Книга драконов

Юлий. Дэниел Абрахам

Сорок девять лет – рановато, чтобы воспитывать внука-подростка, но что поделать? Малой бо́льшую часть времени проводил внизу – Юлий не назвал бы это место подвалом, потому что их паршивый домишко стоял на холме и там, внизу, было окно. А в подвалах окон не бывает. Но малой торчал там почти безвылазно, то с друзьями, то сам. Юлий сидел на кухне, курил сигареты и смотрел телевизор с выключенным звуком, поэтому слышал, как они шуршали, будто мыши.

Они затеяли свою воображаемую игру, где нужно было бросать кости странной формы и выдумывать истории. Юлию больше нравилось, когда они играли в видеоигры. Особенно войнушки, где все против всех и единственная цель – остаться последним выжившим. Сам он в это никогда не играл, зато хотя бы понимал. Когда каждый сам за себя, а Бог против всех – такой мир он признавал. А Юлий в последнее время признавал мало что.

Он жил в США – подумать только! Ведь он родился в Ставрополе, на Северном Кавказе, пусть ничего оттуда и не помнил. Он был младше мальчишек в подвале, когда покинул родных, чтобы воевать. В детстве он больше времени провел в Афганистане, чем дома, и это было еще до того, как он стал работать по частным контрактам. С тех пор он повидал мир, пусть по большей части это были дрянные его уголки. Но все равно – мир.

Дом, где он жил, был довольно узким. Когда он поселился здесь семь лет назад, стены имели тот бледный цвет, который Врона называл «риелторским белым». Теперь они потемнели от дыма его сигарет и пятен жира от жареного мяса. Кухонный пол был устлан линолеумом, который немного вздулся возле раковины, где постоянно намокал. В гостиной стоял диван, с которого Юлий не снимал пленку, чтобы тот не пропах сигаретами. Задний двор он заасфальтировал, чтобы не косить чертову траву, но ее длинные пальцы все равно тянулись из каждой трещинки. Зато кровать у него недурная. По-королевски большая и такая широкая, что в спальне едва оставалось место, чтобы ее обойти. Когда он увидел ее впервые, то подумал, вот бы набить эту кроватку американскими девицами и вдоволь натрахаться, и поначалу действительно приводил сюда пару подружек.

Потом, два года спустя, Юлий узнал, что у него есть сын, а у его сына – тоже сын. Они приехали вдвоем, но уехал только один.

В беззвучных новостях по телевизору темнокожая женщина и белый мужчина пытались перекричать друг друга с искаженными от гнева лицами, пока картинка не сменилась видом разбомбленного города. Судя по архитектуре, это была Северная Африка. Но не Египет. Может, Судан. В Судане Юлий когда-то воевал.

Друзья малого над чем-то рассмеялись, и Юлий переключил внимание на них. На малого и на то, что он говорил. Все равно что слушать радио, приглушенное настолько, что почти невозможно расслышать. Почти, но не совсем.

– Король представляет вам своего мудреца, который, наверное, старше самой земли. Серьезно, у него такой вид, будто он родился раньше, чем изобрели камень. Он говорит вам, что первые драконы не были просто большими огнедышащими ящерками. Они были душами великих бессмертных воинов. Просто с возрастанием силы в них оставалось все меньше человеческого, пока они не превратились в драконов. А золото, которое они стерегут, это сокровища, которые они нажили в своих кампаниях ужаса и насилия.

– Охренеть, – изумился один из дружков. – Ты хочешь сказать, что Ауфганир – один из первых драконов?

– Ауфганир и есть первый дракон. – Ответ малого был исполнен гордости.

Юлий хихикает и прикуривает новую сигарету от окурка старой. Драконы, магические мечи, кристаллы с душами эльфиек и вся эта хрень. Ребяческие выдумки. Юлий был всего на год-два старше своего внука, когда убил своего первого моджахеда. Выстрелил человеку в рот. Он до сих пор видел его перед глазами. До сих пор мог сосчитать родинки у него на щеке – настолько живо это помнил.

Но то было в другой жизни. Теперь он просто человек, живущий спокойную жизнь в тихом месте, позволяющий дням сливаться воедино, он даже не знал, какой сегодня день недели, пока малой не уходил в школу. Но все равно забавно было слышать там внизу детей, которые пылко обсуждали поиск воображаемых сокровищ. Целого клада с золотом.

