Книжная девочка

Светлой памяти Ольги А. Карташевой

(в замужестве Андроновой) посвящается.

***

Камню, летящему в пропасть, есть много причин не достичь дна.

Вантала

***

Город, учреждения, события и люди — являются плодом авторской фантазии. Любые совпадения с действительностью — абсолютно случайны.

***

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Апельсиновая ведьма

Я не верю в чудеса, но ищу чародея.

Ванда Блоньская

Лучшее лекарство от всех недугов — соленая вода. Пот, слезы и море.

Карен Бликсен

***

Она любила осень. Абстрактную, звучащую в стихах Тютчева и Пушкина, изображенную на полотнах Левитана и Поленова. Осень уютную, спокойную, по-барски ленивую. Чтобы в беседке устроиться в кресле, завернувшись в теплый клетчатый плед. Да еще и с чашкой крепкого чая. Прозрачный старинный фарфор с клеймом мастера. А руки непременно в митенках, это необыкновенные дамские перчатки без пальцев. И пусть слуга издали почтительно спрашивает: "Не желаете ли чего…" Такая осень ей была приятна. О таких вечерах она грезила, кутающихся в серое марево. Но туман туману рознь. Когда ты в экипаже медленно объезжаешь усадьбу, перед глазами маячит голова кучера в сдвинутом набекрень картузе… нет, лучше в котелке. Он ведь кучер в приличном доме. А сбоку размытые силуэты деревьев, прячущиеся в дымчатую вуаль. Тогда — да. Прелестная картина. Но если обозленная толпа, провонявшая дешевым пивом, табаком, прочей дрянью; сминая ближнего своего, наперегонки рвется в троллейбус, вынырнувший из клубов "ароматного" пара. Нет. Подобный туман не вызывал ничего кроме брезгливой злости. Да пропади оно все пропадом!

Некое существо, нетрезвое и грязное, прилипло к Арине, недвусмысленно сопя и ерзая. Рука как бы случайно передвигалась туда-сюда вдоль края куртки по бедру обтянутому джинсовой юбкой.

— Как вам не стыдно. Прекратите.

Робко пропищала Арина, делая жалкие и безуспешные попытки отодвинуться. Вместо ответа, все так же молча, спокойно, нетрезвая особь мужского пола запустила вторую лапу под куртку жертвы. Девушка начала неумело брыкаться и отпихиваться. Из порванного пакета под ноги врагу покатились яблоки, недорогие все в пятнышках, их продавали старушки у самой остановки. Арина истратила на это подобие фруктов свою последнюю бумажку.

— Отпустите. Прекратите.

С надеждой на помощь она оглянулась; мужчины отводили взгляд или улыбались, наслаждаясь представлением, женщины делали каменные лица, конечно, никого это не касалось. Пьяный наглец расстегнул и задрал Аринину юбку.

— Да что же это такое!

Она бросила уже ненужный пакет. И что есть силы, толкнула обидчика в грудь. Враг замер, ругнулся, сплюнул и ударил Арину по лицу. Раз. Другой. Троллейбус дернулся и остановился. Поскальзываясь на яблоках, толпа хлынула в полу распахнутые двери. Мимо растрепанной униженной девушки, мимо ухмыляющегося обидчика. Арина так растерялась, что не попыталась улизнуть вместе с выходящими. Откровенно развлекаясь, мучитель пнул ее в голень. Ноги подломились и Арина, с тихим писком, упала на колени. Что-то мелькнуло у самого лица. Неожиданно подал голос бывший палач. Вопль, полный боли и испуга, заполнил салон.

— Вставай.

Избавитель помог ей подняться. Краснея от неловкости, стыда, она застегивала юбку, Смотрела в пол. И не могла выпрямиться.

— На.

В руку ей лег большой в коричневую клетку мужской носовой платок.

— Вытри слезки.

Она послушно промокнула глаза. Стерла плевки с куртки. Наконец решилась взглянуть на неожиданного заступника. Тот как раз общался с хулиганом.

— Ты мне руку сломал, гад!

Ныл усмиренный мучитель, стоя на четвереньках.

— Палец, один единственный. А в следующий раз шею сверну.

Спокойно отвечал новоявленный Дон Кихот. Бабуси с авоськами и две необъятных габаритов женщины принялись опекать покалеченного "страдальца". Помогли ему встать. Усадили на освобожденное сиденье. Самая голосистая "сестра милосердия" размахивая руками, завопила:

— Это что же такое деется. Ни стыда, ни совести у людей. Бандиты. Изувечили человека ни за что.

Кто-то подхватил:

— Ездят здесь прошмонтовки всякие. Напросятся. Потом заявления пишут!

Арина, ахнув, отшатнулась назад. Непроизвольно прижавшись к своему пожилому рыцарю. Тот приобнял ее за плечи, и вывел с поля боя, не вступая в перепалку. Взбудораженный троллейбус гудел, как растревоженный улей. Слава Богу, объявилась очередная остановка, и Арина увлекаемая спасителем покинула грязное чрево псевдотранспорта.

— Какой ужас.

— Это вы обо мне?

Улыбнулся Дон Кихот и ласково погладил девушку по щеке.

— Нет что вы. Конечно, нет. Спасибо огромное.

— Ничего действительно ужасного не случилось. Простите эту сволочь "ибо не ведают, что творят".

— …

— Глазки на мокром месте. Ну-ка, лапонька, улыбнитесь старику. Давайте знакомиться.

— Арина.

— Боже! Да у вас пушкинское имя.

— И фамилия подходящая. Родионова.

— Действительно. Какая прелесть. А я тоже литературный персонаж. Илья Ильич.

— Обломов?

— От дряхлой подруги слышу.

— Так точно.

— Дивно. Дивно.

— Вы, правда, не так чтоб сильно разжиревший.

— И вы, голубушка, отменно выглядите для преклонных лет.

— Косметическая хирургия не стоит на месте.

— Подкиньте адресок клиники. Есть у меня пара ровесниц на примете. Порекомендую им.

— Ни за что.

— Боитесь соперничества?

— Конечно.

— А с виду такая милая, добрая и отзывчивая.

— За этой внешностью чудовище скрывалось.

— И Дон Кихот решил начать сраженье…

— Одни доспехи от него остались.

— А у чудовища случилось несваренье.

— Страдала долго бедная скотина.

— Ругала рыцаря. Ведь он всему причина.

— …

— Что-то я потерял нить.

— Главное не голову.

— Точно. А вон и ваша долгожданная "десятка".

— Илья Ильич, спасибо.

— Рад был познакомиться с вами, милое создание.

— А я так просто счастлива.

Они улыбались друг другу. На прощание Илья Ильич помахал рукой. Лязгнувшие двери разделили их навсегда.

***

— Он что, бывший спецназовец, твой дед? Съехидничала Алена.

— Не знаю. Может быть. Дряхлым он не выглядел и возил этого пьяницу по полу как щенка.

— Точно. Обыкновенный нинзя. Они такие.

Констатировала Алена и, отжав марлю, шлепнула подруге на лицо.

— Держи. Должно помочь. Русское народное средство. Бодяга.

Арина лежала на продавленном диване подруги и глупо ухмылялась.

— Ты уверена, что все правильно? Может надо сделать компресс?

— Молчи уж. Заработать синяк на пол лица это надо исхитриться. Ты выглядишь как кукла из фильма ужасов. Кукла, побывавшая под колесами товарного состава

— Под каждым колесом каждого вагона.

— Не встревай, голубушка. Лежи спокойно. Отдайся процессу.

— Но ты уверена, что все делаешь как нужно? Поможет?

— Не учи ученого. Я этой бодяги на своего бесценного друга целые тонны перевожу. Я уже спец по выведению синяков.

Аленин бой-френд давно и успешно, как ему казалось, занимался карате.

— Так что слушайся.

Пока они шутили и сплетничали, а жертва лечилась, Алена успела прибраться, сготовить и постирать. Она была энергичной, грубоватой, хозяйственной и решительной. На две головы выше миниатюрной подруги. За всю жизнь не осилила и пяти книг. Обожала бразильские сериалы. Могла ругнуться при случае.

— Ты, дорогуша, прямо притягиваешь всякое говно. Ко мне такие идиоты не цепляются. Чуют, что я их освежую не хуже твоего Дон Кихота…

— Никто не сомневается.

— Дохлятина интеллигентная, блин. Романтичная натура.

— …

— Упустила свое счастье. Ворона.

— Если ты об Илье Ильиче. Так это правда. Он необыкновенный! Будь он моложе…

— Лет на сорок-пятьдесят.

— Будь он моложе, я бы влюбилась, без всякого сомнения. У него такие славные глаза. И очень приятный мужской голос.

— Не дед, а сокровище. Тем более — глупо было теряться, курица мечтательная.

— …

— Может у него внуку лет двадцать. И орел весь в деда.

— Двадцать это мало.

— Ну ладно. Сорокалетний сын тебе подойдет? Разведенный. Очень похожий на отца. Подтянутый и сильный.

— Умный, добрый и начитанный.

Вставила Арина жалобным голосом. Подруга согласилась. Добавила в список достоинств воображаемого кавалера столь важный для будущей невесты пункт.

— Ладно. Начитанный.

— Да.

— Лопухнулась ты, подруга. Не напросилась к деду на чай с вареньем. Теперь страдай всю жизнь.

— Чай я и у тебя могу попить.

— Фигушки. Кто тебе его предложит? Дураков нет. Сколько ягод ты собрала для варенья? Полстакана?

***

В августе они ездили на дачу за смородиной. Час тряслись в переполненном "пазике", еще полчаса петляли между чужими участками. Наконец увидели Васю, подновляющего заборчик. Алена с визгом повисла у него на шее.

— А говорил, что не приедешь, болтунишка.

Вася отмалчивался и гладил подругу по крепкой широкой спине. При Арине он иногда начинал стесняться и воды набирал в рот.

— Чудак-человек. Мы жратвы на тебя не взяли. Ладно, придумаем что-нибудь.

Пока единственный мужчина пилил, приколачивал и красил, девушки переоделись и переобулись в прохладном сумраке дачного домика. Насквозь пропитанного ароматом сушеных трав. Алена составляла свой фирменный чай. Десятки пучков реяли под потолком на нитках Вся одежда была Арине велика.

— Не по плечу кольчужка.

— Подвернешь, не барыня.

Вдвоем они вышли на крыльцо. Алена грызла яблоко и смеялась над соседями.

— Глянь, какие лопухи. Муж и так еле передвигается, а она его кормит и кормит. Как бы с голоду не помер.

— Пупсик, будешь колбаску? — тотчас донеслось от соседнего домика.

Алена, упирая руки в боки, прошлась по тропинке, передразнивая соседа. Тот, бедняга, весил не меньше полу тонны. Лопата в его руке казалась детским совочком.

Потом девушки занялись делом. Хозяйка возилась с грядками, а Арине вручили бидон и велели собирать смородину.

— Трудись, Изаура.

— Влажные листья холодили пальцы. Ягоды на просвет вспыхивали рубиновым огнем. На краю вкопанного в землю бака сидела лягушка. Косилась на Арину выпуклым глазом.

— Не одобряешь?

У лягушки были забавные лапки, как у маленького человечка. Горло надувалось и опадало. Арина присела на корточки. Поставила бидон рядом.

— Давай знакомиться.

Лягушка смотрела равнодушно и гордо. Арина, наверно, казалась ей уродливой живой горой.

— Халтурщик!

Алена топала по дорожке, яростно размахивая лейкой. Земноводное благоразумно предпочло отпрыгнуть в сторону и затаиться под кустом.

— Саботажник! Лодырь!

— А ты эксплуататор. Работорговец.

После "каторжного труда" в полдень, в котелке на открытом огне был сварен изумительный суп. Откушав, троица блаженно повздыхала. "Нахлебники" искренне благодарили несравненное поварское искусство хозяйки. Та, смилостивившись, позволила им отправиться в домик и подремать немножко. А вскоре присоединилась сама, влезла к Васе на кровать и потребовала:

— Чеши мне спинку. Пожалуйста. Два разгильдяя на одну шею это чересчур. Что бы вы делали без меня, дорогие лоботрясы?!

— Померли голодные, грязные и холодные.

Арина клубочком свернулась на топчане.

— У тебя здесь так чудесно пахнет!

Польщенная подруга ухмыльнулась.

— Ну, скажешь тоже. Вот бабуся у меня смыслила в травах. От всех болезней отвары делала. А красивая в молодости была — жуть!

— Ты на нее очень похожа.

Тихо подал первую реплику Вася,

— Ну, на ту фотографию, что висит в твоей комнате.

Алена задумчиво подергала челку, закопалась пальцами в пышную "химическую" гриву.

— Косы у бабки были… в руку толщиной. И до коленей. Она их подстригла в войну. Но и узел ничего себе получался. Тяжелый. Блестящий. Умирала — все зубы целые, ни одного седого волоса. Во люди были раньше!

Арина непроизвольно потрогала кончиком языка свежую пломбу.

— А как она пела! Затянет: "По Дону гуляет". Голос сказочный. Чуть хриплый, правда, сильный. Я хорошо помню, как она меня нянчила. Травы показывала, корешки. Чего скалишься?

Она сурово смотрела на подругу.

— Просто мне хорошо. Ты так замечательно о ней рассказываешь, с любовью. Я никогда ее не

видела. Но представляю себе. Наверно она была высокой и сильной. И умела послать, если нужно. Я даже догадываюсь, в кого ты уродилась со своим неподражаемым оскалом. И твоя дивная холодная улыбочка. Вот-вот. Как сейчас. Еще руки скрестить на груди и хмыкнуть.

Алена громко, вызывающе произнесла:

— Хм… Так? Не знаю. Этого не помню. Но актриса в ней великая погибла это точно. Потрясающая была бабуся. Как она меня любила! Всегда заступалась. Я ведь и росла с ней, а не с мамой. Летом родители ко мне приезжали… иногда. Эх, раз был эксцесс, закачаешься. Появились долгожданные предки. Я повисла на шее у мамочки и не отхожу ни на шаг. Не даю им без себя остаться. Хуже чем репей под хвостом, короче. Отец, наконец, озверел. Детали выветрились из головы. Отпихнул он меня или подзатыльник отвесил? Что-то произошло в этом духе. И тут бабка как рявкнет! Аж стекла задребезжали. Похватала она родительские вещички и давай метать с крыльца, на травку: сумки, чемоданы, платье, все подряд. Шмотки кучей валяются. Мать плачет, отец бесится, а бабуся, спокойно так встала у дверей, руки скрестила на груди: " Вон, — говорит, — из моего дома, засранцы! Чтоб ноги вашей здесь не было!" Эх, и любила меня бабуся. Драла, правда, как сидорову козу.

