Книга драконов

Зачисление. Элли Кэтрин Уайт

Ей должны были выписать штраф.

Полицейская на крыше вытаращилась на нее, пока Мили пролетала мимо. Та не замечала переносного прорицателя скорости, вопящего у нее в руке, а только стояла, широко разинув рот. Мили увидела ее лишь мельком и услышала сигнал радара смутно, в порыве ветра, но мысленно благословила того, кто назначил на этот маршрут салагу. Полицейская явно никогда не видела дракона. А к тому времени, как она пришла в себя, Мили уже скрылась из виду.

Приземляться на Пон-Роу всегда было непросто, и Мили скорее почувствовала, чем увидела, что из-под крыльца и из окон второго этажа на нее смотрят неживые глаза, с нетерпением желавшие узнать, придется ли им до конца этого дня связываться со своими страховщиками. Она сместила свой вес, и дракон накренился. Стальные и альхромированные кости, которые поддерживали крылья, уловили красные лучи вечернего солнца, и свет с легким магическим треском пронесся вдоль драконьего корпуса. Она ощутила его статический заряд, от которого у нее вздыбились волосы на загривке.

– Вниз, дружок, – прошептала она и жестом начертила знак снижения на чар-табличке, располагавшейся у ее правой руки. Дракон сложил крылья и спикировал. Каменные шпили университета и окружающих его лавок слились в соленом сероватом пятне, ветер смахнул слезы из её глаз, гравитация словно исчезла, и на одно блаженное мгновение Мили почувствовала свободу и что все в мире стало хорошо.

Затем мир вновь обрел себя, гравитация вернулась, и Мили смогла только начертить посадочную комбинацию, прежде чем дракон радостно обрушил их обоих на черепичную крышу. Он расправил крылья, они затрепетали, будто гигантские воздушные змеи, и Мили услышала скрежет металла по камню. Чертя пальцем светящиеся линии на чар-панели, она изобразила знак насеста, и дракон, с шипением пара и охлаждающейся стали, устроился на краю крыши с видом на Пон-Роу. Она отстегнула ремни безопасности и вылезла из водительской кабины.

– У нас, знаешь ли, штрафуют за царапины на фасаде, – заметили с карниза.

Мили вскрикнула. Ей удалось сделать один неуверенный шаг к краю крыши, прежде чем она ухватилась за вытянутый кончик драконьего крыла. Перед глазами у нее промелькнула картинка завтрашнего заголовка во всей его ироничной красе: «МОЛОДАЯ ЛАУРЕАТКА СТИПЕНДИИ МАГТЕХА ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБЛА ЗА ДВА ДНЯ ДО НАЧАЛА СЕМЕСТРА».

– Осторожнее, – сказала гаргулья сухо. – Про штраф забудь – главное с крыши не сорвись.

«Ага. Не настолько уж я везучая», – подумала она, выглядывая за покрытый черепицей парапет. До булыжной мостовой Пон-Роу было всего два этажа. Упав с такой высоты, можно было разве что получить кучу переломов и кровавых ссадин, особенно если сперва стукнуться о крышу крыльца. Пусть ее положение это и не улучшило бы. Пролить кровь на Пон-Роу было равносильно смертному приговору.

– Могли бы и знак повесить, – пробормотала она.

Гаргулья сидела на углу здания, склонив голову и единственным обсидиановым глазом взирала на нее.

– А ты могла бы не парковаться на крыше, дорогуша.

– И лишиться вида? Ну уж нет. Он ему нравится. – Мили сняла летные очки и потрепала дракона по корпусу. – Нрявицца?

Гаргулья бросила многозначительный взгляд на усеянные пометом зубцы ряда лавок через улицу. За ними, едва различимые сквозь смог древесного дыма и промышленной алхимии, над городом, который его породил, до головокружительных высот вздымались шпили Университета неэлементарных наук и искусств. Гаргулья хмыкнула.

– Что ж, в этом его нельзя винить.

Она слегка улыбнулась. Это не входило у нее в привычку, но кому гаргулья-то расскажет? Мили бы предположила, что гаргулья находилась здесь по той же причине, что и она. Ведь нужно было быть отчаянным вандалом, чтобы написать какую-нибудь непристойность на том, что припарковано на крыше, будь то дракон или гаргулья.

– Ты же не идешь на, э-э, ужин, нет? – спросила гаргулья, пока Мили убирала очки в сумку, висевшую у нее сбоку.

– Нет, – ответила она твердо. – Только по магазинам пройдусь.

Гаргулья со скрежетом повернула к ней морду. Выражения гаргульих морд редко выходили за рамки того, что считалось характерным для камня, но даже с учетом этого Мили видела, что та была удивлена.

– Значит, с понедельника в университет? – спросила она.

Солгать было бы проще простого. Стоило лишь кивнуть – и разговор бы тут же закончился, но опять же, с чего ей лгать? Она ведь в самом деле будет ходить в университет. Разницы никакой нет.

– В институт, – сказала она. – Техническое отделение. Присмотришь за ним ради меня, хорошо?

Гаргулья сверкнула глазами.

– Молодец, дорогуша. Миру пригодится побольше магтехнарей. Конечно, я присмотрю за твоим зверем. Только ты недолго, и пожалуйста, если сможешь, вернись в человеческом теле. А то ужасно сбивает с толку, когда меняют тела.

