дон Мясоед соблюдал все приличия там;

но кончилась месса, истаял святой фимиам,

и грешник явил, что привержен к былым он грехам.

¹¹⁸³ Тайком он, обманщик, из божьего храма удрал

и тотчас направился прямо в еврейский квартал:

в разгаре был праздник опресноков,[185] и ублажал

там пищей мясною утробу свою стар и мал.

¹¹⁸⁴ Приветливо встретил его равви дон Асевин;

лошадку свою беглецу предоставил раввин,

и рысью на ней поспешил Мясоед в Медельин;[186]

заблеяли овцы: «Бе... беды сулит властелин!»

¹¹⁸⁵ Козлята и козы, равно как овечки, барашки,

взывали о помощи, были стенанья их тяжки:

«Пожаловал дон Мясоед, нам не будет поблажки,

погибель приходит...» — так блеяли хором бедняжки.

¹¹⁸⁶ Лошадка раввина трусила совсем без усилья,

как будто ездок необычный приделал ей крылья;

объехал он пастбища Касареса и Трухильо,

угодья Серены, Пласенсии, Вальдеморильо.

¹¹⁸⁷ Он за три дня много увидел, ездок этот бравый:

луга близ Алькудии, пастбища близ Калатравы,[187]

асальварские, вальсаинские тучные травы,

приметил — где лучшие есть пастухи, гуртоправы.

¹¹⁸⁸ Он вызвал тревогу среди многочисленных стад:

быки и коровы вовсю бубенцами звенят,

луга огласились мычанием телок, телят:

«Скорей, пастухи! Му... му... мучить пришел супостат!»

¹¹⁸⁹ Укрытие дон Мясоед за горами нашел;

до крайности был он на Четыредесятницу зол,

но, прячась до времени, ей написать предпочел

письмо, с коим к ней был отправлен надежный посол.

¹¹⁹⁰ Враждебнице он написал таковое посланье;

«Мы, дон Мясоед, кто повсюду свершает закланья,

желаем тебе, немочь бледная, не процветанья,

а нужного хилым, гнилым, хворым кровопусканья.

¹¹⁹¹ О том, что мы с Постницей скучной, иссохшей и пресной

в смертельной вражде состоим, всему миру известно;

четыре дня минет — тебя упреждаем мы честно, —

с тобой вновь поборемся, будет сие в день воскресный.

¹¹⁹² Напала на нас ты, коварная, как тать в нощи;

а мы не скрываясь идем воевать — трепещи!

Не спрячешься в крепости от смертоносной пращи:

карга, мы помнем тебе ребра, мослы и хрящи»,

¹¹⁹³ Еще написал он посланье своим добродеям:

«Мы, дон Мясоед, шлем друзьям, о чьем благе радеем,

католикам всем, и всем маврам, и всем иудеям

привет заодно со свиным и говяжьим филеем.

¹¹⁹⁴ Друзья, вам известно о давнем и тяжком раздоре:

сегодня уже семь недель, как напали — о горе! —

Четыредесятница злая и ярое море

на нас; и тогда взяли верх они в воинском споре.

¹¹⁹⁵ Восстаньте же против нее, не давайте ей спуска!

Ужель не обрыдли еще вам морковка, капустка?

Иль вы не хотите филея, грудинки, огузка?

Послание наше доставит вам донья Закуска.

¹¹⁹⁶ Пусть знает дон Завтрак, который всех раньше встает,

что мы в день воскресный, пока не зардел небосвод,

на Постницу двинемся, пустим оружие в ход;

услышит, когда затрубят наши трубы поход.

¹¹⁹⁷ Посланье прочтя, вы о нем растрезвоньте повсюду,

дон Завтрак пускай сообщит эту весть всему люду

и пусть поспешит — нам на благо, врагам нашим к худу;

в своей резиденции ждать — в Вальдевакасе — буду».[188]

¹¹⁹⁸ Написаны с живостью были посланья, с огнем;

к Четыредесятнице жалости нету ни в ком,

твердят ей злорадно: «Вот будет разгром так разгром;

придется, бедняга, убраться из пышных хором».

¹¹⁹⁹ Еще не прочтя столь язвительного письмеца,

о коем вокруг толковали уже без конца,

струхнула Четыредесятница, спала с лица

и молвила: «Я уповаю на милость Творца!»

¹²⁰⁰ Всем издавна ведом образчик житейской науки:

врага не щади, если оный попал тебе в руки;

оставишь в живых — от него будет много докуки,

он сам обречет тебя позже на смертные муки.

¹²⁰¹ Ученый вам скажет: пуглива не только корова,

но всякая женская особь — и это не ново;

мужчина — что камень, а женщина — словно полова;

отважна лишь веприца: с каждым подраться готова.

¹²⁰² Отнюдь не похожа на дикую эту свинью

Четыредесятница: шкуру спасая свою,

в путь за море спешно она снаряжает ладью:

«В Иерусалиме я, — дескать, — верней устою».

¹²⁰³ Она Мясоеда на битву сама вызывала,

как знаете вы, и победу над ним одержала;

зачем с побежденным борьбу начинать ей сначала?

Отказ от борьбы не пятнал ее чести нимало.

¹²⁰⁴ К тому же, заметим, уже наступила весна,

у рыб на уме в эту пору отнюдь не война,

без войска Четыредесятница, вовсе одна —

могла ли надеяться вновь на победу она?

¹²⁰⁵ В Великую Пятницу постная вышла старушка

в обличье паломницы: скрыта седая макушка

широкою шляпой, на шляпе — морская ракушка;

котомка и посох, корзина, где миска и кружка.

¹²⁰⁶ Плащ с теплым подбоем: паломник укроется им

от холода ночью, днем солнцем не будет палим.

Добротная обувь, лепешки... Запасом таким

не может в скитаньях своих пренебречь пилигрим.

¹²⁰⁷ Под мышкой держала из тыквы долбленную флягу,

живительную (и в достатке) вмещавшую влагу:

случается и пилигриму попасть в передрягу,

тогда сей припас обернется скитальцу ко благу.

¹²⁰⁸ В субботнюю ночь, кончив приготовления эти,

она через стену скакнула, промолвив: «Вы, дети,

меня караулите? Долго живу я на свете,

а опытный перепел не попадается в сети».

¹²⁰⁹ Из города выбравшись ловко и скрытно, как тать,

сказала: «Хвастун Мясоед, зря усилий не трать,

к утру в Росасвальесе[189] буду, не думай догнать!»