Вася громоподобно чихнул.

— Точно. Все правда. Царствие небесное Арине Федоровне. Никто больше так ко мне не относился. Когда я с тобой познакомилась, лапуля, то просто обалдела. Ну, думаю дела. Первый раз в жизни встречаю человека с бабкиным именем-отчеством.

— А помнишь, как мы подружились?

— Ну, еще бы! Вась? Мы тебе рассказывали?

Он отрицательно покачал головой.

— В школе. Арину в нашем классе чморили.

Виноградова продолжала говорить. Иногда смеяться.

Арина уже не слышала. Провалилась в воспоминания. Не слишком приятные, а если быть честной перед собой, совершенно отвратительные, мерзкие, ненавистные воспоминания.

В этот класс она пришла в середине учебного года. И первые два-три дня ее никто не трогал. Все присматривались к новенькой. А она, бедняжка, нет, идиотка безмозглая, не ведала правил игры, не знала, что козырная пятерка (две Ольги и их свита) терпеть не могла отличников. Учителя осыпали Родионову заслуженным дождем из пятерок. Арина всегда училась легко и с удовольствием. Любила отвечать у доски. В прошлой школе это казалось нормальным. Очень сильный класс. Чуть не треть круглые отличники. Вслед за вопросом учителя вырастал лес нетерпеливых трепещущих рук. В прошлой школе? Вернее в прошлой жизни. Как некстати взмывала над партой ее рука. На каждом уроке. Снова и снова. Одноклассники были ошеломлены ее рвением, знаниями. Козырная пятерка вынесла приговор — смерть подлизе!!! И понеслось…

Клей, кнопки, украденный дневник, флакон туши, вылитый в портфель, дурацкие надписи на доске…

Ее травили радостно и жестоко. Класс присоединился к заводилам. Стадо оно и есть стадо. Жизнь превратилась в пытку. Арину жарили на медленном огне. Если бы у нее было чуть больше силы и умения общаться со сверстниками, немного житейской смекалки и выдержки. Если бы. Терновый венец жег лоб. И некому было пожаловаться, не с кем посоветоваться. Абсолютно. Родители развелись и разъехались по Тьмутараканям. Бабушка — божий одуванчик, которой подбросили внучку, варила ей каши и супы. На большее она просто не была способна.

Арина валилась в яму. Все глубже и глубже. Вот-вот края сомкнутся над головой. Ни одного приятного мгновения за пять с половиной месяцев учебы. Изобретательность козырной пятерки не имела границ. Перейти в другую школу? Арина попробовала переговорить с бабушкой об этом. Ведь завуч сказала, что без заявления опекуна никто не выдаст документы.

Старушка замахала руками: "Что ты, что ты! Ездить за тридевять земель? Часами выстаивать на остановках? Простынешь. Заболеешь. Не складываются отношения с одноклассниками? Ерунда, какая. Поговори с учителкой. Пусть она свое хулиганье приструнит"!

Нет, решительно ничего хорошего из разговора с бабушкой не вышло. Абсолютно. Дом снесли. Дали двухкомнатную квартиру в микрорайоне. Двухкомнатной она естественно была лишь по названию. Арина разместилась в крошечной клетушке наподобие той, в которой Федор Михайлович поселил студента Раскольникова. На нее это было вполне похоже: предложить лучшую комнату больной бабусе и не слушать никаких возражений. В прежнем деревянном жилище не было воды, канализации, газа. Трущоба, да и только. Но власти решили строить на окраине новый автовокзал, а посему кой-какие лачуги были снесены. Родионовская хибарка, слава Богу, стояла в нужном месте, прямо посредине будущей бетонной махины. Так Арина и бабушка невзначай вытянули счастливый билет. Вернее это был билет, поделенный пополам невидимой чертой. Радость для бабушки и море слез для внучки: умницы, отличницы.

"Да как же нам теперь хорошо, золотая моя. И теплый туалет, и ванная. И помыться дома. И жопу зимой не морозить".

Как там было написано над входом в печально знаменитом концлагере — "каждому свое"? Так и получилось.

Арина едва могла терпеть ежедневную пытку, а бабушка без конца всплескивала руками и повторяла.

— Как хорошо получилось. Как хорошо получилось. Как хорошо.

Арина тихонько плакала, закрывшись в ванной и включив воду. Собираться и идти в школу — хуже, чем на каторгу.

— Не хочу. Ненавижу.

Твердила она своему отражению по утрам, выстаивая перед зеркалом положенные полчаса. Косу колоском заплести — это не шутка.

— Не хочу.

Обуться (старые расшлепанные сапожки), одеться (теплая вязаная кофта, коричневая на пуговицах, давнее бабушкино рукоделие, сейчас она уже не вяжет — глаукома, глаза не те), напялить видавшую виды куртку. Ух, как противно все время носить старье. Только шапочка, шарф и варежки были новыми (из чудесного серого пуха — подарок крестной в честь новоселья) и отправиться в путь. Что может быть ужаснее подобного утра? Только десятки, сотни их. Подхватить с пола потрепанный портфель, неприподъемный от учебников и тетрадей. Одноклассники хитрили. Договаривались между собой, чтобы носить поменьше книг. Половину один. Половину — сосед. Но кто будет делиться с парией? Арина сидела одна. На свободное место рядом с ней претендентов само собой не находилось. Спуститься с третьего этажа, бегом вприпрыжку. Это бабуся ползет по двадцать минут, беззлобно поругивая крутые ступени. Вселить то вселили, но дом еще тот… Ткни и рухнет. Ветхие балконы. Сто раз в году замазываемая трещина через весь угол у первого подъезда. Как боевой шрам на лице ветерана. Протекающая крыша. Впрочем, крыша мало ли у кого не в порядке. Темный грязный двор, пять секунд и ты на перекрестке, по обе стороны дороги сплошь заставленном такими же домами, как и тот, в который переехала Арина. Покосившиеся щербатые здания, давным-давно некрашеные заборы. Этот район столетних четырехэтажек называли клоповником, не из-за обилия насекомых, конечно, а потому, что улица, пересекающая его из конца в конец, именовалась Клапановой. Русское ухо к каламбуру не глухо. Путь до школы — пять минут, если идти быстрым летящим шагом, обычная походка Арины. Тоже, впрочем, оставшаяся в прошлом. Если плестись по-черепашьи, глядя себе под ноги, втянув шею и сутулясь — можно растянуть удовольствие минут на десять, двенадцать. Предупредительный звонок Арина слышала уже в дверях. Пять минут до первого урока. Что ж, спуститься в подвал, переобуться, сунуть в рукав куртки кофту и шапку. Пора подниматься наверх к кабинету. Тернист путь. Семенов — веснушчатый улыбчивый великан небрежно пихает ее локтем.

— Не загораживай дорогу, Швабра.

Швабра это новое прозвище. Пушистая челка тут ни при чем. Просто козырная пятерка, оттачивая свое остроумие, придумывает свежие клички для новенькой каждую неделю. Арина закусывает губу. Симпатяга Семенов уже взлетел вверх по лестнице, на третий этаж, к кабинету математики. Алгебра. Кстати контрольную обещали. Какая разница? Арина любила контрольные. Класс, поглощенный работой, хоть на сорок пять минут забудет о Швабре. У дверей толпились и гудели, кто-то заглядывал в замочную скважину.

— Точно, блин. Пишет на доске. Значит по вариантам.

— Трудно было догадаться?

Цедит сквозь зубы одна из Оль. Редкие ноги гольфы не изуродуют, а украсят. Комова как раз тот случай. Красно-синие полосы лишь подчеркивают безупречные формы икр. Вторая Ольга — Катаева, фигурой похвастаться не может, тот еще обрубок — коротконогий и неуклюжий, лицо правда замечательное, огромные голубые глаза, кукольный носик, маленький, свежий рот. Нижнюю губу Ольга капризно поджимает, но даже это не портит впечатления. Подталкивая друг друга, Ольги пристают к Артурову. Альберт личность экстравагантная. Чемпион города по шахматам, пловец, красавец, весельчак, гордость школы. Держится особняком, плюет на дрязги, Швабру как все прочие не травит, демонстрирует безразличие. Папа — большой армейский начальник, приучил сына к военной выправке. Расправленные плечи Альберта плывут над головами куда как более хилых одноклассников.

— Отвянь, Комова.

Говорит он вальяжно.

— Что ты такой грубый, Артуров?

— Я не грубый. Я ленивый.

Марина Львовна распахивает двери со звонком. Галдящая толпа вливается в кабинет.

— Кто последний — тот чмо!!!

Изрекает Семенов. Мгновенно возникает давка. С визгом, торопливо, все протискиваются вперед. Последней, разумеется, оказывается Арина.

— Поздравляю тебя, Швабра.

Хохочет Игорек Петров — тень Катаевой, никогда не отклеивающийся от нее и на пол шага. Арина усаживается. Кто-то уже успел плюнуть на парту. Марина Львовна, презрительно улыбаясь, инструктирует притихнувшую толпу.

— Все понятно?

Устанавливается хрупкая тишина. Арина четвертинкой салфетки (у нее в кармане на такой случай всегда лежит пара листиков) вытирает плевок. Раскладывает тетрадь, черновик, ручки, линейку, карандаш. Все? Пора. Пора перевести взгляд на доску и заняться контрольной.

Через пять минут в дверь класса энергично и дерзко постучала чья-то крепкая рука. Марина Львовна от неожиданности даже слегка подпрыгнула.

— Можно?

Золотоволосая голова заглянула в кабинет, осветив его широкой улыбкой чрезвычайно уверенного в себе сильного человека.

— Ну, так можно или нет?

Класс вышел из ступора и радостно выдохнул:

— О! Не может быть!!! Виноградина.

— Виноградина! Ты откуда? Какими судьбами?

Широкоплечая, сияющая девочка с надкусанным яблоком в руке и крошечной сумкой (тетрадь то хотя бы туда помещается?) на длинном ремне поинтересовалась у учительницы полунасмешливо.

— Можно что ли? Или мастеров не пускают?

— Давненько тебя не было, Виноградова.

Кисло заметила Марина Львовна.

— Проходи, садись.

— А я только сегодня со сборов. Чемпионат на носу. Отпустили домой на пару недель. Не успею надоесть.

— Иди к нам, к нам!

Завопили с последних рядов. Но невероятная Виноградова почему-то шагнула к первой парте у окна.

— Можно?

Арина, нахмурившись, сняла сумку со свободного стула.

— Привет. Тебя как зовут?

— Арина.

— Как?

— Арина.

— Ну, дела. А фамилия?

— Родионова.

— Швабра она!

Услужливо подсказал кто-то со второй парты.

— Не разевай пасть, Владик. А то помогу захлопнуть.

Обрубила золотоволосая вновь прибывшая. В рядах захихикали. Похоже, что все, что ни делала Аринина соседка, было обречено на успех. Даже если шло вразрез с генеральной линией.

— Меня зовут Алена. На это тявканье за твоей спиной не обращай внимания. Что взять с кретина? Пусть резвится.

— Ребята. Ребята, Прекратите. На перемене вы обсудите прибытие своей… королевы. А сейчас надо работать. У вас не так уж много времени.

Спортивная красотка пропустила колкость мимо ушей. Даже не ухмыльнулась ехидно. Судя по всему, учительница не входила в число людей, чье мнение интересовало Виноградову. Все, включая "кретина" Владика, уткнулись в тетради. Алена радостным шепотом осведомилась.

— Ты чей-нибудь смыслишь в этой лабуде?

— Да.

— А я начну учебу с пары, не иначе.

Арина все еще хмуро, неведомо зачем, ведь все равно этой звезде спорта (какого кстати?) объяснят кто такая Швабра. И она уйдет, пересядет, присоединится к остальным… или абстрагируется вослед "рыцарю" Альбертику. Глупо. Какого, собственно говоря, черта. Зачем?? Маленькой рукой просто подвигает свой черновик ближе к Виноградовой.

— Держи. Первое задание.

— А ты?

— Я решу другой вариант. Это все равно.

— Ну, спасибо.

Они принимаются за работу. Время от времени, случайно соприкасаясь локтями. Виноградова усердно списывает. Цифры и буквы на ее листе стройны и величавы. Аринины каракули, ох, гораздо неряшливее. Задания ерундовые. Тьфу на черновик. Все равно будет грязь. Ну и пусть. Арина освобождается через пятнадцать минут. И заглядывает к соседке. Дальше первого примера там дело не идет. Что ж. День глупостей. Так день глупостей. Арина торопливо пишет решения.

— Держи.

Соседка спрашивает удивленным шепотом.

— Меня что угораздило познакомиться с математическим гением?

— Нет. Конечно, нет.

— Ну ладно. Попозже разберемся. Спасибо.

"Потом действительно разберемся", тоскливо думает Арина. И переводит взгляд за окно, на белые узоры заиндевевших деревьев. Звонок заставляет половину класса завопить, горестно взвыть, подпрыгнуть… словом, достойно отреагировать на кошмарную несправедливость. Хорошисты и прочие способные математики тянутся к выходу. Остальные прилипают к тетрадям и торопливо строчат, строчат. Арина разглядывает соседку. Та вписывает последние и распоследние значки, выпрямляется с довольным видом и лукаво щурится.

— Класс.

"Точно кошка, слопавшая мышь", — Думает Арина.

— Ну, ты, молоток. А имя не математическое.

— Почему? Разве у математиков особенные имена?

— Особенное у тебя. Я его очень люблю. Правда. Правда.

Возле парты выросла парочка шестерок. Заканючили по очереди.

— Пойдем в буфет, Виноградина.

— Пойдем, а?

— Поведаешь о подвигах.

— Пожалуйста.

Чемпионка зевнула и отвернулась. Подтолкнула Арину пальцем.

— А ты чего копаешься? Не пойдешь?

Родионова молча покачала головой. Праздник закончился. Ссутулясь принялась запихивать вещи в коричневое чрево портфеля.

— Да брось, Швабру. Она припадочная.

— Я не заметила.

Впрочем, Виноградова встает, берет яблоко, всю контрольную оно заманчиво блестело на столе, и азартно брызгая соком, впивается в него. Сумочка послушно взлетела на законное место. Ей полагалось на каждом шаге шлепать хозяйку по бедру. Не короткая, а скажем прямо — микроскопическая юбка, не скрывала от народа и сантиметра мускулистых ног. Марина Львовна с явным неудовольствием приняла тетрадь Виноградовой.

— Сделала что-нибудь?

— Ага.

Колоритная личность подмигнула Арине и выплыла в коридор. Шестерки семенили следом. Осознавать, что именно расскажут чемпионке о Швабре, было нестерпимо больно.

