О жизненном пути Абу-л-Касима Убайдаллаха ибн Абдаллаха ибн Хордадбеха начали писать еще со времен средневековья. Позднейшие авторы, несмотря на разноречивую оценку, часто пользовались его произведением. Он хорошо известен арабскому историку и филологу Абу-л-Фараджу ал-Исфахани (897— 967)[29], о нем и его труде упоминает арабский историк и географ ал-Мас'уди (ум. 965 г.)[30], краткую биографию его приводят арабский библиограф Ибн ан-Надим (X в.)[31] и турецкий географ и библиограф Хаджи Халифа (1609— 1657)[32]. О нем писали немецкие востоковеды А. Шпренгер (1813—1893)[33], К. Брокельман (1868—1956)[34] и К. Арендонк[35], французские арабисты Барбье де Мейнар[36] и Ш. Дефремери (1822—1883)[37], голландский арабист М. де Гуе[38], русские и советские ученые А. Куник[39] и В. Розен[40], акад. В. В. Бартольд[41], акад. И. Ю. Крачковский[42] П. Г. Булгаков[43] и др.
В. Р. Розен в рецензии на издание де Гуе отмечает: «Нельзя говорить с большим авторитетом и большим значием об обстоятельствах жизни автора», чем де Гуе[44]. И действительно, самое глубокое исследование жизни и творчества Ибн Хордадбеха принадлежит его второму издателю — де Гуе.
И все же об Ибн Хордадбехе[45] нам известно сравнительно немного. Первый его биограф — Ибн ан-Надим сообщает, что Хордадбех исповедовал сначала религию Зороастра (маджусийа) но впоследствии, при содействии одного из Бармекидов, принял ислам[46]. По этим данным, а также, по положению, которое занимал его сын Абдаллах — отец нашего автора, можно предположить, что Хордадбех-дед был представителем знатного феодального рода и пользовался репутацией человека влиятельного. Отец нашего автора Абдаллах[47] — человек, известный своей храбростью, в 201—203 (816—819) гг. занимал выкую должность правителя Табаристана. Ат-Табари в своей тории пишет, что в 201 (816—817) г. Абдаллах ибн Хордадбех, правитель Табаристана, завоевал принадлежащие Дейлему Лариз и Ширриз и «присоединил их к землям ислама». Он же покорил горную часть Табаристана и изгнал оттуда выступившего против халифата Шахрийара, сына Шарвина[48].
О доблести Абдаллаха мы читаем и у автора «Китаб ал-агани», где передается диалог между известным музыкантом и певцом Исхаком ал-Маусили[49] и поэтессой Захрой ал-Килабийа. Услышав о смерти Абдаллаха, Захра говорит: «Он умер не опороченный и не порицаемый никем, да пошлет Аллах прощение его бренному телу! Он любил тебя и был доволен тем, что радовало тебя»[50]. По-видимому, Абдаллах ибн Хордадбех был не только смелым воином, чью доблесть воспевали поэты[51], но и всесторонне образованным человеком. Любовь к музыке сблизила его с Исхаком ал-Маусили, который впоследствии стал учителем его сына Убайдаллаха и дал ему хорошее музыкальное образование[52]. Плодами этих знаний стали не дошедшие до нас его работы по музыковедению, упомянутые в «Фихристе»[53].
Точная дата рождения Ибн Хордадбеха неизвестна. По предположению Барбье де Мейнара, он родился в начале третьего века хиджры (ок. 820 г.). Де Гуе, а за ним и все исследователи жизни Ибн Хордадбеха согласились с этой, по-видимому, приблизительной датой[54]. Его нисба ал-Хорасани («хорасанец»), упомянутая Хаджи Халифой[55], говорит о том, что он был родом из Хорасана. Вторую его нисбу (ал-Фариси), приведенную магрибинским историком Абд ал-Вахидом ал-Марракуши[56], видимо, следует истолковывать в прямом смысле, т. е. в значении «перс».
Продолжая традицию своего рода, Ибн Хордадбех получил всестороннее и блестящее для своего времени образование. Этому свидетельствует и круг его интересов, о которых можно судить по названиям не дошедших до нас сочинений автора. Высокое положение, занимаемое его отцом, близость ко двору халифа, а вероятно, и степень его образованности дали Ибн Хордадбеху немаловажную для своего времени должность — чин начальника почты в провинции Джибал[57]. По «Фихристу», эта должность называлась сахиб ал-барид ва-л-хабар[58] («начальник почты и осведомления»). Судя по сведениям источников, начальники почт разных областей халифата подчинялись главе почтового ведомства (сахиб диван ал-барид), который на основе их докладных составлял записку для халифа[59].
По всей вероятности, черновой вариант своей будущей работы Ибн Хордадбех составил не для собственного пользования, как указывают некоторые авторы[60], а для доклада своему непосредственному начальнику, ибо каждый начальник почты (сахиб ал-барид) был обязан «докладывать вплоть до мельчайших подробностей о налоговых чиновниках, о возделывании земли, о положении подданных, об образе жизни судейских чиновников, о деятельности монетного двора... вести книгу о курьерах своего района, куда заносить их число, имена и жалованье» а также число трактов, их протяженность в милях, станции...» и, вообще, все, что представляло интерес[61].
Нам неизвестно, сколько времени Ибн Хордадбех прослужил в Джибале. Но, судя по тому, что в период правления халифа ал-Васика (842—847) он находился в Самарре (о чем свидетельствует его рассказ о путешествии Саддама), можно предположить, что уже в середине 40-х годов IX в. он дослужился до должности, очевидно, начальника почтового ведомства, который в силу своей служебной обязанности имел доступ в правительственные канцелярии, где хранились «разработанные маршруты» и т. п. еще со времен Омейядов[62].
Кудама ибн Джа'фар (начало Х в.) так описывает обязанности начальника почтового ведомства (дивана): «Начальнику (сахибу) этого дивана надобно иметь все [для осведомления] и чтобы ему не приходилось обращаться к другим, и если его спросит халиф, когда ему надо будет отправляться [куда-либо], и послать войско по интересующему делу, или в других случаях, для которых необходимо знание дорог, чтобы все это у него было готово и точно закреплено и ему не пришлось бы взяться за дело и узнавать о нем»[63].
Следует также заметить, что ал-Мукаддаси, также передавший рассказ Саддама со слов нашего автора, именно для этого-периода называет Ибн Хордадбеха везиром: «Он был везиром халифа и имел полный доступ к научной сокровищнице эмира верующих»[64].
Издатели Ибн Хордадбеха допускали правдоподобность приводимого ал-Мукаддаси сведения, а де Гуе даже высказывал свое сожаление о том, что «в этом сообщении отсутствует имя халифа»[65]. Судя по сведениям ал-Мукаддаси, вполне допустимо, что данное сообщение относится к периоду халифа ал-Васика. Но, вероятнее всего, в это время Ибн Хордадбех был не везиром — главой всех министров (его имя как халифского везира мы не обнаружили в известных списках аббасидских везйров), а одним из министров, т. е. начальником почтового ведомства.
Нам совершенно неизвестно, до какого времени Ибн Хордадбех выполнял эту функцию. Насколько можно судить по источникам, все эти долгие годы, от конца правления халифа ал-Васика до правления халифа ал-Му'тамида (870—892), — в это смутное время заговоров и дворцовых переворотов он, по всей видимости, смог приспособиться к сложной политической обстановке и оставался при дворе. Об этом свидетельствуют многочисленные упоминания автора «Китаб ал-агани» о песнях Ибн Хордадбеха, посвященных некоторым халифам (по его мнению, эти песни подрывали светскую власть)[66]. Несмотря на бурную научную деятельность, что доказывается названиями не дошедших до нас многочисленных объемных сочинений, Ибн Хордадбех, как и его друг поэт ал-Бухтури, вероятно, участвовал в придворных интригах[67].
В кратком известии о нашем авторе Ибн ан-Надим называет его «сотрапезником» («собеседником» надим) халифа ал-Му'тамида[68]. Ал-Мас'уди сохранил в своем сочинении речь, посвященную музыке, которую произнес Ибн Хордадбех на одном из вечеров у халифа ал-Му'тамида. Восхищенный этой речью, халиф одарил Ибн Хордадбеха роскошным одеянием[69]. По предположению де Гуе, это событие могло произойти где-то в 870—878 гг.
Судя по приведенным сведениям, Ибн Хордадбех в это время жил в Багдаде — вновь ставшем резиденцией халифа ал-Му'тамида, который обладал только номинальной властью и видел «смысл жизни в скотских удовольствиях»[70]. Согласно исследованиям де Гуе, именно в период правления этого халифа Ибн Хордадбех завершил работу над «Книгой путей». Содержание этой книги дает нам право не только судить о его большой эрудиции, но и характеризовать как человека, увлекающегося разными путешествиями, диковинками. Сказочно-легендарный характер некоторых таких сведений не должен ставить, под сомнение другие рассказы, в которых Ибн Хордадбех выступает если не в роли очевидца, то в роли человека, получившего информацию от непосредственных участников описанных событий. Исследования показывают, что такие его рассказы имеют все признаки правдоподобия. Названия его не дошедших до нас произведений говорят не только об учености автора, но и о его приспосабливаемости к требованиям придворной среды. Близость ко двору беспечного халифа ал-Му'тамида лишний раз подчеркивает эту черту.
О дальнейшей жизни и деятельности Ибн Хордадбеха никаких сведений нет. Ал-Мас'уди упоминает о его не дошедшей до нас большой исторической работе, которая была доведена до правления халифа ал-Му'тадида (т. е. до 892 г.), сменившего на престоле своего дядю ал-Му'тамида[71]. Аргументируя этим фактом, П. Г. Булгаков датирует смерть Ибн Хордадбеха приблизительно 890 г.[72], когда он уже перешагнул за семьдесят лет. С этой датой вполне можно согласиться, поскольку мы не располагаем больше ни одним фактом или сведением из жизни или из творчества нашего автора, датируемым му'тадидовским (после 892 г.) периодом. Однако наука располагает сведением Хаджи Халифы, согласно которому Ибн Хордадбех умер в 300 г. х. (912)[73]. У нас нет никаких доказательств этого факта. Если верить этому автору, то Ибн Хордадбех прожил долгую жизнь, причем последние ее дни, он, видимо, провел в Багдаде.
Ибн ан-Надим называет восемь сочинений Ибн Хордадбеха[74], в которых автор выступает уже не только как географ, но и как музыкант, филолог и историк:
1) «Китаб ал-адабу-с-сама'и» («Книга о культуре музыкального восприятия»)[75];
2) «Китаб джамхарат ансаб ал-фурс ва-н-навакил» («Книга собрания генеалогий персов и их колоний»)[76];
3) «Китаб ал-масалик ва-л-мамалик» («Книга путей и стран»);
4) «Китаб ат-табахи» («Книга о кулинарии»)[77];
5) «Китаб ал-лахв ва-л-малахи» («Книга увеселения и удовольствий»)[78];
6) «Китаб аш-шараб» (Книга об [искусстве]питья»)[79];
7) «Китаб ал-анва» («Книга об ориентации по звездам — ал-анва»)[80];
8) «Китаб ан-нудама'и ва-л-джуласа'и» («Книга о собеседниках и приятелях»)[81].
К этому списку, видимо, следует добавить упомянутую ал-Мас'уди большую историческую работу, которая также не дошла до нас: Насколько можно судить по сведениям этого автора, названная работа Ибн Хордадбеха отличалась от других ей подобных глубоким исследованием истории неарабских народов и жизнеописанием их правителей[82].
