Книга Ⅵ. Я ПРИШЕЛ ДАТЬ ВАМ ВОЛЮ

«Меня давно привлекал образ...»

Меня давно привлекал образ русского национального героя Степана Разина, овеянный народными легендами и преданиями. Последнее время я отдал немало сил и труда знакомству с архивными документами, посвященными восстанию Разина, причинам его поражения, страницам сложной и во многом противоречивой жизни Степана. Я поставил перед собой задачу: воссоздать образ Разина таким, каким он был на самом деле.

Сейчас я завершаю работу над сценарием двухсерийного цветного широкоформатного фильма о Степане Разине и готовлю материалы для романа, который думаю завершить к трехсотлетию разинского восстания. А несколько раньше на экраны выйдет фильм, к съемкам которого я думаю приступить летом 1967 года.

Каким я вижу Разина на экране? По сохранившимся документам и отзывам свидетелей представляю его умным и одаренным – недаром он был послом Войска Донского. Вместе с тем поражают противоречия в его характере. Действительно, когда восстание было на самом подъеме, Разин внезапно оставил свое войско и уехал на Дон – поднимать казаков. Чем было вызвано такое решение? На мой взгляд, трагедия Разина заключалась в том, что у него не было твердой веры в силы восставших.

Мне хочется в новом фильме отразить минувшие события достоверно и реалистично, быть верным во всем – в большом и малом. Если позволят здоровье и сила, надеюсь сам сыграть в фильме Степана Разина.

Степан Разин: легенды и быль

Три с лишним месяца путешествий по северу и югу страны... Вологда, Псков, Кострома... Кирилло-Белозерский, Печорский, Ипатьевский, Ферапонтов монастыри... Астрахань, Ростов-на-Дону, Новочеркасск, берега Дона... И вот творческая группа фильма «Я пришел дать вам волю» («Степан Разин») – в Волгограде. Впрочем, в самом городе застать группу можно было разве что глубокой ночью – с рассветом и дотемна исхаживают в буквальном смысле этого слова окрестности Волгограда, берега Волги, близкие и далекие станицы и села сценарист и постановщик фильма В.Шукшин, оператор А.Заболоцкий, художник П.Пашкевич, директор Г.Шолохов. Ну что же, ночь так ночь.

– Не вдруг. В «Степане Разине» меня ведет та же тема, которая началась давно и сразу, – российское крестьянство, его судьбы. На одном из исторических изломов нелегкой судьбы русского крестьянства в центре был Степан Разин. Потому – Разин. К истории я уже обращался в романе «Любавины». То была первая попытка, не столь сложная по материалу и не столь далекая по времени: в «Любавиных» речь шла о начале 20-х годов нашего века. Но тема та же, и не случайно: я по происхождению крестьянин.

Как только захочешь всерьез понять процессы, происходящие в русском крестьянстве, так сразу появляется непреодолимое желание посмотреть на них оттуда, издалека. И тогда-то возникает глубинная, нерасторжимая, кровная связь – Степан Разин и российское крестьянство. Движение Разина – не «понизóвая вольница», это крестьянское движение, крестьянским соком питавшееся, крестьянскими головами и крестьянской кровью оплаченное. И не случайно все движение названо «второй крестьянской войной».

Не менее глубокой проблемой был для меня и сам Степан Разин. Кто он, что он, какой он – не внешне, а по сути своей, по глубине – на это надо отвечать.

С высоты 300 лет фигура Разина гораздо сложнее, объемнее, противоречивее. В своем неудержимом стремлении к свободе Разин абсолютно современен, созвучен нашим дням. При всем том он остается человеком своего века. И не хочется сглаживать, вытаскивать его оттуда в наше время.

– Добавьте еще ленту 1908 года «Понизóвая вольница» – первый художественный фильм на Руси. Но та, пожалуй, вовсе не в счет. Только обратите внимание: первый художественный фильм – о Разине.