– Не переживай, буду человеком.

– Полагаю, ты знаешь, с кем имеешь там дело?

– Карл – мой старый друг, – заверила она.

Гаргулья издала хриплый смешок.

– Ну-ну, как скажешь. Сама о себе позаботишься, да? А мы будем здесь, когда вернешься.

Она снова поблагодарила гаргулью и повернулась к дракону. Тот сидел неподвижно, подогнув задние ноги, и осматривал улицу внизу своим, как ей нравилось думать, оберегающим взглядом.

– Я скоро вернусь, дружок, – шепнула она и просвистела блокирующую комбинацию, которой обучил ее отец: несколько тщательно выстроенных нот, которые менялись раз в месяц или около того и казались случайному слушателю полной бессмыслицей. Обладатель же более чуткого слуха или кто-либо, знакомый с Мили более полугода, мог сложить эти произвольные комбинации в систему, такую же характерную, как начало какой-нибудь песни. А более прилежный слушатель уловил бы всю мелодию за год или меньше и изумился бы, чем столь красивая колыбельная заслужила подобную вивисекцию. К счастью, никому еще не удавалось пробыть рядом дольше пары-тройки месяцев. Уж за этим Мили следила.

Золотистый свет в глазах дракона померк, когда он перешел в режим ожидания.

– Я мигом, – сказала Мили гаргулье и направилась к ржавой пожарной лестнице на боковой стене здания.

Когда она открыла дверь, над ней тихо звякнул колокольчик. Внутри лавки было темно и до того тесно, что Мили чувствовала себя как дома. Темное дерево, которым были отделаны пол и потолок, сверкало в свете фальшивых электрических свечей, висевших на стенах и одним своим видом заставивших Мили улыбнуться снова. Со времени ее последнего визита Карл сделал ремонт. Всю лавку занимали полки, возвышавшиеся от пола до потолка и забитые остатками и обносками вещей, скопившихся у студентов за столетия. Она прошагала мимо груды заштопанных рюкзаков, корзины обуви, сшитой для нечеловеческих ног, старых микроволновок, чучел гомункулов, вороха разномастной посуды и латунных наборов для алхимии и только после этого достигла места в глубине лавки, где обитали настоящие сокровища.

Мили сбавила шаг, подходя к последнему ряду полок. Сразу за ним сверкал длинный стеклянный прилавок. Еще дальше стоял великолепный шкаф из красного дерева, где Карл держал на замке свой подлинный промысел. И рядом, стопками с Мили ростом, лежали учебники.

Карла, однако, нигде не было видно. Она пробралась по ковру из лигровой шкуры и стала осматривать ближайшую стопку, ища глазами характерную оранжевую обложку с названием «Драконы, динамо и дрянные работы: вводное пособие по магтеху». Лишь прочесав три стопки и найдя девять экземпляров «Некромантии для абсолютных новичков», она догадалась взглянуть на сам прилавок.

Пособие лежало прямо на сверкающей стеклянной поверхности.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть тебя можно будет прочитать», – взмолилась она и запустила палец под потрепанную обложку. Осторожно приподняла ее на несколько дюймов, опасаясь предательских движений. Когда ни одно слово не побежало по странице и не скрылось из виду, она вздохнула с облегчением. В последнем пособии, которое Мили купила в ломбарде, была нарисована магическая чешуйница, которая уводила слова за собой внутрь корешка каждый раз, когда книга открывалась. Таков, наверное, был прощальный подарок какого-нибудь выпускника-лексоманта всем студентам, которым пришлось опуститься до того, чтобы покупать учебники на Пон-Роу. Воображая себе всевозможные несчастные судьбы и примеряя их на этого вымышленного лексоманта, Мили не смогла удержаться от того, чтобы добавить на полях той книги пару собственных строк, прежде чем сунуть ее обратно на полку.

Текст на страницах этого пособия, однако, оставался строго на своем месте, разве что поблек местами под маслянистыми отпечатками пальцев разной степени прозрачности. Пятна эти свидетельствовали о, по крайней мере, одном прежнем владельце, который питал любовь к пицце и не надеялся заработать на перепродаже книги. Она пролистала первую главу, морща нос от слабого запаха плесени и заколдованной бальзамирующей жидкости. Любитель пиццы, очевидно, специализировался на некромантии, но изучал альтернативные варианты своей карьеры. Чудненько. Мили слышала, что старшие студенты, практикуясь перед выпускными экзаменами, заточали в учебниках, которые им не нравились, всяких неприятных существ, и последнее, чего ей хотелось, это чтобы из страниц сейчас вырвался какой-нибудь недоджинн и прервал ее учение.

Проблема состояла в том, что эта книга была ей нужна. Занятия начинались в понедельник, а список ломбардов, где ей все еще были рады, уже подходил к концу.

– Заинтересовалась, милочка?

Мили захлопнула книгу и выпустила поток таких ругательств, что ее отец был бы потрясен, если бы услышал это. Мужчина за стойкой лишь улыбнулся, приподняв идеально подстриженную бровь.

– И я рад снова тебя видеть, Мили, – сказал он, когда она замолчала, чтобы вдохнуть.