Персидский историк Гардизи (XI в.) в своем сочинении «Зайн ал-Ахбар» («Украшение известий») часто ссылается на не известный науке труд Ибн Хордадбеха «Китаб-и ахбар» («Книга известий»)[83].
Акад. В. В. Бартольд пишет о трудностях определения произведения Ибн Хордадбеха, на которое ссылается персидский автор. Согласно его предположению Гардизи упоминает о потерянном труде Ибн Хордадбеха «Собрание генеалогий персов и их колоний», который идентифицируется им с названным ал-Мас'уди историческим сочинением нашего автора[84]. В своем исследовании, посвященном анонимному источнику Х в. — «Худуд ал-аламу», В. В. Бартольд обращает внимание на зависимость Гардизи и анонима от какого-то общего источника. По его мнению, эта зависимость более всего проявляется в главах о Китае и тюрках-тугузгузах[85]. Дальнейшее исследование данного вопроса приводит В. Бартольда к выводу, что источником для обоих авторов был Ибн Хордадбех, а заимствованы они, видимо, как мы уже отметили выше, из его «Генеалогии персов»[86].
Предположение В. Бартольда о тождественности исторического труда Ибн Хордадбеха с его упомянутой Гардизи «Книгой известий» заслуживает внимания, и с ним вполне можно согласиться. Однако увязать названный исторический труд с «Генеалогией персов» не так-то просто, ибо историческая работа нашего автора, судя по определению ал-Мас'уди, охватывала историю не только персов (фурс), но и всех неарабских народов (...«ахбар ал-умами ва ли мулукиха ва сайриха ал-а'аджим ва гайриха»). Вполне естественно, что один аргумент не раскроет всей истины. Но тем не менее мы все-таки включаем и эти не упомянутые Ибн ан-Надимом названия в список трудов Ибн Хордадбеха.
Интерес к произведению Ибн Хордадбеха проявился чуть ли не при жизни автора. Этот труд был очень популярен и у позднейших писателей. Отрывки из «Книги путей» приводят авторы IX в. — Ибн ал-Факих, Кудама, Ибн Русте, Х в. — ал-Джайхани, ал-Мас'уди, Ибн Хаукал, ал-Мукаддаси, XI в. — ал-Идриси, ал-Бируни и более поздние, что указывает на достоверность собранных Ибн Хордадбехом сведений. Однако одни из авторов критически сопоставляют и оценивают сочинения своих предшественников (Ибн Хордадбеха, ал-Джайхани[87] и др.), другие же не признают их ценности и относятся к ним пренебрежительно. Ал-Мас'уди географию Ибн Хордадбеха считал пособием для завоевателей, гонцов и письмоносцев и не видел «пользы в знании расстояний и дорог»[88]. Критикуя основных представителей жанра ал-масалик ва-л-мамалик (Ибн Хордадбеха, ал-Джайхани, ас-Сарахси)[89], он все-таки считает труд Ибн Хордадбеха самым известным из всех географических сочинений его времени»[90]. Ибн Хаукал во введении к своему сочинению (из этого же жанра) пишет: «Со мной не разлучались книги Ибн Хордадбеха, ал-Джайхани и памятка Абу-л-Фараджа Кудамы ибн Джа'фара. Из-за двух первых книг мне следовало бы просить прощения у Аллаха за то, что я их носил с собою и отвлекался благодаря им от нужного мне стремления к наукам полезным и обычаям обязательным»[91]. Ал-Мукаддаси в предисловии к своему труду замечает, что сочинение Ибн Хордадбеха, как и труд ал-Джахиза, «слишком кратко и не приносит пользы», но тем не менее ручается за авторитетность его передачи[92]. Он же при-вводит и другую версию» о трудах Ибн Хордадбеха и ал-Джайхани:
«Я видел его (ал-Джайхани. — Н. В.) книгу в семи томах в библиотеке Адуд ад-Даули[93] без имени автора; другие говорили, что эта книга принадлежит Ибн Хордадбеху. В Нишапуре я видел к две сокращенные рукописи, из которых одна, судя по заглавию» принадлежала ал-Джайхани, другая — Ибн Хордадбеху, содержание обеих сходится, только у ал-Джайхани кое-что прибавлено»[94].
Неутомимый путешественник начала XII в. из Сеуты ал-Идриси среди книг, интересующих его покровителя норманского короля Рожера II Сицилийского (1130—1154), называет и сочинение Абу-л-Касима Убайдаллаха ибн Хордадбеха[95]. Акад. В. В. Бартольд, отмечая важность излагаемого Ибн Хордадбехом материала, пишет, что «теперь едва ли кто-нибудь будет отрицать, что именно «книги о путях и государствах» являются самыми ценными произведениями арабской географической литературы. Благодаря им мы знаем топографию мусульманской Передней Азии IX—X вв. гораздо лучше, чем топографию античного мира»[96], До сих пор наука располагает всего двумя более или менее полными списками и одним фрагментом сочинения Ибн Хордадбеха[97]. Явную трудность для исследователей представляет то, что пока не обнаружена ни одна хоть какая-нибудь рукопись, которую можно было бы приписать Ибн Хордадбеху. Еще Барбье де Мейнар сетовал на тщетность своих поисков в Константинопольской библиотеке рукописи, принадлежащей, по словам Ахмада Вефик эфенди, якобы Ибн Хордадбеху[98]. Де Гуе, подготовивший свое издание на основании более полной редакции (она помечена издателем буквой А), вслед за Барбье де Мейнаром — издателем краткой редакции (помеченной им Б), ставя, перед собой вопрос — является ли список, открытый де Ландбергом, на самом деле полной рукописью сочинения Ибн Хордадбеха, ответил на него отрицательно. Он также пришел к заключению, что труд этот писался долго: первоначально в 232 (846—847) г., повторно, с дополнениями, — в 272 (885— 886) г.[99].
Один из первых исследователей Ибн Хордадбеха, М. Шпренгер, знавший только краткую редакцию сочинения, писал, что «Книга путей» написана в Самарре в 230—234 (844—848) гг.[100]. По Барбье де Мейнару, это сочинение было написано не позже 260/873 г. А. Куник в своих разысканиях писал, что Д. А. Хвольсон высказался за круглое число — 860 г. А. Гаркави утверждал, что труд написан после 866, но до 870 г.[101].
Де Гуе, более внимательно изучивший оба списка, свои выводы аргументировал тем, что краткая редакция этого сочинения, изданная Барбье де Мейнаром, не содержит факта, датируемого годом, более поздним, чем 233 (847—848). А в изданной им довольно полной редакции этого сочинения имеется несколько сведений, отсутствующих в краткой редакции и датируемых 885—886 гг. (стихотворение ал-Бухтури на с. 124, написанное в 269 (882—883) г. в честь Исхака ибн Кундаджа, и рассказ об открытии пирамиды на с. 159, который мог быть записан между 883—886 гг.).
Приблизительно к такому же выводу приходят и другие востоковеды (В. Ф. Минорский, И. Ю. Крачковский, В. И. Беляев и др.). Никула Зийаде в своем исследовании «География и путешествия у арабов» указывает приблизительную дату написания этого труда — середина IX в.[102].
Акад. В. В. Бартольд подверг углубленному исследованию обе редакции сочинения Ибн Хордадбеха и высказал ряд новых соображений. Принимая в основном гипотезу де Гуе о двух редакциях, он все-таки сомневался в правильности его мнения. В. В. Бартольд предлагает будущим исследователям Ибн Хордадбеха ряд соображений. Согласно ему они в первую очередь должны узнать, «что именно было заимствовано позднейшими авторами у Ибн Хордадбеха, притом из каких его сочинений»[103]. При этом предполагается возможность извлечения некоторых ссылок его преемниками из других, не дошедших до нас сочинений. По В. В. Бартольду, «требует рассмотрения также вопрос, могли ли некоторые из авторов пользоваться непосредственно теми же источниками, на которых основаны соображения Ибн Хордадбеха»[104].
Один из последних исследователей Ибн Хордадбеха, П. Г. Булгаков, взяв в своей статье за основу бартольдовские замечания, не соглашается с некоторыми выводами и предположениями де Гуе относительно того, что труд Ибн Хордадбеха, оставшийся в двух доступных нам редакциях, дошел до нас только в сокращенном, виде[105]. Как важное свидетельство против вывода де Гуе о наличии полной редакции Ибн Хордадбеха П. Г. Булгаков приводит Мешхедскую рукопись Ибн ал-Факиха, которая, несмотря на множество цитат и отрывков из труда Ибн Хордадбеха, по его мнению, «не дает абсолютно никаких дополнений к тексту последнего»[106].
Прежде чем перейти к анализу двух редакций сочинения Ибн Хордадбеха, отметим, что сведение нашего автора и Мешхедская рукопись Ибн ал-Факиха в ряде мест как бы дополняют друг друга. Известно, что текст рукописи, изданной де Гуе, обрывается на полуслове. Продолжение части, отсутствующей в издании де Гуе, мы находим в Мешхедской рукописи Ибн ал-Факиха — в описании ас-Савада[107]. У Ибн Хордадбеха это сведение приводится в конце книги в главе о диковинках (183), У Ибн ал-Факиха проходит и название города (Вавилон), о котором идет речь в данном отрывке и который отсутствует у нашего автора. В части же, где Ибн Хордадбех говорит о дихкане Нижней ал-Фаллуджи (182), роль дополняющей детали к тексту Ибн ал-Факиха играет имя этого дихкана (Хумайд ибн Бахра), которое отсутствует у последнего.
Известно, что данные Ибн Хордадбеха об ас-Саваде послужили его преемникам важнейшим материалом для восстановления бюджета халифата. Как значительное дополнение к этой главе можно считать и соответствующие части из сочинения Ибн ал-Факиха (в краткой редакции этого труда, изданного де Гуе, глава об ас-Саваде вообще отсутствует) и Кудамы ибн Джафара[108].
П. Г. Булгаков, полагающий, что Ибн ал-Факих пользовался той же редакцией (А), которая была впоследствии издана де Гуе, и не считающий ее поздним сокращением[109], для утверждения своей гипотезы приводит несколько, на наш взгляд, не очень удачных аргументов:
1. Де Гуе доказывает, что описание мечети Дамаска в сочинении Ибн ал-Факиха[110] заимствовано у Ибн Хордадбеха, но отсутствует в его дошедших до нас рукописях[111]. По мнению П. Г. Булгакова, это описание могло быть взято из сочинений ал-Марвази или ас-Сарахси[112].
Надо отметить, что Ибн ал-Факих цитирует описание дамасской мечети, которое отсутствует в известных списках Ибн Хордадбеха, по какой-то «Книге путей и стран», не называя автора цитируемого сочинения[113]. В дальнейшем, ссылаясь на Ибн Хордадбеха, он разъясняет: «...и сказал автор (сахиб) «Книги путей и стран» — а им является Абдаллах ибн Мухаммад ибн Хордадбех»[114], а цитируя ал-Марвази (цитаты с именем ас-Сарахси в сочинении Ибн ал-Факиха мы не встречаем), вообще не называет его труда[115].
2. Описание города Рима у Ибн ал-Факиха[116] де Гуе, по заключению П. Г. Булгакова, совершенно необоснованно относит к полному текста Ибн Хордадбеха, которым якобы пользовался Ибн ал-Факих.
Разумеется, Ибн ал-Факих мог заимствовать эти сведения, как и полагает П. Г. Булгаков, из другого источника. Но могло случиться и иначе, т. е. он мог эти сведения взять из подразумеваемого полного текста Ибн Хордадбеха. Так или иначе, брать за аргумент эту гипотезу де Гуе и высказываться за или против этой мысли, на наш взгляд, невозможно. Автор должен был представить в защиту своего тезиса довольно веские доказательства, однако мы этого не наблюдаем.