В смысле фактологическом дать что-либо новое о Степане Разине почти невозможно. О нем меньше известно, чем о Болотникове или Пугачеве. Правда, недавно вышел в свет объемистый многолетний труд Академии наук, в котором собраны все документы о Разине. Но и тут, к сожалению, не так много нового. В художественных произведениях неизбежны домыслы. Мои домыслы направлены в сторону связи донцов и крестьянства. Я высоко ценю прежние произведения о Разине, особенно роман Чапыгина, хорошо их знаю и не сразу отважился на собственный сценарий и роман – да, и роман – он будет печататься в журнале «Сибирские огни». Успокаивает и утверждает меня в моем праве вот что: пока народ будет помнить и любить Разина, художники снова и снова будут к нему обращаться, и каждый по-своему будет решать эту необъятную тему. Осмысление этого сложного человека, его дело давно началось и на нас не закончится. Но есть один художник, который создал свой образ вождя восстания и которого нам – никогда, никому – не перепрыгнуть, – это народ. Тем не менее, каждое время в лице своих писателей, живописцев, кинематографистов, композиторов будет пытаться спорить или соглашаться, прибавлять или запутывать – кто как сможет – тот образ, который создал народ...

– Я не пытаюсь тягаться с народным творчеством – невозможно, исключено. Разин – любимый герой народа, и тут ничего нельзя отнять. Тут ничего не могла поделать даже церковь, 250 лет подряд ежегодно проклинавшая Разина. Да я и не собираюсь отнимать, напротив, мне охота прибавить. И все же возникнет неожиданность вот какого плана: в фильме Разин, вопреки народным преданиями, не будет богатырем. Мы идем на это сознательно и продуманно.

Хочется адресоваться не просто к Разину-атаману, а к его разуму человека очень непростого: оторвать бы Разина от (это странно, но только на первый взгляд) стихийности движения, от вольницы. И прежде всего – показать Разина не «царистом», не человеком, ищущим доброго царя, как это трактовалось одно время, а демократом, который был много выше своих современников. Он только играл на «царистских» струнах тех, кто шел за ним, искусно играл. Но из песни слова не выкинешь. Народное творчество о Разине не обойдешь. Как, например, миновать эпизод с княжной? Убрать его из фильма – нам этого не простят. Значит, пусть будет княжна, но решить этот эпизод надо пóходя – не в нем дело.

– Прежде всего не одного, а трех фильмов со сквозным героем, а жанр – это трагедия чистой воды, трагедия Разина, который, подняв крестьян на освободительную войну, не понял, что крестьяне и есть сила, могущая привести к победе. После серьезного отпора под Симбирском он оставил мужиков и кинулся на Дон. Сила осталась без вождя, и она расплылась. И восстание закончилось топором палача. Но величие Разина в том, что он вместе со всеми принял этот удар топора. Вот почему его никогда не забудет народ.

– С Севером связаны герои фильма. В частности, Никон и царь Алексей Михайлович, которые мало, но будут в фильме. Кроме того, мы были на Севере, чтобы напитаться истинной русской речью, которая, конечно же, отличается от XVII века, но хоть как-то сохранилась еще в тех местах. А Дон и Волга – это места непосредственных разинских событий, правда, изменились они так, что ничего даже приблизительного нет, особенно Волга. Придется строить Царицинскую и Симбирскую крепости, поселения, городки. Но все же сами реки, их удивительная судьба, многострадальная, связанная с судьбой народа, уже дает определенный настрой. К примеру, Волгоград. Город на большой дороге России, который никто никогда не обходил, город, столько выдержавший... Вольнолюбивый дух его жителей восходит еще к разинским временам, когда они первыми открыли ворота Разину на его мятежном пути, встретили его хлебом-солью, верой и правдой служили крестьянскому вождю. Вспоминая прошлое Волги и Дона – героическое, большое, широкое, – лучше понимаешь стойкость народа и в минувшую войну, принесшую славу городу на Волге.