***

Остальные уроки Виноградова действительно провела на последней парте. Там беспрерывно шушукались. Смеялись. Арина с ужасом ждала развязки, и казалась себе средневековой прокаженной в холщовом одеянии, обшитом колокольчиками. Дабы звон их оповещал о приближении оскверненного неизлечимой болезнью тела. Некоторые изгои помимо всего еще и обязаны были носить в руках трещотку и громыхать ею. Люди издали распознавали, КТО к ним приближается. И принимали меры. Один просто скрывался внутрь дома и захлопывал ставни. Другой спешил прочь. Некоторые готовили палки и камни. На всякий случай.

После классного часа в коридоре к Арине подошел Петров.

— Слышь, Швабра. Не торопись. Отдежурь за Комову с Катаевой.

— Нет.

— Это что, бунт?

Игорек вырвал у Арины из рук портфель и под аплодисменты собравшихся метко запулил его в распахнутую дверь.

— Иди делом займись.

Оранжевый свитер Виноградовой отделился от хохочущей кучки одноклассников. Арина отступила на шаг. В животе сжался и запульсировал противными толчками ледяной ком. Нет. Нет! Нет!!! Только не это. Не ЭТО.

Не это и произошло.

Схваченный за нос Игорек тонко верещал и пытался вырваться.

— Ты вот что, дорогуша, быстренько сбегай за сумочкой. Лады?

Освобождая истерзанный Петровский нос, звезда спорта ласково щелкнула его по лбу.

— Поспеши, родной. Жду я.

— С ума спятила, Виноградина! Было б из-за кого.

— Сумку.

Повторила Алена холодно и громко. В рядах козырной пятерки и прихвостней началась легкая паника.

— Немедленно.

— Да ты, че?

Игорек предпринял еще одну попытку проскользнуть мимо. Алена предупредила весело.

— По стене размажу.

Попавший между молотом и наковальней Петров словно вылинял и поблек. Если бы он мог раствориться в воздухе, то непременно сделал бы это.

— Я жду.

Ждали и остальные. Не так, чтобы в полном, но все же — в оцепенении. Классическая театральная немая сцена. Арина не видела себя со стороны. Руки стиснуты и прижаты к груди. Лицо расцвело ярко красными пятнами. Нижняя губа прикушена. Она боялась разрыдаться и сдерживалась изо всех сил. Сказать что странная выходка красивой девочки, с которой они случайно перебросились десятком реплик, повергла ее в шок… значит, ничего не сказать.

Загнанный в угол Петров прыгнул в сторону в надежде обогнуть неожиданное препятствие и спастись. Виноградова изящным и жутким плывущим шагом догнала его через три-четыре метра, не больше. Поймала за кисть руки. Неуловимым движением тела, приседая и разворачиваясь, направила бег Игорька вокруг себя, а затем к стене. Пакостник тонко заверещал, уткнувшись физиономией в портрет лысого вождя всех времен и народов.

— Ты оглох, Петров? Или перепутал меня с кем-нибудь? Я словами не бросаюсь.

— Оставь его, Виноградина.

Издали попросила Катаева.

— Ох, не встревай, подруга.

Нехорошо улыбнулась звезда спорта

— Эта гнида получает небольшой и заслуженный урок.

Без рывка, спокойно и без видимых усилий, она отклеила Петрова от плаката. Отпустила.

— Принесешь?

Уничтоженный Игорек кивнул.

— Давай.

Виноградова стряхнула с юбки несуществующую пылинку и подмигнула Арине.

— Он хороший мальчик. И сделает все как надо.

Сопровождаемый гневным молчанием Оль и их подпевал "хороший мальчик" побрел в класс на подгибающихся конечностях. Через какое-то время вернулся. Сумку он швырнул Арине под ноги.

— Подними и отдай.

Вновь от теплоты в голосе Виноградовой не осталось и следа. Тихо и свирепо она повторила.

— Подними.

Игорек, перекосившись, сделал все, что было велено. В лицо Арине он не смотрел.

— Умница. А теперь пошел вон. От тебя нехорошо пахнет. Дерьмом.

Рассмеялись почти все. Игорек, как ошпаренный снялся с места и рванул прочь.

— Идем, Родионова. Мне еще поесть успеть.

Арина не смогла ответить. Только кивнула. На закушенной губе показалась кровь. И переступив невидимую черту, приблизилась к Великолепной, Непобедимой, Ослепительной нескромной звезде. Она физически ощутила, как ореол чужого блеска окутывает ее.

— Не стой столбом. Так я с голоду помру. Пошли.

Вдвоем…

Вдвоем?

Вдвоем!!! Они проследовали мимо одноклассников. Пушки радостно не палили. И салют никто не отдавал. Пароходы не гудели. Момент Истины свершился в абсолютной тишине, прерванной ласковой фразой победительницы.

— Пока, ребятишки.

Ей ответили. Кто с вежливой ненавистью. Кто весело. Кто равнодушно. Кто потрясенно. Кто задумчиво.

— Пока.

— Бывай.

— До завтра.

Арина спиной ощущала "доброжелательные" взгляды.

— Плюнь на них и разотри.

Громко прокомментировала Несравненная Виноградова.

— А будет, кто возникать… Все равно кто… язык вырву. Запросто. За мной не заржавеет.

***

Арина провалилась в короткий тревожный сон. В благоухающем дачном сумраке (окна прикрыты ставнями, дверь занавешена марлей от мух) всегда хотелось спать.

— Сурки, ленивые.

Подтвердила хозяйка и заразительно зевнула.

— Дурной пример подаете, паразиты. А, впрочем, можно и подремать. После сытного обеда по закону великого древнего грека Архимеда полагается… Чего там собственно то говорится?

Лодыри усердно сопят и не отвечают.

***

На дачу Арину брали редко. Помощи от нее никакой, хлопот, правда, особенных тоже не доставляет. Подруги, повзрослев, изрядно отдалились друг от друга. Хотя, как и прежде, звонок в дверь мог раздаться безо всякого предупреждения. И любая половина этого странного тандема имела право плакать или смеяться не одна, а ВМЕСТЕ. Практически в любое время суток. Была бы необходимость.

Оставив большой спорт, из которого Виноградова помимо разболтанного здоровья и огромного количества травм вынесла умение "пахать до упада", Алена едва не пропала. Сбежав от родных — сестра, мать и отец (тихий алкоголик) в честно заработанную однокомнатную квартиру, добыв правдами и неправдами гараж для призовой колымаги, она занялась жизнью. Тем, что раньше проходило мимо: гулянки-пьянки, мужчины и все, что этому сопутствовало. Арина ничего не могла поделать. Она и разговаривала с подругой, и ругала ее, и плакала, все без толку. Но видимо ангел-хранитель Алены, однажды протрезвев, пришел в себя, ужаснулся увиденному и взялся за дело. Круто взялся, однако.

Виноградова попала в аварию. Шесть месяцев в больнице. Такое ломало и людей покрепче. Василий, студент-вечерник с медфака, как раз в травматологии по ночам медбратом и подрабатывал. Бывшую чемпионку из жуткой депрессии, перерастающей в окончательный пиз…, (полный привет) он вывел случайно. Почти. Ох уж эти всемогущие русские "авось", "почти", "на кого Бог пошлет" и многие другие им подобные законы жизни. В нашем случае в действие вступил целый ряд псевдослучайностей. Не иначе как стараниями выше упоминавшегося ангела они выстроились монолитной стеной и защитили хрупкий пожухший росток Алениной души.

Обматерив и выгнав (в тридцатый раз) несчастную любимую подругу, Алена тихо подвывая, созерцала потолок. Старушки соседки, наученные горьким опытом, расползлись по чужим палатам. Василия накануне вечером перевели с первого сестринского поста на второй. И Виноградова попала, сама того еще не ведая, в зону особого внимания. Вася много слышал от напарниц про переломанную бывшую спортсменку с поганым характером. Но нос к носу они не сталкивались. В ту самую палату медбрат вошел, деловито размахивая тонометром..

— По какому поводу паника?

Разумеется, пациентка со скверным нравом и ему посоветовала удалиться по известному адресу. Ступай, мол, прочь, гребаный отрок, и не морочь голову умирающему человеку. Проигнорировав грубость, Василий примостился на краешке кровати и спросил ласково:

— Ты когда в последний раз какала?

От неожиданности Алена перестала подвывать.

— Что?

Переспросила она на всякий случай.

— Лежачему больному главное опорожнить кишечник. Ну и последить хорошо за телом, чтоб пролежней не было. А все остальное просто фигня. Пока. Тем более что тебя, слава Богу, никто к полной неподвижности не приговорил! Ну, поваляешься еще месяц-другой и от винта. Вперед с песнями.

Он отбросил в сторону одеяло и наставил палец на вздутое пузо.

— Запор. Будем с ним бороться.

— И что станем делать?

Яда в голосе Виноградовой Вася снова "не заметил".

— Попозже, как освобожусь, поставлю тебе клизму. А на будущее — научу правильно есть, дышать, покажу несколько специальных упражнений. Книжку принесу. Изучишь.

Так и завязались их отношения. С клизмы и бесед о том, как стул отрегулировать. Василий ни на учебе, ни на дежурствах не халтурил. От его уколов реже образовывались шишки. Он медленно вводил лекарства. Сердечникам и гипертоникам не забывал померить давление. Старушки его боготворили. "Сегодня Васенька дежурит" — поздравляли они друг друга. Васенька не кричал, не злился, был деловит и вежлив. От него исходило доброе тепло и спокойствие. Алена тоже понемногу приободрилась, оттаяла. Начала по человечески общаться с медсестрами и товарками по палате. Стала вслух размышлять о будущем.

— Восстановлюсь на физвосе.

— Да?

— Или переведусь на заочное, начну работать. Девчонки пачками в аэробику подались. У нас же подготовка ай-ай. Что мне эта аэробика или танцы? Подучиться и вперед.

Василий редко поддакивал, еще реже спорил. Выкраивал время и сидел на колченогом табурете у чемпионской кровати. Молчать и улыбаться он мог сутками. Алена думала вслух. Василий делал ей массаж стоп.

— Очень помогает.

Кое-чему это действительно помогло…

После очередной операции, когда Алену, наконец, отцепили от груза, запаковав ногу в аппарат Елизарова, позволили вставать. Слабость была жуткая, голова кругом. В первое же дежурство Василия ЭТО и произошло. В ночь с субботы на воскресенье Алена на костылях приковыляла в сестринскую. Сестрички там спали, если удавалось, и дежурство не было особенно суматошным. Василий вырос в деревне (на вечернее отделение медфака, его, кстати, скоро прикрыли, он поступил после армии и медучилища), словом был он в некоторых вопросах парнишкой очень простым, вернее консервативным. Ну, пару порнушек видел само собой, все же в городе учился, да и в общаге много чего разного происходило. Но ТАКОГО лично с ним никто не делал, никогда. Алена просочилась в дверь без скрипа. И посреди обыкновенного серого сна он вдруг ощутил прикосновение горячих губ к щиколотке. Мама дорогая!!! Спал-то по общаговской привычке, натянув одеяло на голову, брюки тоже слегка задрались. Пытался отбиваться, дурачок.

— Не надо. Так не надо.

— Будет очень хорошо, вот увидишь.

Он и увидел — седьмое небо в алмазах. Не меньше. На глаза навернулись слезы. Это у него то? У самого железного и непрошибаемого парня их заставы?! (Вася служил на границе). Не может быть… Не может быть…

— Чего?

Лениво поинтересовалась Алена. Последние мысли Вася и не заметил, как высказал вслух.

— Чего?

Вместо ответа он снова обнял ее и прижал к широченной груди. Так нежно и бережно, что развеселил. Алена искренне считала, что просто развлекается, ну и парня благодарит за все хорошее. Два взрослых человека расслабились. Какие проблемы? Василий же твердо знал: Если синяя птица из каприза или по оплошности уселась на грудь, ее надо немедленно хватать обеими руками, чтоб не вырвалась. И отбиться от Василия Алене не удалось. Ни сразу. Ни через год. Ни через два. Правда замуж за него она выйти никак не решалась. Но частый гость, в конце концов, в ее квартире насовсем поселился. Хозяйством так занимался, что все замужние подруги посинели от зависти. Терпимо относился к слабостям. Утешал. И работал, работал, работал. Вдрызг разбитую машину отремонтировал Васин друг. Гараж они привели в порядок уже втроем, кум из деревни приезжал. Алена поражалась, как некоторые люди умеют помнить добро. В ее кругу, в том мире, из которого она вылетела прямо на больничную койку — это было не принято. Вернее это было невозможно. Много ли людей навещало бывшую чемпионку? Может тренер приходил? Не смешите. Алена не могла понять, почему с Василием все происходило по-другому. Бывшие пациенты звонили порой и интересовались, не надо ли чего. Несли. Везли. Выручали. Почему? Это было его счастливой особенностью — притягивать к себе людские сердца. Незамужние подруги, да и кое-кто из окольцованных дамочек тоже, строили ему глазки. Вася не реагировал. Боготворил свою спортсменку. Медфак закончил. Трудился хирургом. Обрастал связями. Выходил в люди. Руки у него были воистину платиновыми. Коллеги, пациенты и начальство постепенно осознали, сей факт, и сделали надлежащие выводы. Наконец то Василий смог достойным образом одевать и обувать любимую женщину и старикам в деревне подбрасывать деньжат. Жизнь входила в колею. Василий даже начал обрастать жирком. Алена десятком ехидных шуток пресекла это непотребство. И милый прекратил ночные набеги на холодильник, выкроил пару вечеров в неделю для посещения секции русского рукопашного боя. (Люди далекие от единоборств упорно именовали клуб "каратистским".) Стал появляться на работе со свежими синяками. Народ не проведешь разной ересью про необходимость держать себя в форме!!! Медсестры и ординаторы дружно решили, что видно у бывшей чемпионки рука тяжелая. Жизнь входила в колею. Не без ухабов, конечно. А вот у Арины дела не ладились совершенно.

***

И кого ей было винить? Дом понемногу разваливался. Парализованная бабушка, пережившая свой ум, требовала постоянной заботы. Пеленки-клеенки не спасали. Старушка ухитрялась обделаться от пяток до затылка. Вымыть лежащего человека не так просто как кажется. Хорошо, что бабушка была легкой в кости, точно птичка. Не то для худенькой Арины это было бы непосильным трудом. Телевизор сгорел. Горячая вода появлялась лишь глубокой ночью и пропадала к шести часам утра. На работе не давали денег. И кого ей было винить? Университет — заочно, конечно, но все же закончен. Скажите, кому нужны филологи в не особо большом городе, когда их каждый год целой кучей выпускают на свободу из стен "альма-матер"? Весь год Арина продолжала тянуть лямку в заводской конторе. С девяти до пяти, плюс полчаса на обед и два часа на дорогу туда обратно. Делать на работе было решительно нечего. Сотрудники плели интриги, вязали кофты, смотрели все без исключения телесериалы по переносному черно-белому телевизору и бесконечно чаевничали.