3. По предположению П. Г. Булгакова, саманидский везир ал-Джайхани пользовался не полным, как утверждает де Гуе, а тем же самым дошедшим до нас кратким списком, а его сведения о путешествии Саддама ат-Тарджумана к стене «йаджуджа и маджуджа» (гога и магога), приведенные ал-Идриси[117], дополнены самим ал-Джайхани.
Акад. И. Ю. Крачковский, один из лучших знатоков арабской географической литературы, полагал, что ал-Идриси сохранил некоторые подробности из основной редакции труда Ибн Хордадбеха, которые не уцелели в известном до сих пор сокращении[118]. П. Г. Булгаков выступает с опровержением этого аргумента, полагая, что ал-Джайхани сам дополнил текст Ибн Хордадбеха, и подтверждает свой вывод идентичным предположением В. В. Бартольда[119].
То, что ал-Джайхани сделал свои добавления к тексту Ибн Хордадбеха, факт, подтверждаемый ал-Мукаддаси, который видел в библиотеке Адуд ад-Даули анонимный семитомник, принадлежавший якобы Ибн Хордадбеху или ал-Джайхани[120]. Этот же автор утверждает, что в Нишапуре он обнаружил две сокращенные, с тождественным содержанием рукописи, принадлежащие им обоим, только у ал-Джайхани кое-что прибавлено. Из этого сообщения вытекают два вывода: во-первых, сочинения Ибн Хордадбеха и ал-Джайхани имели свои сокращенные варианты; во-вторых, сочинение ал-Джайхани, несмотря на тождественное с ибн хордадбеховским трудом содержание, имеет ряд добавлений, что совпадает с действительностью, ибо в известных сведениях нашего автора мы не встречаемся с фактом, датируемым позднее 885 г. (ср. также сведения ал-Мас'уди о доведении исторического труда Ибн Хордадбеха до правления ал-Му'тадида), тогда как у ал-Джайхани имеется значительное количество сведений, относящихся к эпохе ал-Му'тадида, — периоду, не освещенному нашим автором. Из этого следует, что ал-Идриси, описывая путешествие Саддама, имел под рукой нетолько труд ал-Джайхани, как полагает П. Г. Булгаков[121], но и полную редакцию труда Ибн Хордадбеха, который служил для ал-Идриси основным источником. Это доказывается не только сопоставлением идентичных текстов Ибн Хордадбеха, ал-Идриси и других авторов, но и тем фактом, что рассказ Саллама, современника Ибн Хордадбеха, по утверждению последнего, приводится со слов самого путешественника: «Рассказал мне Саллам ат-Тарджуман эту историю в общем, затем продиктовал ее мне из послания, которое было написано им для [халифа] Васика биллаха»[122]. Не вдаваясь в детальный разбор сведений ал-Идриси и Ибн Хордадбеха о путешествии Саддама, отметим, что вряд ли ал-Джайхани, живший как и остальные последователи Ибн Хордадбеха, значительно позднее и узнавший об экспедиции Саддама именно со слов нашего автора, мог дополнить этот рассказ, основанный на личной передаче, более подробными сведениями, чем это изложено у Ибн Хордадбеха. Тем более» что еще ал-Мукаддаси, передавая этот рассказ со слов Ибн Хордадбеха, ручался за достоверность его изложения[123].
Кроме этих аргументов, против которых выступил П. Г. Булгаков в своей статье, хотим отметить еще ряд других соображений в пользу нашего тезиса.
Прежде всего, предисловия, написанные к этим спискам, совершенно различны не только по содержанию, но и по объему. Если в предисловии к краткой редакции мы видим всего несколько традиционных предложений, прославляющих Аллаха и Мухаммада, то в предисловии к более полной редакции автор наряду с посвящением, адресованным одному из Аббасидов, объясняет и цель написания труда.
Де Гуе в предисловии к изданию сочинения Ибн Хордадбеха приводит сообщение Хаджи Халифы, цитирующего предисловие Ибн Хордадбеха, в котором есть одно предложение о трудностях и сомнениях, препятствующих этой работе и которое в текстах дошедших до нас рукописей Ибн Хордадбеха отсутствует[124].
Ал-Мас'уди, считающий эту книгу «достоверным неисчерпаемым источником фактов», критикует сведения Ибн Хордадбеха о теории непрерывности горных цепей, которую впоследствии развивает Ибн Хаукал и которая отсутствует в дошедших до нас рукописях Ибн Хордадбеха[125].
Не менее важны для нас и те отрывки из сочинения Ибн Хордадбеха, которые цитируются некоторыми средневековыми авторами. Ряд сведений Ибн ал-Факиха и других, например, о характере Земли, почти идентичен со сведениями Ибн Хордадбеха, только у нашего автора они более кратки, чем у его последователей, и у него, в отличие от них, нет имен передатчиков[126].
Тот же Ибн ал-Факих, описывая путь купцов-русов, после слов «и платит десятину владетелю ар-Рума» добавляет: «затем идут по морю к Самкушу-иудею, а затем... к ас-сакалиба»[127],
Отрывок об иудее Самкуше, который повторяют и другие арабские авторы (Ибн Хаукал и др.) и который разбирали еще русские ученые[128], также нет в дошедших до нас рукописях Ибн Хордадбеха. Заметим, что А.Я. Гаркави, сопоставляя различные сведения арабских авторов о русах и славянах, писал: «Сочинение Ибн Хордадбеха в том виде, в котором оно сохранилось для нас, не заключает в себе общих с истахриевскими известий о северо-востоке Европы; но в обширном первоначальном произведении Ибн Хордадбеха могли находиться такие известия»[129].
Абу-л-Фида, цитирующий Ибн Хордадбеха, описывая дорогу из Замина в аш-Шаш, а оттуда в Хавас, дополняет текст нашей рукописи следующим предложением: «Из Хаваса так же в Хускат по пустыне — 7 фарсахов, Хускат находится на берегу реки аш-Шаш»[130].
У Ибн Ийаса, как доказывал еще де Гуе, под именем нашего автора приводятся такие детали, которые тщетно искать в тексте даже более полной рукописи Ибн Хордадбеха[131]. Науке известно, что ценность географии Ибн Ийаса — «единственного арабиста-историка эпохи османского завоевания» заключается именно в том, что он пользовался неизвестными нам редакциями сочинений ряда авторов или не дошедшими до нас сочинениями[132].
Иногда краткая редакция, изданная Барбье де Мейнаром, передает детали, отсутствующие в полной редакции. Так, описывая ас-Савад, Ибн Хордадбех говорит о его 12 областях (астанах) и 60 округах (тассуджах). В краткой редакции имеется добавление еще об одном значении термина астан — «местопребывание, жилище» (карар, мустакирра) и об 48 тассуджах ас-Савада, которое отсутствует в рукописи более полной редакции[133]. Ибн ал-Факих[134], Кудама[135], ал-Мас'уди[136], говоря о 10 областях ас-Савада, в дальнейшем, как и Ибн Хордадбех, описывают все его 12 областей. Взяв за основу отрывок из краткой редакции, отсутствующий в более полной редакции, а также сведения Ибн ал-Факиха и Кудамы, можно предположить, что в полной рукописи Ибн Хордадбеха, которая являлась одним из источников для его преемников, было и это сообщение о 10 областях и 48 округах. В редакции А имеется сведение о постройке Ануширваном города[137], а в редакции Б добавлено слово «Фаргана», что поясняет, о каком городе идет речь[138].
Любопытны и другие детали в тексте редакции А, а именно список 26 рустаков Исфахана, тогда как незадолго до этого читаешь, что их было 17[139]. К месту отметить, что Ибн Русте в своем описании Исфахана говорит о его 20 рустаках[140], ал-Йа'куби — о 14[141], Йакут — о 16[142]. В редакции Б добавлено: «Говорят, что рустаков в Исфахане 20, кроме рустака Кумм, который [также] относится к Исфахану»[143].
В краткой редакции имеется сообщение о городе Кумме, отсутствующее в более полном списке: «Говорят, что Кумм был одним из областей Исфахана, но в дни Харуна он, так же как и ал-Карадж, отделился»[144].
Противоречивы здесь и сведения, в которых Кумм в первом случае[145] причисляется к области ал-Джибал, а во втором, как и в редакции Б[146], — к рустакам Исфахана. Другие арабские средневековые авторы говорят о Кумме, как об отдельном округе со множеством рустаков (например, у ал-Йа'куби: «Кумм сам по себе имеет 12 рустаков»)[147]. Аргументируя сведениями из редакции Б, можно заключить, что Кумм до правления халифа Харуна ар-Рашида считался одним из округов Исфахана, но в его правление был отделен.
Такая противоречивость сведений у нашего автора, который имел под рукой «научные сокровища эмира верующих»[148], дает нам основание полагать, что сочинение Ибн Хордадбеха еще при жизни самого автора имело несколько вариантов. Остановимся на некоторых сведениях Ибн Хордадбеха, заключающих в себе явное противоречие.
Ибн Хордадбех, говоривший в заглавии на с. 57 о пути от ал-Ахваза до Исфахана, начинает свое описание этого пути с Изаджа, не называя пункты, находившиеся между ал-Ахвазом и Изаджем, что также указывает на неполноту данной редакции. Кудама в своем описании этого пути между ал-Ахвазом (Сук ал-Ахвазом) и Изаджем помещает Аскар Мукрам и ал-Майанидж, отсутствующие у нашего автора[149].
На с. 42 редакции А дается список 11 областей Хузистана (ал-Ахваза), тогда как несколькими строками ниже читаешь, что их было 7. Отметим, что Кудама так же сообщает о 7 областях ал-Ахваза, называя при этом Сук ал-Ахваз, Нахри Тиру, Тустар, ас-Сус, Джунди Сабур, Рам Хурмуз, Сук ал-Атик[150]. Ибн Хордадбех добавляет к этому также Изадж, Аскар Мукрам, Суррак (Даврак), Маназир ал-Кубра и Маназир ас-Сугра и не включает в список имеющийся у Кудамы Сук ал-Атик. У Ибн Русте этот список увеличивается с добавлением названий аз-Зутт и Санбил, ал-Калбаниййа (прочтение сомнительное) и ал-Бунйана[151]. В Мешхедской рукописи Ибн ал-Факиха области Маназир ал-Кубра и Маназир ас-Сугра, выделенные Ибн Хордадбехом в отдельные, представлены как одна область с единым названием Маназир[152].
На с. 46 редакции А Ибн Хордадбех сообщает о расстоянии между Ширазом и Фасой, равном 30 фарсахам. На с. 52 это же расстояние равняется в общей сложности 25 фарсахам (34+44+9+5+4). На с. 46 наш автор приводит сведение о расстоянии от Фасы до Дарабаджирда, равном 17 фарсахам. На с. 54 это расстояние, по его же данным, составляет 22 фарсаха (4+6+4+8). По Ибн ал-Факиху, общее расстояние между Ширазом и Дарабаджирдом равно 47 фарсахам, что идентично с данными Ибн Хордадбеха на с. 52 (25+22)[153]. Приведенные же Ибн Хордадбехом данные на с. 46 говорят о 48-фарсаховом расстоянии между этими городами. На с. 49 Ибн Хордадбех сообщает о расстоянии между Нармаширом и ал-Фахраджем, равном 7 фарсахам. На с. 54 это же расстояние дано равным 4 фарсахам (и таких противоречий в сочинении Ибн Хордадбеха достаточно много).