– Карл, – огрызнулась она, – тебе нельзя вот так подкрадываться к людям.

– Кто это сказал?

– Я сказала!

Он вздохнул.

– В следующий раз надену колокольчик. Так что, ты заинтересовалась?

Она посмотрела на потрепанную обложку, пятна от пиццы, вырванные страницы.

– Да, – сказала она осторожно, – но я думаю, мне положена скидка.

– Что? – По крайней мере ей послышалось именно это. Прозвучало оно скорее похоже на «Штааааааа?»

– Только посмотри на нее, – сказала она. – Профессор изолирует ее как источник биологической опасности.

Карл втянул щеки так, что она увидела очертания его длинных клыков, отчего он стал еще больше похож на труп. Впечатляющее достижение, особенно учитывая, что Карл де Розия официально считался мертвым уже как минимум сотню лет.

– Мили. Душенька, – проговорил вампир заискивающе. – Будь рассудительна. Ты же собираешься в магтех, так? – Он выставил руку, прежде чем она успела ответить. – Да о чем это я? Ну конечно собираешься. Я знаком с преподавателем Грозной уже… в общем, долго. Она читала эти технические курсы еще когда у меня клыков не было. И ей наплевать на состояние твоего учебника – главное чтобы он у тебя был. К тому же если он слегка потрепан, это только придает ему характер, ты так не думаешь?

– Слегка потрепан?

Он снова посмотрел на затертую обложку.

– Полагаю, вернее будет сказать «излюблен».

Мили прикусила язык. Он был, пожалуй, прав: по поводу книги, по поводу Грозной, по поводу всего остального. Независимо от того, на каком отрезке жизни человек ни находился, никто не получал места в Университете неэлементарных наук и искусств, не имея достаточного житейского опыта, чтобы написать собственный учебник. «Или место в техническом отделении института», – напомнила она себе. Те, кто зашли так далеко, уже умели расставлять приоритеты.

– Я дам тебе сто двадцать, – сказала она.

– Сто двадцать? Сто двадцать? – выдавил он жалостливо, и Мили заметила, что его губы судорожно выпятились, обнажив клыки. Она подозревала, что он добавил еще несколько слов, недоступных человеческому слуху. – Ты хочешь, чтобы я до смерти изголодался, бессердечная девчонка?

– Опять ты переигрываешь, Карл. Не грозит тебе никакой голод.

– А мог бы! – воскликнул он. – Ко мне несколько дней посетители не заходили.

– Врун.

– Ну ладно, несколько часов. Но у меня быстрый метаболизм и… и ты не понимаешь…

Мили задумалась, знали ли в университетском театре, какой талант упустили, когда Карл де Розия решил посвятить свою нежизнь ломбардному делу. В самом деле, ему недоставало только слез и кружевного платка.

– Ой, да брось, – сказала она. – Ты мог бы без проблем получить четыреста пятьдесят за ту модель планетной системы, что стоит за тобой. – Карл бросил на изящный медный предмет недоверчивый взгляд. Мили стояла на своем: – Я точно знаю, что она будет нужна перед началом семестра одной первокурснице, которая изучает арифмантику.

Театральное отчаяние Карла словно испарилось.

– Да ну? А эта первокурсница… м-м… здорова?

Она серьезно посмотрела на него.

– Нет. В это я не играю, я тебе не дилер. Если хочешь знать – придется самому у нее спросить. А пока – что скажешь насчет ста пятидесяти?

– Скажу, что ты надо мной смеешься.

– Ничуть. Двести?

Карл рывком придвинул пособие к себе. Ей едва удалось не взглянуть на него такими же голодными глазами, какими смотрел он.

– Триста пятьдесят, и это еще щедрое предложение. Скидка для друзей и родственников, можно сказать. – Выражение его лица смягчилось. – Ради твоего отца.

Мили тяжело сглотнула ком в горле.

– А если двести пятьдесят? – спросила она.

– А если провалишь из моей лавки?

Он произнес это с улыбкой, но это была улыбка кота, который знал, что почем. Мили провела мысленный подсчет всех своих расходов за последние сорок восемь часов, сверившись с пунктами смятого списка, который лежал у нее в кармане. Она заучивала его наизусть несколько недель, с тех пор как подтвердилась ее чудо-стипендия. «Металловедение для магтехников, издание двенадцатое». Сто пятьдесят. «Вдевятеро крепче железа: Краткая история чар-транспорта». Сто двадцать пять. «Руководство по воспламеняющимся веществам». Пятьдесят, но только потому, что ростовщик прямо перед этим продал позолоченный алхимический набор студенту выпускного курса и троице его льстивых приспешников, которые согласились разделить между собой непомерно большую плату в полторы тысячи, чем он, ростовщик, был более чем доволен. Мили просто повезло оказаться там в нужным момент.

Итого за последние два дня – триста двадцать пять, и куплено было все, кроме одной книги. Она снова коснулась обложки и посмотрела на вмятину в дешевом картоне у себя под пальцами. Это было правда глупо, учитывая, в каком виде находилось пособие. Карл просил слишком много – и сам знал, что слишком, – но когда он уже назвал свою цену и показал клыки, она знала: лучше на него не давить. «Триста пятьдесят для друзей и родственников?» Ну да, это определенно было ради ее отца.