Знали бы они, что закопано под их дешевым карточным столиком, они бы здорово пообсирались.

Ладно, разбиваем лагерь на опушке. Не совсем на по-ляне, где нас кто угодно увидит, и не в лесу, а на самом краю.

Хорошо.

Я оцеплю периметр. Поставлю везде растяжки.

Проходи проверку навыка.

Двойка.

Ладно, что еще будете делать? Разожжете костер? Приготовите ужин?

Я разожгу, но сперва вырою яму, чтобы огня не было видно. Не хочу привлечь к нам кого-нибудь из леса.

Никто на вас не нападает, пока вы едите. Слышны только обычные звуки леса, но ничего такого, чтобы стоило поднимать тревогу. Всходит луна, вокруг лишь тонкие облака. На поляне тихо, никого нет. По виду – сплошное умиротворение.

Это слишком легко. Я нервничаю. Установим дежурство.

Кто первый?

Я.

Ладно, проходи проверку восприятия.

Так и знал. Я знал, что все слишком легко. Ладно. Восприятие? Тройка.

Пока вы сидите в темноте, вы замечаете на одной из трех ветвей ворона. То есть просто ворона и все. В этом нет ничего странного, кроме того, что он не меняет положения. Все время сидит на одном месте.

Он меня видит?

Ну, ты же его видишь, так что да.

У моего амулета пассивная магия обнаружения. Я просто засуну руку под рубашку, как будто хочу почесаться. Совершенно обыденно. И я дотрагиваюсь до амулета.

Да, этот ворон не ворон. Он типа перевертыша. Шпионит для дракона. И вы не знаете, сколько он уже за вами следит.

Я могу взять лук?

Брось кубик.

Ладно… э-э… м-да, хреново.

Не так уж плохо. Я дам тебе бонус, потому что ты в дозоре. То есть твой лук лежит почти рядом, но колчан чуть дальше. Ты можешь до них добраться, но придется подойти.

Я хочу подскочить к ним, взять лук и стрелу и пустить в перевертыша. У меня еще осталось одно очко героического поступка.

Трать его и проверяй ловкость.

Двойка.

Ты бы попал, но перевертыш уклоняется. И прежде чем ты берешь другую стрелу, он улетает. Ты видишь, как темные крылья исчезают в лесу.

Ну черт. Теперь Ауфганир узнает, что мы идем.

Юлий терял вес. Он не садился на диету, не делал упражнений, но за последние шесть месяцев сбросил целых двадцать фунтов. Когда кто-то спрашивал, он отшучивался и говорил, что его просто Боженька любит, но сам он думает, что это скорее всего рак. Или, может, из-за щитовидки. Он знал женщину с такой проблемой, и она сильно похудела. Сейчас он понимал, что следовало бы сходить к врачу, и собирался сходить. Только сперва хотел сбросить еще немного.

Из-за того, что жира становилось меньше, у него появлялись некоторые трудности. Одной зимой, когда он служил в Чечне, снег пролежал три месяца. А когда растаял – двор оказался усыпан бутылками, банками и собачьим дерьмом. Все, что не было убрано сразу в мороз, стало явным. Выходит, с телом происходило то же самое. Кислота, которой он закидывался, травка, которую курил, даже героин, который он колол, чтобы снять боль в спине, когда его ранили под Кабулом, – все это сохранилось в нем вместе с жиром. И сейчас, когда этот жир уходил, наркота снова попадала ему в кровь. Кровь с собачьим дерьмом.

Обычно все было нормально. Небольшая вялость, непонятные перепады настроения. Но иногда – синестезия. Сначала покалывало пальцы, потом у шума появлялись цвета. Один раз он провел рукой по стене, и текстура показалась ему низкой нотой, сыгранной на скрипке. Ему это не понравилось. В другой раз он почесал локоть, который был сухой и шелушащийся, но ему на мгновение показалось, что его обтягивала другая, новая кожа. Он расчесался до крови, пытаясь сбросить с себя кожу, будто змея. В таких случаях он старался не садиться за руль, а если уж садился – то вести осторожно.

Когда он только приехал в Штаты, у него была спортивная машина. «Порше». Сексуальная такая тачка, но у нее протекало масло и не хватало места для продуктов. Поэтому он ее продал и купил хэтчбэк. Уже не сексуальный, зато удобный для выполнения задач, что от него требовались.