Эти различия в данных об одном и том же маршруте, приведенных одним и тем же автором, свидетельствуют, как мы уже отмечали, о наличии нескольких списков одной и той же работы, написанных в разные времена, ибо разноречивость, имеющаяся у разных авторов (в данном случае у одного нашего автора) в отношении маршрутов между отдельными пунктами, зависит также от изменения направлений в те или иные пункты, что, в свою очередь, связано с заброшенностью одних путей и оживлением других. Показательны в этом случае сведения Ибн Хордадбеха и Кудамы об одних и тех же маршрутах, в которых промежуточные пункты не всегда идентичны и отличаются не только названиями, но и расстояниями.
Интересен и факт приведения разных форм написания одного и того же названия: Абаркух и Абаркуйа[154] (у Ибн ал-Факиха[155] — Абаркувайх, в «Худуде»[156] — Баркух, у Йакута[157] — Абаркух, Абаркуйа, а также персидская форма этого названия — Варкух). На с. 46 Ибн Хордадбех говорит о рустаке ал-Бустаджан, относящемся к Дарабаджиру. По всей видимости, приведенный им же на с. 53 ал-Фустакан идентичен с ал-Бустаджаном. Это подтверждается и сведениями Ибн ал-Факиха, у которого в идентичном с Ибн Хордадбехом материале о рустаках Дарабаджирда дается форма ал-Фустаджан[158]. У Иакута мы находим сведение об одном из сел Мерва Фустукане, которое местные жители называли Бустукан (фустук по-арабски «фисташки», фустукан — «место, где произрастают фисташки»)[159]. Это сообщение, а также тожественное местоположение дают нам основание говорить об идентичности ал-Фустакана (43) и ал-Бустаджана (46), приведенных Ибн Хордадбехом.
На с. 47 говорится о местности ал-Хаваристан. Это же название на с. 52 дано как Хаурйстан; по своему местоположению она совпадает с Сарвистаном, который проходит и у Ибн Хордадбеха[160].
Следует заметить, что некоторые из приведенных нами аргументов могут сойти за ошибку переписчика, который в иных случаях исказил текст нашего автора или пропустил те или иные детали. Последние страницы этого списка, как мы уже отметили, также отсутствуют. Судя по содержанию предшествующих глав, можно предполагать, что глава о пути через Шикинан, которая открывается словами «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!», обычно употребляемыми в начале книги или нового тома (части), является началом второй, в большинстве своем утерянной части сочинения Ибн Хордадбеха, где, вероятно, были собраны увлекательные и занимательные рассказы, которые в свое время «отвлекали» Ибн Хаукаля, носившего книгу нашего автора с собой во время путешестий, «от нужного стремления к наукам полезным и обычаям обязательным», в чем он себя упрекал[161].
Таким образом, неполнота редакции А также налицо.
Для подтверждения своего тезиса приведем еще один не менее важный аргумент.
Известно, что многие средневековые авторы или редакторы для удобства читателей или по требованию государей сокращали те или иные сочинения. Так, многотомные труды Ибн ал-Факиха, Кудамы, Ибн Русте, а также Ибн Хордадбеха и других писателей, живущих почти в одном столетии, дошли до нас в сокращенных редакциях. Может быть, нелишне напомнить, что Мешхедская рукопись, на которую ссылается И. Г. Булгаков, как важный аргумент, так и компендий этого сочинения, составленный Али аш-Шайзари и изданный де Гуе, не отражает полного текста сочинения Ибн ал-Факиха, которое, по упоминанию ал-Мукаддаси, состояло из пяти томов (около 2000 страниц)[162]. П. Г. Булгаков не отрицает, что Мешхедская рукопись — это такой же сокращенный вариант обширного труда Ибн ал-Факиха, как и редакция аш-Шайзари[163]. Поэтому вряд ли следует ему говорить о полноте или неполноте дошедшего до нас сочинения Ибн Хордадбеха, руководствуясь так же неполной Мешхедской рукописью. Сказанное отражает всю сложность проблемы с различными редакциями сочинения Ибн Хордадбеха. Долгая работа над текстом и переводом, а также сопоставление с данными других авторов дает нам основание сделать вывод, что дошедшая до нас редакция Ибн Хордадбеха, изданная де Гуе, действительно является, как и полагал издатель, сокращенной редакцией его не дошедшего до нас полного труда.
Акад. И. Ю. Крачковский, исследуя раннюю арабскую географию и ознакомившись с книгами типа ал-масалик ва-л-мамалик, совершенно справедливо замечает, что практические потребности халифата стимулировали составление географических сочинений[164]. И Ибн Хордадбех также, в силу своих служебных обязанностей, вероятно, будучи еще в Джибале, приготовил записку для доклада начальнику почтового ведомства. После перевода в Самарру, а затем в правление халифа ал-Васика в Багдад он, когда им уже был собран значительный материал, а под рукой находились все нужные архивные данные, подготовил первую редакцию своей «Книги путей»[165].
Вторая редакция этой книги, судя по изысканиям де Гуе, появилась в конце 80-х годов IX столетия. Нам неизвестен ее объем, но если верить ал-Мукаддаси, упоминавшему о семитомнике, якобы принадлежавшем нашему автору, то это сочинение было очень велико. Краткий вариант этой дошедшей до нас редакции, о котором упоминал и ал-Мукаддаси, видимо, был создан в эти же годы. В предисловии к нему имеется посвящение «какому-то члену аббасидской династии»[166], «очевидно, заранее назначенному наследником трона»[167]. По предположению П. Г. Булгакова, им являлся наследник ал-Му'тамида[168].
Как мы уже отметили, посвящение имеется только в предисловии к изданной де Гуе редакции А; в редакции Б оно отсутствует. Изучение текста показало, что это предисловие могло быть написано только в 40-х годах IX в., когда известные переводы «Географии» Птолемея на арабский язык или еще не существовали, или же имелся «плохой перевод, не удовлетворявший нашего автора[169]. Судя по содержанию предисловия, «сын избранных господ и благочестивых имамов, светоч веры и избранник Аллаха среди всех созданий» попросил автора найти книгу, в которой «древние» ясно изобразили «описание путей земли и ее стран, ее отдаленности и близости, ее обработанности и невозделанности, передвижения между этими [странами] по их пустыням и отдаленным местам», а также «начертания дорог и [оценки] налогов»[170]. Именно поэтому Ибн Хордадбех перевел книгу Птолемея, которую считал отвечающей требованиям высокопоставленного лица.
Сделан был этот перевод, по всей очевидности, с греческого языка, ибо, по утверждению Ибн Хордадбеха, перевел он эту работу с его, т. е. Птолемея, языка (отметим, что В. Бартольд во введении к «Худуду» пишет, что Ибн Хордадбех сделал перевод с иностранного языка, но не сказано с какого — греческого или сирийского)[171].
Если бы перевод Птолемея на арабский к этому времени уже существовал, вряд ли бы Ибн Хордадбех представил его как неизвестный или малоизвестный[172]. Изучение труда Птолемея Ибн Хордадбехом совсем не значило, что он должен был следовать его системе и написать книгу типа птолемеевской наподобие «Китаб сурат ал-ард» ал-Хорезми. Это, на наш взгляд, не означает также, что Ибн Хордадбех хотел придать своей работе окраску «научности»[173]. К своему переводу географии Птолемея[174], преподнесенному «сыну избранных господ» для того, чтобы он видел, «воочию удаленное», наш автор добавил и собственную книгу, желая, чтобы «тот был осведомленным о близком»[175].
В этом цель и причины, побудившие Ибн Хордадбеха написать книгу, которая могла бы раскрыть перед желающими карту того времени с указанием областей, городов, дорог, расстояний и т. п.
Таким образом, вводный текст Ибн Хордадбеха, если и объясняет ряд вопросов, касающихся причины написания этого труда, то этим еще больше осложняет вопрос времени его написания.
Следует принять во внимание и замечание де Гуе о состоянии используемого им списка, где «первый лист был написан чернилами более бледными, чем другой, рукой более современной, но менее натренированной, той самой, которая восстановила также несколько частей в середине и в конце книги»[176]. Этим доказывается, что часть предисловия, видимо, была записана одним из вероятных владельцев рукописи. Конечно, трудно предугадать характер работы, проделанной автором тех строк: отредактировал ли он рукопись или же дополнил ее материалом из какого-либо другого неизвестного списка. Так или иначе, содержание посвящения заставляет нас отнести его не к эпохе ал-Му'тамида, а ко времени правления ал-Васика.
Сочинение Ибн Хордадбеха «Китаб ал-масалик ва-л-мамалик», выполненное согласно требованиям эпохи, считается первым дошедшим до нас географическим трудом описательного плана, в котором «каждый исследователь находит нужные ему данные»[177]. Уже первые исследователи нашего автора указывали на неравномерность состава данного труда, что вызвало немало критических откликов у его последователей. По словам акад. И. Ю. Крачковского, «...распределение плана» этого произведения — оставляет желать многого»[178]. Де Гуе, описывая рукопись, обратил внимание на переставленность некоторых отрывков из текста, что объяснялось им неумением переписчика разобраться в авторской рукописи, а также нехваткой целого ряда впоследствии исчезнувших листов[179]. Поэтому можно предположить, что композиционное решение дошедшего до нас списка во многом зависело от переписчиков и вряд ли во всех местах отражает замысел автора.
Сохранившийся вариант более полной рукописи, изданной де Гуе, состоит из небольшого вводного текста (3), за которым следуют традиционные сведения о характере Земли (4—5) и небольшая глава о направлении киблы в разных странах (5). Под греческим влиянием Ибн Хордадбех принимает теорию о разделении населенной части Земли на семь климатов — широких поясов, зон, расположенных в направлении с юга на север и параллельных экватору, начиная приблизительно от него[180]. Как явствует из дальнейшего текста Ибн Хордадбеха, автор в своем описании, в отличие от последующих представителей «науки о путях и странах», этой теории не придерживается.
Последующие сведения объединяют разделы, посвященные административной и налоговой политике арабов в ас-Саваде (5-15).
Предлагаемая Ибн Хордадбехом основная схема административного деления ас-Савада свидетельствует о сохранении административной системы, распространенной в бывших Сасанидских областях халифата. Так, весь ас-Савад — одна из провинций халифата — был разделен на 12 кур (кура), равнозначных астану (у Йакута — истан)[181] и употребляемых в данном случае для обозначения области. Сравнительный анализ с другими источниками (Ибн ал-Факих, Кудама) показывает, что каждая кура-астан состояла из нескольких тассуджей (у Йакута — туссудж)[182], которые по своему значению приравнивались к нахийи — округу. Каждый тассудж-нахийа включал в себя несколько рустаков, употребляемых для обозначения волости; каждый рустак состоял из деревень (карйа) или поместий (дийа). В свете приведенных выше данных становится очевидной ошибка. Йакута, допущенная им при объяснении сасанидской административной терминологии[183]; согласно этому автору каждая кура-истан разделяется на рустаки, а те, в свою очередь, — на туссуджи-нахийи, т. е., судя по нему, тассудж — это единица, более мелкая, чем рустак[184].
