Книга Греха

I

Всё было бы куда проще, если бы моё окружение жило по одним законам. Но мои наполнители, идеи и люди, хоть и являются звеньями одной цепи, форму имеют разную.

Прохладное, приятное утро. Из динамиков, установленных на столбах и деревьях, звучит ритмичная музыка. Народ шумной рекой тянется по залитым солнцем аллеям к сцене, установленной в центре парка. Здесь и праздные гуляки, и идейные личности, и просто любопытствующие.

Почти все, стоящие у сцены, держат зелёные флажки. Нетерпеливо гудят и требуют веселья. На сцене, разукрашенной аляповатыми декорациями, стройный, черноволосый ведущий изливается елеем в микрофон. Серые волнорезы кордонов полиции разрезают океан людей.

Нас четверо. Одетые во всё чёрное мы протискиваемся сквозь толпу, ближе к арене действий. На левой руке каждого из нас алая повязка. За спинами ранцы.

Рядом две старухи держат в руках плакат. На нём размашистыми буквами выведено «Воров – в тюрьму!». Когда грохает оркестр, из дальнего угла выдвигается процессия. Во главе охрана, следом тот, ради кого толпятся все эти люди. Известный политик и меценат.

Толпа скандирует его имя. Ей хорошо заплатили за это.

Мы переглядываемся друг с другом. Политик и его охрана приближаются всё ближе. Нет ни защитных решёток, ни оградительных щитов. Только лениво зевающие полицейские. Наш лидер даёт отмашку. Мы достаём оружие.

Вы никогда не думали о том, как легко убить человека? Просто подойти и воткнуть ему нож в спину. Или слегка подтолкнуть в метро при прибытии электрички. Думаете, кто-то бросится на спасение несчастного?

Вы много видели на улицах полиции? Или вы верите, что она способна защитить вас? Когда кто-то вдруг выхватит пистолет и откроет стрельбу. Например, тот же полицейский.

Убить так легко. Слишком легко.

Последнее усилие. Снаряды устремляются в политика. Чёрные костюмы охраны усеиваются разбитыми яйцами и лопнувшими пакетиками с майонезом. Одно из брошенных нами яиц попадает в плешивую голову политика. Толпа с визгом бросается врассыпную. Охрана выхватывает пистолеты, но кто-то даёт команду, и менты заламывают нам руки, выводя из толпы.

Если ты попал в приёмное отделение полиции, помни три правила.

Молчи.

Тебя будут бить.

Всё равно молчи.

Ничего сложного. Всего лишь три правила, и всё закончится хорошо. При условии, что у тебя есть тот, кто может прикрыть твой зад. У нас такие люди есть. Они сделают нужный звонок, и нас выпустят, предварительно хорошенько поколотив. Это правила игры. Каждый изображает имитацию бурной деятельности. Как говорят в офисах, ИБД. Мы закидываем политиков яйцами. Полиция учит нас. Политик прощает. Босс вытаскивает из отделения. PR для одних и куски выбитых зубов для других. Каждому своё, как писали в Бухенвальде.

Самый молодой из нас слишком неопытен. Он разряжается истошным криком, когда неловким движением мент выбивает ему зуб. Опыт – великая вещь; она помогает сохранять спокойствие в самых ужасных ситуациях, потому что ты знаешь, что может быть ещё хуже.

Только один человек среди нас может говорить. Декламировать политические лозунги, манифесты и призывы. Всё это отразят в СМИ. Вместе со звериной жестокостью полиции. Акция проплачена, и каждый знает правила игры.

Вы увидите это по телевизору. Журналист расскажет о фашиствующих подростках, которые стали настоящей проблемой в последнее время. Журналисты любят клише. Они избавляют от необходимости думать. Никто никогда не скажет: «Умные мудаки используют тупых мудаков, чтобы урвать кусок пирога у следующих мудаков».

Впрочем, лидер нашей четвёрки либо слишком хороший актёр, либо действительно верует в идею возрождения русской нации. Он пламенно повествует о социальной несправедливости, геноциде русского народа, о засилии кавказцев, воинствующих семитах, жидомасонах и прочей жвачке. Мы играемся в революции, чтобы развлечься. Это наша альтернатива клубам и наркотикам.

Наш лидер где-то далеко. Наверное, даёт интервью очередной газетёнке или местному телеканалу. Повествует, как четырех невинных патриотов смяли бульдозером тоталитаризма. Но всё закончится полюбовно. Если не считать пары выбитых зубов и дюжины гематом.

Когда мы выходим из полиции, нас встречает лидер собственной персоной. Товарищ Яблоков! За ним выстроилась вереница журналистов, бьющих в глаза вспышками камер и ощетинившихся копьями микрофонов.

Моя недавно битая в подворотне физиономия тут как нельзя кстати. Вот так мордуют граждан в полиции! Я закрываю лицо руками. В мои планы не входит стать символом борьбы и жертвой тоталитарной политики правящей верхушки. Жертвой приятно быть для самого себя, но не для кого-то.