Может, это служило знаком того, что он стареет. Дело ведь было не в деньгах. Их у него было сколько надо, если бы он только решил их выкопать и потратить, но он не хотел. Просто держал их в безопасном месте. Он был беден. Жить в паршивом домике и ездить на машине для домохозяек было не так уж плохо, если понимать, что тебе не обязательно это делать. И еще у него были свои причины не выпендриваться.

Утром он отвозил малого в школу. Они немного общались, но не так чтобы на любые темы. Потом Юлий мог заняться чем угодно. Иногда закупался продуктами. Иногда стирал. Ходил в кино, если показывали что-то годное. Ему нравились боевики, потому что в них легче уследить за сюжетом, а если он что-то и упускал, это было не так важно. Потом он обедал дома, когда не хотел видеть людей, или в кафе «Гурман», если хотел.

Сегодня он хотел.

Кафе «Гурман» находилось в торговом центре между магазином музыкальных инструментов, в котором претенциозные белые родители покупали скрипки, и палаткой, где выдавали микрозаймы. Окна покрывала тонкая пленка, на которую сколько чистящего средства не вылей – прозрачнее она не станет. Кабинки были обиты красной кожей, местами потрескавшейся и залатанной красным же скотчем. На стенах висели портреты знаменитостей – можно было подумать, они все здесь бывали. Хотя, может, и бывали. Вообще это заведение считалось родным для сообщества экспатриантов. Или по крайней мере одного такого сообщества.

В которое входил он.

Дория за стойкой тыкала в свой телефон. Дочь владельца, она редко смотрела кому-то в глаза, даже когда брала у людей деньги и общалась с ними по-русски. Хорошая девчонка. Наверняка скоро уедет – хотелось бы, чтобы в колледж, – и больше он ее не увидит. Он заказал себе, как обычно, шаурму, и кивнул знакомым лицам в других кабинках. А как только вошел Врона, сразу понял: что-то не так.

Юлий знал его дольше всех в Штатах. Они служили вместе, когда Юлий только начал работать по контракту. Это был высокий мужчина с длинными руками и морщинистым, как древесная кора, лицом. Заметив Юлия, он приветственно поднял подбородок, подошел и подсел к нему в кабинку. Юлий нахмурил брови. Обычно они друг с другом так себя не вели.

– Хорошо выглядишь, – заметил Врона, и более прямого извинения Юлию было не получить. Так Врона признавал, что пересек черту и собирается перейти еще. – В зал начал ходить?

– Нет. Это не по мне.

– Не по мне тоже, – сказал Врона, почесывая шею длинными пальцами. А потом перешел на польский: – Мне нужно кое о чем тебя спросить. О том самом. Понимаешь?

Юлий нахмурился еще сильнее. Если у него и были сомнения насчет того, что Врона имел в виду, то его неловкий вид их развеял. Заставить Врону так нервничать могла только одна вещь, и говорить о ней ему не стоило. Даже намеками и даже по-польски.

– Понимаю, – ответил Юлий.

– Оно еще у тебя?

– Я знаю, где оно лежит.

Врона кивнул, но не глядя Юлию в глаза.

– Да, я так и думал. То есть, предполагал. Только я слышал, что в город приезжают люди, которых здесь быть не должно. Люди Захака. – Теперь он посмотрел на Юлия. – Ты знаешь, о чем я.

У Юлия пересохло во рту, но он не подал и виду. Только сунул в рот последний кусок шаурмы, поднял руку, чтобы его заметила Дория, и дал знак принести кофе. Они молча дождались, пока она поставила перед ним стаканчик. Он любил, когда кофе жженый и достаточно черный, чтобы скрыть улики. Это шутка.

– Ладно, – ответил он.

– Если у тебя есть столько денег, – сообщил Врона осторожно, – кто-то обязательно станет их искать.

– Я знаю.

– Если тебе нужен пистолет… – Врона развел руками.

– Нет, не нужен, – ответил Юлий. – У меня есть.

После долгого путешествия вы достигаете городка под названием Таннис-Лоу. Это небольшое местечко, но оно хорошо защищено. Каменная стена возвышается на тридцать футов, а потом загибается внутрь, чтобы люди могли прятаться под навесом. Ворота там бронзовые, но они так сильно обуглились за многие годы, что кажутся почти совсем черными. В окружающей его долине нет ничего, кроме земли и камней. Ни единого дерева. И почти ни травинки.