– Нескоро. Работа предстоит сложная, большая, рассчитанная на три года. Одних только костюмов надо сшить семь тысяч. А сколько еще не выясненных вопросов! Сейчас мы пока выбираем натуру, подбираем иконографический материал – старинные рисунки, документы, описательную часть. Большие надежды возлагаем на помощь населения, специалистов, историков, знатоков старины, работников музеев. Кстати, такую помощь мы уже почувствовали в Астрахани и особенно в Новочеркасском музее истории донского казачества.

– Ничего об исполнителях пока сказать не могу, хотя кого-то мысленно вижу.

Написано о Разине много

Написано о Разине много. Однако все, что мне удалось читать о нем в художественной литературе, по-моему, слабо. Слишком уж легко и привычно шагает он по страницам книг, удалец, душа вольницы, заступник и предводитель голытьбы, гроза бояр, воевод и дворянства. Все так. Только все, наверно, не так просто (сознаю всю ответственность свою после такого заявления. Но – хоть и немного документов о нем, – они есть, и позволяют увидеть Степана иначе).

Он – национальный герой, и об этом, как ни странно, надо «забыть». Надо освободиться от «колдовского» щемящего взора его, который страшит и манит через века. Надо по возможности суметь «отнять» у него прекрасные легенды и оставить человека. Народ не утратит Героя, легенды будут жить, а Степан станет ближе. Натура он сложная, во многом противоречивая, необузданная, размашистая. Другого быть не могло. И вместе с тем – человек осторожный, хитрый, умный дипломат, крайне любознательный и предприимчивый. Стихийность стихийностью... В 17-м веке она на Руси никого не удивляла. Удивляет «удачливость» Разина, столь долго сопутствующая ему (вплоть до Симбирска). Непонятны многие его поступки: то хождение в Соловки на богомолье, то через год – меньше – он самолично ломает через колена руки монахам и хулит церковь. Как понять? Можно, думаю, если утверждать так: он умел владеть толпой (позаимствуем это слово у старинных писателей). Он, сжигаемый одной страстью, – «тряхнуть Москву», шел на все: таскал за собой в расписных стругах «царевича Алексея Алексеевича» и «патриарха Никона» (один в это время покоился в земле, другой был далеко в изгнании)... Ему нужна была сила, он собирал ее, поднимал и вел. Он был жесток, не щадил врагов и предателей, но он и ласков был, когда надо было. Если он мстил (есть версия, что он мстил за брата Ивана), то мстил широко и страшно, и он был истый борец за Свободу и предводитель умный и дальновидный. Позволю себе некий вольный домысел: задумав главное (вверх, на Москву), ему и Персия понадобилась, чтобы быть к тому времени в глазах народа батюшкой Степаном Тимофеевичем (на Персию и до него случались набеги. И удачные). Цель его была: на Москву; но повести́ за собой казаков, мужиков, стрельцов должен был свой, батюшка, удачливый, которого «пуля не берет». Он стал таким.

Почему «Конец Разина»? Он весь тут, Степан: его нечеловеческая сила и трагичность, его отчаяние и непоколебимая убежденность, что «тряхнуть Москву» надо. Если бы им двигали только честолюбивые гордые помыслы и кровная месть, его не хватило бы ни до Симбирска, ни до Москвы. Его не хватило бы до лобного места. Он знал, на что шел. Он не обманывался. Иногда только обманывал во имя святого дела Свободы, которую он хотел утвердить на Руси.

Фильм предполагается двухсерийный, широкоэкранный, цветной.*

Таким он должен запомниться

Конец персидского похода. Искусство Разина – политика и дипломатия в момент, когда он проводит уставшее войско через Астрахань, сохраняет оружие и награбленное богатство. Не доводит дело до ссоры с царем, уходит на Дон, окапывается на острове Кагальнике, сохраняя войско, накапливая силы за счет беглых с Руси, ждет весны. Все понимают, что он поднимается – куда пойдет, никто не знает и сам он сохраняет это в глубокой тайне. Связкой между I и II фильмами служит сложная автономная сцена в Ферапонтовом монастыре с опальным митрополитом Никоном, который письмом предупреждает царя о том, что на Руси, на Юге, собирается грозная сила.