– Сама знаешь, что больше ее нигде не найдешь, – сказал Карл, прежде чем она успела сделать шаг от прилавка. – Эту книгу. Нигде в городе. Это я точно знаю.

– Откуда ты?..

– Не беспокойся, я не могу читать твои мысли, но в данном случае мне и не нужно. Ты хочешь поискать в другой лавке.

– Ты бы удивился, если бы узнал, что там есть, – сказала она, но ее слова прозвучали неубедительно, даже ей самой так показалось.

Карл провел длинными паучьими пальцами по стеклянной поверхности прилавка. Они сияли в тусклом свете ломбарда, будто вырезанные из старой слоновой кости. И заканчивались, как подметила Мили, острющими ногтями.

– Я получаю списки всех необходимых текстов от профессоров из университета. И из института, – добавил он, бросив взгляд на пособие. – Мы на Пон-Роу все их получаем, деточка, и деремся клыками и когтями, чтобы эти книги были доступны для таких дорогих и отчаявшихся студентов вроде тебя. И если я говорю, что я единственный, у кого есть такой экземпляр, то могу тебя заверить: это правда. У меня и квиток есть.

Мили посмотрела на его руки, затем на пособие, затем глубоко вздохнула. Иногда она ненавидела вампиров всей душой.

– Триста. И, – добавила она, перебивая его раздраженное рычание, – я скажу той студентке с арифмантики, чтобы зашла к тебе за моделью. Это гарантированные четыре сотни в течение ближайших двадцати четырех часов. – После чего, решив, что большего уступить она не сможет, заявила: – Или соглашайся, или нет.

Рычание усилилось, дрогнуло и сменилось хриплым смешком.

– А ты и впрямь в отца пошла, да? Ладно, душенька, я согласен.

Она запихнула книгу в залатанную сумку, а Карл повернулся к шкафу за прилавком, отпер его и извлек продолговатый черный ящик с блестящей от частого использования поверхностью. Поставил его между ними и открыл защелку. От хрустальных флаконов, пластиковых трубок и мерных цилиндров, сложенных внутри, едва уловимо повеяло антисептиком. Назначение каждого из этих предметов Мили познала за последние несколько дней – подробно, неоднократно и болезненно. Она закатала рукав – на правой руке, потому что не хотела, чтобы он видел, сколько она уже заплатила из левой, – и приложила руку к стеклу.

Уж в чем Карлу или любому другому вампиру, торгующему на Пон-Роу, следовало отдать должное, так это в том, что работали они проворно. Кожаная манжета и жгут, йодный тампон и размотанная трубка, обнаженная игла («Совершенно новая и стерильная, уверяю», – ответил он на ее взгляд) и чинно выставленный табурет. Затем – укол иглы, медленное кровотечение, и мир сузился до тонкой красной линии, побежавшей от сгиба ее руки к цилиндру, тщательно обработанному антикоагулянтом. Жидкость разливалась по стеклу такими странными узорами, что Мили не сомневалась: любой специалист по сигнометрии поведал бы обо всем, что касается ее жизни и смерти, в самых недвусмысленных выражениях.

– Сожми кулак, душенька, – проговорил Карл безучастно, не отрывая глаз от восходящей красной линии. – Тогда быстрее пойдет.

Мили подчинилась. Триста миллилитров крови – больше, чем она предполагала. Она закрыла глаза. «Наконец последняя покупка». Это было последнее, что ей сегодня требовалось сделать, и последнее, что требовалось вообще. Вечером она восстановится, до отвала набьет себя мороженым, липкими булочками и вином, посмотрит папин любимый фильм и, возможно, возьмет дракона немного полетать за городом. Ночь сегодня будет приятная.

А беспокоиться о наступающем семестре она будет завтра.

– Вот и все, душенька моя. Готово.

Она открыла глаза в миг, когда он резко выдернул иглу. Карл прижал лоскут марли к внутренней стороне ее руки и, велев согнуть локоть, принялся счищать остатки «валюты» с оборудования. Он держался холодно, твердо и бесстрастно, но она и не ждала ни благодарности, ни даже доброжелательности. Она не знала ни одного вампира, который обладал бы хорошими манерами и был склонен к сочувствию. Она испытала горькое чувство при виде этих кружащих в стеклянном цилиндре трехсот миллилитров… ее. Только уже не она, уже нет, и особенно это было заметно по тому, как на содержимое цилиндра смотрел Карл. Она надеялась, что ему хотя бы хватит приличия подождать, пока она уйдет, прежде чем начать пить.

Мили потянулась через прилавок и оторвала кусок скотча от диспенсера рядом с марлей.

– Спасибо, я сама. – Она приклеила скотч поверх марли и спрыгнула со стула. А теперь…

«Вот странно». Хотя Карл был таким привередливым вампиром, его лигровый ковер решительно нуждался в чистке. У нее зачесался нос, и десять тысяч булавок закололи по позвоночнику. Она задумалась, сколько отмерших кожных клеток только что вдохнула. Затем у нее зашумело в ушах. Появилась боль в руке. «Там просто комок пыли или что-то живое?» Его в самом деле стоило пропылесосить, и…

«Почему я на полу?»