Сведения Ибн Хордадбеха об ас-Саваде, почерпнутые им из персидских книг, а также из не дошедших до нас трудов ал-Мада'ини, ал-Асма'и и других авторов, послужили его преемникам важнейшим материалом и по налоговой политике халифата. Как удачное дополнение к этой главе можно считать соответствующие части из сочинений Ибн ал-Факиха и Кудамы[185]. К ней добавлены три небольшие главы о владыках мира и их титулах (15—18). Предлагаемый список шахов при Ардашире, как и сведения других арабских авторов (ат-Табари, ал-Йа'куби, ал-Мас'уди и др.), естественно, является ценным материалом для уточнения пределов империи при первых Сасанидах. Здесь Ибн Хордадбех придерживается поздней исторической традиции, согласно которой весь Ирак (Ираншахр) был завоеван именно при Ардашире[186]. Об этом свидетельствуют и данные ат-Табари[187]. Основная часть сочинения объединяет в четырех разделах сведения об ал-Машрике (15—72), ал-Магрибе (72—118), ал-Джарби (ал-Джудаийе, 118—125) и ат-Таймане (125—153). Говоря об административном делении халифата, Ибн Хордадбех оставляет осуществленный при Сасанидах (при Хосрове I— 531 — 578 гг) раздел империи на четыре части (при Сасанидах — кустаки)[188], только называет их иначе. Приводя для каждой четверти титул ее сасанидского правителя, Ибн Хордадбех включает в эти части и такие области, которые охватывали территорию новообразованного халифата и не входили в состав бывшей Сасанидской империи, а также такие области и страны, которые вообще не имели никакого отношения к халифату (кроме разве торговых). Так, в ал-Машрик, помимо бывших сасанидских владений, вошли земли Индии, Китая, ряд островов Индийского и Тихого океанов вплоть до Японии.
В состав ал-Магриба были включены бывшие византийские и часть персидской (Адиабена) провинции, Андалузия, а также территория Византийской империи с описанием ее областей — фем. Ибн Хордадбех называет области Евфрат, Хабур, Киннасрин вместе с Авасимом, Химс, Димашк, Урдун, филастин (Палестину), Миср, Мосул, Дийар Раби'а,'пограничные области (Сугур) Джазиры и Шама; следует заметить, что, в отличие от бывших персидских провинций, для данных областей термин кура употребляется нечетко — для обозначения и области и округа. При описании же областей Химс и Дамаск их округи, как и все остальные, в большинстве своем охватывающие территорию города и нескольких его селений, обозначались термином иклим.
К этим основным разделам добавлены сведения о торговых путях купцов иудеев и русов (153 —155), четырех частях обитаемой Земли, где автор вновь возвращается к птолемеевой теории (155), диковинках (155—158), диковинных сооружениях (159—162), стене «йаджудж и маджудж» (162—170), чудесах природы в различных странах (170—172), удивительном превращении вод (172), чудесах гор (172—173), преградах Хосроев (173), истоках рек (173—177). Последние страницы сочинения[189] включают в себя сообщения о весьма интересном пути через страну тюрок Шикинан (Шугнан, 178—179), фантастический рассказ о хутталанских лошадях (180—181) и опять-таки о диковинках (181 — 182), после чего повествование обрывается «без оформленного окончания»[190].
Сообщения, приведенные Ибн Хордадбехом о маршрутах разных стран, отличаются своей «сухостью», часто переплетаются со сведениями сказочного характера; в иных местах «миф и сказка совершенно поглощают географию»[191]. Таким же образом, более или менее научные данные о Земле, ее обитаемой и необитаемой частях и т. п. совмещаются с сообщениями, основанными на рассказах известных традиционалистов — Ибн Аббаса, Вахба ибн Мунаббиха и др.
Основную идею своей работы Ибн Хордадбех ясно определил в заглавии, следующим за вводным текстом: «Эта книга, содержащая описание земли, положение твари на ней, киблы жителей каждой местности, стран и путей в [различные] места земли, — сочинение Абу-л-Касима Убайдаллаха ибн Абдаллаха ибн Хурдадбиха, маули эмира верующих»[192]. Получив определенное задание, отражающее, очевидно, интересы государства (показательны с этой точки зрения сведения о Византии — противнике халифата, где приведены в основном сообщения разведывательного характера: пределы областей — фем, маршруты в тот или иной пункт, количество войск каждой фемы и т. п.) наш автор не ограничился описанием собственно территории халифата; кругозор его охватывает большое количество стран от Испании до Китая и дальше. Сам он, вероятно, за пределы Ирана и некоторых стран Аравийского полуострова не выходил, т. е. не был путешественником, каковыми являлись его последователи ал-Мас'уди, Ибн Хаукал, ал-Мукаддаси, ал-Идриси и другие, которые, однако, несмотря на свои долгие путешествия, многие сведения заимствовали у Ибн Хордадбеха.
В своем сочинении Ибн Хордадбех пользуется и географическим материалом, содержащимся в поэзии доисламского и мусульманского периодов. Им цитируются отрывки стихов более 40 поэтов — трижды упоминаются стихи Имру-л-Кайса, Ибн Муфаррика, ан-Набига ал-Дж'ади, дважды — ал-Джахиза, Хусайна ибн ад-Даххака, Мухаммада ибн Абд ал-Малика, ал-Бухтури. Иногда автор дает стихи анонимных поэтов, в которых сохранилось множество названий географических пунктов; некоторые стихи (например Мухаммада ибн Абд ал-Малика (119), ал-Бухтури (124) и др.) наряду с географическим материалом хранят и описание исторических событий. Следует также заметить, что в сочинении Ибн Хордадбеха сохранился единственный в своем роде образец ранней персидской поэзии, выраженный двумя бейтами из стиха Абу ат-аги ал-Аббаса ибн Тархана, — видимо, уроженца Самарканда[193], а также арабский перевод из поэмы «Шахнаме» Фирдоуси, имени которого наш автор не называет.
Основными источниками сочинения Ибн Хордадбеха «Книга путей и стран» являются архивные документы, хранящиеся в правительственных канцеляриях[194]; по всей вероятности, он пользовался и богатой коллекцией рукописей и книг халифской библиотеки в Багдаде. В отличие от своих последователей, Ибн Хордадбех редко называет источники, на которые он ссылается. В его произведении мы видим (не считая имен поэтов, стихи которых он цитирует) всего двенадцать имен. Это хорошо известные нам историки, географы, традиционалисты и т. п. Первоисточником для Ибн Хордадбеха были также путешественники, воины, купцы, дипломаты, побывавшие в разных странах и бывшие свидетелями или участниками описанных событий.
О знакомстве его с Птолемеем, на которого он ссылается (3, 4, 5), мы уже упоминали.
Ряд финансовых вопросов (об аренде некоторых местностей) передан Ибн Хордадбехом со слов везира ал-Мутаваккиля-ал-Фадла ибн Марвана (ум. в 864/865 г.), сведения которого он приводит трижды (21, 42—43, 48).
Сведения о военно-административном делении Византии приведены Ибн Хордадбехом (105) со ссылкой на араба Муслима ибн Абу Муслима ал-Джарми (ал-Харами, ал-Хуррами), пославшего в византийский плен и освобожденного в 845 г. В дальнейшем среди своих личных передатчиков Ибн Хордадбех называет Мухаммада ибн Мусу — астролога (ал-мунаджжима), сообщившего о своем посещении византийской пещеры «Асхаб ар-раким» (106), Абу Бакра ибн Умара ал-Кураши и Абдаллаха ибн Абу Талиба ал-Кураши — уроженцев Туниса, рассказавших об Александрийском маяке (114), Исмаила ибн Йазида ал-Мухаллаби — секретаря Лу'лу, гуляма Ибн Тулуна, рассказавшего об одной из малых пирамид в Египте (159), Саддама ат-Тарджумана, сообщившего об экспедиции к стене йаджуджей и маджуджей (162—170), Абу-л-Фадла — объездчика лошадей у Ибн Хариса ибн Асада, передавшего ему легенду об источнике, откуда якобы происходили известные хутталанские лошади (180).
Некоторые части сочинения Ибн Хордадбеха, посвященные различным чудесам, диковинкам и хадисам, опираются на сведения из не дошедшего до нас описания обитаемого мира, приписываемого военачальнику и традиционалисту, сыну Амра ибн ал-Аса — Абдаллаху (ум. ок. 682—692 гг.), произведения выдающегося знатока арабской древности Хишама ибн ал-Калби (ум. ок. 820 г.), сочинение его современника ал-Джахиза (ум. в 869 г.) «Китаб ал-булдан» (115, 170, 182).
В некоторых местах Ибн Хордадбех, не называя имени своего информатора, неопределенно говорит со слов «некого, достойного доверия (178), «одного ученого, передатчика хадисов» (181), упоминает о том, что поведали «жители Йемена» (144), «Рума» (161), «мудрецы» (171); в остальных случаях наш автор очень часто фиксирует такие выражения, как «говорят», «рассказывают», «как утверждают» и т. п.
Ряд его источников мы смогли выявить путем сопоставления их с идентичными сообщениями из сочинений его последователей — Ибн ал-Факиха, Ибн Русте, Йакута и др. Таким образом, нам открылись имена традиционалистов Ибн Аббаса, Абдаллаха ибн Амра, Абу Халафа, Мухаммада ибн Мусы ал-Хорезми, которые наряду с греческими авторами были его первоисточниками сведений о характере Земли, ее размерах; в некоторых местах (все они отмечены нами в комментариях) Ибн Хордадбех ссылается на сведения ал-Джахиза, Хишама ибн ал-Калби, ал-Асма'и, ал-Мада'ини, Абу Машара и других, однако их имен не называет.
Судя по идентичным сведениям Йакута, первоисточником Ибн Хордадбеха по истории империи Сасанидов служили так называемые «книги персов». Согласно исследованиям В. В. Бартольда источником сведений по Индии для него и для других ранних арабских географов был путешественник Абу Абдаллах Мухаммад Ибн Исхак, проживший два года в Кимаре (Камбодже)[195], по Средней Азии и Китаю, — другой путешественник — Темим ибн Бахр ал-Мутавва'и[196].
Влияние Ибн Хордадбеха на последующую географическую литературу было значительным. Вряд ли найдется хоть один географ, который при своем, может, даже и не очень-то лестном отзыве о нем не опирался бы на его сведения. По справедливому замечанию акад. И. Ю. Крачковского, «никакой школы он, конечно, создать не мог, но собранный им фактический материал послужил базой для многих»[197]. Любопытно, что уже ал-Иа'куби, писавший в 891 г., несмотря на то что нигде не ссылается на Ибн Хордадбеха, системой описания своего географического труда как бы повторяет план «Книги путей». Он так же, как и наш автор, выделяет описание Багдада и Самарры (у Ибн Хордадбеха — ас-Савад), аргументируя это тем, что «они являются городами владыки (малик) и столицей (дар) халифата»[198], и только после этого приступает к описанию четырех четвертей всей вселенной. Если дошедшие до нас части из сочинения ал-Йа'куби, по мнению ученых[199], в литературном отношении стоят выше труда Ибн Хордадбеха, то последовательное сравнение материалов выявляет более точные расстояния у нашего автора.
На сведения Ибн Хордадбеха опираются Ибн ал-Факих, ал-Мас'уди, ал-Мукаддаси, Ибн Хаукал, Гардизи, ал-Идриси, Хамдаллах Казвини, ал-Калкашанди, Мухаммад Ашик и другие авторы, писавшие на арабском, персидском и турецком языках. Не без его влияния были выполнены и работы Ибн Русте, Кудамы и многих других, содержащие значительное количество сходного материала[200].
Значение «Книги путей и стран» как источника оценивалось исследователями неоднократно. Установлена достоверность большой части ее сообщений, представляющих несомненный интерес для изучающих средневековую историю и экономику, историческую географию и многие другие вопросы. Произведение Ибн Хордадбеха является одним из основных источников и по странам вне халифата. Отводя большое место маршрутам, а также расстояниям между отдельными населенными пунктами, наш автор дал науке неоценимый материал для выяснения топографической картины многих стран, локализации некоторых уже исчезнувших городов и сел.
