Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.

Глава 31 Чновничьи порядки. Волокита. Взяточничество.

На первых же порах мне довелось наткнуться на курьез, характеризующий тот уклад порядка, который искони был заведен в канцелярском отделении управления императорских театров.

Я говорил уже выше, что меня поразила рампа Александрийского театра. Она была устроена так, что освещала только ноги артистов. Лицо же и верхняя половина туловища всегда оставались в тени. Я попросил заведующего освещением отогнуть фоновой щиток, чтобы лучи падали не только вниз, но и кверху. Осветителем в театре был тогда мрачный, всегда недовольный немец по фамилии Панков. Он ответил:

— Да, давно пора: щиток поставлен совсем неправильно.

— Так поставьте его как надо, — посоветовал я.

Он как будто не то улыбнулся, не то сморщился.

— А зачем? — спросил он. — Не я щиток ставил. Кто его неверно ставил, тот пускай и поправляет. А я чужие грехи исправлять не буду.

— А кто же ставил?

— А я почем знаю.

— Тогда я скажу управляющему конторой, чтобы немедленно было приведено в исправление.

— Вот-вот, — самое лучшее.

Я указал об этом Лаппе. Он посоветовал мне, не откладывая дела в долгий ящик, сейчас же написать заявление.

— На чье же имя?

— Да хотя бы на мое.

Я тут же на его столе написал.

— Ну вот и дело кончено, — сказал он. — Завтра же исправят. Но вечером он пришел ко мне в кабинет.

— А дело-то не так просто. Мы ведь не имеем права на такое исправление. Это по ею сторону занавеса и имеет отношение к зрительной зале. А нас касается только сцена.

— Как? Рампа не касается сцены?

— Вот подите же! Суфлерская будка — тоже принадлежность залы.

— Чье же это веденье?

— Кабинета, что у Аничкова моста.

— Так направьте мое заявление в кабинет.

— Завтра же направлю.

Прошло дня три. Спрашиваю: "скоро ли?" — Лаппа говорит, что бумага помечена словом "экстренно".

Так тянулось недели две. Раз Панков говорит мне сердито:

— Была комиссия. Приходили техники. Осматривали рампу.

— Ну и что же?

— А я почем знаю!

Наступил пост. В посту Лаппа мне говорит:

— Переделку рампы не разрешили.

— Почему?

— Дорого стоит. Чуть ли не тысячу рублей. Такого расхода произвести не хотят. Пусть, говорят, остается по-прежнему, — Это прихоть.

— Какая же прихоть! Лица у играющих темные, а ноги на свету. Нельзя ли хозяйственным образом? Я своих техников достану, — это будет стоить грош.

Лаппа задумался.

— Давайте сделаем эту поправку домашним образом. Я скажу Панкову, чтоб он все оборудовал. Позвали Панкова. Пришел старик.

— Можно, только это будет стоить дорого.

— А как?

— Да рублей двадцать пять.

— Валяйте,

Через день вдруг входит ко мне немец, весь сияющий.

— Готово. Теперь очень хорошо. И дешевле обошлось, чем я рассчитывал.

— А сколько?

— Да десять рублей всего.

Так поставлено было все дело. Я убедился, что разрешения никогда не надо ни в чем спрашивать. Если спросить дозволения — испугаются и не дозволят. Надо сделать расход и подать счет. Счета оплачивались немедленно.

Насколько канцелярщина заела контору, видно из такого случая.

Приходит ко мне бутафор, — это уж было в шестом или в седьмом году моей службы, — и говорит:

— У нас ведро деревянное течет, а завтра утром в "Плодах просвещения" оно нужно. Позвольте купить новое.

— О чем же спрашивать? Конечно, покупайте.

— Контора закрыта, — теперь уже пять часов. Завтра праздник. Купить надо сегодня, на Сенной еще поспеем. Пожалуйте деньги.

— А сколько стоит?

— Копеек двадцать. Может тридцать. Дал я денег. Ведро купили, "Плоды просвещения" прошли с новым ведром.

Вдруг через несколько дней говорит мне бутафор:

— Ну и выдержал я баню!

— За что?

— Как смел у вас взять деньги на ведро. Я должен по закону обратиться не к управляющему, а в монтировочное отделение.

Еще через несколько дней препроводили мне тридцать копеек с соответствующим отношением. А начальник монтировочной части говорит:

— Вы, пожалуйста, не давайте им своих денег. Я обещал всегда и вперед давать в экстренных случаях.

— Но это незаконно.

— Тогда я буду от себя дарить вещи театру.

— Мы подарков принимать не вправе.

— Да вы и не узнаете.

Нашли, что я "расшатываю дисциплину".

Когда на должность начальника монтировочной части назначен был Крупенский, он, зная мою пятилетнюю опытность по этой специальности в Малом театре, — ходил ко мне первое время за советом.

На генеральной репетиции стоит новый павильон.

— Сколько за него будет поставлено в счет? — спрашивает он меня.

Я прикинул на глазомер, говорю: рублей около четырехсот. Вечером он мне говорит:

— Мне подали счет в четыреста десять рублей. Вы точно угадали. Значит это нормальная стоимость?

— Нормальная — двести. Я помножил на два — вышло четыреста. Ведь в дирекции все обходится вдвое дороже.

— Почему?

— Не знаю. Кому-то это нужно.

Я узнал о двойной цене за поставки вот по какому обстоятельству. Ставили хронику Островского "Дмитрий Самозванец". Актер, игравший Шуйского, был росту высокого. Все кафтаны и шубы были на него коротки, а две длинные — были такая рвань и лохмотья, что будущего царя всея России выпускать в них было невозможно. Контора разрешила сделать ему новый костюм из парчи по шести рублей аршин. Актер мне жалуется:

— Сам я выбирал в магазинах — великолепная парча, но просят двенадцать рублей, а у нас больше шести не полагается. Приходится опять наряжаться в скверные кафтаны.

Я поехал сам в магазин. Двенадцать рублей. Заезжаю в другой. Такая же парча — шесть. Беру сколько надо аршин.

— Куда прикажете прислать?

— В контору императорских театров. Лицо приказчика вытягивается.

— Извините: тогда — двенадцать рублей аршин.

— Отчего же?

Мнутся. Наконец говорят:

— Деньги неизвестно когда еще будут заплачены. Да и надо туда-сюда сунуть. Я вынимаю бумажник.

— А лично мне?

— Пожалуйста по шести рублей.

Я взял материю. На другой день мне уплатили по счету из конторы, — но, кажется, очень остались недовольны моим поступком.

Когда определенные суммы назначены нам были на годовые монтировки драмы, — благодаря экономии оказалось более двух тысяч лишних.

— Их нельзя возвращать, — сказало мне опытное лицо. — Из возврата выведут заключение, что смета на год у нас составлена была неправильно, и мы назначили сумму на две тысячи больше, чем нужно в действительности. Поэтому и на будущий год нам дадут на две тысячи меньше.

Такая бухгалтерия царила в деле расходов императорских театров.