– Полегче! – Карл поспешил обойти прилавок и поднял ее на ноги. – Не так быстро. Ты знаешь, как оно бывает, душенька.

Когда Мили снова уселась на табурет, у нее скрутило желудок – наполовину от тошноты, наполовину от стыда. Она почти слышала сплетни, которые расползались по Пон-Роу. «Слыхали про дочку старика Джеймса? Бедняжка, похоже, считать не умеет. Дала себя досуха выдоить. Представляешь, свалилась в обморок на полу у де Розии»…

– Я в порядке, – выдохнула она. – Правда, Карл, все хорошо.

– Ну да, а я подвыпившая гаргулья. Сюда. – Она вздрогнула от прикосновения холодного металла и еще более холодной кожи, когда он сунул ей в руку железный талер. – Ужин за мой счет. Иди возьми себе что-нибудь с сахаром.

– Ты не обязан…

– Чепуха. За три сотни плюс рекомендацию это наименьшее, что в моих силах.

Мили моргнула и уставилась на монету перед собой. На одной стороне талера стоял оттиск эмблемы Ордена ломбардов – три круга, вперемежку свисающие с извилистой линии. Это должны были быть шары, но чеканщик не слишком старался изобразить тени. Как там шутили студенты? «Что нужно, чтобы держать ломбард? Стальные яйца, конечно!» Она перевернула монету. На обратной стороне оказалась асимметричная лилия рода де Розия. Она как-то спрашивала Карла, почему они не взяли себе розу, на что он только улыбнулся и ответил, что расскажет ей, когда она станет постарше.

«Один железный талер, всамделишный, надлежащего вида». Свободно отданный и свободно принятый, ни один ресторанщик в городе не откажется ее принять. Мили держала знак уважения более древнего и сильного, чем мог вызывать любой из людей, даже такой, как ее папа. И крепко сжала талер в руке. Ни один из полудюжины владельцев ломбардов, у которых она побывала за эту неделю, не предложил ей монеты.

– Знаешь, Карл, для вампира ты довольно порядочный.

Он ответил на это идеальной кошачьей улыбкой и отвесил поклон.

– Услышь тебя моя прабабушка, она бы пустила слезу.

– Я не хотела тебя…

– Нет-нет, это старая семейная поговорка. Моя прабабка – злостная карга, и мы, все цивилизованные де Розия, обожаем ее разочаровывать. А теперь иди, душенька. Тебе нужно немного отдохнуть, если хочешь в понедельник оказаться на занятиях. – И он мягко, но уверенно повел ее к выходу из лавки, избегая лучей, пробивавшихся сквозь щели вокруг двери. – Кафе на углу держит мой друг. Он даст тебе за эту монету двойную порцию, если хорошо его попросить.

Мили удостоверилась, что он не попадет под солнечный свет, прежде чем открыть дверь.

– Спасибо тебе, Карл. За все.

– Тебе спасибо, дорогая моя. Ах да, по поводу той первокурсницы. Мне ее ожидать… когда?

– Я попрошу ее зайти завтра.

На улице почти никого не оказалось, хотя едва ли это могло продолжаться долго. Скоро целые толпы вывалятся, чтобы поужинать, продавая свою кровь и прочие ценные активы вплоть до жизненно необходимых за жетоны, учебники и практические советы о том, как сдать первый экзамен по алхимии профессору Бойне. И те, кто ужинал, и те, кем ужинали, ждали, пока солнце скроется за высокими кирпичными фасадами Пон-Роу, но до тех пор улица была целиком в распоряжении Мили. Почти целиком. С угла крыши ей подмигнула гаргулья. Дракон рядом с ней сидел неподвижно и настороженно, его глаза по-прежнему светились красным в режиме ожидания.

Она просвистела разблокирующую комбинацию, и с последней нотой дракон ожил. В его глазах вспыхнул золотистый огонь и заструился под альхромированной чешуей вдоль гладких линий серебристого корпуса. Он моргнул разок, встряхнулся и свалился со своего насеста, не оставив на каменном фасаде ни царапинки. Улица была узкой, поэтому он сложил крылья и упал на мостовую по-ястребиному. Мили почти услышала, как у ее страховщика перехватило дыхание в его офисе на другом конце города. Дракон расправил крылья прямо у нее над головой, заслонив несколько квадратных метров улицы от сумерек и раскачав три золотистых шара над дверью Карла внезапным воздушным потоком. Затем, когда до земли оставалось несколько метров, он изящно, с тем, что Мили могла расценить лишь как механическую версию чувства собственного достоинства, спланировал, пока его стальные когти не коснулись бордюра. Когда же он сложил крылья и прижал их к корпусу, в стыках зашипел пар и распространился острый, бодрящий запах драконьего масла. Дракон склонил голову и посмотрел на нее с блеском в глазах.

«Молодец, дружок», – подумала Мили и улыбнулась.

Он не был живым. И никогда не мог им быть. Она не хуже, чем кто-либо, знала границы магтеха, и все же какой-то крошечный проблеск надежды, сомнения, не давал ей покоя. Папа всегда говорил, что их дракон был чем-то бо́льшим, чем просто совокупность частей. Ее улыбка омрачилась, когда она постучала по восходящей глади крыла. Жаль только, части эти были такие дорогие.