Если изъять из его сочинения обычные сведения космологического и космографического характера, а также традиционную склонность к аджа'иб («диковинкам»), то все оставшееся с уверенностью можно считать достоверным и во многом оригинальным.
Последовательное сравнение идентичных материалов, приведенных Ибн Хордадбехом, его современниками и последователями (ал-Балазури, Ибн ал-Факихом, Кудамой, Ибн Русте, ал-Идриси и др.), выявило близость этих взаимно дополняющих друг друга сведений. При этом обнаруживается не только общность, но в некоторых случаях и независимость авторов.
Если сравнение соответствующих данных Ибн Хордадбеха и ал-Балазури, писавших в одно и то же время, показало, что, несмотря на явную независимость друг от друга, они, видимо, располагали идентичными источниками информации, которые преподносились ими в зависимости от их целей, то многие идентичные сообщения нашего автора и его преемников — Ибн ал-Факиха и Ибн Русте в основном совпадают. Отметим также, что Ибн Хордадбех, у которого превалируют сведения географического характера, более конкретен, нежели, например ал-Балазури, освещающий внешнеполитическую историю халифата[201].
Как мы уже отмечали, сведения, приведенные в произведении Ибн Хордадбеха, широко использованы в позднейших источниках, иногда это даже целые главы[202]. Естественно, что последователи добавляли к ним и новый материал, охватывающий более поздний период.
Книга Ибн Хордадбеха позволяет судить об административной и налоговой политике арабов в подвластных халифату областях; он первый доносит до нас сведения о путешествии упомянутого выше Темима ибн Бахра ал-Мутавва'и, имя которого, вероятно, проходило в полной редакции его труда, поскольку Йакут (I, 840) приводит идентичные, но более обширные сведения со ссылкой на этого путешественника; у него мы находим сообщения о византийском административном устройстве; он обогащает науку данными еще об одном открытии египетских пирамид при Тулунидах, у него мы впервые узнаем о торговых путях еврейских и русских купцов, экспедиции Саллама; он упоминает о славянском происхождении русов (джинс мин ас-сакалиба), о титуле славянского владыки «князь»; его материалы дают нам право судить о географической номенклатуре многих стран в эпоху раннего средневековья, в том числе Кавказа и Средней Азии; он сохранил ряд более ранних маршрутов, отсутствующих у последующих арабских географов.
Нам представляется не лишним остановиться на некоторых из этих маршрутов, а также на сообщениях, которые ввиду своего значения неоднократно привлекались исследователями.
О внимании русских и европейских ученых к этому маршруту мы уже упоминали. По мнению акад. В. В. Бартольда, рассказ Ибн Хордадбеха о русах «производит впечатление какой-то странной вставки; перед ним и после него одинаково говорится о путешествии еврейских купцов ар-Разани в мусульманские страны»[203]. Того же мнения придерживался В. В. Розен, который в комментариях к переводу отрывка о русах из сочинения Ибн Хордадбеха отмечал, что «весь отрывок о русских купцах представляет собою вставку, подвернувшуюся по поводу еврейских купцов под перо самого автора или одного из читателей»[204].
По этому поводу Б. Н. Заходер, также изучавший торговлю русов, писал: «Единственным, быть может, объяснением нахождения этих маршрутов в тексте Ибн Хордадбеха рядом служит то, что евреи владели также славянским»[205].
Изучение приведенных отрывков показало, что вряд ли это обстоятельство заставило Ибн Хордадбеха поставить рядом два маршрута. Следует также отметить, что, несмотря на интенсивное исследование, многие вопросы, к сожалению, до настоящего времени остаются невыясненными.
Начиная с издателя текста сочинения Ибн Хордадбеха, многие исследователи считают данный, отрывок о торговых поездках русов вставкой в основной текст. Конечно, трудно решить, было ли это известие в первоначальной редакции труда или оно вставлено впоследствии им или позднейшими авторами. Нам кажется что отрывок вставлен самим автором, ибо, как полагал де Гуе, слог отрывка о русах очень напоминает слог Ибн Хордадбеха.
Как известно, сведения Ибн Хордадбеха о торговых путях купцов иудеев и русов изложены в трех различных отрывках: 1) описание пути купцов иудеев ар-Разани; 2) описание пути купцов русов; 3) описание их (не называет — кого) путей на суше.
В первом из отрывков говорится о маршруте и товарах купцов иудеев ар-Разани. По сведениям нашего автора, они путешествовали из Машрика в Магриб и обратно по суше и по морю; возвращаясь из Магриба, они высаживались у Фарамы и доставляли свои товары сухим путем в ал-Кулзум, находящийся в 25 фарсахах от Фарамы, затем по Красному морю следовали в ал-Джар и ал-Джидду, а оттуда уже отправлялись в Индию и Китай, куда доставляли евнухов, рабов, парчу, а также товары северных купцов — меха и мечи. Вывозили они из этих стран мускус, алоэ, камфару, корицу и другие товары и тем же путем возвращались в ал-Кулзум, оттуда опять сухим путем доставляли свои товары в Фараму, а затем ходили по Средиземному морю, доставляя свои товары либо в Константинополь, либо в Фиранджу (к франкам). Иногда они достигали Ефрата и плыли по нему в Багдад, затем по Тигру до Оболлы, потом в Оман и далее опять в Синд, Хинд и Син. Совершая путешествия в далекие страны Запада и Востока, куда едва ли могли попасть многие торговцы, купцы иудеи помогали народам обмениваться достижениями своей культуры.
Следует отметить, что происхождение купцов иудеев ар-Разани до сих пор остается невыясненным. Этот важный отрывок об их маршруте изучался уже в середине XIX в. О нем существует значительная литература — начиная с исследования французского арабиста Ж. Т. Рено о географии Абу-л-Фиды (1848 г.). Д. Симонсен посвятил этому маршруту специальное сообщение, где высказывает предположение о переводе понятия «разаниты (разани)» в значении «люди с Роны»[206]. Кстати, Ибн ал-Факих, который перенял это сообщение у Ибн Хордадбеха, называет их ар-рахданийа[207], А. Гаркави — ар-рабанийа (рабаниты) — по названию раввинистов иудеев, в отличие от иудеев-караимов[208]. У В. Р. Розена в его переводе этого отрывка евреи проходят как рахдани[209], у А. Меца — как радханиййа[210], у Б. Н. Заходера — как ар-раданийа[211]. А. Мец, высказывая свое несогласие с трактовкой Д. Симонсена, называет их провансальскими евреями.
В. В. Бартольд называет этих евреев европейскими, считая их подданными Карла Великого и его послами к халифу Харун ар-Рашиду[212].
Следует указать на спорный характер данного тезиса, ибо анализ фактического материала не дает основания считать, что путь евреев начинался в Европе. Во-первых, по словам Ибн Хордадбеха, они путешествовали из Машрика в Магриб, а затем из Магриба в Машрик[213], во-вторых, если бы эти купцы были из Фиранджи — страны франков, то вряд ли бы наш автор сделал такое сообщение: «Иногда они ездят со своими товарами в земли Фиранджи и распродают их там»[214].
По мнению В. Бартольда, в мусульманских странах этих купцов называли не арабским, а персидским словом и «ар-разанийа» или «ар-рахданийа» происходит от персидских слов рах «путь» и данистан «знать» (рахдан «знающий путь»)[215]. Среди большого количества морских терминов, форма и происхождение которых обстоятельно выяснены историком мусульманской географии Ферраном, много слов, начинающихся с рах (рахнамадж, рахнаме «морские рассказы», раббан, рахдан или рахдар «проводник»)[216]. Однако еще первый издатель нашего автора, Барбье де Мейнар связывал это название с областью Разан в ас-Саваде, о которой упомянул Йбн Хордадбех[217]. Его предположение было отвергнуто А. Я. Гаркави еще до второго издания Ибн Хордадбеха[218]. Но второе издание также подтвердило написание «ар-разани», в отличие от «ар-рахданийа» Ибн ал-Факиха.
Ал-Мукаддаси сообщал, что в доисламской Аравии иудеев было больше, чем христиан[219]. Разыскания показали, что недалеко от Медины находилась деревня под тем же названием Разан[220].
Известно, что мединские иудеи (по крайней мере, большинство из них) были коренными арабами и считались наиболее древними поселенцами Йасриба. Впоследствии эти племена были выселены мусульманами. Многие из них поселились в Сирии.
Из всего этого можно предположить, что термин «разани», употребляемый Ибн Хордадбехом, по всей вероятности, указывает на происхождение этих купцов, т. е. на то, что они из ар-Разана (скорее всего, иудеи, переселившиеся из Разана в Сирию).
Второй отрывок описывает торговые пути купцов русов. При обследовании маршрутов и товаров этих купцов выясняется» что они со своими товарами (заячьими шкурками, шкурками черных лисиц и мечами) доходили иной раз до самого Багдада. Следуя за караваном купцов русов, мы начинаем путь из самых отдаленных (северных) окраин страны славян, переправляемся через р. Танис (Дон), проезжаем Хазарию и выходим к берегам Джурджанского (Каспийского) моря. По Ибн Хордад-беху, уплатив транзитную пошлину хазарам, русы получали право торговли на любом берегу моря. Однако нередко они через Джурджан доходили, как мы уже указали, и до самого Багдада.
Описывается и другой маршрут купцов русов от отдаленных частей страны славян до Румского (Средиземного) моря (т. е. через проливы в Мраморное море, которое считалось частью Черного моря), где они платили пошлину византийцам. К сожалению, Ибн Хордадбех, так хорошо знавший почтовые станции и торговые пути и так обстоятельно расписавший маршрут купцов иудеев, называет в основном только начальный и конечный пункты маршрута купцов русов. Поэтому мы не имеем возможности определить, как купцы русы добрались до Румского моря. Можно предположить два пути: один сухопутный — через страну дунайских болгар до берегов Средиземного моря, другой морской — через Черкое море до Константинополя и дальше. Так как русы были превосходными мореплавателями, то более вероятно, что они пользовались именно морским путем.
Третий отрывок, описывающий «их (не названо — чей) путь по суше», следует без всякой связи непосредственно за характеристикой торгового пути русов. Повествуя о торговом пути путешествовавших из Андалузии и Фиранджи, он тем самым вводит некоторых исследователей в заблуждение, ибо они относят приведенное описание к купцам русам и не могут объяснить, каким образом купцы русы начинали свой путь из Испании. Сопоставляя приведенные отрывки, Б. Н. Заходер писал, что никогда и ни при каких условиях нельзя объяснить маршрут русских купцов через Испанию, Северную Африку и т. д.[221]. Далее он характеризует этот отрывок как повтор первого и второго отрывков и как результат сложной и вместе с тем наивной компиляции.
По всей очевидности, третий отрывок, в котором дан маршрут купцов иудеев по суше, является прямым продолжением первого, в котором описываются их морские пути. Как сообщает Ибн Хордадбех, эти купцы из Андалузии или Фиранджи, переправившись в Сус ал-Аксу (Марокко), направлялись по маршруту Танжер — Ифрикийа — Миср, оттуда в Рамлу и через Дамаск и Куфу достигали Багдада. Из Багдада они следовали в Басру, затем в Ахваз — Фарс — Кирман и доходили до Синда, Хинда и Китая.
По второму маршруту, который ведет из Румийи (в другой редакции Арминийи) через страну славян в Хазарскую столицу Хамлидж, к Каспийскому морю, купцы иудеи через Балх, Мавараннахр, Урут (Йурт?) тугузгузов доходили до Китая. Отметим, что по тексту Ибн Хордадбеха трудно определить путь этих купцов после Хамлиджа: неизвестно, как они следовали: морским путем через Каспий или же по суше?
