Книга правды

DIRTY THREE

Garage

December, 1995

Если вам когда-нибудь посчастливится увидеть их афишу, идите не раздумывая и не жалея денег. Неофициально, в музыкальных кругах Лондона, их знают и любят. Играют они крайне редко, так что ждут с нетерпением, приезжают специально, бросая работу, репетиции. В такой день в зале нет лишних — все свои. Борзописцам ни до кого нет дела, хотя здесь — избранное общество с берегов Темзы. Первый на кого натыкаюсь — Бобби Гиллеспи. «Я чуть не сдох, слушая эту группу, чуть руки на себя потом не наложил. Их скрипач ведь играл с Ником Кейвом, так? Лучшая группа, которую я видел в прошлом году. Как они сейчас?» Бликса Барджелд, Мик Харви застыли у стойки в напряженном ожидании. Наш фотограф Даниэль давно торчит у сцены с камерой. Располневший кинокритик Фальк, только что закончивший съемки учебного фильма 4 Косяки в разных городах Европы» (Париж-Гренобль-Эдинбург-Лондон), и юная классическая музыкантша, широко известная своим…впрочем, чего там! — заняты тем, что ублажают фишку в себе. Мне нет дела до разогрева — я пришел слушать только их, Уоррена Эллиса, «Джимми Хендрикса скрипки». Фальк, впервые попавший на такое мероприятие, вертелся, как корова на льду. Отойдя к стойке, примчался с вытара-щеннными глазами.

— Ты знаешь, кто здесь? Ник Кейв!

— Ну и что?

— Как что! Это мой любимый певец! Мой… — он пыхтел, шипел и махнув рукой, снова убежал. До «Грязной Троицы» пять минут. Я пошел к сцене и тронул за плечо

Даниэля. «Как только все закончится» сними вон того парня и не упусти» пожалуйста». «Олл райт», — меланхолично отозвался он.- 4А кто это такой?» 4Да, певец один». Кейв отрешенно стоял рядом в дешевом свитерке и собесовских очках. Вокруг него ошивалось несколько девиц» но он» казалось» их не замечал и тоже смотрел на сцену… Dirty Three» девять месяцев как покинувшие Мельбурн при детективных обстоятельствах и с тех пор ночующие в дешевых отелях или поездах, появились настолько бесшумно, что все продолжали галдеть. Эллис взмахнул смычком, и в зале воцарилась тишина, как по мановению палочки с ди-* рижерского пульта.

«Романтика одиночества», «страсть» — слова сейчас не-* модные. Но fuck моду, эта музыка трахает в душу. В ней неъ никакой электронной дохлятины. Дичайший скрипач… Уол-> лес играл с такой эмоциональной отдачей, вытягивал каждую ноту с такой силой, что казалось мониторы разлетятся; вдребезги… Помните Пита Таунзенда? Уоррен ведет себя на:-сцене точно так же, только в его руках маленькая скрипка. Он падает на колени, запрокидывает голову, тело дергается…* Он плавает в своем собственном звуке, пьет его с неутоли-г мой жаждой, как вампир свежую кровь. Безумная «Dirty* Equation», посвящение умершему другу «Indian Love SongM’ похмельный скрежет «Kim's Dirt», их бессмысленно описыч вать — просто нет слов, разбитные кантри-мотивчики, кельт-* ский фолк, греческая сиртаки сплелись воедино в стоне.⁵ Заснеженные дороги, холодный ветер, тлеющая сигарета в; зубах, скрип тормозов. Здесь и жизнь, и смерть, и вся та вели- * кая чума, что между ними. Они уносят вглубь времен. Они —* мечтатели. И гитарист Мик, вобравший в себя за десяток лет в Сиднее весь саунд ранних австралийских восьмидесятых* (Birthday Party, Laughing Clowns), и блюзовый гармонист^ Тони, дувший так, как будто бы записывал саундтрэк к «Сердцу Ангела», и аккуратный барабанщик Джим, игравший осторожно, как бы боясь поранить свою установку… Перед вещами Уоррен прогонял телеги типа: «Флитвуд Мэк * отправляется в постель с Грязной Троицей» или…