Весна. Начало второго основного похода Степана. Соединение с Усом. Начало восстания. Взятие Царицына, Астрахани. Движение вверх по Волге, Симбирск. Сражение с кн.Барятинским. Ночной штурм Симбирска. Разин отходит. Бросается на Дон, в надежде поднять донцов и более организованно и мощно продолжить начатое дело. Завершить второй фильм трагическим моментом, когда Разин вынужден оставить мужиков в надежде быстро поднять и привести новую силу. Фактически разгром восстания, который так и не дошел до сознания основных действующих лиц (исключая Матвея Иванова).

Наиболее эмоционально насыщенная часть трилогии, где Разин в безуспешных попытках поднять Дон, снова привести в движение силы, на которые он очень надеется, где Разин – особенно дорог, как предводитель восстания, как человек. Именно здесь Разин осознает крах начатого им дела и как герой истинно народный идет разделить участь с теми, кого он повел на справедливую битву. Пленение Разина. Москва. Царь. Попытки сломить вождя восстания. Эшафот. Главный момент в решении образа Разина: на экране человек, не устрашенный предстоящей смертью, а полный любви и сострадания к простым лицам, которых он вынужден оставить...

Таким он должен запомниться.

«Надо иметь мужество...»

Мне бы хотелось сказать,* поскольку этот Художественный совет достаточно высокий, о нашей художественной практике, в частности, о той поре короткой сценарной жизни, когда решается вопрос: быть или не быть фильму.

Чтобы быть конкретным, я сошлюсь на свой опыт – пусть это не прозвучит жалобой. Я просто в данном случае смогу быть более точным.

Я знаю и чувствую, что такую пору переживает всякий сценарист и всякий режиссер, если он близко и кровно переживает за эту работу, а не просто относится к нему как к очередной работе.

Когда сценарий написан – его начинают обсуждать. И тут начинается очень горькая пора, потому что я, как сценарист, не могу понять, с кем мне предстоит иметь дело всерьез и достаточно полномочно. Я понимаю, что, если государство дает деньги, тем более большие деньги, оно хочет быть спокойным, что фильм будет интересным и нужным. Но у меня интересы такие же. Если режиссер на Западе имеет дело с продюсером, с одним конкретным человеком, то у нас в данном случае, у меня, государство размножилось на десятки людей. Все принимают участие в сценарии, но человека, который бы решал его судьбу, такого одного человека нет.

Если бы я собрал сведения, которые говорились по поводу моего сценария, то его надо было бы выкинуть и писать новый сценарий. Но я честно говорю – я не понимаю, где тот человек, который оставит меня или посоветует и скажет, чтобы я взялся за такую-то доработку (в том случае, если я ему поверю).

Но вот тот случай, о котором мне хочется говорить, – насколько мы правы и ответственны в отстаивании своей точки зрения. Я об этом говорю и как коммунист.

Написан сценарий, который рецензировался, поскольку он на историческую тему, четырьмя докторами исторических наук. Я не прячусь за них, я понимаю их функцию. Но это от отчаяния получается, когда я говорю, что читали четыре доктора наук, и они говорят, что правильно и хорошо. Мне просто кидаться больше некуда. Когда мне говорят, что это не так, то я невольно за них прячусь, хотя я понимаю, что они от природы кинематографа дальше, чем те люди, с которыми я непосредственно разговариваю. Поэтому я не могу обрести покой, когда встает вопрос об ответственности за большую работу, за большие деньги. Я не могу найти одного человека, потому что их 10–20. Я в отдельном случае понимаю каждого человека, но как мне быть? Что же делать, если я в некоторых вопросах категорически не согласен? Вот, например, по вопросу о жестокости Разина.