Ты понимаешь, что это странно?

Что?

Зачем дракону вообще это золото? Ну, то есть я знаю, зачем оно нам. Чтобы расплатиться с гильдией ассасинов. Но зачем оно Ауфганиру? Не похоже, чтобы он ходил по выходным на рынок закупаться мясом.

Да, тогда ему бы целую корову пришлось брать. Дешевле вылететь и самому поджарить.

Вот и я о чем, да? Потому и спрашиваю: зачем ему просто так сидеть на хреновой туче золота?

Он себе, наверное, геморрой заработал. По-любому.

Фу, мерзко!

Ты же улыбнулся.

А если серьезно, может, в этом золоте какая-то магия? Или он его ест, например? Зачем бы оно ему ни было нужно, явно не для того же, для чего нам, так?

Народ, народ! Давайте все сосредоточимся, а?

Прости. Подумалось что-то, вот и все.

Ладно. Как я сказал, после долгого путешествия вы достигаете городка…

Юлий тогда был контрактником в западном Афганистане, а за плечами у него – пятнадцать лет службы матушке России. Работа наемником его устраивала, и платили хорошо. Да и волос у него тогда было побольше. И скулы острее. По контракту он занимался пресечением торговли опием и героином. Сжигал фермы, ломал грузовики, прерывал потоки наркотиков и денег любыми доступными способами. Заказчиком был, вероятно, какой-то конкурирующий производитель. И ладно. Юлий не осуждал. У них было одно очень четкое правило: на границе все операции сворачивались. Главное, чтобы наркотики не проникали в Иран.

Но они все же проникли.

В группе их было четверо: Юлий, Врона, еще один поляк по имени Новак и парень неопределенной национальности, которого все звали Пинтадор, хотя имя у него было другое. Юлий сидел за рулем легкобронированного «Хамви». Ему это было по душе. Он ощущал в себе силу. Было темно, и он рулил в очках ночного видения, в которых местность выглядела черно-зеленой. Целью был небольшой лагерь в провинции Систан и Белуджистан, который будущий военачальник по имени Хаким Али использовал в качестве базы. Цель была легкой, потому что враг знал: Юлию не разрешалось пересекать границу. В Иране было безопасно.

Юлий припарковался прямо перед вершиной холма, и они все вылезли, двигаясь быстро и бесшумно. Пинтадор насвистывал себе под нос, пока занимал позицию со снайперской винтовкой. Юлий осмотрел местность в бинокль. Все соответствовало ориентировке, только на территории оказалась лишняя машина – черный седан. Кто-то выбрал неудачный вечер для визита.

Они осторожно двинулись вперед – Юлий, Врона и Новак. У каждого был штурмовой 9A-91 с глушителем. Тихий свист Пинтадора в наушнике означал, что снайпер пока не видел ничего, что могло бы поднять тревогу. Лагерь состоял из двух домиков и сарая, обнесенных сеткой-рабицей. Американский пикап, когда-то бывший белым, древний джип с «Барретт 82A1», установленной на раму, и еще этот седан. Охраны Юлий не видел, но у сарая спали две собаки. Юлий сперва пристрелил их, потом Новак прорезал сетку забора, и они вошли на территорию.

Трое мужчин ужинали, их обслуживала женщина в парандже. Один из присутствующих был одет в деловой костюм в западном стиле, но в остальном они выглядели как братья. Юлий не знал, что их насторожило. Возможно, они издали какой-то шум. Возможно, в окне отразилось что-нибудь из их экипировки. Что бы там ни было – их заметили, когда они пересекали двор, и прежде чем они успели найти укрытие, враг открыл огонь. Новак погиб, но Юлий и Врона забежали за сарай, где неподвижно лежали собаки.

– Не нравится мне это, – заметил Врона, пока мимо летели пули, но Юлий воспринял этот шквал как добрый знак. Враг был несдержан, а несдержанные были слабы. Даже теперь он помнил, как спокоен был в те секунды. И сосредоточен настолько, что места для страха просто не оставалось. Они не высовывались и не стреляли, пока он шепотом отдавал приказы Пинтадору. Терпеливость Юлия всегда служила ему оружием.