…эта песня посвящается только тем, кто понял как неправильно, грязно и глупо все на самом деле, и которых до сих пор это колышет. Эта песня — посвящение мертвым друзьям, которых вы когда-то знали, а теперь забыли… Эта песня о жизни и любви, и надежде, когда три утра, вы прикуриваете от электроплитки и нечего есть, кроме жалких остатков пиццы трехдневной свежести, и ты хочешь напиться в говно, но никого нет рядом с башлями, и ты идешь в парк и сидишь до утра на грязной скамейке. Эта песня для всех, у кого умирали друзья…

Уоллес обрывает мелодию. Все кончено. Даниэль ничего не слышит — он стоял под монитором и оглох. Довольный Фальк потрясает автографом Ника Кейва — тот пригласил его на party, но он торопится на последний поезд. Юная классицистка, надув губки, говорит: «Если бы не Кейв, то их никто не слушал… Все на одной йоте, и где он только учился на скрипке играть?» Известно где, в консерве, в Мельбурне.

Орангутаны, шимпанзе, бродячие висельники, алчные кредиторы, приверженцы психоанализа, самовлюбленные бритые фотографы и скучающие девицы кончают в мелодии проносящихся мимо рейсовых автобусов… Полицейские сирены, исходя в судорогах, обволакивают тело фосфоресцирующим блеском своих внутренностей. В мозгах честных тружеников царит полная порнография. Грязные улочки рядом с «Викторией*, стены, исписанные граффити, как отражение собственных страхов, нависают в неотвратимой скорби и печали, похихикивая в ехидной безысходности. Трудолюбивые и исполнительные, как медоносные пчелы, вскармливающие британское правительство, окна Роста с укоризной смотрят на продукты собственного производства — тела стареющих проституток, гложимых ностальгическим чаянием по полицейским сортирам, изящные потрошения маленьких карманников, ловцов кожаной мечты с хрустящими корочками. Мысль бьется в такт с пульсом мочевого пузыря, в брызгах пенящихся волн, среди резвящихся дельфинов и депутатов русского парламента.

Вы осмысляете положение… А жизнь продолжает свое бесконечное бути в сверкающей харкотине картечи, пронизывающей грудь в Эдинбургском пабе и выпадающей дохлым моллюском на песок Брайтонского пляжа. В то время, как друзья рукоплещут вспышками фотообъективов демонстрациям сиятельных гомиков и восточных красавиц, Вы кружитесь в экстазе руководящей работы.

Умберто Папиросса P.S. Второй диск Dirty Three «Sad & Dangerous» недавно

вышел на лейбле Big Cat

RUBY

ULU (Union Of London University)

Possibly February, 1996. Sorry, the editorial was drinking heavily.

Лесли Рэнкин, блудная дочь Кэмдэна, пропадавшая одно время в Штатах, снова на Родине На этот раз, похоже, навсегда. В своем голубеньком пиджачке она похоже на секретаршу, только что уволенную из бизнес-центра за пьянство. На белой майке — красное сердечке, внутри только одна фраза — «tptal-lyfuckin’ coolbitch». Кружась меж световых вспышек, Лесли на миг замирает, зал бешено аплодирует, а она кричит: «Чем же я вас так напугала? Все в порядке? Продолжайте пить!» И ее ipynna продолжает наигрывать свой гипнотический готик-фанк, перемешанный с эмбиентом и джангловой ритмикой.

Оригинальный «Salt peter» особого впечатления не произвел. Но в недрах лейбла Creation за него взялись добрые руки, и результат — перемикшированный «Соленый Питер», изданный по-новой (Salt peter Remixed/Revenge, the sweetest fruit). Над миксами работали все, кому не лень — от джан-глнстов Peshay и трип-хоповых рокабилльщиков Red Snapper, до Дэнни Сабера, сделавшего Black Grape, и техников «ПраймлСкримовцев». Результат — Ruby с первого захода выходят на первые места в инди-чартс и обещают стать сенсацией этого года.