Ступай себе с богом, тебя мы не будем держать.

¹²¹⁰ Вот светлая Пасха пришла, был апрель на исходе,

и солнце горело уже целый день в небосводе,

веселие звонкое вновь возвращая природе;

явления двух повелителей ждали в народе.

¹²¹¹ Один триумфатор — Амур, а другой — Мясоед;

воспрянули все, кто их ждал и желал им побед,

встречают их трели пичужек, деревьев расцвет,

Амуру приверженцы шлют свой сердечный привет.

¹²¹² Встречать Мясоеда все высыпали мясники

(а также раввины, поскольку они — резники),

ножами приветно звеня; колотили в лотки

торговки вразнос требухой, коим пост не с руки,

¹²¹³ Отарщики ждали давно этой славной недели;

пастух в честь властителя гимн заиграл на свирели;

подпаски на дудке подыгрывают и на сопели,

забухал им в такт барабан, бубенцы зазвенели.

¹²¹⁴ Вот над перевалом уж стяг развевается алый,

в середке его вроде агнец красуется малый;

вслед, радостно блея, толпою валят разудалой

козлята, барашки — то шествия было начало.

¹²¹⁵ Вслед — козы с козлами и овцы с баранами, в стаде

скотов было, верно, не меньше, чем мавров в Гранаде;[190]

потом шли коровы, пред ними быки, волы — сзади,

и не было счета упитанной, жирной говяде.

¹²¹⁶ Потом, в колеснице роскошной, сам дон Мясоед,

над ним балдахин: шкуры, кожи, меха — знак побед;

был в полный свой ратный доспех триумфатор одет,

а блеску оружья завидовал солнечный свет.

¹²¹⁷ Тяжелый топор повелитель в деснице держал,

которым он четвероногих валил наповал;

за поясом нож, чтоб вершить до конца ритуал:

он резал им скот, им колол, потрошил, свежевал.

¹²¹⁸ На фартуке белом алели кровавые пятна;

под мышкою козлик упитанный блеял невнятно:

«ме... ме...», но при том, что фальшивил он невероятно,

мелодия эта была Мясоеду приятна.

¹²¹⁹ На голову был поварской нахлобучен колпак,

плащ, с плеч ниспадая, за ним полоскался как стяг;

он сам управлял колесницей; коль заяц-простак

путь пересекал, на него напускал он собак.

¹²²⁰ А псов провожала владыку бессчетная свора —

одних прихватил для гоньбы, а других для дозора:

ищейки, борзые, овчарки; по знаку сеньора

вынюхивать будут, преследовать, рвать — без разбора.

¹²²¹ Имел Мясоед при себе и орудья свои:

веревки и крючья, прилавки, столы и скамьи,

чурбаны, колоды, лохани, корыта, бадьи, —

не ими ль всегда предзастольные вел он бои?

¹²²² В Кастилии ни городка не нашлось, ни села,

где б встречена холодно та колесница была:

забыв повседневные тяготы, скорби, дела,

народ веселился; трезвонили колокола.

¹²²³ Так кровопролителю, весельчаку и повесе

опять изъявили покорность все грады и веси;

забыт его прежний разгром, он не сбил с него спеси:

уверился вновь триумфатор в своем перевесе.

¹²²⁴ Занятью излюбленному предаваясь — резне,

он мясом охотно снабжал англичан,[191] наравне

с кастильцами; вскоре ущерб возместил он вполне,

Великим Постом нанесенный мясницкой казне.

¹²²⁵ В день Пасхи святой, что с зимою покончила хмурой,

под солнцем сияющим возликовала натура,

и весь род людской — от вельможи и до смолокура —

все вышли встречать долгожданного дона Амура.

¹²²⁶ Вот праздник для птиц, для крылатой, певучей семьи:

и жаворонки голосистые, и соловьи,

нарядные сойки и серенькие воробьи

владыке Амуру поют славословья своп.

¹²²⁷ Поля его встретили всходами свеже-зелеными,

деревья — цветущими благоуханными кронами,

мужчины и женщины — парами нежно влюбленными,

игрою и пеньем — мелодиями сладкозвонными.

¹²²⁸ Без музыки не обойтись, если праздник в разгаре:

визгливость прощал добрый люд мавританской гитаре,

пузатая лютня подыгрывала с нею в паре,

была и гитара латинская тоже в ударе.

¹²²⁹ Скрипучий рабель выводил высочайшие ноты,

иные любители в них находили красоты;

там слышался звук вигуэлы, там — пение роты,

они с широтою свои рассыпали щедроты.[192]

¹²³⁰ Там малая пела псалтирь, арфа с ней в унисон,

их звучным бряцаньем поддерживал псалтерион;

они задавали веселью изысканный тон,

а пряность всему придавал бубенцов перезвон.

¹²³¹ Любовно приникнув к послушной виоле, смычок

звучанье извлечь из нее разнородное мог:

то весел был голос ее, то печален и строг,

то словно гремел водопад, то журчал ручеек.

¹²³² Гармониум вдруг разыгрался на старости лет,

у них с тамбурином составился дружный дуэт;

и если один заводил величавый мотет,

другой превращал песнопенье в игривый куплет.

¹²³³ Трубили рожки, и рога, и длиннющие трубы,

у тех голоса были звонки, у тех были грубы,

но люду ликующему были все они любы;

трещотки и бубны восторг вызывали сугубый.

¹²³⁴ Свистели цевницы — сдружившиеся камышинки,

пищалки и дудки, сработанные по старинке,

раздутые от самомненья гудели волынки;

хуглары заполнили пустоши, площади, рынки.

¹²³⁵ Встречальные шествия вдоль по дорогам пылят;

весь клир здесь представлен, и высший, и низший разряд;

и служки, и благословляющий паству прелат;

участвует в шествии даже бордонский аббат.[193]

¹²³⁶ В процессии — бенедектинцы и цистерцианцы;[194]

тайком от святого Франциска[195] пришли францисканцы;

за ними вослед от Клюнийского братства посланцы;

«Придите, восславим!» — выводят певцы-горлодранцы.

¹²³⁷ Идут ордена: и Алькантара, и Калатрава,

Сантьяго и Госпитальеры — уверенно, браво,

с аббатами, кои блюдут предписанья устава;

они возглашают: «Амуру пресветлому слава!»