Первый вышел, обойдя их с фланга. Трудно было устоять перед желанием застрелить его в спину, но Юлий жестом указал Вроне подождать. Тихий щелчок снайперской винтовки было ни с чем не спутать. Женщина вскрикнула, а Юлий и Врона одновременно открыли огонь по вышедшему с фланга врагу, который лишь на мгновение успел подивиться тому, насколько далеко вышел из зоны безопасности. Таким образом, двое были мертвы. На то, чтобы убить последнего и женщину, времени понадобилось побольше.

Позже Пинтадор спустил с холма «Хамви», пока Юлий и Врона осмотрели дома, сарай, пикап и остальные машины. Героин нашелся в сарае, как Юлий и предполагал. Пятнадцать брикетов, завернутые в полиэтилен и в тряпку. Этого они и ожидали. А вот папки в седане оказались сюрпризом.

Юлий до сих пор помнил, как их нашел: пять папок-регистраторов на кольцах, с синими обложками и корешками шириной с ладонь. Своим видом они напоминали ему медицинскую документацию. Он взял одну – та оказалась довольно тяжелой. Юлий помнил свою первую мысль: наверное, просто бумаги намокли. Когда он раскрыл папку, оказалось, что каждая страница представляла собой картонную подложку с прозрачными пластиковыми кармашками, расположенными сеткой четыре на четыре. В каждом кармашке было по золотой монете – где крюгерранды, где американские золотые орлы. В каждой – унция золота. В каждом листе – целый фунт. В каждой папке – пятнадцать-двадцать страниц. Тогда все это стоило чуть больше полумиллиона долларов. С тех пор золото подорожало. Теперь монеты стоят порядка двух миллионов.

Юлий никогда не слышал, чтобы те, кого они преследовали, торговали монетами. Предполагалось, что если у них и имелись при себе деньги, то только американские доллары. Это же было что-то новенькое. Юлий задавался вопросом, кем был тот мужчина в костюме и на кого он работал, но ни у него в карманах, ни в машине не нашлось никаких документов.

Пинтадор положил в «Хамви» тело Новака, завернутое в пленку, которую они привезли специально с этой целью. Правила предписывали не оставлять улик, а мертвый наемник еще как мог навести на их след. Врона ушел в сарай и вернулся с тремя брикетами героина. Один бросил Юлию.

– Боевой трофей, – сказал Врона.

Юлий бросил брикет ему обратно.

– Себе возьми. Я возьму папки.

– Уверен? – переспросил Врона. – Эта дрянь все равно пропадет. А объявишься с папками, кто-нибудь заметит.

Юлий достал одну монету, довольно посмотрел, как она блестит в слабом свете наступающего рассвета. Почувствовал ее вес между кончиками пальцев. Какая-то часть его уже знала, что он их не продаст.

– Я возьму папки, – повторил он, на что Врона только пожал плечами. Оставалось только со всем покончить.

Врона и Пинтадор взяли из «Хамви» канистры и полили лагерь. Юлий достал огнемет и, встав за забором, все из него подпалил. Мертвых мужчин, женщину, постройки, пикап, джип, седан. Собак. Землю.

Когда пламя разбушевалось, он заревел ему в ответ, пока его голос и огонь не слились воедино.

Тоннель сужается. Корни и почва, мимо которых вы проходили у устья, утончаются, и вы видите резной камень. Это уже не что-то природное, а отделанный проход.

Гоблинский лабиринт. Говорю вам, это гоблинский лабиринт. Плохо дело.

Уж лучше так, чем через парадный вход.

Тоннель сворачивает вправо. Футов через двадцать вы видите, что он куда-то выводит. Похоже, он оканчивается большим помещением. И никакой двери, она просто открывается наружу. Там виден свет.

Ладно, я гашу факел.

Не гаси, нахрен! Нам нужно видеть!

Нам не нужно, чтобы о нас знали. И вообще, факел у меня, значит я гашу.

Становится темно.

Мы ждем, пока глаза привыкнут к темноте.

Все проходите проверку восприятия, и дайте знать, если кто-то не пройдет.

А-а! У меня единица.

Остальные все прошли? Да? Ладно, ты просто смотрел на факел перед тем, как он потух, поэтому тебе нужно больше времени, чтобы привыкнуть. Все остальные, вы видите, что в конце прохода мерцает что-то красноватое. Будто где-то рядом костер. А поскольку на камень падает свет, вы замечаете тени – на камне что-то вырезано.