Впрочем, таким меня не узнают даже близкие. Я закуриваю и, парализуя смазливую журналистку своей физиономией, принимаюсь смачно рассказывать о русской идее и пытках полиции. Чем больше я вру, тем более увлекаюсь. Постепенно пустота внутри меня наполняется ложью, и на миг мне кажется, что я действительно существую.

II

Я почти забыл, как выглядят мои друзья. Наши встречи – это питиё пива. Без него мы не можем нормально общаться. Пиво как скрепляющий элемент. Как фактор хорошего настроения.

По статистике, каждый пятый мужчина в России – пивной алкоголик.

Со мной четыре человека. Моего возраста. Все мы учились в одной школе. Раньше общались почти каждый день. Теперь раз в месяц. Под пиво.

Мы берём по два литра. Чтобы рассеять неловкость. Наладить контакт. Раньше когда ты просил в магазине бутылку пива, тебе давали твои пол-литра. Теперь спрашивают, вам двухлитровую бутылку или маленькую, на литр. В будущем нашим детям будут продавать пиво в канистрах.

Садимся на скамейке, обложившись бутылками и рыбой. Разговоры ни о чём. О работе. О роликах из Интернета. О проходящих мимо людях. Не виделись месяц, и нечего сказать друг другу.

Я задаю себе вопрос, что значит быть кому-то другом. Для ответа мы должны взять ещё пива. Врачи утверждают – пивной алкоголизм не лечится. Наверное, мы обречены.

Большинство моих знакомых считает своим настоящим другом того, кто всегда может выручить материально. Для них лучший друг – это, прежде всего, выгодный кредитор.

«В дружбе один раб другого». Из Лермонтова. Когда я учился в школе, то писал лучшему другу письма. Манифесты того, каким он должен быть. Хотел, чтобы он стал для меня идеалом. Я подавил его волю, превратившись в эксплуататора.

Когда мы стали старше, он сказал мне: «Даня, больше ты не мой лучший друг. Ты сделал меня своим рабом. Не виню тебя. Виню себя – за свою слабохарактерность». Дружба длится ровно до тех пор, пока раб не свергает хозяина.

Теперь все мы знакомые, пивные собутыльники, собеседники – кто угодно, но не друзья.

На обратном пути Денис рассказывает о своём медобследовании. Ему сказали, что у него увеличенное сердце. Он считает, что это от занятий спортом.

Впервые о синдроме бычьего или пивного сердца сказал профессор Болингер. Расширение полостей сердца, утолщение его стенок, некрозы в сердечной мышце связаны с наличием в пиве кобальта, применяемого в качестве стабилизатора пивной пены.

Не знаю, сколько мы выпиваем за вечер. Литров шесть. Может, семь. Мы фильтры: пропускаем пиво через себя, оставляя в печени вредные элементы, а побочный продукт выходит через уретру.

Из-за мочегонного эффекта пива из организма вымываются белки, жиры и микроэлементы. Попутно усиливается выделение почками натрия и хлора, приводящее к деминерализации организма.

Наше пивное пьянство похоже на бесконечный марафон. Мы останавливаемся лишь тогда, когда падаем на землю. Или засыпаем с обоссанными штанами. Или попадаем в «обезьянник».

Мы сидим в пропахшем рыбной вонью баре. Рядом, за соседним столиком, три страшненькие девушки. У всех нас нет постоянных партнёров. Есть лишь редкие случайные связи.

При виде девушки мы ищем оправдание. Чтобы не подходить. Чтобы не шевелить себя. Либо она слишком блядь. Либо слишком пафосная. Либо слишком печальная. Таких «либо» может быть тысячи.

Я не помню, когда трахался абсолютно трезвый. Без грамма алкоголя в организме. Мои друзья разделяют мою позицию. У всех нас влечение оживает после пяти-шести литров пива. Влечение оживает, но эрекции нет. Из-за токсического воздействия на надпочечники пиво ингибирует в них выработку андрогенов, обуславливающих половое влечение.

Наконец, Паша решает познакомиться с девушками. Теперь они кажутся ему симпатичными. Он, шатаясь, подходит к их столику и с пивной отрыжкой отвешивает комплимент. Девушки морщат носики, усеянные мириадами чёрных угрей, и пытаются вытолкнуть его вон. Паша не сдаётся – пытается обнять одну из них. Девушки начинают верещать.

В состав пива входят соли тяжёлых металлов, вызывающие изменения в эндокринной системе. При злоупотреблении пива наблюдается жировое перерождении семенных канальцев и разрастание соединительной ткани в паренхиме яичек. У пивных алкоголиков печень не в состоянии расщеплять эстроген, что приводит к атрофии половых желез.

Я подхожу к столику со словами «Паха, забей на них». Саня вторит мне: «На хера они нам! Лучше пива возьмём! У меня и свои сиськи есть!»

В пиве содержатся растительные аналоги женских гормонов – фитоэстрогены. В результате, у мужчин разрастается грудь, расширяется таз. У некоторых из груди начинает сочиться молозиво.

К нам присоединяются сто килограмм нашей знакомой. Она любит пиво. Об этом свидетельствуют её «пивные» усы. Для неё самое страшное унижение – выпить меньше, чем мы. Она хочет завести детей. Чем раньше, тем лучше. Вопрос лишь в качественном сперматозоиде, говорит она.