¹²³⁸ Монахи из разных обителей, разных провинций,

отцы-настоятели, иноки и челядинцы

толпами идут: тринитарии и бернардинцы;

«Возрадуемся, возликуем!» — поют августинцы.

¹²³⁹ Идут из обителей, монастырей и пустынь;

«Осанна, грядущий!» — взывают — «Ты нас не отринь!»,

поют «Приснославный Амур, ждем твоих благостынь!».[196]

И многоголосо в ответ раздается: «Аминь!»

¹²⁴⁰ Участвуют в шествии рыцари, лихо гарцуя, —

не столь ладны сами, сколь ладны их кони и сбруя;

их оруженосцы бряцают оружьем, ликуя.

Кастилия вся восхищенно поет: «Аллилуйя!»

¹²⁴¹ Монахини всех орденов тут — кто в темном, кто в белом;

поют сестры юные, вторя игуменьям зрелым,

выводит согласный монашеский хор грешным делом:

«Господь наш, останься при нас! Ждем душою и телом!»

¹²⁴² Вот в выси белеет хоругвь, солнцем озарена;

а посередине хоругви изображена,

искусно расшита — державная чудо-жена:[197]

сплошь нити златые, и не разглядеть полотна.

¹²⁴³ Осыпанная самоцветами, в дивной короне,

с дарами бесценными щедро раскрыты ладони;

и воздух окрестный исполнен таких благовоний,

каких ни в Париже не купите, ни в Барселоне.[198]

¹²⁴⁴ А после узрел я того, кто вздымал в своей длани

златую хоругвь, кто причиной сих был ликований.

Как был он одет! Во всей Франции нет таких тканей.

А конь! Нет таких — обыщите хоть десять Испаний.

¹²⁴⁵ Властитель соратников верных ведет за собой,

и первыми архипресвитеры валят гурьбой

и дамы, конечно, как может расчислить любой;

во славу Амура поют и кричат вперебой.

¹²⁴⁶ Вот вновь дон Амур — государь своих давних владений;

все руки целуют ему, преклоняя колени,

а кто не желает — того обвиняют в измене;

пора тут настала для споров и для словопрений.

¹²⁴⁷ Где будет Амур обитать — вот материя спорная;

тягаются белое тут духовенство и черное;

мужской монастырь зазывает — в нем удаль задорная,

дает понять женский, что в нем есть готовность покорная.

¹²⁴⁸ Твердят вперебой все монашеские ордена:

«Сеньор, в наш иди монастырь: тут и честь, и казна,

в трапезных и утварь богата, и пища вкусна

и в опочивальнях простор для услад и для сна.

¹²⁴⁹ А клирики — ну их! Не переступай их порога:

для празднеств и пиршеств твоих их жилище убого,

властителю жалкая не подобает берлога;

они могут мало, хотя похваляются много.

¹²⁵⁰ Они, не посеяв, желают собрать урожай;

тебя не уважат ничем, но кричать будут «дай!»;

ты их зазываниям не уступи невзначай:

владыке приличен дворец, а никак не сарай». —

¹²⁵¹ «Сеньор, — молвят клирики, — сих сторонись изобилий,

о коих монахи все уши тебе протрубили;

пышны их посулы в отличье от скаредной были:

им лишь бы прикладываться — не к мощам, а к бутыли.

¹²⁵² Смотри, господин, чтоб тебя монастырь не провел:

в посулах у них пересол, а в делах недосол;

роскошные скатерти, только роскошный ли стол?

Огромный котел, но в нем варится голый мосол». —

¹²⁵³ «Сеньор, — молвят гордые рыцари, — просим к нам в гости!»

Идальго смеются: «Сеньор, эти мысли отбросьте:

у них за душой ничего, кроме спеси и злости,

играть — мастера: со свинцом их игральные кости.

¹²⁵⁴ Затянут в игру вас, и мигом лишитесь казны вы:

на ратных полях неуклюжи и неторопливы,

на поле игорном и ловки они, и ретивы;

не славы взыскуют они, но одной лишь поживы.

¹²⁵⁵ Не слушайте их, господин, а пожалуйте к нам».

Монахини шепчут: «У них лишь распутство и срам;

бедны мы, но тихи, скромны, нам претят шум и гам;

к нам просим, — свою непорочность докажем мы вам».

¹²⁵⁶ Вот так все его зазывали и ниц пред ним падали,

заискивали, лебезили, вертелись и прядали;

что тут не любовь, а притворство, втолковывать надо ли?

Закаркали вороны — значит, зовут они к падали.

¹²⁵⁷ Любовь на уме у них? Нет, — баловство, пустяки:

словесные выверты, вычуры и завитки,

притворные вздохи, гримасы, ухмылки, смешки:

на эти приманки плывут косяком простаки.

¹²⁵⁸ «Сеньор дон Амур, — я подумал, — на вашем бы месте

я внял приглашенью монахинь: есть тайные вести, —

в обителях сих больше разных услад и нечестий.

чем были способны придумать все грешники вместе.

¹²⁵⁹ Однако властителю, коего люди так ждут,

не место среди перепалок и женских причуд;

прострет он свою благосклонность на весь честный люд;

я первый мечтаю ему предоставить приют».

¹²⁶⁰ Увидев, что шествует к нам государь знаменитый

и что не имеет он крова, с душою открытой

я пал на колени пред ним и его пышной свитой

и молвил: «Властитель, к словам моим слух преклони ты!

¹²⁶¹ Славнейший, которого все мы, живущие, чтим,

с младых я ногтей не тобою ли руководим?

Стараюсь я следовать мудрым советам твоим;

так не откажи, в светлый праздник будь гостем моим».

¹²⁶² Он внял моей просьбе, хотя быть могло по-иному:

со свитой своей к моему он направился дому,

и не передать, сколько было тут шуму и грому;

по правде, нашествию я удивлен был такому.

¹²⁶³ Смущало меня то, что с воинством был он огромным;

но мало кто был из воителей этих бездомным;

сказал дон Амур: «Хоть пришелся по нраву сей дом нам,

столь многим гостям будет тесно в жилище столь скромном».

¹²⁶⁴ Он молвил: «На этом лугу мне поставьте шатер,

отсюда смогу озирать я бескрайний простор,

дабы на всех любящих мог обратиться мой взор:

пусть радость царит, да исчезнут печаль и раздор!»