Типа руны? Там что-то написано?

Скорее похоже, что там были углубления, чтобы вставить туда что-то. Может, подпорки. Но теперь их нет.

Я использую свой амулет, чтобы обнаружить магию.

И не находишь в этих отметках ничего особенного.

Мне это не нравится. Прохожу проверку на ловушки и… выпадает двойка.

Да, это значит, что ты бы увидел, если бы кто-то оставил лебедку или типа того. Максимум ты можешь предположить, что один из этих камней – нажимная плита, но не знаешь, какой механизм она активирует.

Ладно, ребята, вы ни во что такое не вляпываетесь, пока у вас нет с собой ничего, что нужно охранять. Пока, я бы сказал, вы подходите ближе.

Юлий стоял голый перед зеркалом, во весь рост, и думал, как он позволил этому так далеко зайти. Руки выглядели худыми, бледными, сероватыми. Живот теперь почти не выпячивался, но кожа одрябла. Появились сиськи, как у двенадцатилетней девочки. Он горбился. Немного лысел, немного седел, но это для его возраста было нормально. Зубы пожелтели от сигарет и кофе, потому что этого следовало ожидать. Но еще он был слаб и медлителен, а это уже его вина. Податливый – это синоним слова «тупой», а он больше не будет тупым.

Сначала – сигареты. Он сломал их, одну за другой, над унитазом и смыл табак, чтобы не смог потом вернуться и выловить их из мусора. Следующий – алкоголь. Потом – сахар. Он поверить не мог, сколько ел всякой дряни: замороженные пиццы, шоколадные конфеты и хлеб, такой белый, что был похож на нарезанный ломтиками снег. Теперь он видел все отчетливо и даже удивлялся, что ему не было еще хуже.

Потом – оружие. По крайней мере, то, что еще в хорошем состоянии. Три пистолета – два «Глока-17» и «Зиг Зауэр P220», который подарила ему старая подружка. Еще у него уже почти десять лет имелся полуавтоматический карабин «Бушмастер M4». Некоторые думают, что чем больше оружия – тем лучше. Юлий же считает, что это неправильно. Тот, кто по разу стрелял из десяти тысяч стволов, – любитель. Тот, кто стрелял десять тысяч раз из одного, – профессионал.

Он расстелил чистое полотенце на кухонном полу, чтобы не испачкать его маслом, затем почистил оружие, собирая его и разбирая, пока пальцы не вспомнили, как это делается. Потом несколько часов стрелял вхолостую, целясь в микроволновку, в водопроводный кран, в прохожих на улице. Щелк-щелк-щелк – он тренировал руку, чтобы она не боялась отдачи, практиковался, как пианист, играющий гаммы. Когда малой увидел оружие, он вытаращил глаза. Но Юлий ничего не сказал, а малой его не спрашивал.

Пока малой был в школе, Юлий стал бегать вверх-вниз по лестнице. В первый раз ему удалось пробежаться туда-обратно только четыре раза, прежде чем сердце стало отдавать в висках, а самого его охватила дрожь. Пришлось сесть на нижнюю ступеньку, прислонив голову к стене и выпустив длинный поток русских ругательств. Чахлый старикашка! Когда он сумел восстановить дыхание, то пробежался туда-сюда еще два раза, загоняв себя так, что буквально выбился из сил. На следующий день все болело, будто его избили, и он проделал это снова. На третий день – еще хуже. На четвертый пробежался десять раз, прежде чем был вынужден прекратить. Ему хотелось выкурить сигарету. Хотелось выпить. Его тошнило от боли и желания, и он упивался своими страданиями. Это значило, что силы к нему возвращались.

Он хотел найти боксерский клуб. Какое-нибудь место, где мог кого-то побить и где могли побить его. Чтобы напомнить своему телу, что такое насилие. Этим нужно было заниматься все последние годы, и сейчас этого хотелось почти так же сильно, как никотина. Если бы он стал ходить в спортзал, это стало бы тактической ошибкой. Он не знал, где его враги, а каждая вылазка из дома сопровождалась опасностью. Вместо этого он освободил спальню и стал заниматься там. Отжимания, приседания, выпады. Нашел пару старых шлакоблоков, наполовину зарытых в переулке, и сделал из них гири. У него снова начали расти бицепсы. Он стал видеть результат, и приходил он быстро.