Судя по приведенным рассказам, торговые сношения в то время почти всецело находились в руках евреев, которые во многих государствах пользовались, как известно, существенными привилегиями[222]. Как сообщает акад. Б. Н. Рыбаков, в Хазарии, где иудаизм был религией правящего класса, еще с VIII в. еврейские купцы имели двух судей в столице и осуществляли торговые связи Хазарии по всем направлениям. По всей вероятности, во время своих путешествий они являлись комиссионерами не только государей Андалузии, Фиранджи или халифа, но и хазарского, покупая для него разные товары в Индии, Китае и других странах.
На рынках Хамлиджа, Багдада и Константинополя еврейские купцы встречались с купцами из других стран, в частности с купцами русами. Еврейские купцы закупали у северян их товары, а купцы русы находили у них богатый ассортимент восточных изделия.
Интенсивное торговое общение купцов русов с еврейскими купцами ар-разани во многом способствовало дальнейшему росту и развитию производства; изделия русского ремесла доходили до таких стран, куда в то время еще не ступала нога купца руса.
Вряд ли арабская географическая литература располагает другим таким сообщением, которое так долго и противоречиво оценивалось научным миром, как рассказ Ибн Хордадбеха о путешествии Саллама ат-Тарджумана. Впервые об этом путешествии упомянул один из первых русских академиков — историк З. Т. Байер (1694— 1738)[223]. После издания переводов арабских источников[224] многие ученые, начиная с первого издателя Ибн Хордадбеха, Барбье де Мейнара[225], считали путешествие Саллама к стене йаджуджей и маджуджей «бесстыдной мистификацией»[226]. Несправедливый вывод был поддержан даже многими авторитетными учеными[227]. Тем не менее второй издатель Ибн Хордадбеха — де Гуе, посвятивший этому путешествию специальную статью, и ряд других ученых, в том числе византинисты[228], считали экспедиции, предпринятые арабами к стене «гога и магога», а также к «спящим отрокам» («асхаб ар-раким»), о которых упоминал наш автор, историческими фактами.
Акад. И. Крачковский называет халифа ал-Васика, в дни правления которого были предприняты эти путешествия в Малую Азию и на далекий и неведомый Восток, «любителем экспедиций»[229]. Вряд ли только любопытство и «фантастические поводы» (например, виденный халифом сон) служили мотивами для снаряжения таких трудных и дорогих для тех времен экспедиций (в особенности экспедиции Саллама). Назвать же такие экспедиции чисто научными или же разведывательными также нельзя. Повод, видимо, следует искать в самой эпохе ал-Васика, когда отвергавшие всякую мистику му'тазилиты провозглашали Коран источником религиозной истины[230]. Му'тазилитство, принятое халифом ал-Ма'муном (819—833) оставалось и при ал-Васике государственным исповеданием. Неслучайно при третьем выкупе мусульманских пленных, осуществленном при ал-Васике в 845 г.[231], разрешалось выкупать только тех мусульман, которые признавали му'тазилитский рационализм, включавший в себя учение о чистой духовности бога и о сотворении Корана. Отметим, что непонятное, а впоследствии и зловещее словосочетание «йаджудж и маджудж» (библейские гог и магог) мусульманский мир познал впервые именно через свою священную книгу: "Они сказали: О Зу-л-карнайн (имя Александра Македонского в мусульманской литературе. — Н. В.), ведь йаджудж и маджудж распространяют нечестие по земле; не установить ли нам для тебя подать, чтобы ты устроил между нами и ними преграду?". «Он сказал: То, в чем укрепил меня мой господь, лучше; помогите же мне силой, я устрою между Вами и ними преграду»[232].
Мусульманская легенда связывала с именем этих неизвестных племен даже «конец света»: именно они разрушат стену, воздвигнутую Александром. Подобные тексты Корана и хадисов приводили к разным толкам и сопровождались бесконечными спорами. Эти споры, в конечном итоге приводившие не только к идеологическим, но и к политическим разногласиям в халифате и запрещенные только при халифе ал-Мутаваккиле (в 851—852 гг.), видимо, и вынудили ал-Васика проверить достоверность некоторых сведений, отраженных в Коране. По всей очевидности, именно с этой целью были снаряжены экспедиции для исследования упомянутых в Коране пещеры «Кахф» («асхаб ар-раким» или «кахф») и стены «йаджудж и маджудж».
Рассказ об этой экспедиции, возглавляемой Саддамом ат-Тарджуманом («переводчиком»), был приведен Ибн Хордадбехом со слов самого путешественника, а затем заимствован и пересказан последующими арабскими географами (Ибн Русте, ал-Мукаддаси, ал-Идриси, ал-Гарнати, Закарийа ал-Казвини, Ибн ал-Варди, Иакутом, ан-Нувайри и др.) в более или менее подробных вариантах.
Ей посвящены многочисленные статьи европейских и русских ученых с разными гипотезами и рассуждениями. Всех интересовал один и тот же вопрос: миф это или реальность?
Не вдаваясь в подробности освещения разноречивых соображений этих авторов, отметим, что еще X. Френ в своей знаменитой работе об Ибн Фадлане считал, что Саллам добрался до башкиров, а затем до Алтая[233]. К этому мнению присоединились Ж. Рено, издатель географии Абу-л-Фиды, добавив к Алтаю Урал[234], немецкие востоковеды К. Риттер, полагающий, что Саллам шел «по ту сторону Аксу до Алтая»[235], и О. Пешель, ищущий стену несколько восточнее Сырдарьи[236], французский востоковед д'Оссон, считающий, что Саллам пробрался к Уральским горам, а именно к средней части, изобилующей металлами[237], русский ученый Н. Пантусов, помещавший «страну народов йаджудж и маджудж... на севере Азии, по ту сторону Алтая, вплоть до Урала»[238], известный немецкий картограф К. Миллер, издавший древние арабские карты и считающий, что стена находится на юго-западном Алтае, и др. Любопытно, что к выводу де Гуе о том, что Саллам все-таки дошел до Великой Китайской стены (а именно к Нефритовым воротам у Юймыньского прохода), многие исследователи, в том числе и автор карты ал-Идриси К. Миллер, почему-то отнеслись более чем скептически. Даже лучший современный знаток арабской географической литературы, акад. И. Ю. Крачковский считал предположение де Гуе сомнительным[239].
Один из последних исследователей этого путешествия, немецкий ученый Рихард Хенниг, детально проанализировавший путь Саллама, также поддерживает гипотезу де Гуе и считает, что «интересующая нас стена «гога и магога» действительно могла быть только Великой Китайской стеной»[240].
Прослеживание маршрута Саллама, а также сопоставление с другими источниками заставляют нас подтвердить также гипотезу де Гуе о конечном пункте экспедиции посланника халифа ал-Васика. Здесь уместно заметить, что уже автор второй половины XIII в., знаменитый Ибн Сайд ал-Гарнати в дополнении к сведениям ал-Идриси о йаджуджах и маджуджах приводит точное указание широты и долготы «крепости Зу-л-Карнайна, которую возвели для обороны стены на долготе 163° и широте 40°[241]; севернее [ее] тянется стена от севера до юга, соединяясь с горой, окруженной йаджуджами и маджуджами»[242].
Заметим, что именно на широте 40° начинаются крайние восточные пределы Великой Китайской стены. Для подтверждения этого факта можно привести еще одно сведение Ибн Сайда — о нахождении главного города йаджуджей (мадинату йаджудж) у устья великой реки йаджуджей на берегу моря ал-Мухит (Тихий океан) на широте 43°40", долготе 170°25"; город маджуджей, судя по его же данным, находился к юго-востоку от него — так же на берегу моря ал-Мухит на широте 42° и долготе 171°[243].
Остановимся, на наш взгляд, не вполне достоверно освещенном в литературе вопросе о «странном маршруте» Саллама через Итиль[244]. Именно этот маршрут привел в заблуждение многих авторов, искавших стену где-то на севере или вообще отвергавших такого рода путешествия. Р. Хенниг пытается связать избранный Салламом кружный путь к стене через Хазарию с событиями, происходившими в это время в Китае, в результате чего якобы сухопутные связи между западной частью Азии и Китаем в IX в. были прекращены.
Прежде всего следует обратить внимание на тот факт, что по представлениям всех ранних арабских географов, следовавших за Птолемеем, земли йаджуджей и маджуджей находились не где-то, а именно на севере — в самом последнем — седьмом климате. По этому-то направлению и отправилась экспедиция Саллама, благополучно дошедшая до земли Хазар. Видимо, здесь, встретившись с торговцами разных стран, хорошо знавших мир, Саллам и разузнал сведения о стене, построенной якобы Александром Македонским[245]; очевидно, они же стали его проводниками, о которых упоминается в записке Саллама.
Отметим также, что Р. Хенниг подразумевает под упоминаемой Ибн Хордадбехом «местностью с разрушенными городами», по которой прошла экспедиция, земли западных уйгуров, ставших около 840 г. жертвой вторжения киргизов[246]. В таком случае маршрут пути Саллама должен был доходить до долины рек Селенга, Орхон и Тола (т. е. до места южнее Байкала — современной территории северной Монголии), где в то время обитали западные уйгуры. На наш взгляд, вряд ли хазарские проводники, оставив известный им путь через Джунгарию, дошли бы до земель западных уйгуров.
Не менее веским доказательством факта посещения экспедицией Саллама Великой Китайской стены является названная на обратном пути земля владетеля ал-Луба, очевидно, тожественного с Лобом (или Лупом и Лоб-Катаком) в нижнем течении Тарима, расположенным непосредственно на пути, ведущем от стены.
«Книга путей и стран» Ибн Хордадбеха — первый источник, который дает нам подробные сведения об открытии одной из малых пирамид (такие пирамиды были описаны европейцами только с XVIII в.) в период правления основателя династии Тулунидов (868—884). По времени оно сделано более чем на тридцать лет позднее известного в литературе «ма'муновского открытия» большой пирамиды около ал-Фустата[247]. Это сведение, почти не освещенное в литературе (следует отметить, что немецкий арабист Э. Грефе[248] специально исследовал главу о египетских пирамидах из сочинения ал-Макризи), привлекает внимание и тем, что основывается на передаче самого открывателя — Исмаила ибн Йазида ал-Мухаллаби — секретаря (катиба) гулама Ибн Тулуна Лу'лу. Именно поэтому, а также по некоторым другим причинам мы можем вполне довериться приведенному описанию, которое если и не вносит что-либо новое в наши познания в области древнеегипетской цивилизации, то хотя бы обогащает науку фактом открытия одной из многочисленных малых пирамид.
Нам неизвестно, кому принадлежала эта пирамида, открытая специально посланной Ахмадом ибн Тулуном экспедицией, которую возглавляли два секретаря — секретарь самого правителя Абу Абдаллах ал-Васити и упомянутый Исмаил ибн ал-Мухаллаби. Однако предметы, обнаруженные в самой гробнице, а также ее размеры позволяют судить о том, что в ней был погребен сановник.