Это высокая трибуна, и я тоже хочу мыслить высокими категориями. Я подумал: а в чем же жизнестойкость образа Христа, если он работает столько времени? Это к вопросу о жестокости Образа. Ведь Христос был очень жестокий человек. Когда я впервые прочитал, что он своей матери сказал: а что у нас общего, – то, в сущности, он же оттолкнул ее. Но странным, чудовищным образом это становится ужасно жизненным. Это страшная сила, и это случилось потому, что авторы об этом учителе, пророке вдруг позволили себе так сказать и привнести такие черты в этот образ: когда мать отталкивается даже и по каким-то соображениям высокой миссии. Тем не менее, четыре автора на это пошли. Вот в чем страшная сила искусства, которая работает много веков, если не как бог, то как литературный образ.

А как же Разин? Если этот день свободы на Руси занимался в кровавое утро, то как же отнять у него жестокость? Мы ссылаемся на песню, а ведь в песне поется, какой он сногсшибательный, как он бросил женщину за борт, утопил. Что тут случается с народом, я не берусь говорить, потому что не очень силен в истории. Но ведь что-то же происходит с народом, со слушателями, с исполнителями этой песни, но народ же не может не ощущать, что он бросил за борт женщину неповинную.

И вот мы, художники-коммунисты, должны делать свое искусство так, чтобы оно служило нашим идеям, чтобы оно было убедительным. А мы половиной создаваемых образов не работаем, работаем впустую, потому что они не трогают ни сознания, ни умы, ни души.

Поэтому с точки зрения человечества и нашей коммунистической идеологии я бы хотел говорить ясные вещи: если мы создаем образ, то он должен быть очень правдивым и действенным. Вот вроде бы сделали и успокоились. Но надо иметь мужество пойти и посмотреть, как этот образ работает, надо посидеть в аудитории, посмотреть и послушать. Нельзя делать картину об истории России и быть равнодушным и спокойным. Я бы, например, делая фильм о Пугачеве, не отнял бы у него особенность, какую он проявил на допросе, когда он выпрашивал милости и сохранения жизни. Тогда был бы не весь Пугачев, этот образ был бы неполным. И надо иметь мужество выходить с этим. Мы же говорим о своем народе, который нас понимает и нам верит, и поэтому не надо его обкрадывать, вот, мол, мы знаем, а вам широко об этом же не скажем. Это ведь понимают и чувствуют.

Мне понятна была тоска Каплера, когда он вчера заговорил о сценаристах.

Писатели боятся кинематографа. Я уговорил двух писателей написать сценарии – Горышина и Белова. Они написали, но не «пробили» их, и они пропали. Что происходит? Сценарий написан. А дальше начинается сложная неожиданная жизнь этого сценария. Про это все знают и этого боятся. Потому что, если я написал роман, я прихожу в редакцию, отдаю рукопись, и мне говорят: месяц на чтение – и скажут «да» или «нет».

Хороший писатель знает, как бывает в кинематографе, и боится. А плохой знает и не боится. Ему тут раздолье. Много людей и нет ни одной ответственной инстанции. И ему легче жить. Честный и талантливый человек не станет бегать. Он менее подвижен. А подвижен тот, кто подвижен... (Оживление в зале.)

Я готов говорить про «Разина». Много приходится говорить. Вот я говорю с Герасимовым. Но я знаю, что повыше его есть. А это художественный руководитель объединения, где я работаю. Мне бы остановиться здесь. Но это еще не все. А где все? Этого я не могу ощутить. Где конец этого дела? (Оживление в зале.)

В данном случае, Борис Владимирович, что делать мне, если с Вами не согласен? Как тут быть? Не делать фильм? Жалко. Я четыре года потратил на это дело. А свои права я не очень ощущаю. Товарищ Иванов говорил, что Кира Муратова видит и не видит. А вот соберется другая аудитория, и Кира Муратова то же самое скажет про Вас...

(С.П.Иванов: Может быть.)