Юлий был хищником много лет, и его тело помнило, каково это. Оно хотело снова стать таким, каким было. Соскучилось по былому. Он постоянно себя изматывал, и тело его за это вознаграждало. Веса он терял все больше. Его кровь с собачьим дерьмом становилась еще хуже. Синестезия с флешбэками теперь возникали каждый день, пусть и кратковременно. Несколько раз он испытывал головокружение и падал в обморок по утрам. Он решил снизить процент жира в своем теле до нуля, если получится. Вывести всю наркоту. Очиститься от всех старых грехов.

Из дома он выходил редко. А когда выходил, то больше не следовал старым привычкам. Он ходил за продуктами по магазинам, которые ему не нравились и в которых он никогда не бывал. Заправлялся на заправках, которые с трудом находил вдали от дома. Даже отвозя малого в школу, старался менять маршруты. Один раз высадил его за спортзалом, на следующий день – в полуквартале оттуда. И его внимание всегда было сосредоточено на улице вокруг. Кто где, куда смотрит, с кем разговаривает. Где прицельные линии. Где есть укрытие, а где только маскировка. Он думал, как спрятаться за толстого сотрудника в банке, если понадобится. Он знал, по каким тротуарам, по каким паркам мог проехать, чтобы оторваться от преследования. Или если сам будет кого-то преследовать. Он ощущал пространство вокруг, будто оно было частью его тела. Его сверхчувствительность почти развилась в паранойю.

Ночью, когда малой спал, он вставал голый перед зеркалом и смотрел, как изменилось его тело. У него расправились плечи. Он больше не сутулился. Кожа снова обрела цвет. Лицо стало острее.

Часть его знала, что мудрее всего было исчезнуть. Загрузить вещи на заднее сиденье машины, взять малого и уехать в новый город, чтобы начать новую жизнь под новым именем. Для него это будет уже не первый раз и не второй тоже. Но он не решался.

Он говорил себе, что лучше держаться знакомой местности и сохранить преимущество домашней площадки. Все равно они будут преследовать его где угодно. И правда была в том, что он хотел, чтобы они пришли. Он их ждал.

Сейчас он чувствовал себя лучше, чем когда-либо за многие годы.

Все проходите проверку на скрытность.

Жаль, последнее очко героического поступка я потратил.

Что, провалил?

Нет, нормально. В самый раз хватило.

Остальные тоже? Хорошо, вам удается проскользнуть за каменный барьер. Вы попадаете в огромный зал. Он больше, чем в кафедральном соборе. По нему течет река лавы, и воздух здесь очень горячий. Так, что дышать больно. А весь пол, где нет лавы, усыпан золотом. Монетами, гоблинскими слитками, украшениями. Они повсюду. А посреди всего этого восседает Ауфганир. Он огромен. Его тело – сорок футов в длину и даже больше. У него черные крылья и зеленая чешуя.

Он не спит?

Не спит. Вас он еще не увидел, но он принюхивается, будто чувствует: что-то не так.

Значит, пора. Мы атакуем.

Проходи проверку инициативы.

Юлий был в «Уолмарте», когда это случилось. День выдался теплый и приятный. Он заехал за продуктами после того, как отвез малого в школу, и дважды объехал парковку, выискивая что-либо подозрительное, прежде чем оставить машину. Он предпочитал закупаться в «Таргет», зато в «Уолмарт» можно было пронести пистолеты. Один «Глок» был у него в кобуре на лодыжке, а другой на пояснице. Носить оружие на лодыжке ему не нравилось. Это означало, что нужно носить штаны настолько широкие, что они казались брюками-клеш. И хотя это не выглядело нелепым, ощущалось именно так.

Он вошел и остановился у входа в магазин, чтобы оглянуться. Два молодых черных парня. Блондинка в розовом шарфе и желтой юбке. Пожилая женщина с уродливой чрезмерно большой сумочкой. Он подумал о том, как убил бы каждого из них, – но только в качестве практического упражнения. Никто из них его не замечал. Он отвернулся. Пальцы левой руки закололо, и он стал сжимать-разжимать кулак, пока ощущение не прошло.