– А ты хорошо над ним потрудилась.

Мили подскочила на месте. Вместо того чтобы вернуться в тусклый уют своей лавки, Карл стоял в проеме, аккуратно выставив между собой и последними лучами солнца непроницаемый зонт. Он разглядывал ее дракона, и в его в глазах виднелся голод, не имевший ничего общего с жаждой крови.

– Он не продается, Карл.

– Я этого не спрашивал.

– Но думал.

– И кто это у нас здесь читает мысли?

– Мой ответ: нет, – отрезала она и залезла в кабину за драконьей головой. Металл нагрелся при прикосновении, когда она прописала на приборной панели комбинацию зажигания.

– Но, дорогая моя, если бы ты только знала, что коллекционеры готовы предложить за такую классику…

– Все равно будет недостаточно.

Он поднял бровь и пробормотал что-то за пределами ее слышимости.

– Ты чего это там?

– Ты явно еще не получала счетов за обучение, – ответил он.

У нее похолодели щеки и задрожали руки – но не от того, что резко упало кровяное давление.

– Мне все равно, кто что предложит. Он останется со мной.

Карл склонил голову набок, обнажив шею в знак смирения.

– О, прекрасно. Как скажешь. Желаю тебе удачи в обучении.

Она коснулась панели. Урчание в драконьем двигателе усилилось. Хотя ей не хватало многослойного зрения, как у существ вроде Карла, и она могла лишь мысленно представлять поток магии, проходящий по созданию, на котором сидела, это не мешало ей пытаться его увидеть. Внутренние магические каналы, наверное, пульсировали золотисто-красным с белыми искрами, точно как драконьи глаза. Магия расходилась из сердца двигателя огненными нитями, которые соединяли стальные сухожилия с костяными шестернями, а костяные шестерни – с альхромированными поршнями, наполняя дракона, как душа наполняет тело.

Дракон при ее прикосновении снова повернул голову. Ему, в точности как самой Мили, не терпелось вернуться домой. Она начертила на чар-панели знак студенческого квартала. Знак вспыхнул белым и померк. Дракон поднял крылья.

– Спасибо, Карл, – сказала она поверх шума двигателя. – Еще увидимся.

Первокурсницы не оказалось дома, и Мили оставила записку в конверте. Железный талер придал дешевой бумаге достаточно веса, чтобы его можно было просунуть под дверь девичьей квартиры. На миг ей стало жаль расставаться со столь щедрым подарком, но та, что впервые собиралась пойти к Карлу, нуждалась в нем больше, чем Мили. Даже окажись она искусной переговорщицей, эта модель обойдется ей недешево. К тому же у Мили имелись другие планы.

Когда толпа начала выбираться ужинать в пурпурном вечернем свете, она дала дракону знак лететь домой. Прохладный воздух с легким налетом зимней свежести спутал ее волосы, и даже очки на голове не сумели ему в этом помешать. Ветер уносил звуки просыпающегося города – смех, крики, ругань, лязг механизмов и случайный крик кого-то, кто не уточнил условия до ужина. Облегающий кожаный шлем, который ее мать прислала несколько дней рождения назад, также решил бы проблему, но для этого его нужно было еще найти, а Мили и так потратила немало времени на то, чтобы удостовериться, что никогда больше его не увидит.

Она переместила свой вес, и дракон накренился в сторону района Конца света. Тесное скопление домиков и лавок на окраине города цеплялось за сверкающие берега реки Ру со всем упорством людей, которые отказывались мириться с тем, что их любимый район более не служил образцом благоприличия – как, скорее всего, и никогда прежде. Тем не менее он был по-своему красив. Когда дракон низко пролетел над водой, у Мили перехватило дыхание. Время для этого они выбрали идеальное. Отраженное сияние солнца несколько минут подсвечивало берега Ру костром пылающего великолепия, прежде чем померкнуть.

Мили мягко посадила дракона на видавшую виды площадку над гаражом. Вывеска, провозглашающая принадлежность древней лавки «ДЖЕЙМСУ И ДОЧЕРИ, МАГТЕХНИКАМ», устало скрипнула под дуновением драконьих крыльев, и Мили сделала себе мысленную пометку смазать ее маслом. Так она иногда развлекалась: запоминала все мелочи, которые требовалось починить, кропотливо их упорядочивала в голове, а потом старательно игнорировала. Перед ней всегда было что-нибудь более важное, что нуждалось в заботе, но ей нравилось поддерживать иллюзию, что когда-нибудь она доберется до всего прочего.

На техническое обслуживание дракона у нее теперь уходило до получаса. Как отцу удавалось делать все за десять минут, она не понимала, да и ей нравилось работать не спеша. Дракон терпеливо стоял на площадке, расправив сначала одно крыло, потом другое, пока она осматривала каждый дюйм альхрома. Со стальной губкой в руке, она счищала все, что имело дерзость выглядеть как пятно. Ржавчину она встречала всей яростью шлифовального станка, засаленной тряпки и нескольких слоев воска. Две вмятины у дракона на передней ноге она, однако, старательно избегала. Только нежно коснулась рукой, проходя мимо. Вмятины будили приятные воспоминания – о дне, когда отец впервые позволил ей полетать самой. Она, конечно, врезалась во все, во что можно, но он только смеялся, сжимал ей плечо и аккуратно поправлял. Да, вмятины стоило сохранить.