На музыкантов зрители обращают мало внимания — все глаза прикованы только к Лесли. Ее оставляют одну, врубают драм-мэшин… Она берет в руки гитару и начинает новый рассказ своим дрожащим, трепетным, но через считанные секунды уже резким и сильным голосом. «Цвет насилия — голубой… в моих венах», — поет она, и делает едва уловимый жест, понятный только матерым эйчеломанам. Под «Paraffin» и

«Tiny Meat» сцена окрашивается в красный, на экране появляется широко раскрытый глаз, его сменяют губы, привлекающие и отталкивающие одновременно, и от их причмокиваний по телу пробегает волна сладкой истомы. Временами Ruby звучат так, что кажется будто ты на гиге Bauhaus, а не на выступлении команды, которую постоянно сравнивают с Portishead Заканчивают джангловой пульсацией «Corondolet», и она уходит, мурлыкая себе под нос, как большая кошка, откушавшая всяких там серых существ. Пока на сцене Red Snapper с джазовым контрабасистом доказывают, что с Morphine все только начинается, Лесли, допивая пинту, задумчиво смотрит вдаль и говорит, ни к кому из нас конкретно не обращаясь: «Лучший гиг за все годы — отличный звук, клевое поддатое состояние, you know. А любой, кто говорит про всякие там бристольские волны и Portishead — просто куча дерьма!» — неожиданно взрывается она и добавляет: «И какой мудак назвал это все трип-хопом. Как можно вместить звук в какие-то рамки? В наши дни, только немногие заслуживают права на серьезные заявления и вообще на что-то». И откупорив банку «Стеллы», она машет рукой и бежит вниз по лестнице.

THE AUTEURS

ULU

Possibly March, 1996. Sorry, the editorial was on dope and lager.

Последние аккорды «Showgirl», первого сингла (когда он вышел, группа играла у кого-то на разогреве в клубе «железнодорожников» Euston Rails в апреле 1992 года) с их ошеломляющего дебюта «New Wave», выдвинутого спустя год на соискание приза «Меркурий» и проигравшего всего один голос. В зале воцарилась тишина. Сказать, что Люк Хейнес и его ребята потрясли публику — недостаточно. The Auteurs — одна из немногих современных групп, которые действительно приходят слушать, и одна из немногих, где текстам уделяется особое внимание — поэзия Хейнеса вобрала в себя постановки Джозефа Чайкина, мрачные образы «Бразилии», непосредственность н юморной изыск «Короля-Рыбака». Он не только мастер слова, но и прекрасный актер — каждое слово без нажима и надрыва адресуется слушателю. У него особая мягкость, обаяние, и даже когда нагнетается напряжение, и в песнях льются потоки крови — в этом есть какая-то утонченная и суровая деликатность. Даже в таких предельно жестких вещах как «Land Lovers», они искусно вкрапляют акустические куски с виолончелью, стайло и ксилофоном. Экспериментруя с саундом они воссоздают обстановку средневековых замков — тяжелых позолоченных канделябров, пылающих факелов, рыцарских доспехов… А потом сквозь время отправляются к берегам Темзы, покрытой густым предрассветным туманом. Ленивые всплески волн, крякающие утки, изредка проносящиеся машины… И вот уже перед глазами предстает рай джанки — полутемные комнаты с хрустальной прохладой журчащих фонтанов и мраморных статуй.

После автокатастрофы в Испании, когда Люк счастливо отделался переломом обеих ног, они отсутствовали целый год — срок по нынешним временам огромный. Запись «Парка после Убийства» проходила в обстановке строжайшей секретности, ходило множество невероятных слухов, и среди них, что группа вообще не будет больше играть вживую, а продюсер Стив Альбини сотворил из их мягкого звука ну нечто совсем из ряда вон…