Воздух стоял прохладный и лишенный запахов. Самый обычный воздух, какой мог быть и в разгар лета, и на Рождество. Ничего примечательного. Юлий взял тележку и направился к другим покупателям. В голове он держал список продуктов. Куриные грудки и замороженные овощи к ужину. Протеины, чтобы пить после тренировок. И еще носки – он думал выбросить все, что у него были, и купить дюжину одинаковых пар. И размышляя об этом, попутно оглядел все выходы.

Кто-то кашлянул – но как-то неправильно. Как кашлял бы кто-то, кто привык говорить на фарси. Юлий обернулся и увидел блондинку в шарфе. Их глаза встретились лишь на долю секунды. Ее глаза расширились всего на миллиметр, но этого ему хватило, чтобы все понять.

Он отпустил тележку, повернулся и зашагал к выходу. Не побежал. Не достал оружия – пока. Она не могла быть одна. Были и другие. Ему следовало сперва найти их, а потом уже реагировать. Сердце заколотилось. Странное ощущение в голове, казалось, было вызвано лишь адреналином. Но только пока кассир не закрыла кассу, когда Юлий проходил мимо, – и звук показался ему ярко-зеленым.

Сейчас было неподходящее время для этого собачьего дерьма у него в крови.

Но выбирать не приходилось.

Солнце обдало его лицо теплом, когда Юлий вышел на парковку. Он почувствовал дуновение легкого ветерка, ласкового и прохладного. И на мгновение ощутил все, что его окружало. Тонкие облака в вышине, почти скрытые маревом, висящим над городом. Слабый запах бензина. Трение шин об асфальт. Если бы ему только дойти до машины и выехать на улицу…

Он медленно повернулся и увидел их. Двое в пикапе у главного входа. Еще двое – на другой стороне возле белой «Хонды» с включенным двигателем, готовые преградить ему путь, если он направится к выезду. Плюс блондинка сзади. Должны были быть еще люди, вероятно, на случай, если бы он вышел на разгрузочную площадку. И теперь они должны были показаться. Юлий оглядел гражданских. Из магазина, громко о чем-то споря, вышли отец с дочерью-подростком. На парковку заехала суетливая пожилая женщина. Они понятия не имели, что происходило вокруг них.

Юлий подошел к машине, наблюдая за охотниками. У него покалывало в затылке, он обернулся и увидел у входа блондинку. Она не доставала оружие. Не шла к нему. Они просто ждали, как поступит он.

Будь с ним Врона, один мог сидеть за рулем, тогда как другой бы отстреливался. Юлий же не мог делать то и другое одновременно. Семеро на одного, и то подпорченного старыми наркотиками. Он дал бы себе один шанс из шести, что сможет выехать на улицу живым. Или меньше. Наверняка меньше.

Сейчас он пожалел, что не рассказал обо всем малому. Ему не хотелось, чтобы его внук вернулся домой и застал там блондинку и ее друзей. Малой не сможет рассказать им того, что они хотят узнать, но они ему не поверят. Не сразу. Оставалось надеяться, что они найдут, что хотят, и уйдут, пока малой будет еще на уроках.

Юлий дошел до машины. Двое в пикапе оживились и поехали к нему. Он открыл дверцу своего хэтчбэка. Если он сможет завестись, то ехать к выезду ему не стоит. Лучше всего – прямо через бордюр. А потом, если ни в кого не врежется, возможно, – ехать домой. Или от дома. Или объехать их сзади, чтобы всадить пули им в черепа.

Один из парочки возле «Хонды», пригнувшись, устремился к нему. Нашел себе укрытие. Блондинка тоже ринулась к хэтчбэку, вынув пистолет из кобуры под юбкой. Суетливая гражданская выбралась из машины, все еще не понимая, что очутилась в зоне поражения.

Юлий поднял карабин. Ощутил покалывание в руках. Блондинка выстрелила дважды. Вторая пуля пробила заднее окно, и Юлий почувствовал укол возмущения. Это ведь была его машина, нахрен! А потом – волна блаженства. Его охватила непреодолимая сила, которая возносила его, будто расправленные крылья. Гражданская с криком нырнула за свою машину. Отец потянул дочь к асфальту, пока та пыталась достать мобильный, чтобы это заснять.

Юлий обернулся к блондинке. Она, завидев у него в руках «Бушмастер», попыталась изменить направление. Найти какое-нибудь укрытие.

Его ствол прогрохотал, и звук показался Юлию огнем – ярко пламенеющим, в красно-желтых оттенках.