Так где же мы соприкасаемся, кто нас сводит и кому мы верим? Мы верим партии все, и я верю.

Но много людей. И неопределенные разговоры. Я стал собирать и выписывать эпизоды, который каждый советует выкинуть. И уж половины сценария нет. А еще не было Художественного совета на киностудии им.Горького. А если все это выкинуть, тогда нет ни сценария, ни фильма.

Заступник найдется

Что тут сказать. Был я в Астрахани – собирал материал, готовился к фильму о Разине. К сожалению, раззвонил я об этом – о будущем фильме – широко (помогли корреспонденты), а дела пока нет. Пользуюсь случаем, отвечу разом всем, кто пишет лично мне и тоже спрашивает о фильме: нет, пока фильм не делается. Причина? Одна из них такая: у моего кинематографического руководства есть сомнения в правильности решения мной образа Степана Разина в сценарии. А так как постановка такого фильма – это деньги, и немалые, то, значит, и вопрос стоит серьезно. Теперь к письму (поначалу, как взял письмо, у меня даже пальцы слегка задрожали – подумал: уж не известно ли кому о Разине что-то такое, чего никто не знает?) С удовольствием отвечаю Вам.

Мне вспомнилась одна встреча на Дону. Увидел я на пристани в Старочеркасске белобородого старца, и захотелось мне узнать: как он думает про Степана? Спросил. «А чего ты про него вспомнил? Разбойник он... Лихой человек. И вспоминать-то его не надо». Так сказал старик. Я оторопел: чтобы на Дону и так... Но потом, когда спокойно подумал, понял. Работала на Руси и другая сила – и сколько лет работала! – церковь. Она, расторопная, прокляла Разина еще живого и проклинала 250 лет ежегодно, в великий пост. Это огромная работа. И она-то, эта действительно огромная работа, прямиком наводит на мысль: как же крепка благодарная память народа, что даже такие мощные удары не смогли пошатнуть ее, не внесли и смятения в душу народную – и образ Степана Тимофеевича Разина живет в ней – родной и понятной. Что ж, что старичок не хочет вспоминать? Значит, очень уж усердно бился лбом в поклонах – память отшибло. У меня даже досады на него не нашлось. А как подумаешь, что – ничего же не смогли сделать! – помним, так радостно. Конечно, Разин был не агнец с цветком в руке, рука его держала оружие и несла смерть. Но и мы с той поры крепко запомнили: заступник найдется! Предводитель сыщется. И пусть он будет крепким.

Вы, тов. ... спрашиваете: не имеют ли ученые люди рисунка или чертежа стружка, на котором плавал Степан Разин? Мы нашли такие рисунки... Тоже так же вот искали ученые люди и нашли. Я могу выслать чертеж и фотографии рисунков. Я вышлю. Только зудит на языке спросить: а зачем уж так точно-то?

Ну, будет несколько не так, как надо в музее, ну и что? Тут дороже – как самому захотелось, как бог на душу положит. Странный совет, понимаю, но – подумайте. Резон есть. Точно по рисунку да по чертежу – это как-то сухо, казенно. Но все же – музей да историки! Послушайте, как Шаляпин поет «Из-за острова...» – и делайте. Точно будет. А рисунки я Вам вышлю. Желаю удачи! Если потом пришлете фотографию Вашего стружка, буду благодарен. С уважением, Шукшин.

Предлагаю студии...

Предлагаю студии осуществить постановку фильма о Степане Разине.

Вот мои соображения.