Хейнес — кораль «черной» иронии, мягких акустических баллад, в нем есть черта англичанам абсолютна несвойственная — полное обнажение, «душевный стриптиз», но при этом он остается аристократически тонким. «Married То a Lazy Lover» — сухой кашель высохших джанки, ползающих в кучах мусора на заброшенных станциях — звук такой, как будто они парят над всем этим, в проносящихся мимо облаках, цепляющих серым брюхом усики антенн. Гитарную динамику «Tombstone» сменяет неземная «Junk Shop Clothes» — погружение в овердоз, когда нечем дышать, голова наливается свинцовой тяжестью, сердце переверчивается и проваливается в бездонный колодец. «Ребята, здесь такая атмосфера, что я выполз бы даже на костылях», — говорит Люк. Убрав публику «After Murder Fferk» (одной из самых сильных песен этого года), он воскшщает с едва уловимым смешном: «Да что вы хлопаете, я, наверное, петь разучился». С такой же миной Сулла выходил в цирк под приветственные крики римского плебса, цедя: «Рукоплещите, рукоплещите глупые бараны». Сыграв старый буш Рори Галлахера, Люк мяпоо роняет: «Похоже, мы превратились в Касс». Маэстро, добавьте лирики суицида» — обращается он к виолончелисту. За шуткой от скрывали свои слабоста — первый концерт за год после больничной койки, сырая программа, скромный тур по Англии — может они и хронические неудачники, но их пожирает белое пламя поэзии — и в этом вся прелеспь

WEDDING PRESENT

Garage

Определенно February, 1996. The editorial only starts their bad habits.

Лидер «Подарка» Дэвид Гедж в своем отрицании больших лейблов решил, видимо, идти до конца. Еще не забыт их долгий конфликт с RCA: после выхода в 1991 году альбома «Seamonsters» (продюсер Стив Альбини) группа приняла беспрецедентное решение — выпускать только синглы, по одному в месяц, оставляя публику голодной, а лейбл без прибыли. Директора RCA сходили с ума от злобы и, наконец, расторгли контракт «в связи с изменениями в музыкальной политике», заключив с музыкантами соглашение, что выпустят сборник всех выходивших ранее синглов и назовут его «Hit Parade». Положение это напомнило мне окончание битвы под Нарвой, когда шведы пропустили из окружения на почетных условиях русские гвардейские полки. Wedding Present немедленно подобрал Island, но спустя три года, после выхода полноценного альбома «Watusi» группа практически развалилась, оставив «Остров» без свадебного презента. Гитарист и ударник Петр Соловка еще в 1992 году основал команду The Ukrainians —» Украинцы», и изредка принимал участие в гастролях, подменяя тех, кто периодически впадал в кому. Сооснователь Кейт Грегори ушел, на его место взяли никому неизвестную басист-ку. Наконец, вышел «Mini», н стало ясно — культовая инди-группа начала девяностых дышит на ладан. И тем не менее — зал переполнен, все билеты проданы… На них пришли ветераны первой инди-волны, при первых же звуках гитары Геджа впадающие в пивную прострацию. Дэвид, отыграв часть своего «Мнни», перелицовку старых хитов на новые слова — «Go, Man, Go» и «Drive», переходит к беспроигрышным песням —

4Джордж Бест», посвящение скандальной футбольно-рок-н-ролльной звезде, 4Будь честным», 4Кеннеди» с рефреном 4Lost your look of life». Временами они скатывались до чуть ли не гранджевого забоя, а затем предавались монотонной гитар* ной медитации — уберите из 4Велвета» весь героин и звуковой изыск, послушайте их 4 Loaded», прибавьте к нему пайковой скорости (химической в том числе) и можете спать спокойно — воз и ныне там. Некоторые перебравшие дамы шептали себе под иос слова, когда-то имевшие смысл, по щекам катились слезы ностальгии. Под эти звуки в самый раз наливаться лагером. Что и сделал представитель класса неимущих Уэсли Эдвард (Василий Эдуардович) Брюх, стоявший рядом с непроницаемой физиономией. Выйдя из 4Гаража» он предался своему любимому развлечению — спустился на пути и сделал такую энергичную пробежку, что у стоявших на платформе персонажей с пышными гребнями и ирокезами отвисли челюсти. Помочившись затем на 800-вольтный контактный рельс (все стояли остолбенев, ожидая немедленного испепеления мужского достоинства вместе с его владельцем) и показав задницу надвигающемуся поезду, он вылез на платформу под крики ликующих панков. 4Женнться тебе, батюшка барин, пора. Жениться!» — сказал я ему, и был совершенно прав. Поезд понесся в затуманенную аглицкуюдаль, будущее же 4Сва-дебного Подарка» осталось позади, покрытое мраком.