¹²⁶⁵ И вот, только-только мы трапезу кончили, — глядь,

шатер уж поставлен! — ведь только успели начать!

Не ангельская ли споспешествовала тут рать?

Такие деянья мы, люди, не в силах свершать.

¹²⁶⁶ Об этом шатре я хотел бы поведать сейчас;

боюсь одного: не отвлечь бы от трапезы вас;

однако же, как говорится, хороший рассказ

не хуже, чем блюдо, состряпанное на заказ.

¹²⁶⁷ Шест белого цвета шатру становым был хребтом;

из мрамора цоколь его восьмигранный; притом

был так самоцветами цоколь осыпан кругом,

что в оном шатре все сверкало, как солнечным днем.

¹²⁶⁸ Вершину шеста драгоценный увенчивал камень,

должно быть, рубин это был: он горел словно пламень,

казалось, что солнце другое сияло над нами;

полотнища шелковыми прикреплялись шнурами.

¹²⁶⁹ Подробностями докучать — недостанет отваги,

описывать все — и в Толедо не хватит бумаги;[199]

скажу, что творилось внутри, — и хуглару-бедняге

за труд вы, должно быть, плеснете живительной влаги.

¹²⁷⁰ Когда бы вошли вы в шатер, то узрели бы в нем

по правую руку очаг, полыхавший огнем,

и стол перед ним — он был тонким накрыт полотном;

трапезовали три сеньора за этим столом.[200]

¹²⁷¹ Хоть вместе за общим столом сидит троица эта,

рядком (меж локтями бы не проскочила монета),

хоть жаром она одного очага и согрета, —

всяк сам по себе, и тому не одна есть примета.

¹²⁷² Сидевший правее поспевшим хрустел пастернаком,[201] —

сеньор особливо до этого овоща лаком;

скотину он кормит в хлеву овощами и злаком;

свежи его утра, и свет побеждается мраком.

¹²⁷³ Он режет бычков и свиней, беспощаден и лют;

при нем собирают орехи, каштаны пекут;

с ним сеет пшеницу, и с ним рубит лес сельский люд,

и сказки старушечьи слушает, кончивши труд.

¹²⁷⁴ Второй ел похлебку капустную и солонину;[202]

он пасмурен был и хранил недовольную мину;

иззябнув, на пальцы дышал он и жался к камину,

при этом огню то бока подставляя, то спину.

¹²⁷⁵ Он спелые давит оливки — и масла полно,

пригоршнями сыплет он гипс, осветляя вино;

а общее свойство обоих сеньоров одно:

их встретить без теплой одежды весьма мудрено.

¹²⁷⁶ Двуликим был, на удивленье, их третий сосед,[203]

уписывал курицу он — записной куроед;

он пробует вина на запах, на вкус и на цвет,

чтоб, в бочки разлито, оно сохраняло букет.

¹²⁷⁷ Возводят ограды в полях его верные слуги,

зерно сыпят в ямы, сбирают солому в округе,

посуду и утварь себе мастерят на досуге

и рады, что ходят в овчине они, не в кольчуге.

¹²⁷⁸ За первым — второй стол; он так же безмолвен и тих,

за этим столом, как за первым, мы видим троих:

вплотную сидят (волосок не продернешь меж них),

но каждый — отдельно и не задевает других.

¹²⁷⁹ Был первый сеньор из тех трех коротышкой;[204] при этом

то с грустью, то с гневом глядел, то с веселым приветом;

плащи травяные лугам раздавал он раздетым;

прощаясь с зимой уходящей, здоровался с летом.

¹²⁸⁰ Приказы, что слугам своим отдает он, просты:

срывать прошлогодние с лоз виноградных листы;

должны виноградники прибраны быть, быть чисты,

чтоб осенью не были винные бочки пусты.

¹²⁸¹ Рыхлить виноградник сеньор заставляет второй:[205]

подрезка, отводка — вассалам его не впервой,

он их обучает подвой выбирать и привой.

Людей, птиц, зверей горячит он любовью живой.

¹²⁸² Трех бесов сеньор на цепи за собою ведет:

один из них девушек юных — такой греховод! —

щекочет, давая их мыслям дурной оборот,

едва лишь пушистый овес на пригорках взойдет.

¹²⁸³ Второй из трех демонов сих докучает аббатам;

и архипресвитер, введенный в соблазн супостатом,

становится, стыдно сказать, женолюбцем завзятым,

аббатов же можно и вовсе причесть к пустосвятам.

¹²⁸⁴ Из них рассудительного повстречаешь не чаще,

чем белого ворона: глупости им всего слаще;

а бесы подзуживают, и — к их радости вящей —

в обителях женских, мужских — кавардак настоящий.

¹²⁸⁵ А третьему бесу не нужен отнюдь богослов,

поскольку он предпочитает вселяться в ослов;

в ослиной башке производит он встряску мозгов:

ослиный до самого августа слышится рев.

¹²⁸⁶ Последний сеньор, кто сидит за столом тем богатым,

украшен цветами, медвяным пьянит ароматом;[206]

ветрам с благотворным дождем он доводится братом,

пугливых детей громовым устрашает раскатом.

¹²⁸⁷ А там плывут в танце еще трое важных господ,

вплотную друг к дружке (меж них и копье не пройдет);

за первым второй поспешает, но не достает,

а третий труды их совместные движет вперед.

¹²⁸⁸ На завтрак у первого овощи с хлебным ломтем,[207]

обедает же он козлятиною с ревенем,

а в полдник — от страха курятник идет ходунам,

на ужин шлет свежую рыбу ему водоем.

¹²⁸⁹ От зноя сеньору докука одна и досада,

лишь боль головная — жары ему вовсе не надо,

милей ему горная свежесть, лесная прохлада;

пышнее, наряднее он, чем павлин среди сада.

¹²⁹⁰ Второму из этих троих поработать не лень:[208]

умело с серпом управляется, жнет им ячмень

и рис убирает; потеет в полях целый день,

пока не окутает землю вечерняя тень.

¹²⁹¹ В садах черенки приживляет к деревьям плодовым;

пьет свежую воду, приникнув к ручьям родниковым,

питается зеленью, медом питается новым,

и руки его перепачканы соком вишневым.

¹²⁹² У третьего хлеб поспевает,[209] и он на гумно

привозит снопы и в амбар засыпает зерно;

с фруктовых деревьев стрясает плоды на рядно;

ослам от слепней, им рожденных, спастись мудрено.