Арина читала. За время ее долгой — шесть лет — учебы, все привыкли к этому, притерпелись. И толстые классические романы воспринимали равнодушно. Ну, читает человек, и пусть читает. Чушь всякую. Ну да ладно. Что с нее взять, с хорошо образованной дуры? Ни поесть как человек (она никогда не могла угнаться за тумбообразными сотрудницами, нагуливающими аппетит на дачах и картофельных участках), ни выпить, ни поругаться всласть — сбросить напряжение…

— Кто тебя такую возьмет?

Вопрошала Дина Петровна, многотонным монолитом возвышаясь над столом.

— В тебе же с какой стороны не подступись, и на половину приличного человека не наберется, а?

Арина отмалчивалась. Как самая молодая в отделе, покорно мыла чайные чашки и спускалась вниз, на второй этаж в женский туалет за водой. Управленческие ловеласы к ней не приставали. Шмыгает себе мышка серенькая. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо.

Раз и навсегда заведенное колесо: Умыть-накормить бабушку с утра, прибрать за ней в шесть, приготовить ко сну, перестирать белье, проделать профилактические процедуры по борьбе с пролежнями (Василий научил Арину разным хитростям и тонкостям), сбегать в магазины, навести подобие порядка в квартире — раз и навсегда заведенное колесо катилось себе по дороге и дребезжало на кочках. А недавно, глядя в зеркало, Арина с ужасом обнаружила первые морщины. Двадцать шесть. Не замужем, вместо приданого полупомешанная парализованная старушка. Никакой надежды подыскать приличную работу. Пустой холодильник и пыль на шкафу.

Хреновые итоги.

В восемнадцать ее изнасиловали. Три мерзких, пахнущих пивом мужика, в собственном подъезде, у двери в подвал. Ударили по голове. Забили глубоко в рот, чтобы не кричала варежки, те самые, подарок крестной, стянули курточку… Один держал, двое, сменяя друг друга, работали. Арина несколько раз теряла сознание и не помнила деталей. Кто-то из соседей вроде бы и поднимался мимо, но на подозрительную возню внимания не обратил. А позвать на помощь она не могла. Растерзанную, исщипанную до кровавых синяков (один из насильников иначе не мог) ее оставили со связанными шарфом руками, полуголую, в натянутой на голову одежде и порванном белье. Она долго мучилась, катаясь по грязному полу, прежде чем освободила руки и смогла подняться. Ключи затерялись. И в три часа ночи ей пришлось позвонить в дверь. Вот тогда старушку и хватил первый удар. С памятной ночи прошло восемь лет. Арина провела их механически, в полусне. Ее преследовали однообразные кошмары: три безликие фигуры (в подъезде было темно) снова и снова набрасывались на нее, били и мучили. Арина ухаживала за бабушкой, слушала любимый "Наутилус", раз в неделю ездила в гости к Алене. А вчера, возвращаясь с работы, вновь испытала унижение. Более слабое, разумеется, чем в юности. Зато публичное. Любуйтесь, люди добрые! Нашелся, правда, престарелый, но настоящий Дон Кихот и вступился за поруганную честь молодой дамы.

Где Вы, Илья Ильич?

Кто Вы?

Как Ваши дела?

***

В последние дни ноября похолодало. Топили еле-еле. Арине едва удавалось заставить себя вылезти из нагретой постели и заняться делами, а потом отправиться на работу. Слава Богу, сегодня суббота. Домашняя хозяйка из Арины никудышная. А это значит, что кроме забот о бабушке и кой-каких, о хлебе насущном других дел нет. Ура! Можно всласть поваляться с книжкой или сходить в спортзал к Алене. Последние три года подруга подрабатывала и весьма успешно, аэробикой, коланетикой, стретчингом, шейпингом и прочей гадостью. Вслед за модой на новые направления Алена не гналась. Моду она ухитрялась опережать на несколько шагов. Более того, в моду вошла она сама. Посему ее группы посещали дамы отнюдь не бедные.

"Пойми, подруга, — разглагольствовала она — я даю людям то, в чем они отчаянно нуждаются: уверенность в себе, хорошее настроение, силу. Они смеются, визжат, шалят после занятий. Море положительных эмоций. Я… как личность для них на пьедестале. Они снизу вверх с восхищением смотрят".

Алена ни на грамм не преувеличивала. Когда ее крепкое тело с тонкой талией, казавшейся еще более тонкой по сравнению с плечами и бедрами, затянутое в фирменный купальник — двигалось под музыку, можно было только любоваться. "Они сами меняются! Из клуш превращаются в подвижных, почти грациозных дам. Это их радует, меня тоже. Я вижу результат. Он меня вдохновляет. Словом, все в экстазе".

Появились у Алены новые присказки, шутки, улыбки. "Если за занятия дамы платят десять баксов в месяц — инструктор должен выглядеть на пару тысяч. Тогда все идеально".

Алена была живой рекламой "Найку". Потому, что предпочитала их спортивную одежду всем прочим фирмам. Стильные белые кроссовки, специальные коротенькие маечки и шорты, по меньшей мере, три комбинезона, в одном из которых она и красовалась сегодня.

— Ты потрясающе смотришься, Виноградина.

— Это моя работа — потрясающе смотреться. Проходи, лентяйка. Решила позаниматься?

— Да.

— Не прыгай и не бегай, сегодня.

— Почему?

— Большой перерыв. Мотор штука ценная. Любит бережное обращение. Ты ему организуешь стресс — наскачешься с дури, он может взбрыкнуть. Оно тебе надо? Рекорды, вроде бить не собираешься.

— Хорошо. Халтурить — не пахать! Запросто.

— Вот и ладушки.

Большое хорошо освещенное помещение с зеркальной стеной и ярко красными коврами на полу постепенно заполнялось народом. Дамы собирались в кучки, по три-пять человек, и хихикали. Телефоны, цепи и бриллианты они, не рискуя оставить в раздевалке, аккуратной горкой сложили на подоконнике. Алена, щеголявшая своей точностью похлеще, чем граф Монте Кристо, ворвалась в зал секунда в секунду. Девятнадцать ноль-ноль.

— Всем привет, милые мои. Мы начинаем наш концерт!

— О!

— Ура!

— Подъем! Строимся. Домашние проблемы. Что мы с ними сделаем? Выслушиваю варианты.

— За борт!

— По боку!

— На фиг.

Арина, как обычно, спряталась подальше, в углу. Она стеснялась своих старых кроссовок и заштопанного купальника. Лосины, новые, перламутровые ей подарила Алена. Но, в общем, и целом, одни лосины погоды не сделают.

— Лапки вверх. Улыбаться я одна буду?!! Ку-ку. Лена, покажи мне, как ты умеешь улыбаться. Маша, не горбись! Пузики подбираем. От винта. Процесс пошел. Молодцы!

Бодрый Аленин бас подстегивал нерадивых и задумавшихся. Старательно копируя любимого инструктора, дамы разогревались.

— Арина! Уймись! Перейди на шаг! Не вздумай прыгать. Накажу.

— Как?

— В угол положу.

— Одну? Это не гуманно.

Дамы запищали и завизжали. Алена сделала свирепую морду и рявкнула.

— Продолжают все кроме Лены, Лены и Арины. Они шагают!

В боку закололо. Сердце припустилось вскачь. Просто удивительно, сколько может весить собственная нога в конце занятия. Ее невозможно оторвать от коврика. Тонна. Не меньше. Ух. И еще — ух. Занятие длилось чуть больше часа. Заморенные и счастливые дамы старательно выполнили небольшой комплекс упражнений для растяжки мышц.

— Достаточно.

С воплями и стонами восторга, взмыленные "аэробистки" распростерлись на полу. Алена поменяла кассету. Зал заполнился нежной инструментальной музыкой.

— Между прочим, не хухры-мухры. Английский королевский симфонический оркестр.

— Боже.

— Кайфуйте, королевы!

Плоские Аленины шутки неизменно находили горячий отклик. Все заулыбались.

— Приступим.

В дверь не постучали, тихо поскреблись. Выглянув, Алена просияла. Подхватила олимпийку. Скомандовала.

— Лежим. Глазоньки закрыты. Арина проведет "релакс".

И упорхнула. Слушаться, так слушаться. Арина выключила свет. Стандартные фразы расслабления оживали и плавно опускались в темноту на разгоряченные тела, голос плыл, обволакивая, укутывая, давая отдых. Никто ее не видел, и Арина дала волю чувствам, ощущая себя Волшебной Сиреной, чей голос, как известно, мог заворожить любого. Звуки журчали и вибрировали, музыка подражала бегущей воде.

— Она уносит наши проблемы и беспокойства…

Голос стремился вслед за мелодией, неторопливо и сладко вплетаясь в рисунок. Арина чувствовала непривычную власть над людьми. И это не тяготило, наоборот, было приятно. Но всему на свете есть конец.

— На счет "один" я полностью приду в себя…

Кажется, у нее все получилось неплохо. Так?

— "Пять"! Мое тело теплое и расслабленное. Мое тело постепенно заполняется силой. Она вливается в каждую клеточку моего тела. Я точно свечусь изнутри. "Четыре"! Я ощущаю уверенность и спокойствие. Теплая, светлая сила пронизывает мое тело. Я спокойна. Я счастлива. "Три"! Я осознаю, что нахожусь в зале, мое потрудившееся, послушное тело отдыхает и восстанавливается. Мне хорошо, как никогда. Волшебно. Радостно. Спокойно. "Два"! Я полна энергии. Я замечательно поработала над собой. "Один"…

Арина щелкнула выключателем.

— Я медленно, лениво, открываю глаза. Потягиваюсь и улыбаюсь. Занятие окончено.

— Хорошо то как, девочки!

Выдохнула одна из дам. Все засмеялись.

— Спасибо.

— Спасибо.

— Как ты воркуешь замечательно.

Арина, смущенно улыбаясь, подобрала свое полотенце. Свет расставил все по местам. Эта девушка с тусклыми волосами и привычкой сутулиться не могла быть сводящей с ума волшебницей. Никак. Сказка растаяла, но вязкий студень будней еще не вполне окутал жертву. И "нечто" необъяснимо притягательное продолжало витать в воздухе над родионовской макушкой. Дамы, вернее некоторые из них, с вялым любопытством смотрели на подругу инструктора, несколько минут назад совершенно всех заворожившую. Арина вытерла потную физиономию и шею. С собой на занятия полагалось приносить по крошечному полотенчику, как раз для этой цели. И направилась в тренерскую. По праву ближайшей, вернее единственной, подруги королевы аэробики она раздевалась там, вместе с ней. Иначе ей пришлось бы сгореть от стыда перед дамами за свое доисторическое белье и штопаные колготки.

За дверями на скамейке, расставив ноги и хлопая себя по мощным бедрам, громко хохотала Алена. Двое незнакомых мужчин ей что-то говорили. Вернее говорил один, внесла поправку Арина, идя им навстречу по отвратительно освещенному коридору.

— Уморил, Сашка!

Взвизгнула Алена.

— Я на тебя Василию пожалуюсь. Точно. Он тебе обормоту покажет кузькину мать.

— Я от твоего монстра со скальпелем — убегу заранее. Фиг догонит. Кто у нас на сборах всех быстрее носился?

— Ты, родной. Ты, конечно.

Значит, друг из спортивной юности, отметила Арина. Второй незнакомец стоял в трех шагах и… пытался рассмотреть ее. Дудки! Единственная лампочка боролась с темнотой в непосредственной близости от глаз. Так что девушка оставалась для него силуэтом на фоне зашторенного окна. Арина же могла полюбоваться чужаком. Длинное черное пальто скрывало фигуру. Черные перчатки он держал в руке. Хотя чем тут любоваться? Лицо как лицо. Чрезвычайно самоуверенное, это да. Словом ничего особенного. Ничего особенного? Арина могла поклясться, что женщин к нему тянет точно магнитом. Он напоминал насторожившегося хищника. Большого, сильного и опасного.

— Притормози!

Скомандовала Алена повелительным инструкторским басом. Повернулась к высокому незнакомцу.

— Вот она, твоя колдунья.

— Я сказал — Лорелея.

Спокойно поправил он и добавил задумчиво, теперь уже обращаясь именно к Арине.

— У вас фантастический голос. Заслушался. Проникся. Чуть не улегся здесь на полу. Чтобы соответствовать. Вы так необыкновенно на меня подействовали.

Арина, неизвестно почему разозлилась.

— Насколько я помню, Лорелея губила мужчин. Это не мое хобби! До свидания.

Обогнув незнакомца как столб, она гордо удалилась в тренерскую. Вслед донеслось тихое и обещающее

— До свидания, Лорелея.

***

— Вот, чудачка. Чего взбеленилась? А?

Выговаривала ей Алена по дороге домой. Она водила свою колымагу аккуратно, но без страха.

— Сашку, сто лет не видела, представляешь? Этот паразит мотался по заграницам. Вернулся недавно, успел жениться, остепенился, подлец. Он у нас слыл первым парнем на деревне. Пол сборной по негодяю сохло. А друг его… Да тоже из бывших, наверное. Да и не суть важно, впрочем. Хороший мужик. Сашка с подлецом дружить не стал бы. Не той он масти. Чего ты взбрыкнула, дорогуша? А? Пошутила бы, посмеялась. Видала, на каком они монстре подкатили?

— Нет.

— Джип "Чероки". Стало быть, не нищие мальчики. Не знаю, правда, чья машинюка. Может Сашкина?

— Какая разница?

Лживость в собственном голосе неприятно удивила Арину. Притормозив на перекрестке, Виноградова осведомилась.

— На чай явишься, завтра?

— Может быть.

— О! Я догадалась! Ты влюбилась в своего рыцаря и других мужиков в упор не видишь. Как его там? В Петра Петровича?

— В Илью Ильича… Да нет, конечно. Пока.

Чмокнула душистую щеку подруги. Хлопнула дверцей. И спустя два-три удара сердца оказалась совершенно одна в темной утробе двора. Пропахший мочой и кошками подъезд. Какая то скотина опять выкрутила лампочки. Гадство. Мерзость. Вывинтить и пропить. Арина долго искала ключом замочную скважину. Фонариком что ли обзавестись? Точно. Руки дрожали. С чего бы это? Как он назвал ее?

Лорелея…

Что ж. Каждому свое. Выбирайте, господа хорошие. Лорелея я или троллейбусная прошмонтовка.

Стянув и отпихнув ботинки, Арина прошлепала на кухню. Зажгла свет. Поставила на газ чайник. Поздоровалась с кактусами. Колючее семейство занимало весь подоконник и часть стола. В комнате застонала бабушка.