Очистив наружную поверхность, она проверила у дракона уровень топлива и залила в бак остатки вчерашней органики. Тот загрохотал, булькнул и изрыгнул короткую жгучую струю выхлопа, прежде чем запустить непрерывный процесс усвоения. У Мили заслезились глаза и защипало в носу, когда она отважилась снова заглянуть в бак, но все, казалось, было в норме. Она удовлетворенно закрыла бак и похлопала дракона по боку. У него не было имени – было бы глупо его называть, как всегда говорил ей отец, – но это не исключало проявления нежности.

– Отдыхай, дружок. Ты сегодня хорошо потрудился. – Она повесила сумку с учебниками на плечо, начертила на чар-панели знак отключения и захлопнула дверцу корпуса. – Приятных снов.

Спуск с крыши гаража вышел неуклюжим: сумка стучала по ребрам на каждой ступеньке лестницы, а когда Мили была на полпути, у нее поплыло перед глазами, но она все же добралась донизу целой и невредимой. Мили не воспользовалась парадным входом в лавку, вместо этого отперев боковую дверь, что вела в квартиру наверху. На лестнице ей пришлось дважды остановиться, чтобы справиться с внезапным головокружением, сожалея о своем альтруистическом поступке с монетой Карла. Что ей эта первокурсница – нужно было сперва поесть!

Свет в квартире горел, заливая приятной желтизной стопки романов, старых дневников, карт, схем, пустые канистры из-под драконьего масла, шестеренки и всевозможные запчасти, которые она не могла распознать.

– Привет, пап, я дома, – возвестила она.

Она положила сумку на ближайшую стопку и вытащила пособие. Не в первый раз задумалась о том, как ей не повезло, особенно учитывая состояние их квартиры, что у папы не оказалось ни одного экземпляра какого-нибудь из нужных учебников. Он никогда не относился к числу тех, кто обучался своему ремеслу по книгам.

Боковым зрением она заметила, что стопка бумаг опасно покачнулась. Мили выровняла ее, даже не глядя, и в этот момент из-под груды бытового мусора вывалился безобразный то ли кот, то ли нечто, когда-то бывшее котом. Приземлился, широко расставив лапы, на стопку писем перед дверью, а когда убедился, что Мили за ним наблюдает, выгнул спину и принялся жутко отхаркивать… что-то.

– Только вот этого не надо! – сказала Мили и схватила кота прежде, чем тот успел вывалить на сегодняшнюю почту комок шерсти или останки домашнего гоблина. Кот бросил на нее исполненный глубокого презрения взгляд и вывернулся, лишь чтобы вновь исчезнуть между стопками книг. Минуту спустя опять раздалось харканье. Мили вздохнула. И это тоже в список.

Она взяла охапку писем и стала листать их по пути на кухню. Счета. Счета. Реклама органического аконита. Уведомление от Ассоциации домовладельцев Конца света. Еще счет.

– Я сегодня с Карлом виделась, пап, – сообщила она. – Передавал привет. Сказал, что…

Конверт в конце стопки заставил ее остановиться. Он был тоньше, чем она ожидала, и помялся за время путешествия в сырой сумке почтальона, а еще к конверту прилип флаер «Деликатесов графа Луиджи фон Трессора» («место для съеданий друзей и врагов!»), но штамп и печать остались читаемы: «Университетский институт, Техническое отделение».

Она открыла его дрожащими руками, позволив остальной почте упасть на пол непрочитанной. Кот выскочил из своего укрытия и, разбросав счета, вонзил когти в листовку Ассоциации домовладельцев. Мили потянулась к старинному креслу, стоявшему позади нее, и погрузилась в него, постаравшись не потревожить кучу древних отцовских рубашек, развешанных по подлокотникам. Слова были обычные, ни в бумаге, ни в чернилах не заключалось никакой магии, но это вполне мог быть и лексомантский наговор, что не сулило бы ничего хорошего. В ее изможденных глазах слова вспыхнули черными огоньками на дешевой офисной бумаге из Финансового департамента.

Мили перечитала письмо раз, затем другой, уделив особое внимание сумме под уведомлением казначея. Она не изменилась.

Затем послышался шорох, и ей в лодыжку уткнулся холодный нос. Она сложила письмо. Руки перестали трястись.

– Ты же голодный, да? – спросила она тихо и наклонилась, чтобы почесать коту подбородок. – Я тоже. Есть хочешь, пап?

Ждать ответа она не стала. Завтрак был хорошей идеей. Себе она хорошенько прожарила яичницу, ему – приготовила просто глазунью; разморозила в древней микроволновке картофельные оладьи, присыпанные сыром; слегка подрумянила бекон, и напекла столько блинов, сколько успела, прежде чем аппетит заставил ее сесть за стол.

Кот проследовал на кухню за ней. Письмо Мили оставила на кресле.