¹²⁹³ На вертел к нему попадают уже куропатки,

со снегом из горных ущелий привозятся кадки;

скотина в песок мордой тычется, бьется в припадке:

ей в ноздри впиваются мошки, до кровушки падки.

¹²⁹⁴ А далее шествуют три земледельца гуськом,

вплотную друг к другу, но держатся особняком;

след в след поспешая, они подступают втроем

к той мете, что служит границей для них, рубежом.

¹²⁹⁵ Питается первый созревшим уже виноградом[210]

И спелыми фигами; мерит заботливым взглядом

амбары с зерном и сараи с соломою рядом;

а осень нет-нет и дохнет на него своим хладом.

¹²⁹⁶ Снимает все гроздья второй;[211] дружат с ним бочары:

сбивая бочонки, в округе стучат топоры;

орехи сбирает он, скотные чистит дворы

и щедро потом удобряет навозом пары.

¹²⁹⁷ А третий обязан давить виноград[212] и день целый

ворочает бочки, как добрые все виноделы;

велит землепашцам пахать, засевать их наделы;

зима зачастую в его залетает пределы.

¹²⁹⁸ Признаюсь, подобного я не видал испокон

и зрелищем дивным до крайности был поражен;

воззвал я к властителю, чтобы ответил мне он:

все то, что я вам описал, — это явь или сон?

¹²⁹⁹ Могущественный повелитель не стал уклоняться,

ответил одним он куплетом, но смысл, может статься,

поглубже был в нем, чем в ином философском трактатце;

мысль часто выигрывает, коль изложена вкратце:

¹³⁰⁰ «Тебе суждено было чести большой удостоиться,

четырежды трех ты увидел — пусть тайна откроется, —

ты зрел череду времен года, где каждая троица —

зима, весна, лето и осень — из месяцев строится».

¹³⁰¹ И много еще в том шатре я увидел чудес;

однако боюсь, как бы ваш не угас интерес

к рассказу: и так чересчур я в подробности влез;

боюсь утомить вас обильным потоком словес.

¹³⁰² Как только воздвигнут был великолепный шатер,

на ложе возлег отдохнуть дон Амур, мой сеньор;

восстав, он узрел, что один он, что весь его двор

сбежал: Мясоед пригласил к себе в гости обжор.

¹³⁰³ Увидев, что он в одиночестве — слуги пропали,

решился спросить (прогневлю властелина едва ли):

где был он так долго, в какие отправился дали?

Со вздохом ответил Амур, был он явно в печали:

¹³⁰⁴ «Всю зиму провел я в приветливой Андалусии;

в Севилье и всюду мне почести были такие,

что в этом краю развлекался и ночи, и дни я:

вельможи — и те предо мною склоняли там выи.

¹³⁰⁵ В Толедо решил перебраться Великим постом,

надеялся — встречу радушный и теплый прием;

однако вниманья не видел почти что ни в ком,

бубнили там все о возвышенном, постном, святом.

¹³⁰⁶ Амура в окрашенный красным дворец запихнули;

явились карги: руки — крюки, а ноги — ходули;

гнусавя молитвы, грозясь, что прибегнут к феруле,

меня чрез ворота Висагры[213] из града турнули.

¹³⁰⁷ Не стал заводить я с невежами этими прю

и в поисках крова направился к монастырю;

вид девственниц, преданных требнику и псалтырю,

смутил меня: ну, среди этих совсем захандрю!

¹³⁰⁸ Толкнулся в другой монастырь: хоть какая бы щелка

нашлась бесприютному! Но не добился я толка:

водь каждая — постница, праведница, богомолка,

шарахаются от Амура, как овцы от волка.

¹³⁰⁹ Есть много на свете людей — поболтать мастера:

витийствует о милосердии эта «сестра»,

а сунься бездомный — прогонит его со двора;

не зря говорят: не ищи в новом месте добра.

¹³¹⁰ В тоске я по городу брел, но взбодрился, узрев,

как много на стогнах его юных женщин и дев;

однако, потупясь, молитвы бубня нараспев,

обрушивали на меня они праведный гнев.

¹³¹¹ Сердца их для радости и для веселья закрыты;

сие уяснив, я решил перебраться со свитой

на время поста в город Кастро, не столь знаменитый,

но там от хулы и нападок я мог ждать защиты.

¹³¹² Уведомлен я, что тоску разогнал Мясоед,

простыл, мол, святоши-Четыредесятницы след;

теперь в Алькала поспешу,[214] этой вестью согрет,

и сызнова заговорит об Амуре весь свет».

¹³¹³ И вправду — назавтра, едва лишь забрезжил восход,

Амур свою поднял дружину и двинул в поход,

оставив меня средь надежд, и тревог, и забот:

сеньор мой поблажки вассалам своим не дает.

¹³¹⁴ Когда бы и где бы Амур ни изволил явиться,

служить ему трудно, будь жрец ты его или жрица:

всем радоваться надлежит, ликовать, веселиться,

ему неугодны ни злые, ни грустные лица.

¹³¹⁵ В веселый и радостный день[215] — Фомино воскресенье —

венчальные всюду звучали в церквах песнопенья;

со свадьбы на свадьбу, кто зван, а кто без приглашенья,

шел клир, шли хуглары, почуявшие угощенье.

¹³¹⁶ Вчерашние холостяки, замухрышки невзрачные,

сегодня сияют восторгом: они — новобрачные;

и я вспоминал все попытки свои неудачные:

увы, одинокого мысли преследуют мрачные.

¹³¹⁷ Опять Побегушку позвал, продувную куму,

решившись довериться знаньям ее и уму:

подружку себе не найти мне никак самому,

пусть сводня поможет — так тягостно быть одному!

¹³¹⁸ Старуха ответила: «Есть у меня на примете

вдовица богатая, видная, в самом расцвете;

начну с нею завтра же переговоры я эти,

коль выгорит — знай, ты счастливейшим будешь на свете».

¹³¹⁹ Велел старушенции я: пусть вдовице ввернет

хвалебный стишок, заготовленный мной наперед;

однако же вышла промашка у нас на сей счет:

не слишком потрудишься, малый получишь доход.

¹³²⁰ Хотя и с усердьем старуха за дело взялась,

плела и вязала, а все ж не наладилась связь;

«Насильно не будешь ведь мил», — так карга, рассердясь,

промолвила. Да, невезучим я был отродясь.