— Внученька? Ты?

Арина торопливо сполоснула руки.

— Иду, иду.

Обычного неприятного запаха не было. И глаза старушки были вполне разумны. Что случалось все реже и реже.

— Сейчас сходишь на судно. Я тебя покормлю. Вымою.

— Сядь, Арина.

Она опустилась на стул. Бабушка пошарила рукой. Птичья лапка, обтянутая сухой пятнистой кожей.

— Аринушка. Что же это со мной. Давно?

— Давно, бабуль.

— Измучила я тебя, голубушка. Ты уж потерпи, родная.

Арина проглотила слезы. Подняла бабушкину руку, прижала к груди, погладила.

— Бедная ты моя. Бедная. Без родителей росла. Теперь со мной старой валандаешься.

У Арины не было сил отвечать, успокаивать. Она боялась зареветь в голос. Острая жалость к себе сдавила горло, легла на грудь огромной холодной жабой, мешая дышать.

— Как тебе достается, внученька. За что крест такой? Грехи мои тяжкие.

Арина справилась, задушив не родившийся плач.

— Ты о чем, баб. Какие твои грехи? Просто судьба. Брось.

— Нет. Нет. Ты ничего не знаешь, внученька. Времена то, какие были. Страшные грехи есть на мне. Но куда ж мне деваться было, Времена то, какие. Пол села пересажали, передушили. Меня пугнули. Все в коже. Духами бабскими от бритых рож тянет. Подпиши, велят, что председатель ваш вражина и шпион. А не то… Тебя, гадюку, в Сибирь. А детишек по коммунам для малолетних… Ох, внученька. Что ж мне делать то было? Одинокой глупой бабе? Трое дома сидят мамку ждут… Что делать-то, господи… Что? И подписала проклятущую бумагу. Так и так. Слышала, как подбивал, и знаю, что шпион. А председатель то наш. Тимофей Петрович. Тимошенька. Он же един на всем свете был, кто помогал мне, вдове. То крышу перекрыть. То колодец новый вырыть. Отплатила я ему за добро, за любовь. Он ведь сох по мне в юности. И женился, когда на Прасковье. Не пересилил себя.

Бабушкин прерывистый горячечный шепот был так страшен своей откровенностью и неожиданностью, что Арина покрылась отвратительными тянущими мурашками.

— Ну, рассуди, хорошая. Виновата я, али нет? То-то и оно. Тимофей Петрович не поверил, что я на него напустила лжу. Не поверил! Он чистый был человек, светлый. Молился на революцию, да на окаянного Усатого. Все песни пел. Про светлое будущее. Больше всех в поле работал. Золотым человеком был. Тимошенька. Вот мне за что теперь. А тебе то, милая. Тебе, за меня, дуру старую, видать, достается.

— Перестань, бабуль.

— Я всегда любила тебя, умница моя. На одни пятерки ведь училась. Не пила, не дымила, меня старую не обижала. За что же такое тебе? Может меня сдать в какой дом инвалидов? Ты бы узнала, собрала бумажки.

Арина закусила губу. Она уже узнавала, несколько раз. Ей отказали. Слабоумных, тем более лежачих, туда без великого блата не принимали. Но горечь ласкового бабкиного совета была непереносима.

— Ты это прекрати мне. Слышишь?

— Сколько тебе лет, внучка?

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть. Ни мужа, ни детей. Мне как раз двадцать шесть и стукнуло в том году. Ну, сама знаешь теперь об чем я. Троих я в твои года родила. Троих.

— Успею еще. Не переживай.

Вскоре бабуся забылась, стала заговариваться. Арина переделала все, что нужно и устроилась с книжкой на кухне. Но на ум не шло ничего кроме жуткого бабусиного рассказа. Бросив Куприна, он-то здесь при чем? Девушка выключила свет и уставилась, слепо, безотчетно, бездумно на ночное небо.

***

Воскресное утро. Радость какая! Кофейный аромат плясал по кухне, свивался в кольца, щекотал ноздри. В честь выходного Арина дозволяла себе поздний подъем, долгое чтение и. конечно, настоящий, а не суррогатный кофе. В принципе в российских напитках из ячменя, овса и цикория есть своя прелесть. Они не поднимают давление, не заставляют сердечко колотиться. Да и стоят в пять раз дешевле. Но воскресное утро требовало особенного к себе отношения. Оно каждый раз было маленьким праздником. Слишком тяжелыми выдавались все остальные дни. Даже суббота. Колоссальная стирка, нехилая уборка и прочая рутинная необходимая деятельность. Чтоб ее! Арина легко могла представить, что чувствовали крепостные крестьяне, надрывавшиеся на барском поле. Разорвать эти цепи? Спихнуть бабушку… Арина была честна перед собой. Она думала об этом много, много раз. Не вышло. Не так это просто. Есть немалое количество желающих отделаться от поглупевших, больных, обидчивых инвалидов.

Арина поставила одну ногу на скамейку. Футболка (девушка терпеть не могла ночнушки и спала либо голышом, либо в старой спортивной майке) задралась, открыв бледную бело-синюю ногу. И прижалась лбом к холодному стеклу. И не сказать, что задумалась. Просто отключилась. Уплыла. Взгляд лениво скользил по заоконному пространству. Ночью лег первый робкий снег. Двор, пересеченный цепочками следов, похорошел.

— Мадам Зима, вы знатный кутюрье. Превратили уродца в симпатягу.

К подъезду лихо подрулила Аленина колымага.

— Вот приятная неожиданность. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро.

Посетители появлялись у Родионовой чрезвычайно редко. Ради такого случая недопитый кофе был сослан обратно на кухонный стол.

— Остыньте, мсье. Я к вам еще вернусь.

Арина влезла в шорты на ходу, прыгая на одной ноге, сняла цепочку и щелкнула замком, распахнула дверь. В проеме, однако, возник боевой соратник, гражданский муж, славный парень, почти брат Вася.

— Не верю глазам своим. Нонсенс. Вы у меня один? С утра пораньше. К чему бы это? Заходите, сэр.

— Ну, какой я к чертям собачьим, сэр. Здравствуй.

— Входи и объясняйся.

Василий переступил порог, неловко улыбнулся.

— Как бабушка?

Это и вовсе отдавало абсурдом. О старушке никто никогда не вспоминал.

— Все как всегда. Как раз собираюсь кормить.

— А можно с кем-нибудь договориться, чтобы ее на ночь покормили и…

Арина перебила не дослушав.

— Нет.

Смягчив грубоватый отказ, пояснила.

— С ней ведь не просто сидеть надо. Она и описается, и что похуже устроит. Может ругаться начать или плакать. А после туалета ее надо как следует обрабатывать. Только пролежней, или еще какой фигни не хватает! Станет чужой человек возиться? Спину пять раз фурацилином протирать, и с боку на бок переворачивать. Не смеши. Ну что я тебе врачу объясняю. Сам все знаешь. Сам всему этому меня ведь и учил. Родственников у нас тут нет. Так что не взыщи.

— Я Алене так и сказал. Но она уперлась хуже, чем баран. Танком с места не сдвинешь. Велела нам что-нибудь измыслить.

— Да что стряслось то?

— Ее взбаламутил друг какой-то по сборной. Саша, кажется. Он недавно женился, и приглашает всех нас в свой загородный дом. На баню-шашлык-гулянку-посиделки. Сегодня вечером.

— Я то тут при чем?

— Алена хочет, чтобы ты поехала с нами, развеялась.

— Но вы же там ночевать собираетесь, не иначе.

— Да.

— Исключено. Бабуся — раз. На работу завтра — два. Да я и не знаю в вашей компании никого.

— Саша с женой и другом. Мы втроем. Вот и весь контингент.

— Ага.

Арина привстала на цыпочки и щелкнула Васю по носу.

— Бездарный старый сводник.

— Ну…

— Не перебивай. Шучу. Сводник молодой и одаренный.

Вытянувшаяся физиономия Василия была столь забавна, что Арина прыснула дребезжащим глупым смешком.

— Входи уж. А то разговариваем через порог. Как неродные. Мне жаль, но проблема с бабусей из разряда неразрешимых. Посему гулять, лопать шашлыки, и танцевать босиком в сугробах будете без меня. К тому же мне с утра на завод.

— Да и мне тоже в больницу. Но Алена уперлась. Едем и все. Слава Богу, завтра у меня ни одной операции не запланировано. Выпью кофейку. Не так мы стары, чтобы одна бессонная ночь нас доконала. Да?

— Очень длинная речь для тебя, дорогой.

— Я бы тебя подвез.

— Хорош уговаривать. Нет, сказала я. Все. Пошли блинами угощу.

— Блины то это здорово. Но вот отрицательный ответ сообщать Алене. Ох! А вдруг меня сковородкой оглоушат.

— Так ведь не меня, а тебя. Смотри блины какие. Чудо. Снимай куртку. Идем.

Уселись у деревянного стола, накрытого яркой клеенкой.

— Приятного аппетита.

— Спасибо. Сколько у тебя кактусов!

— Нравятся?

— Да нет, не очень.

— Вот честный негодяй. А я их обожаю.

Арина по утрам всегда здоровалась с этой зеленой компанией. Поименно с важными кактусищами и с задорными кактусятами. Лысый репсалис был ее любимцем. Василий, глотая очередной блин, поинтересовался.

— А что это за монстр без иголок?

— Не буду я тебе кактусофобу рассказывать о моем фаворите. Не надейся.

Василий дипломатично улыбнулся и, принимаясь за очередной блин, разразился тирадой.

— А все-таки странная вещь человеческий желудок. Он просит гораздо больше, чем ему нужно на самом деле. Ну, да это легко объяснить. Уж, очень замечательные у тебя блины вышли!

Вот что такое — гость правильный, всем гостям пример. Ел с аппетитом, вкусно причмокивая и воздевая глаза к потолку в восторге. Нахваливал стряпню. Каждая нормальная хозяйка жаждет одобрения. В глубине души, или откровенно, но хочет услышать спасибо. Да и комплимент нисколько не повредит. Что касаемо Арины, она пекла как бабушка учила: тонко, но во всю сковородку. И гордилась результатом чрезвычайно. Тем более, что готовить в принципе не умела и не любила. Блины были почти что единственным исключением из правила.

— Хватит, вкуснотища, конечно, но Алена грозилась разлюбить пузатого. Пока, хозяюшка, ежели не пристукнут за твой отказ, может свидимся еще.

— Лады.

На пороге Василий притормозил, но видно передумал, ничего не сказал, только махнул рукой. Арина проводила его, обиходила бабулю, вымыла пару тарелок, стянула шорты (маловаты стали — жмут) и посмотрела на часы. Десять. Уйма времени впереди. Читать, не перечитать. Громовой стук по батарее возвестил, что Евдокия Яковлевна, одинокая старуха, соседка сверху, приглашает подняться к ней. Очевидно, попросит сходить в магазин за молоком. Арину она встретила с сигаретой в руке.

— Голубушка.

Разговаривала она манерно и строго. Точно классная дама в институте благородных девиц.

— Мне необходимо передать несколько книг одной приятельнице. Но сегодня подморозило. В такой ужасный гололед я не доберусь до нее, не переломав конечности. Мне неловко просить вас еще об одной услуге. Вы и без того постоянно выручаете меня, голубушка. Извините, что злоупотребляю вашей добротой. Эта моя приятельница живет неподалеку, всего две остановки. И лучше не откладывать визит на вечер. Она только, что звонила мне и интересовалась судьбой книг и временем доставки. Она думает, что ко мне частенько заходят внучки. Я ее не разочаровываю. Стыдно признаться, что твои родные не посещают тебя, не любят. Ведь в этом и моя вина, несомненно.

Старуха рассорилась с дочерью, они почти не общались, и стеснялась своего вынужденного одиночества. Даже Арина, единственная во всем доме, с кем она была накоротке — не знала подробностей разрыва.

— Не переживайте, Евдокия Яковлевна. Две остановки это действительно не слишком далеко. Добегу.

Арина отнюдь не была бесхребетной девочкой, готовой кого угодно усадить себе на шею, и катать весело, бесплатно.

Сухопарая, интеллигентная соседка была ей симпатична, это, во-первых. К тому же она позволяла рыться в своей громадной библиотеке. Это, во-вторых. А в-третьих, что немаловажно, вышеупомянутая соседка, разрешала Арине звонить по телефону. У нее единственной в подъезде было это чудо цивилизации, столь привычное людям, живущим в других местах. Не в трущобах, естественно. Откуда подобная роскошь? В далеком прошлом Евдокия Яковлевна слыла одной из самых красивых дам города. Была известным фотографом, пользовалась огромной популярностью. Именно благодаря своим поклонникам, в частности, она могла покупать хорошие книги. Совсем недавно роскошью были не только машины и магнитофоны, но и собрания сочинений Дюма, Купера, Гюго, Жюль Верна, Чехова и многих других не менее прекрасных авторов. Партаппаратчики, директора предприятий, генералы, работники торговли и чиновники имели прямой доступ к хорошей литературе. Остальные или облизывались, или дружили с нужными людьми, или покупали книги втридорога на черном рынке. Впрочем, иногда подписку на дефицитные издания разыгрывали в заводских и фабричных коллективах. Арина застала то дивное время. Она читала с шести лет. Книжный голод гнал ее в читальные залы библиотек и домой к тем счастливчикам, чьи родители входили в круг избранных и, следуя моде, заставляли безобразные стенки хрусталем, а не менее безобразные шкафы и полки — книгами. Особым шиком считалось умение подобрать корешки собраний сочинений — по цвету, чтобы с обоями сочетались, с занавесками, коврами. Чушь, разумеется, но чушь угнездившаяся во многих головах.

— Диктуйте адрес и давайте ваши книги.

— Серый дом напротив универмага. Квартира номер один. Хозяйку зовут Калерия. Не перепутайте, ради бога. Калерия, а не Валерия. Она подрабатывает стрижками-укладками, настоящий ас. Правда дорого берет, но услуги истинного мастера стоят тех больших денег, которые он просит.

— Мне все равно. Я не могу себе позволить похода к высокооплачиваемому профессионалу.

— Подождите. Боже! И почему я не сообразила раньше? Калерия передо мной в долгу. Мой старый друг не важно кто… Он уже давно на пенсии, но сохранил колоссальное влияние, не поверите, какую власть имеют некоторые Бывшие. Мой старый друг спас ее бестолкового зятя от армии. Я могу ее попросить обслужить вас, голубушка. Калерия настоящая волшебница, вот увидите.

— Спасибо, не стоит.

Евдокия Яковлевна всплеснула руками.