Мне кажется, что наше общение – всего лишь предлог для нового бокала. До упора.

Когда наступает упор, я ощущаю заполнение себя. Пивом. Блевотиной. Мочой.

Есть много забавных вещей, которые могут стать следствием потребления пива. Например, подагра. Или цирроз печени. Или рак кишечника.

Так гласит медицинская энциклопедия.

И я вспоминаю, как когда-то, именно в этом баре, мы пили точно так же. Только нас было пятеро. Утром у одного из нашей компании отказала печень.

Мы помянули его пивом. Хорошо так помянули. Литров шесть-семь.

III

Передо мной, словно идол, возвышается бокал с пивом. Не могу сделать ни глотка. Каждая клетка моего организма промокла от пива. Но опьянение не приходит. Есть только мерзкое ощущение непреодолимой тяжести. В такие моменты пить бесполезно – всё равно не опьянеешь так, как тебе надо.

– Мы закрываемся, – ко мне подходит бармен, девушка в майке «Deep Purple».

Уходить не хочется. Я делаю ей комплимент, чтобы остаться. Она лишь морщится. Теперь точно всё. Набрав в грудь воздуха, я одним залпом допиваю выдохшееся пиво. Оно идёт через нос.

Улица пустынна. Моросит колкий дождь. Гестаповское небо надо мной. В кармане пиликает мобильный.

– Спишь? – томный голос в трубке.

– Нет.

– Ты либо счастливый, либо несчастный человек, если не спишь в такое время.

– Как и ты.

– Может быть, встретимся?

Свидание глубокой ночью. Оно не бывает ради проформы. Я покупаю бутылку трёхзвёздочного коньяка и плитку чёрного шоколада.

– Так всё же, кто ты? Раз едешь в такое время к девушке, которая даже не представилась? – передо мной знакомая из больницы. Инна, кажется.

– У меня не так много знакомых девушек, – говорю я, откупоривая бутылку.

Мы пьём коньяк из горла прямо на улице, под усиливающимся дождём. Тяжесть в голове, и слова перестают складываться в предложения. Шоколад прилипает к зубам.

Она говорит. Считается, что умение слушать – редкий дар. На самом деле, ничего сложного. Надо просто напиться.

Мы допиваем коньяк. Молчим. Я курю третью или четвёртую сигарету подряд. Глубокая ночь, похожая на декорацию из дешёвого фильма ужасов. И вдруг она говорит:

– Пошли!

Мне всё равно, куда идти. Лишь бы не быть одному. Она проводит меня в огромное здание. Исчезает и возвращается с трёхлитровой банкой, наполненной жидкостью. Из письменного стола она извлекает бутылку газированной воды и два граненых стакана.

– Разливай! – командует она.

– Это что? – спрашиваю я.

– Это? – она кивком головы указывает на банку.

– Медицинский спирт.

– Мы в больнице?

– Почти, – она улыбается.

На удивление спирт, перемешанный со сладкой газированной водой, идёт весьма хорошо. Такой коктейль мы пили на выпускных вечерах, когда не решались подойти к девушкам. Я бормочу смутный тост за единение душ. Мы пьём на брудершафт. Липкий, пьяный поцелуй, как будто хмурым утром ты выходишь из душа и суёшь ноги в холодные, мокрые тапочки.

Не помню, как появилась свечка. Не помню, о чём мы говорили. Впрочем, это не имеет значения.

Я выхожу из комы, когда она раздевает меня. Холодная дрожь проходит по телу. Вокруг бесконечные стеллажи шкафов. У неё в руке скальпель. Настоящий хирургический скальпель.

В голове проносятся мысли о сатанистках. Об агрессивных лесбиянках. О пуританских девственницах-самоубийцах. Проносятся все телевизионные образы.

– Я расскажу тебе один секрет, – она шепчет мне, облизывая моё ухо, – только никому не говори. Обещаешь?

– Да.

– Знаешь, что мне нравится больше всего?

Она резким движением выдвигает одну из полок. На ней труп. Она смотрит мне прямо в глаза. Возможно, ей, как демону, нравится питаться моим страхом.

Её изящные пальцы нежно гладят ступни трупа. Пробираются выше, массируя каждый участок мёртвого тела. Я замер. Она облизывает свои губы, а её левая рука где-то между её ног. Лицо раскраснелось, это видно даже при свете свечи. Когда она доходит до мошонки трупа, то начинает стонать. Стон переходит в рычание. Глаза прикрыты. Когда её рык становится особенно неистовым, она оттягивает член трупа и резко взмахивает скальпелем. Сморщенная, мёртвая плоть остаётся в её руке. Она обмякает и открывает глаза.

Говорят, что внешний мир есть отражение нашего внутреннего мира. Если я вижу такое, то неужели я настолько психопатичен?

Она целует трофей и, смотря на меня в упор, шепчет:

– Вот это мне нравится больше всего.

Мне вновь хочется выпить спирта, перемешанного с газировкой.