Смеси для блинов в доме не было, а молоко уже начинало портиться, поэтому она предпочла тосты с повидлом из перца и паслена. Пока жарила бекон и соскабливала яичницу с чугунной сковороды, Мили ненадолго отвлеклась. Письмо еще нависало над ней, словно призрак в захламленном проеме между кухней и прихожей, чье безмолвное присутствие главенствовало за крошечным столом. Бекона хватило на три сковородки. Она хмуро посмотрела на пустой холодильник, пока накрывала стол на двоих и выкатывала отцовское инвалидное кресло на его привычное место.

– Ешь, я тут на двадцатерых наготовила, – сказала она.

Кот мяукнул у нее под ногами. Мили взяла несколько полосок бекона и бросила их на пол. Комнату на некоторое время наполнили чавкающие звуки.

– Они не принимают стипендию Гильдии, – сказала она наконец.

Кот уткнулся ей в ногу.

– Из-за той дурацкой демонстрации на прошлой неделе. Хотя я туда даже не ходила.

Она бросила еще несколько кусочков бекона в поджидавший у стола рот.

– Казначей пишет, заплатить за обучение нужно до понедельника.

У нее в зубах застрял кусочек перца. Она вытащила его.

– А ведь у меня ничего этого и не было, так? Все было в их руках. Они сами виноваты, что отказываются.

Она соскребла вилкой с бумажной тарелки остатки яичницы, вычистив ее так же тщательно, как если бы та побывала в посудомоечной машине.

– Как глупо. Но я же не могла такого предвидеть!

Она отпила кофе – тот оказался такой горячий, что у нее навернулись слезы. Они не остановились и, хлынув по щекам, упали в жирные пятна на столешнице.

Отец ничего не ответил.

– Прости, пап, – сказала она спустя минуту. – Я просто… не знаю, что и делать.

Кот снова толкнул ее, но бекон уже закончился.

– Знаю, я обещала, – проговорила она медленно. – Знаю, чего ты для меня хочешь. Я этого тоже хочу, правда. Если бы я могла заново открыть лавку и вести дела без этого дурацкого диплома, я бы это сделала. Сам знаешь, что сделала бы. Но…

Слова повисли в воздухе, как приглашение, мольба о примирении, о прощении, о чем угодно.

Отец ничего не ответил.

Мили повесила голову.

– Но я обещала, – прошептала она.

Больше слез не было. Она хотела бы заплакать, хотела бы свернуться где-нибудь калачиком и прореветь много часов, предаться жалости к себе в чистом эгоистичном удовольствии. В этом двояком удовольствии, которое ничем не помогало, но все же было лучше, чем это.

Она встала и молча убрала со стола; одна тарелка была вычищена, к другой так и не притронулись. Отцовская яичница перекочевала в пустой контейнер из-под творога, который стоял в холодильнике. Ее она съест на завтрак в следующий раз. Кот проследил за ней, когда она на мгновение остановилась за креслом отца. Новые слезы навернулись на глаза, когда она коснулась подлокотника.

– Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? – спросила она.

Он по-прежнему ничего не ответил.

– Да, знаешь. Точно знаешь.

Она подхватила сумку и куртку и проскочила через лабиринт воспоминаний, который занимал их гостиную. У двери помедлила. Она видела только кухню, стол и кресло, которое пустовало уже около месяца.

– Я скучаю по тебе, пап.

Она не стала парковать дракона где-нибудь подальше от ночных гуляющих. Их разинутые рты не уменьшали его ценности, а большинство были слишком пьяны, чтобы вспомнить об этом наутро. Свет на Пон-Роу, конечно, горел ярко, когда торговцы занялись своим истинным делом. Дракон удобно устроился на тротуаре у лавки Карла, и она свистнула, чтобы его заблокировать. Золотистый свет пропал из глаз, и в эту минуту Мили задумалась, не стоило ли ей рассмотреть альтернативный план оплаты за обучение. Ведь какая еще была польза от ее души? После выпуска у нее всегда была возможность обратного выкупа. Рискованно, но быть может, оно стоит того…

– Мили?

На пороге возник Карл, его бархатный халат драматично развевался, хотя никакого ветра не было. Из-под верхней губы торчали клыки, а на подбородке виднелось тончайшее пятнышко крови, но на нее он глядел с искренним беспокойством.

– У тебя все хорошо, душенька? Что ты здесь делаешь в столь поздний час? После того, что ты сегодня заплатила, тебе следует отдыхать! – Его красные глаза переметнулись к дракону, и Мили уловила в них проблеск понимания. Она еще никогда не парковала дракона на улице.

– Ты сказал, коллекционеры могли бы заинтересоваться моим драконом, так? – спросила она.

– Ну да. Естественно. Но ты сказала…

– Я знаю, что я сказала. – Она выпрямилась. «Только не заплачь. Только не заплачь. Не позволяй ему увидеть твои слезы». – Сейчас я говорю по-другому. Ты знаком с этими коллекционерами лично?

– С одним-двумя, но, Мили… – Карл осекся, изучая ее лицо. Спустя долгое мгновение его клыки втянулись, и он положил руку ей на плечо. Несмотря на нечеловеческий холод и пугающую силу, прикосновение вампира успокаивало. – Чего ты хочешь от меня?

У нее не поворачивался язык, слова тяготили сердце. Она чувствовала на себе глаза дракона и каким-то образом, откуда-то – глаза отца.

«Прости, пап».

– Сколько?