Сама система кладки (засыпка промежуточных слоев), а также найденная в гробнице фигура верблюда с мужчиной (верблюд появился в Египте значительно позднее), свидетельствуют о том, что погребение не очень древнее. Гробница привлекает внимание и тем, что оказалась неразграбленной, в ней были найдены различные предметы и мумия старика. К сожалению, скудные познания (а скорее, невежество) открывателей помешали им по достоинству оценить обнаруженные ими памятники древней цивилизации. Многого они просто не поняли. Так произошло и со своеобразными кувшинами — конопами, фигурные крышки которых изображали головы духов-защитников, куда складывали извлеченные из трупа внутренние органы. Тулуновские открыватели, нашедшие в гробнице четыре таких кувшина, приняли их за кувшины, просто заполненные мумией. Даже фигуру, скорее всего, шакалоподобной собаки или павиана (конопы могли быть с четырьмя видами голов: человека, сокола, павиана или шакалоподобной собаки) отождествляли с фигурой свиньи, чего на самом деле быть не могло, так как у египтян культ свиньи отсутствовал. Так же неправильно объясняют они предназначение золотых фигур с посохом (жезлом) и змеей, отождествляя их с Моисеем, Иисусом и Мухаммадом. Погибли для науки и папирусы, найденные в гробнице.
Обнаруженные открывателями 360 статуэток, «похожих на неверных», не что иное, как так называемые ушебти — «ответчики», которых клали в гробницу усопшего с той целью, чтобы с помощью магических формул они ожили и обеспечили своему хозяину беспечную загробную жизнь. На каждый день года изготавливали обычно по одному ушебти, что подтверждается и сведениями Ибн Хордадбеха[249].
Ибн Хордадбех, включивший Кавказские области вместе с южным побережьем Каспия в северное наместничество, приводит традиционно заимствованное арабами у византийцев деление «Арминийи», как называл он[250], а также ряд других арабских авторов IX в. (Балазури, Йа'куби, Ибн ал-Факих и др.)[251] все земли, завоеванные арабами на территории Закавказья, на четыре части: Арминийа I, Арминийа II, Арминийа III и Арминийа IV, каждая из которых, судя по источникам, объединяла в своих пределах граничащие города и области. Отметим, что арабское разделение Арминийи (т. е. Закавказья), в отличие от византийского[252], охватывающего армянские земли, не нашло своего отражения в синхронных армянских источниках[253] по той причине, что эти искусственно образованные территории, отбитые арабами у разных народов и сохранившие только былые наименования, не отражали их этнической и географической общности и объединялись в таких делениях, видимо, по ходу завоевания. Сведения первого нашего информатора по этому вопросу — Ибн Хордадбеха — в некоторой степени разнятся со сведениями его современников ал-Балазури и ал-Йа'куби, первый из которых приводит две отличающиеся друг от друга версии (первая версия почти идентична с версией нашего автора)[254]. Сведения их преемника Ибн ал-Факиха[255] совпадают с сообщениями Ибн Хордадбеха, что проявляется даже в деталях. Различия, наблюдаемые при сопоставлении этих материалов, можно, видимо, объяснить наличием у ал-Балазури еще какой-то письменной, а скорее всего, даже устной информации, ибо среди своих информаторов он перечисляет «людей науки» из Барды, Дабиля, Хилата и других городов Аррана и Армении[256]. Так, согласно его первой версии I арабская Арминийа состояла из. Аррана и ас-Сисаджана (Сюника); вторая его версия в основном совпадает с версией Ибн Хордадбеха (а также Ибн ал-Факиха), который называет в пределах этой части кроме Аррана, ас-Сисаджана и Тифлиса также Барду, Байлакан, Кабалу и Ширван, отсутствующие у ал-Балазури. Судя по этим сведениям, I арабская Арминийа включала в себя главным образом те земли, которые авторами Х в. (Истахри, Ибн Хаукалом, Мукаддаси и др.) считаются собственно Арраном. Включение сюда Тифлиса, безусловно, исходило из того, что этот грузинский город, завоеванный арабами в 644 г., находился под мусульманским управлением до 1122 г. и входил в пределы Аррана[257]. Отсутствие у ал-Балазури в первой его версии Тифлиса, а также Барды, Байлакана, Кабалы и Ширвана, вероятно, объяснялось тем, что он считал излишним называть наряду с Арраном, города и местности, входившие в эту закавказскую область халифата.
II Арминийа, согласно арабскому разделу, влючала в свои пределы территорию северного Закавказья, а именно Джурзана (части Грузии), Сугдабиля — города на р. Куре близ Тифлиса, Баб Файруз Кубада — города недалеко от Дербенда и Лакза — страны лезгин, т. е. ту часть земель, населенных грузинами и лезгинами, которая после арабского завоевания вошла в состав Аррана. Ал-Балазури в первой версии включает в свое деление только Джурзан, не называя остальные местности северного Закавказья, упомянутые Ибн Хордадбехом и другими авторами, видимо, считая их принадлежащими Джурзану. Судя по этим данным, I и II Арминийа арабского административного объединения не была собственно армянской. Это были земли, на которых шел процесс формирования местных народов.
III арабская Арминийа объединяла в себе Бусфурраджан (Басфурджан, арм. Васпуракан), Дабил (Двин), Сирадж Тайр (Ширак), Баграванд и Нашаву и охватывала территорию правобережья в нижнем течении Аракса — между западным берегом Севана и восточным и северо-восточным берегами Вана. Ал-Балазури[258] в первой своей версии относит эти земли, за исключением отустствующей у него Нашавы, к III Арминийи, а во второй — ко II. Неупоминание у него Нашавы, возможно, было результатом того, что он не считал нужным называть наряду с областью Басфурджан Нашаву, которую считал главным ее городом. Какая же именно Нашава — Нахчыван имеется в виду в связи с III арабской Арменией?
Завоевание III и IV Арминийи связано с походами арабского полководца Хабиба ибн Масламы, совершившего свой первый поход в 644—645 гг., а второй — после 652 гг. А. Тер-Гевондян, видимо, ошибается, связав большой поход Хабиба с событиями 654—655 гг.[259]. Поход, который предпринял Хабиб вместе с Салманом ибн Раби'а, относится, скорее всего, к 644—645 гг. Данные источников позволяют установить, что второй поход он совершил уже без Салмана, так как тот был убит в Баланджаре в 32 (652—653 г.). Согласно ал-Куфи халиф Осман, услышав об убийстве Салмана, приказал Хабибу ибн Масламе направиться «в страну Арминийа». Ал-Куфи в разделе под названием «Рассказ о походе Хабиба ибн Масламы в страну Арминийу после убийства Салмана ибн Раби'а ал-Бахили» приводит сведения об этом завоевательном походе через Хилат в Сирадж[260]. Исторически известно, что во время своего первого похода в Армению Хабиб, завоевав Каликалу, остановил вместе с пришедшим ему на помощь отрядом Салмана наступление византийцев. Затем, оставив покоренный город, он расположился в Марбале (Мардали)[261], где утвердил грамоту, выданную в 640 г. Ийадом ибн Ганамом патрицию Хилата. Через Хилат он двинулся на северо-восток к Ардашату — деревне недалеко от Дабиля (Двина). В Хилате к нему явился владетель Макса (Мокс), которому в это время подчинялся и Бусфурраджан (Васпуракан), и получил подтверждение своей власти над этими областями[262]. Покорив Ардашат, Хабиб осадил Дабил и, завоевав его, заключил с жителями города мирный договор; посланные им отряды захватили Сирадж Тайр (Ширак), Баграванд и другие области[263]. Источники сообщают, что находящиеся в Дабиле (Двине) части византийских войск отступили в Нашаву (Нахчыван)[264]. Хабиб, заняв последний, заключил с жителями договор, аналогичный по содержанию договору, заключенному с жителями Дабиля. Надо отметить, что Нашава (Нахчыван), всеми исследователями преподносится как Нахчыван на Араксе[265]. На самом деле все события связаны с Нахчываном, находящимся в Карсском вилайете. Следует указать, что З. Буниятов прав, когда делает вывод о том, что "...деятельность князей Багратуни, Арцруни и прочих надобно впредь излагать, памятуя о том, что Нахичеван этот... находится неподалеку от Кагызмана — административного центра одноименного округа Карсского вилайета"[266]. Этот факт подтверждает и маршрут похода Хабиба, завоевавшего близлежащие территории Сирадж Тайр, Баграванд, Нашаву и Дабил и оттуда отправившегося в Грузию». Именно эти области Армении вместе с подчинившимся Хабибу Бусфурраджаном (Васпуракан с Моксом) составили III арабскую Арминийу.
Следует отметить, что Ибн Хордадбех дважды приводит название Нашавы: 1) в связи с путем Маранд — Дабил, где имеется в виду Нахчыван на Араксе, 2) в связи с III Арминией, когда говорит о Нахчыване (Нашаве) в Карсском вилайете. Существование одновременно двух Нахчыванов внесло большую путаницу в некоторые источники; авторы которых допустили ошибки, при уточнении местоположения этих двух одноименных городов. Сведения Йакута — автора XIII в. — об этом городе уже не являются однородными. Видимо, будучи осведомленным всего об одном Нахчыване (Нашаве) на Араксе, он говорит о его принадлежности «к Азербайджану или Аррану» и о том, что город граничил с Арменией[267]. Необходимо сказать, что среди знатных жителей Нашавы (здесь явно имеется в виду Нахчыван на Араксе) Йакут называет ряд личностей с нисбой «ал-Азари ан-Нашави». Одновременно он приводит сведения ал-Балазури о Нашаве, которая была завоевана Хабибом и которая тожественна с Нахчываном в Карсском вилайете. Именно поэтому он относит Нашаву к Бусфурраджану (Васпуракану), который вместе с Моксом, так же как и Нашава, входили в состав III Арминийи. В другой своей статье о «Нахджуване»[268]. Йакут сообщает, что город с идентичным названием «упоминался и в другом месте», т. е. утверждает существование двух Нахчыванов.
IV арабская Арминийа включала в свои пределы Шимшат на р. Евфрат, Хилат в западной части оз. Ван, Каликалу (Феодосиполь, Арзрум), Арджиш (Арчеш) и Баджунайс (арм. Апаhуник). Все эти земли, включающие в свои пределы часть территории собственно Армении, на западе граничили с Сугуром (пограничной с Византией областью халифата) и византийскими областями, на севере — с западными областями Картли, на востоке — с Арраном и северо-западной частью Азербайджана, на юге — с Джазирой, Ал-Балазури[269] во второй версии причисляет к этой территории только Шимшат, что А. Тер-Гевондян связывает с византийским делением Армении[270].
Все вышесказанное доказывает, что в отличие от доарабского периода, когда население Албании, Грузии и Армении объединяло «церковное единство»,[271] в арабский период единство этих областей было чисто административного порядка и исходило из того обстоятельства, что управлялись они одним халифским наместником. На это указывает и Ибн Хаукал: «Мы объединили [Арран, Азербайджан и Армению] в одном районе, ибо ими владеет один и тот же владетель, чему свидетелем являемся я и мой предшественник (т. е. ал-Истахри)»[272].
Начиная с IX в. арабская Арминийа, как административное название упраздняется. Однако некоторые авторы IX в. (Ибн Хордадбех, ал-Балазури, Ибн ал-Факих, ал-Йа'куби, Кудама и др.) традиционно объединяют территории завоеванных арабами закавказских областей в одно наместничество под общим наименованием. Только авторы Х в. (Истахри, Ибн Хаукал, Мукаддаси, Мас'уди), писавшие в основном на основании своих собственных наблюдений, стали давать точные границы закавказских областей халифата.
Подробное исследование материалов, приведенных Ибн Хордадбехом, подтверждает неоднократно отмеченный в научной литературе факт о большом значении этого труда для истории, экономики и исторической географии стран как в самом халифате, так и за его пределами.
Приведенные выше примеры, на наш взгляд, достаточно убедительно доказывают значимость «Книги путей и стран» как источника. В комментариях к переводу мы постарались дать более полную оценку фактическому материалу этого интересного памятника арабской географической литературы.