— И не вздумайте отказываться. Голубушка, я давно собиралась поговорить с вами об этом, но боялась, что вы обидитесь на старуху, сующую нос не в свое дело. Голубушка, вы себя губите. Этот, пардон, мышиный цвет волос, ужасная стрижка, полное отсутствие косметики. Ведь личико прелестное. Но кто заметит красоту, если нарядить ее в паранджу какую-нибудь? Алло. Калерия, это вы? Евдокия Яковлевна вас беспокоит. У меня тут в гостях одна молоденькая приятельница. Да-да. Она сейчас зайдет к вам, занесет книги, о которых мы говорили. Вы не сделаете что-нибудь с ее волосами и лицом? Замечательно. Она девочка небогатая. Но вы мне обещали помочь, помните? Обслужите ее, пожалуйста, а мы потом сочтемся. О, да. Молодежь такова. Спасибо. Всего наилучшего.

Совершенно обалдевшая Арина слушала бредовый разговор, не перебивая. Соседка, сиятельно улыбаясь, обратилась к ней.

— Она как раз свободна и ждет вас, голубушка. Но вы уж поспешите. Не подводите меня.

— Евдокия Яковлевна, какая стрижка, о чем вы, зачем? Мне это совершенно не нужно.

— Голубушка доверьтесь моему профессиональному взгляду. Мышиный цвет волос вам ужасно не идет. Калерия вам вас найдет и покажет. Сами удивитесь и меня старуху порадуете.

— Дурдом.

Подумала, но не произнесла Арина.

— Полный дурдом!

Но из дома она вышла через десять минут.

* * *

Улицы уже утратили утреннюю свежесть, дорога превратилась в серое месиво, пол в троллейбусе напоминал бурую кашу. Люди огрызались друг на друга и злобно топтались в грязи, поскальзываясь, пачкаясь, свирепо или вяло переругиваясь, в полном соответствии с собственным темпераментом и самочувствием. Мол, и рад бы дать вам в рыло, нехороший вы человек, да руки от усталости поднять не в силах.

Арина, погрузившись в задумчивость, свойственную всякому российскому интеллигенту, не реагировала на толчки. Раз. Два, три… она считала остановки. Серый дом напротив универмага на поверку оказался коричневым, звонок в квартире номер один не работал, и в обшитую деревом дверь пришлось стучать. Хозяйка в китайском шелковом халате открыла, не спрашивая, кто там.

— Входите, лапочка.

— Калерия…

— Просто Калерия. Я не люблю отчества.

— Меня Евдокия Яковлевна прислала с книгами, держите, я пойду.

— Лапочка, вы чем-то огорчены? Евдокия Яковлевна просила вас обслужить. Давайте просто взглянем, что там у нас есть. Агамемнон, подай гостье тапочки.

Шустрый черный пудель, виляя, всем телом принес и сложил у ног Арины четыре шлепанца. Красный, синий, коричневый в белую клеточку и зеленый. Все разного фасона и размера.

— Ерунда.

Расплылась в добродушном оскале хозяйка.

— Надеюсь, вы непривередливы.

— Уймись лицемерка. Уймись.

Свирепо проорал синий с хохолком попугай сидящий на шкафу.

— Аменхотеп у нас гуляет. Я его запру в клетку, не волнуйтесь.

— А почему я должна волноваться?

— Некоторые не любят настырных птиц. Аменхотеп, к сожалению, редкостный наглец. Садится на голову, пристает с нежностями.

— Давай поцелуемся, красотка. Я парень о-го-го

Отчетливо и громко выговорила птица.

— Вот весь он в этом. Проходите.

То и дело вываливаясь из одного шлепанца, Арина добралась до зала. Там было чисто и пусто. Зеркало, стол, высокий стул с подлокотниками, книжные полки, натертый до невероятного блеска паркет. По нему забавно стучал когтями ласковый Агамемнон.

— Одну минутку.

Доплыл издалека голос хозяйки. Арина разглядывала книги, почти все на английском и французском.

— Это вы читаете? — полюбопытствовала она. Хозяйка, прикатившая маленький столик, заставленный баночками и пузырьками, подтвердила.

— Да. Вот только Агамемнон и Аменхотеп меня не поддерживают, кроме родных птичьего и собачьего понимают только русский и то кое-как. Присаживайтесь, шапку долой. Снимите резинку с хвостика. Так я и думала. Никогда не пользуйтесь этой гадостью.

Калерия брезгливо двумя пальцами подхватила черное колечко и швырнула в корзинку для бумаг, стоящую под столом.

— Никогда. От нее волосы ломаются, теряют вид. И шапку в помещении всегда снимайте.

— ?

— Ходить в головном уборе ужасная привычка. Зашли в тепло, быстренько избавляйтесь от шапки. Дайте скальпу возможность дышать. Ясно? Начнем.

Чуть замороченная лекцией Родионова не сразу отреагировала, пробормотала через минуту невнятно.

— Я бы не хотела сильно их подрезать.

Арине нравилась длина до лопаток. Она еще что-то собралась добавить, но хозяйка ее уже не слушала. Погрузив свои большие теплые ладони в шевелюру девушки, она задумалась. Потом начала перебирать пряди, поднимать и опускать, смотреть в зеркало, отходить на два шага.

— Да. Этот бардак надо стричь и красить. Прямо сейчас. Раз уж я свободна.

У Калерии Арина пробыла два с половиной часа. Ей дважды мыли голову, полчаса держали с цветной пеной на голове на табуретке в ванной, голышом, вернее в одних трусиках.

— Это моя любимая краска. И именно она нам нужна. Но течет, зараза. Никакие полотенчики не спасут, перемажетесь, а отмыть ее не просто. С одежды и вовсе нереально. А с кожи потихоньку отскоблите. Дня за три-четыре. Я специально сделала ее такой жидкой. Мой метод. А еще я добавляю кой чего для блеска. Но это мой личный секрет.

— Пахнет лимоном.

— Лимон действительно есть. Но он не главный компонент. Агамемнон, неси веник. Веник! Веник, а не тряпку. Вот непонятливое животное! Туп, как все мужчины! Ну, наконец, то, молодец. А совок? Совок забыл!

Щелкали ножницы, долго гудел фен.

— Открывайте глазки, девушка. Полюбуйтесь моей работой.

Калерия освободила Арину от простыни и накидки, отошла на два шага, насладиться эффектом. Очень короткая, глянцево блестящая челка до середины лба! Прямые, чуть-чуть не достающие до плеч яркие, переливающиеся на свету апельсиновые пряди…

— Боже. Какой ужас!!!

Завопила Арина.

— Надеюсь возглас восторженный. Губы надо подкрасить. Вот этим.

Она протянула тюбик и карандаш. У Арины дрожали руки, линия выходила кривой.

— Подождите, я поправлю. Вот так. А сейчас еще немножко туши, золотистых теней, нет румяна нам не нужны. В принципе это весь ваш макияж. Не надо никаких стрелок. Легко коснуться век вот так. Самую чуточку. Не переусердствуйте. Главное в вашем лице — порочная чистота. Никаких чрезмерностей, кроме ярких губ. У вас хорошая кожа. И в облике смесь детского и кошачьего. Это притягивает.

— Я не такая. Это не я.

— Именно вы

Неожиданно зазеленевшие смелые глаза и коварная улыбка красиво очерченных губ.

— А носить вам лучше всего белое, кремовое, нежно розовое, персиковое, золотистое, бледно желтое. Это ваша гамма. Будете неотразимы. Замечательно, что вы не слишком сутулитесь. Подучитесь сидеть и ходить с совершенно прямой спиной. Нос повыше. Непременно улыбаться. Джинсы можно. Но со свитерочком вашего цвета, с маечкой. Хотя это не вполне ваш стиль. Ни в коем случае не рядитесь в модный черный. Б-р-р. Нет. Предпочтение маленьким платьям. Стирать их проблематично. Да. Есть другой вариант. Недлинную юбку или брючки. Ну, их можно темные. А верх, непременно светлый. И без цветочков, вышивки, рюшек. Чем меньше деталей, тем лучше. Ясно? Не надо украшений. Цепочки и брошки не для вас. Часы тоже ни к чему. Если очень невмоготу, разрешаю браслетик и колечко. И все. Ясно?

— Что вы такое говорите?

Очнулась Арина.

— Консультирую вас. В благодарность Евдокии Яковлевне, даю вам рекомендации по созданию имиджа. Вы должны быть такой. Это вам идет. Выбросите все несоответствующее моим словам. Не надо носить блестящие колготы. Вам нужны матовые. Ногти по обстоятельствам. У вас славные пальчики. Можно все. Даже художественный маникюр с рисунками. Через три-четыре недельки волосы подровнять. Не отпускайте их длиннее, чем сейчас. Арина не могла отвести взгляд от лица незнакомки в зеркале.

— Да.

Плохо соображая, сказала она.

— Да.

— Агамемнон, пошли, проводим гостью. Не забудьте купить такую помаду. Прямо сейчас. В "Скарлетт" была, по-моему. И карандаш для губ. Надеюсь, тушь у вас есть.

— Ты разбила мне сердце, малютка.

Проорал водворенный в клетку попугай.

— Я должна вам.

— Мои услуги недешевы. Я беру исключительно валютой. Не беспокойтесь. Сегодня я обслужила вас по просьбе Евдокии Яковлевны. А на будущее. Ну, даже если за часть цены… Все таки вы протеже моей старой подруги… Никак не меньше десяти долларов. Иначе я перестану себя уважать. Подкрасить корни, которые отрастут. Это необходимо. Ну, скажем еще десять долларов. Приходите.

"Фиг дождешься, грабительница" — подумала про себя Арина — "Двадцать долларов. Я в месяц чуть больше зарабатываю" Но новое ее лицо продолжало улыбаться.

— Спасибо.

Арина быстро-быстро сбежала по лестнице. Лихая апельсиновая пиратская улыбка горела точно абордажный флаг. Поберегитесь! А плечи расправились сами собой. Словно невидимые маленькие крылья затрепетали у лопаток. Необыкновенная девушка с сияющими глазами это она. И помада в "Скарлетт" действительно нашлась. Последняя. Стоила она ай-яй. Но Арина была настроена решительно и купила перламутровый тюбик с золотым ободком. В первый раз в жизни, выбросив так много денег на косметику.

Пошел снег. Он танцевал вместе с Ариной. Обхватывал белыми мягкими лапами, кружил и заморачивал. В голове скакали веселые мысли и задорные мыслишки. Сердце пело счастливую песню. И снег кружился в такт. Давным-давно, Арина уже успела позабыть это сладкое чувство легкости и полета души, ей не было так хорошо. Давным-давно.

Сами собой переделались домашние дела. Все удавалось необыкновенно легко и быстро. И свободного времени осталось намного больше, чем планировалось. В пять часов она решительно выписала себе увольнительную на всю оставшуюся часть вечера и кусочек ночи.

— Да. Да. Да.

Выкупавшаяся Арина из чистого озорства подвила концы волос и накрасила губы. Решительно постановив: "Хороша!" достала из тумбочки несколько дней как отобранные у Евдокии Яковлевны, но еще нечитанные книжки. Первая — современное русское фэнтези. Вторая — не менее современная поэзия. Как раз последняя книга, небрежно отброшенная на одеяло, и раскрылась сама собой. Взгляд упал на строчки:

— Непрочитанные книги — взять их в руки умоляют.

Не надетые вериги — сами тело обвивают.

Неисхоженные дебри — открываются за дверью.

Друг не встреченный. Где б ни был -

Просто — верь мне!

Арина перечитала их трижды.

В последний раз — вслух. И вместо восклицательного знака оглушительно заверещал дверной звонок.

Мистика. Решила ценительница поэзии. Сущая мистика. И если это еще и не соседка. А "друг не встреченный" или "дебри"…

Босиком, в белой мягкой пижаме, рубашка с широким воротом съехала набок, спадает с одного плеча, Арина прошлепала в прихожую. Наполовину пребывая в пригрезившемся волшебном мире, щелкнула замком, безрассудно не переспросив, кого же там принесло нежданно-негаданно. Просто взяла да и распахнула дверь. И переминаясь с ноги на ногу, замерла обескуражено.

Незнакомая дама в очках, нос крючком, первое впечатление — мадам Сова, и безымянный широкоплечий друг друга старой подруги. Тот о ком Арина просто не стала думать. Нарочно. Иногда у нее лихо получалось подобное. Берешь воображаемую резинку и стираешь из памяти то, что хочешь забыть. А самоуверенные обеспеченные владельцы джипов совсем не тот вариант, о котором должна думать трущобная уродина. Заспешили мысли. Последняя споткнулась. Уродина? Вот уж нет. Трущобная — да! Не отопрешься. Но дурнушка? А вот и нет. Как ее назвал этот тип — Лорелея. Волшебница. Короче, красотка. Так вам и надо, девушка. Красотка из трущоб… Нет, лучше — трущобная красотка. Звучит замечательно. Все перебил Его вопрос.

— Здравствуйте. Вы нас пустите?

— Входите.

Арина посторонилась, и массивные незваные гости заполнили собой отнюдь не самую просторную в мире прихожую.

— Забыл представиться Вам, Арина. Федор Андреевич Измайлов. Это Елена Львовна, бывшая акушерка, а ныне профессиональная сиделка высшего класса.

Мадам Сова, обутая в полусапожки по виду не дешевые, согласно кивнула.

— Федор Андреевич несколько преувеличивает. Где пациентка? Мне понадобятся конкретные сведения. В здравом ли она уме, чем кормить, когда и сколько, чем обрабатывать после туалета, где чистое белье и куда складывать грязное. И т. д.

— Елена Львовна любезно согласилась отдежурить сутки. Таким образом, все утряслось. Собирайтесь.

Арина плюхнулась на обшарпанный шкафчик для обуви. Стала еще ниже. Просто выпала из поля зрения рослых собеседников.

— Я ни о чем не просила. Мне неловко.

Федор стремительно присел на корточки. Глаза их оказались на одной линии: возмущенные и растерянные Аринины и его — в рыжих ресницах, с чуть припухшими нижними веками (верный признак упрямства, машинально отметила девушка) — коричневые яркие точки, рассыпанные по янтарному диску радужки, холодное дуло зрачка.

— Да. Знаю. Ну и что. Это я прошу Вас поехать со мной. Вернее с нами. Уж Алена то не даст в обиду свою хрупкую подругу. Верно? Да и Вася вам не чужой. В случае чего как заступятся! Я их боюсь обоих, и обижать Вас не стану, не из-за душевного благородства, конечно, а из-за банального инстинкта самосохранения. Ну, так как? Идет? Вся банда: Саша-Марина и Алена-Вася давно на месте. Ждут только нас. Дали огромный список продуктов. Сразу ясно никто поесть не любит! Велели прибыть поскорее. Так что мы с Вами по магазинам и вперед на природу.