¹³²¹ Был праздничный день — день святого апостола Марка;[216]

кресты и хоругви на солнце сверкали так ярко,

от гласов весенних мне сделалось томно и жарко,

и тут от судьбы я, помнилось, дождался подарка.

¹³²² Узрел я красавицу: с набожностью она истой

очей не сводила со статуи Девы Пречистой;

спросил я о ней у старухи своей сноровистой,

жалевшей меня: путь любви для меня — путь тернистый.

¹³²³ Помочь мне старуха взялась, поломавшись слегка:

«Боюсь, — мол, — опять ошибиться, свалять дурака,

как с той марокканкой,[217] недавно мне давшей пинка;

но так уж и быть, постараюсь для мила дружка».

¹³²⁴ В таких предприятьях не делала сводня оплошки:

вошла как разносчица в дом, у ней были в лукошке

безделицы разные — кольца, браслеты, сережки, —

не встретила ни человека, ни пса и ни кошки.

¹³²⁵ Старуха слова заготовила первоначальные:

«Сеньора, — сказала, — мы что-то сегодня печальные;

извольте, могу предложить вам простынки двуспальные?» —

«Уррака, — ответила та, — что за речи нахальные?»

¹³²⁶ Старуха ей: «Дочка, пришла, вам желаючи благ». —

«Лукавишь, Уррака! Зачем мне вступать в новый брак?» —

«Вы судите здраво. Чем с мужем попасться впросак,

умней жить вдовою; но мы обойдемся и так.

¹³²⁷ Доверьтесь мне, дочка: ведь пользы, скажу я вам вчуже,

в хорошем любовнике больше, чем в плохоньком муже;

пославший меня в вас влюблен как безумный, к тому же

не скажет худого о нем даже сплетник досужий»,

¹³²⁸ С подарочком или же нет, — я не знал до конца, —

вернулась старуха — таилась в глазах хитреца;

утешного все ж не преминула бросить словца:

«Кто волку отпор не дает, — сам охоч до мясца».

¹³²⁹ Присловье напомнила про постоянство и мужество:

«Лесная голубка до смерти верна узам дружества,

а женщина, лишь овдовеет, вновь ищет замужества».

И впрямь: некий рыцарь ту даму склонил на супружество.

¹³³⁰ Понеже у них состоялось уже обручение,

то встреча со мною была ей нужна всего менее;

что делать, — я тоже пошел на сие отречение:

она спасла честь, остерегся и я прегрешения.

¹³³¹ Итак, в упованьях своих обманувшись, я вновь

послал за старухой; осклабилась: «Не суесловь!

Терпенье, дружочек, — уж больно кипит в тебе кровь;

подружку найду, с ней познаешь благую любовь».

¹³³² Старуха сказала: «Совет дам, мой друг щедровитый:

в согласье любовное с юной монашкой вступи ты —

и замуж не выйдет, и все будет шито да крыто,

любиться вы можете с ней без помех и досыта,

¹³³³ Бывала я в монастырях, там жила десять лет;

и то, что их там навещают дружки — не секрет;

а как они стряпают, — можешь обрыскать весь свет,

нигде таких вкусностей, лакомств и сладостей нет.

¹³³⁴ В ходу там варенья, настойки, а также бальзамы,

нуждаются в коих порою мужчины и дамы:

к примеру, отвар из моркови — дешевый он самый, —

сим средством всех лечим от многих недугов всегда мы.

¹³³⁵ Есть более тонкие средства, и тут идут в ход

цветы, листья, корни и ягоды разных пород:

имбирь, валерьяна, гвоздика, тмин, розовый мед,

с которого сей начинать полагалось бы счет.

¹³³⁶ Умеют там делать крупинки, облатки, пастилки,

от коих мужчины в любови особенно пылки,

от коих в миг должный у дамы слабеют поджилки,

от коих жеребчик поскачет резвей на кобылке.

¹³³⁷ Недуг прогоняем ли мы, разжигаем ли страсть,

в лекарстве должна быть не польза одна, но и сласть;

так сахар — куском, порошком — надо в снадобья класть,

цветочный же сахар придаст им особую власть.

¹³³⁸ В Валенсии, ни в Монпелье, ниже в Александрии[218]

не знают тех снадобий, ведомы там каковые;

премногие дамы, девицы, мужчины младые

с их помощью сладость любви ощутили впервые.

¹³³⁹ Я, архипресвитер, достаточно искушена:

отведавших «торо»[219] мутит от простого вина;

я там как сыр в шасле каталась, а нынче — бедна;

кому не по вкусу монашки, тому грош цена.

¹³⁴⁰ Коль слюбишься с дамой — тут дрязги, и сплетни, и слухи;

а те не трещат, не ворчат, не бывают не в духе;

у всех монастырок — до самой последней стряпухи —

в любовных делах никогда не бывает порухи.

¹³⁴¹ Красавицы писаные чуть не все, на мой взгляд;

они благородны, щедры, не солгут, не схитрят,

во всем знают меру, меж ними всегда мир и лад,

такая возлюбленная для влюбленного — клад.

¹³⁴² А их постоянство в любви — это дар их особый,

тут будешь спокоен, не то что со светской особой;

с монашенкой лучше в сто раз, чем с другою зазнобой;

да что мне тебе говорить — вот возьми и попробуй!»

¹³⁴³ Я ей говорю: «Побегушка, слова твои — мед,

но как отыщу я в обитель блаженную вход?»

Она мне: «Дай срок, я избавлю тебя от хлопот:

кто невод умеет плести — и тенета сплетет».

¹³⁴⁴ К знакомой монахине в гости старуха пошла,

и с ней, мол, была та монашка отменно мила;

«Ну, как поживаешь, — спросила она, — как дела?» —

«Как я поживаю, сеньора? Кручусь, как юла.

¹³⁴⁵ Есть архипресвитер один, славный малый, без спора,

он ждет, трепеща, благосклонного вашего взора

и мнит, что ему в уповании сем я опора;

от кельи своей вы его не гоните, сеньора».

¹³⁴⁶ А донья Гароса[220] на это ответила: «Что ж,

послал тебя сам?» — «Нет, от робости бьет его дрожь;

забочусь о вас, не о нем: малый больно хорош,

второго такого, пожалуй, теперь не найдешь».