MOLOKO

Subterania

Possibly March, 1996. Sorry, that time the editorial was on acid.

Роком здесь и не пахнет. На диджейский разогрев мы не успеваем, застреваем на входе — проходок нам не оставили, но голь на выдумки хитра. С твердолобой уверенностью сую свою пресс-кард и говорю: «А вы ищите получше». За нами скапливается такая толпа пишущей братии, что девица в окошечке решает поступиться малым, чем задержать очередь на какие-то лишние пять минут. Публика уже положительно размякла. К сцене продираемся, заглатывая на ходу клубы дурманящего дыма. С балконов пускают мыльные пузыри, они оседают мокрыми пятнами на головах стоящих внизу. На сцене идут последние приготовления — два здоровых негра с дрэдлокс, догоняясь самосадом, проверяют гагару и бас. Орган, барабаны, две вертушки, но кого-то не хватает… Ага, конечно ее — вокалистки Рузин Мерфи. При первых же тягучих фанковых звуках она выходит, нет, вываливается на сцену, пародируя своей походкой механическую куклу — в таких-то туфлях на высоких каблуках иначе не походишь. Об имидже, музыке и платье не говорю, судите сами — добрая половина присутствующих держится за яйца, и я в те»# чис-ле. А наш фотограф — за фотоаппарат. Мешанина из сексуальных извращений, клаустрофобии, томных взгляде», саундтрэков к «ВЫегшшег», одиноких вечеров в Сохо и поездок по ночному Нью-Йорку, любвишки, тающие в хаотическом нагромождении тусклых неновых огней, фанк Джорджа Клинтона на полную громкость в машине, медленно вспарывающий тишину опустевших улиц. Сегодня нам прописана молочно-травяная диета…

Марк Брайдон, маг клавишных из Шеффилда, прославился в свое время ремиксами Art Of Noise, сделал Крашу в 1986 году «House Arrest», затем переиграл со всей амбиентной тусовкой. Рузин Мерфи ранее была моделью журнала Vogue, но забудьте о ее послужном списке, она — ломовая певица, невероятный голос которой отправляет в небытие всяких Portishead, «Сканку Ананси» и иже с ними. К тому же негритянские музыканты играют настолько дико и отвязно, что Рузин порой забывает притворяться куклой и начинает петь в полную мощь своих легких… Она настолько увлекается, что забывает о каблуках и сценической походке робота, падает и продолжает петь, пока фотографы, обезумев от счастья, снимают ее ноги во всех ракурсах. Начинается легкая давка. «Я появляюсь только, когда выходит полная луна», — поет полулежа, затем встает и кокетливо продолжает «Не могу сдержать свою похоть… Нравится ли тебе мой свитер в обтяжку?». Свитера не вижу, зато вижу все остальное… Она поет даже не о сексе, а откровенно насмехается над закомплексованными додиками, ревностью, капризами, интрижками… Но это — как разбавить виски льдом и тянуть очень, очень долго через соломинку.

Саунд Moioko настолько своеобычен, что даже трудно представить себе более причудливую смесь — Parliament, Нина Симоне, Нельсон Риддл, Cabaret Voltaire, Portishead, в состав которых затесались чуваки из Funkadelic и разогнали на фиг всех электронщиков. Но даже это только жалкие потуги на описание — фанковый оргазм «Funk For Ме», похабно-кокетливая «I Can’t Help Myself», инопланетный «Dominoid» и даже бит-ловский «Мистер Кайт». Но только как Брайдон умудряется воспроизвести все завихрения парового органа — непонятно уже никому… Все орут, танцуют, и музыканты, отбросив всю блестящую мишуру современного звука, играют с неимоверным оттягом. Они создали в этот дожд ливый вечер волшебную сказку, расказанную дьяволицей в прозрачном платьице. «Да-а… уж», — надув щеки, проговорил известный критик Васисеуа-лий Глазах-Двоицкий, в глазах которого после приема двух ми-кродотов уже четверилось, раскладывалось на квадратные трехчлены и умножалось на кубические многоженства: «Жалко, что я не черный. Спортом надо заниматься! Молоко пить! А лучше — кефирчик!»

СкелаИврек.

ИНТЕРВЬЮ