Фильм должен быть двухсерийным; охват событий – с момента восстания и до конца, до казни в Москве. События эти сами показывают и определяют жанр фильма – трагедия. Но трагедия, где главный герой ее не опрокинут нравственно, не раздавлен, что есть и историческая правда. В народной памяти Разин – заступник обиженных и обездоленных, фигура яростная и прекрасная – с этим бессмысленно и безнадежно спорить. Хотелось бы только изгнать из фильма хрестоматийную слащавость и показать Разина в противоречии, в смятении, ему свойственных, не обойти, например, молчанием или уловкой его главной трагической ошибки – что он не поверил мужикам, не понял, что это сила, которую ему и следовало возглавить и повести. Разин – человек своего времени, казак, преданный идеалам казачества, – это обусловило и подготовило его поражение; кроме того, не следует, очевидно, в наше время «сочинять» ему политическую программу которая в его время была чрезвычайно проста: казацкий уклад жизни на Руси. Но стремление к воле, ненависть к постылому боярству – этим всколыхнул он мужицкие тысячи, и этого у Разина не отнять: это вождь, таким следует его показать. Память народа разборчива и безошибочна.

События фильма – от начала восстания до конца – много шире, чем это можно охватить в двух сериях, поэтому напрашивается избирательный способ изложения их. Главную заботу я бы проявил в раскрытии характера самого Разина – темперамент, свободолюбие, безудержная, почти болезненная ненависть к тем, кто способен обидеть беззащитного, – и его ближайшего окружения: казаков и мужицкого посланца Матвея Иванова. Есть смысл найти такое решение в киноромане, которое позволило бы (но не обеднило) делать пропуск в повествовании, избегать излишней постановочности и дороговизны фильма (неоднократные штурмы городов-крепостей, передвижения войска и т.п.), т.е. обнаружить сущность крестьянской войны во главе с Разиным – во многом через образ самого Разина.

Фильм следует запустить в августе 1974 г. Но прежде, чем будет запуск в режиссерский сценарий, есть прямая целесообразность провести – я бы назвал этот период – подготовку к режиссерскому сценарию. На это потребуется 1,5–2 месяца, 10 тыс. рублей и группа: режиссер, оператор, художники (два), администратор, фотограф. Целесообразность тут вот в чем:

1) Найдены будут места, где без больших достроечных работ можно снять эпизоды фильма;

2) С учетом этих мест (возможно, целого комплекса объектов: крепостные стены, церкви, приказные палаты, внутренние углы кремлей) можно впоследствии писать режиссерский сценарий. Проще говоря, не искать натуру по режиссерскому сценарию, а предварительно найденная натура в комплексе с минимальной достройкой во многом продиктует в будущем режиссерскую разработку фильма. Это много удешевит фильм;

3) Эта работа не нуждается еще в создании большого съемочного коллектива.

Затем (10 месяцев) – режиссерская разработка и подготовительный период. Если бы работа над фильмом началась в августе 74, то в мае 75 г. – начало съемки. Если съемкам будет предшествовать хорошая подготовка, то за лето (а все события восстания – лето, от весны до осени) можно снять натуру для обеих серий. Зимние месяцы (75–76 годов) – павильоны, в 1976 г. есть реальная возможность фильм закончить.

Но чтобы это произошло, я прошу фильм провести в качестве государственного заказа. Необходимость в этом продиктовывается следующими соображениями:

На местах съемок часто и много придется иметь дело с представителями местных властей (помощь людьми для массовок, съемки в монастырях, кремлях, пустующих храмах, у крепостных стен), без наименования «госзаказ» нам будет сложно, а иногда и невозможно получить разрешения на все это.

Фильм следует снимать на обычный экран с последующим переводом в широкий формат. Это даст гибкость, подвижность, маневренность при съемках в естественных интерьерах, т.е. опять-таки удешевит фильм.

Еще предложения:

Учитывая сложность картины, необходимо иметь двух вторых режиссеров, двух художников-постановщиков с оплатой постановочных в полном размере тем и другим. В связи с этим следует разрешить мне пригласить для работы над фильмом второго режиссера Острейковскую (с киностудии им.Горького), так как она уже проводила со мной подготовительный период по разинскому фильму в качестве второго режиссера (по актерам), и художника-постановщика Игнатьева (с киностудии «Беларусьфильм») как специфически волжского художника (он сам волгарь), большого знатока тех мест.

Фильм я намерен снимать с оператором Заболоцким.