Елена Львовна деликатно кашлянула.

— Где у вас можно переодеться?

— Я провожу.

Арина неловко спрыгнула с насеста, край пижамы мазнул Федора по носу: по трижды или четырежды перебитому, деформированному, слегка кривому, наглому крупному носу.

Пока она руководила, показывала и объясняла, прошло побольше пяти минут. Елена Львовна распаковала свой объемистый баул, деловито начала выкладывать: книгу, тонометр, аптечку, полотенце, зубную щетку в ярком футляре, тюбик пасты, расческу, крем, пачку дорогих салфеток для очистки кожи лица и рук, резиновые медицинские перчатки. В заключение поверх очков она спокойно посмотрела на растрепанную суетящуюся Арину.

— У кого из соседей есть телефон? Евдокия Яковлевн? В какой квартире? Замечательно. Где все предметы для гигиены?

Арина повела ее в ванную. Показывать. Судя по всему профессиональную сиделку, было трудно удивить, нищету она созерцала очень спокойно. Вынесла приговор:

— Сойдет. Я приступаю.

Покачивая необъятными бедрами, мадам Сова прошествовала к бабушке, зажгла настольную лампу и водрузилась в кресло с книгой. Арина все еще босиком и в пижаме выглянула в прихожую. Ботинки, пальто, а сам рыцарь исчез. Странно. Пропутешествовала по коридору, и, наконец, обнаружила его на кухне. Остановилась нерешительно, прижавшись щекой к косяку. Федор мыл, вытирал и выкладывал на тарелку фрукты. Чайник уже шипел на плите.

— Чашка кофе нам не повредит перед путешествием, верно?

Арина не стала ворчать, ругать гостя за вторжение, за бесцеремонность, никто ведь ему не разрешал хозяйничать на кухне. О ней давно никто не заботился, было приятно и странно смотреть на человека, который старается для тебя. Розовых очков у девушки не имелось. Мотивы, движущие Федором ей были вполне ясны, но тем не менее… Тем не менее… У нее на кухне воскресным вечером тщательно выбритый, хорошо пахнущий мужчина, со вкусом одетый: алый грубой вязки джемпер, брюки из почти не мнущейся ткани, очень удобно для машины, черные носки. Арина не выносила других носков, признавая лишь черные. С белыми она еще могла примириться, летом или в спортзале, не без труда, но могла. Носки у Федора соответствовали всему остальному. Они были новыми и чистыми. Вообще от него исходило ощущение телесного здоровья и чистоты. Сколько ему лет, интересно. Мысли обгоняли друг друга, сталкивались, перемешивались, летели в кювет и терялись там. Арина стояла на обочине, а впереди надвигалась, чтобы скользнуть мимо и исчезнуть большая мощная отполированная до фантастического блеска, машина. И вдруг, сразу, как бывает только во сне, притормозила, щелкнув раскрывающейся дверью.

— О чем, задумались, Лорелея?

Запасливый Федор вынул из пакета, брошенного на стуле, баночку кофе. Арина подала реплику.

— Вы всегда такой?

— Уверенный в себе? Наглый? Хозяйственный? Нужное подчеркнуть.

Он улыбнулся. Изломанное взрослое лицо на мгновение стало мальчишеским, и поманил девушку взмахом открытой ладони.

— Подойдите ближе, Лорелея.

Арина отклеилась от косяка и послушно приблизилась. Федор подтянул вверх рукав.

— Видите? У меня мурашки от Вашего голоса. Это как магия. Вот я и решил исследовать сие явление.

Арина фыркнула и забралась с ногами на табуретку.

— Чашки там.

— Слушаюсь.

Он откозырял шутовски, но грациозно, и занялся кофе. Его большое тело двигалось быстро, бесшумно и очень плавно. Арина, прищурившись, наблюдала за его работающими руками: запястья, заросшие светлым пушком, крупные, но хорошей формы кисти.

— Кушать подано, госпожа. Вы предпочитаете просто кофе или кофе с солью, с ломтиком лимона, со сливками?

— Просто кофе. Нет, еще два огромных ломтя лимона, пожалуйста.

— Вот прожорливая девушка, а на вид вся такая прозрачная.

— Внешность обманчива.

— Вы похожи на белого зверька с апельсиновой головой.

— Таких не бывает.

— Знаю. Я вас придумал. Очень давно.

— У вас больное воображение, господин мечтатель.

Сообща они уничтожили фрукты и сыр.

— Вы, в самом деле, обжора.

— Это легкая разминка перед тем пиршеством, которое закатит Алена. Она обожает готовку.

— Ну что ж, подъем. Как говорят мои друзья вертолетчики: "Колеса в воздух!!!"

Арина встала, пижама сползла еще больше, вместе с плечом приоткрыв левую грудь почти до соска. Взявший грязные чашки Федор отвернулся, включил воду в мойке, спина его казалась очень напряженной. Через десять минут — какие сборы, не в поход же на неделю? Побросала в сумку: запасную футболку, зубную щетку, новую помаду со старым карандашом (оказывается, дома давно лежал и ждал своего момента подходящий по тону Аленин подарок), дезодорант и чистые трусики (это было ее своеобразной гордостью: безупречная чистота свежего нижнего белья). Девушка натянула видавшие виды джинсы, провела по волосам массажной щеткой и на секунду призадумалась возле платяного шкафа. Порылась на полках, достала розовую майку, за ненадобностью та провалялась лет пять, не меньше и единственный светлый джемпер.

— Я готова.

Он смотрел на нее сверху вниз неодобрительно и сурово.

— В чем дело?

Мгновенно вспыхнула Арина.

— Этот лохматый джинсовый ужас собирается вальсировать при свечах?

— Что? Мне Вася сказал…

Федор легко коснулся ее щеки указательным пальцем.

— Тсс. Бабушку разбудите. Допускаю, что Вася или не в курсе, или по простоте душевной путает фрак с ватником. Запланирован романтический вечер, так что, сударыня, бальное платье и атласные туфельки вам совершенно необходимы.

Арина сердито топнула ногой.

— Что за чушь!

— И верно. Я тороплю события. У нас еще уйма времени. Будет карета, драгоценности и кружева…

— С вами все в порядке?

Тихо, но свирепо спросила девушка. И Федор ответил с подкупающей искренностью.

— Разумеется, нет.

Спор прервала Елена Львовна, холодно подытожив:

— До свидания.

— Нас гонят? Мы не гордые. Мы уйдем.

Он протянул руку, и в его большой ладони совершенно утонула узкая кисть Арины.

— Вперед!

У подъезда стоял потрепанный газик.

— Ага! И в это безобразие я должна была грузиться в бальном платье?

Съязвила девушка.

— Нет, но телега по путникам. Вышли бы вы, мадемуазель в шелках и парче, и стоял бы здесь тогда…

— Катафалк.

— Вот маленькая язва. Лучше скажите, где в вашем городишке приличные продуктовые магазины.

— Возле рынка и в центре.

— Мадемуазель желает ананасов к шампанскому?

— Мадемуазель равнодушна и к тому и к другому.

— А зеленые яблоки вы уплетали за обе щеки.

— Яблоки большие и зеленые моя слабость.

— Запомним.

Он провернул ключ, газик тихо тронулся с места.

— Не против музыки?

— Смотря какой. Если меня собираются родной попсой потчевать, категорически отказываюсь.

— Вот и славно. Будем слушать мою кассету.

Из динамика полились первые аккорды.

— Сойдет?

— Любовная тема из "Крестного отца". Вы попали в десятку сэр. Мой любимый фильм и одна из самых любимых мелодий.

— Видите, я не безнадежен. И если меня пообтесать.

— Это вряд ли. Где удастся подобрать инструмент, который не затупится о вашу шкуру?

Федор засмеялся. Они как раз остановились под светофором, красные отблески зажглись на лобовом стекле, крупная львиная голова Федора отражалась в нем точно в заколдованном зеркале с ореолом огней в волосах. Или то была царская корона? Арина шумно вздохнула, понимая, что теперь Федора не удастся "стереть" из памяти простым волевым усилием. И тот о ком она думала, ласково похлопал ее по обтянутой джинсами коленке.

— У вас вдруг личико стало таким печальным.

Арина без шапки (ее и варежки она рассовала по вместительным карманам куртки) взъерошила волосы, сердито тряхнула головой и соврала.

— Я не привыкла уезжать из дома по вечерам. Старушку нельзя оставить.

— Все в полном порядке, за Елену Львовну мне поручились очень солидные люди.

— Солидные, в смысле надежные? Так? Они еще сохранились?

— Их очень мало. Один такой вымирающий экземпляр перед вами.

Забили покупками четыре огромных пакета. Федор немного в них порылся, поудобнее пристраивая на задних сиденьях.

— Да уж. Тут на голодную роту спецназовцев, а не на вечернюю трапезу и завтрак шестерым горожанам.

— Думаете, не хватит?

Подразнил он ее. К даче, точнее к высоченному уютному коттеджу, притворяющемуся ей, они подъехали минут через двадцать. Федор просигналил SOS (три длинных, три коротких, три длинных гудка). Ворота открыл престарелый, но ловкий и подвижный дед по прозвищу Басмач, постоянно живущий на даче и выполняющий много разных обязанностей: сторожа, садовника, привратника, а главное кормильца той стаи, которую завела Марина, питающая слабость к зверюшкам. На снег горохом высыпали и заскакали, затанцевали вокруг машины штук семь-восемь разномастных и разнокалиберных псов. В основном дворняжки, плюс парочка упитанных щенков, меховых колобков. В ответ на немой вопрос, просто написанный на лице Арины, Федор хмыкнул и вздохнул, а потом покрутил пальцем у виска. Басмач закрыл ворота, поздоровался.

— Здравствуй, уважаемый. Поздно ты, однако. Все уже ели-ели. Хозяин в бане.

— С женой?

— С другом. Поют что-то. Жены чай пьют и плачут.

— ?

— Кошку жалеют.

— ?

— Родить никак не может. Вопит, как человек.

Басмач сморщился и покачал головой. Федор постановил.

— Разберемся. Отгони машину, дед.

Сцапал все четыре пакета.

— Пойдемте, Арина.

Она осторожно выбралась из газика, тотчас оказавшись в середине своры, в эпицентре мохнатой бури. Псы дружелюбно ее приветствовали, виляли хвостами, лезли друг другу на спины, каждый хотел, чтобы именно его погладили, и оттирал товарищей. Окруженная пестрой лавиной, высматривая место, а, не ставя ногу абы как, обязательно на щенка угодишь, Арина продвигалась вслед за Федором. Он, впрочем, далеко не удалялся. Стоял на дорожке, поджидал, наслаждаясь сценой, и посмеивался.

— Надеялся, они вас съедят, и мне не придется делиться яблоками, увы-увы.

— Меня любят собаки. Даже незнакомые и злые.

Просто сказала Арина.

— Трудно было не заметить. Ко мне они так никогда не ласкаются.

— Редкая девушка, однако.

Усмехнулся Басмач, влезая в разговор припозднившихся гостей. Добавил серьезно.

— Добрая и чистая. Пес он душу видит, не шкурку.

Федор возмутился.

— Мораль: я исчадие ада, приволокнувшееся за непорочным созданьем. Ну, спасибо, дед.

— Ты, уважаемый, сам как они. Большой пес, страшный.

— День открытий, ей-богу.

— Они тебя не любят, но уважают.

— Так ты, дед, поэтому меня уважаемым зовешь?

— Нет.

Все более запутывающийся диалог перебил женский крик.

— Феденька!

На крыльцо вырвалось из дома видение в образе двухметровой тощей прекрасной дамы. Разумеется, она оказалась голубоглазой блондинкой.

— Феденька, она умирает.

— Кошка?

— Да. Изаура.

Федор поставил пакеты на пол в кухне, глянул в прихожую, там, в высокой коробке, на клетчатом одеяле билось черное тельце. По тому, какие простые, но четкие вопросы он начал задавать, Арина решила, что без специального образования дело не обошлось. Психолог? Мент? Марина являла собой типичный образчик красотки в полу истерике. Чего-то добиться от нее было проблематично.

— Это чужой мне город, пойми. Я у вас не знаю никого. Частные ветеринары есть? Лучше знакомые? Ну?

— Петрович, но он уехал куда-то, уехал.

Марина ударилась в слезы. Федор, продолжая полу обнимать ее за плечи, обратился к Арине.

— Любите кошек, Лорелея?

— Да. Хотя собак больше.

— Я так и подумал.

Он достал из кармана расстегнутого пальто телефон и набрал справочную. Потом позвонил еще в пару мест. Что-то черкнул в блокноте, перехватив Аринин взгляд, пояснил.

— Не признаю электронные записные книжки. Жуть.

А она думала совсем не об этом. К стыду своему, осознав, что страдания кошки не коснулись ее совершенно. Рука Федора на плече модельной красотки волновала Арину гораздо больше.

— Так. Все. Я поехал. Время семь с копейками. Будет твоей кошке ветеринар, Мариночка. Будет. Лорелея, не скучайте без меня. Нет-нет, в глаза мне посмотрите, пожалуйста. Вот и умница.

Арине трудно было выдержать это, такую притягивающую силу выплеснули янтарные бездны. Ей встречалось в книжках выражение — "он всю ее обнял взглядом", теперь она могла утверждать, что знает, о чем шла речь. В известном мультфильме, российском разумеется, голливудские поделки не в счет, грозный Каа гипнотизировал Бандерлогов, и те, послушные, сами топали к нему в пасть. Арина поняла, что может сопротивляться взгляду Федора не намного лучше. (Казалось, он ощутил это.) Наверное, осознание собственной власти делает его еще больше опасным и притягательным для женщин, подумала Арина. Как печальна была эта мысль. На лице у нее счастливую покорность сменили по очереди выражения тоски и негодования. Я не Бандерлог, чтобы там себе не решило это пресмыкающееся! Арина, испепелив взглядом удивленного мужчину, скрылась на кухне. Федор дважды обернулся в дверях. Нет, платочком ему не махали.

Заплаканная и все равно прекрасная точно Барби, хозяйка, подошла к гостье, подала руку.

— Извини меня. Я ужасно привязалась к Изауре. Она так мучается.

— Давно?

— Третий час пошел. Как мужики ушли в баню и пропали там, почти сразу.

Марина объяснила, что доведенная ситуацией до бешенства Алена пошла за Василием.

— Да прямо перед вами, перед тем как вы прикатили. Несколько минут назад. Санечка обычно не пьет. Но они взяли с собой пива. Даже поют там. Военные песни, представляешь? "Землянку" и все такое.

Без Федора в прихожей стало просторно, даже пусто. Тихо и страшно хрипела несчастная кошка, глядя на страдания любимицы, всхлипывала хозяйка. Арина, удивляясь себе, дружески погладила безвольную ладонь блондинки.