¹³⁴⁷ Отнюдь не была сладострастницей дама сия,

явила она здравомыслие, тонкость чутья

и молвила: «Не ухищряйся! Уверена я,

вползла в мою келью ты, как к селянину змея.

¹³⁴⁸ Жил-был селянин, мягкосерд и чуть-чуть простоват;

в январское вьюжное утро он вышел в свой сад,

под древом змееныша вдруг различил его взгляд,

и жалость внушил добряку замерзающий гад.

¹³⁴⁹ Была вся земля пеленою укутана белой,

а ветер крепчал, сыпал снег, стужа все свирепела;

несчастная змейка почти уже окоченела,

и муж милосердный решил сделать доброе дело.

¹³⁵⁰ Взяв змейку полою плаща, он принес ее в дом,

ее отогрел перед жарко пылавшим огнем;

змея ожила, поползла и, сыскавши потом

щель близ очага, водворилась в убежище сем.

¹³⁵¹ Добряк стал кормить свою гостью: делился он с ней

и хлебом, и млеком, и прочею пищей своей;

змее рацион пошел впрок, и с течением дней

глядь — вырос из змейки-заморыша подлинный змей.

¹³⁵² Но вот о весне возвестили уже птичьи трели

и стало тепло, позади холода и метели;

откормленный, пышущий злобой, змей вылез из щели,

и ядом наполнился дом, столь приветный доселе.

¹³⁵³ Сказал селянин постояльцу: «Ступай-ка ты вон,

зачем отравляешь ты дом мой?» Змей был разъярен,

с шипеньем накинулся на благодетеля он,

обвился вкруг шеи, сдавил!.. Вот какой компаньон!

¹³⁵⁴ Что ж, неблагодарность есть свойство, присущее гадам;

однако и люди порою за мед платят ядом:

иные охочи вредить тем, кто близко, кто рядом;

не с целью такою ль явилась и ты ко мне на дом?

¹³⁵⁵ В тебе благодарности тоже не вижу ничуть:

ты нищей, бездомной была, не безгрешной отнюдь,

тогда здесь нашла ты приют; ты же хочешь столкнуть

ту, кто поддержала тебя, на погибельный путь».

¹³⁵⁶ Ответила сводня: «Зачем вы бранитесь, сеньора?

Являлась с подарками встарь — не слыхала укора,

с пустыми руками пришла — гонят прочь; что ж, коль скоро

борзая состарилась, надобно звать живодера.

¹³⁵⁷ Была у охотника добрая псовая стая,

из коей особо одна отличалась борзая:

грудь, лапы, клыки!.. И покуда была молодая,

за зайцами мчалась как вихрь, дичь легко настигая.

¹³⁵⁸ Уж если сеньор с ней охотился, то не впустую:

хоть малую дичь, а добудет, но чаще — большую;

довольный хозяин нахваливал чудо-борзую

и перед соседями хвастался напропалую.

¹³⁵⁹ Но старость подкралась, увы, как ко всем, и к борзой:

и выпали зубы, и резвости нету былой;

охотились как-то, вдруг заяц мелькнул стороной...

Схватила, да выпустила, и умчался косой.

¹³⁶⁰ Сеньор обозленный прибег без стесненья к хлысту;

собака скулила: «Сносить это невмоготу!

Давно ль он меня так хвалил: молодчина! ату! —

состарившись, вижу людскую я недоброту.

¹³⁶¹ Будь я молода, заяц не был бы так сноровист:

завидя меня вдалеке, дичь дрожала как лист;

встарь слышала я похвалы, одобрительный свист,

а нынче хозяйский свистит по спине моей хлыст».

¹³⁶² Все любят лишь сильных да юных, за ними успех,

за стыд почитается слабость, а старость за грех;

меж тем я замечу, хоть, может быть, вызову смех,

разумные старцы нужней молодых неумех.

¹³⁶³ И тот, кто во всем отдает молодым предпочтенье,

а к старым являет обидное пренебреженье,

глупец и невежда: питать надлежит уваженье

к тем, кто в старину был примером усердья п рвенья.

¹³⁶⁴ Корыстен наш мир, таково, знать, веленье природы;

коль выгодна дружба, она длится годы и годы:

ты — мне, я — тебе; все придерживаются методы —

не стоит дружить, если дружба не множит доходы.

¹³⁶⁵ Уменье дарить всех важнее искусств и наук:

приносишь подарки — и любят тебя все вокруг;

приходишь ни с чем — и неласков ближайший твой друг;

дар нынешний ценят, но давних не ценят заслуг.

¹³⁶⁶ Былого добра в наше время никто не вспомянет;

кто служит дурному сеньору, в ничтожество канет:

пока ноги носят — хорош, а как старость настанет,

оглянешься, нет ни друзей у тебя, ни угла нет.

¹³⁶⁷ Сеньора, старалась я в прежние дни ради вас,

служу я вам верно и преданно и на сей раз;

однако за то, что пришла без подарка сейчас,

вы сердитесь — то ли воистину, то ль напоказ».

¹³⁶⁸ Монахиня молвила: «Может быть, я неправа,

но надо признаться, что впрямь рассердилась сперва,

с досады и вырвались резкие слишком слова;

теперь-то поверила я, что тут нет плутовства.

¹³⁶⁹ Да, ты мне служила, но все ж ты немного плутовка;

боялась я: вдруг тут обман, ухищренье, уловка.

Ты знаешь, как в город пришла как-то мышка-полевка?

Послушай — и кончим наш спор, моя божья коровка.

¹³⁷⁰ В село Монферрандо на сельскую ярмарку летом

раз гвадалахарская мышь заявилась с рассветом;

полевка радушная встретила гостью с приветом,

горошину ей на обед предложила при этом.

¹³⁷¹ Они за обедом свои обсуждали дела,

за трапезой скромной беседа привольно текла,

им радостной встречи не портила скудость стола,

и мышь городская довольна приемом была.

¹³⁷² Обед деревенский сдружил и сплотил эту пару:

беседа была столь живой, столь исполненной жару!

И гостья хозяйку зовет к себе в Гвадалахару,

во вторник — дабы сей визит приурочить к базару.

¹³⁷³ Мышь гвадалахарская гостью в кладовке встречала:

закуски она подала поселянке сначала —

и хлеб тут печеный, и сыр, и свежайшее сало;

таких разносолов полевка еще не едала.

¹³⁷⁴ Мукой, до которой все мыши охочи особо,

полевку вконец потрясла городская особа;

от запахов этих и мертвый восстал бы из гроба;

взыграл дух у гостьи и возликовала утроба.

¹³⁷⁵ Сидели за трапезой, кушаний было не счесть,

и сельская жительница отдавала им честь;

журчали застольные речи — о чем? Да бог весть!

Что может быть в жизни приятней, чем вкусно поесть?

¹³⁷⁶ Вдруг скрипнула дверь: заглянула хозяйка в кладовку —

взять то ли бобов, то ли луковку, то ли морковку;

домовая мышь, проявив быстроту и сноровку,

шмыг в норку свою, без укрытия бросив полевку.

¹³⁷⁷ Увидев, что мышка-норушка была такова,

полевка за ней в ее норку метнулась сперва,

но видит — нет места: «Пропала моя голова!» —

забилась она в уголок, ни жива, ни мертва.

¹³⁷⁸ В углу она вся на виду, и могло быть ей худо,

однако ж сошло: дверь закрылась — воистину чудо;

норушка выходит: «Продолжим! Сейчас из-под спуда

достану я мед — это самое сладкое блюдо».

¹³⁷⁹ Полевка подруге в ответ: «Да меня всю трясет,

от страха сладчайший кусок не полезет мне в рот;

прости, но бежать от твоих мне придется щедрот:

напуганному горше желчи покажется мед.

¹³⁸⁰ Напуганный — он ест урывками, ест второпях,

не зря о таком говорится: от страха исчах;

когда над тобой повседневный господствует страх,

не чувствуешь сладости ты в сахарах и медах.

¹³⁸¹ Мне дорог покой: предпочту до последнего вздоха

не есть вообще ничегошеньки, кроме гороха,

чем лакомиться, и дрожать, и ждать переполоха;

что в страхе проглочено, то переварится плохо.

¹³⁸² Сюда б не пришла, кабы знала я все наперед:

дом — полная чаша, но много, должно быть, господ,

опасность грозит отовсюду. А если вдруг — кот?

Он сразу накинется, не церемонясь, сожрет.

¹³⁸³ Спешу. Все никак мне в себя не прийти от испуга;

и вправду, богато и сытно живешь ты, подруга,

однако моя хоть тесна и невзрачна лачуга,

там нет ни людей, ни котов: дышит миром округа».

¹³⁸⁴ Коль должен бояться богатый — богатство не впрок,

а бедный доволен, когда от боязни далек;

богач неимущ: он от страха совсем изнемог,

бедняк же богат: он живет без забот и тревог.

¹³⁸⁵ Милей мне жить в келье и рыбой питаться соленой,

часы проводя за молитвой, в беседе ученой,

чем жареных есть куропаток и взвар пить сычёный,

но слепо шагать по тропинке, грехами мощенной». —

¹³⁸⁶ «Сеньора, — сказала старуха, — ваш суд слишком скор:

дают вам сокровище, это, по-вашему, — сор;

позвольте напомнить историю, вам не в укор,

о том петухе, о ком память жива с давних пор.

¹³⁸⁷ Однажды с усердьем петух рылся в мусорной куче

и выкопал вдруг из нее своей шпорой колючей

граненый сапфир, — глупой птице такой выпал случай;

с досадой промолвил петух: «Экий я невезучий!

¹³⁸⁸ Добро бы нашел виноградину или зерно —

я их проглотил бы, а с этим что делать? Чудно!»

Сапфир усмехнулся: «Глупец, ты умеешь одно —

глотать, а о большем помыслить тебе не дано.

¹³⁸⁹ Невежде я отдан зловредной судьбой на расправу,

случись же не так, попади к знатоку я по праву,

меня б он отмыл, в драгоценную вставил оправу,

и, радуя взоры, обрел бы я должную славу».

¹³⁹⁰ Случается — есть у кого-то бесценная книга,

но втуне лежит: ему чтенье — тяжелое иго;

иной над какою-то вещью дрожит, как сквалыга,

однако она не услада ему, а верига.

¹³⁹¹ Иному пошлет Бог удачу, но слаб его дух:

схватить бы фортуну, а он, ротозей, ловит мух,

ему бы увидеть, услышать, а он слеп и глух,

такой человек — он как тот неразумный петух.

¹³⁹² Сеньора, и вы из таких же, как я посмотрю:

вы слепо и глухо привержены монастырю;

о юности, о воздыхателе вам говорю,

а вам бы молиться, поститься по календарю.

¹³⁹³ С еды монастырской — капусты, соленых сардин —

тоскуете, злитесь; зачем отреклись без причин

от милого, от каплунов, куропаток и вин?

Ах, бедные девы, невесело жить без мужчин!

¹³⁹⁴ Да, много лишений вам выпало, много страданий:

есть скудную пищу, ходить в грубошерстной сутане;

а с милым — довольство и всех исполненье желаний

и яства изысканные, и малинские ткани».[225]

¹³⁹⁵ Ей донья Гароса: «С сим нынче покончим предметом;

уж раз мне тебя не спровадить решительным нетом,

изволь, соглашаюсь еще поразмыслить об этом;

ступай же, а завтра ко мне приходи за ответом».

¹³⁹⁶ Назавтра — как велено — утром, чуть не на заре,

была старушенция на монастырском дворе;

но келья пуста: месса ранняя в монастыре.

«Ох, вечно, сеньора, вы в требнике иль в псалтыре.

¹³⁹⁷ Живете, псалмы распевая, молитвы бубня;

гляжу, чем вы заняты на протяжении дня:

ни игр нет, ни смеха, пустая одна хлопотня;

нет, правильно судит мужчина, приславший меня:

¹³⁹⁸ «Десяток гусей гоготаньем своим у пруда

способен легко заглушить все в округе стада».

Зачем гоготать? Месса кончилась; что за беда,

коль явится некто для мирной беседы сюда?»

¹³⁹⁹ Монахиня, мессу отпев, спешит к келейке тесной,

монах убыстряет шаги к монастырской трапезной:

монахиня ждет — что-то друг ей промолвит любезный,

монах почитает еду службой душеполезной.

¹⁴⁰⁰ «Сеньора, — лукаво сказала моя старушонка, —

я словно осел, а вы словно игрунья-болонка:

о них стародавняя вспомнилась мне побасёнка;

мне будет наградой, когда рассмеетесь вы звонко.