— Может быть, обойдется.

— У меня голова кругом, не обращай внимания.

В голове у Арины мелькнуло нечто злобно-банальное типа "тебя бы в мою шкуру, чтобы ты тогда запела, красавица", но вслух она произнесла вежливое.

— Все будет в порядке.

— Конечно, раз Федор обещал.

Арина выпустила ухоженную ладонь с наманикюренными пальчиками. Огромная скользкая жаба запрыгнула на грудь. Зависть? Или ревность? В общем, нечто отвратительное и могущественное. Арине было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла, во всяком случае, сейчас.

— Ты присядь пока на диванчике на кухне. Там видик есть, и кассеты новые сегодня Санечка принес, посмотри, не обижайся, что я такая гостеприимная, ладно?

Не успела Арина отойти и на два шага, как с хлопаньем дверей, в ореоле ледяного воздуха, появилась чертовски злая Виноградова. Влекомый точно агнец на заклание, следом брел багровый Василий под шафе.

— Я посмотрю, посмотрю, но все едино, в кошках ни фига не смыслю. Где роженица? Привет Арина. Красивая, какая сегодня. Не толкайся, дорогая.

Присев возле коробки врач заговорил совершенно иным голосом.

— В какой раз котится? Ну, отвечайте, хозяйка.

— Кажется первый. Я не знаю точно, несколько месяцев назад подобрала ее на улице, отмыла, вылечила. Она была поменьше. Наверно, действительно у нее еще не было котят. Наверно.

— Не плачьте, так бывает с кошками в первый раз. Несколько часов не тот срок, чтобы паниковать. Вот если до утра не разродится, прямо к восьми часам и везите ее в лечебницу.

Вася поднялся с видимым усилием.

— Придумай что-нибудь!

Вызверилась Виноградова.

— Что?

— В конце концов, ты хирург или ХЕРург? А?

Вася не отреагировал на оскорбление, даже не поморщился. Виноградова обратилась к Арине.

— Слушай, блин, правда, хорошенькая какая, тебе очень идет. Ну, мужики, ну козлы. Пошли, скатаемся что ли, сами. Есть у меня бабка знакомая, ветврач. Далеко живет, правда, на ТЭЦ.

— Федор уже поехал. Минут пятнадцать назад.

— О, мне так жаль.

Это подошла красотка-хозяйка.

— Весь вечер насмарку.

Они вежливо уверяли друг друга, что все нормально. Люди взрослые разъедутся по домам и от винта.

— Этому подвыпившему буйволу завтра на работу, и Арине тоже.

— А Федор улетает в девять или в полдесятого. Он здесь по делам, остановился у нас. Санечка настоял. Хоть ляжет человек, выспится перед дорогой.

Арина заставила себя молчать. Куда? Завтра? В девять утра? Вопросы возникали один за другим. И шли на дно, не материализовавшись в звуки. Конечно, все так и должно быть. Взрослый человек решил поразвлечься в последний вечер. Он ведь и не обещал ничего. Просто… смотрел. Как смотрел!

Так не пожирают глазами случайных знакомых, нет. Но некто холодный и спокойный внутри пробурчал. Еще как смотрят. И красивые слова говорят. Соблазнить лишнюю жертву, это же вид спорта. Только и всего. Только и всего. Арина поднесла обе руки к лицу, щеки невозможно горели. Дверь распахнулась. Ввалилась толстушка в валенках, с огромной сумкой. Смотрела он нелюбезно и профыркала, не поздоровавшись.

— Где ваша кошка?

Марина кинулась к ней со всех ног.

— Вы врач? Ветеринар? Слава Богу? Изаура так мучается. Мы заплатим вам, сколько скажете.

— Ну?

— Вот.

Бока у кошки судорожно раздувались и опадали.

— Да, нос ледяной. Где можно руки помыть?

Алена увлекла печальную подругу на кухню. Помогать.

— Клевая тетка. Не смотри, что злая. У меня нюх на профессионалов. Сделает все в лучшем виде. А перекусить надо обязательно. Мужики из бани, их кормить придется.

— Угу.

— Где Федор-то?

Крикнула неугомонная Виноградова. Через минуту Марина ответила, что вроде париться к Санечке ушел, Вася тоже незаметно дематериализовался.

— Во, так всегда. Жрать все прибегут, а готовить дудки. На, яблоки вымой. Смотри, все не съешь. Ну что там?

Поинтересовалась опять же Виноградова, через пять минут у хлопотавшей возле Изауры ветеринарши.

— Крупный котенок, пошел неправильно, застрял, он точно мертвый. Но наверно остальным и кошке поможем.

— Слышала? Праздник не отменяется. Через полчасика-час сядем за стол.

Толстуха, уже без ватника в старой вязаной кофте, заглянула к ним вскоре.

— Вот и все. Порядок. Налейте стаканчик чайку.

— Может кофе?

Просияла Марина.

— Вы просто, молодец. Слава Богу, что Федор вас нашел. И как быстро.

— Федор? Подходящее имя для такого громилы. Он меня по дороге повстречал. Я от подруги шла, и спрашивает, вежливый какой, есть ли в поселке хороший ветеринар, а то в город да обратно лететь не ближний свет. Я ему и говорю, что сама ветеринар, только ваших мордастых собак лечить не собираюсь, тьфу на них. Давеча одна такая гадина искусала чуть не насмерть двух пацанов маленьких. Нет, говорит. Мои друзья держат собак самых обычных, а помочь и вовсе надо кошке. Уговорил, короче. Ну, спасибо, мне пора. Назад подвезете или как?

— Алена?

— Да ради бога. Я уже выхожу.

— Сколько я вам должна?

Марина достала изящный бордовый кошелек.

— Федор ваш уже расплатился, вперед. Так что пошла я. До свидания.

Угрюмые глаза толстухи обшарили стол, но гордость пересилила. Она промолчала. Арине захотелось смягчить сцену, но все здесь было не ее. Не ее. Как делиться чужим? Она подняла с дивана и подала ветеринару ее ватник и платок. До счастливой Марины ничего не дошло, она успела привыкнуть к достатку и воспринимала изобилие разнообразной еды на столе как должное. К счастью в дверях возник разгоряченный после парной и совершенно трезвый мужчина.

— Все в порядке? Чего такие скучные?

Арина умоляюще кивнула на груду деликатесов и выходящую женщину.

— А сверхурочные за вечернюю работу в воскресенье человеку выдали?

Арина радостно сказала, что нет, и взяла небольшой ананас. Федор остановил ее, бережно перехватив за руку. Положил в пакет колбасы, бананов и злополучный чешуйчатый фрукт с панковским гребнем.

Толстуха запротестовала для порядка, легко позволила себя уломать и вышла довольная, Алена ждала ее в машине. На кухне остались только Арина и подозрительно быстро вернувшийся из бани Федор.

— Я не пью пива. И петь не умею. Медведь на ухо наступил. Ребята добрались уже до репертуара Кобзона и Пугачевой. Думаю, что после титанов нашей попсы они угомонятся.

— Не говорите "оп", сударь.

Алена отсутствовала не более четверти часа. За это время Федор и повеселевшая хозяйка успели обсудить кой-какие столичные новости. Арина, полу угрюмо, полу отстраненно, молчала. Возвращение подруги сопровождалось хлопаньем дверей. Судя по всему, она была выведена из себя. Марина бросилась ей навстречу, защебетала. Разгневанную, неизвестно по какому поводу, Алену вдруг, мгновенно утихомирило лицезрение мокрых, слепых детенышей и демонстрация всевозможных комбайнов и прочих, модных примбабасов на кухне. Когда Марина умчалась проведать своего благоверного и хирургическую составляющую их банного дуэта, умиротворенно улыбающаяся Виноградова впала в очередную крайность. Ехидно покосилась на подругу.

— Готовка это мой конек, конечно, но что же мне одной все делать?

Арина нехотя поднялась с места. И радостно шлепнулась обратно, подчиняясь повелительному жесту Федора.

— Я сам вам помогу, Алена.

— Не мужское это дело.

— Не согласен. А как думает Лорелея? Какие мысли роятся в вашей апельсиновой голове?

— Не роятся, а ползают, как недоморенные тараканы.

Арина зевнула и добавила с напускным смирением.

— Что касаемо готовки, она, как большинство непростых дел — занятие для профессионалов. Я разгильдяй и лодырь, согласна поле битвы освободить. Пашите. Выясняйте, кто из вас шеф, а кто чумазый поваренок. Все.

Алена и Федор переглянулись.

— Как она нас!

Обвязавшись фартуками (на крутой Марининой кухне их висело немало, расшитых деревенскими петухами и маками) они принялись за работу: помыть, почистить, порезать, разложить. Газовая плита, духовка, микроволновка — все пошло в ход. Не суетясь, действуя слаженно и быстро, они изредка советовались, подсказывали друг другу, шутили. Арина и не заметила, как задремала, устроилась бочком, обняла спинку кресла, опустила голову, смотрела, смотрела и отключилась. Ни свет, ни веселая перебранка "поваров", ни шум, доносящийся из прихожей, уже не мешали.

— Поднимайся, морковка.

Алена бесцеремонно ее расталкивала, слегка пощипывая, тормошила.

— Подъем.

За накрытый, фотографии из "Бурды моден" отдыхают, РУССКИЙ стол (ни сантиметра скатерти не выглядывает из-под блюд, вазочек и тарелок) уже усаживались хозяева. Сашу она видела вчера, узнала, кивнула. Он отсалютовал, и затянул было: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались"…

Но богоданная половина невежливо заткнула певцу рот скомканной льняной салфеткой. Выглядела Марина шикарно, в маленьком платьице и черных гольфах. Алена принялась переставлять на столе бокалы, Вася зевал и что-то грыз. Федор… Где же Федор? Две большие горячие ладони опустились ей на плечи.

— Засоням привет.

— А сколько времени?

— Десять. Мы чемпионы, правда?

Алена весело подтвердила, и все дружно начали вопить, что стол исключительно великолепный, что такого не видали и в стародавние времена. Начался веселый разброд.

— Щас спою.

Пугал хозяин, выплевывая очередную салфетку. Он притворялся сильно пьяным. Гости смеялись и накладывали себе салаты. Указательными пальцами Федор поглаживал плечи девушки. Она попыталась отстраниться, он нагнулся и прошептал в самое ушко.

— Зачем? Разве неприятно?

Арина внезапно, наклонила голову и потерлась щекой о чужую властную руку. Ей было болезненно хорошо. Она не думала, что может хотеть чего-нибудь подобного. Не ждала от себя желания близости с чужим телом. Из рук Федора струилось тревожное тепло, Арина снова коснулась щекой его пальцев, стремясь насладиться новыми переживаниями, и отдернула голову. Завтра. Завтра. Завтра он уедет. Федор коротко и несильно сжал ее плечи, отпустил, отошел и сел напротив. Подмигнул лукаво и весело. А Арине стало жутко и тоскливо.

Хозяин ткнул пальцем в потолок.

— Господа! Товарищи! Друзья! Соратники! Амигос! Генацвале! Ребятки! Ялгат!?

— Уймите его кто-нибудь.

— Люди добрые я предлагаю первый тост. За знакомство.

— За кошку.

— За котят.

— За нас хорошеньких.

— Будем голосовать.

Компания веселилась. Внезапно протрезвевший Саша умело руководил застольем, дамы (Алена и супруга) краснели и пищали от его шуток, Вася молча, но неторопливо ел, иногда кивая в знак согласия, Арина, стоило ей встретиться взглядом с Федором, напрочь выпадала из беседы. Это ни к чему, уверяла она себя. Ни к чему. Он залетный столичный игрок, ловец душ, Казанова. Увлекся маленькой провинциалочкой на часок-другой. Быть очередным приключением? Глупой соблазненной крошкой? Вот уж нет.

— Давайте танцевать!

Провозгласила хозяйка и улетучилась из кухни. Алена, соглашаясь, встала, вырвала из длани дорогого Васи очередной кусок курицы.

— Стоп. А то помрешь на первом же прыжке.

— Мы же не скакать собираемся.

Возразил Василий и добавил, что лично он рассчитывает на медленные романтичные мелодии. В дверях возникла высокая изящная хозяйка.

— Рок-н-ролл подойдет?

Бурно протестующего Василия не очень то и выслушали, извлекли из-за стола, и в тычки погнали на встречу Терпсихоре. Саша тоже убежал, кажется, он предлагал попрыгать на свежем воздухе.

— Или можем прокатиться в казино.

В кухне остались Арина и Федор. Он мягко, лениво поднялся, пересек разделяющее их расстояние, приблизился. Девушка съежилась, выставляя перед собой руки — оттолкнуть. Федор поймал узкие ладони, прижал к губам, поцеловал каждый пальчик, коснулся запястья. Его дыхание обжигало кожу, странные волны заструились вдоль тела, растаяли внизу живота.

— Рина.

Он почти промурлыкал ее имя.

— Рина, пойдемте со мной. Я вас не обижу, маленькая. Нам будет хорошо, обоим. Сейчас.

— Нет!

Федор покусывал и целовал мизинчик.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Нет…

— Глупенькая, такая сладкая, нежная.

Арина шумно сглотнула, выпуталась из пледа, который сполз со спинки кресла и обвивал ноги. Федор не отпускал ее рук. Кисти горели, мурашки плясали на спине и шее.

— Нет же, нет. Нет! Отпустите меня.

Он взял ее за талию, приподнял, прижал к себе. Арина и не поняла, так стремительно это произошло, но вот Федор сидит в кресле и обнимает ее, а она у него на коленях, с запрокинутой головой бесстыдно подставляет шею под поцелуи, дрожит от восторга и льнет к нему, жадно впитывая мгновения. Совершенно невозможные чудовищные мгновения!

— Отпустите!

Федор разжал руки.

— Все. Больше не держу.

Голос его сделался злым. Арина спрыгнула, неловко, подвернув лодыжку и зашипев от боли.

— Можно взглянуть?

Она покачала головой и попыталась шагнуть. Раз, другой. Стало как будто легче.

— Все в порядке.

— В самом деле?

— Да.

Заявила она, не глядя на причину своего несчастья. Он недоверчиво хмыкнул и встал из кресла.

— Можете орать.

Сгреб девушку в охапку, ничего нежного не было в этом, и понес прочь.

— Куда?

Жалобно пропищала Агина.

— К доктору, если он еще жив после рок-н-ролла.

Обошли практически полдома, прежде чем наткнулись на зимний сад, из-за стеклянных дверей которого доносились нестройные голоса. Алена и Саша неслаженно, но душевно тянули древний хит из репертуара "Воскресения" про музыканта, повесившего свой сюртук на спинку стула.